Между Ветром и Водой

Goodbye, my love May we meet again. Heaven is closed, see you in hell. © Ad Infinitum — See You in Hell       — Сестрёнка! Только ты одна у меня и осталась из сестрёнок. Приютишь, а?       Нами окинула Канкуро испытующим взглядом, улыбнулась и открыла дверь пошире:       — Само собой.       — У тебя же перерыв, верно подгадал? — Следуя за ней, Канкуро привычно крутил головой по сторонам и отмечал, что здесь стало уютнее, хоть на первый взгляд ничего и не поменялось.       — В ближайшие пару часов я свободна. Ты чай будешь или проголодался?       — Начнём с чая, лягушонок.       По-домашнему умиротворённо зашуршал чайник, брякнула керамика, певуче скрипнули петлями рассохшиеся дверцы. Достав из шкафчика пару чашек, Нами обернулась. Канкуро вздохнул. Он начал понимать Гаару: это кем надо быть, чтобы решиться погасить такую улыбку? Наверное, циничным старшим братом. А младшему, ладно уж, простительно ненадолго свернуть с пути служения деревне ради своей первой любви. Именно на такой случай боги и придумали старших — спину прикрывать.       — Ты давно не заходил. Выглядишь уставшим, — нарушила затянувшееся молчание Нами и снова смерила его долгим взглядом. — Работой завалили?       — Ага, да… Вроде того. Но, сдаётся мне, у тебя был гость поинтереснее. — Канкуро многозначительно покосился на чёрную рубашку на подлокотнике дивана, стандартную для всех шиноби и при том явно великоватую для самой Нами. Изнутри распирал азарт подразнить её, и он пошёл на поводу у этого вредного вдохновения. Лишь бы подольше оттягивать другой разговор.       — Что не так с моей одеждой? — Нами ожидаемо попыталась прикинуться дохлым опоссумом.       — Угухм, — скептически кашлянул в кулак Канкуро. — Ну, например, то, что она не твоя? В плечах велика. А ещё там потёртость на правом рукаве. Точно как у человека, который с утра до ночи подписывает бумажки… Но главная улика не это, а твоя горящая сердитая моська. Три, два, один! Ну?       Нами спокойно смотрела на него, скрестив руки на груди и насмешливо морща нос.       — Сделай хотя бы вид, что у меня получилось разозлить тебя, — проворчал Канкуро.       — В другой раз, — весело отозвалась она и вдруг стушевалась, понизила голос. — Вообще-то Гаара здесь не гость, мы живём вместе. Когда не работаем…       — Ой, зная вас, это одно и то же.       — Ну, да, — легко согласилась Нами.       И тут до Канкуро дошло, что она только что сказала.       — О. А. У-м, — изрёк он. — Живёте? Ну… А… Э-э-э… Вот это вы… Моё уважение… И… Спасибо, что рассказала, правда.       В том, как Нами перевела взгляд на окно и начала перебирать край своей рубашки, отразилась их общая неловкость. Непривычная, но очень породняющая.       — Я просто подумала, что ты со мной делился всем, а я только и делала, что отталкивала тебя. Но мы же друзья, а Гаара твой брат, и тебе не всё равно. Подумала, так будет… честно, что ли.       «Да вы же нарушили оба пункта своего незабвенного «контракта»! — ляпнул было Канкуро, но вовремя прикусил язык. Захотелось обнять её, крепко. А лучше бы их обоих. Он даже встать успел, когда благоразумие подсказало, что не стоит рисковать жизнью и лезть с объятиями, даже самыми невинно-дружескими, к девушке Гаары. — Я… — сказал он, застыв по центру кухни в нелепой позе и морща лоб, —… я за вас рад! Нет, серьёзно. Мне не всё равно, ещё бы. Правда, спасибо, что рассказала! А то Гаара ведь ни гу-гу. Он, может, и дал бы знать лет через пять, в письменном виде. Если б у вас ребёнок родился… Третий по счёту… Нет? Ты права, это я хватил. После первого он сообщил бы, не совсем же изверг… Ладно, всё, молчу, молчу!       Видя, что ещё слово, и Нами рассердится, он легонько щёлкнул её по носу, опустился обратно на стул и уставился в тёмный омут чашки с чаем.       — Канкуро?..       — Слушай, лягушонок, я вообще-то о другом хотел…       — Аои. Что случилось?       — Кое-какие разногласия. Ты сядь-ка, дружочек. Сядь, — похлопал он ладонью по стулу.       Очень хорошо врезался в память момент, когда он заговорил. Канкуро зачем-то запомнил небо за окном, бледненькое и болезненное, перетянутое рваными бинтами облаков, как перед редчайшим здесь событием — дождём. Ещё в момент втиснулась скрипнувшая табуретка, тяжесть на душе и треск разлетающейся по полу керамики, когда Нами вскочила и случайно столкнула локтем кружку со стола.       «На день рождения её покупала», — мелькнула фоновая мысль, пока Канкуро смотрел, как последний черепок по инерции летит под стол.       А всё потому, что какой нормальный человек начнёт деликатный рассказ со слов «кажется, моя Аои — это твоя мёртвая подруга и тот самый шпион, которого мы месяцами искали»?       Следующие несколько минут Канкуро тоже провёл в тупом оцепенении, наблюдая, как Нами со скоростью урагана сметает осколки в мусорное ведро и вытирает с пола чай. Оцепенение отступило, когда его рука оказалась в не по-женски стальной хватке женских пальцев.       — Сестрёнка… Ты сядь, успокойся, — попытался он утихомирить её. — Водички попей. Только скажи мне, ты с катушек не слетаешь, а? А то Гаара…       — Отведи меня, Канкуро, — прошептала Нами охрипшим голосом и крепче сжала его руку. — Отведи меня к Хитоми. ***       Едва услышав лязг замка, а следом натужный скрежет двери за поворотом, Хитоми подскочила с промёрзлой скамьи. Предчувствие сказало ей, что сегодняшний визит Канкуро будет отличаться от всех предыдущих. Голые лампочки под потолком лениво вспыхнули, заставив прищуриться, качнулись вразнобой от тёплого сквозняка, пахнувшего улицей и солнцем. Канкуро пришёл не один, рядом с ним маячил второй силуэт. Женский.       Сердце бешено заколотилось, распирая грудную клетку и принуждая дышать с утроенной скоростью. Когда безымянная фигура приблизилась и обрела черты лица, колени Хитоми, дрожавшие от окоченелой слабости, совсем подкосились.       — Нами!       Серые глаза под сенью капюшона не выразили ничего, кроме холода и подозрительности.       — Назовись, — раздался звонкий приказ.       — Хитоми… Что… Не узнаёшь?..       — Не имя. Позывной.       Уголок губ невольно дёрнулся в намёке на улыбку: Нами в своём репертуаре. Какая-то особенно наивная часть Хитоми возликовала. Нами — это и правда её Нами, сомнений нет. Она жива! И она помнит! Значит, они не стали совсем чужими, верно?       Кавасэми и цубамэ, зимородок и ласточка — такими были их кодовые имена для операций с АНБУ. Маску с ярким зимородком, небрежно начертанным на изнанке парой мазков, носила Хитоми. А Нами почему-то влюбилась в эту миниатюру и не уставала восхищаться ею. Чего она в ней нашла? Хитоми никогда не понимала.       Отдать свою маску подруге она, по правилам, не могла, но, чтобы сделать ей приятное, «подарила» своё прозвище. Кавасэми. Красивое слово, красивая птичка, символ речной прохлады. В ответ Нами стала называть её именем своей маски — цубамэ. Кроме них двоих об «обмене» не знал никто. На миссиях, где их временно ставили в команды АНБУ, тугие бинты на груди и мешковатая одежда мешали определить даже пол шиноби, что уж говорить о точной идентификации личности. Волосы скрывались под плотным капюшоном, лицо — за маской. Голос менялся до неузнаваемости за счёт встроенных в маску мембран и фильтров. При необходимости, используя перевёрнутые позывные, напарницы легко могли ввести в заблуждение и заказчиков, и даже собственных сокомандников. Не раз эта хитрость пригождалась.       — Тебе как, официальный или наш? — уточнила Хитоми, нечаянно позволив радости проступить в голосе.       — Оба.       — «Цубамэ». Это мой. А официальный «кавасэми». У тебя наоборот.       — Хитоми… Хи…то…ми. Как…       Нами сорвалась с места, но Канкуро придержал её за плечи и что-то зашептал на ухо. Хитоми наблюдала за ними с изумлением и долей тревоги. Она впервые задалась вопросом: на каких условиях Нами живёт в Суне? И какими будут для неё последствия прихода сюда?       Канкуро договорил и бесшумно растворился в тёмной пасти коридора, оставив девушек наедине. Нами шагнула вперёд, под мёртвый сероватый свет лампочек. Приблизившись, она скинула капюшон, обхватила прутья решётки и со сдавленным вздохом прислонилась лбом к проржавевшему металлу, глядя на Хитоми.       Горло сжал острый спазм. Память и горькая ностальгия подхватили под локти и попытались увлечь за собой в прошлые дни, ещё не наполненные безысходностью ошибок. Пришлось упираться, чтобы остаться здесь и сейчас.       