***
Следующие сутки были посвящены подготовке и сборам. Нами завершала дела в теплице и госпитале. Темари сидела над картой, проверяя маршрут. Сам Гаара вызвал в Резиденцию Хисотэ и Баки, чтобы снова возложить на их плечи обязанность управлять Суной в его отсутствие. Когда он покинул рабочее место, на Суну уже опустилась новая ночь, а Гаара чувствовал себя на десяток лет старше, чем накануне. Раньше Канкуро любил «на глазок» приписывать ему внутренний возраст, который обычно варьировался от пятидесяти до девяноста лет, в зависимости от настроения брата. Сегодня Гаара — уже по собственным ощущениям — догнал и обогнал долгожителя Эбизо. После горы переделанных дел внутри осталась голая пустошь, и от мыслей негде стало спрятаться. Гаара решил проветрить голову и сделать большой круг по улицам. Выйдя из Резиденции, он свернул направо. Ночная Суна была тиха и красива. А Конохи не было. Эта мысль эхом слов Темари вновь и вновь догоняла его и била наотмашь. За прошедшие сутки Гаара погрузился в самые тёмные глубины себя. Туда, где обитало тяжёлое и мрачное, тоскуя по прежней жизни, где ничто не имело ценности, кроме собственного выживания. Может быть, там и крылась самая правдивая истина? Недостаточно любви и веры одного человека, чтобы остановить круговорот войны и смерти. Даже любви и веры десятков и сотен не хватит, если смотреть правде в глаза. Так в чём смысл? Война не закончится никогда — отчего бы не жить ею? Он родился частью войны, её руками, её карающим мечом. Лучше бы им и остался навсегда. Не отличал бы тьмы от света. Радовался бы, узнав, что Наруто овладела ярость и что крушил он всё вокруг и убивал точно так же, как когда-то сам Гаара. Он мог бы ликовать от знания, что ненависть и боль доломали последнего, самого стойкого. И уж точно не изводился бы страхом за близких — потому что никогда бы их не обрёл. Гаара остановился, глядя в небо, усеянное звёздами. До дома, к которому он направлялся, оставалось два квартала, несколько минут ходьбы. Внезапно он понял, что это слишком далеко и терять столько времени нельзя. — Суна шуншин. Квартира встретила свежестью и влажным запахом только что законченной уборки. Разувшись, Гаара оставил в прихожей форменный плащ и бесшумно прошёл в гостиную. Первым в глаза ему бросился обеденный стол, стоявший прямо напротив входа. Небольшую столешницу оккупировало оружие, оттеснив к самому краю беззащитный керамический чайничек, который раньше стоял в центре. Воинственно поблёскивали свежезаточенными гранями кунаи, сюрикены и два сая, доставшиеся Нами от оружейницы Конохи. Мерцала полированными звеньями свитая в кольцо кусари-фундо, похожая на спящую кобру. Гаара потянул носом воздух. Видимых следов от оружейной смазки не осталось, но фантомный шлейф кисловатого металлического запаха отравлял каждый вдох предчувствием войны. Окно было открыто настежь, и холодный ночной ветер вовсю хозяйничал в комнате. От его дыхания постукивали ставни, бряцали тактические ремешки и молнии на форме, висящей на спинке стула и хрустально звенел в оконном проёме фурин. Ветер точно знал, зачем он здесь, и, изгоняя запах оружия, нёс с собой другие ароматы: благовония, юдзу, специи. Так всегда пахла Суна. А потом Гаара отыскал взглядом Нами, и время замедлилось. Если бы могло, то и биение сердца, наверное, упало бы до шёпота, лишь бы не спугнуть тихий мираж. Среди холода, звона и блеска металла Нами сидела на диване в домашней юката, подписывала свитки и, полностью погрузившись в своё занятие, не замечала ни Гаару, ни сквозняка, гуляющего по полу, ни туши, запятнавшей кончики пальцев. Гаара прислонился плечом к дверному косяку и так замер. В мысли вернулся покой, тьма в душе расступилась, остался только образ перед глазами: девушка и свитки на её коленях. Тонкая рука с кисточкой плавно и неторопливо выводит иероглифы. Ветер теребит полы юката, пробирается под ткань и оставляет зябкие поцелуи на ногах, на плечах, на шее. Даже с расстояния видно, как покрывается мурашками смуглая кожа. А ветер взлетает выше и гладит девушку по голове, взъерошивая волосы. Абсолютно чёрные волосы. — Гаара. Ты дома, наконец-то! Как хорошо. Ты проголодался? Поужинаешь? Гаара?.. Поняв, что его зовут, Гаара стряхнул оцепенение и улыбнулся. — Нет, спасибо. Ты наводила порядок? — Да. — Она отложила кисть, устало потянулась и склонила голову к плечу, глядя на него. — А ты чего там стоишь? Иди ко мне. Песок прошуршал по полу, закрыл окно и захлопнул ставни, привычно превращая комнату в замкнутый мирок для двоих. Гаара прошёл за ним следом и поправил раскачавшийся от сильного порыва ветра фурин, а после перемахнул через спинку дивана и соскользнул на сидение рядом с Нами, протягивая к ней раскрытые ладони: — Давай. Я помогу тебе со свитками. Но вместо свитка и кисти Нами вложила в его ладони свои пальцы. — Давай лучше потанцуем. — Сейчас? — Да. — А музыка? — У тебя голове. Повинуясь странной затее, он встал, церемонно подал Нами руку, приглашая на танец, и теперь хорошо разглядел: её кожа и правда была покрыта мурашками. — Спасибо. — Нами поднялась и шутливо коснулась кончика его носа. Ойкнула, прикусив губу, взглянула на свой чёрный от туши палец, снова подняла глаза на Гаару и прыснула от смеха. — Прости! Прости, я случайно. Хотя знаешь, тебе идёт… Продолжая улыбаться и что-то говорить, она принялась тереть его нос рукавом. Гаара не сопротивлялся. Он стоял и думал о мурашках. А ещё о ямочке — у неё на правой щеке от смеха всегда появлялась ямочка, которая казалась ему невозможно хорошенькой. Но сейчас её не было. А значит, Нами было совсем не весело. — Стойкая зараза, — возмущённо заключила Нами, потерпев поражение в бою с тушью. — Подожди-ка, я сейчас намочу платок и… — Нет. — Гаара стиснул её локоть и удержал на месте. От локтя осторожно скользнул рукой к ладони и не сдержался — прижал её к своей щеке. — Ты чего?.. — пробормотала Нами, заглядывая ему в глаза с какой-то растерянной нежностью и хмурясь. — Я так ещё больше тебя запачкаю… — Не надо никуда ходить. «Не отходи ни на шаг. Не сейчас». — Но у тебя же нос… — Хорошо, что он ещё на месте. — Гаара почесал кончик носа, горящий от усердного трения, и успокаивающе улыбнулся. — С этим пятном ты похож на енота. — Как скажешь. Нами проворчала ещё что-то недовольно-виноватое и опустила руки ему на плечи, легонько поглаживая, словно просто не могла касаться его и не ласкать хотя бы чуть-чуть. Гаара обнял её за талию, притянул ближе. Сделал первый шаг, приглашая следовать за ним. На маленьком пятачке между столом и диваном они бесшумно двигались в танце и молчали. Шаг вперёд, в сторону и назад, поворот — не задумываясь над правильностью. Лбы соприкасаются, глаза прикрыты, объятия — не про танец вовсе. — Где твои цветы? — спросил Гаара, когда молчание стало казаться гнетущим. — Отнесла в теплицу, — медленно отозвалась Нами. — Попросила Киру присмотреть. — Кира, конечно же, любезно согласился? — Он… просто согласился. О, Гаара, я бы с радостью оставила цветы тебе, но мы оба будем далеко отсюда. — А как же Ю? — Я договорилась с Нахо-сан. Он будет навещать Ю и остальных. — Ты хорошо подготовилась. Нами не ответила. Гаара открыл глаза и наткнулся на непроглядную черноту её волос. И это тоже не плод его фантазии. Поддев одну прядь, он намотал её расслабленными витками на пальцы. — Нами, а это… зачем? Прядь соскользнула обратно на девичье плечо, но сухого перестука стеклянных бусинок на нитях, которые он дарил ей, Гаара не услышал. Нами сняла все украшения, оставив единственное — серьгу-чакронакопитель. — Да так. Захотелось. — Она небрежным движением отбросила всю копну кудрей назад и с насмешливым вызовом вскинула подбородок. — Я прогадала, и тебе больше по душе платиновые блондинки? Гаара улыбнулся уголком губ и покачал головой: не выходит у неё сыграть беспечность. Острый, застывший от его вопроса взгляд противоречил её легкомысленному