***
За исключением декоративных ковров в библиотеке и гостиной, все полы в доме были деревянными и гладкими. Уиллу даже не пришлось переносить ванну из одной комнаты в другую, она прекрасно скользила сама, почти без усилий. Он всё ещё никак не мог выбросить из головы разговор в ванной, в частности тот факт, что Ганнибал мог вот так встать перед ним и сказать: «Мне захотелось их все», а затем просто уйти, как будто это и вовсе не имело значения. Может, для него и не имело. Или, что было вероятнее, Ганнибал просто хотел посмотреть, как отреагирует Уилл. «Ну и как мне на это реагировать?» Во-первых, перемещая игрушки. Окончательно возвратив их себе и посмотрев, что, чёрт возьми, Ганнибал с ними сделал. Как выяснилось, сделал он немного. Некоторые игрушки исчезли — Ганнибал избавился от них, как он предпочёл выразиться, — но ни по одной из них Уилл не стал бы скучать по-настоящему: это были всего лишь несколько первых пробок, которые он хранил больше из-за лени, чем из желания использовать их снова. Все их он нашёл в самом дешёвом и мутном секс-шопе Нового Орлеана, поэтому Уилл совершенно не удивился, что Ганнибал счёл материалы, из которых они были изготовлены, «небезопасными». Все его любимые игрушки, по крайней мере, остались невредимы. Тяжёлая стальная пробка, намертво впивающаяся в простату. Стеклянная пробка с рифлёной поверхностью, всегда болезненно жалящая, как бы медленно он её ни вводил. Фиолетовый силиконовый дилдо с присоской, который он использовал, когда ему хотелось чего-то большого и напористого. Его частично использованная бутылка смазки тоже была там, зажатая в уголочке. С большой вероятностью срок годности давно вышел. Наверное, лучше было бы её выбросить. Но он не собирался её выбрасывать. Уилл взял смазку вместе со своей стальной пробкой и уселся на пол, спрашивая себя: «Ты действительно намерен это сделать?» Они уже поужинали, и теперь Ганнибал снова рисовал в библиотеке. Когда Уилл в последний раз проходил мимо открытой двери, у него играла музыка: что-то оперное и страстное, почти до крайности вычурное. По опыту Уилл знал, что Ганнибал уйдёт в свою спальню через час или два, и он не станет заглядывать к Уиллу, если только Уилл не заглянет к нему первым. «Неважно. Он всё равно узнает. Просто учует постфактум, как ищейка, если не выдам себя иначе». «И что? Он хочет знать, как я на это отреагирую? Ну так я ему покажу». Но сперва Уиллу нужно было вымыть пробку и подготовить себя. По ощущениям это было сродни детской шалости — тайком выскользнуть из спальни с игрушкой, спрятанной в стопке сменной одежды. Добравшись до ванной, Уилл увидел свет из библиотеки дальше по коридору и услышал приглушённую музыку. На секунду ему отчаянно захотелось, чтобы Ганнибал выглянул наружу. Чтобы пристально на него посмотрел. Чтобы спросил его, что он собирается делать. Но Ганнибал не выглянул, и это было хорошо, потому что в глубине души Уилл всё же не хотел, чтобы тот узнал. Проскользнув в ванную, он тихонечко закрыл за собой дверь. Душ он принимал не спеша, но и не особо тянул с этим. Он тщательно вымыл волосы и тело, и к тому моменту, когда наконец-то добрался до сути, член уже успел напрячься от одного только предвкушения. Уилл не мог вспомнить, когда в последний раз прикасался к себе, анально или как-то иначе. Возможно, это было много лет назад, учитывая, как сильно он жаждал этого сейчас. От первого же погружения мыльного пальца в задницу у него перехватило дыхание. Поначалу он всегда чувствовал себя таким напряжённым, таким неподатливым, и ощущение становилось лишь хуже, чем глубже погружался его палец. Каждый раз он был вынужден заново себя принуждать: ему приходилось бороться с настойчивым убеждением собственного тела, что вовсе не так оно должно работать, и напоминать себе, что это странное ощущение рано или поздно пройдёт, пусть и не сейчас. Пока он только