Нами же здесь. Она! Глаза — совсем те же. Шрам на брови — вот он. Кристалл на ухе… два. И оригинал, и поддельный. Совершенно та же, её прежняя Нами, но мягче и красивее — неожиданно красивая, будто в ней зажгли свою маленькую яркую лампочку. И больно, и чудесно было видеть её снова, подмечать каждую чёрточку и каждое изменение, произошедшее за время, что прошло порознь.       Только что с её волосами? Почему они почти белые, словно инеем покрыты? Ками, Ками… скажите же, кто-нибудь, что всё дело в освещении или в том, что Нами решила сменить образ, а не в том, что она совершенно седая в восемнадцать лет!       Хитоми прокусила щёку и, с трудом проглотив вставший в горле ком из слёз, слов и крови, шагнула навстречу и тоже обхватила прутья задеревеневшими пальцами.       — Сестрёнка…       Нами дрогнула. Не сводя с Хитоми застывшего взгляда, протянула руку. От холодного прикосновения к шее вздрогнула уже Хитоми. Нами отвела в сторону её волосы. С одной стороны, с другой, медленно и методично — она что-то искала.       — Нет… Нет!.. — И отшатнулась, распахнув глаза. Лампочки всё так же монотонно и безразлично покачивались на сквозняке, выхватывая из сумрака то блестящие дорожки на щеках Нами, то мокрые ресницы. Такой напуганной и потерянной Хитоми не видела её с самого детства. В груди жгуче заболело, перекрутилось и оборвалось.       — Сестрёнка? — снова позвала она.       — Нет! — повторила Нами срывающимся голосом.       — Прости. Прости. Всё верно, я потеряла право так тебя называть…       — Нет… — Нами не слышала. Её взгляд метался из угла в угол, хватаясь за что угодно, но обходя саму Хитоми, как слепое пятно, как пустое место. — Где ожог? Яд же… Как это?.. Почему?.. Он чёрный. Чёрный. И дыра…       Хитоми поняла, наконец, в чём дело. Зажмурилась и в этой малодушной темноте услышала тихий всхлип. А затем её вдруг снова коснулись прохладные пальцы и настойчиво провели по лицу. Ещё и ещё — прикосновения спрашивали, изучали, подвергали сомнениям каждую черту. Нами недостаточно было зрения и слуха, чтобы поверить. Она гладила Хитоми по щекам, незаметно стирая грязь и слёзы. Проводила по лбу и голове, приглаживая спутанные в колтуны волосы и по капле впуская в себя понимание: жива.       Окончательно Хитоми скрутило, когда Нами начала задавать вопросы. Не мучают ли её тут? Канкуро ведь не обижает, правда? Здесь жуть как холодно. А одеяло есть? А кормят как? Почему Хитоми такая худая и измождённая? Не ранена ли она? Может принести воды?       Каждый вопрос, участливый, полубредово-ласковый, бил под дых. Хитоми кляла свою трусость и себя саму последними словами. Она должна была открыть глаза и посмотреть в лицо Нами, развеять её сомнения. И не смогла. Смогла только сделать шаг назад, стряхнув с себя лёгкие касания. Старательно делая вид, что слишком устала стоять, она опустилась на скамью, пряча лицо в ладонях. И всё равно успела увидеть, как Нами замерла на несколько мгновений с сиротливо протянутыми руками и как медленно их опустила, сдаваясь реальности.       — Как? Хитоми, как это возможно?       Хитоми подняла голову. Взгляд Нами стал сосредоточенным и острым, дыхание выровнялось, слёзы высохли.       Всё. Она осознала, что Хитоми жива. Теперь ей предстоит осознать, почему и как. Рассказать — значит потерять подругу навсегда, но не для этого ли она рискнула всем и осталась в Суне?       — Ты сядь, Нами. Вон там, справа, плащ лежал. Возьми.       — Что за день-то такой? Сегодня все говорят мне сесть, — с кривой усмешкой проворчала Нами, опускаясь на пол.       Хитоми истерически хихикнула и зажала себе рот, прикусив костяшки. Не теперь. Она тоже соскользнула со скамьи на пол, чтобы сидеть лицом к лицу и не говорить слишком громко.       Вдох. Выдох… Ками и братишки, дайте сил.       — Я… так рада встрече! Я и не надеялась уже. Всё просила Канкуро разрешить мне увидеться с тобой, а он… А я только ради этой возможности осталась в Суне! — Она подавилась вылетающими наперегонки словами и умолкла. Не то. Нет времени, чтобы тянуть его. — Нами… Разреши мне рассказать всё от начала до конца. Потом можешь кричать, ударить, уйти навсегда. Что угодно. Прощать не надо, только выслушай.       — За то, что ты жива, Ми, я тебе что угодно прощу, — серьёзно ответила Нами, и Хитоми снова почувствовала, что сейчас позорно разрыдается от звука своего «домашнего имени».       — Не говори глупостей!.. — почти выкрикнула она. — Скажи лучше, как давно ты здесь?       — Полгода.       — То есть… О-о, нет-нет… Ты что, пришла в Суну вместе с командой Казекаге? — Хитоми окатило холодным ужасом.       — Да. Возле Суны на нас напали, — подтвердила её худшие мысли Нами.       — В этом я виновата. Ты и так уже догадываешься, да? А это?.. — Она несмело указала на светлые волосы подруги.       — Снимали лишние печати с демона. Неприятная процедура, — объяснила Нами, тряхнув головой.       — П-понятно. Тебе… идёт даже…       — Спасибо, Ми. Но речь сейчас не обо мне. Расскажи. Можешь начать с Аомори?       — С того момента, когда я умерла?       — Да. — Нами с глубоким вздохом потёрла покрасневшие глаза. — Я всё не могу… Как ты… ведь я…       — Гендзюцу. Это было гендзюцу, — просипела Хитоми.       — Тогда… Почему ты не сообщила мне, что жива?       Нами давала ей последний шанс солгать, путь к отступлению. «Ми» им не воспользовалась.        — Так было задумано. Я… — Она замолчала на секунду. Её колотило. — Я тебя предала, Нами. Я помогала Сакаи.        Слова тяжело упали между ними, и Хитоми не удивилась бы, если бы они пробили дыру прямиком в ад. А Нами не шелохнулась. Пугающе спокойная и смиренная, она молчала и крутила серьгу. Ох уж эта дурацкая старая привычка. Неимоверно захотелось хлопнуть её по руке, как Хитоми непременно и сделала бы раньше. Каждая мышца заныла от желания повторить заученное действие, но разум говорил, что она не посмеет пробить невидимую стену, намного более мощную, чем разделяющая их решётка.       — Ты так и не простила меня? — произнесла наконец Нами.        Хитоми сцепила пальцы в замок, упрямо сосредоточив взгляд только на них.       — Скажи просто, ты дослушаешь до конца, если я начну говорить всю правду? Не уйдёшь?       — Ну как я могу уйти, глупая?       — Хорошо. Я бы хотела сказать, что поступила так только потому, что Шестой меня пытал, пугал и угрожал. Но правда в том, что это я. Это я никогда не была тебе хорошей подругой. И я гнилой человек.       — Думаю, это не так, Хитоми.       — Я уверена, что это так, Нами. ***       «Хитоми! Ну ты даёшь! Как ты это делаешь? Мы искали тебя два часа! Где ты была?» — говорили ей друзья в старые добрые приютские времена.       «Хитоми, тебе идёт это платье. Ты такая красивая! Я думаю, тебя обязательно скоро удочерят», — говорила Нами, и Джиро, ещё живой и весёлый, поддакивал, аппетитно похрустывая яблоком. Хитоми ему нравилась, она это знала. А он ей. Это всё было правдой до того, как их с Ичиро не стало.       «Хитоми, прячься! Как можно лучше. Беги!» — умоляла Нами в полуподвальной комнатушке, в эпицентре их беспомощного детского ужаса перед взрослой ложью. Хитоми всё же нашли в тот раз — но только через несколько дней, когда она потеряла сознание от обезвоживания и голода. О, она была хороша в прятках.       «Какая ты миленькая, Хитоми! Поцелуй меня. Всего разочек. Жалко, что ли?», — на разные лады уговаривали сокомандники в новой жизни, больше похожей на кошмар. Некоторые из них не понимали слова «нет», а понимали только острую сталь у своего горла.       Два природных таланта, не считая генома Стали: красота и умение скрываться. Два проклятия в мире шиноби, который всё способен извратить.       С чего ей начинать рассказ: с промёрзшей деревни Аомори, со своих проклятых талантов, со дня запечатывания демона в Нами? Может быть, со дня, когда Шестой Мидзукаге впервые вызвал её к себе в кабинет? Или начало лежит глубже, во внутренней червоточине, страхе и уязвлённом честолюбии? ***       — Хитоми Симидзу. — Высокий статный мужчина, стоящий у окна, оборачивается сразу, как она входит. За его спиной торжественно и яростно сверкает грозовое небо. Хитоми впервые видит нового Каге вблизи и без официального головного убора — Сакаи, оказывается, куда моложе, чем она представляла. Робея, она поспешно сгибается в поклоне, а перед глазами стоит его ласковая покровительственная улыбка и тонкий профиль в обрамлении прямых тёмных волос. «Не чета сморщенному дедуле Пятому», — решает Хитоми, глядя в пол в ожидании приказов. Мысли скачут туда-сюда, в животе блуждает странное волнение, предчувствие перемен. Кстати о переменах, когда кабинет Каге успели так вылизать? Здесь же вечно было темно и захламлено.       — Выпрямись и сядь.       Хитоми отрывает взгляд от чистенького пола. Сакаи приветливо указывает ей на кресло перед столом. Серьёзно? Она смотрит на него, он смотрит на неё, ждёт и барабанит длинными пальцами с длинными ухоженными ногтями по глянцевой столешнице. Пальцы двигаются так затейливо, словно живут своей жизнью, а на них переливаются грани колец, к которым тут же прилипает взгляд Хитоми: красивая работа…       — Садись, Хитоми, — повторяет Мидзукаге, делая акцент на имени и не сводя с неё чёрных глаз. Ей, признаться, сразу нравится, как он смотрит, — не «лапает» взглядом с головы до ног, а сканирует лицо. Она послушно присаживается на краешек кресла. Удивительное ощущение, щекотно-непривычное до холодеющих ног. Обычно в этом кабинете она стояла преклонив колено и не поднимая головы.       — Нет, Хитоми. Садись как следует и выпрями спину. У тебя есть чувство собственного достоинства? Да, вот так. Теперь вижу, что есть. Дисциплина внешняя очень важна для дисциплины внутренней, — наставляет Мидзукаге, и она послушно выпрямляется. Руки на коленях, макушка тянется к потолку. Так, да?       — Прекрасно, другое дело. — Он улыбается и сам опускается в кресло, откидываясь на спинку. — Очень рад, что ты пришла.       «Ага. Как будто можно было не приходить», — некстати огрызается что-то внутри голосом Нами.       — Я решил поближе познакомиться с самыми интересными и талантливыми шиноби Кири. Посмотреть, кому смогу доверить будущее нашего селения, — объявляет Сакаи чётко и громко, как с трибуны. Своим голосом и волей он заполняет всё обширное пространство кабинета. Он здесь хозяин, сомнений нет.       Дальше он задаёт вопросы. Много вопросов. О самых сложных миссиях, о распределении ролей в командах, о жизни в Резиденции и даже о том, не хочет ли Хитоми перебраться в свою, отдельную квартиру. О том, как она ладит с другими шиноби.       Ни слова о Нами.       Хитоми отвечает сдержанно, держит ухо востро и балансирует на тонкой кромке между честностью и излишней откровенностью.       Да, она хорошо ладит почти с любой командой, к которой припишут. Да, бывает, некоторые мужчины ведут себя несдержанно. Из-за этого действительно случаются конфликты. Неприятно ли? Конечно.       — Подбородок держи повыше. Вот так, — время от времени перебивает её Сакаи, если она неосторожно расслабляется и позволяет осанке «поехать». — Да-да, я слушаю тебя, продолжай.       Её слабое место? Определённо это миссии, связанные с ликвидацией. Зато — по отчётам видно — она преуспевает в слежке, шпионаже, добыче данных.       Рассказывая, Хитоми пытается уяснить для себя, за что Нами так не любит этого человека. Сама она не находит повода для острой неприязни, которую демонстрирует подруга, едва заслышав имя Сакаи.       После разговора Хитоми выжата как лимон, однако вполне довольна собой. Плечи расправляются, внутри расцветает гордость: Каге заметил её, именно её. Удостоил похвалы. Она неплохо справилась.       А чуть позже её поджидает приятный сюрприз: ухаживания и сальные подкаты со стороны сокомандников резко прекращаются. Их с Нами вообще больше не объединяют в команды с теми, кто хоть раз позволил себе лишнее, даже на словах. Хитоми вдруг чувствует себя под волшебным защитным куполом. Впервые почти в безопасности в грёбаной реальности шиноби.       На новую беседу он вызывает её несколькими неделями позже.       Неудобную истуканоподобную позу Хитоми принимает, не дожидаясь команды. Это вроде как входной билет — сюда и в новое, такое замечательное, чувство защищённости. Внутри неё всё тоже словно вытягивается по струнке. Сакаи одобрительно кивает — заметил! И одними губами шепчет: «умница».       — Скажи, Хитоми, а ты ведь близка с нашей джинчуурики, не так ли?       Хитоми осторожно кивает, не отводя глаз от лица Каге. Чёрный взгляд держит на привязи и притягивает, как маячок глубоководной рыбы-удильщика.       — Судя по моим данным, вы из одного приюта, и на миссии вас отправляют всегда вместе, не разрывая пары. Необычная практика для Кири. Поведай-ка о своих впечатлениях от совместной работы.       Он спрашивает её впечатления? Правда? Правда-правда?       И снова Хитоми с ним честна и осторожна. Они с Нами распределили роли раз и навсегда — это вышло случайно, интуитивно. Она сама отвечает за общение, за тихую слежку и диверсии, а когда доходит до критических и опасных ситуаций, ведущая роль переходит к Нами. И Нами же всегда расправляется с намеченными целями на миссиях по ликвидации — быстрее, чем Хитоми успевает моргнуть, если честно.       — Диверсант и боевик, — делает вывод Сакаи. — Что ж, неплохая комбинация, теперь понимаю задумку Пятого. А скажи, Хитоми, как она ведёт себя на заданиях? О, ты не подумай, что я ищу к чему бы придраться, — мелодично смеётся он, заметив, что она напряглась. — Всего-навсего хочу узнать получше вас обеих, но, увы, твоя подруга не расположена к открытому общению.       Это факт. Отчего-то становится немного совестно за Нами, ведь это её подруга.       — Она… Всегда уверена. Если с командиром что-то случилось, она берёт командование на себя.       Перед глазами огненным вихрем проносится последняя миссия, ранг которой по ходу дела подскочил со средненького В к полноценному А. Численность противников оказалась в разы больше, чем ожидалось. Капитан их команды, опытный, но жадноватый джонин, ошибся всего один раз, и этого хватило. «Быстро, за мной», — сказал он, рванул в здание в надежде на надбавку за быстрое выполнение миссии и через пару шагов упал, зияя рваной сквозной дырой в боку. Остальные оказались в засаде. Вокруг них вспыхнуло огненное кольцо, под ногами вздыбились доски пола и вывернулись наизнанку земляные внутренности подвала. Вражеские шиноби готовили ловушку давно. В этом хаосе Нами оказалась единственной, кто не потерял самообладания. Под гнётом ревущего огня плавились ледяные щиты и раскалялись стальные, его не тушила вода. Однако они выбрались — с ожогами, ранами и ещё одним мертвецом на руках, но выбрались. И нужные свитки прихватили, хоть и повреждённые. А внутри здания остались догорать два десятка их противников.       Так всегда бывает. Миссии разные, неизменно одно: они двое всегда выживают. Даже там, где погибают остальные. Даже если остальные их бросили.       — Неофициальный ранг, смотрю… — бормочет Сакаи под нос, глядя в бумаги перед собой. — Полевой джонин, значит. Что ж, это несколько объясняет то, какая она… — На его красивое лицо набегает резкая тень недовольства. — Какой она неслух, да?       Хитоми пожимает плечами. Ловит неодобрительный прищур и тут же одёргивает себя. Замирает.       — Скажи, что думаешь, не бойся, — поощряет он.       — Нами всегда находит выход, что бы ни случилось, — тихо говорит Хитоми, с трудом подобрав слова под давлением пристального взора.       — М? Похвально. А совершает ли она ошибки?       — Случается, — уклончиво отвечает Хитоми ещё тише.       — Нет. — Слово физически ощутимо упирается в лоб остриём куная, улыбка Мидзукаге становится ровной тонкой линией, транслирующей недовольство. — Говори громко и чётко. Повтори.       — Случается, — громче повторяет она.       — Случается что?       — Случается, что Нами совершает ошибки.       — Вот так. Молодец. — Губы снова изгибаются в улыбку, глаза возвращают отнятое одобрение. — Здесь место, где мы не отрицаем правду. Говорим как есть. Да?       — Да.       Да. Давно известный Хитоми факт: Нами очень быстро принимает решения.       И ещё один: иногда Нами слишком быстро принимает решения.       Вот например, картина, тоже выжженная в памяти надолго… Нами сидит возле тела парнишки чуть младше них самих. Пытается остановить кровь, заставить биться умолкающее по её вине сердце. Он хватается за живот, отталкивая её руки, и подвывает от боли. Бестолковый, нелепый мальчишка, весь какой-то несуразно длинный и худой, как щенок. Дальний родственник феодала. До смерти напуганный засадой, он набросился на Хитоми со спины, не разбирая, кто друг, кто враг. Это позже они поняли, что в руках у него ничего не было, кроме палки, которую Нами в темноте по ошибке приняла за меч. Он так и помер у неё на руках.       