Между Ветром и Водой

Give up your heart, left broken And let that mistake pass on 'Cause the love that you lost wasn't worth what it cost And in time, you'll be glad it's gone. Weep not for roads untraveled Weep not for sights unseen May your love never end, and if you need a friend There's a seat here alongside me © Linkin Park — Roads Untravelled       Из тюрьмы выходили какими-то новыми окольными путями. Канкуро постоянно оглядывался назад, изредка задерживался, чтобы активировать ловушки, припрятанные по углам, и то и дело оповещал Нами о необходимости пригнуться.       По дороге туда они попали в подземный лабиринт через опрятные хозяйственные пристройки госпиталя, и сами тоннели, приведшие их к камерам, были широкими и надёжно укреплёнными. В обратную же сторону приходилось в спешке пробираться по полуразрушенным ходам, больше похожим на кротовые норы, которые постепенно сужались и грозили с минуты на минуту обрушиться.       — Гаара нас быстренько откопает, если что, — шёпотом хохотнул Канкуро и стряхнул мелкие камешки с головы Нами, когда их в очередной раз обсыпало. Нами покосилась на ветвистую трещину, прорезавшую потолок и стену справа, и заторможенно кивнула. После разговора с Хитоми она шла словно во сне, просто ступая след в след за своим проводником.       Подземные тропы вывели их в захламлённую каморку, дверь которой отворялась, а вернее сказать вываливалась на безлюдный переулок в восточном секторе. Нами ожидала, что здесь они с Канкуро разойдутся, но он довёл её до самого дома, всю дорогу поддерживая под руку.       — Зайдёшь? — спросила она, когда поняла, что уже с минуту слепо смотрит на свои окна.       — Нет, сестрёнка. Как-то не до чая уже, согласись. Посидим немного на лестнице, если хочешь.       Они сели на ступеньки и замолчали. Мимо изредка проходили люди, припекало послеполуденное солнце. На металлических перилах можно было поджарить отличный омлет, но Нами вместо уличного жара чувствовала зябкое дыхание подземелья, где осталась её вновь обретённая подруга.       — Ты же всё слышал, да? — пробормотала она, сделав над собой усилие.       — Ага. Вот. — Канкуро провёл по её плечу и сунул под нос указательный палец. На ногте у него сидел жук с коричневыми матовыми крыльями. Механический.       — О… Произведение искусства…       — А то, — не без гордости хмыкнул он. — Мой тестовый мини-шпион. Вот как чуял, что там будет какое-то дерьмо. Не хотел заставлять тебя пересказывать.       — За это спасибо, — искренне сказала Нами.       — Было бы за что. Прости, что сгрузил всё на тебя. Гаара не хотел этого, мне молчать приказал и был по-своему прав.       — Брось, всё нормально. Я бы и сама так поступила на твоём месте.       Нами повернулась и, рассмотрев Канкуро при ярком свете дня, поразилась тому, насколько жутко он выглядит. Осунувшийся, бледный, с воспалёнными глазами. Что-то надтреснутое и печальное сквозило даже из-под выверенных линий краски. Да и в самой тщательности и точности их прорисовки теперь мерещилась болезненная попытка отвлечься.       — Канкуро… — Она аккуратно обняла его, и спустя секунду её ребра хрустнули под напором ответных объятий.       Его объятия были самыми настоящими объятиями старшего брата — слишком крепкие, неаккуратные. Уютные. И пахло от Канкуро уютно: рабочими мазями, железом, палёным деревом.       — Надеюсь, мне сейчас не прилетит песчаный штырь в затылок за наши обнимашки, — буркнул он ей в макушку.       — Не переживай. Братика в обиду не дам, — с тихим смешком пообещала Нами, для убедительности положив ему на затылок ладонь. — Темари поручила беречь.       — Ладно. А ты в курсе, что прямо сейчас я порчу твою репутацию на этой улице? До полной порчи осталось три, две…       — Канкуро… — Она прервала поток дурачеств и, отстранившись, заглянула в абсолютно серьёзные тёмно-карие глаза. — Мне так жаль. Ками, мне ужасно жаль. Я дала тебе очень плохой совет. Если бы я не успокоила твои подозрения насчёт Аои тогда, сейчас тебе не…       — А ну не смей приписывать эту херню себе! — оборвал её Канкуро. — Дурында! Небеса, мало мне было одного гиперответственного маньяка?!       Он дёрнулся, словно собираясь уйти, и Нами на мгновение ослепил холодный блик света — это солнце отразилось от кулона-веера, показавшегося в вырезе мужской рубашки.       Не выкинул…       Нами медленно протянула руку, притронулась к украшению — с опаской и уважением. Как, ну как она не догадалась сразу? Настолько убийственно продуманные вещи мог создавать лишь один человек на свете.       — Носишь…       — Темари дала потому что, — отрезал Канкуро и воровато спрятал кулон обратно. — Плевать, кто изготовитель… Как думаешь, вот теперь она манипулирует нами обоими? Хитоми в смысле, не Темари…       Нами сухо рассмеялась и развела руками:       — Нашёл, кого спросить. Ты же слышал, как сильно я ошибалась, считая, что знаю Хитоми. Я же, я ведь… Я… — Нами подняла голову, щурясь на солнце. Когда глаза непроизвольно заслезились от его ярких лучей, говорить стало немного легче. — Я знала, что она меняется. Знала, что он влияет на неё. Но не знала, что делать, и надеялась просто, что… оно само пройдёт. Что, знаешь, в один прекрасный день она поймёт, у неё откроются глаза. Что наша дружба сильнее, чем это дерьмо. Что раз мы так долго вместе, то и думаем похоже. Но видимо, в том, что касается близких, я слепее престарелого речного дельфина.       — Добро пожаловать в наш клуб доверчивых тупиц, если ты про это.       — Но так или иначе, мёртвые могильщики Кири нам всем не приснились.       — Особенно мне, — скривился Канкуро. — Да и Хитоми могла бы сто раз уйти из Суны… Политический деятель недоделанный…       Он выругался, да так зло и грязно, что Нами поморщилась от плохого предчувствия.       — Послушай, Канкуро, ты только глупостей не наделай.       — Придумаешь тоже.       — Пожалуйста, — настойчиво сказала она. Не отпускало ощущение, что Канкуро что-то скрывает, причём не только факты, но и свои намерения. — Дай мне немного времени. Ну, чтобы её не тронул никто. Я что-нибудь придумаю, правда.       — Сколько смогу, лягушонок. Ты главное сама глупостей не делай. — Канкуро потрепал её по голове всей пятернёй. — И жалеть меня не надо. При всём итоговом… кхм… То время было отличным, и вспоминать его я буду добром. И вообще, как говорится «встреча — начало расставания». Поговорка такая есть, мудрая. Она не для всех, но лично я предпочитаю держать её в уме и всегда ко всему готов. А ты сделай мне одолжение, прости Гаару за то, что он не сказал. Он за тебя переживал как чёрт-те кто. У меня аж глаз задёргался, пока я его слушал.       — Ладно, — пообещала Нами и поняла, что почти не разбирает его слов. В висках глухо стучало, голова наливалась странной тяжестью. Хотелось прислонить её к подушке и не шевелиться. А нужно было пойти в Резиденцию. Ведь там, в её другой, понятной и светлой жизни, где нет запаха болот и крови, сегодня день открытых дверей; и новенький ассистент, как пить дать, зашивается и бесит Гаару и посетителей…       — Ладно. Пойду, хорошо? — Она встала, опершись на подставленную руку и, легонько пожав плечо Канкуро, поднялась в квартиру.       Дверь за ней закрылась, потревоженный потоком воздуха фурин в оконном проёме закачался, завертелся вокруг своей оси, раскидывая блики по стенам…       Блики. Блик на веере. Блик на стали. Стальные звенья… Нами остановилась у порога и потёрла кончики пальцев друг о друга, силясь поймать убегающее воспоминание: она сегодня уже касалась стальных звеньев, уже видела их отблеск… Внутренности прострелило страшное осознание.       — Канкуро! — Нами бросилась наружу, одним махом спрыгнула с лестницы и, поймав друга трясущимися руками за шиворот, зашептала:       — Забери у Хитоми цепочку! Забери, прошу!       — Ты чего несёшь опять…       — На шее у неё. Там яд. Яд, Канкуро! — Она тряхнула его так, что у него клацнули зубы. — В чёртовой цепочке яд! Это одна из её техник!       Его глаза расширились в ужасе.       — Ты думаешь… Блядь! Мать вашу!..       — Да! Я помогу тебе туда попасть. Шуншин…       — Нет! Нельзя! Не суйся! — Её плечи до боли сдавили сильные руки. — Слышишь? Ни в коем случае, Нами. Если я не приду к тебе сегодня, значит всё в порядке. Не переживай, я разбираюсь в антидотах.       Канкуро хлопнул её по плечу и рванул с места. ***       Шаги… Стук… Голос… Тиканье часов… Скрип лестницы…       Тишина.       Скрип… Стук… Смех с улицы…       Нами сидела на полу, прислонившись спиной ко входной двери. Рот и нос она зажала ладонью в попытке приглушить собственные отрывистые вздохи. Сконцентрироваться и успокоить дыхание не получалось — фокус упрямо утекал за дверь. От каждого шороха, шага, голоса, донёсшегося снаружи, её пробирала дрожь.       Шаги… Стук… Голос… Тиканье часов… Скрип лестницы…       Только бы не Канкуро.       Только бы не он.       Только бы она ошиблась.       Она. Она отняла у Хитоми последнюю надежду, сказав, что не уйдёт из Суны.       Она упустила из виду тонкую цепочку. А ещё раньше — веер Темари.       Её родные люди стояли по разные стороны баррикад и все как один были в опасности. А она опять не знала, что делать.       Всякий раз, как снаружи раздавались шаги, казалось, что либо сердце остановится, либо из ушей хлынет кровь от колотящегося в висках пульса и громыхающих стрелок настенных часов.       Шаги… Стук… Голос… Тиканье… Скрип лестницы…       Шаги. Стук. Тик-так. Тик-так.       Стук.Шаги.Шаги.       Тиктактиктактиктак.       После пятого или десятого невидимого прохожего Нами уронила голову на колени и разрыдалась, радуясь, что теперь у неё есть такая возможность.       Она закрыла глаза, желая одного: спрятаться. От себя, от Хитоми и Канкуро, от неизвестности, от снова перевернутой с ног на голову жизни, от Гаары. От чувства вины, готового размазать её по земле, на сей раз окончательно. От всего и ото всех.       — Привет, мусмэ.       Она открыла глаза в единственном по-настоящему надёжном месте — у клетки с биджу, на заснеженном полу своего внутреннего мира.       — Позволь угадаю повод для визита. Вопросы ко мне появились?       — Привет, Ёкиджу, — прошептала Нами и подняла голову, несмело расправляя плечи. Раздирающие грудь переживания здесь прихватило морозцем отстранённости. Холод успокоил душевную боль словно на рану подули. Нами сделала медленный вдох и выдох. Да, вопрос у неё был.       — Один вопрос. Ты всё это время знал про гендзюцу и что Хитоми осталась жива?       — Не вполне так. О том, что насекомое в шляпе Мидзукаге оставило её в живых, я не мог знать, — степенно сообщил демон, укладывая голову на лапы. — А что до гендзюцу… о нём, конечно, знал. К слову, это было то же самое гендзюцу, под которое ты попала в Суне. Просто та злобная девчонка не умела толком управлять техникой и видениями, а Сакаи умел.       — Уже дважды, значит… — отсутствующе констатировала Нами. — Но как же Мидзукаге не предусмотрел, что ты можешь сказать мне и сорвать его план?       — Ты умеешь считать, дитя? Это второй вопрос. Скучный к тому же, могла бы сама догадаться.       — Бессмысленное тупое оружие без голоса и воли… Он и тебя так рассматривал. И мысли не допустил, что ты задумаешь свою игру.       — Ну вот, умница.       — Почему ты не сказал на самом деле?       — Я демон, мусмэ, забыла? Неужели теряю хватку? Я ведь упоминал, что ты ещё можешь переменить своё отношение ко мне. Вот и повод. Можешь теперь вообще наглухо закрыть меня тут и никогда больше не слушать моих глупых советов.       — Ладно тебе, Ёкиджу, — проворчала Нами и пододвинулась ближе к клетке, глядя в солнечные глаза волка, что иронично уставились на неё. Демон показательно капризничал из-за того, что она училась выставлять ментальные барьеры и пыталась отгородиться от него, когда не желала выслушивать исполненные ехидства лекции на щекотливые темы. Хотя он сам же и рассказывал, как эти барьеры выставлять… — Я уверена, что была другая причина. Ты ведь больше мудрый, чем вредный.       — Твоя якобы подруга уже рассказала, — смягчился он подозрительно быстро. — Ты слишком о ней пеклась. Не давала рисковать, совершать ошибок, набивать шишки. Ты брала на себя слишком много, а ей помогала оставаться слабой и бесхарактерной размазнёй. Это поганый вид заботы, мусмэ, он развращает обе стороны, и мне до смерти надоело на это смотреть. А ради чего всё?       — Как «ради чего»? — растерянно переспросила Нами, разглядывая пронизанные чакрой шерстинки на огромном носу. — Я не хотела лишиться последнего друга, Ёкиджу. Только ради этого. Хитоми не готова была к жизни шиноби. По моей вине она попала в Кири. По моей вине плакала ночами. Каждую ночь, три года подряд. И чуть не погибла на первой же сложной миссии. Ты помнишь? А помнишь, как она в лихорадке после ранения умоляла убить её, только бы ничего подобного не повторялось? Неужели так трудно понять?       Волк издал скулящий вздох, обдав её потоком ледяного воздуха.       — Мне-то понять нетрудно. А ты себя обманываешь. Что руководило тобой последние годы? Давай, попробуй-ка соврать мне, что забота и любовь.       Нами молчала, видя, к чему он клонит.       — За тебя сказать? Ладно, мне не сложно. Вина и эгоистичный страх — вот и всё, что тобой руководило. Худший выбор из всех возможных.       — Что, хуже ненависти? — не выдержала Нами. Говорила она спокойно, внутри же ощущение было такое, словно её схватили за шиворот и окунули головой в прорубь.       — Хуже и намного. Потому что вину и страх люди обожают выдавать за любовь, за силу, за доброту, даже за совесть. А это мерзкая слабость. Унизительно сосуществовать с созданием, тухнущим в этом киселе, знаешь ли. Когда ты, будучи мелким щенком, посмела умолять меня о дружбе и обещала мне весь мир, защищая свою сестричку, это было смехотворно, но сильно. И я ожидал от тебя большего. А ты чуть не загубила весь свой потенциал бесстрашия и любви. Ты позволила себя сломать. Ты ломала себя сама.       — Ёкиджу, я…       — Мне хотелось увидеть, — перебил демон, — выживешь ли ты, потеряв то, что считала источником силы. И, надо же, ты выкарабкалась, хоть и с помощью малыша Казекаге. И вот что сделала. — Он зацепил когтем один из белых тонких «прутьев воли» своей клетки, и тот запел на низкой ноте, как струна. — Да и твоя сестричка поумнела, оставшись без тебя. Всё же иногда человечки умеют удивить и в хорошем смысле.       — А знаешь, что я поняла сейчас, Ёкиджу? — заговорила Нами, немного подумав.       — Что, мусмэ?       — Сакаи ведь никогда не был сильным. Все думали, что он сильный. Верили его словам. И я тоже. Но я-то ведь слышала, как Пятый говорил ему о слабости. Сакаи был талантливым врачом. Был хитрым, умным, жестоким, каким угодно, но не сильным! Я могла бы с ним разделаться. До того, как он завершил свои эксперименты, он ничего не стоил, как боец! А я струсила и позволила ему… Ненавижу себя за это…       Волк вздохнул. По-человечьи так, удивительно сочувственно.       — Не запрыгивай снова в колесо вины, мусмэ. Оно стоит на месте, а время течёт. Что было, то уже миновало, и там нечего исправлять.       Нами почесала кончик носа и помолчала.       — Ёкиджу… а правда, что демоны совместимы только с прирожденными монстрами? Ну, как Шестой сказал Хитоми?       — Конечно, ведь всё, что он когда-либо говорил — чисте-е-йшая истина, — издевательски протянул волк. — Но если эту истину хорошенько простирнуть, выяснится, что всё в точности до наоборот. Биджу были созданы для мира, мусмэ, не для войны. Это люди придумали сделать из нас оружие. Со злыми деструктивными душами мы никогда не свяжемся, а если нас и свяжут насильно, то это ненадолго.       — Что произойдёт?       — Смерть сосуда. Безумие демона. Такие люди просто не способны пережить разлом, что приносит роль джинчуурики. В вас запечатывание несоразмерной силы порождает пустоту и скорбь. Они в свою очередь рождают ярость и ненависть, внутри и вокруг. Чем низменнее душа, тем быстрее эти чувства разъедают и сам сосуд, и биджу. Но и светлые души могут оступиться, не задирай нос. Ты отнюдь не белоснежно чистое создание. Дашь волю своей ненависти, и берегись. Будет как в Аомори и после неё. Я помножу твой гнев на тысячу, отражу его и уничтожу и твоих врагов, и твоих друзей…       От перемены в голосе демона вокруг враз похолодало градусов на двадцать. Нами содрогнулась. Он ведь не шутил, никогда не шутил на самом деле. Милостивый поводырь на тёмных тропах судьбы и готовый растерзать хищник в одном флаконе.       — Говорил же, я — твоё испытание, и я же — проводник. Я всегда помогал тебе, Нами. Всегда, когда ты была смелой. Даже если ты была в тот момент слабой. Но только недавно ты снова стала достойна этой помощи.       От этих слов пробрала дрожь. Он и правда помогал. По-своему, порой жестоко, но помогал.       — Вот и весь секрет совместимости, — закончил Ёкиджу своим обычным тоном, выдержав торжественную паузу.       А у Нами дыхание вдруг перехватило от злости, пришедшей вместе с пониманием.       — Если это весь секрет, то почему… Какого грёбаного дьявола ты убил других детей, до меня? Они что, показались тебе недостаточно… мил… хор… к-конструктивными?! — ахнула она. — Да ты…       Волк закатил глаза. Он ещё ни разу не соизволил ответить на вопрос «почему», хотя именно его она задавала не реже, чем каждые полгода на разные лады.       — Не я это, не я, мусмэ. Их тела разрушала печать, бездарная техника фууин. Тебе я просто помог. Помог выжить.       — П-почему?       Он засмеялся, раздувая ноздри.       — Потому что ты попросила! Предложила мне поладить, помнишь? У тебя была цель и воля, и мне стало интересно. А теперь давай, не томи, скажи.       — Что сказать?       — Противная волча-а-ра, — подозрительно похоже прогнусавил он.       — Иди ты!.. — Нами подтянула к себе колени и отвернулась. — Кажется, вся моя жизнь сделана из ошибок, Ёкиджу, — прошептала она. — И я так устала…       — Да уж. И что мне с тобой делать, маленькая? — мягко рыкнул вдруг он. — Сиди здесь, зализывай свои раны, даже выпроваживать не стану. И вот тебе мой стих, чуть не забыл за разговорами: Все волнения, всю печаль твоего смятенного сердца гибкой иве отдай.       От этих слов последние силы утекли из тела. Нами уткнулась в колени лбом, прикрыла глаза… и не сдержала улыбки, когда её плечи накрыли мягкие кончики белых хвостов и погладили по голове.       — Спасибо, Ёкиджу, ты настоящий друг…       Вокруг снег, почему же в нём так тепло?       Из уютного снежного гнезда её вернула пульсация песчаного браслета на руке. Нами открыла глаза — у себя дома, на полу возле двери. Она сидела в той же позе, что и во внутреннем мире, обняв колени и прижавшись к ним лбом. Первым делом она посмотрела в окно. Оттуда ей подмигнул огоньками фонарей поздний вечер. А Канкуро не приходил, слава всем Ками!       Нами перевела дыхание. Прикусила губу. Так, всё нормально. Нор-маль-но. Браслет продолжал настойчиво подрагивать. Она машинально погладила его пальцами, а потом накрыла ладонью и пропустила свою чакру, успокаивая Гаару, который спрашивал таким образом, всё ли в порядке.       Гаара был рядом даже когда не был. С момента нападения и гендзюцу он не переставал в фоновом режиме следить за её пульсом и изредка за местоположением — оппозицию и другие неприятности ведь никто не отменял. Сейчас пульс её значительно замедлился из-за спонтанной медитации, заставив его беспокоиться. К тому же она злостно прогуляла день приёма. Нужно показаться в Резиденции и сказать… Что сказать?       Что теперь сказать Гааре?       Имеет ли она право просить его не казнить шпионку? Хитоми — её подруга, родной человек навсегда, что бы ни было в прошлом. А для Гаары Хитоми — преступница. Можно ли просить о помиловании и — сложно представить, но — об освобождении? И если можно, то как и какими словами? И почему Гаара не сказал ей сам и Канкуро запретил говорить? Он знал. Он молчал…       Ками, да не мог же он решить убить Хитоми и скрыть это? Или мог? Мог и… должен был?..       Нами со стоном сдавила голову ладонями. Она снова заблудилась в границах, до которых простиралась готовность Гаары следовать долгу Каге. Как же сложно! Как больно сомневаться в нём раз за разом!       Впервые в жизни искренне захотелось напиться. Желательно особо некрасивым образом, до растворения памяти, совести и границ дозволенного. Чем безобразнее, тем лучше. Нет, тот опыт с крепким алкоголем, который у неё был, не вдохновлял на повторение. Но некий внутренний голос — определённо не голос разума — утверждал, что сейчас состояние мутного, равнодушного забвения пришлось бы очень кстати. И что надо заявиться в таком виде к Гааре — и тогда уж ему, а не ей придётся думать, что и как сказать…       Нами сердито хлопнула ладонью по полу.       — Бред-то какой, Ками…       Игнорируя остаточное головокружение, она вскочила на ноги. Канкуро не вернулся, значит, Хитоми всё ещё можно помочь. «Те, кто бросает друзей — это худший вид отбросов», — вспомнилась фраза, произнесённая однажды Наруто. Таким отбросом она не станет ни за что, а значит, придётся нащупывать все границы заново и даже просить о невозможном.       