***
К тому моменту, когда он поселился в своём новом доме в Вульф Трап в Вирджинии, Уилл успел собрать коллекцию игрушек, которые, как он подозревал, вполне могли бы посоперничать с игрушками какой-нибудь востребованной веб-кам модели. Пробки и дилдо всех цветов и размеров, бережно хранящиеся в пластиковой ванне в чулане наверху. Трудно было не поддаться искушению выбрать одну-две любимые игрушки и хранить их возле кровати вместе с бутылочкой смазки, всегда наготове, если возникнет подходящее настроение, но он успешно с этим справлялся. Он даже начал думать о них как о трофеях серийного убийцы: если относиться к ним небрежно, держать на виду, а не прятать, как постыдные маленькие секретики, коими они и являлись, — это можно расценить, как приглашение быть пойманным. По крайней мере, собаки его не осуждали. Харли иногда поднималась вслед за ним по лестнице и заглядывала в чулан, держась на небольшом расстоянии и с любопытством склонив голову набок, наблюдая, как Уилл выбирал игрушку, а после нёс вниз, чтобы вымыть в раковине на кухне, прежде чем использовать. — Прости, девочка, — обычно говорил Уилл, когда Харли наконец надоедало, и она уходила. — Ничего интересного. Просто обычные извращения, — и, как напоминание самому себе, добавлял: — Могло бы быть и хуже.***
Вернувшись в Вулф Трап после того как его оправдали и выпустили из Балтиморской Государственной Больницы для Душевнобольных Преступников, Уилл осторожно обошёл дом в поисках всего, что могло быть изъято во время расследования. Ванна исчезла из чулана вместе со всем её содержимым. На секунду щёки Уилла вспыхнули от унижения так сильно, что ему показалось, будто его снова лихорадит. В воображении возник мучительно-яркий образ Зеллера и Прайса, каталогизирующих ванну в качестве улики, Беверли, тщательно изучающей каждую игрушку, и — господи ты боже — Джека, роющегося во всём этом, брезгливо скривив губы, и мысленно добавляющего к профилю Уилла — умного, ненормального психопата — ещё один пункт. — После всего ты просто не мог не ткнуть меня ещё и в это, так ведь, — пробормотал он, не уверенный, обращается ли он к Джеку, к себе ли, или к кому-то ещё.***
На замену он купил только одну игрушку, которую годы спустя — и после не безосновательных опасений — в конце концов позволил найти Молли. Молли оказалась заинтригована, даже воодушевилась, но последовавший эксперимент обернулся настоящей катастрофой. Проникновение для Уилла всегда было чем-то сродни потери человечности. То, как широко он раскрывался, истекая смазкой, причиняя себе пусть незначительную, но всё же боль в таком уязвимом месте, сорвало с него последние ошмётки порядочности, добродетели и вежливости, которые ему удалось собрать воедино за эти годы. Для него всё сводилось к инстинктам и животному голоду. Издавая нечеловеческие звуки, он кусал и царапал всё, до чего только мог дотянуться. Обычно, если он продолжал делать это достаточно долго — сжимая мышцы и томно покачивая бёдрами, наслаждаясь заполненностью и не пытаясь сопротивляться нарастающему ощущению, — мысли его иногда успокаивались, как медленно затухающая линия кардиограммы. Но когда Молли наблюдала, когда она участвовала, он не мог расслабиться. Не мог себя отпустить. Уже через несколько минут он отбросил эту затею, как нечто безнадёжное. Уилл отпихнул от себя небольшую пробку и бутылку со смазкой, энергично мотая головой и, как ни странно, испытывая облегчение. — Эй, ничего страшного, — сказала Молли, обнимая ладонью его щёку, когда он повернулся к ней лицом. — Попробуем ещё раз как-нибудь потом… — Нет, — он ещё раз мотнул головой, освобождаясь от её руки. Зажатый между их телами член Уилла остался вялым, хоть его задница и была влажной и расслабленной, а это ощущение всегда возбуждало его, как ничто другое. — Дело… дело во мне. Думаю, потому что я привык делать это один, а не когда на меня смотрит кто-то ещё. Она неуверенно кивнула. И, прежде чем она успела сказать ещё хоть что-то, он убрал чёлку с её лица и поцеловал, отвлекая. Призывая её сосредоточиться на своих собственных желаниях, а не на его.***