После беседы с Сакаи Хитоми почему-то всё чаще видит эту картину во сне с отпечатанным на ней кровью иероглифом «ошибка».       — У тебя замечательное украшение. — Так начинается их очередная встреча.       Смысл встреч Хитоми всё ещё до конца не понимает, но общаться с Каге приятно.       — Благодарю, Мидзукаге-сама. Я очень люблю украшения. — Она улыбается и тут же сникает: какая ему разница? А Сакаи подаётся вперёд, кивает успокаивающе и будто гладит словами:       — Всё прекрасно. Ты очень хорошая, дисциплинированная куноити, Хитоми. Я доволен нашим общением. Думаешь, я позволяю сидеть в этом кресле каждому шиноби? Нет. Только тем, кому доверяю. Талантливым, умным, преданным… Так геном Стали позволяет создавать их, не так ли? Это же твоя работа? — Тонкий палец с длинным ногтем вычерчивает в воздухе полукруглую линию, словно он проводит по цепочке на её шее, и Хитоми вспыхивает.       — Да, это так, Мидзукаге-сама. Это моя работа.       — Что насчёт украшения твоей подруги? — теперь его пальцы выразительно касаются уха. Сердце бьётся глухими рывками.       — Тоже.       — Тоже?.. — Сакаи приподнимает бровь.       — Её украшение — тоже моя работа, — спешит исправиться Хитоми.       — Потрясающе, Хитоми! У тебя уникальные способности и прекрасный вкус. Что насчёт функциональности? Ты ведь не просто ювелир, а смертельно опасный ювелир?       Хитоми улыбается, опуская глаза. Как непривычно и приятно слышать похвалу. Особенно от Каге. Втройне приятно, что адресована похвала не кукольной внешности, а её таланту.       — В цепочке есть звенья с ядом, — поясняет она как можно более сдержанно и втайне мечтает, как после беседы можно будет зайти за угол и повизжать от счастья. — Маленькие колбочки. Их можно растворить в напитке цели, которую нужно ну… ликвидировать. А ещё я придумывала кольца с разными механизмами…       Мидзукаге кивает и кивает с интересом и восхищением, написанными на лице.       — А серьга Нами… — продолжает Хитоми, взмывая всё выше на волне вдохновения. — Я не знаю всех подробностей о кристалле, я делала только оправу. Но он что-то вроде продолжения её кейракукей.       — Продолжение чакроканалов? Зачем?       Как? Он не знает? Нет ничего такого в том, чтобы рассказать об этом, верно? Этот факт наверняка зафиксирован в личном деле…       — Рассказывай, Хитоми. В личном деле и архивах эксперимента я прочту то, что мне нужно. Но хочу услышать всё от тебя, от автора творения.       Хитоми прикусывает губу и ёрзает в кресле, тщетно пытаясь найти покой и корректные слова. Ловит неодобрительный чёрный взгляд. Привычно обмирает.       — Дело в том, что её природная система чакры не… Недостаточна для полноценного использования ниндзюцу. Из-за этого переизбыток чакры хвостатого после его подселения вызывал много проблем — частые обмороки, головные боли. И тогда Пятый-сама нашёл этот камень. Он работает как продолжение чакроканалов, впитывает излишек чакры и помогает в некоторых техниках. А чтобы Нами не потеряла его, я сделала из него серьгу. Ведь кристалл достаточно лёгкий и красивый. Я и подумала: смотреться будет здорово, а кто сообразит, что это не простая безделушка?       — Великолепно. Почему этот талант ещё не нашёл массового применения?       Обидный вопрос достаёт до нутра. Хитоми давным-давно знает, в чём её талант, в чём её мечта. Она вспоминает с тоской, как, придумывая серёжку для Нами, провалилась на пару дней в свои грёзы: вот сможет однажды зарабатывать на этом, избежать миссий, грязи, убийств, которые красиво именуют «ликвидацией». Будет делать украшения для куноити, а может, и для гражданских. Может быть, даже станет известной…       Старик Пятый пресёк мечтания на корню. «Ювелир? Какой такой ювелир?» И забил расписание дополнительными тренировками, твердя, что она машет вакидзаси, словно ворон пугает. Отмахнулся, как от комара. Конечно, конечно, ведь она — не джинчуурики.       Тогда же они впервые сильно поссорились с Нами на этой почве. Подруге-то возиться с растениями разрешали ещё как.       — Неполноценная система чакроканалов. — Сакаи в задумчивости потирает подбородок. Каждый его жест, даже такой обыденный, элегантен, и от долгого наблюдения трепет восхищения внутри неё нарастает. — Как же, милая, так вышло, что самая слабая и непослушная из вас стала джинчуурики? Мы ведь понимаем, что быть джинчуурики, защитой и опорой своего селения, — это честь. Роль не для каждого.       Хитоми молчит, опустив глаза и разглядывая носы своих сапожек. Откуда он знает, что именно этот вопрос частенько посещает её?       — Хитоми. — Голос Сакаи опускается до доверительного полуинтимного шёпота. — Тема неприятная, но я хотел бы понимать. Понять тебя. Слышишь? Что ты дрожишь? — Её ладонь внезапно накрывает большая мужская, аристократически узкая, но длинная. Она не успела заметить, в какой момент он обошёл стол и присел рядом. Расстояние между ними чересчур сократилось, но Хитоми не отодвигается, стоически сохраняет позу и дисциплину.       — Всё в порядке, — говорит она как можно твёрже. И рассказывает — о гостях из Кири в приюте, о том, как загорелась идеей эксперимента Нами, заразив своей уверенностью остальных. О том, как позже Нами умоляла её спрятаться, а сама назвалась её именем и стала сосудом демона.       Сакаи успокаивающе гладит по руке, когда Хитоми прерывается, заново переживая шок от известия о смерти друзей и внезапного пробуждения кеккей-генкая.       — Почему она так поступила? Почему влезла вместо тебя, как считаешь? — спрашивает он, будто это не очевидно.       Хитоми съёживается. Однако пальцы, быстро пробежавшие по спине, заставляют вспомнить о том, где она находится, и рефлекторно выпрямиться.       — Нами защищала меня. Она всегда защищает меня.       — О… ты и правда так считаешь? Что ж. Хорошо… Хорошо, — медленно произносит он, оттягивая каждое слово, и сочувственно качает головой.       «Ты правда так считаешь? Правда так считаешь? Правда?..»       Да где же ты, «правда»?       Встреча, встреча, встреча. Вымуштрованная поза, громкие чёткие ответы — они даются ей всё легче, и всё меньше сомнения терзают сердце. Крепнет и уверенность в себе, и голос. Через какое-то время Хитоми перестаёт отличать, где её мысли, а где мысли Каге, они становятся едины и… истинны. А вот с Нами они отдаляются и ссорятся всякий раз, как та пытается выяснить, что происходит на встречах с Мидзукаге.       «Ничего не рассказывай ей. Она не поймёт», — инструктирует Сакаи и оказывается как всегда прав. Хитоми о содержании встреч молчит, хотя ничего дурного в них нет. Просто Нами не поймёт. Она не готова к переменам. Хитоми старается подготовить её, объяснить:       «Нами, вы просто не понимаете друг друга, потому что он ценит дисциплину, а ты — нет».       «Ты чересчур нелюдимая, Нами. Извини, но это так. И окружающих это отталкивает. Может быть, ты постараешься понять?»       Нами злится на искреннюю заботу, не ценит ни капли, отрицает изменения к лучшему. Это доводит Хитоми до отчаяния.       — Нами, почему ты не пойдёшь навстречу? Ему. Нашим сокомандникам. Они не против принять тебя. Я же общаюсь с ними! Они хорошие…       Нами смотрит долго, грустно. Может, и хорошо, что она молчит. Подобные разговоры имеют свойство плохо заканчиваться, стоит ей открыть рот.       — Я всегда на твоей стороне, Ми. Другие меня не интересуют, — говорит она в конце концов и отворачивается, утыкаясь в стопку свитков.       Сакаи-сама, благословите его, Ками, разрешает иногда заменять миссии ювелирными заказами. У Хитоми появляются единичные клиенты, и от открывающихся перспектив захватывает дух.       А ещё Хитоми начинает вылавливать в толпе шиноби «своих», таких же избранных — доверенных лиц Каге. По осанке, по позе, по взгляду. Особые манеры и осознание принадлежности к чему-то большему, правильному тянутся за ними подобно полам кимоно аристократов. За стойкой идзакая, на рынке и на улицах они замечают друг друга и улыбаются понимающе. Спустя время начинают обмениваться приветствиями, как учил Сакаи-сама — на секунду закрывая ладонью один глаз. У этого жеста и вдохновляющий девиз есть: «Глаза Тумана видят всё».       Иногда Сакаи-сама проводит и коллективные встречи, и такой сплочённости и дисциплины Кири ещё не видела — в этом каждый хоть раз присутствовавший там будет клясться с пеной у рта.       Быть частью круга верных прекрасно. Жители Кири начинают относиться к верным с почтением и опаской, мечтая стать одними из них. И миссии со «своими» гарантированно интереснее и безопаснее других, даже если рядом нет Нами.       