***
Вэй Усянь смотрит, как спит а-Юань. Как ребёнок не проснулся, он не знает, но, по крайней мере, бедному мальчику не пришлось видеть своего отца в таком состоянии. Лань Чжань был почти безжизненным в руках Вэй Усяня. Второй раз менее чем за день он был пугающе, неестественно безжизненным, когда Вэй Усянь держал его. — А-Сянь? — шицзе кажется обеспокоенной. — Я знаю, что тебя это расстраивает, но за вторым молодым господином Ланем хорошо ухаживают. Цзян Чэн ушёл, чтобы накричать на учеников или что-то в этом роде, поэтому он не так сильно старается отмахнуться от её комментариев. Он действительно мягко улыбается. — Я знаю, шицзе. Я знаю. Конечно, орден Гусу Лань захочет, чтобы их Второй Нефрит получил наилучший уход. Бьюсь об заклад, если они позволят царапине остаться на его красивой коже, Лань Цижэнь разозлится. А-Юань издаёт шум и ёрзает во сне, и Вэй Усянь видит, как появляется рука шицзе и гладит его по лбу, успокаивая и снова усыпляя. Он сам гладил бы а-Юаня по волосам, но старался не показывать, что состояние его запястья совсем не улучшилось. Позже, когда у него будет время для себя, он перевяжет его потуже, чтобы всё ещё мочь им пользоваться, но пока он держит его неподвижным. — Я просто ничего из этого не понимаю, — признаётся он. — Не уверена, что я действительно что-то поняла с тех пор, как мы потеряли свой дом, — признаётся шицзе мягким, едва слышным тоном. После этого они больше не разговаривают, пока сидят рядом с а-Юанем, до того времени, как он не просыпается; затем шицзе уходит, чтобы найти Цзян Чэна и вернуть его, чтобы они могли поесть вместе, пока Вэй Усянь усаживает маленького мальчика за стол и обещает ему, что они будут играть с Кроликом после еды; его мысли всё ещё занимает эта ситуация. Он думает обо всех старых несомненных фактах, которые ушли в прошлое, обо всех пересечённых границах и о многих способах, которыми люди всё ещё отвергают то, что они считают невозможным. Он думает о вещах, которые им сказали Лань Чжань и а-Юань, о вещах, которые не укладываются в чёткую картину. По крайней мере, они не будут этого делать, когда все так настаивают на том, какой должна быть часть этой картины. — А-Юань, — спрашивает он, улыбаясь мальчику так тепло, как только может, — можно я задам тебе и Кролику несколько вопросов? А-Юань кивает и кладёт Кролика на стол, направив его резное лицо в сторону Вэй Усяня. — Я хорошо разбираюсь в вопросах, — говорит а-Юань. — Учитель Шэнь говорит, что я второй в классе. — Ах, даже так? — Вэй Усянь не спрашивает, чем двухлетний ребенок занимается в учебном зале или где этот зал находится или находился. Пока нет. — Что ж, мне очень приятно это слышать! Очень важно уметь отвечать на вопросы. Почти так же важно, как и задавать их. Кролик лучший в своём классе? Нос а-Юаня морщится, когда он хихикает. Вэй Усянь хочет украсть его. — Сянь-гэгэ, это глупо! Кролики не ходят на занятия. — Нет? — Вэй Усянь склоняет голову набок и делает вид, что сбит с толку. — Тогда куда деваются кролики, когда маленький а-Юань на занятиях? — Луг, — сказано так, как если бы ответ был чем-то универсальным, как будто каждый в мире знает об этом конкретном лугу. — Но иногда а-Юань может навещать их. Вэй Усянь наклоняется и постукивает пальцем по этому симпатичному носику, прищурившись, в одной из своих самых больших улыбок. «Это игра»,думает он. Пусть а-Юань думает, что это просто глупый взрослый, играющий в глупую игру. Не стоит расстраивать мальчика. — А где этот кроличий луг, на котором иногда бывает а-Юань? Может ли Сянь-гэгэ тоже его посетить? — Это секрет, — шепчет а-Юань, ухмыляясь. — Только дядя и отец знают. Кивнув, Вэй Усянь производит лучшее впечатление человека, получающего мудрость. — Ах, понятно, понятно. Значит, это очень важный секрет. Как мне повезло, что рядом со мной сидит хранитель этой тайны, иначе я бы даже не узнал о кроликах. На какое-то время он позволяет отдалиться от этого вопроса, вместо этого спрашивая, нравится ли Кролику жить в палатке, а не на лугу и другие подобные вещи. Когда их извилистый разговор снова приходит к тому, что луг является секретным, он становится немного смелее, настаивая на деталях. — Знать такой важный секрет — большая ответственность, — говорит он. — Молодой человек должен быть очень надёжным, чтобы ему раскрыли такую