Безжалостный удар тела Уилла о воду подействовал на него, как разряд тока дефибриллятора на умирающее сердце. Если всего секундой раньше он испытывал невероятное удовлетворение, сбросив их с Ганнибалом в эту водную могилу, то теперь ему внезапно захотелось выжить. Адреналин, паника и слепая вера захлестнули его так же, как и непреодолимые ледяные волны. Израненный и истекающий кровью, он изо всех сил сжимал Ганнибала — тянувший на дно неподвижный груз в его руках, но Уилл не мог позволить им умереть. Просто не мог. Он боролся с волнами, и в итоге ему удалось вытащить их на поверхность. Где-то на полпути к берегу Ганнибал очнулся и, конечно же, чёрт его дери, тут же перехватил контроль. Уилл старался не отставать, но в какой-то момент осознал, что несмолкаемый рёв в ушах — вовсе не вода, а нечто внутри его собственного разума, поднимающееся и угрожающее затянуть его глубоко под воду. Перед глазами зарябило, время потекло бессвязно, урывками, и ничто из того, что он видел или слышал, больше не имело смысла. Он пришёл в себя лёжа на кровати и, едва разлепив глаза, уставился в белый потолок. Весь мир казался приглушённым и размытым, а это значило, что он находится под действием лекарств. Повернув голову набок, Уилл обнаружил лежавшего рядом с ним Ганнибала, без рубашки и с ног до головы покрытого кровью и грязью. Что-то в позе Ганнибала, в том, как неуклюже распростёрлось на кровати его тело: с ногами, свешивающимися с края матраса, и туловищем, повёрнутом в противоположную сторону, заставило Уилла заподозрить, что тот, скорее, потерял сознание, а не осознанно прилёг так вздремнуть. — Ты живой? — спросил Уилл. Голос позвучал чуть громче хрипа, и он оказался не готов к резкой боли в щеке. Язык коснулся раны — нож Дракона, напомнил себе Уилл — и наткнулся на непривычную текстуру, вероятно, швы. Услышав вопрос Уилла, Ганнибал слабо приоткрыл глаза и почти сразу же закрыл их снова. «Погано…» Кое-как заставив своё неповоротливое тело сесть, Уилл увидел, что на нём нет ни рубашки, ни брюк, и чисто визуально оценил полученные травмы. К его удивлению, в основном это, похоже, были синяки, пусть и достаточно серьёзные — чёрные, синие и фиолетовые, усеивающие каждый дюйм его кожи, как детский акварельный рисунок. Хуже всего досталось груди, она болезненно сжималась с каждым его вдохом. Помимо этого Ганнибал вымыл его и подлатал, наложив швы и перебинтовав, где было необходимо. Уилл немного удивился, что на ране от ножа возле плеча виднелась только плотная марлевая повязка, а не линия швов, как на щеке, но не стал слишком зацикливаться на этом, доверяя опыту Ганнибала. Раны Ганнибала же при этом казались зашитыми и перевязанными, но сам он смыть кровь и грязь не успел. На тумбочке рядом с ним стоял большой таз с водой. Поднявшись на ноги, Уилл, хрипя от боли, обошёл кровать и наткнулся на полу на мокрую мочалку и несколько влажных полотенец, лежащие так, будто их выронили случайно. Там же валялась и разорванная футболка, завязанная на манер самодельной перевязи. С минуту он раздумывал, стоит ли будить Ганнибала или лучше позволить ему отдохнуть, и решил — по крайней мере, пока, — остановиться на последнем варианте. Всё его тело болело и пульсировало, как огромная зияющая рана, когда он выполз из спальни. Они находились