А их пару теперь время от времени разрывают. Нами по этому поводу нервничает. Такова уж её натура — психовать на ровном месте и отвергать изменения. Хитоми это уясняет с чувством глубокого разочарования и печали.       — Знаешь, я думал над этим. Увлекла меня твоя история, — признаётся Сакаи-сама, протягивая Хитоми леденец в яркой обёртке.Теперь в его кабинете иногда, по приглашению, можно безнаказанно угоститься дорогим чаем и конфетой. — Несправедливо ведь вышло. Я имею в виду с тобой и с ней… Хм, На-ми. — Имя он выговаривает с неохотой и сдерживаемым гневом, отчего моментально становится ясно: лучше эти два слога при нём не произносить в таком порядке. На-ми. Табу.       К облегчению Хитоми, её собственное имя звучит как всегда ласково:       — Хитоми, знай, настали иные времена. Я не поддерживаю попустительскую политику Пятого. Я ценю шиноби, обладающих врождённым талантом, а не подло приобретённым за счет друзей… О, извини. — Он покаянно прикладывает пальцы к губам. — Ты меня извини. Не хотел обидеть ни тебя, ни её. Но взаимное раздражение имеет свойство копиться. А джинчуурики очень уж на меня взъелась. Может быть, ты объяснишь, почему? Вы так долго вместе. Уже как сёстры, наверное? Или я ошибаюсь?       Хитоми качает головой в растерянности. Она не знает, правда не знает, Нами не объясняла ей. Если, конечно, не считать того раза, когда она заявила дословно так: «Да у него на лице написано, что он садист и моральный урод!». Об этом определении Хитоми умалчивает, тем более что теперь, зная Сакаи-сама лично, никак не может согласиться с… джинчуурики. Она приучает себя мысленно называть Нами именно так, чтобы случайно не произнести её имя вслух.       — Ладно, вижу, девочки, вы не так близки, как пристало настоящим подругам. А сама что думаешь на этот счёт?       Хитоми не успевает ответить, поскольку Шестой продолжает за неё с интонацией доброго отца, разочарованного поведением непослушного, но любимого ребёнка:       — Всё дело в разнице отношения. Пятый потакал ей. Баловал. Да?       — Да…       — Да. А я не позволяю прогибать себя. Но, знаешь ли, это ведь немного обидно. Как можно так ненавидеть человека ни за что? Не понимаю. Может быть, дело в ней самой? Но что же поделать, если я искренне считаю тебя более способной.       Внутри опять чешется старая обида. Всё верно, от первого до последнего слова. Пятый Мидзукаге с джинчуурики возился намного больше. Да и Шестой мог бы хорошо относиться к ней. Он способен на тёплое общение и сотрудничество. Так может быть, дело и правда в На… в джинчуурики?       Сменяют друг друга дни и миссии. Повторяются встречи в кабинете Мидзукаге. Сакаи-сама не делает ничего страшного-ужасного-подлого, что бы ни говорила на этот счёт Нами. Её речам уже веры нет, ведь она не способна узреть собственных заблуждений.       А Сакаи-сама лишь находит собственные мысли и вопросы Хитоми — те, что казались ей грязными, тёмными. Вытаскивает их на поверхность, отряхивает от чувства стыда и предъявляет: «Вот, взгляни. Не так уж они плохи. В сущности, ты, Хитоми совершенно права. Было и есть, чему завидовать в жизни джинчуурики. Есть за что злиться».       — Ну вот, опять, — огорчённо и мягко говорит он однажды. — Опять, Хитоми, да? Что же мне с вами делать, девочки мои?       — Вы про последнюю миссию? — мямлит она, заикаясь.       Чёрные глаза смотрят заботливо, и даже полагающееся ей недовольное хмыканье не раздаётся из поджатых губ, когда Хитоми пристыженно опускает голову. Расстраивать столь понимающего человека просто невыносимо.       — Цель была твоей, но, судя по рапорту, уничтожила её джинчуурики.       — Ну… Да. Дело в том, что…       Хитоми мнётся, не зная, как выпутаться. Она просто не научилась толком уничтожать цели. Она не… Не джинчуурики. Не убийца!       — Я не понимаю, милая… Скажи честно, ты сама успела бы? Смогла бы? Я вижу, что тебя это тревожит.       Конечно, она успела бы! Просто Нами всегда выталкивает её из зоны поражения. Обращается с ней как с ребёнком. И как же это раздражает в последнее время!       — Я рад, что ты всё понимаешь, Хитоми. Не расстраивайся. Знаешь, это вполне естественно. Выслуживаться, убирать конкурентов с пути. Каждый желает быть незаменимым, выглядеть всегда сильным. Она любит быть впереди. Да ты вспомни хотя бы, как вы пришли к жизни шиноби…       Хитоми вспоминает. Как Нами уже в свои восемь была так убедительна, что сумела надавить на Ичиро. Как потянулся за ней Джиро. Как она, Хитоми, испугалась остаться в приюте одна и пошла за всеми. Пока они были в приюте, Хитоми светила нормальная жизнь в хорошем доме. Так говорили все взрослые, нужно было только ждать. Разве она была создана, чтобы шпионить, носиться по мокрому лесу, зябнуть в тонком спальнике, мучаясь от впивающихся в тело корней? Убивать людей, которые перешли кому-то дорогу? Это благодаря Нами она погрязла в холодном и гнилом кошмаре под названием «жизнь шиноби».       Понемногу Хитоми приходит к выводу: Нами нарочно выталкивает её с первых ролей. Не даёт проявить себя. Мешает развитию.       Что же, вечно теперь вспоминать ту первую миссию, на которой её постиг провал?! Хитоми вообще-то сама тогда убила нападающего! Да, почти случайно. Да, он успел сильно ранить её. Ну и что?!       А Нами тоже хороша. Буквально недавно пропустила удар, нацеленный на Хитоми. Наверное, специально пропустила — хотела опробовать эту свою экспериментальную технику, переливание крови. И опробовала. Не побоялась ведь! Не подумала, что может ошибиться. Она никогда не думала, что ошибается! А Хитоми провела в больнице полтора месяца с лихорадкой из-за этого переливания крови.       Нами… Джинчуурики так запросто убивает на миссиях, но когда Сакаи-сама отдаёт ей приказ отрабатывать технику на врагах Кири, упирается. Любит она это: занять жёсткую непримиримую позицию, что и с места не сдвинешь. Хитоми чувствует себя обязанной повлиять, урезонить — ради самой же Нами. Да только оборачивается всё откровенно плохо.       — Мы должны выполнять приказы, не ставя их под сомнение, Нами, — уговаривает Хитоми тем вечером. — Ведь это на благо селения. Всей страны! Ну… чего тебе стоит?       Последняя фраза — самая большая её оплошность. Огромная и необратимая.       — Чего мне стоит что? Убивать беззащитных людей? — переспрашивает Нами зловещим шёпотом. У неё дрожат губы — и не от печали, от гнева. А глаза настолько злые, что Хитоми вжимает голову в плечи. Нами прямо как… Прямо как демон какой-то. — Чего мне стоит? Может быть, крови на руках? Кто её смоет с меня, Хитоми? За кого же ты меня принимаешь?       Из-за чего она так злится? Ведь что вражеские шиноби, что те непослушные крестьяне из Аомори, о которой только глухой не слышал, — они лишь паразиты, которые вредят благополучию Кири и Мидзу. А от паразитов принято избавляться. Тем более — раз уж так важна чистота рук — вся ответственность лежит не на исполнителе, а на Каге, отдавшем приказ. Сакаи всё время об этом твердит. И Нами услышала бы его, если б только захотела вытащить мох из ушей.       Хитоми всё же не сдаётся, она должна донести свою мысль:       — Слушай. Сакаи-сама говорит…       Услышав это имя, Нами окончательно теряет человеческий облик.       — Нет, послушай ты. Чего тебе стоит, Хитоми? — говорит она, наклоняясь ближе к её уху.       — Что?       — Чего тебе стоит взять и переспать со всеми, с кем прикажут, а? Такой приказ он тоже может отдать. Думаешь, нет? Думаешь, он тебя оберегает от всей этой грязи? Ты ошибаешься, Ми, ошибаешься, — медленно и тихо говорит она. — Он тебя использует. Когда понадобится твоя внешность, он и её использует.       Если Нами бьёт, то всегда без промаха и жалости. По самому больному.       — Я не выбирала свою внешность! — кричит Хитоми, не помня себя от обиды и несправедливости, и отталкивает джинчуурики. — И Сакаи-сама так не поступит! Не со мной! Если завидуешь, так и скажи!       — Завидую?       — Да! А ты-то выбрала! Стать джинчуурики! Оружием! Или что, это были пустые слова? Да ты ни слезинки не проронила по своим жертвам! Тебе же наплевать! На всех!       Обида душит, подталкивая говорить мерзкие вещи, ответно давить на все больные точки, которых у них на двоих не одна сотня.       