Цзян Яньли удивлена, когда её просят зайти в палатку второго молодого господина Ланя. Но ещё больше она удивляется, когда оказывается внутри.
Второй молодой господин Лань стоит на коленях, одна рука на плече маленького мальчика, а тыльная сторона другой прижимается ко лбу ребёнка. Она достаточно видела этого странного друга а-Сяня, чтобы быть знакомой с его непостижимым выражением лица. Но сейчас его лоб слегка нахмурен, и он выглядит так, будто хочет прикусить губу. Мальчик заходится в плаче.
Цзян Яньли подходит к паре, становясь на колени рядом с ними. Ставит корзину, которую принесла, и встречается глазами со вторым молодым господином Ланем. Его глаза немного расширяются, и он переводит взгляд с неё на вход и обратно, как будто не понимая, как она здесь появилась.
— Дева Цзян, — говорит он, и кажется, что ему не хватает слов.
Ещё один приступ рыданий мальчика отвлекает его внимание. Забота и беспокойство, с которыми он гладит ребёнка по волосам, тронули что-то в сердце Цзян Яньли. Это хороший человек, независимо от того, как появился этот мальчик. И люди не должны говорить о нём за его спиной.
— Вы ждали кого-то ещё, второй молодой господин Лань? — спрашивает она.
Когда он молча бросает взгляд на неё и обратно на мальчика, она предполагает, что это означает «да», но есть более насущные вопросы:
— У меня есть некоторый опыт заботы о детях. Могу я чем-нибудь помочь?
— Он не перестаёт плакать. Я не знаю, что случилось.
Она почти уверена, что там есть невысказанное «Я не знаю, что сделал не так». Она никогда не задумывалась о том, как этот мужчина справится с отцовством. Но она думает, что ожидала не это тихое отчаяние и мягкую заботу.
— Б-больно, — говорит мальчик, его губы дрожат.
— А где болит, а-Юань? — второй молодой господин Лань убирает руку с головы мальчика и слегка касается его руки, груди, живота, снова спрашивая, где болит.
Мальчик только качает головой и повторяет одно слово.
— А-Юань? — спрашивает Цзян Яньли, наклоняясь достаточно, чтобы попасть в поле зрения ребёнка. Она дарит ему улыбку, которую бережёт для испуганных и расстроенных маленьких детей, нуждающихся в утешении. — Я работаю целительницей. Ничего, если я осмотрю тебя?
Она не ожидает, что такой маленький ребёнок поймёт всё, что она говорит. Но она всегда считала, что даже с самыми маленькими следует разговаривать с уважением и добротой.
Малыш смотрит на неё, потирает кулаком глаза и кивает. И она проводит второго молодого господина Ланя обратно, чтобы убедиться, что а-Юань на самом деле не ранен. Как и ожидалось, нет явных признаков травмы или болезни, температуры, вздутия живота, синяков или чего-либо ещё, что она могла бы найти.
— Тебе больно, а-Юань? — задаёт вопрос.
А-Чэн иногда был таким, когда его эмоции были слишком сильны для его маленького тела, и он кричал и плакал, потому что это должно было каким-то образом выходить наружу. Если слухи верны, этот мальчик потерял мать и внезапно оказался в чужом месте. Сильный эмоциональный срыв неудивителен.
Он кивает, и второй молодой господин Лань закрывает глаза, запрокидывает голову и делает вдох через едва приоткрытые губы. А-Юань явно не единственный, у кого проблемы со своими чувствами. То, что Лань Ванцзи вообще демонстрирует какие-либо эмоции, шокирует. Но ей следует сосредоточить своё внимание на ребёнке.
А-Юань скрывается в объятиях, которые она предлагает с душераздирающей легкостью, сопя в ткань её платья и сжимая часть ткани в своих руках. Она издаёт успокаивающие звуки и гладит его спину до тех пор, пока его слёзы не прекращаются, отмечая, как второй молодой господин Лань наблюдает за ней, как будто ему нужно всё изучить на будущее.
— У меня в корзине есть кое-что, что может помочь, — говорит она а-Юаню, когда тот успокаивается. — Хочешь посмотреть? Но сначала нужно умыть лицо.
Она принесла супа, достаточно для них обоих, и угощения, которые нравятся детям вокруг Пристани Лотоса. Нравились.
Эту мысль она оборачивает и осторожно отбрасывает, потому что сейчас не время и не место, чтобы злиться на потерянные жизни, когда молодая жизнь прямо здесь нуждается в её утешении. Две молодые жизни, потому что второй молодой господин Лань действительно ещё очень юн. Слишком легко забыть или, по крайней мере, отвернуться от него, потому что он уже страдал от потерь, опасностей и насилия, как и её собственные слишком молодые братья. И, в отличие от них, она никогда не видела, чтобы он ломался.