в доме на утёсе, абсолютно пустом и тихом, если не считать их двоих. Уилл бродил из комнаты в комнату, ища не столько припасы, сколько подсказки о планах Ганнибала, возможно, свидетельства наличия другого дома, где они будут в большей безопасности и надёжно укрыты от лишних глаз. Оставаться здесь неразумно. Им нужно было уходить, пока их не нашли. Добравшись до кухни, Уилл почувствовал, в мозгу будто что-то перевернулось, отчего у него жутко закружилась голова, и он схватился за столешницу, пытаясь не упасть. Краем глаза он заметил что-то блестящее. Его кольцо. Он едва ли мог связно думать. Голос в глубине его разума зашептал: «Ты не можешь вернуться», а после: «Ты никогда её не заслуживал». До Уилла внезапно дошло, что пальцы распухли, и он, как в бреду, спотыкаясь, побрёл к морозилке в поисках пакета замороженного горошка или льда или ещё чего-то, что уменьшило бы отёк, и он смог бы снять кольцо. Как только ему удалось это сделать, смыть кольцо в раковину показалось Уиллу самым подходящим решением. Символ его брака, прежней его жизни, исчезающий в недрах кухни Ганнибала, — метафора была почти идеальна. Ганнибал, без сомнения, наблюдал бы за всем этим с самодовольным видом, очень гордый собой, если бы мог лично это засвидетельствовать. Уилл продолжил исследовать дом. Он наткнулся на разбитое окно, кровь и бардак, оставленный Драконом. На ванную комнату с кровью на полу и стенах с распахнутой настежь дверцей шкафчика и рвотой в раковине. На небольшую спальню, пахнущую Эбигейл, — или, может, Уиллу всё это просто привиделось. В конце концов он нашёл гардеробную с чемоданом, втиснутым позади нескольких ящиков для хранения вещей. Однако первым, на что он обратил внимание, открыв дверцу, была знакомая пластиковая ванна. Какое-то время он просто стоял и тупо пялился на неё, а потом попятился назад и вернулся в спальню, где очнулся. Пока его не было, Ганнибал так и не сдвинулся с места и, вероятно, находился в том же полуобморочном состоянии, что и десять минут назад. И всё же Уилл встал над ним и, хоть щека и протестовала, решился спросить: — Ты взял её? Ганнибал открыл глаза. Он ничего не ответил, лишь изумлённо посмотрел на Уилла. — Мою ванну с игрушками. Это ведь ты забрал её из моего дома много лет назад. — Ах, — удалось произнести Ганнибалу. — Да. Затем он снова отключился, голова безвольно упала на подушку с приоткрытым ртом. — Мудак, — выдохнул Уилл.***
Уилл попытался закончить то, что начал Ганнибал, и хоть немного привести того в порядок, но внезапный прилив сил, позволивший ему прогуляться по дому, так же быстро иссяк. Разум снова затуманился и стал соображать значительно медленнее, а боль усилилась, и Уилл осознал, что его собственная кожа намного-намного теплее, чем у Ганнибала. К счастью, вскоре появилась Чийо. Она передвигалась по дому так бесшумно, что Уилл даже не понял, что она там, пока не увидел её стоявшей в дверях и наблюдавшей за ним и Ганнибалом с таким выражением, будто она не знала, и её совсем не заботило, что с ними произошло, но всё равно осуждала их за это. — Тебе следует прилечь, — сказала она Уиллу. — Ты нездоров. — Я хотя бы в сознании. А вот он — нет, — но она была права, и Уилл знал, что, что бы Чийо ни собиралась сделать, она, по крайней мере, позаботится о Ганнибале. — Но, да. Ладно. Он заснул почти сразу же, как его голова коснулась подушки, и мир вокруг снова погрузился во тьму. Во сне Уилл видел пернатого оленя, который, как ему казалось, смотрел на него сверху вниз, опустив голову так, словно хотел его съесть. Неожиданное прикосновение к шее мгновенно привело его в чувство, и он увидел лицо Ганнибала, зависшее всего в нескольких дюймах от его собственного. Уилл