Нами пятится, а потом вылетает за дверь, шарахнув ею так, что полотно едва не слетает с петель. Это самая ужасная их ссора, не считая той, что произошла после запечатывания демона. Заканчивается всё тем, что подруга первой приходит извиняться, но без обвинений в сторону Сакаи-сама обойтись не может, как же.       — Что он сделал с тобой, Хитоми? Скажи честно, — допытывается она. А зачем?! Неужто не видно, что Хитоми впервые чувствует себя уверенно и спокойно, почти счастливой? Зачем Нами пытается вбить клин между ней и счастливой жизнью?       — Он ничего плохого не сделал. Он просто замечательный человек.       Нами молча кивает с отсутствующим выражением.       С тех пор они поддерживают мир и дружбу, но перестают обсуждать тему Сакаи, как и свои миссии порознь.       А потом… Потом приключается та миссия…       Даже спустя больше чем год Хитоми едва не выворачивает от воспоминаний. А тогда она и вовсе готова была целовать руки товарищей по команде, которые вытащили её раньше, чем…       Там всё как в тумане. Заказ поступает от конкурента одного влиятельного торговца. Задача проста — аккуратно добыть сведения о его махинациях на чёрном рынке. Господин многоопытен, хитёр. А ещё его нельзя убивать. Надо развлечь, напоить, рассеять внимание, заговорить зубы. Чего проще?       Хитоми вручают заранее подготовленное, пошитое по её размеру кимоно. Алое, как сигнал бедствия. Оби на нём следует завязывать спереди, что несколько смущает. Но Хитоми уверена, что справится. Неделю она наблюдает за рёканом, куда обычно наведывается её будущий «клиент», и в целом в имитации поведения местных девушек для неё нет ничего сложного — всего-то вспомнить уроки этикета и музыки.       Подвох кроется в том, что при виде своей «жертвы» Хитоми забывает не только правила этикета, но и кто тут жертва, а кто шиноби. Клиент в два — нет, в три — раза больше неё, выше и шире, с золотым зубом и широкой ухмылкой. Он воняет саке и табаком и любит молодых красавиц, о чём сообщает ей, едва она показывается из-за перегородки-сёдзи. Он совершенно не настроен ни на разговоры о прекрасном, ни на музыку.       Хитоми забивается в угол, из последних сил изображая скромную майко, оказавшуюся здесь по ошибке, и пытаясь поддержать «беседу». Охранники господина, такие же многоопытные, как он сам, кажется, догадывались о заказе — что-то заранее подмешано в бутыль с саке. А она, вот дура-то, пытается придать себе смелости и пьёт по приказу клиента не понарошку, а взаправду — чтобы не так остро воспринимать огромную потную руку на своём колене, движущуюся вверх.       Лучше неделями сидеть в засаде неподвижно… Хитоми не выбралась бы из того рёкана, если бы не команда. Она бы не смогла принять верное решение. Она никогда не отличалась смелостью в критически сложных ситуациях. Она отвечала за скрытность, чёрт возьми! Это Нами отвечала за быстрые решения. Но Нами рядом не было.       — Почему, Ми? Почему ты никогда не говорила мне? — едва слышно повторила Нами сегодняшняя. Её глаза отражали смесь ужаса, гнева и жалости.       — Чтобы не делать больно и себе, и тебе. Я тебе вреда не хотела никогда. По-настоящему — нет.       Не хотела, однако же…       — Хитоми, успокойся. Это была пробная миссия. То, что ты её провалила с треском, и так ясно. Тень пала на репутацию Кири, но ты ещё можешь получить моё прощение. Мне сейчас интересны твои личные впечатления, — говорит Шестой, покачивая ногой.       Он сидит на столе и нарочито громко шуршит обёрткой от очередного леденца. Хитоми стоит посреди кабинета, мусоля в пальцах кончик волос и всей кожей ощущая его острое недовольство.       — Я не… Он был… Очень…       — Бедняга, вижу. Не мучай себя. — Гнев на милость сменяется так резко, что она обмирает и с недоверием смотрит на Сакаи-сама. — Скажу по секрету: эта миссия была запущена в планирование ещё Пятым, как и твоя роль в ней. И не только в ней, понимаешь? Назначенная тебе специализация такова… Я сожалею, что не успел отменить это похабное решение. Обращаться с твоим-то потенциалом так неаккуратно! Нет. Я ценю тебя намного больше.       — С-спасибо, Сакаи-сама.       — А твоя подружка неплохо устроилась, а? — словно размышляя сам с собой, тянет Сакаи, глядя на набрякшее небо за стеклом. Сезон гроз и ливней в Кири в самом разгаре, ни дня без дождя. — Неприкосновенна по статусу джинчуурики. Мораторий на подобные миссии.       А ведь это Нами старшая воспитательница по пять раз в день прочила работу в чайном доме. Почему в итоге там оказалась Хитоми? Алое кимоно и пояс, завязывающийся спереди, достались не той. Образ алого шёлка воспламеняется внутри, и оказывается, что это её злость. Спасибо, Нами! Вот спасибо!       — Что же, Хитоми. Придётся исправлять все ошибки разом. Я не хотел, видят Ками, не хотел. Но она меня вынуждает. Скажи, что делает из нас шиноби?       — Ниндзюцу?       — Ещё попытка.       — Честь? Долг?       — Долг, милая. Выполнение долга. А долг — это приказ Каге. Нами стала шиноби, а долг выполнять отказывается. Понимаешь?       Ещё бы теперь не понимать. Она затащила их двоих сюда, а сама пытается не жить по правилам этого мира.       — Наша жизнь, всей деревни, могла бы стать лучше. Мы могли бы вернуть себе то, что нам принадлежит, территорию, захваченную шиноби Песка. Но джинчуурики не хочет этого! Превыше блага деревни она ставит свои личные понятия, отказывается тренироваться. Правильно ли это, Хитоми-чан?       — Неправильно, Сакаи-сама. — Голос чёткий и звонкий, она не сомневается в том, что говорит.       — Сегодня я понял, что оплату миссий придётся урезать. У нас мало ресурсов. Но, может быть, есть нечто более важное, то, чем руководствуется она? Может быть, это мне стоит изменить своё мировоззрение? Может, девочка шестнадцати лет понимает больше меня, м?       — Конечно нет, Сакаи-сама, — как зачарованная повторяет она, глядя, как бархатные чёрные глаза поглощают солнечные лучики и как шевелятся красивые губы.       — А ведь ты, Хитоми, единственная, кто может вразумить её. Не разговорами. Время разговоров прошло, нам нужны более решительные действия. Метод может показаться ей неприятным, но мы лишь выбираем меньшее зло. Ведь мы хотим… чего?       — Процветания Тумана, Сакаи-сама.       Ничего ужасного в предстоящей миссии нет. Нами напугается и сделает то, что от неё требуется. Проучит зачинщиков бунта в Аомори, затем поможет вернуть утерянную территорию Тумана. Ведь у Песка есть свой джинчуурики, с которым обычные шиноби не справятся.       Самой Хитоми и делать ничего не нужно, так, постоять рядом и подыграть. Правда, когда она воочию видит, сколько народу в той Аомори, и сколько детей, внутри что-то колеблется. Люди эти совсем не походят на тех, кто злостно лишает шиноби пропитания в тяжёлые времена. Они… просто гуляют по ярмарке.       Хитоми кусает губы и поглядывает в сторону Нами, которая безмятежно щурится на солнце: предупредить её, пока не поздно? Однако уже поздно, Сакаи-сама рядом и надеется на неё. Смотрит. Хитоми и представить не может, чем обернётся безобидный план.       Она мало что помнит после. Только ледяной ураган, комки льда на месте людей и море под белой коростой.       — Мне очень жаль, — успокаивает её Шестой. — Я и не думал, что всё настолько плохо, что она настолько безжалостная убийца.       — Нет же, Сакаи-сама, это не так!       — Что? Нет? Ты понимаешь, что говоришь, Хитоми? Две сотни человек!       — Она… Она же не…       — О, дитя моё. Напоказ всем хочется быть милосердными и чистенькими. Это больно, но вспомни, как она убивала на миссиях. Люди, не получающие удовольствия от уничтожения других, так не смогут. Не хочу произносить слова «монстр», но… Хвостатые демоны лучше всего приживаются внутри таких же жестоких тварей, как они сами. Тьма к тьме. Тяжело признать, что друг детства — не тот, кем казался. Я понимаю, как тебе сейчас больно и противно… Джинчуурики не сможет сейчас общаться с тобой. В таком состоянии, если она увидит, что ты жива, её разум пошатнётся окончательно и уже не будет подлежать восстановлению. Она обвинит тебя во всём, а то и убьёт. Просто представь, как твоя помощь мне, которого она ненавидит, будет выглядеть в её глазах… Но я позабочусь о ней, обещаю. Кири позаботится. А твой путь ведёт в Песок. Прояви себя там, Хитоми. Сделай то, что должна была сделать твоя бывшая подруга. Ведь иначе эта провальная миссия окажется напрасной. Исправим её ошибку, да, Хитоми?       — Это я дала ему в руки поводок для тебя. Когда сказала, что ты всегда меня защищаешь. — На этих словах Хитоми поперхнулась всхлипом и отвернулась, чтобы вытереть текущие по щекам слёзы.       