тону, серебро глаз потускнело и превратилось в сталь, живые подвижные черты обрели позабытую резкость. Перед ним сейчас была та куноити, которую он уже, кажется, вечность назад закрыл от смертельного удара на границе Воды и Огня. Вместе с оружием она вытащила из ножен и заново заточила характер воина. Под краской спрятала последнее, что могло бы выдать её уязвимость и старые раны. И всё ради того, чтобы вернуться в место, которое ненавидела, и встретить человека, которого ненавидела, с высоко поднятой головой. Так, словно никогда ему не проигрывала и не была сломлена. И словно не стала здесь, в Суне, совсем другой. — Тебе больше нравилось как раньше… — с сожалением сказала Нами и опустила глаза, разглаживая ворот его рубашки. «Да». — Даже если ты покрасишься в зелёный, я немного поворчу, но в целом мне всё равно понравится. — А я ведь проверю… — Нами, мне не нравится, что ты боишься. — Он забрался ладонью под ткань широкого рукава её юката и провёл по плечу, почти не касаясь кожи, но и так явственно ощущая стоящие дыбом тонкие волоски. Реакция зверя, издалека почуявшего близость врага. Вот, что это такое, да? Нами поёжилась и бросила быстрый взгляд на заваленный оружием стол. — Третью ночь подряд мне снится чёрный песок. — сказала она. — Чёрный? Как вулканический? — Гаара машинально поднял руку. Нами так же машинально закружилась под ней, приподнимаясь на носочки. Их танец не останавливался, разговор чудным образом ложился на внутренний ритм и немую мелодию. — Темнее вулканического, совсем чёрный. А ещё там золотой песок. Похоже на… — Геном моего отца, — закончил Гаара, слишком поспешно делая шаг на неё. На сердце потяжелело, как бывало всякий раз при упоминании Расы. — Да. А чёрный — утраченный геном Третьего Казекаге. Кажется, так? — Так. Что там происходит, в твоём сне? Нами неопределённо пожала плечами. — Песок… просто есть. Течёт. Два потока сталкиваются, застывают, опять сталкиваются, и так по кругу. Снова и снова. У меня никогда не было таких зацикленных снов. — И какое отношение он имеет к тому, что ты напугана? Нами усмехнулась. Мрачно, отбросив несуществующую весёлость. — А мне не сбить тебя с темы, да?.. Гаара оборвал танец на полушаге. Быстрым движением притянул её голову к своему плечу, обхватив затылок всей ладонью, и горячо зашептал на ухо: — Не приближайся к Туману, Нами. К востоку от Суны есть оазисы, а рядом пещеры, где ты можешь остаться, спрятаться. Я знаю, ты не хочешь идти с нами. Как ещё мне тебя попросить?.. — Гаара, нет… — Нами вывернулась, отстранилась и обхватила ладонями его лицо. — Что ты говоришь? Коноха разрушена. Темари оставила Шикамару. Канкуро и Мацури неизвестно где… А я буду что? Принимать солнечные ванны в оазисе? Такого ты обо мне мнения? Гаара сжал челюсти, чтобы не дать себе сказать всё то лишнее и злое, что вертелось в голове. Например, что она полгода с радостью притворялась гражданской и всерьёз стремилась оставить позади жизнь шиноби. Он не имел права этого говорить, потому что сам отдал бы всё, лишь бы ничего не менялось. — Ладно, ты прав. Я не хочу туда, — признала Нами с горькой усмешкой, капитулируя перед его долгим молчанием. — Вообще-то я в ужасе от одной мысли, что мне нужно приблизиться к Кири. Но я шиноби, и вопрос решённый — мы идём все вместе. — Я могу отдать приказ. — Конечно. Можешь. Но ради чего тогда были все наши тренировки, а? — Она наморщила лоб, пытливо вглядываясь в его лицо. — Для чего я стала сильнее, Гаара, скажи? Чтобы прятаться, поджав все восемь хвостов, пока другие будут рисковать и умирать? «Тренировки. Боевые, мать их, тренировки…» Он зажмурился, пытаясь справиться с чудовищным осознанием: он своими руками превращал её всё это время в оружие. И достиг успеха похлеще Мидзукаге — Нами рвалась в бой. — Неправда. Он что, озвучил свои мысли? Негодование, написанное на лице Нами, подтвердило догадку. — Неправда, Гаара! Это ложь! — На полуфразе её гневный протест вдруг сошёл на нет, и Нами порывисто и крепко обняла его за талию, сцепив руки у него на спине и уткнувшись носом в плечо. — Всё наоборот. Ты мне помог принять то, кто я есть. Дал мне время сделать вдох. Дал дом. Я, конечно, мечтала в детстве, что, когда найду дом, никогда, ни за что его не покину. Но в жизни так не бывает. Дорогое нужно защищать. Гаара… Оружие никогда не попросит тебя не отдавать ему приказов. А я прошу. Потому что я не оружие, а воин. И помнишь, мы с тобой договаривались? У нас общий враг. Ты пообещал не мешать мне, когда мы столкнёмся с ним. — Это было давно. — А разве у слова Казекаге есть срок годности? — с жёсткой, совсем чужой интонацией спросила Нами, вскинув голову. И Гаара увидел это: тщательно скрываемый, чёрный голодный огонь, разгорающийся в глубине её светлых глаз. И вспомнил другого человека, чьё имя он не хотел бы никогда больше слышать, но, увы, произносил сам буквально на днях. Учиха. У него не получилось предотвратить этого, не вышло. Одна единственная встреча с Хитоми — и в Нами проснулся, скрежетнул и снова запустился какой-то глубинный механизм. Далеко не страх заставлял её поспешно обрастать сейчас бронёй, а злость, гнев, ненависть, готовность накинуться и разорвать в клочья. — Срока годности у моего слова нет, — тихо произнёс он. — Но месть… — Не месть! — отрезала она, слишком торопливо, чтобы он поверил. — Больше нет. Незаконченное дело. Не люблю незаконченные дела. Я не стала бы гоняться за Сакаи, но если это ловушка и мы встретимся… Гаара, пожалуйста. Ты мне веришь? Он молчал. — Ты веришь?.. — осипшим голосом повторила Нами. — Я же хороший союзник?.. И Гаара сдался. — Ты хороший союзник. Я верю тебе. — Тогда не используй свою власть против меня. — Я не буду. То, как она переплела их пальцы в знак благодарности и потёрлась щекой о его плечо, окупило все усилия, которых ему стоило произнести несколько слов. Гаара потянул Нами обратно к дивану. Он хотел просто обнять её. Немного посидеть рядом, разделить уверенность в том, что всё будет в порядке, а потом продолжить сборы. И не успел опомниться, как уже лихорадочно целовал приоткрытые навстречу ему губы, упиваясь их отзывчивостью. Прерывистое дыхание Нами хранило аромат травяного чая. Её волосы терпко и незнакомо пахли краской, а кожа обычным мылом. Все вместе эти запахи, смешиваясь с её естественным, сводили с ума. Руки Гаары уже скользнули в складки юката со знанием того, где и как нужно дотронуться с особым вниманием, чтобы ей было хорошо, а осторожно тлевшая в груди искра уже разлилась пожаром по всему телу, и не было сил остановиться. Просто ещё немного. Ещё. Пожалуйста. Ещё немного побыть просто человеком. Просто рядом. Забыть обо всём и её заставить забыться. Всего несколько часов — потом можно снова стать шиноби, Казекаге, джинчуурики, ни о чем не сожалеть и притворяться, что страха не существует. — Я хочу тебя, — хрипло прошептал Гаара между поцелуями, спрессовав весь ворох желаний в три слова. Одним стремительным текучим движением, которого он даже осознать не успел, Нами оказалась у него на коленях. Кончики их носов соприкоснулись, её ноги сжали его бёдра, тёмные волны волос защекотали ему уши и щёки, заслоняя свет и отрезая от всего лишнего. Отрезая от всего мира. А затем она его поцеловала. Неторопливо, глубоко и до сладкого замирания сердца откровенно. Это определённо означало «и я тебя». Гаара притянул Нами к себе, резко, почти грубо, не оставив между их телами ни миллиметра. Услышал её всхлип, собственный глухой стон и понял, что сейчас хватит одного поцелуя, чтобы дойти до грани. Но это было бы слишком быстро. И мало. Мало. Мало. Мало. И всё равно они куда-то торопились, спешили, опаздывали. Её пальцы — нежные и ловкие — пробирались под его рубашку, зарывались в волосы на затылке, обнимали его лицо и снова ныряли под рубашку, лаская уже освобождённую от песчаной брони кожу. Его пальцы — жадные, одержимые нетерпением — задирали тонкую ткань