попытался вырваться, но у него не было сил, а Ганнибал на удивление крепко удерживал его на месте. Ноздри его раздувались, когда он вдохнул. — У тебя воспаление, — сказал Ганнибал. — И оно распространяется необычайно быстро. Тебе нужны лекарства. — Уверен? — огрызнулся Уилл, не в силах сдержаться. — А не хочешь его запустить и просто посмотреть, что будет? Он пожалел об этом уже через несколько секунд, когда Ганнибал воткнул ему в руку иглу и ввёл что-то совсем непохожее на антибиотики, которых ожидал Уилл. Успокоительное быстро затянуло его в тяжёлый сон, полный странных ярких сновидений. В них он плыл на лодке вместе с Эбигейл, а над ними парил Дракон, и кровь дождём капала с его крыльев. В сознании всплыли множество разрозненных образов, связанных с заливом Луизианы, порванной леской и сломанными ногтями, а потом его трахали погонялкой для скота, пока Ганнибал срезал с его рёбер полоски кожи. Когда он снова вынырнул из сна, он лежал на незнакомой кровати в незнакомой комнате. За занавешенным окном справа от него виднелась только кромешная тьма ночи, а слева стояла капельница, которая, как подозревал Уилл, какое-то время назад была подсоединена к нему, однако сейчас это было не так. Ганнибал сидел в кресле в другом конце комнаты с открытой книгой на коленях. На нём был бордовый шёлковый халат, а на левой руке — перевязь. Стоило ему увидеть, что Уилл проснулся, как его мрачное выражение сменилось улыбкой, поражающей своей теплотой. Он отложил книгу и встал. — Уилл, — произнёс он настолько же тёплым, как и его улыбка, тоном. — Рад, что ты проснулся. Как ты себя чувствуешь? Голова Уилла по-прежнему оставалась немного затуманенной, поэтому в выражениях он не стеснялся. — Ты накачал меня наркотой. — Я не хотел подвергать тебя риску перенапряжения на критических этапах твоего выздоровления. Ты можешь быть несколько непредсказуемым. — Моего выздоровления. Потребовалось меньше усилий, чем ожидал Уилл, чтобы приподняться настолько, чтобы сесть, прислонившись спиной к изящному резному изголовью кровати. Чем бы Ганнибал его ни напичкал, в состав этого коктейля, должно быть, входило болеутоляющее, и действие его ещё не прошло: хоть он и чувствовал боль, она казалась такой же далёкой, как первые лучи рассвета, начинающие проглядывать над тёмным горизонтом. Он был без рубашки, как и в прошлый раз, когда проснулся, но теперь его рёбра были перебинтованы, и на нём была пара чёрных пижамных штанов, по ощущениям достаточно мягких, чтобы быть атласными. — Ты сбросил нас с обрыва, — напомнил Ганнибал. Он медленно, почти с опаской приблизился и взял с тумбочки, которую Уилл не заметил за капельницей, стакан воды. В нём даже была маленькая пластиковая соломинка, совсем как в настоящей больнице. — Именно. Ключевое слово «нас». Согнув соломинку, Ганнибал поднёс стакан к лицу Уилла, и тот без колебаний начал пить. Его мучила жажда, и хоть вода была комнатной температуры, она оказалась вполне приятной. — Твои раны беспокоили меня больше, чем мои, — сказал Ганнибал, пристально наблюдая за Уиллом. — Если не считать пулевого ранения, которое заживает гораздо медленнее, чем я бы предпочёл, и вывиха плеча, моё собственное выздоровление продвигается хорошо, — он осторожно отодвинул стакан и поставил его обратно на тумбочку. Да херня это всё собачья, Уилл в этом даже не сомневался. Ганнибал был ни черта не в лучшем состоянии, чем он, и единственное, что мог делать, — просто лежать там и хлопать своими красивыми глазками. Так что Уилл отказывался верить в то, что кто-то — даже Ганнибал, мать его, Лектер — мог выздороветь так быстро за… сколько бы там ни прошло времени. Уилл покачал головой. — Срать тебе на моё