очищал себя, а это всегда было как минимум немного неудобно. Впрочем, не настолько неудобно, чтобы его полутвёрдый член никак на это не отреагировал. Когда он закончил, и его анус ощущался немного расслабленным, немного разработанным, член стал полностью твёрдым. Всё, чего Уиллу по-настоящему хотелось в этот момент, — запихнуть в себя игрушку. Он вылез и вытерся, а потом аккуратно, как того постоянно требовал от него Ганнибал, повесил полотенце. Одевшись в чистые футболку и боксеры, которые он надевал очень осторожно, Уилл вымыл пробку в раковине. Холодный металл быстро нагрелся под водой, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы заново ознакомиться с её формой и весом. В длину пробка была приблизительно дюйма четыре, с крупной утолщённой головкой на одном конце и кольцеобразной ручкой на другом, и она была достаточно тяжёлой, чтобы при определённых обстоятельствах её можно было использовать в качестве оружия. Вытирая пробку, он обнаружил, что машинально наклонился в сторону и сейчас внимательно рассматривает содержимое мусорной корзины. Окровавленные перчатки и прочие отходы всё ещё оставались внутри, и в этот момент это зрелище выглядело для него куда более эротичным, чем имело бы право быть. Ганнибал был прав. Из всех мыслей, роившихся у него в голове — заполонивших её, — именно секс и игрушки были тем, на чём зациклился его разум. Ганнибал назвал это «любопытным», но Уилл считал, что «извращённым» подходило больше. И теперь он собирался незаметно пронести свою игрушку обратно в спальню и трахнуть себя ею. Из библиотеки до сих пор доносилась негромкая оперная музыка, остальной же дом был окутан тишиной. Если Ганнибал и найдёт что-то странное в том, сколько времени Уилл проторчал в ванной, он вряд ли сразу всё поймёт. Уилл зашёл в свою спальню и закрыл за собой дверь. На ней не было замка, но это мало его волновало. Ганнибал никогда бы не опустился до такой грубости, чтобы войти без стука. Не теряя времени даром, Уилл снова разделся и выключил свет. В темноте было легче себя отпустить, а слабый свет луны, проникающий в окно, оказался настолько тусклым, что совершенно ему не мешал. Напротив, он лишь напомнил Уиллу о крови, выглядящей чёрной в лунном свете, как и сказал Ганнибал. Это мгновенно вернуло его обратно во времени и пространстве, и вся ставшая такой неудобной человечность отслоилась, как отмершая кожа, не оставив ничего, кроме красоты его собственной необузданности. Он не стал растягивать себя пальцами. Забравшись на кровать, он смазал утолщённый конец пробки большим количеством смазки, приставил её к анусу и протолкнул внутрь. Что Уиллу больше всего нравилось в этой пробке, так это её неумолимость. Жестокая и беспощадная, как нож, и даже после растягивания жалила она не меньше. — Ох, — выдохнул он. На мгновение ему стало стыдно. Внезапно он почувствовал себя на несколько лет моложе, в невероятном смущении от того, чего именно хочет и как отчаянно этого жаждет. А затем в него протолкнулась ручка пробки с кольцом, крупная головка потёрлась о простату, и он пропал. Уилл Грэм прекратил существовать. От него осталось лишь тело, животное, управляемое инстинктами и самыми низменными желаниями. Он перевернулся на живот, и его рёбра и рана на плече тут же запротестовали. Как и щека, которой он вжался в подушку. Но боль только добавила удовольствия. Тихо постанывая, он сжимал пробку и покачивал бёдрами, и это так сладко причиняло боль. Он словно ощущал шепчущее призрачное прикосновение к члену, которое почему-то казалось лучше, чем всё, что он мог бы сделать собственной рукой. Широко расставив ноги, он накрыл ягодицы ладонями. Уилл хотел только немного сжать их, развести в стороны, раскрыться, пока не почувствовал бы, насколько хорошо он смазан и наполнен, и как сильно его тело всё ещё пытается приспособиться к вторжению. Но стоило его пальцам коснуться