юката на женских бёдрах и комкали на спине, пытаясь скорее от неё избавиться. Непривычная одежда не поддавалась, и Гаара бездумно и яростно сражался с ней, едва останавливая себя от того, чтобы порвать по шву, пока Нами не шепнула ему, что можно просто развязать узел на поясе. С поясом Гаара разобрался вмиг. А ещё через миг Нами оказалась под ним, прижатая спиной к дивану, и они замерли, тяжело дыша и глядя друг на друга как в первый раз. Серьёзно-сосредоточенное выражение, так и не покинувшее лицо Нами, вопиюще не вязалось с её завораживающе яркими губами и взъерошенными волосами. Почему-то от этого несоответствия в груди у Гаары занялась солнечная дрожь нежности. Забыв про спешку и возбуждение, он наклонился, осторожно сдул с её лба растрепавшиеся пряди и поцеловал складочку между тёмных бровей. Ему жизненно необходима была её улыбка, но он не мог просто попросить: «Улыбнись мне как всегда, пожалуйста». Слишком глупо и по-детски. — У нас ещё есть время? — спросила Нами. Она повернула голову, чтобы посмотреть на часы на стене, но Гаара остановил её быстрым прикосновением к щеке. — Времени нет. Совсем нет. — сказал он. Песок подтвердил его правоту, с грохотом свалив часы на пол. Нами удивлённо моргнула и приоткрыла рот. Посмотрела на голую стену со следами от циферблата, потом снова на Гаару. Её губы изогнулись, грудь дрогнула, будто силясь сдержать запущенный каскад эмоций. — Давно хотел заменить их на другие, — спокойно пояснил Гаара, с удовольствием наблюдая за происходящими изменениями. — На песочные, надеюсь? — уточнила Нами и рассмеялась — по-настоящему, свободно и весело, вернувшись наконец-то со своего воображаемого поля боя в реальность. Озарилась тёплыми искорками льдисто-серая глубина глаз, появилась та самая любимая им ямочка на щеке, возвращая взгляду оттенок доверчивой доброты, и Гааре стало легче дышать. До чего хорошо было не видеть ничего, кроме неё. Слышать — только её голос. Думать — только о том, как соблазнительно сбился под изгибом поясницы подол юката. Гаара не шевелился, пытаясь охватить взглядом и сердцем всё, что видел и чувствовал. Нами потянулась к нему. Широкий рукав юката в пятнах туши с шорохом опал складками от локтя к плечу, и Гаара, прикрыв глаза, склонил голову. Подставился под прикосновения. Подушечки пальцев дотронулись до его лба, пробежались по контуру иероглифа, безошибочно надавили на висок, прогоняя напряжение, очертили линию челюсти. Слишком хорошо. Он перехватил её ладонь, притянул к губам, провёл носом от основания вверх, задержавшись поцелуем в тёплой серединке, и пощекотал чувствительную кожу языком. Нами от этой простой ласки заёрзала и выгнулась. Прикусила губу, силясь снова не рассмеяться, но ладони не отняла. А когда Гаара отпустил её сам, закинула руки за голову и гибко потянулась, нежась под его взглядом, точно кошечка на солнцепёке, и глядя в ответ так, что у него снова сбилось дыхание и спутались мысли. — Иди сюда, — прохрипел Гаара и парой движений сгрёб податливое женское тело в объятия. Развернул, припал лбом к её затылку и с предвкушающим горячим выдохом огладил лопатки, чтобы через секунду прижать Нами спиной к своей груди. Чёрные, жёсткие от пигмента волосы, словно бы в насмешку, запутались в пальцах и полезли в глаза. Гаара безысходно разозлился, сам до конца не зная, на кого и за что, зачерпнул их полной горстью и с силой, едва ли не рывком, потянул. Нами охотно прогнулась в спине, запрокинула голову ему на плечо, позволяя его губам и языку собирать солёные бисеринки пота с её шеи и впадинки за ухом. Она слушалась его слов и рук восхитительно беспрекословно. Не перехватывала инициативу, не дразнила — вручила ему весь контроль и принимала форму его желаний так же естественно, как вода принимает форму сосуда. Льнула теснее, двигалась навстречу его движениям, оборачивалась, не открывая сомкнутых в блаженстве глаз, и вслепую ловила смазанные влажные поцелуи. Мягкая спинка дивана приглушала стоны, когда, изнемогая, она утыкалась в неё лицом и на мгновения замирала вместе с Гаарой, прижавшись щекой к их переплетённым пальцам. Время бежало или тянулось, существовало или нет — это имело не больше значения, чем разбитые часы на полу. Важна была только близость. Она вдруг стала им убежищем, забвением, наркозом, от которого ненадолго онемеет душа и тело. Молча делить тяжёлую ношу оказалось так же просто, как радость. Касаться друг друга можно было о том, о чём не вышло поговорить. Жёсткое ворсистое покрывало царапало и натирало вспотевшую кожу. И всё было стремительно, смазано, неудобно. Свет — слишком яркий, диван — чересчур мягкий и скрипучий. Всё не так, непривычно — ведь до этого Гаара боялся касаться Нами вне пещеры, не зная, сможет ли контролировать себя. Но теперь ему стало всё равно. Он вцеплялся в Нами так, будто цеплялся за свой рассудок. Сжимал пальцы на талии, давил на поясницу, заставляя принимать его глубже. И с каждым рваным движением и хриплым выдохом реальность отдалялась, а секунда счастья приближалась. В момент когда Нами вытянулась звонкой струной наслаждения в его руках, Гаара повернул её лицом к себе и жадно поцеловал подрагивающие губы, поймав последний стон. Сжал объятия крепче прежнего и уловил, как колотится прямо ему в грудную клетку её сердце. И его собственное — ровно в такт. Ощутил ответные объятия, а в них безмолвное обещание того, что она вся, от макушки до кончиков пальцев, от теплоты, нежности и силы до каждого шрама и болезненного воспоминания всегда будет принадлежать только ему и пустыне и никогда — Туману. Не отпуская друг друга, они практически повалились на диван и несколько мгновений лежали, успокаиваясь и приходя в себя. Потом Гаара почувствовал, как Нами пошевелилась и села. Он с трудом открыл слипающиеся глаза и потерял дар речи. На её шее, плечах, спине и бёдрах — везде, где побывали его руки и губы, обвиняющей краснотой проявлялись отметины. Свет единственной в комнате лампы беспощадно выделил и подчеркнул каждый будущий синяк, все до единого следы звериных ласк сорвавшегося с цепи демона. Ярче всех горел кровоподтёк с отпечатками его зубов в нежном месте между шеей и плечом. Нами успела привести себя в порядок, накинуть на плечи юката и снова аккуратно завязать пояс, когда Гаара наконец собрался с мыслями. — Прости, — сказал он. Она удивлённо посмотрела на него. — Прости меня, — повторил он и провёл большим пальцем по пятнышку на её шее. — За это. «Я не хотел» не добавить. Хотел. Хотел, чтобы остались эти следы, — знак того, что она изменилась. С момента, как он вошёл в квартиру, ему казалось, что Нами ускользает, становится собой прежней, бесконечно далёкой. Превращается в туман, из которого вышла, отказывается от всего, что он ей дал и хотел ещё дать. Но ведь всё изменилось. Она изменилась. И он хотел оставить доказательство, напоминание о том, что она другая. О том, что есть и будет между ними и что никто не сможет стереть. — Тебе не за что просить прощения. — Смуглая ладонь в успокаивающем жесте легла ему на грудь, туда, где билось очень виноватое сейчас сердце. — Лучше скажи, здесь стало легче? Стало. Стало свободно, словно внутри распустили массивный тугой узел. Как это работает? О, такого Яшамару ему, разумеется, не объяснял. — И мне стало, — сказала Нами, не дожидаясь его ответа, и начала заплетать косу. — На теле болит не так ужасно, как в душе, да? И заживёт намного быстрее. Вот это как раз Яшамару объяснял. Но багровые следы на её ключицах, которые выглядывали из-под ворота юката, говорили Гааре о другом. Мир никогда не был ласков с ними двумя, но они друг к другу относились бережно. Он обещал защищать её, а не калечить всякий раз, как ему вдруг стало неспокойно и плохо. — Ты не должна была терпеть боль, — глухо сказал он. — Я и не терпела. — Нами провела пальцами по длинной алой царапине, откуда-то взявшейся на его плече. — Не переживай, я бы сказала, если