Война Лань Юаня

Сичэнь с улыбкой отрывается от карт, когда его брат входит в палатку. Ванцзи только что вернулся с очередной разведывательной миссии поздно вечером. Уже прошли недели с тех пор, как они вместе пили чай. Но, по крайней мере, когда они оба в лагере, есть как минимум возможность сказать «Доброе утро». Его улыбка исчезает при виде мальчика на руках Ванцзи. — Ванцзи? — следует вопрос. — А-Юань, — говорит Ванцзи. — Он будет очень тихим, пока взрослые разговаривают. Это прозвучало уже для мальчика, который кивает и засовывает в рот один из пальцев Ванцзи. Лань Чжань выглядит немного сбитым с толку, в какой-то мере раздражённым и напряжённым, что не соответствует его обычной боевой готовности. Он также не пытается ничего объяснить дальше. — Мне понадобится больше подробностей, — говорит Сичэнь. Рядом с ним фыркает Минцзюэ-гэ. — Малыш молод, чтобы помочь со стратегией. Где ты его нашёл, Ванцзи? — Я… — Ванцзи останавливается и смотрит на мальчика, как будто не совсем уверен, что ему стоит отвечать. Сичэнь и Минцзюэ-гэ ждут, но Ванцзи молчит. Они делят общее любящее разочарование по поводу младших братьев, хотя обычно их разочарования сильно различаются. — Он выглядит усталым, Ванцзи, — наконец, говорит Сичэнь. — Может, нам стоит найти где-нибудь место для отдыха? Взгляды брата на него полны подающего надежды неповиновения. Минцзюэ-гэ тоже должен это видеть, потому что затем указывает на кучу подушек и говорит Ванцзи, что мальчик может вздремнуть там. Эти подушки он использовал сам, когда сборы затягивались допоздна. Ванцзи смотрит на подушки, будто они могут съесть а-Юаня, но с неохотой подходит к куче и усаживает ребёнка, выпутывая его из одеяний и пальцев Ванцзи с большей ловкостью, чем ожидает Сичэнь. Ласковый взгляд на лице Ванцзи, его покровительство — тоже повод для размышлений. Для его брата странно держать ребёнка на руках. Сичэнь не вспоминает, когда раньше видел, как Ванцзи обращал внимание на детей, не говоря уже о том, чтобы позволить себе прикоснуться к ним. Ванцзи также знает имя ребёнка, защищает его. Что же могло случиться во время последнего патруля, чтобы произошли подобные перемены? Прежде чем он успевает сообщить брату подробности, прибывают Цзинь Цзысюань с Цзинь Цзысюнем, за которыми следует Цзян Ваньинь. Когда они переходят к обсуждению последней информации и разработки тактики, он видит, что Ванцзи смотрит на а-Юаня. Дважды ему приходится возвращать внимание брата к делу, и Ванцзи, кажется, не понимает сути обсуждения. Замешательство — тревожный знак. Возможными причинами являются травма головы или реакция на битву и смерть, которая приводит к повреждению самого разума. Сичэнь надеется, что это просто усталость. Тем не менее его вопросы к брату накапливаются. Когда встреча подходит к концу, Сичэнь готов попросить Ванцзи остаться. Он предлагает всем встретиться снова во второй половине дня, к этому времени должна вернуться другая разведывательная группа со свежей информацией, и поворачивается к своему брату. Перед тем как он что-то скажет, раздаётся тихий голос: — Отец? А-Юань запаниковал. Каждый взрослый поворачивается в сторону мальчика, Цзини и Цзян Чэн, казалось, были удивлены, увидев его. Хотя Сичэнь не уверен, как им удалось упустить из виду, что их совещательный зал сегодня также был детской комнатой. Мальчик сидит, быстро моргая, его руки сжаты в кулачки, а в глазах блестят слёзы. Он смотрит на мужчин, обративших внимание в его сторону, и его губы дрожат, но голос вопреки становится ещё громче, чем раньше: — Отец! Отец? Отец! Сичэнь видит, как Минцзюэ-гэ начинает двигаться, и даже Цзян Чэн ёрзает, как будто желая успокоить мальчика. Но Ванцзи движется быстрее, показываясь из того места, где Цзинь Цзысюань должен закрывать вид а-Юаню, и встаёт на колени, раскинув руки. А-Юань сразу же светлеет лицом и прыгает с подушек, будто перелетает через пространство, врезаясь в грудь Ванцзи, уткнувшись головой в его подбородок. Этого более чем достаточно, чтобы Сичэнь поднял брови, но мальчик отстраняется и говорит, надувая губы, прямо в лицо Ванцзи: — Я не мог тебя видеть, — говорит он. — Я испугался, отец. Он слышит звуки удушья, которые издаёт Минцзюэ-гэ, и видит, как лицо Цзян Чэна выражает явное удивление. Цзинь Цзысюнь усмехается, хотя в любом случае он делает это большую часть времени, а Цзинь Цзысюань поднимает брови и слегка розовеет. Хуже того, Ванцзи даже не смотрит на них. Он вытирает уже засохшую слезу со щеки а-Юаня и обнимает мальчика, поглаживая его по волосам. — Мне очень жаль, а-Юань, — говорит он гораздо более встревоженным голосом, чем кажется необходимым, и другие могут уловить эти изменения в его тембре. — Отец сожалеет. Теперь Сичэнь видит, как другие люди в палатке поворачиваются к нему. Он качает головой. Он понятия не имеет, что происходит. Где Ванцзи нашёл этого ребёнка? Почему этот ребёнок думает, что Ванцзи — его отец? — Ванцзи, — говорит он. — Что это значит? Его брат поворачивает голову достаточно, чтобы встретиться глазами с Сичэнем, хотя он при этом не перестаёт обнимать и гладить а-Юаня. Опять же, выражение его лица — это то, что Сичэнь не может определить. — Брат, — говорит Ванцзи, — нам нужно поговорить.