кожи ягодиц, он не смог удержаться, чтобы не вонзить в неё ногти и с силой не провести. — Блять, — вздохнул он. — Господи, да. Довольно скоро Уилл уже извивался на кровати, продолжая царапаться и заставляя пробку снова и снова вонзаться в простату. Это было так же хорошо, как и пугающе и внушало трепет, подобно молнии, рассекающей чёрное ночное небо. Уткнувшись в подушку с открытым ртом, он укусил её. Он чувствовал себя разрушенным до основания и жаждал разрушать в ответ. Жаждал разрушить всё, до чего только мог дотянуться. Он перевернулся на спину с тихим рычанием. Царапины от ногтей обожгло огнём, когда он упёрся задницей в матрас, заставляя пробку биться по внутренним стенкам, будто она пыталась пробить их насквозь. Член пульсировал при каждом движении, головка обильно истекала смазкой. Уилл сгрёб простыни в пригоршню и, поднеся их ко рту, разорвал зубами. Он не мог перестать двигаться. Конечности тряслись, пока он непрерывно вращал бёдрами, насаживаясь на стальную игрушку, согретую теплом его тела. Так продолжалось до тех пор, пока он не почувствовал, что его лихорадит, пока не свихнулся от удовольствия, которое никогда не закончится, никогда не оставит его пустым. Он смутно осознавал, что тело болело и ныло в разных местах, и ещё более смутно осознавал, что он потеет, стонет и до скрежета сжимает в зубах простыни. Кончив, Уилл почувствовал, как что-то внутри него разбилось, разлетевшись на части, как и должно было быть, когда он упал в воду в объятьях Ганнибала. Он остался лежать разбитый и беспомощный, словно никогда уже от этого не оправится. Ясность ума возвращалась к нему медленно, как рыба, борющаяся с течением. В этот момент он был весь липким, запыхавшимся и таким уязвимым. От шеи сбоку до ключицы саднили царапины, но он не помнил, как оставлял их на себе. Ему не хотелось вынимать пробку. «Внутри оставлять нельзя», — напомнил себе он. Оно не стоило того дискомфорта, с которым он проснулся бы, если бы заснул с пробкой внутри. Он дал себе ещё несколько минут, прежде чем согнуть колени и вытащить игрушку. Он слабо застонал от остаточной расслабленности мышц и боли, и ему пришлось подождать ещё немного, чтобы привыкнуть к ощущениям, слегка покачивая бёдрами, когда смазка начала вытекать. Ноги дрожали, когда он наконец встал с кровати и снова надел одежду для сна. Было и ещё кое-что, чего он очень не хотел делать, но если отложить это до утра и не вымыть пробку сейчас, смазка высохнет, и отмыть её будет труднее. Когда он открыл дверь своей спальни и осторожно прокрался в коридор, свет в библиотеке по-прежнему горел, но музыки оттуда больше не доносилось. Или любых других звуков, если уж на то пошло. Уилл колебался, но всё же заставил себя продолжить. «Он серийный убийца-каннибал, разрушивший твою жизнь и пытавшийся тебя убить. Небольшое безобидное самоудовлетворение не идёт ни в какое сравнение с тем, что он сделал». Но Уилл не мог не задаться вопросом, что бы подумал Ганнибал, если бы услышал что-нибудь из того, что происходило в комнате Уилла.***
— Этим утром ты чувствуешь себя лучше? — спросил Ганнибал. Он как раз подавал завтрак, сегодня представляющий собой нечто вроде яичницы с колбасой и перцем, выглядящей довольно простенько, но Уилл не сомневался, что на вкус она окажется божественной. Выражение лица Ганнибала оставалось бесстрастным, будто вопрос его был не более чем данью вежливости. Уиллу знать было лучше. Неважно, просёк ли вчера Ганнибал, что Уилл мастурбировал, потому как сегодня утром Уилл заявился на кухню с пятью опухшими царапинами на шее, расположенными достаточно высоко, чтобы их могла скрыть хоть одна из его рубашек. Ганнибал выглядел изумлённым, скорее, даже потрясённым. Он смотрел на него так долго и пристально, что Уилл начал ощущать его внимание, как физическое прикосновение. Ноздри Ганнибала при этом широко раздувались, будто он