Спотыкаясь на ватных ногах, она доплелась до кухни, выпила залпом стакан воды и умылась, понадеявшись, что глаза и нос уже не красные, но не рискнув свериться с отражением в зеркале. Взглянула на часы. День посещений должен был подойти к концу. Не давая себе ни секунды на новые колебания, Нами сложила печати техники, которую давно не использовала вне тренировок с Гаарой:       — Коори-шуншин.       Первым, кто встретил её в Резиденции, был несчастный второй помощник Гаары, заклёванный смертоносным тандемом из поклонниц Казекаге и пронырливых торговцев. Нами похлопала парня по плечу: «Знаем, проходили». И пожелала хорошего отдыха, пообещав разобраться с оставшейся кипой писем. Наконец он ушёл, а она с замиранием сердца постучалась в кабинет.       — Прекрасная маскировка чакры, — похвалил Гаара, не поднимая головы от бумаг, когда она вошла. — Но почему вдруг шуншин? Что-то случилось? Нами?       Нами молчала. Не специально — просто язык онемел. Гаара, закончив выводить иероглиф, посмотрел на неё, в секунду помрачнел и встал.       — Нами… Канкуро что, сказал тебе?.. Демоны… — Он прищурился, воздух вокруг напитался гневом и потяжелел. — Он не только сказал. Он и отвёл…       Негодование Гаары Нами могла ощущать отчётливее, чем кто либо другой. Вот только ей оно было нипочём. Один чёртов день превратил её из человека разумного в живой клубок нервов, кое-как замаскированный тонкой вуалью из вымышленного хладнокровия. Стоило лишь услышать голос Гаары, и вуаль с треском разорвалась, обнажив пульсирующую ярость на весь мир. Всё внутри заорало, надрываясь: «Гаара, как ты мог это скрывать? Ты же знал, как Хитоми важна для меня! Почему ты счёл меня настолько слабой? Неужели хотел обмануть?! Как мне верить тебе после этого?!»       Нами сделала шаг вперёд, руки неосознанно сжались в кулаки.       Ярость, как цунами перед ударом, застыла в воздухе. Она только и ждала малейшего звука, ещё хоть словечка со стороны Гаары, чтобы обрушиться со всей силой.       Ещё шаг. «Давай же, говори!»       Но Гаара молчал. И гигантская волна гнева и иррационального желания причинить боль любимому человеку вдруг схлынула, разбившись об обречённое ожидание в его глазах. Он знал, какой будет её реакция, и смиренно ждал.       В последние дни, несмотря на все старания Нами порадовать Гаару, взгляд его то и дело становился вот таким, как сейчас: тусклым, тяжёлым, вопрошающим. Как будто он что-то хотел сказать ей и не мог.       «Хотел», — подумала Нами.       А потом подумала о его обширных возможностях в области пыток и допроса, о долге Каге, о соблазне лёгкого обмана и вечного молчания. О том, что он знал про Хитоми не первый день, видел её… И о том, что на подруге не было ни единой царапинки.       И ещё об «Он переживал за тебя как чёрт-те кто».       Подумала и опустилась на одно колено в глубоком поклоне, так, что шарф и кончики волос коснулись пола, взметнув облачко пыли.       — Спасибо, Гаара. Спасибо, что ты не тронул её.       То, что осталось от волны ярости, упало с ресниц парой солёных капель на коричневые плиты.       — Нами… — Гаара в два шага оказался рядом и прямо в официальных белоснежных одеждах Каге упал на колени напротив, на грязный пол, истоптанный за сегодня десятками человек. — Прости меня за молчание, Нами. Прости, прости, — тихо повторял он, прижимая её к себе. — Прости.       Впервые Нами настолько ясно и с такой непоколебимой глубокой уверенностью расслышала под слоями формы Каге биение горячего сердца человека. Она обняла Гаару в ответ, пробравшись ладонями под полы хаори — ближе к нему настоящему. Радость жизни, почти угасшая в ней за последние часы, вспыхнула вновь ярким смелым светом. Почти таким же горячим, как руки, поддерживавшие её.       «Зиме вопреки вырастают из сердца бабочки крылья», — прошуршал в сознании Ёкиджу и деликатно затих.       Вырастают, да… Нами втянула родной запах, неосознанно проведя кончиком носа за ухом Гаары. Он тяжело выдохнул ей в плечо, объятия сделались ещё крепче. Очень хотелось поцеловать его. Просто дальше сидеть на полу, забыв о своей просьбе-мольбе, гладить его по голове и целовать. А потом налить две чашки чая, ведь день был слишком долгим.       — Что там случилось, Нами? — спросил Гаара и, отстранившись, мягко обхватил ладонями её лицо. — Как ты?       — В порядке, правда, я в порядке. Пожалуйста, Гаара… Хитоми… Пожалуйста, т-ты можешь…       Их прервал переполненный тревогой стук в дверь. Посетитель разрешения не дождался, он щёлкнул закрытым замком и ворвался в кабинет. Это мог быть только Канкуро.       Это Канкуро и был — чернее тучи, весь в грязи, с огромным синяком на пол лица, который расплывался темнотой под оба глаза и уходил под линию волос. С запекшейся кровью, ещё сочащейся из рваных порезов на щеке и виске. Он захлопнул за собой дверь, закрыл её на все замки и встал посреди кабинета, глядя прямо перед собой.       — Гаара, — сказал он сипло и очень громко. — Докладываю: шпионка Кири сбежала. ***       Когда Канкуро прокрался обратно к камерам, то понял, что Нами была права. Хитоми лежала на скамье, мелко дрожа. Тонкая рука безвольно свисала с края, глаза были открыты. Канкуро стиснул зубы. Даже издали он опознал признаки отравления ядом «матин»: запрокинутая голова, синюшная окраска кожных покровов и постепенно сходящая с лица гримаса, отдалённо напоминающая улыбку. Судорожный эпизод, видимо, только что миновал. Вопрос в том, как быстро после их ухода она приняла яд, и сколько таких эпизодов осталось до наступления смерти.       