тайну. Мне не рассказывали столь важный секрет, пока мне не исполнилось восемь лет. — Восемь — это так много! — а-Юань звучит так, будто восемь — это почти смерть от старости, но продолжает до того, как Вэй Усянь успевает возразить: — Дядя водил меня посмотреть на кроликов, когда мне было четыре года. Вэй Усянь задыхается и много размышляет о том, насколько ответственным должен быть а-Юань, особенно по сравнению с маленьким Сянь-гэгэ, пока мальчик снова не хихикает. — Но теперь ты должен быть ещё более ответственным! — говорит Вэй Усянь. — А-Юань такой большой мальчик. Почти такого же роста, как я! Сколько тебе лет? И а-Юань улыбается ему из своего крошечного тела и подтверждает мучительное подозрение, гудящее в голове Вэй Усяня: — Шесть, — говорит он гордый и счастливый. — Я почти взрослый!***
Сичэнь берёт письмо дяди с собой, засунув в рукав. Он, конечно, должен быть организованным и сосредоточенным, но он не может заставить себя прочитать его, пока не встретится с другими главами, и не может заставить себя полностью отказаться от него. Поэтому он носит его с собой, какой бы ни была реакция его старших на внезапного ребёнка Ванцзи и на его внезапную болезнь. Минцзюэ-гэ кивает в знак приветствия, как только Сичэнь входит внутрь, открывая рот только для того, чтобы снова закрыть его и нахмуриться. — Появилась новая проблема? — спрашивает Сичэнь. — Ты ещё не спал? — спрашивает требовательно Минцзюэ. — Ты бы не послал кого-то, только чтобы найти меня и привести сюда, чтобы ты имел возможность спросить об этом, — указывает Сичэнь, подходя к столу и глядя на карту. — Молодой господин Вэй сказал мне, что перевал освобождён. Не то чтобы кому-то было приятно обсуждать это в рамках того же разговора, в котором они делились подробностями о Ванцзи и его сыне, но все присутствующие знали, что успех войны зависит не только от отчётов, но и от реальных боевых действий. В некотором смысле было почти приятно думать о враге, а не об ухудшении состояния брата. Минцзюэ хмыкает и смотрит на карту. — Хорошо. По крайней мере, это так. Остальные скоро будут здесь. Как только всё будет сделано, пойди немного поспи, а то отключишься. При этом в груди Сичэня бурлит горячее раздражение. Суровая забота Минцзюэ ему дорога, но он наверняка знает, что Сичэнь не может просто вздремнуть, когда захочет. Хотя его глаза действительно кажутся болезненными, в висках пульсирует, и всё его тело ощущается так, как будто его тянут вниз. Может быть, будет полезен короткий сон или короткая медитация. Следующим прибывает Цзян Ваньинь, напряжение, которое он несёт с собой повсюду, немного более очевидно, чем обычно. Он не упоминает о событиях в палатке молодого господина Вэя, но то, что он не смотрит на Сичэня, говорит об этом. — А-Юань проснулся, — сообщает картам Цзян Ваньинь. — Шицзе собирается накормить его, прежде чем привести к вам. — Благодарю, глава ордена Цзян, — говорит Сичэнь. Цзян Ваньинь выглядел взволнованным при виде сопровождающего благодарность поклона, и напряжение от него немного ускользнуло. Он думал, что Сичэнь будет недоволен? Молодого главу ордена трудно читать, потому что все его эмоции нарисованы крупными мазками по всей его фигуре. Сичэнь начинает думать, что все они в масках. Чувствуя, как Минцзюэ переводит взгляд с одного на другого, Сичэнь объясняет: — Ванцзи проснулся и направился к палатке юного господина Вэя. Дева Цзян осталась там присмотреть за а-Юанем. Мы подумали, что лучше позволить а-Юаню вернуться позже. Его дорогой друг будет знать, что за короткими предложениями скрывается большее, но он также будет знать, что Сичэнь не хочет обсуждать это сейчас, лучше наедине, когда Минцзюэ сможет дать совет со своей точки зрения, которая не имеет связи с этой войной. Цзинь Цзысюань на этот раз приходит без кузена. Маленькая яркая точка в этот непонятный и болезненный день. — Глава ордена Цзян, — начинает Цзинь Цзысюань, он напряжён, а слова прерываются, — я надеюсь, дева Цзян здорова. Брови Цзян Ваньиня сгибаются, разглаживаются, снова сгибаются. Сичэнь не винит его. Вряд ли это ожидаемое внимание после инцидента с супом, инцидента, настолько нарушившего гармонию в лагере, что Сичэнь знал об этом ещё до того, как Ванцзи выразил своё недовольство манерами Цзинь Цзысюаня краткими, осуждающими словами. Для Цзинь Цзысюаня