бы мне не понравилось. — Не понра… Он подавился окончанием вопроса, потому что Нами положила палец со следами его крови в рот и лукаво улыбнулась: — Теперь мы квиты? Гаара непроизвольно облизнул губы вслед за ней. Всё теневое, яростное внутри него всколыхнулось, одобрительно заурчало от такого поворота, потянулось к бесстрашно дразнящей его девушке: хорошо, хорошо, повтори ещё разок. — Сумасшедшая, — прошептал он, и у неё покраснели уши. — Я думала, для тебя это давно не новость. — Конечно нет. — Если тебе понравилось, я запомню. Понравилось? Нет. Да. Он в восторге, но… — Ты… — Гаара растерялся от нехватки слов и замолчал. — Ненормальная? — подсказала Нами, кладя голову ему на плечо. — Это скорее обо мне. — Тогда хорошо, что сумасшедшей мне нужен именно ненормальный ты. — Очень хорошо, — согласился он на выдохе и поцеловал её взлохмаченную макушку. Они помолчали, каждый обдумывая что-то своё. Впрочем, Гаара вообще ни о чём не думал. В нём было слишком много счастья, которое не поддавалось преобразованию в мысли. — А ты всё ещё енот, — сказала вдруг Нами, рассматривая его лицо, и легонько постучала по носу. — Схожу умоюсь, — улыбнулся он. Ванная, как и каждый угол этой маленькой квартирки, хранила свою частичку их счастья. Недавно они вдвоём проторчали почти целую ночь в Резиденции, разбирая отчёты о миссиях и сводки по бюджету, а перед рассветом урвали пару часов и провели это время совершенно неожиданным образом. Нами плескалась в ванной, как делала раз в неделю, чтобы, по её признанию, хоть так смириться с пустынным климатом и отсутствием рек и озёр. «Надо показать ей оазисы, обязательно надо», — думал Гаара. Сам он от водных процедур воздержался и сидел рядом, облокотившись на край, ванной. Они о чём-то говорили тогда — о чём-то совсем незатейливом. Он, кажется, доказывал, что песчаный глаз сможет продержаться больше часа при такой влажности (не продержался, упал бы в ванную через полчаса, если бы своей техникой Нами не подсушивала песок). Время от времени Гаара запускал руки в воду, а Нами тонко взвизгивала, хохотала и поднимала тучу брызг, так что под конец он сидел в совершенно мокрой одежде, и на пол с него капало. Но это было хорошо, особенно на контрасте с горячими увлечёнными поцелуями, которые следовали сразу за очередным окатыванием водой. Гаара усмехнулся своим воспоминаниям и посмотрел в зеркало. Оттуда на него взирал встрёпанный мальчишка-енот — и правда, иначе и не назовёшь. Пятна туши в тон кругам под глазами украшали не только нос, но и подбородок, и виски, и шею. Расфокусированный и какой-то очень кроткий взгляд противоречил и его внутреннему возрасту, и грузу ответственности, который невидимой горлянкой давил на плечи. Ну и ну. Странно. Странно быть лидером военного селения и одновременно всего лишь подростком, впервые в жизни дорвавшимся до осязаемой, доказуемой любви. Вот она, рядом, за тонкой дверью. А ему всё равно мало, и всегда будет мало — прикосновений, взглядов, улыбок, близости. Мало, мало, мало. Будь его воля, Гаара ни на шаг не отпускал бы Нами. Оставил бы себе, целиком, насовсем. Правда, в текущей ситуации лучшим решением было бы надеть на неё наручники, блокирующие чакру, и отправить под конвоем в оазис, чтобы она не смела даже дышать в сторону Тумана. И пусть Акацуки ищут её хоть до старости… До чего заманчивый, дурманящий разум вариант. Расстаться надолго было бы тяжело. Перед этим он обязательно снова занялся бы с ней любовью, и не один раз. И хотя бы одну ночь никуда не уходил бы, не возвращался бы в кабинет, забыл бы о работе и наслаждался её сонным теплом под боком. Гаара поморщился, плеснул себе в лицо отрезвляюще-ледяной воды и облокотился на раковину, ткнувшись мокрым горящим лбом в зеркало. Как можно чувствовать и хотеть столько всего одновременно? Почему это так трудно, что, кажется, внутри не хватает места? Почему нельзя просто приказать ей… Нельзя. Продираясь сквозь сводящую с ума смесь возбуждения и щемящей тоски он заставил себя признать: он мог бы охранять своё сокровище, будто спятивший комаину, но не имеет права забывать, что у его сокровища есть собственная воля. И бесполезно скучать заранее, чтобы не скучать потом. Невозможно любить про запас. И недостаточно понимать всё это головой, когда вечная дыра в груди истекает страхом потери и требует залечить её любовью. «Залечить». Когда он вернулся в комнату, Нами спала, свернувшись клубочком на краю дивана. Гаара потеснил её ближе к спинке и улёгся рядом. Диван был слишком узким для двоих, но им обычно удавалось чудом угнездиться на нём с комфортом. Нами умиротворённо засопела ему в шею, а Гаара, отодвинув ворот юката, положил ладонь на красное, уже заливающееся синевой пятно. Да, возможно, им обоим понравилось и даже очень. Но след все равно был болезненный. Он сосредоточился, вспоминая, как сенсей учил его призывать целительную чакру. Может, хоть сейчас получится? — Гаара? — Нами приоткрыла один глаз. — Что ты делаешь? — Хочу вылечить это. — Ты всё-таки ужас какой упрямый. — Это плохо? — Нет. Я люблю тебя. — Одна её ладонь накрыла его руку, вторая легла ему на плечо. — Давай я твои ранения тоже подлечу. Чья чакра в итоге затеплилась слабеньким зелёным огоньком там, где были их руки, Гаара не знал, но ему было тепло и спокойно от мягкой щеки, прижатой к его груди, и дыхания, растекающегося по коже. Он перебирал в пальцах кончики чуть влажных волос Нами и блуждал в своих мыслях. Вот в эти минуты, где-то между сном и явью, и пришло решение. Пришло неожиданно, как первый луч солнца, который падает на лицо, когда секунды назад кругом была темнота. Может быть, это привкус крови, который он всё ещё ощущал на губах, расставил всё по своим местам. Но, скорее всего, оно зрело уже давно, вместе со всеми накапливающимися внутри непроизнесёнными «люблю». — Нами, — позвал Гаара. — У меня вопрос. — А? — Она оторвала голову от его груди и сонно заморгала. — Какой? Рука сама потянулась погладить её по щеке, убрать за ухо вьющуюся прядь. Невозможно было привыкнуть к тому, что его жест и её улыбка, зарождающаяся в ответ на прикосновение, — это так близко и доступно. Может быть, однажды всё превратится в обыденность, но не раньше, чем лет через десять. Их общие десять лет. — Ты будешь моей женой? — Ч-чт… — Сонливость вместе с улыбкой сошли с лица Нами. Она завертелась, пытаясь выбраться из тесной ложбинки между его телом и спинкой дивана, и села. Гаара нахмурился, поражённый стремительной сменой её эмоций. Он успел уловить промелькнувшее в глазах неверие, следом краткую вспышку радости и в конце испуг. А потом перед ним и вовсе будто дверь захлопнули — Нами натянуто рассмеялась и отвела взгляд. — Ты шутишь, — сказала она. — Ты же знаешь, что я никогда не шучу, — возразил Гаара, привставая на локте. — Ты согласишься? Нами открыла рот, но не издала ни звука. Вцепилась в серьгу и опустила голову, отчего волосы упали на лицо, мешая разобрать написанные на нём чувства. Гаара тоже сел, скрестив ноги и в замешательстве рассматривая поникшую фигурку перед собой. Что он сделал не так? Неправильно предложил? Грубо? Слишком длинно? Слишком коротко? Как вышло, что игривая девушка, минуты назад принимавшая его вместе со всеми зверскими замашками, ушла в глухую оборону, когда он предложил ей всю свою жизнь и лучшую часть себя? Как ему это исправить? — Нами? — Гаара, — поспешно перебила она и, запахнув на груди юката, обняла себя за плечи, будто бы замёрзла, — мне кажется, накануне войны это… Этот разговор не совсем… Не совсем вовремя. В комнате и правда похолодало. Или это ему показалось из-за обиды, которая вдруг пережала горло колючей ржавой проволокой с такой силой и впилась так глубоко, что Гааре понадобилось несколько мгновений, прежде, чем он смог спокойно говорить. — Другого времени может не быть, Нами, — произнёс он и подался вперёд, не решаясь коснуться её колена. — Дав уйти Канкуро, сделав