намеревался вынюхать все секреты Уилла. Эта реакция в сочетании с его нынешней формулировкой… Что ж, Уилл не сомневался, что Ганнибал, по крайней мере, догадывался. Лицо Уилла вспыхнуло, стыд грозился поглотить его, но лишь на мгновение. Он знал, что Ганнибал намеренно его подталкивает, чтобы посмотреть, как же поступит Уилл. Он также знал и то, что Ганнибал мог бы выбрать в качестве наживки и нечто гораздо худшее, чтобы поймать Уилла на крючок. «Ладно». Раз уж Ганнибалу так хотелось поиграть в эту игру, тогда Уилл тоже сыграет. И будет играть чертовски хорошо. Уилл широко улыбнулся, без колебаний встречаясь с Ганнибалом взглядом. — Лучше, спасибо. У меня выдалась на удивление стимулирующая ночка. К его разочарованию, Ганнибал лишь едва заметно моргнул. — Чудесно. Ты выглядишь намного лучше. Я приготовил сок. Апельсиновый, свежевыжатый. Хочешь стакан к завтраку или просто кофе, как обычно? — Эм… Почему бы нет? Могу немного попробовать.***
В доме было абсолютно нечем заняться. Ни телевизора, ни компьютера, ни телефона, ни даже завалящей настолки или колоды карт. Был, правда, планшет с интернетом, но Ганнибал разве что не нассал на него, чтобы пометить как свой. В библиотеке Ганнибала пылилось полно книг, но когда Уилл бегло пробежался по корешкам, он обнаружил, что большинство из них были на французском. Те же из них, что не выглядели, как заумно-философский бред или малоизвестные тексты эпохи Возрождения, которыми Уилл вряд ли бы заинтересовался и при лучших обстоятельствах, сейчас не вызывали в нём бурного желания их прочитать. Следовательно, он начал проводить довольно много времени в спальне, заново знакомясь со своими игрушками. Да так, что Ганнибал периодически постреливал в него многозначительными взглядами, будто говорящими «Серьёзно, снова?», что лишь усиливало желание Уилла ускользнуть и подрочить всласть ему назло. Однажды он заглянул в гостиную, где Ганнибал хмуро разглядывал что-то в своём планшете. — Так как думаешь, надолго мы здесь вообще застряли? Подняв взгляд, Ганнибал отложил планшет на колени. Уилл сразу же узнал логотип Таттл Крайм на экране. — Застряли, — повторил Ганнибал. — Никто не заставляет тебя оставаться здесь, Уилл. В мои намерения не входит удерживать тебя против твоей воли или запирать в этом доме. Хоть у Уилла до сих пор и оставались сомнения на этот счёт, он также более-менее с этим смирился. — Ты придираешься к моим словам потому, что вместо ответа предпочитаешь обсудить причину моего здесь присутствия или потому, что у тебя попросту нет на них ответа? — Я всегда рад обсудить всё, что связанно с тобой, в любом контексте, в каком только пожелаешь. Что же касается твоего вопроса: ещё месяц или два и путешествовать станет безопасно. Не думаю, что на это потребуется больше времени. У Уилла возникло совершенно детское желание грохнуться на пол и закатить истерику, но он сдержался. — Месяц? — Два самых опасных человека нашего времени разгуливают где-то на свободе, — сказал Ганнибал. — ФБР не жалеет средств, чтобы найти нас, хотя, к несчастью для них, они вряд ли смогут. Уилл поморщился, оглядывая комнату. Декор здесь был значительно минималистичнее, чем в доме Ганнибала в Балтиморе или в доме на утёсе, но от него всё равно за милю несло роскошью и дорогим вкусом. — Не уверен, что «опасных» — это именно то слово, которое я бы использовал. Ганнибал отложил свой планшет на подлокотник кресла, чтобы он смог наклониться вперёд, упёршись локтями в колени и сложив пальцы домиком, и посмотрел на Уилла так, будто взглядом собрался прожечь в нём дыру. — Неужели? Ты всё ещё искренне веришь, что ты безобидный, заурядный человек после того, как так поистине красиво поверг вместе со мной Дракона? — Может, это я тебя имел в виду, — Уилл одарил его слабой улыбкой, грозившей стать только шире, когда Ганнибал явственно продемонстрировал, что он в восторге