Нами молчала. Она едва ли шелохнулась за время рассказа. Суровая судья и палач в одном лице. Причинил ли ей этот рассказ боль или ей всё равно спустя столько времени?       Скорее всего, она просто не находит слов, чтобы выразить своё отвращение и презрение.       — Скажешь что-нибудь? — жалобно попросила Хитоми вслух, не выдержав гнетущей тишины.       Нами медленно кивнула:       — Всё так и есть, про поводок. Но ты не могла предугадать этого… Поверить не могу, что он напичкал тебя всей этой дрянью. Позы, лозунги… Чёртов больной ублюдок.       — Сейчас и я бы не поверила, — призналась Хитоми. — Но результат ты видела. Покажи «верным»… таким, как я, то есть… два яблока, красное и зелёное, спроси, какого они цвета, и услышишь, что оба зелёные или оба красные. А то и чёрные — как Мидзукаге скажет, так и будет.       — Видела. Билась как рыба об лёд, чтобы и ты увидела… — В голосе Нами прозвучали нотки горькой обиды. Но сразу и исчезли. Её спокойствие сбивало с толку. Она должна была уже выйти из себя, кричать, уйти прочь!       — Я не знаю даже, чем именно была так ослеплена, — снова заговорила Хитоми, спеша, пока этого не произошло. — Наверное, завистью. Ревностью. Пятый возился с тобой, учил, всё разрешал. Я только недавно поняла, что он просто был умнее Сакаи. Знал, как привязать тебя покрепче и обойти сопротивление. Это и близко не было добротой. А мне-то казалось, что ты ему дороже и что тебе лучше живётся.       — Да нет, это же так и было. Это даже не заблуждение, — усмехнулась Нами. — Я как ты, Ми. Я тоже повелась на доброту и участие. Даже правда о роли Пятого в эксперименте с демоном не открыла мне глаза. Это всё так очевидно, просто. И так безотказно работает.       — Нами… — перебила её Хитоми. — Когда я здесь убила двоих оининов, а потом ещё троих… Мне было так страшно, так плохо, как никогда в жизни. Делай я это раньше, я бы точно закончила как Сэки, Айдо, Рюу, Утаро… Петлёй или болотной топью. Но ты… Пока я думала о всякой ерунде, дружила с людьми, упрекала тебя в нелюдимости, ты за меня окуналась в море крови. Как ты это пережила? Все те миссии?       — Я привыкла, Ми. Страх потерять тебя был сильнее страха убивать.       — У меня даже язык не поворачивается просить прощения.       — Да и ни к чему это, — мягко качнула головой Нами. — Но почему ты предала Туман? Ведь это ты убила оининов у источника в центре Суны?       «Верно Канкуро просил её узнать как можно больше о Кири и их планах», — решила Хитоми и с готовностью начала рассказывать. Информация была её единственной валютой, пригодной для расплаты.       — Да, я. Я пришла в Суну сразу после Аомори. Сказалась неместной, подмастерьем родственника-ювелира. Старичок, который делал тут запчасти на всех марионеточников, за приличную сумму уступил мне помещение и реестр клиентов. Я прожила здесь почти год. И поначалу-то… — Тут Хитоми не сдержала горького смеха. — Поначалу я выполняла свою миссию со всем рвением. Моим заданием было рассорить Суну с Конохой. В идеале — столкнуть их лбами или добиться переворота со смещением или смертью Казекаге. Расшатать, ослабить и отвлечь от границ. Я подделала печать Казекаге, отослала пачку писем в Коноху, чтобы выманить их шиноби подальше от деревни. А из Кири туда выступила группа диверсантов в поддельных протекторах Песка, которые для них подготовила тоже я. Всё это было нетрудно. Мацури, если ты знаешь такую, хорошая девочка, но Ками, сущий ребёнок! Стащить печать, подсунуть ей фальшивые письма. Что ни натвори — всё проворонит. Она со мной дружила, пока я ею пользовалась… Почва для конфликта с Листом была хорошая, но Сакаи хотел подстраховаться. Не знаю как, но он научился запечатывать в свитки чужие техники. Любой шиноби, получив такой свиток, может в течение краткого времени использовать технику без изучения, даже чужеродной стихии. Я собрала группу нукенинов, пообещала им денег, раздала свитки, которые мне передали через связного. Рассчитала всё так, чтобы эти бездарности смогли справиться с командой Казекаге. А он как раз удачно отлучился из деревни…       — Но ты не знала, что на обратном пути в его команде будет четвёртый человек, — заключила Нами.       — И, конечно, не могла предположить, что четвёртым будешь ты… — Хитоми отвела взгляд и больно потянула себя за волосы. Лучше бы Нами сейчас злилась и ругалась. Зачем она такая терпеливая? — Ещё в самом начале я связалась с оппозицией Казекаге. Вручила свиток с запретным гендзюцу какому-то старому забулдыге… Всё равно что бешеной обезьяне острый меч дала.       — Генго но гендзюцу…       — Что? Да! Откуда ты знаешь?! — дёрнулась Хитоми, едва не ударившись в решётку лбом. От всезнающего тона подруги волосы на затылке встали дыбом. Но та небрежно повела плечом:       — Я… неплохо осведомлена о происходящем. Свиток генго недавно изъяли.       — Слава Ками. Надеюсь, он не успел никому причинить вреда.       — Нет. Всё обошлось.       Хитоми выдохнула с облегчением и продолжила исповедь:       — Побыв здесь какое-то время без Сакаи, без этих встреч, я как будто вытащила голову из болота. Не сразу, но до меня дошло, наконец, что твой срыв был не случайностью, а целью. Я поняла, чему помогла совершиться. Обо всём, что происходило дальше в Кири и с тобой, я узнавала от Цую.       — Цую? Знакомое имя…       — Конечно знакомое. Помнишь миссию в стране Водопадов с братом и сестрой близнецами, Цую и Баю? Цую был смертельно ранен, и ты провернула с ним ту странную штуку, с кровью и замораживанием ран.       — А, переливание.       — Да. Благодаря ей он выжил. Так вышло, что именно Цую стал связным между мной и Туманом. Его техника множественного шуншина позволяет совершать переход через пустыню в два счёта. В саму деревню он не совался, мы общались через его ящерку. Это самый похожий на местную фауну призыв, какой только можно было придумать. Так вот, Цую писал мне не только о приказах Шестого, но и обо всём, что происходило в Кири. Он рассказал про твоё заключение и про то, что Сакаи утратил половину лица и начал носить маску. Это же ты его так?       — Это я его так, — подтвердила Нами без всякого выражения. Хитоми нервно сглотнула от ощущения угрозы, затопившего камеру как цунами.       — П-потом Цую выяснил, что тебя, то есть твоего демона, решили продать преступникам, отдать на смерть, — тише продолжила она, наблюдая за подругой. — И я попросила его помочь тебе, хоть чем-то.       — О! — Нами внезапно оживилась. — Вот почему тот голос АНБУ показался мне знакомым. Так это Цую был в сопровождающем меня отряде и снял с меня наручники?       — Да. А Баю спрятала в оружие, — добавила Хитоми. — Конечно, оно вряд ли сыграло роль…       — Сыграло, ещё какую. Десять минут и взрыв-печати спасли мне жизнь. И не только. — Нами вдруг ясно улыбнулась. — Спасибо, Хитоми. И Цую с сестрой тоже.       Хитоми ошарашенно моргнула. Спасибо? Ей?       — Д-да. Верно… Но мы думали, что всё было напрасно. О твоей дальнейшей судьбе Цую ничего не знал… — Она опустила голову. — И пока я думала, что тебя больше нет, до меня дошло кое-что ещё. Каково это — жить с таким грузом вины. И что это я его на тебя взвалила, когда обвинила в смерти мальчиков. Я, как и ты когда-то, совсем перестала общаться с людьми. Даже здесь, в чужой деревне, где никто ничего обо мне не знал. Ночами меня мучили кошмары, а днём казалось, что каждый встречный тычет в меня пальцем и называет за глаза убийцей и мразью.       Нами кивнула, словно подтверждая и одновременно сочувствуя. Хитоми замахала руками:       — Нет! Не подумай! Я это не к тому, чтобы ты меня пожалела! Наоборот, я уже тогда знала: так мне и надо. И хотела измениться, исправиться, сделать хоть что-то. Стать смелой и сильной. Пойти против Шестого и его приказов, как сделала бы ты. И я начала саботировать очередной план Сакаи. Отчитывалась об отравлении источников, а сама отравила только один мелкий — для вида. Цую помогал мне создавать видимость успеха. Я тем временем зарабатывала деньги для группы оппозиции, отправляла им. Таким образом мы водили Сакаи за нос несколько месяцев, пока он не понял, что отчёты есть, а результата нет. Ну и послал оининов завершить начатое, а заодно и ликвидировать нас.       — Понятно. А сейчас Кири открыто подвели свои отряды к границам Ветра. Новый гениальный план Сакаи?       