Темари шиноби Конохи, я понял, чего очень хочу. Хочу открыто называть тебя своей. Я хочу знать, и чтобы другие тоже знали, что ты мне не просто друг и союзник, не любовница, но часть моей семьи. — Спасибо, Гаара… — Нами улыбнулась, но улыбка была закована в лёд, а глаза изучали край дивана. — Это честь для меня. Но если ты считаешь меня частью семьи, то так оно и есть. Уже. Твоих слов достаточно. Не нужно чужого признания, официальных статусов. Ты совсем не обязан… — Что я сделал не так, Нами? — потребовал Гаара, не выдержав. — Хочешь, я предложу более красиво? Торжественно? — Нет! Нет. Пожалуйста. — Это… твой ответ? — Нет! — Тогда что… — Гаара потянулся к ней, чтобы заглянуть в лицо, но Нами отодвинулась в дальний угол дивана. Впервые она отстранилась от него, а не потянулась навстречу. — Гаара, жена Каге — это не просто. Это своего рода должность. Я для неё… не гожусь. «Не годится»? «Должность»? Сухие слова прямиком из официальных документов, пришлись как удар по голове. Ему-то казалось очевидным, что их связь не из тех, что можно взять и заменить другой. Слишком тесно они переплелись за короткое время — болью, стремлениями, желаниями — как корни растений, о которых Нами рассказывала ему однажды. Рассади два таких цветка по разным углам, разорвав спутавшиеся воедино корешки, и они зачахнут. Позволь расти рядом — и они будут становиться сильнее и цвести ярче. Разве не такова суть их любви? Пусть эта связь и далека от правильности — ведь каждый искорёжен по-своему. Пусть не очень-то светлая — ведь в каждом достаёт тьмы. Но она сильная, искренняя. Незаменимая. Единственная на всю жизнь. Раз и навсегда перекрывшая дорогу к сердцу для других. К его сердцу. Нужен ли он Нами так же сильно, как она ему? Так же целиком, без остатка и навсегда? От вопроса в груди протяжно, горько заныло. «Не отказывайся от меня. Не смей от меня отказываться». — Где ты взяла этот бред про должность жены? — спросил Гаара. — В тех книгах, которые ты давал мне. В разговорах старейшин. — Голос Нами захрипел; она откашлялась. — Мы ходим по одним и тем же коридорам. Для большинства я — просто человек, который перебирает бумажки в приёмной и ковыряется в земле. Они не считают нужным замолкать в моём присутствии. А я не глухая. Ты ведь в курсе списка потенциальных невест? За твоим браком стоит выгода Суны, и это не пустые слова. Гаара провёл ладонями по лицу и устало выдохнул. Вот оно что. Конечно, он был в курсе списка. Старейшины по-своему беспокоились, чувствуя нависшую угрозу мирового конфликта. Не слишком веря, по всей видимости, в то, что он переживёт войну, и тревожась о том, что в селении может не остаться ни одного человека с геномом магнетизма, они передавали Гааре всё новые и новые папки с досье потенциальных невест. А на собраниях то так, то эдак делали акцент на его приближающемся двадцатилетии. На последнем старейшина Доромити потерял терпение и высказался-таки прямо, едва шамкая иссохшими губами: «В двадцать лет все Казекаге уже были женаты. Кроме одного. Но мы же не хотим, чтобы вышло как с геномом Третьего Казекаге? Он повёл себя крайне безответственно, оставив Суну без наследника. Если бы не сила вашего отца, где была бы Суна ныне? Нас просто затоптали бы другие! Поскольку ваши старшие сестра и брат по известным причинам больше не могут рассматриваться как возможные продолжатели генетической линии Четвёртого…» С одной стороны, они были правы. Год назад Гаара согласился бы, не моргнув глазом, и отдал бы выбор невесты в надёжные руки Темари. В конце концов, ему с детства было известно: каждый Казекаге становится заложником противостояния с советом и путаных брачных традиций. Родители исключением не были. С другой стороны — плевать он хотел на традиции. Потому что теперь было не то же, что год назад. Гаара методично отправлял папки с досье невест и копии списка в измельчитель для бумаг, не трудясь их открыть, а главное, делал так, чтобы ни то ни другое не попадалось на глаза Нами. И прямо сейчас меньше всего на свете его заботил этот мусор. — Я не гожусь, — повторила Нами еле слышно, но с железной уверенностью, словно ждала, что он сейчас согласится. — Давай просто… — Просто что? Я заберу своё предложение назад и мы просто сделаем вид, что ничего не было? Замешательство и обида слились в мощный порыв злости. Гаара резко подался вперёд, обхватил пальцами подбородок Нами и приподнял её лицо на себя и не давая отвернуться. — Для чего же тогда ты годишься? — сипло прошептал он. — Чтобы спать с тобой? Злые слова сорвались с губ прежде, чем он успел их обдумать. Ресницы Нами дрогнули. Она мотнула головой, вырываясь из хватки и выпрямилась с гордостью, которой хватило бы на десять химе. — Да, вполне. Почему ты говоришь так, будто это что-то плохое? И как насчёт того что ты называл меня другом? Или, может, я была плохим союзником? — Ты и есть мой друг, Нами, — подтвердил он горячо. — И всё остальное тоже. И намного больше… Но неужели ты всё это время думала, что я стану годами скрывать ото всех правду? — Я не… Я просто не думала об этом. — Нами, демоны… Почему… — Гаара обессиленно откинулся на спинку дивана и провёл ладонями по голове. — Почему для всех мой пост — повод любить и хотеть меня, закрывая глаза на что угодно, и только ты постоянно пытаешься оттолкнуть меня из-за того, что я Казекаге? — Не поэтому, Гаара! — возразила она, упорно не поднимая взгляда. Надрывное отчаяние в её голосе заставило его вздрогнуть. — Больше нет. Но ты шёл к этой должности не один год. Ты достоин её занимать. Это твой смысл жизни. Я не могу встать между ним, твоим долгом перед Суной и тобой! Я беглая шиноби, у меня нет никаких геномов, а у Каге должен быть прямой наследник с силой… — Я вообще не о наследниках говорю. — А я о них! — чуть ли не выкрикнула Нами. — Как интересно. Не знал, что я и в твоих глазах тоже что-то вроде племенного верблюда. Под пальцами Гаары затрещала тканевая обивка дивана. К изножью медленно сползался песок. — Это не так, Гаара! — Хорошо, — перебил он свистящим шёпотом, который заставлял утихать самые рьяные споры в зале советов. — Хорошо. Допустим, я выберу благо деревни во всём. Женюсь на той, кого мне предложит совет. Неважно, кто это будет. Главное, пусть с ней в Суну придёт сильный геном или большие финансовые вливания. — Брови Нами болезненно изогнулись, словно умоляя не продолжать, но Гаара сейчас не ведал милосердия. — А что сделаешь ты? Ты готова так легко отказаться от меня? — Кто сказал, что это будет легко? — сдавленно отозвалась она. — А как будет? — Он продолжал всматриваться в подрагивающие ресницы, но мог только гадать, что они скрывают. — Я помню, как ты сняла с меня медальон Мацури, Нами. Ты никогда не боялась меня и моей тени. Ты не против испытывать острые ощущения. А ещё ты не любишь делиться, правда? И ты спокойно будешь спать, зная, что я с другой… Нами с силой, до побелевших костяшек, сцепила пальцы на коленях в замок. — Гаара, то, что ты говоришь, делает больнее всех синяков на моём теле вместе взятых. — Её шёпот звучал как холодная угроза. — И я не хочу об этом думать. — А то что? — Гаара позволил себе улыбнуться, криво и едко. — Твоим человеколюбием можно будет сжигать города? Прости, замораживать. Она промолчала, но опустившиеся уголки губ и трепещущие от гнева крылья носа были достаточным ответом. Он был жесток с ней. Вёл себя как злой уязвлённый ребёнок. Ками, как же сильно он обижал её сейчас. Ему было тошно от себя. И он не мог прекратить. Она же умеет быть гордой, срываться в злости. Так пусть кричит, пусть попытается ударить или угрожает обратить в пепел за все отвратительные вещи, что он ей наговорил. Что угодно — только пусть это будет правда, а не опущенный в пол взгляд и лживые слова. — А если я скажу, что не могу без тебя, — продолжил Гаара, ненавидя себя. — Что мне плохо. Ты будешь приходить ко мне? Делить меня с другой женщиной? Будешь? — Нет. Это