***

— Он не может быть твоим сыном, — говорит Сичэнь, хотя никогда не видел, чтобы его брат лгал. Минцзюэ-гэ находится с ними в палатке Сичэня, сидя сбоку от стола, пока они пьют чай. Ванцзи сидит напротив Сичэня, а-Юань, мальчик, который, как он утверждает, является его сыном, сидит у него на коленях. А-Юаню позволили налить немного воды в чашку, и практика Ванцзи, с которой он справляется, не помогает пройти замешательству Сичэня. — Ванцзи, — говорит Минцзюэ-гэ. — Тебе восемнадцать. Мальчику должно быть… Он ходит и говорит. Он должен быть, как минимум… Сколько вам было лет, когда?.. Не Минцзюэ неопределённо жестикулирует, и Сичэню хочется, чтобы он неправильно понял, что именно его близкий друг говорит его младшему брату. Мысль о том, что Ванцзи станет отцом ребёнка сейчас, имела место быть, но со скольких, с пятнадцати лет? Ванцзи даже не разговаривал с людьми в пятнадцать лет. Конечно же, чтобы завести ребёнка, потребовались бы какие-то разговоры? Нет, он даже не хочет об этом думать. Но ему придётся подумать об этом, если Ванцзи будет и дальше утверждать, что это действительно его ребёнок. — Где его мать? — спрашивает Сичэнь, слыша, как слабо звучат его слова. Он хочет выпить немного чая, чтобы освежить голос. Но, похоже, что даже не помнит, как поднять чашку. — У него есть мать, Ванцзи? Глаза его брата гаснут. Этот взгляд поражает Сичэня в живот. Такой же взгляд появляется у Ванцзи, когда его просят рассказать о своей матери. — Мертва, — наконец говорит Ванцзи. Других подробностей он не сообщает. Сичэнь понимает, что это должно быть сложно, говорить о матери мальчика, когда он сам сидит прямо там, рядом с ними. А-Юань, кажется, доволен тем, что потягивает воду и смотрит на взрослых, но раньше он показал достаточно хорошее владение речью, чтобы знать о его понимании, о чём идёт речь. Кем бы ни был отец мальчика, если его мать умерла, это не может быть темой, при которой он должен присутствовать. — А-Юань, должно быть, голоден, — говорит он. Он улыбается мальчику, который смотрит на него с надеждой. — Хочешь супа, а-Юань? — Да, пожалуйста, дядя. Сичэнь с трудом, но сдерживает выражение своего лица. Его глаза лишь немного расширяются. А-Юань не колебался, не смотрел на Ванцзи и не спрашивал, как следует называть Сичэня. Теперь он смотрит на Сичэня, как будто не сказал ничего, что могло так его потрясти. — Тогда почему бы нам не попросить кого-нибудь принести супа? — Сичэнь успевает задать вопрос, уже решая, какому ученику поручить заботиться о мальчике. Практические соображения относительно настоящего намного проще, чем думать о том, кем на самом деле является для него этот мальчик. Это должен быть ученик, а не отправка а-Юаня к целителям, потому что поведение Ванцзи беспокоит его. Он не хочет выяснять, что произойдёт, если он будет настаивать на полном удалении а-Юаня. — Нет, — Ванцзи смотрит на него. — Пусть они принесут сюда еду. А-Юань остаётся со мной. В конце концов, они идут на компромисс. Один ученик идёт за едой, а другой выводит а-Юаня на улицу, чтобы поиграть в игру с круглыми камнями. Они открывают откидную створку палатки и оставляют её завязанной, чтобы Ванцзи мог всё время держать в поле зрения а-Юаня, а Сичэнь не посылает за целителем, чтобы проверить Ванцзи на наличие повреждений или проклятий. Как только всё улажено, Сичэнь более твёрдо говорит со своим братом, в глазах которого всё ещё тлеет вызов. Неповиновение и что-то вроде печали. Страх тоже имеет место быть. — Ты должен мне всё рассказать. — Ты мне не веришь, — говорит Ванцзи, его взгляд упирается в собственные руки, что лежат на коленях. Он звучит смиренно и не особенно расстроенно, как будто то, что ему не доверяют члены его собственной семьи, не является чем-то новым. — Дело не в этом, — говорит Сичэнь, хотя в некоторой степени это так. — Я никогда не видел, чтобы ты лгал, и это не в твоём характере. — Это? — спрашивает Ванцзи. Минцзюэ-гэ хмурится: — Хуайсана я мог понять. Во всяком