от ответа. — Это послужило отличным напоминанием, — Ганнибал откинулся на спинку кресла, глаза его всё ещё искрились весельем. — Тебе пришла посылка. Я собирался отнести её в твою комнату, но ты был… несколько занят. — Что пришло?.. Посылка сама по себе была уже достаточно тревожным звоночком, но такое настолько беспечное отношение к этому Ганнибала было куда хуже. Уилл подозревал, что будет одновременно потрясён и возмущён тем, что найдёт внутри. — Посылка, — Ганнибал насмешливо выгнул бровь. — Стоит ли мне разжевать для тебя определение данного термина? Уилл развернулся на каблуках и рванул в библиотеку, где на столе действительно лежал почтовый пакет размером примерно с коробку из-под обуви. Адресована она была некоему Адаму Кемпу, и на штемпеле значилось лишь, что она была отправлена из Сакраменто. Уилл вручную сорвал ленту и открыл её. Сначала он подумал, что это необычно большая бутылка одеколона, потому что именно на неё-то больше всего и смахивал элегантный чёрный контейнер. А потом он развернул прилагаемый упаковочный талон и, заметив слово «лубрикант» вместе с ценой, до скрежета стиснул зубы. С посылкой в руке он вернулся в гостиную и швырнул коробку на пол. Ганнибал уставился на неё так, словно в жизни никогда её раньше не видел и не особенно-то жаждал видеть сейчас, но когда он поднял на Уилла глаза, в них отчётливо мелькнуло нечто похожее на веселье. — Я бы предпочёл, чтобы ты отнёсся к моему подарку более великодушно, — сказал он. — Он обошёлся недёшево. Уилл почти не знал, как ему следовало бы на это отреагировать. Он провёл пальцами по волосам, убеждая себя, что вопрос «Да что, чёрт тебя дери, с тобой не так?!», вероятно, никак не поспособствует продуктивному разговору. — Сейчас не время для подарков, и я бы едва ли решился назвать подарком это. Ганнибал небрежно пожал одним плечом. — Мотивы мои в некотором роде и правда эгоистичны. С прискорбием вынужден сообщить, что лубрикант, который ты использовал, имеет чрезвычайно неприятный запах. — Да ну? А мне вот нравится. И я уже подумываю обмазаться им с ног до головы. Прищуренные глаза Ганнибала говорили, что угроза его совершенно не впечатлила. — Возможно, мне всё же удастся убедить тебя попробовать лубрикант этой марки, прежде чем ты перейдёшь к столь радикальным мерам. Уверяю тебя, он высочайшего качества. «Да уж лучше б так и было, за такую-то цену…» — со вздохом подумал Уилл. — Итак, позволь-ка мне кое-что прояснить. Мы, значит, тут прячемся, пока не станет безопасно бежать из страны, но ты при этом не видишь никаких проблем с покупкой элитной смазки и доставкой её на дом. — Нисколько. Я принял все соответствующие меры предосторожности. А хуже всего было то, что Уилл в этом не сомневался. В характере Ганнибала сочеталось множество черт, но глупость и беспечность — никогда. И это было почти так же плохо, как и то, что Уилл не чувствовал себя настолько отстранённо, как он был уверен, ему бы следовало. — Больно много ты думаешь, — не выдержал он, — о моей личной жизни. — Разве? — Ганнибал с задумчивым видом закинул ногу на ногу. — Приношу свои глубочайшие извинения. Впредь я постараюсь от этого воздержаться, и всё же… — он украдкой бросил на Уилла настолько игриво-озорной и кокетливый взгляд, что у Уилла невольно перехватило дыхание. — Я не могу гарантировать, что у меня получится. Слова ускользали от Уилла. Он разрывался между тем, чтобы подтолкнуть Ганнибала немного дальше по этой теме или разыграть из себя само неведенье. И, зная, что Ганнибал непременно воспринял бы первое как победу, он выбрал второй вариант. — Так это я Адам Кемп или ты? — Ты. Имя Адам происходит от еврейского слова, означающего «быть красным». Мне оно показалось уместным. Я никогда не видел зрелища более изысканного, чем ты, купающийся в крови, — Ганнибал постучал пальцем по экрану планшета, чтобы вывести его из спящего режима, и вернулся к чтению статьи на Таттл Крайм, будто этот разговор враз потерял для него всякую развлекательную ценность. — Не забудь свой подарок. «Мой подарок». Уилл скривил губы, но коробку всё же поднял и унёс в свою спальню.***