неправильно. Пожалуйста, Гаара, поговорим об этом поз… — Нами попыталась встать, но он успел поймать её за руку и притянуть к себе. — А чего правильного случалось с нами в жизни? — Гаара накрыл ладонью её щёку и, склонившись ближе, прошептал на ухо: — Знаешь, что ещё неправильно? Что я превращу в фарш любого, кто попытается навредить тебе. А ещё — любого, кто коснётся тебя с иными намерениями. Пожалуйста, будь моим омамори, Нами, не дай мне снова превратиться в чудовище. — Ты меня шантажируешь! — Её голос взлетел на несколько тонов выше то ли от злости, то ли от удивления. — Да. Прошу, будь… — Гаара, пожалуйста… — Нами крепко сжала его ладонь, убирая её от своего лица. — Ты должен знать кое-что прежде, чем решишь повторить. Я… Я сейчас объясню. Но вместо объяснений она потянулась к серьге. Завертелся между пальцев кристалл. Четыре оборота вперёд, четыре назад. Знакомый ритм вдруг вернул Гаару на много месяцев назад, на обрыв, где он допрашивал Нами. Она теребила серьгу всегда, когда переживала, но по-настоящему навязчивым и жутким жест становился, когда она пыталась что-то скрыть. Что-то, причиняющее ей слишком сильную боль, чтобы быть сказанным вслух. — Нами, — позвал он тихо. — Расскажи мне. Почему тебя волнует история с наследниками? Ты, может быть, просто не хочешь детей? Но я не собираюсь торопить тебя. Не собирается торопить. Ха, он вообще не уверен, что за жуть может выйти из него в качестве отца. Однако, вопрос попал в точку. Пальцы Нами разжались, отпуская кристалл, рука бессильно опустилась на колени. Впервые за весь разговор Нами подняла глаза. Они были полны непонятной Гааре печали и раскаяния. — Или… ты не хочешь их совсем? — продолжил он ещё тише. — То есть вообще никогда? — У меня их просто никогда не будет. — Почему? Кто сказал? — Хисотэ-сенсей. Давно ещё, когда осматривал меня впервые. — Почему? — невнятно повторил Гаара. — Из-за Ооками. — Голос Нами, напротив, снова окреп, стал ровным и уверенным, словно она ступила на твёрдую почву. — До того, как я стала сосудом, у меня был слабенький очаг чакры обычного человека. Запечатывание заставило его работать в разы активнее и сделало из меня шиноби. Но кейракукей работает на пределе, поэтому я и вынуждена носить кристалл. Без него мои каналы чакры не справлялись с нагрузкой. Это как когда неопытный медик по ошибке пропускает слишком много чакры через тело пациента… — Наступает кома. — Да, но до комы дело не дошло. Будь я мальчиком — умерла бы сразу. А женское тело изначально приспособлено к удвоению очага, потому что… Ну, ты понимаешь. Так что я выжила, выросла, и мои чакроканалы окрепли, но… Очаг демона всё ещё огромный. Он намного больше, чем резервы организма, поэтому моё тело неспособно поддерживать ещё чью-то жизнь. И дать ей шанс на зарождение тоже. Гааре вдруг вспомнились её же слова, адресованные однажды салазариям в теплице: «Они стали мне почти как дети». В груди бомбой разорвалась ярость. Уничтожить бы тех, кто виноват в этом… Но почти все те люди давно мертвы, а последнего из них она хочет уничтожить сама. А потом ярость затушило тихое сожаление. Ему, выходит, никогда не увидеть их общего сына или дочери? Гаара ни разу не задумывался о детях по-настоящему, но за считанные секунды успел захотеть этой встречи. Каким мог бы быть маленький человек, похожий на них обоих? Были бы у него или у неё серые глаза и улыбка Нами и рыжина в волосах? Или наоборот, вьющиеся чёрные волосы и бирюзовые глаза? — Прости, я должна была сказать раньше. Но я не думала, что мы зайдём настолько далеко, что ты решишь предложить… — продолжала Нами монотонно, как будто малейшая пауза была ей невыносима. Она обняла колени, отчего сама походила теперь на ребёнка, ожидающего наказания за шалость, которая порадовала его, но неотвратимо должна была обернуться чужим гневом. Ему хотелось обнять её, но прежде — понять, чего она боится. Зачем цепляется за проклятые традиции и не даёт ему рта открыть. Почему спешит отказаться от него наперегонки… Да, словно хочет опередить… пока он не сделал того же? — Я не хотела, чтобы так вышло. Но теперь ты знаешь, что я неполноценная и не… — Остановись, хватит, — отрывисто сказал Гаара. Она замолчала. — Думаешь, что я отвернусь от тебя из-за этого, да? — спросил он. Нами напряглась, поджав губы. Весь гнев и обида, которые, если ещё и оставались в Гааре, выветрились. Не его одного здесь предавали многократно. — Нами. — Он погладил её по руке. — Посмотри на меня. Я — не твои родители и не Инори-сан, и не Хитоми. Ты можешь ненадолго увидеть здесь меня, а не каких-то других людей? — Я вижу тебя. — Вопреки подрагивающим губам её голос сохранял твёрдость. — Но вижу и твой долг Казекаге. Мои проблемы не могут быть превыше этого долга и на твой выбор влиять не должны. На миг Гааре захотелось съесть шляпу Каге и податься в горные монахи, чтобы больше ничего подобного не слышать. Но шляпа, к счастью, была далеко, а любимая девушка — рядом. Девушка, которая — он это только что осознал — ни разу не слышала от него, что он её любит. В то время, как она раз за разом щедро повторяла ему согревающее душу признание, он избегал трёх коротких слов, будто они могли обрушить на голову небо, заново свести его с ума или вырезать проклятый иероглиф прямо на бьющемся сердце. Вздохнув, Гаара придвинулся к Нами вплотную. Она позволила ему обнять себя за плечи. — Традиционно наследники — это важно, ты права, — тихо сказал он. — Правила есть правила. Список моих невест существует, несмотря на то, что я двадцать раз его уничтожал. Но всё это не имеет значения. Забудь, что я наговорил про двойную жизнь. Пожалуйста, забудь, если сможешь. Этого не случится. Я же эгоистичный демон — так меня назвали при рождении. Такая уж моя природа. Я служу Суне, но эта часть моей жизни останется вне политики. Моей женой будешь либо ты, либо не будет никого. Нами слушала, не перебивая, и Гаара продолжал: — Я думаю, судьба сделала мне щедрый подарок за один выбор. Знаешь, за какой? — Какой? — эхом откликнулась она. — За то, что я вместо мести и погони за старым врагом однажды выбрал спасти жизнь неизвестной шиноби из чужого селения. На её лице отразился немой вопрос, и Гаара пояснил: — Я о сражении с Дейдарой на границе с Водой. — Спасибо, Гаара, — сказала вдруг Нами с такой сердечностью, что у него встал ком в горле. — Я ведь не сказала тебе спасибо за тот раз. И за другие тоже. Ты много раз меня спасал. Спасибо. Он покачал головой. — Это я должен сказать себе в прошлом спасибо. Это был лучший выбор в моей жизни, а возможность быть с тобой — лучший подарок, от которого я ни за что не откажусь. — Гаара сделал короткий вдох, как перед прыжком с обрыва, и, не выдержав, опустил взгляд. — Потому что я люблю тебя. Несколько мгновений в комнате было очень тихо. — Я люблю тебя, Нами, — повторил он. И ничего жуткого не произошло. — Я люблю тебя, — сказал он ещё раз, твёрже и ласковее. И эти слова не разрушили его рассудок, не низвергли в пропасть. — Я так люблю тебя. — Он сумел наконец посмотреть на неё. От удивления и нежности, наполнивших её взгляд, закружилась голова. Захотелось повторять слова любви снова и снова, до тех пор, пока место удивления не займёт спокойная уверенность. Неужели она и правда считала, что он способен от неё отказаться? Решив, что все остальные разговоры лишние, Гаара притянул Нами к себе и крепко обнял. — Но ты не можешь… — сдавленно пробубнила она ему в плечо. — Могу, — отрезал он, сжимая объятия сильнее. — Да или нет, Нами? Если ты откажешь потому, что не хочешь, я пойму и этот разговор закончится сразу, клянусь. Какие бы ужасные вещи я ни делал, силой привязывать тебя я не стану. Но если только ты хочешь, то со всеми остальными препятствиями я справлюсь сам. Он отстранил её от себя и повторил снова, смакуя каждый слог: — Я люблю тебя. Станешь моей женой? Ты этого хочешь? Забудь на минуту про шиноби и мой