Она задаётся вопросом, как другие относятся к а-Чэну и а-Сяню, должны ли они прилагать сознательные усилия, чтобы увидеть, что мальчики не могут быть такими собранными и равнодушными, какими они пытаются притвориться. Она задаётся вопросом, есть ли у второго молодого господина Ланя кто-нибудь, чтобы поддержать его и позволить плакать, если ему это нужно.
Подозревала, что с тех пор, как она была в Облачных глубинах, нет.
Чтобы угостить их тарелкой с супом, чем-нибудь мягким и без мяса нужно меньше настойчивости, чем она ожидала, но с приправами, более соответствующими Юньмэну, чем Гусу. Она оставляет себе небольшую порцию, потому что то, что им сейчас нужно — ощущение того, что они устроились, и еда рядом с ними поможет в этом. Они едят в тишине, а-Юань сидит прямо напротив второго молодого господина Ланя, а Цзян Яньли по другую сторону от него.
Только она настояла на том, чтобы каждый из них взял немного больше, как услышала, что кто-то приближается снаружи палатки.
— Ванцзи?
— Сюнчжан.
Похоже, это всё, что нужно Цзэу-цзюню, чтобы войти. Это мир, далёкий от того, как взаимодействуют а-Чэн и а-Сянь. Но у неё совсем нет времени подумать о том, как она выглядит, так уютно сидя в палатке с неженатым мужчиной и ребёнком, прижав к губам миску супа.
Прежде чем она успевает сделать что-то большее, чем просто поставить свою миску, Цзэу-цзюнь кланяется ей и настаивает, чтобы она продолжила трапезу. Присутствует обычная улыбка, но она думает, что он выглядит немного сбитым с толку.
— Ванцзи, я не знал, что у тебя будет компания.
Его брат не отвечает, но а-Юань улыбается главе клана и поднимает свою чашу.
— Друг отца принёс суп, — говорит он. — Хочешь, дядя?
Вот так Цзян Яньли и обнаруживает, что кормит обоих нефритов-близнецов. По крайней мере, будет что рассказать своим братьям позже, когда она подаст им суп с гораздо более сильными приправами.
Цзэу-цзюнь так же любезен и добр, как и всякий раз, когда она была в его присутствии. Но по тому, как он всё время поглядывал на своего брата, она уверена, что её визит был достаточно долгим. Она уходит, как только может сделать это, что не выглядит грубо, перед тем как выйти из палатки, чтобы сделать комплимент второму молодому господину Ланю за то, что у него такой прекрасный ребёнок, и настоять на том, чтобы он позвал её в том случае, если ему понадобится помощь.
Уходя, она задаётся вопросом, не будет ли слишком нетерпеливым спросить, не хочет ли а-Юань называть её тётей. Она решает, что если второму молодому господину Ланю действительно понадобится её помощь, она обязательно его об этом спросит.
***
Обнаружить деву Цзян сидящей с его своим братом и мальчиком достаточно, чтобы вывести Сичэня из равновесия. Происходит большой дисбаланс. Он почти сожалеет, что искал Ванцзи сейчас, вместо того, чтобы оставить дело на завтра, но он не хочет знать, какие ещё сюрпризы может предоставить его брат, если Сичэнь не будет пристально следить за ним. В течение дня это было постоянным шумом под всеми другими его мыслями: у Ванцзи был роман или отношения, которые он не замечал. Чего ещё не заметил Сичэнь?
Когда дева Цзян уходит, а а-Юань отвлекается на игрушки, которые Ванцзи откуда-то приобрёл. Сичэнь ловит взгляд брата и ждёт.
— Сюнчжан, — наконец слышится от Ванцзи.
Он выглядит усталым. И звучит настороженно. Сичэнь знает, что не может схватить младшего брата в свои объятия, потому что Ванцзи не позволил бы этому случиться. Даже когда они были ещё детьми и он не мог уложить Ванцзи в постель и заставить спать. Во-первых, это оставит Сичэня ответственным за маленького мальчика, а он уже руководит войной.
— Тебя не было на встрече сегодня днём.
Ванцзи опускает взгляд и сглатывает.
— Я передал сообщение.
Итак, это должен был быть один из тех разговоров.
— Тебе известно, что этого недостаточно, — говорит Сичэнь, немного давя на чувство приличия, внушённое его брату. — Я понимаю, что сейчас трудное время...
— Ты?
Быть прерванным — неожиданно. Каменный взгляд Ванцзи — ещё больше. Он понятия не имеет, что он сделал, чтобы заслужить такой ответ.
— Нет, — признаёт он. — Не совсем. Но, Ванцзи, я не могу изменить того факта, что мы находимся в состоянии войны. От нас ждут определённых вещей, независимо от изменений в нашей жизни.