выздоровление. Ты не знал, какой фортель я ещё могу выкинуть, и не был уверен, что у тебя хватит сил меня остановить. Ганнибал склонил голову набок. Было в этом движении что-то хищническое, как у плотоядной рептилии, и в то же время оно всецело принадлежало доктору Лектеру. Спустя все эти годы Уилл до сих пор не мог поверить, что абсолютно никто не заподозрил, что с добрым доктором было что-то не так. Включая и его самого, неважно, под энцефалитом или нет. — Как я уже говорил, ты часто непредсказуем. И ты борешься с воспалением. Тебе нужно восстановить силы. — Супчик мне сварил? Решив не ходить вокруг да около, Уилл перехватил инициативу и направил разговор в то русло, в которое, как он не сомневался, собирался направить его Ганнибал, вместо того, чтобы позволить ему сделать это самому. Но Ганнибал, похоже, не возражал. — Сварил, — любезно подтвердил он. — Однако должен предупредить, это не лучшее моё блюдо. Готовить с перевязью оказалось сложнее, чем я предполагал. Если уж это не являлось доказательством того, что Ганнибал поправился далеко не так хорошо, как притворялся, Уилл не знал, что ещё могло бы им послужить. — Постараюсь воздержаться от завышенных ожиданий. — Хорошо. Тогда я разогрею тебе тарелку.***
— Где мы? — спросил Уилл. Хотя правильнее, наверное, стоило бы спросить: «Что, чёрт возьми, мы делаем?», потому что вся ситуация в целом казалась донельзя сюрреалистичной. Несмотря на собственные серьёзные травмы, Ганнибал назначил себя личной сиделкой Уилла и, похоже, получал от этого занятия истинное наслаждение. Он следил за тем, чтобы Уилл всегда был накормлен и напоен, вовремя принимал лекарства, был чистым и выбритым и не терял остроты ума, развлекаясь в разумных пределах. Говорили они мало, но это, в сущности, ничего не меняло: для Уилла, потому что он всё ещё был как в тумане из-за непрекращавшейся лихорадки и пытался осознать тот факт, что он жив и с Ганнибалом и, вероятнее всего, с ним и останется, и для Ганнибала, потому что тот, по-видимому, был всецело занят чтением ну очень интересной книги, хотя значительных успехов, как казалось Уиллу, в этом так и не добился. Однако они редко выпадали из поля зрения друг друга, так что, несмотря на отсутствие разговоров, Уилл думал, что никогда не чувствовал себя более связанным с Ганнибалом в истинном понимании, чем сейчас. И это более чем сбивало с толку. Услышав вопрос Уилла, Ганнибал, сидевший в кресле, которое он перетащил через всю комнату, чтобы быть ближе к кровати Уилла, отложил свою книгу. — В Канзасе, в сельской его местности. Не самый любимый из моих домов, да и месторасположение оставляет желать лучшего, но он довольно неплохо подходит для уединённого, неторопливого выздоровления. Тебе так не кажется? — В Канзасе? — да скажи Ганнибал «на Северном Полюсе», Уилл был бы менее озадачен. — Разумно ли это? Мы разве не должны были уже давно покинуть страну? Или ты хочешь, чтобы тебя снова поймали? Закинув ногу на ногу, Ганнибал поправил перевязь на плече. — Вообще-то, я подумал, что разумнее будет пока остаться в стране. Даже не беря в расчёт наши раны, ранее я создал прецедент, бежав с континента, дабы избежать поимки. Они, скорее, будут ожидать, что найдут нас в Европе, а не здесь. — Они могут, но вот все остальные — нет. Ну, знаешь, эти добропорядочные американские граждане, чьи наводки и излишняя наблюдательность могут привести их прямо к нам. Ганнибал снова поставил обе ноги на пол, чтобы наклониться вперёд, и потянулся здоровой рукой к Уиллу. Уилл инстинктивно отдёрнулся, пытаясь избежать прикосновения, но, поскольку он уже упирался в самое изголовье, двигаться дальше было некуда. Ганнибал провёл кончиками пальцев, нежными и