Уилл не мог сказать, была ли какая-то существенная разница между этой новой смазкой и той, что он использовал ранее. Очевидно, что упаковка была дороже, а сама жидкость — немного гуще, но это всё. Даже запахи не сильно отличались друг от друга, по крайней мере, если судить по обонянию Уилла. Предварительно закрыв дверь, Уилл развалился в центре кровати и использовал «подарок» Ганнибала, чтобы растянуть себя пальцами, пока мышцы не расслабились настолько, что свободно раскрывались. Каждое новое погружение пальцев в анус сопровождалось непристойным влажным хлюпающим звуком, и всё от яичек до бёдер было покрыто смазкой. Он никогда не отпускал себя полностью, как со своими игрушками, используя только пальцы, но сейчас ему было это и не нужно. Напротив, это давало ему возможность ещё немного поразмыслить над словами Ганнибала и тем, что Ганнибал мог или не мог планировать. Было ли это попыткой соблазнения? Неужели он думал, что если уж совместное убийство не зацепило Уилла достаточно крепко, то, может быть, это зацепит? Гормоны, вырабатываемые после секса, якобы способствуют привязанности и, в конце концов, разве не привязанности так отчаянно жаждал Ганнибал? Он воспитал созависимость. Он отказывался быть отвергнутым или забытым. Он оставил на коже Уилла собственную метку поверх метки Дракона. Уилл вздрогнул при одном только воспоминании об этом и обхватил щёку свободной рукой. Повязка сейчас была снята, но рана ещё не полностью зажила. На ощупь она всё ещё была шероховатой, неровной и очень уязвимой, и если он прижимал пальцы к самым болезненным местам, она начинала пульсировать вместе с его членом. «Посмотри, что он с тобой сделал. Что ты позволил ему с тобой сделать». «И он мог бы сделать гораздо больше». Уиллу захотелось прямо сейчас вскочить с кровати и пойти найти Ганнибала. Захотелось помахать своими липкими от смазки пальцами у него перед носом и спросить, что он сейчас думает о запахе. Возможно, усесться в кресло в своих самых мешковатых боксерах, широко расставив ноги, чтобы Ганнибал смог почувствовать запах смазки, вытекающей из его задницы. Прежде чем Уилл успел это осознать, его рука крепко сжала член, двигаясь быстро и напряжённо, а потом он кончил, сотрясаясь всем телом и рвано хватая ртом воздух. Он лишь слегка удивился тому, что желание пойти к Ганнибалу и посмотреть, что произойдёт, не утратило своей привлекательности.***
Каждые несколько ночей Уилл сам стирал свои простыни, убедившись, что Ганнибал уединился в своей спальне. Он думал, что это началось, как некая попытка напомнить себе, насколько порочно он ведёт себя, но вскоре это просто переросло в привычку. И было что-то успокаивающее в том, чтобы сидеть в одиночестве на кухне, или в гостиной, или даже в библиотеке и ждать, пока стиральная машина и сушилка закончат свою работу. Это было сродни тому же комфорту и спокойствию, которые он чувствовал на открытой воде, когда мотор лодки урчал у него под ногами. Свобода простиралась в любом направлении, какое бы он ни выбрал, и никто не смел указывать ему или пытаться потопить. Пока простыни крутились в сушилке, он обычно наливал себе стакан виски Ганнибала — по вкусу намного более мягкого, чем всё, что Уилл когда-либо покупал для себя, — и садился в гостиной, чтобы насладиться им, в то же самое кресло, которое всегда занимал Ганнибал. Оно было абсолютно идентично креслу Уилла, стоящему в противоположном углу — обтянутое сероватой кожей, низкое и чертовски душное, — но было что-то необъяснимо захватывающее в том, чтобы обозревать комнату именно с насеста Ганнибала. Кожа кресла очень-очень слабо пахла Ганнибалом, или, возможно, Уиллу