случае, больше. Он всегда читает те книги, о которых думает, я не знаю, и он слишком сентиментален. Я не говорю, что ожидаю этого, но, если он однажды появится с ребёнком и скажет мне, что у него был тайный роман, я тоже не буду шокирован. Но я не верю, что у него будет такой маленький ребёнок. И я тоже не верю, что ты переспал с какой-нибудь женщиной, которая забеременела, Ванцзи. Они не получают на это ответа. Ни один из них не говорит, что вообще не ожидал, что Ванцзи переспит с женщиной. — Пожалуйста, поговори с нами, — призывает Сичэнь. — Ты ведь видишь, Ванцзи, как это трудно принять. — Вы не верите, что я влюбился? — спрашивает Ванцзи. Теперь он кажется почти оцепенелым. — Вы не верите, что если бы его у меня забрали, я бы вырастил нашего ребёнка? Как будто он смотрит на что-то, чего не видит Сичэнь. Это не клочок высохшей земли снаружи, где а-Юань заставляет гальку пройти по земле и упасть на другой стороне. Как бы то ни было, Ванцзи уверен. Он очень похож на их отца. — Хорошо, — говорит Сичэнь, ещё раз переглядываясь со своим другом и видя, как его беспокойство и замешательство отражаются в ответ. — Хорошо, Ванцзи. А-Юань — твой сын. На данный момент я не буду настаивать на большем. А пока, Ванцзи. Лань Чжань возвращается оттуда, где был, с непонятной эмоцией в глазах. Он опускает голову к Сичэню и больше ничего не говорит, пока не зовёт а-Юаня за едой.   Как только его младший брат ушёл, вернулся в свою палатку со… своим ребёнком на руках, Сичэнь поворачивается к Минцзюэ и перестаёт притворяться спокойным. — Я знаю, — говорит Минцзюэ. Он кажется немного потерянным. — Из всех нынешних молодых господ, Ванцзи — последний, кто, как я думал, появится с ублюдком. Не смотри на меня так, Сичэнь. Я не хочу оскорблять ребёнка. Это факт, не правда ли? Разве ты не думаешь, что твой брат тоже тайно женился на его матери? Если бы они говорили об одном из представителей клана Цзинь, Сичэнь согласился бы, что тайный брак шокирует больше, чем тайный ребёнок. Но это не родственник Цзинь Гуаншаня. Это — Ванцзи.  — Он хорошо скрывает это от всех, кроме меня, — говорит Сичэнь, обдумывая всё, что говорит. — Но мой брат — романтик. Он глубоко чувствует. Я просто не могу допустить мысль, чтобы у него был случайный роман. Он считал, что знает, кого любит его брат, и это не та любовь, которая могла оставить его с сыном. Взгляд Минцзюэ на него ясно спрашивает, какое невозможное оправдание Сичэнь находит для брата, которое легче всего принять из всех текущих вариантов. — Сичэнь, — говорит Минцзюэ-гэ резко, но из лучших побуждений, как раз в его характере. — Он был отцом ублюдка, у него или был сын от тайной жены, которая сейчас мертва, или он превратился в лжеца. Лжеца, который хочет, чтобы мы поверили одному из первых двух вариантов. Наконец Сичэнь вспоминает о своём чае. Он пьёт его, чтобы было время подумать. На улице холодно. Его младший брат всегда был прилежным, честным, послушным. Он всегда следовал правилам. Когда Ванцзи достиг подросткового возраста, Сичэнь наполовину ожидал, что границы будут нарушены. Что такое безупречное поведение выйдет из строя, но ближе всего к Ванцзи оказался втянутый Вэй Усянь. По крайней мере, всё, о чём знал Сичэнь. Их дядя только жаловался, что ни один другой юноша не последовал примеру Ванцзи. Сичэнь представляет, что его дядя скажет на эту новость, и чувствует себя немного нехорошо. — Мы в разгаре войны, — говорит Сичэнь, хотя он не настолько наивен, чтобы полагать, что вселенная его услышит и будет беспокоиться. — Если Ванцзи должен стать мятежником, почему это должно быть сделано сейчас? В конце концов, единственное, что Сичэнь может решить внутри себя, — скрыть это пока от своего дяди до появления ещё одного шанса поговорить с Ванцзи. Если говорить правильно, когда у Сичэня появится энергия и время, чтобы уговорить своего младшего брата объясниться. Он может только надеяться, что дядя проигнорирует любые сплетни, которые могут вернуться в Облачные глубины.