прохладными, по швам на щеке Уилла. — Заживает хорошо, — мягко заметил он. — И, очевидно, болит гораздо меньше, чем раньше, потому как ты говоришь совершенно нормально. Уилл наотмашь ударил его по руке, чтобы скрыть собственную дрожь и предотвратить любой дальнейший контакт. За последние несколько дней Ганнибал, вероятно, прикасался к Уиллу больше раз, чем за все те годы, что они знали друг друга, и теперь Уилл стал мучительно осознавать каждое из этих. С каждым прикосновением кожи Ганнибала к его Уилл мысленно возвращался на утёс. Возвращался к их объятьям, только в этот раз видел всё происходившее не своими глазами, а как бы со стороны. Вся кровь и жестокость контрастировали с невероятной нежностью, с которой Ганнибал обнял его, и Уилл прижался щекой к его груди. В тот момент они выглядели как любовники, как мужья-убийцы, которыми так любила их звать Фредди Лаундс. Уилл не знал, что делать с этим образом или с теми тёмными, бурлящими в самой глубине его души эмоциями, что он в нём вызывал. — Вероятно, я хотел дать тебе возможность вернуться к твоей прежней жизни и семье, когда ты снова поправишься, — сказал Ганнибал, откидываясь на спинку стула. — Тебе было бы гораздо легче это сделать, останься мы в Соединённых Штатах. От собственного внезапного хохота у Уилла заныли рёбра. Опустив глаза на простыни, собранные вокруг его талии, он лениво потёр грудь через мягкую хлопковую футболку, которую Ганнибал помог ему надеть этим утром. — Ты бы не позволил мне вот так просто уйти. — А ты бы?.. Не совсем ясно, имел ли Ганнибал в виду «А ты бы ушёл, если б мог?» или «А ты бы сам отпустил меня, оказавшись на моём месте?», но Уилл полагал, что это не имеет значения. Ответ в любом случае будет один и тот же. Покачав головой, он почти было поднял взгляд, чтобы увидеть реакцию Ганнибала. Но всё же этого не сделал. Он по-прежнему никак не мог решить, что ему следует чувствовать по этому поводу. Осознание истинных чувств Ганнибала только сделает и без того мутную воду ещё мутнее. — Я сделал свой выбор, — ответил он. — Я здесь. О чём ты, несомненно, знал ещё с тех пор, как заметил, что исчезло моё обручальное кольцо. Ганнибал снова наклонился вперёд и после мимолётного колебания провёл костяшками пальцев по неповреждённой щеке Уилла. Это было импульсивно, нехарактерно, но, несомненно, нежно, и это заставило что-то дрогнуть в груди Уилла. Он ушёл от прикосновения, всем телом подаваясь вправо, куда не мог дотянуться Ганнибал, и свесил ноги с края матраса. — Уилл, — поспешно произнёс Ганнибал. — Я хочу пройтись. Мне нужно… двигаться. Ганнибал поспешил помочь Уиллу подняться и сопроводить — либо предлагая свою здоровую руку для равновесия, либо просто для подстраховки держась рядом, — как делал каждый раз, когда Уилл вставал с постели, но тот отмахнулся от него. — Я в порядке. Сам справлюсь. Я просто собираюсь немного побродить по дому. Один. Губы Ганнибала вытянулись в тонкую линию, но после короткого взгляда, брошенного на Уилла, он смягчился. Вернувшись в своё кресло, он снова взял книгу, будто бы ему было абсолютно плевать, собирается ли Уилл пешком добраться до цивилизации или пойти сброситься с ещё одного утёса. — Если ты настаиваешь. К разочарованию Уилла, колени его дрожали и едва не подогнулись после первых же нескольких шагов — скорее из-за длительного бездействия, чем от боли, — но, к счастью, он быстро оправился и, миновав порог, оказался в коридоре. Хоть дом и был одноэтажным, выглядел он весьма большим и внушительным, и комнат в нём было больше, чем нужно семье из четырёх человек. Открытое и просторное пространство с многочисленными окнами, выходящими на пустой участок земли, покрытый густой