это только казалось. Задница всё ещё была хорошо растянутой и влажной после того, как он поразвлёкся с пальцами. И хоть его либидо сильно снизилось, он не смог удержаться, чтобы не поёрзать на подушке сиденья, просто чтобы насладиться ощущениями. Ему стало любопытно, что делал сейчас Ганнибал. Думал ли он, что в постели Уилл — охочая до членов шлюха? Ожидал ли он, что однажды они вдвоём оставят за собой шлейф из тел по всему миру? Отхлебнув виски, Уилл откинулся головой на спинку кресла, закрыв глаза и позволяя алкоголю обжечь горло. — Не поздновато ли для стирки? От неожиданности Уилл чуть было не выронил стакан, но ему удалось вовремя его поймать. На пороге гостиной стоял Ганнибал. Одет он был в свой бордовый шёлковый халат поверх пижамы — настоящей, роскошной пижамы, а не хлопковой футболки и боксеров, которые носил Уилл, — и в пару чёрных домашних туфель, в которых он, по-видимому, ступал по деревянному полу так же бесшумно, как и в носках. — Я не заметил, — Уилл злился на себя за то, что Ганнибалу удалось застать его врасплох, и часть этого гнева просочилась в голос. Он хотел добавить ещё что-то, но затем Ганнибал наклонил голову набок, прикрыв веки и вздымая плечи, когда глубоко вдохнул. У Уилла не осталось никаких сомнений в том, что именно он сейчас нюхает. — И как я теперь пахну, — не без иронии спросил Уилл. Улыбка Ганнибала была яркой и тёплой, как пламя свечи. — Намного лучше. Могу ли я к тебе присоединиться? На какую-то безумную секунду Уилл подумал, что Ганнибал хочет присоединиться к нему в том, что заставило бы его пахнуть также. Но нет, Ганнибал просто имел в виду присоединиться к Уиллу в гостиной. Уилл лениво махнул рукой а-ля «Да пожалуйста», и Ганнибал пересёк комнату и уселся в кресло, которое обычно занимал Уилл. — Могу ли я спросить, как проявил себя мой подарок? — спросил он, сосредоточенно глядя на свой халат, пока расправлял складки, образовавшиеся после того, как он сел. Улыбка его потускнела, но не до конца. «Я ведь ясно дал понять, что меня эта тема подбешивает. Так что он, конечно же, блять, не перестанет в ней ковыряться». Уилл поднял стакан и, прежде чем сделать глоток, сказал: — Должным образом. Ганнибал цокнул языком. — И только? В следующий раз постараюсь выбрать что-нибудь получше. Скажи мне, Уилл, когда ты обнаружил свою склонность к анальному проникновению? Уилл чуть виски своим не подавился. «Ага. Определённо не перестанет ковыряться». — Помнишь, я тебе сказал, что ты больно много об этом думаешь, и ты мне пообещал, что постараешься этого больше не делать? — Мы можем поговорить и о чём-нибудь другом, если хочешь. Например, о чём сейчас, должно быть, думает Джек Кроуфорд или Алана Блум. Или твоя так называемая семья. Возможно, о том, как ты признал наш замысел прекрасным, а затем сбросил нас с обрыва. Как раз всё, чего Уиллу меньше всего хотелось бы обсуждать, хоть и в несколько ином порядке. «Гондон», — подумал он и почти печально усмехнулся, но в последний момент умудрился сдержаться. — Мне было двадцать с небольшим. Это произошло… случайно. Он скривился, вспоминая тот инцидент во всей его недостойной красе. — Открытия сексуальных желаний часто бывают случайными. Непреднамеренное действие, приносящее удовольствие. Партнёр, бросающий вызов вашему пониманию самого себя. Результат поиска порнографии, вызывающий у тебя интерес. Он пристально наблюдал за Уиллом, без сомнения, пытаясь понять по реакции Уилла, какое из его предположений оказалось наиболее близко к действительности. Уилл не собирался доставлять ему такого удовольствия. Пожав плечами, он произнёс: — Пожалуй, да, — а затем сделал ещё один глоток виски. Опустив стакан, он облизнул губы, и от его внимания не скрылось, как внимательно Ганнибал проследил за этим движением. — А давайте поговорим о вас, доктор Лектер. Есть ли у вас схожие «пристрастия»? Ганнибал расправил