было бы правильнее игнорировать существование девы Цзян. — Моя сестра здорова, молодой господин Цзинь, — успокаивает Цзян Ваньинь, хотя он выглядит так, будто не совсем верит, что это происходит. По сравнению со всем остальным, что произошло за последние несколько дней, это банально и несущественно, и Сичэнь внезапно обнаруживает, что ему хочется смеяться. Это просто… так… так мелочно. Не то горе и смущение, которые испытает дева Цзян, а то, как эти двое молодых людей прикрывают свои взаимодействия хрупкой формальностью, как они так хорошо осведомлены о статусе, репутации и чести ордена, что становятся пародиями на то, кем они хотят быть. — Цзэу-цзюнь, вас что-то рассмешило? Момент его веселья превращается в ничто, вызывая головокружение и лёгкое недомогание. Вернувшись обратно в настоящее, Сичэнь понимает, что все смотрят на него, Цзинь Цзысюань явно ожидает какой-то реакции. Минцзюэ выглядит обеспокоенным. — Ах. Нет. Мои извинения. Он не может придумать разумного объяснения того выражения или звука, которые он мог издать. Необходимость заставляла его функционировать всё утро, но теперь Минцзюэ заставил его обратить внимание на своё состояние, истощение трудно игнорировать: весь его разум кажется наполненным и пустым одновременно. — Давайте продолжим, — говорит Минцзюэ, задерживая взгляд на Сичэне. — Конечно, — говорит Сичэнь, радостный избежать лишнего внимания. — Поступала ли новая информация? Была. Отряд Вэней, ранее направлявшийся в другое место, изменил направление и приближается к лагерю с юга. Их ожидают до следующего рассвета с их нынешним темпом. — Мы уже заблокированы на востоке и западе, — говорит Цзян Ваньинь. — Они хотят заставить нас двинуться дальше? Вполне вероятно. Попасть в ловушку между более крупными силами на юге и стратегически размещёнными силами на перевале было бы кровавой расправой. Даже с очищенным проходом перемещение всех в безопасное место может занять слишком много времени. — Можем ли мы воспользоваться перевалом? — спрашивает Цзинь Цзысюань, и они переходят к обсуждению потенциальных планов, начиная с быстро достигнутого соглашения о том, что лагерь должен быть уничтожен немедленно. Получив приказ начать этот процесс, Сичэнь изо всех сил старается оставаться ясным и продуктивным, несмотря на туман в своём разуме, и старается не смотреть туда, где его брат должен стоять рядом с ним. Письмо от дяди кажется ему тяжёлым грузом в рукаве, но он может сосредоточиться только на одном сражении за раз.***
Лань Дунмэй принимает приказы настолько спокойно, насколько это возможно. Другим старшим целителям придётся выполнять некоторые из её обязанностей, о чём она сожалеет, но с этим ничего не поделать. Глава ордена Лань чётко расставил приоритеты. — Будьте осторожны, когда поднимаете его, — напоминает она своим помощникам. Она знает, что суетится, но если иглы выпадут, а Ханьгуан-цзюнь проснётся и обнаружит, что лагерь охвачен суматохой, она боится представить, как он отреагирует. Как бы то ни было, она хотела подождать подольше, прежде чем переключить внимание на иглы, но, как только обстоятельства заставят её, будет более вредно снова сменить курс лечения. Во всяком случае, его ядру не стало хуже. Целители, которым поручено перенести Ханьгуан-цзюня с его кровати в повозку, не протестуют, хотя это, по меньшей мере, третий раз, когда она предупреждает их, и все они имеют опыт в перемещении пациентов. Она собирается заставить их действовать, но её останавливает беспорядок за пределами палатки. Хотя она подозревает, что им прикажут отвезти экипаж в Облачные Глубины своими силами, она не может быть уверена. Ханьгуан-цзюнь может какое-то время находиться в неподвижной повозке, прежде чем для неё поступят чёткие приказы, а это значит, что нет смысла рисковать его перемещением в спешке. — Я посмотрю, что случилось, — говорит она своим помощникам. За пределами палатки её приветствует Вэй Усянь, держащий возбуждённого а-Юаня, который машет ей деревянной игрушкой. — Господин Вэй, — говорит она, поправляя позу, чтобы заблокировать путь внутрь, — глава ордена Лань сказал, что а-Юаня нужно доставить прямо к нему. Мальчику действительно не стоит сейчас видеть своего отца. Как только Ханьгуан-цзюнь будет устроен в повозке и она будет удовлетворена, а-Юаню скажут, что его отец спит. Она