пост. Поговори со мной как человек с человеком. Ты не оружие, я не Каге. «Пожалуйста, просто скажи, что ты хочешь быть со мной…» — Ты уверен, что сам хочешь? Мы не так долго вместе. Ты не знаешь всех моих недостатков… — Она кусала губы, устремив блестящий влажный взгляд куда-то в потолок. Гаара сдержанно усмехнулся. — Правда? Я знаю, что ты два часа плещешься в ванной, как будто пытаешься там раствориться. Любишь спорить. Делаешь ошибки в иероглифах. И ужасно поёшь… — Вот последнее — это просто удар в спину! — Нами возмущённо сверкнула на него глазами, скрывая наползающую на лицо улыбку. — Это только слухи. Я ведь не проверял, — улыбнулся и Гаара. — Но тебе не стоит опасаться моей оценки. Я сам пою хуже, чем гекконы в брачный сезон. — И нагло врёшь на этот счёт, потому что я слышала, как ты напевал какой-то мотив. А ещё ты никогда не приходишь домой, не притащив с собой документы… — Справедливо. Добавь ещё, что я забываю поливать пальму. И характером отличаюсь скверным. — Ну, тут ты уж слишком строг к себе… — Так что там насчёт моего вопроса? — Я даже дуэтом с тобой спеть согласна… — Нами перевела дыхание и шмыгнула носом, заслонившись рукавом. — Конечно, да. Я хочу быть твоей женой, Гаара, и частью твоей семьи. Это самый дорогой подарок для меня. Гаара соскользнул с дивана на пол и обнял острые девичьи колени, уткнувшись в них лбом. В волосы тут же вплелись ласковые пальцы. — Нами, насчёт детей. — Он поднял взгляд, всматриваясь в её лицо. — Мне жаль. — Мне тоже. Но… — Она скованно повела плечом. — Понимаешь, я узнала, что это невозможно, раньше, чем успела захотеть или представить, как всё могло бы быть. И… не чувствую, что что-то потеряла. Может быть, позже почувствую, пойму, но сейчас, когда я думаю о том, что у меня есть ты, вы трое и Суна, я чувствую, что моя мечта о семье и доме сбылась. И я просто счастлива. И всё. — Нами, ради всех ками. Не вздумай извиняться за то, что не страдаешь. Я так люблю, когда ты счастлива. — Гаара. — Нами провела пальцами по его улыбающимся губам. — Ты стал бы прекрасным отцом. Самым лучшим. Гаара на это утверждение только тихо рассмеялся. — Не смейся! — воскликнула она, но он продолжал. — Я правда так думаю. Эй, перестань! Я совершенно серьёзно! Он тоже совершенно серьёзно смеялся над этой мыслью. Но ему и правда было важно услышать, что Нами так считает. — Тогда завтра. — Что завтра? — Церемония. — Мы же идём к границе с Водой, — нахмурилась Нами. — Да. Зайдём по пути в одно место. Я не могу обещать красивой церемонии. Но я сделаю так, что никто не сможет оспорить наш союз.***
В полутора сутках пути от Суны в сторону Воды — сначала на север, а потом немного свернуть на северо-восток — дорогу странникам преграждал узкий горный хребет, похожий на гребень ящерицы-молоха. Он так и назывался: «Хребет ящера» и отделял суровую пустыню Демона, где находилась Суна, от менее беспощадной пустыни Тамариска, которая ближе к стране Воды превращалась в степь. За гребнем начинался столичный округ страны Ветра и базировался временный лагерь шиноби Песка — тот самый, от которого в Суне не дождались вестей. А на невидимом снизу плато, среди скал хребта прятался крошечный храм Кадзэгами-дзи. Найти его можно было, лишь зная точное местоположение. Темари и Гаара знали. Однажды их команда сопровождала сюда молодую пару, страстно желавшую скрепить свой союз вопреки и назло своим знатным кланам. Да так, чтобы родителям не оставалось ничего, кроме как смириться с выбором детей. Самого храма Темари в тот раз не увидела — в проход между скал вошли только молодые влюблённые и человек, исполнявший роль их свата-накодо. Сейчас роль накодо досталась ей самой. Узкая каменистая тропинка, петляющая меж огромных камней, осыпалась под ногами. Когда-то здесь были ступени, но сейчас от них осталось одно воспоминание. Они поднимались вверх-вверх-вверх и в конце, свернув в последний раз, оказались на ярко освещённой каменной площадке. Истинное предназначение хилой постройки, представшей их глазам, выдавали только выцветшие до тусклой рыжины врата-тории да истрёпанные ветрами ветви священного дерева сакаки с висящими на них бумажными лентами. Под грубо сложенной из сухого дерева и тростника крышей стоял камень «ивакура», пристанище Ками. Он произвёл бы на Темари куда большее впечатление, если бы сама церемониальная комната, выстроенная вокруг него, не походила больше на хижину бедняка, нежели на место, куда призывают богов. Пол из потрескавшейся глины был небрежно устлан циновками, по углам гнездилась паутина, а сверху, прямо через дыру в крыше, бил столб света и падал прямо на камень-ивакура и на очаг, устроенный в глубокой чаше подле него. Каннуси — проводником воли Ками — оказался желчный старикашка в видавшем виды одеянии, таком же выцветшем под палящим солнцем, как и тории. Первым делом он наказал им троим снять обувь. После, босиком по пышущему жаром камню, не смея отгородиться от него чакрой, они прошли к ручью, который бежал по каменному желобку справа от «храма». Там старик велел умыть лицо и руки и ополоснуть рот из черпака на длинной ручке — «Очищение перед встречей с Ками!» А сам он принялся раскуривать благовония в ритуальной чаше с тем устало-деловитым видом, с каким уборщик метёт полы, торговец взвешивает сухофрукты, а шиноби выполняют миссии. Каннуси было всё равно, с кем он имеет дело. Темари внутри вскипала от его небрежного обращения, но держала свой гнев в узде. Ведь сам Казекаге Суны и его невеста скромно следовали каждому указанию старика. Она и сама знала: суть не в том, кто и в какой обстановке проводит здесь ритуал. Дело в том, что именно в этом месте Ками слушают и слышат. Во всяком случае, так говорили легенды. Пришла пора проверить их правдивость. — Полчасика ваше дельце займёт, не больше, — прошамкал каннуси в ответ на вопрос Темари. — Ками либо отвечают, либо нет. А если нет, тогда уж извольте пойти прочь. Полчасика — время обычного отдыха в пути. Они вполне могли позволить себе эту задержку… Ками, неужели они и правда здесь, чтобы провести церемонию бракосочетания? Ей не снится? Темари ущипнула себя и взглянула на своих спутников. Настоящие. Стоят. Нами скинула с головы шарф и, с живым любопытством изучив окружающую обстановку, повернулась теперь к Гааре. Она смотрит на Гаару, а хорошо Темари — прямо до боли где-то глубоко в груди хорошо от тёплой нежности во взгляде, направленном на младшего брата. И Гаара под этим взглядом меняется, становясь одновременно взрослее и как будто мудрее. Жаль, что Канкуро их не видит сейчас. Темари готова была поспорить, что он язык бы проглотил от умиления и даже позубоскалить бы не смог. — Проходите в центр, — вернул её в реальность скрипучий голос каннуси. — Кто тут парочка? Или вы все втроём? Такие браки Ками, боюсь, не изволят одобрить. — Он захихикал, мелко так, будто горох рассыпал. Темари скрипнула зубами и уговорила себя не прибить дурака хотя бы до конца церемонии. — Я накодо, — строго сказала она и встала по другую сторону от чаши, лицом к Гааре и Нами. В алтарной чаше стараниями каннуси переливались алые угли, делая жар полуденных гор и пустыни ещё более густым и могучим. Благовония, лежащие поверх углей, нехотя занялись прямо на их глазах; по комнатушке поплыл тяжёлый дым с ароматом древних легенд и затхлого сена. — Шиноби… Давненько такого не было, — пробормотал себе под нос каннуси и вдруг запел. Сначала тихо, а потом громче. Его неприятный голос неожиданно обрёл странную красоту и силу в вибрирующих протяжных звуках. Гаара и Нами, не шевелясь, внимали песнопениям. А Темари от их вида хотелось то ли смеяться, а то ли плакать: у жениха за спиной сосуд с песком — снимать некогда. На невесте форма шиноби Песка и три слоя накидок, из-за пояса торчат рукояти саев, а у бедра при малейшем движении бряцает цепь. Не безобразие ли? А ведь как чудно смотрелось бы на смуглой черноволосой Нами белоснежное кимоно