плечи, но в остальном, похоже, вопрос его ни капли не задел. — Мне нравится проникновение с партнёром, в обеих позициях, если ты это имеешь в виду, — ответил он, и Уилл почувствовал, как по телу пронеслась волна дрожи. — Но, должен признаться, силиконовые имитации меня никогда не интересовали. Уилл усмехнулся. — Это не имитации. Тут дело совершенно не в этом. — Теперь я начинаю это понимать. Эта идея заинтересовала меня гораздо больше, как только я обнаружил твою коллекцию. Ганнибал улыбнулся, и в его улыбке промелькнул едва уловимый голод, заставивший Уилла содрогнуться во второй раз. Уилл поёрзал в кресле, снова ощущая остаточную расслабленность мышц ануса. Будь его рефрактерный период чуть более впечатляющим, у него бы давно встал, и ёрзал бы он сейчас совсем по другой причине. — Это целая коллекция, — продолжил Ганнибал, с ещё большей жадностью наблюдая за Уиллом. — Думаю, в этом плане тебя вполне можно назвать гурманом, не так ли? Щёки Уилла вспыхнули, стыд снова поднял свой флаг. Уилл поспешил запихнуть его обратно, откуда он вылез. — Не уверен, должен ли я чувствовать себя оскорблённым или польщённым этим. — Польщённым. Уверяю тебя, Уилл, — Ганнибал издал тихий смешок. — Я не хотел тебя обидеть… Теперь Уилл видел это так же ясно, как места преступлений, все улики были собраны и неопровержимы. Видел все махинации Ганнибала в действии: тогда Уилл уже успел заинтриговать его и стать потенциальным другом, но в основном экспериментом, игрушкой. Затем Ганнибал обнаружил ванну с игрушками Уилла и был поражён — нехарактерно и, следовательно, ещё сильнее обычного, — новым осознанием Уилла в качестве сексуального объекта. Возможно, последовало осознание Уилла и в некоей другой ипостаси, но Ганнибалу было трудно — нет, невозможно — пройти мимо сексуального аспекта. И вот теперь Уилл был как никогда близок к тому, чтобы стать партнёром Ганнибала в истинном понимании, стоял в шаге от того, чтобы последовать за Ганнибалом во тьму, и не просто принять свою сексуальность, но и открыто выставить напоказ, чтобы Ганнибал мог видеть её и желать. — Ты ведь не просто их обнаружил, — Уилл позволил своему голосу звучать ниже и соблазнительнее, и немного заволновался, когда Ганнибал подался вперёд в своём кресле, бессознательно следуя за такой притягательной приманкой Уилла. — Ты, должно быть, хорошенько в них порылся, чтобы выяснить, из какого материала сделана каждая из них, — дождавшись, когда Ганнибал открыл рот, чтобы ответить, он намеренно его оборвал. — Как думаешь, какая моя любимая? Он не сомневался, что Ганнибал помнил каждую пробку и дилдо в ванне Уилла. Возможно, в его дворце памяти даже имелся уголок, посвящённый им. — Фиолетовый фаллоимитатор, — без колебаний ответил Ганнибал. — Примерно восьми дюймов в длину, слегка изогнутый, реалистичной формы. Он лежал на самом верху твоей коллекции, поэтому я предположил, что он был любимым. Технически, он не ошибается. Он был одним из любимых. Но если бы Уиллу пришлось выбрать самую-пресамую любимую игрушку, ею определённо был бы не этот дилдо. — Не-а. Не этот. Впрочем, хорошее предположение. У него, знаешь ли, есть присоска на одном конце. — Да, я заметил, — тон Ганнибала был таким же ровным, как и у Уилла, но глаза его потемнели от томления и страсти. Мощь, которую Уилл ощутил в этот момент, была не так сильна, как когда он убивал, но достаточно близка к ней, чтобы казаться её отголоском. Ему стало любопытно, как она будет ощущаться, если он зайдёт ещё дальше. Он допил остатки виски. — Простыни, наверное, уже давно высохли, так что я, пожалуй, пойду спать. Уилл явственно почувствовал неудовольствие, волнами исходящее от Ганнибала, но ни один мускул на его лице не дрогнул. — Конечно же, — радушно ответил он. — Доброй ночи, Уилл. Простыни Уилла всё ещё были влажными, но он всё равно отнёс их в свою комнату и лёг на них спать.