Губы Ванцзи изгибаются, показывая скрытые эмоции, которые он не может передать. Когда он говорит, его голос звучит горько:
— Я прекрасно понимаю, что значит быть в состоянии войны. Я прекрасно понимаю, чего от меня ждут.
Сичэнь молча ждёт, пока его брат прорабатывает всё, что заставляет его сохранять это выражение лица. Жаль, что ему не предложили чаю, это признак того, насколько далеко от своего привычного распорядка дня отброшен его брат. Обычно аккуратное пространство вокруг них заполнено предметами для ребёнка, и Ванцзи впустил в палатку незамужнюю, не состоящую в родстве с ним женщину без присмотра. Брат борется. Сичэнь обеспокоен тем, что если он слишком быстро и слишком сильно надавит, его брат сломается.
— Что ты сказал дяде?
Ах. Конечно, Ванцзи хотел бы знать. Им обоим хорошо известно мнение дяди о ненадлежащем поведении и его разочарование тем, что несколько раз в жизни Ванцзи не вёл себя безупречно.
— Пока ничего, — говорит Сичэнь. Глядя на него снизу вверх, Ванцзи начинает разговор о том, ради чего он сюда пришёл. — Я предпочитаю быть более проинформированным, прежде чем сообщать ему. У него будут вопросы, Ванцзи. У меня есть вопросы. В какой-то момент ты будешь вынужден ответить на них.
Ванцзи сглатывает.
— Он не отнимет у меня а-Юаня.
Это больно. Что его брат допустил даже… Это больно.
— В чём вина дяди? Что заставляет тебя думать, будто он заберёт твоего ребёнка? Что я позволю этому произойти, даже если он попытается?
Что-то тёмное и потерянное появляется в глубине глаз Ванцзи. Сичэнь внезапно обнаруживает, что не хочет знать ответ на эти вопросы. Ещё одну ночь, он позволит себе. Ещё одну ночь, не зная, что ещё скрывает от него его брат.
— Завтра ты будешь на утреннем собрании, — говорит он Ванцзи, и теперь он Цзэу-Цзюнь, а не Сичэнь. — Ты не возьмёшь а-Юаня. После ты присядешь со мной и всё это объяснишь. Мне нужно знать, с чем нужно иметь дело. Ты понимаешь, Ванцзи?
После этого он не остаётся надолго. А-Юань подходит, чтобы обнять его на прощание, и Сичэнь делает вид, будто не видит, как дёргается одна из рук Ванцзи, как будто он хочет утащить сына подальше от брата. «Завтра», — твёрдо говорит он себе. «Завтра мы это обсудим».
Он идёт обратно в свою палатку с привычной грацией, делая вид, что не замечает группу одетых в белые одежды фигур, тихо разговаривающих друг с другом и наблюдающих за ним.
***
А-Юань снова спит. Ванцзи думает, что ему должно быть приятно, раз его сын так хочет отдохнуть в нужное время, но а-Юань провёл большую часть дня в полудрёме. Что, если это признак того, что что-то не так?
Он и сам нервничает, встревожен, насторожен и не уверен, но дева Цзян уже проверила а-Юаня и не обнаружила ничего тревожного, так что ему не следует идти искать целителя прямо сейчас. Скорее всего, это собственное эмоциональное состояние Ванцзи, заставляющее его видеть то, чего нет. А-Юань сейчас в более юном теле. Он вспоминает, как слышал что-то об очень маленьких детях, которым нужно больше спать. Это не значит, что его сын болен.
К завтрашнему дню Ванцзи нужно быть более спокойным. Ему следует помедитировать, пока его ум не успокоится, а затем самому искать сон.
Это многослойное, перекрывающееся чувство, возникшее сегодняшним утром, в течение дня угасло. Когда Ванцзи встаёт на колени и снова смотрит, как его сын спит, ощущение настолько сильное, что он не уверен, если бы Сичэнь вернулся и настоял на его допросе сейчас, что даже смог бы сказать своему брату, кто он такой.
Ему пятнадцать, и он одиноко живёт в самосовершенствовании.
Ему восемнадцать, и он сражается на войне.
Ему двадцать, и он смотрит, как любовь всей его жизни погружается во тьму.
Он нестареющий, бессмысленный и лежащий под собственными ранами, потому что узнал, что жизнь не так проста, как утверждал его дядя.
А теперь ему снова восемнадцать, он отец и у него нет объяснения, которое имеет смысл. Он не знает, почему снова здесь, и, конечно же, не знает, почему с ним появился а-Юань.
Он никогда не лгал, хотя ценит свои ограниченные ответы, которые позволили лжи сформироваться. Но что он может сказать своему брату? Ему следует что-то придумать, потому что Ванцзи совершенно уверен, что не хочет никому рассказывать в этом лагере, что мать его сына была Вэнь.