и традиционная алая с золотом накидка Песка. А на Гааре могло бы быть синее кимоно, которое дозволено носить только Каге и только по особым случаям… Нами вдруг покосилась на поющего каннуси и, украдкой от него тронув Гаару за рукав, о чём-то тихонько спросила. Гаара наклонился к её уху и, улыбаясь, прошептал в ответ что-то, от чего Нами смущённо опустила ресницы и тоже расцвела в улыбке. Почему-то в этот самый момент в глазах Темари они внезапно стали такими красивыми, что все внешние атрибуты, о которых она секунду назад сожалела, перестали иметь значение. Чёрт с ней, с бедняцкой полевой обстановкой, — решила она. И на вредного старикашку плевать. А кимоно можно будет потом надеть, для Канкуро и старейшин. Песнь вдруг оборвалась, Темари с подозрением уставилась на каннуси: лишь бы не испортил всё, древний шарлатан. — Повторяйте за мной! — скомандовал он и трижды громко хлопнул в ладоши. Его голос опять зазвучал скрипуче и резко. Он зачитывал слова молитвы-клятвы, а за ним почти в унисон, напевно и мягко их повторяли Гаара и Нами. «Нетленны останутся души. И вместе мы войдем в перерождения. Третий круг. Пятый круг. Седьмой. Вечность. Будьте свидетелями. Утвердите как истину». Дым благовоний вдруг дёрнулся — от сквозняка, наверное. А потом уплотнился и начал закручиваться правильным ровным витком в высокую спираль, прошивая насквозь столб солнечного света и устремляясь к отверстию в потолке. Темари переступила с ноги на ногу и заметила, как Нами сделала то же самое. Отчего-то стало трепетно-страшно, словно чьё-то громадное присутствие обняло их всех, заглядывая внутрь душ с первобытным детским любопытством. — О-о-оси! — ритуальный выкрик каннуси заставил вздрогнуть всех троих. Высокий звук звонко отразился от стен и преумножился раскатистым многоголосым эхом, словно они стояли не под тростниковым навесом, а в огромном каменном здании с высокими потолками. По спине у Темари прокатилась волна мурашек. — Поклонитесь! Ками здесь и готовы внимать вашей просьбе. Пришло время двойного самоубийства. — Старик хитро зыркнул на юную пару, но не дождавшись ни тени испуга или смущения на их лицах, продолжил: — Символического, разумеется. Вы должны ранить себя. Пролитая кровь есть обещание верности. И первой заговорит кровь будущего мужа. — Сухая морщинистая рука с зажатым в ней ножом ткнула в сторону Гаары. Гаара покачал головой и нож не взял. Он вытянул руку ладонью кверху. Задумался… Нет, не задумался. Он беззвучно приказывал песку, — поняла Темари. Когда струя песка, вырвавшаяся из горлянки, превратилась в тонкое лезвие, самодовольное лицо каннуси сделалось помятым от испуга. Спорить с такой формой принесения клятвы, он, однако, не посмел. Дым, не меняя формы и ритма своих витков, склонился от чаши к первому кровавому росчерку, проступившему на ладони Гаары. А Гаара на одном порезе не остановился. Песок сопротивлялся его воле, импровизированное лезвие вздрагивало и искривлялось, стремясь рассыпаться. Умел бы он говорить, кричал бы, что он — защита и что им пользуются не по назначению. Темари заметила, как Нами прикусила подрагивающую нижнюю губу, словно подавляла в себе желание остановить происходящее и броситься перебинтовывать раны, которые Гаара наносил себе. Над первой, длинной и изогнутой линией появились один за другим три коротких алых росчерка-точки. Когда Гаара наконец позволил песку осесть с измученным шелестом на пол, на его ладони истекал кровью иероглиф «сердце». — Боги готовы услышать клятву будущей жены, — хрипловато провозгласил каннуси. Ножа он уже не предлагал, и Нами призвала лёд. Струйка дыма качнулась в её сторону; витки сделались плотнее и чаще. Прозрачное лезвие, не оказывая сопротивления, сразу впилось в ладонь и принялось медленно и аккуратно вспарывать кожу. Символ Нами был сложнее. Темари не сдержала вздоха, поняв, что она пишет, и закусила губу, приказывая себе не глупить. Слишком много в глазах брата было сейчас не присущего ему тихого страдания. Хоть кто-то из них был обязан держать себя в руках. Второй маленький урок калиграфии остался позади. Ладонь Гаары по команде каннуси сомкнулась с ладонью Нами мягким утешающим касанием. Темари закрыла глаза. Ей не нужна была расплывающаяся радугой картинка, чтобы увидеть, как иероглифы «принятие» и «сердце» складываются в единое целое, и как вьётся вокруг запястий двоих возлюбленных сизый дым, оплетая их точно прочная витая верёвка. «Какой красивый рисунок, мама! — услышала вдруг Темари собственный голос и ясно увидела огромный кандзи на странице книги, которую они вместе с матерью листали перед сном в давно забытом детстве. — Что он значит?» «Это иероглиф, доченька, он означает «любовь», — как наяву ответил ей мамин голос. — Хочешь, мы завтра научимся рисовать его? Он только кажется сложным, а на самом деле легко запоминается, нужно только выбрать, как. Когда мой сенсей учил меня каллиграфии, то говорил, что «ай» похож на чудовище, раздирающее когтями сердце. Вот, тут будто бы когти, а под крышей сердце — скрывается от них. Но мне больше нравятся слова одного старого монаха. Его звали Бунпуку, и о нём самом я расскажу тебе завтра. Так вот монах этот сказал: «Ай» значит «принятие сердцем». И если так посмотреть, то сердце как бы прячется в центре принятия и становится его частью… Как запоминать написание «любви», каждый волен выбрать сам для себя. И вы с братьями однажды выберете… — Книга вдруг захлопнулась, а мама тихо охнула и покачала головой. — А нам с тобой пора ложиться спать. Твой младший братик разбушевался у меня в животе, намекает, наверное, что уже поздно». В ту ночь родился Гаара. В ту ночь не стало мамы. Щёки Темари обожгло горячими каплями. Из какого только дальнего угла память достала те события, ей ведь было всего лишь три… — Ты, накодо! — вдруг напомнил о себе старик, заставив открыть глаза, и указал на низенький столик с миниатюрной чашечкой отёко и токкури, наполненным сакэ. — Подноси трижды. Окажи гостеприимство новой семье. И Темари трижды послушно наполняла отёко. — Брат, — говорила она, протягивая Гааре чашечку и глядя в бирюзовые глаза, чей взгляд ещё никогда не был светлее и чище. Она ждала, пока он сделает глоток, и передавала чашечку Нами: — Сестра. И последний глоток делала сама: — Я свидетель вашего союза… Горячие слёзы ещё не высохли, а вредный старик уже заворчал, что время ритуала истекло. «Подите своей дорогой, у меня очередь». «Очередь… Из мышей, что ли, очередь у тебя?» — гневно подумала Темари, прислушиваясь к непонятному шелесту по углам, и смахнула рукавом влагу с лица. К демонам старика. В их семье стало на одного человека больше. «Или даже, — вдруг подумала она, и эта мысль перевернула всё внутри, а ладонь непроизвольно опустилась на живот, — или даже на двоих?» Главное, чтобы их меньше не стало. А для этого нужно идти дальше, к границе, и искать Канкуро. Получасовой отдых близился к концу. Распрощавшись с каннуси, они снова прошли через тории, но уже с противоположной стороны от храма, и побрели вниз по шуршащей камнями тропе. Ощущение чужого взгляда, добродушного, но непредсказуемого, следовало по пятам. Провожало. Шли в молчании, не нарушая покой скал, и остановились только на выходе из узкого ущелья. Прямо перед ними распростёрлась пустыня Тамариска, через которую пролегал их дальнейший путь. Темари присела в тени чуть в стороне, чтобы дать двоим влюблённым ещё минутку наедине. Она прекрасно понимала их и старательно отводила взгляд, но всё равно подсмотрела, как Гаара целует в лоб Нами, что-то говорит, и прочитала по её губам ответное «любимый мой». А потом Нами призывно замахала ей, а Гаара протянул руку, и Темари охотно вскочила и пошла к ним навстречу, чтобы обнять… и замерла с глупой улыбкой. Видно, стариковские сказки — не такие уж и сказки, раз на ладонях у обоих юных супругов вместо двух разных шрамов остался один, только в зеркальном отражении: «любовь».