Канкуро тотчас же ринулся бы спасать девушку, однако права была не только Нами, но и он сам: за ним установили слежку. Накануне, когда парни с поста тюремной охраны сообщили о неких лицах, пытавшихся выведать сведения об узниках нижнего этажа, Канкуро ещё сомневался. Сегодня всё стало очевидно.       Вот и «хвост», от которого они с Нами успешно ушли незамеченными, — мается в тёмном углу спиной к камере. Этот молодой мужчина в маске, скорее даже мальчишка, был Канкуро не знаком и АНБУ Казекаге определенно не являлся. Недошиноби Химитаро, без вариантов. Очевидно, его сюда поставили ждать того, кто придёт, чтобы обвинить в измене. А парень растерялся, когда заключённая начала биться в судорогах. Побоялся приближаться к ней и действовать без инструкции. Зелёный совсем. Нет, серьёзно, и этого сосунка здесь оставили, подозревая, что его противником станет Канкуро? Н-да…       Ладно. Молодцы, умнички, шпионку нашли. Обидно только, что они недостаточно хорошо знакомы с хитросплетениями подземных путей.       За доли секунды обдумав безумный в своей рискованности план, Канкуро бесшумно выскользнул из укрытия. Невидимый он, невидимая леска в его руках — недошиноби не понял, как потерял сознание и оказался в соседней с Хитоми камере. Для верности Канкуро ткнул в него сенбоном со снотворным — пускай отдохнёт от неправедных трудов. А следом, восстановив в уме воспоминания о наиболее ходовых ядах Кири, обмакнул сенбон в наспех распечатанную ампулу с вытяжкой вараидаке и нанёс длинную царапину, имитируя ранение, полученное в борьбе.       Ну вот, теперь парень ещё и от души похохочет, как проспится, а на дачу внятных показаний после такой комбинации будет способен минимум через неделю. Сенбон Канкуро «уронил» тут же, рядышком. Дверь, ведущую от камер в коридор, закрыл на все засовы на случай прихода нежелательных гостей. Полномочий ломать замки в тюрьме у не-шиноби нет, за такие дела их самих сюда упекут. Так что пока они будут скрестись в закрытую дверь и пытаться объяснить охране, что здесь забыли, Канкуро всё успеет уладить.       С такими мыслями он метнулся к Хитоми.       При его приближении девушка издала тихий стон и попыталась шевельнуться. Синие глаза были широко распахнуты и вместе с тусклыми пятнами лампочек отражали неимоверную муку, которую она сейчас переживала.       — Не могла выбрать другой яд?.. Кто же так делает, горе ты моё?.. — в сердцах шептал Канкуро, пытаясь прощупать пульс. Уже наступила фаза брадикардии, значит, до конца ей остались считанные минуты. Ох, глупая, глупая девчонка!       Канкуро в мыслях возблагодарил себя за знание всевозможных отрав, а Хисотэ-сенсея — за знания об антидотах, которые тот ему без преувеличения вбил в голову, и отстегнул от пояса второй свиток с ампулами. К счастью, с ядами и противоядиями он с недавнего времени не расставался даже вне заданий...       — Канкуро… Канкуро?!       — Молчи.       — Где?.. Что тут?..       — Цыц, тихо! Сейчас фонарик включу. Так, гляди. Это переход от камер к скалам Суны. Пойдёшь прямо, потом два поворота налево и ты снаружи. Выход на поверхность в десятке километров от деревни. Не на меня смотри, а на карту! У тебя пять минут, чтобы запомнить. Воспроизводить даже не вздумай.       Хитоми, не посмев возразить, склонилась над разложенным на полу свитком, придерживая его дрожащими пальцами.       — На поверхность вылезай ночью, — продолжил Канкуро и пододвинул к Хитоми маленький рюкзачок. — Вот тут, в кармане, энергетические пилюли и суйкацуган. На половину перехода до границы хватит, дальше сама. Обмани там кого-нибудь, обчисти, продырявь, очаруй, я не знаю… Короче, сориентируешься, пожрать себе добудешь. Я в тебя верю. Если что, недожаренные тушканчики тоже вкусные. Приблуда твоя чакроскрывающая у тебя во внутреннем кармане куртки, деньги честно заработанные там же. Дозу энергетика я в тебя влил двойную, так что не удивляйся, скоро накроет желание обежать все страны по периметру. Оно пройдёт. Одну ночь лучше отлежаться и нормально поесть. После отравления может повторно поплохеть, на этот случай вторая доза противоядия и энергетика тут. Суйкацуган тоже облегчит отходняк, его не экономь, положил с запасом.       — Канкуро, что это значит? Зачем ты?..       — Зачем? Катись-ка ты устраивать свою революцию в Тумане, а Песок оставь в покое! Нечего мне тут помирать и хороших людей расстраивать. Ты же не подумала ни секунды, что с Нами будет, если ты умрёшь? Идиотка…       Он заставил себя прекратить ругаться, а её — дослушать ужатый в пять минут курс по выживанию в дикой пустыне и встал.       — И только попробуй снова попасться. А если уж попадёшься — в правый рукав, на плече, я вшил ампулу. Зубами дотянешься даже со связанными руками. Учти, этот яд из ваших. Сделан из фугу, подействует необратимо, уже не откачают. Если уж самоубиваться, то качественно, а не так, чтоб спасли, а потом запытали.       — Просто он не для себя изначально был предназначен… — пристыженно оправдалась Хитоми и со слезами на глазах повторила: — Зачем же ты…       — Я всё сказал.       — Что будет с тобой?..       — Кстати об этом. Ударь меня, да посильнее, по голове. Со спины и сбоку давай. Только не насмерть.       — Чего? Нет!       — Врежь мне! — рявкнул он шёпотом, резко наклонившись к ней. Со странным удовлетворением отметил, как она отшатнулась. — И лучше железками своими. Это цена спасения твоей шкурки, а теперь и моей.       Хитоми сначала вся сжалась, но суть плана быстро до неё дошла, а потому она встала с колен, глядя с мрачной решимостью. Канкуро развернулся к ней спиной, истерически посмеиваясь в душе над собственной доверчивостью.       — Давай.       Несколько секунд она ещё мялась и пыхтела, а потом лязгнуло, и в затылок прилетел тяжёлый болезненный удар. Канкуро прикусил щёку, но не издал ни звука. Неплохо, даже зрение слегка помутилось.       — Теперь в висок. — Развернулся боком, уловил краем уха сдавленные всхлипы и зашипел настойчиво: — Быстрее!       Снова коротко лязгнуло. Кожа загорелась огнём, по щеке поползли тёплые струйки крови. Второй удар оказался ещё мощнее — Хитоми старалась. Отлично, как раз достаточно, чтобы ненадолго потерять сознание, на вид так точно. Осталось слегка приложиться головой к стене, поваляться на земле, проползти на четвереньках к одному из наименее ценных секретных выходов, который не жалко раскрыть ради дела, и готова картина событий: шпионка вскрыла замок, напала со спины и, воспользовавшись эффектом неожиданности, сбежала.        А он, героически превозмогая боль, поспешил докладывать Казекаге о провале. Парам-пам, браво, Канкуро, выходи на поклон!       — Спасибо, Канкуро… — прервала его стратегически-театральные фантазии Хитоми.       — Ага.       — И прости…       — Давай-ка промотаем трогательный момент, где ты слёзно извиняешься. Пока, Хитоми. Надеюсь, не свидимся.       Бросив на него быстрый взгляд и сжав губы, она отступила на несколько шагов. Ещё пару секунд просто смотрела, не сводя глаз. Ждала, что ли, чего-то? А потом резко развернулась и сорвалась с места. Прочь.       «Ну лети, ласточка, покажи, как ты умеешь скрываться».       Канкуро проводил взглядом тонкую фигурку с рюкзачком, которая быстро исчезла за поворотом.       И вот нахрена он это сделал?       Да не мог не сделать. Потому что жизнь шиноби — театр марионеток, а он тут главный кукловод. Потому что у Суны и у Темари есть Гаара, у Гаары есть Нами, и ни один из элементов этой хрустальной гармонии повредить нельзя — обрушится всё и сразу.       Надо признать, его действия не полностью являлись гениальной импровизацией. Ход с побегом Канкуро обдумывал не первый день — не учитывая, конечно, попытку Хитоми травануться и того, что их почти раскроют. Даже рюкзачок собрал. Да, формально предательство деревни. А на деле — её спасение. Кто, кроме Гаары, будет засучив рукава днями и ночами корпеть над превращением их унылой пустоши в живое место?       Суна заслужила нормального лидера раз в сто лет. Брат заслужил и свой пост, и свой кусочек тепла, как и Нами. А Хитоми вполне заработала на второй шанс — ну, по личным расчётам Канкуро оно так выходило. А уж какая там бухгалтерия у высших сил, кто их знает.       А главное, он всё-таки любил эту дурную девчонку, и даже её отрицание любых ответных чувств не смогло стереть шкрябающую сердце нежность. Зато теперь он выпустил её на волю и… всё. Перестал любить, словно и не чувствовал ничего и никогда. Так хорошо стало, просторно в груди. Если бы Хитоми умерла сейчас, если бы её схватили, казнили, пытали, Канкуро никогда больше не почувствовал бы себя хорошо и не нашёл бы места и покоя на этой земле. ***       — Это… Это не… Это же не ты, Нами? — Гаара произнёс это так непривычно сбивчиво и умоляюще, что на глаза снова навернулись слёзы.       — Нет-нет. Это совершенно точно не она, Гаара, — ответил вместо Нами Канкуро.       Нами молчала. Оглушённый новостями мозг напрочь отказывался воспринимать происходящее сумасшествие. Что значит «Хитоми сбежала»? Что случилось с Канкуро?       Канкуро тем временем быстро обходил кабинет по углам, проверяя печати тишины. Проверил все, остановился и жестом поманил к себе.       — Идите сюда, оба.       Он был настолько уверен, а они настолько ошеломлены, что возражений не последовало. Все трое встали тесным кружком в центре кабинета.       — Это я. Я её выпустил и показал выход из деревни.       — Ч-что? — хором прошептали Нами и Гаара.        «Всё-таки натворил дел», — с ужасом подумала Нами, рассматривая рану на щеке Канкуро и кровь, стекающую под воротник по задней части шеи. Рука машинально потянулась к подсумку на ноге в поисках бинта и дезинфектора.       — Что слышали. Искать её бесполезно. Гаара, свиток, лови. Почитаешь мои записи по мотивам их беседы, сделаешь выводы по Кири. Очень они… туманные ребята. В двух словах такое не пересказать при всём моём красноречии.       Свиток поймал песок, а Гаара остался стоять неподвижно, уставившись на Канкуро и не моргая. Нами тоже замерла, забыв про бинты. Сознание, наконец, обработало ситуацию, и она задохнулась от ужаса. Пропасть между «Канкуро, спасибо тебе!» и «Канкуро, что ты наделал, ты же себе смертную казнь подписал!» заполнялась минутами молчания, как нижний сектор песочных часов. Слышно было только дыхание — глубокое и тяжёлое Канкуро, сдерживаемое и поверхностное Гаары и сдавленное — её собственное.       — Что ты натворил? — прошептал наконец Гаара, еле шевеля губами. — Она шпионка. Ты лучше меня знаешь всё, что она сделала. Это измена. Смертный приговор…       — В точности так. Делай, что должен, — согласился Канкуро, с лёгкой улыбкой протягивая запястья к брату. — Я преступник, и мне срочно нужны наручники.       — Какие… — Гаара зажмурился на секунду. — Какие к биджу наручники? Она не могла далеко уйти…       — Могла-могла. Я провёл её подземными ходами, которые знаем только мы трое. Её не найдут. А ты не будешь искать.       — Канкуро! — Голос Гаары наполнился угрозой.       — Гаара. Я серьёзно, — отразил атаку Канкуро с не меньшим нажимом, и стало вдруг очень заметно, что он выше брата почти на голову.       — Предлагаешь мне сделать вид, что не было никакого шпиона? Я не могу упечь тебя в тюрьму. Ладно, дьявол… о ней никто, кроме нас, не знает, так что…       — Нет, Гаара. Уже знают, — возразил Канкуро тихо и пугающе кротко. — Вчера они вынюхивали возле тюрьмы. Сегодня уже нашли Хитоми. Поэтому я не мог её не выпустить. Но хер кому достанет мозгов доказать, что ей кто-то помог. Подозревать меня они будут, непременно. Но доказать по фактам не выйдет. Все концы сброшены в воду. Так говорят в Кири, да, Нами?       — Д-да, — просипела Нами.       — Чудно. Теперь твоя очередь, Гаара. Надо сыграть строгость и праведный гнев Казекаге. Роль важная, не подведи.       — Знают?.. — Гаара слишком очевидно был сбит с толку и не поспевал за мыслью. — Кто знает? Откуда?       — Ты давно видел Мацури?       — При чём здесь… — Начал Гаара и замолк. — Нет. Нет, Мацури не могла…       — Могла, но, скорее всего, не со зла, а потому что она… Потому что это Мацури, мать её! Потому что я наорал на неё и напугал, виноват.       Гаара закрыл глаза, усиленно массируя виски. Нами страшно хотелось помочь ему, им обоим, но было нечем, и она просто переводила взгляд с Канкуро на Гаару и обратно.       — Ты не имеешь права бросить всё, Канкуро, и запереться в клетке. Не то время.       — Я должен, Гаара. Старейшины пронюхают, кто её охранял. Вернее, они уже. Я могу поклясться — там был человек Химитаро. Начнёшь выгораживать меня, и он доведёт дело до даймё, а то и бунт новый организует на почве того, что ты предаёшь деревню. Представляешь, как подействует такая информация, вброшенная в нужный момент? Мы не для того столько лет работали.       — Канкуро, да как… — Гаара пока ещё стойко сохранял внешнюю маску спокойствия, но слова ему не подчинялись.       — Слушай, у меня может этот, как его… Комплекс среднего брата, во. Сестра крутая, ты жизнью пожертвовал ради селения. Я тоже так могу, понял?       — Ты идиот, Канкуро, — нашёлся наконец Гаара. — Ты спятил. Тебе светит смертная казнь. Они всё сделают, чтобы продавить её. Для вас обоих, если Мацури у них.       — А вот тут я понадеюсь на твою политическую соображалку и знание законов. — Канкуро беззаботно похлопал брата по плечу, разукрасив форму Каге пятнами грязи и крови. — Честно говоря, я это сделал в первую очередь для себя самого. Ах да, я же тебе не сказал… Хитоми была моей девушкой, а я за всё время наших встреч так и не додумался, что эта стерва — прости, Нами! — шпионка. Так что всё честно, ответственность и правда на мне.       — Но на свободе она снова…       — Нет, нет. Почитай мои записи. Она побежит прочь из Суны искать новую Мидзукаге. Это будет нам на руку, соображаешь?       — И ты. Ей. Веришь? — медленно, по слогам уточнил Гаара.       — Вот не надо со мной как с дурачком. Ещё пять минут, и я бы её не откачал. Так что да, вполне.       Нами слушала их диалог не дыша, с ощущением огромного узла, с каждым словом всё сильнее стягивающего внутренности.       — Слушай, лягушонок, — повернулся к ней Канкуро, — помнишь, ты как-то сказала, что наши отношения могут повлиять на ход событий? Возможно, так оно и будет, а? Что, если Хитоми правда найдёт ту Мей Теруми и они закончат мутные шатания туманников возле наших границ? Тогда я вообще буду собой гордиться. А пока я пошёл, раз Гаара брата до камеры проводить не хочет…       — Канкуро, стой. Нужно придумать…       — Нет, Гаара. Нет! — Канкуро развернулся и бешено сверкнул глазами. — Поклянись, что не будешь меня покрывать! Нельзя, чтобы накануне войны власть в свои ручонки взял кто-то вроде Химитаро. Я тебя прошу, помни о Суне, о Темари, о Нами. Если пропадёшь ты, пропадёт и Суна, и Нами, и союз с Конохой, а с ним — безопасность нашей Теми. Вообще всё нахер покатится! И напомню, что я помирать не намерен. Так что, будь добр, придумай альтернативу клетке с коршунами и похоронам заживо, ладненько? А сейчас нам нужно немного показухи для нашего театра. Вызывай АНБУ.       — Да, — мертвенно ровным тоном произнёс Гаара после долгого-долгого молчания и вызвал АНБУ.       Когда Канкуро увели, Гаара опустился в кресло, глядя в одну точку перед собой. Чувствуя себя как никогда беспомощной и не находя слов утешения, Нами присела рядом и прижалась лбом к его ладони, лежащей на коленях. Он шевельнулся и погладил её по голове.       — Я найду для них выход, — сказал он твёрдо, без тени сомнений в голосе.       — Конечно, — ответила Нами.       Запоздало щёлкнул второй замок в двери. Правда, теперь уже некому было врываться сюда без спроса.