Хитоми беспомощно вздохнула:       — Об этом я уже ничего не знаю, Нами. Баю погибла, Цую бежал из деревни. Последнее из писем, которые он писал, ещё находясь в Кири, было… пугающим.       »…По заданию всё. Теперь что касается остального. У нас творится… неладное. Даже некоторые верные нервничают, а это дурной знак. Сакаи сменил курс, и куда мы плывём теперь, одни Ками знают. Цель уже — не только Ветер и Песок, но и все граничащие с нами страны, вернее, их скрытые деревни. Наших посылают и в Камень, и в Облако для организации диверсий. Кири истощает свои ресурсы, теряет людей в этих миссиях. Моей Баю больше нет. Ещё немного, и Облако с Камнем поймут, кто подкладывает им свинью, и придут отдавать должок. Нас обложат со всех сторон и размажут. Никто не знает, зачем всё это нужно. Не знает и боится обсуждать. Потому что недовольные политикой Шестого пропадают, бесследно. Раньше их на долгосрочки отправляли, а теперь просто… Одно слово поперёк — и нет человека. На днях капитан Усуи пропал. А до него Добуро и ещё несколько чуунинов. — С этого места и почерк Цую, и само письмо приобретали явственно истерический оттенок. — Но хуже то, что некоторые пропавшие вернулись. Я сам не видел их, но свидетели говорят, они изменились. Не помнят, что с ними произошло, не узнают половину людей вокруг. Однако всё ещё яростно высказываются против Сакаи, как и до пропажи. Двое таких прилепились к группе оппозиции. Сплочённая группа была, человек двадцать. После очередного собрания их не досчитались дома. Думали, пропали тоже, но нет, они просто зарезали друг дружку прямо на той встрече. Их всех нашли мёртвыми, а вокруг были начерчены круги, много кругов. Всех нашли, кроме «вернувшихся», — те опять исчезли без следа. Теперь люди шарахаются друг от друга, боятся в глаза смотреть, не то что рот открыть. Слежка, которую Сакаи раньше организовывал силами верных, уже не нужна. Оппозиции больше нет, она захлебнулась в страхе. И я, если честно, тоже боюсь. Думаю, это моё последнее письмо как шиноби Кири. Или вообще».       — Звучит так, будто исчезнувших подменяли клонами, — сказала Нами, выслушав рассказ, и нахмурилась. — А клоны провоцировали резню.       — Да. Но это были не клоны и не хенге. Их чакру проверяли, прежде чем допустить до встреч оппозиции. Они были теми самыми людьми… но другими.       — Странная техника… И странно стремление Сакаи погубить селение, которое он обожал.       — Всё странно, — кивнула Хитоми. — Сам Цую был в оппозиции, но ту их роковую встречу пропустил. А его сестру втянули в круг верных, она погибла на миссии в Камне. После этого Цую сбежал, стал нукенином, но продолжал следить за Кири и предупреждать меня.       — И зачем это всё надо Шестому? — Нами наконец-то пошевелилась, размяла затёкшие ноги и подперла щёку ладонью. Хитоми тоже опустила плечи, невольно расслабляясь вместе с подругой. Всё-таки им обеим проще было говорить о делах Кири, чем о себе.       — Неизвестно. Мы, Цую, я и другие, хотим всё выяснить и остановить Сакаи, пока не поздно.       — С ума сошли? Вы не справитесь с ним, Ми!       — Мы и пытаться не станем. Мы хотим найти того, вернее ту, кто является Мидзукаге по праву рода и силы.       — Кого это?.. Постой… Внучку Пятого, что ли? — глаза Нами явственно округлились.       — Именно, Мэй Теруми. Перед тем, как я угодила в тюрьму, Цую прислал с ящеркой последнее сообщение. Те, кто ушли с ним из Кири, напали на её след. Я должна была к ним присоединиться, но…       — Осталась увидеться со мной.       — Да, серёжка, которую заказал Канкуро… — Хитоми потянулась к левому уху Нами, но отдёрнула руку. — Я не была уверена, что на рисунке именно твоя, и не могла уйти, не узнав наверняка. Только отыскать тебя в деревне не успела.       — Хитоми, скажи. Честно. То, что ты встречалась с Канкуро, — это было только ради миссии?       — Он твой друг, Нами?       — Да.       С минуту Хитоми молчала и боролась с собой.       — Я не люблю его, — громко произнесла она наконец, представляя, что отчитывается перед Мидзукаге. Глаза защипало. — Он — часть миссии по выживанию.       — Ты мне лжёшь. — Нами не издала ни звука, но Хитоми прочитала фразу по губам и так же безмолвно ответила:       — И ты ему солги. Если он хороший друг, передай, что мне всегда было на него наплевать.       Нами, помедлив, кивнула. И тут Хитоми охватила лихорадочная, наглая надежда. Вопреки логике, вопреки тому, что она видела в лице подруги. Может, не поздно ещё вымарать страницы раздора из их истории? Нами слушает внимательно, Нами умеет прощать и… Хитоми твёрдо знала, что не имеет права этого говорить, но тело её склонилось ещё ближе к решётке, а губы горячо зашептали:       — Нами, есть ещё шанс изменить всё, отомстить Шестому за все его дела, остановить его. Исправить жизнь в Кири ещё не поздно. Помоги мне, пойдём вместе, а? Там будут только люди, которые верят тебе. Верят в то же, что и ты. Если захочешь, сможешь стать главной. Отомстим Сакаи.       — Так всё было ради этого, Ми? Этот разговор? — Нами отодвинулась и посмотрела исподлобья с разочарованием.       — Нет! Нет, конечно. Просто я подумала сейчас, что…       Хитоми сникла. Нами долго молчала, а потом сказала:       — Нет, месть — плохой поводырь, Ми. Я не пойду за ней и не уйду из Суны.       — Неужто считаешь, что Казекаге не хочет использовать тебя, твою силу? — воскликнула Хитоми.       Нами усмехнулась.       — А где гарантии, что новая Мидзукаге не захочет использовать меня? Куда бы я ни пошла, везде найдутся те, кто захочет использовать джинчуурики. Но Гаара… Казекаге — нет. Я свой выбор сделала, прости, Ми. Кири мне не дом, с Сакаи или без него.       Хитоми осенило: да Нами ведь неравнодушна к юноше с жутким лицом и пугающей аурой, что приходил сюда! А он, видимо, к ней. Потому и не тронул её, пленницу, преступницу, несмотря на репутацию монстра. Казекаге — сам бывший джинчуурики, чёрт подери!       Как она не поняла? Гаара. Канкуро. Нами здесь своя, и её здесь так трудно найти, потому что её защищает семья Казекаге. В Суне её дом.       Это мог бы быть и дом Хитоми тоже — где-то в лучшем мире, до которого не дотянуться. В том, где есть маленькая ювелирная лавка на окраине, почти мирное дело, хороший парень, который любит её саму и искренне разделяет её увлечение. Подумать только, какой жирной насмешкой над каждой мельчайшей деталькой её мечты обернулась миссия в Песке.       А что надежда на воссоединение с подругой рухнула насовсем… так это больно, но справедливо. Хитоми прикрыла глаза и качнулась вперёд, с улыбкой прижавшись лбом к прутьям клетки.       — Ты права, Нами. Я зря предложила, прости, пожалуйста… Старые привычки. Рефлекс полагаться на тебя. Эту ответственность ты должна оставить мне. Ты заботилась обо мне, и я ни разу не ощутила сполна последствий своих ошибок. Вместо того, чтобы благодарить, я тебя упрекала и ничему не училась. Поэтому и сижу здесь. Наверное, очень глупо я попалась, но не жалею. Это стоило того, чтобы ты узнала правду и перестала обвинять себя ещё и в моей смерти. Нами… Поздно, говорю, но всё же… Ты не виновата в смерти ребят. Совсем. Мы все были детьми. Мы все боялись разлуки и просто хотели остаться рядом. Мы все были обмануты и приняли плохое решение. Но я обязана тебе жизнью. Всегда помни, какая ты сильная, с демоном или без него… И только не плачь, ну же… Ну, пожалуйста. Эй, Нами, Нами, слушай! — Впервые за всё время разговора Хитоми осмелилась дотянуться до подруги и потрепала её по плечу. — Если мелкий Казекаге обидит тебя, клянусь, я его и из-за решётки достану!       Нами засмеялась сквозь слёзы.       — Я сделаю всё, чтобы тебя не тронули, Хитоми. Я…       — Сестрёнка, нам с тобой пора, поднимайся. Скорее!       Канкуро, вынырнувший из теней, спешно увёл, буквально утащил за собой Нами, не посмотрев в сторону Хитоми. Вот и правильно.       Хитоми погладила тонкую стальную цепочку на шее. Он недооценил её навыки, когда забыл отобрать последнее украшение, наивный. Добрый, хороший, не смотрите, что шиноби. По телу пробежалась колкая адреналиновая дрожь, в животе запорхали тошнотворные бабочки. Страшно. А каков выбор?..       Вместо Канкуро, который хранит секреты Нами, скоро придут другие. АНБУ? Отдел допросов? Враги Казекаге? Ни одну тайну среди шиноби невозможно хранить долго, даже в глубоком подземелье. Выдай она хоть каплю информации, жизнь Нами рухнет снова. Нет уж. Она спрячется в последний раз. Там, где точно не найдут.       Пальцы безошибочно нашли самое выпуклое звено цепочки.