зелёной травой. Уиллу невольно стало любопытно, когда и как Ганнибал приобрёл эту собственность, и предполагал ли он когда-нибудь приехать сюда при подобных обстоятельствах. Он не был уверен, простое ли любопытство, подсознательное проявление его эмпатии или ещё что-то, привело его к шкафу в пустующей спальне, но именно возле него он остановился и распахнул дверцу. Внутри висела одежда, даже толком не глядя на которую, Уилл мог сказать, что она предназначалась ему. В основном нейтральных цветов, более повседневная, чем излюбленные костюмы-тройки Ганнибала, она по одному только ощущению принадлежала Уиллу. На полу под одеждой лежали несколько одинаковых однотонных чемоданов, или также полностью набитых одеждой, или ранее использованных для перевозки уже висевшей здесь, и среди них, конечно же, стояла эта проклятущая пластиковая ванна. — Да ты, блять, издеваешься? Уилл захлопнул дверцу сильнее, чем следовало бы, и поплёлся обратно в другую спальню. Ганнибал всё ещё сидел в кресле и для всего мира выглядел так, будто всецело поглощён своей книгой. — Зачем, — не выдержал Уилл, — ты их сюда приволок? К чести Ганнибала, тот, по крайней мере, не пытался разыгрывать из себя святое неведенье. — Ты, как мне показалось, очень сильно о них беспокоился. Из всех тем, которые ты мог бы обсудить со мной в доме на утёсе, разбудив, ты выбрал именно эту. — Потому что я не понимал. Чёрт, да я и сейчас не понимаю. Зачем тебе вообще приспичило красть мои секс-игрушки? Отложив книгу на подлокотник кресла, Ганнибал, похоже, всерьёз призадумался над ответом. — Думаю, тогда я предположил, что они важны для тебя, и ты бы хотел, чтобы они остались в сохранности. Почти всё в твоём маленьком домике в Вульф Трап было покрыто тонким слоем пыли — всё, кроме предметов, которым ты придавал особое значение. Твои приманки и рыболовные снасти, твои инструменты, принадлежности для собак и… эта ванна, и всё её содержимое. «И всё её содержимое». Уиллу срочно нужно было сесть, и он кое-как дотащил себя до кровати. — Ты ведь в них покопался? Ганнибал одарил его высокомерным взглядом, который в исполнении кого-нибудь другого мог бы означать «И что? Засуди меня теперь». — Мне было любопытно. Ты собрал целую коллекцию. Правда, должен заметить, некоторые экземпляры были из пористых или небезопасных материалов. От них я, разумеется, избавился. Всплывшая в воображении картинка оказалась куда хуже той, что мучила его несколько лет назад, когда он представлял, как в игрушках копается Беверли или Джек. Но теперь всё это обрело гораздо больший смысл, и Уилл даже начал подозревать, что на каком-то подсознательном уровне всегда об этом знал. — Ты… что сделал?.. — С радостью помогу тебе подыскать им замену, если захочешь. — Не захочу. Но мне бы хотелось, чтобы ты держался подальше от моих… от них. — Бесспорно, — выражение лица Ганнибала осталось нечитаемым, но Уилл ощущал исходившее от него смешанное с любопытством веселье, как тепло от костра. — Возвращаясь к нашему предыдущему разговору, думаю, мы останемся здесь до тех пор, пока окончательно не поправимся, и рвение ФБР в нашей поимке не иссякнет. Уилл снова лёг на кровать, положив голову в углубление между двумя подушками, и уставился в потолок. — Отлично. Замечательно. Жду не дождусь.***