позаботится о том, чтобы мальчик лично увидел своего отца, чтобы не сильно огорчаться. — Но, целительница, э-э-э, Дунмэй? — он ненадолго останавливается, видит, как она кивает, и устремляется дальше. — Целительница Дунмэй, вы сами это сказали. Мы должны исследовать все направления! И вам действительно стоит прислушаться к тому, что скажет а-Юань. Скрестив руки на груди, Лань Дунмэй колеблется между пристальным взглядом на этого странного друга Ханьгуан-цзюня и добротой к сыну своего пациента. Доброта побеждает. — Очень хорошо. Что ты хочешь сказать, а-Юань? Вэй Усянь немного подпрыгивает, глядя на а-Юаня, как будто ожидая восхитительного угощения. А-Юань кажется достаточно счастливым, чтобы его подбрасывали вместе с собой. — А теперь давай, а-Юань. Расскажи милой целительнице то же, что и мне, а? А-Юань кивает и говорит громче, чем необходимо из-за расстояния между ними: — Мне шесть лет. Это всё? У неё есть тяжелобольной человек, которого нужно поддерживать в стабильном состоянии на фоне военного лагеря, которого надо перевозить, и ей нужно услышать, сколько лет ребёнку? Вэй Усянь выжидающе смотрит на неё. Она смотрит в ответ, слегка раздражённая тем, что этот эксцентричный человек выбрал её, чтобы показать своё приподнятое настроение. Как их Ханьгуан-цзюнь так уважает юношу, что одной мысли о его смерти было достаточно, чтобы потребовалось успокоительное, она понятия не имеет. Несмотря на свой юный возраст, их второй молодой господин всегда был сдержанным и серьёзным, поэтому видеть его таким увлечённым… Подождите. — Шесть? В смысле ты родился шесть лет назад? Вэй Усянь кивает и снова подпрыгивает на цыпочках. А-Юань усмехается. — А теперь скажите мне, целительница Дунмэй, — говорит Вэй Усянь, — вы действительно думаете, что Лань Чжаню удалось зачать ребёнка, когда он сам был ещё ребёнком? Она думает, но не говорит, что и сейчас они чуть больше, чем дети, эти молодые люди, бросающие свои жизни о скалы амбиций Вэнь Жоханя. Тем не менее она понимает его точку зрения. Она хочет спросить, уверен ли он. Дети могут запутаться, особенно после тяжёлых периодов в жизни. Однако она редко встречает ребёнка, который не слишком заботится о своём возрасте. — Прежде чем вы придумаете причину для этого, — продолжает Вэй Усянь, — мы с а-Юанем говорили и о других вещах. Таких, как кролики, которых Ханьгуан-цзюнь держит на лугу, и любимая еда Цзэу-цзюня, и его занятия с учителем Шэнем. Глава ордена Лань и Ханьгуан-цзюнь проводили время с а-Юанем с тех пор, как он прибыл в лагерь. Возможно, они просто пытались рассказать ему подробности о его новом доме. Но единственный Шэнь, которого она знает в Облачных Глубинах, — это младший ученик, который ещё учится, чтобы стать учителем для младших учеников. Она не может понять, почему кто-то из Нефритов упомянул его. — Вы не можете серьёзно предлагать… Она даже не может этого сказать. Это просто смешно. Если бы Лань Цижэнь услышал это, он пришёл бы в ярость от таких причудливых и расточительных мыслей. Но Вэй Усянь улыбается ей, выглядя слегка маниакально, и кивает. — Путешествие во времени, — говорит он. И, что ж, у неё есть время до того, как им непременно придётся передать Ханьгуан-цзюня. Судя по тому, что происходит вокруг них, пройдёт добрый час, прежде чем они начнут движение, в каком бы направлении их ни отправил глава ордена Гусу Лань. — Зачем вы преподнесли это мне? — она спрашивает. Вэй Усянь скривился и надулся. — Ах, хорошо. Понимаете, я хотел поговорить не столько с вами, — говорит он. — Не то чтобы вы, конечно, не уважаемая и почтенная целительница! И я уверен, что влияние путешествий во времени на золотое ядро нужно принимать во внимание, но… — Господин Вэй, — говорит Лань Дунмэй, нарушая правило, запрещающее перебивать, потому что всегда казалось, что нужно принять во внимание совет, а не попасться в ловушку, — если вы не хотите говорить со мной, зачем вы здесь? Нельзя разговаривать с Ханьгуан-цзюнем, потому что, как вы знаете, что ему определённо нужнее сон. У него, по крайней мере, хватило приличия выглядеть смущённым. — Гм, да, я знаю. Но, что ж… — улыбка, которая появляется на его лице, завораживает. Какая бы она ни была «почтенная», она может это признать. — Я надеялся, что вы его разбудите. Я действительно думаю, что нам с Лань Чжанем нужно поговорить.