Время от времени появлялась Чийо, всегда принося еду, другие припасы или информацию, которую нельзя было найти на новостных порталах в интернете. Официально Уилл с Ганнибалом не были признаны ни живыми, ни мёртвыми, но по неофициальным данным ФБР прекратило поиски их тел. Уилл не думал ни о Джеке, ни об Алане. Также как и о Молли и Уолли. На самом деле, он ни о чём особо не думал. Даже мысли о Ганнибале были поверхностными, намеренно безобидными. Что Ганнибал готовит сегодня на ужин? Он и правда до сих пор читает ту же самую книжку? Да сколько ж у него, блять, этих шёлковых халатов и почему он продолжает их носить? О чём он подумал, заглянув в эту пластиковую ванну и увидев маленькую грязную коллекцию Уилла? — Ты не мог знать тогда, — произнёс Уилл. Он остановился в дверях библиотеки, потому что, конечно же, в доме имелась библиотека. Или, возможно, комната предназначалась под кабинет, потому как в центре стоял громадный письменный стол, а вдоль стен тянулись книжные полки, заполненные книгами в твёрдом переплёте, выглядящими дорогими и редкими. Теперь, когда Уилл достаточно окреп, чтобы проводить на ногах столько же времени, сколько и в постели, Ганнибал стал коротать дни, сидя за столом со снятой перевязью, рисуя красивые здания, вероятно, существовавшие где-то в действительности, даже если Уилл и не мог их узнать. Ганнибал поднял глаза на комментарий Уилла. Взгляд его пробежался от носков Уилла вверх по джинсам, от низа рубашки Уилла к виску, где вилась непослушная прядь волос. На мгновение Уилл мог поклясться, что почувствовал, как Ганнибал убирает эту прядь, заправляя её за ухо, но затем Ганнибал вернулся к своему наброску, и призрачное прикосновение рассеялось. — Чего я не мог знать? — спросил он. — Что в итоге попытаешься убедить меня сбежать с тобой. Засунув руки в карманы, Уилл прошёл вглубь комнаты, не сводя глаз с книг на полках. Он всё утро об этом думал. Сам факт того, что он вообще об этом думал, был настолько же унизителен, как и то, что он больше не мог держать эти мысли в себе, а пришёл с ними к Ганнибалу. — Ты забрал эту пластиковую ванну из моего дома, когда подставлял меня за свои убийства. А на днях ты заставил меня думать, что взял её только для того, чтобы она была у меня сейчас, вот только ни черта не сходится. В тот момент ты ещё не понимал, что со мной делать. Ты никак не мог предвидеть, что мы окажемся здесь. Не тогда. — Я всегда планирую множество возможных исходов, — ответил Ганнибал, всё ещё старательно делая наброски. — Так легче адаптироваться, когда обстоятельства внезапно меняются. — И что же ты тогда подумал? «Просто на случай, если решу оставить его себе, лучше бы заранее позаботиться о том, чтобы у него под рукой всегда были его анальные пробки»? — щёки Уилла горели, и он бы всерьёз пожалел о столь резких словах, если бы Ганнибал не выглядел настолько ими ошарашенным. Он подумал, что такие моменты истинного удивления Ганнибала, когда тот не просто позволял заглянуть за вуаль, а начисто отбрасывал её, пусть даже и ненадолго, никогда не перестанут до трепета его волновать. После продолжительного молчания Ганнибал положил карандаш на стол и отодвинул рисунок в сторону. — Ты чувствуешь себя не в своей тарелке из-за того, что я их нашёл. Не стоит. Нет ничего постыдного в том, чтобы получать сексуальное удовольствие от анальной стимуляции, Уилл. Уилл вздрогнул, вынимая одну руку из кармана, чтобы потереть глаза. Он был бы счастлив прожить всю свою чёртову жизнь, не слыша слов «анальная стимуляция», исходящих от Ганнибала. Эффект, который они на него произвели, можно было назвать почти непристойным. — Можно было бы подумать, — сказал он, всё ещё отказываясь встречаться с Ганнибалом взглядом, — что я привыкну к тому, что ты из раза в раз не перестаёшь осквернять меня, но каждое новое твоё посягательство почему-то кажется ещё хуже предыдущего. Он ушёл прежде, чем Ганнибал успел хоть что-то на это возразить. Уилл сказал себе, что сделал это ради самосохранения, а не из трусости, и даже если сам он знал, что это ложь, это всё равно заставило его почувствовать себя лучше.