Воротничок, повязанный белой лентой

      У Шина не было каких-то особенных невероятных черт, за которые его можно было считать жемчужиной монаршего эскорта. У него не было необыкновенно длинных шелковых волос, не было экстравагантной внешности, не было особенно темного цвета кожи или рисунков на теле, не было в нем особенных умений и талантов.       Король хотел выкинуть Су Хёка сразу после первого раза, сорвав наливное яблочко, откусить от него, а потом швырнуть под ноги, не глядя. Но Шин был очень приятным юношей. «Удобный» - решит для себя Король. Ягодица Су Хёка идеально умещалась в его большую ладонь, рука удобно ложилась на пояс, так что тело любовника безвольно-податливо прислонялось к Королю всеми своими соблазнительными изгибами, кожа была в меру сухой и в меру влажной, узкая мягкая шейка хорошо ложилась в руку, пальцы удобно сжимали подбородок и скулы, на вкус Шин был приятным. Если хорошенько растянуть Шина, он был очень вместительным и податливым, мягким. Стоя на коленях, он без усилий насаживался на член Короля и толкался, то садясь, то резко подскакивая. Он принимал его в себя до конца, не щадя себя, не халтуря. Юноша часто плакал, когда делал это, но очень тихо, так что, не глядя ему в лицо, нельзя было сказать, плакал ли Су Хёк или отстранённо смотрел в потолок.       Шина хотелось лапать, щупать, трогать, щекотать и сжимать, изучая его боязливо сжимавшееся тело, казалось, не потерявшее невинности после интима. Шин так же нервически бегал глазками, так же поджимал губки, вжимая голову в плечи, и, смущаясь, очень неуместно закрывал свой маленький вялый член обеими ладошками. Короля умиляла эта неиспорченность и обычность.       Король прижимался сзади, водя ладонями по внутренней стороне бёдер Су Хёка, спина которого выдавала предельную напряженность и неготовность. Шин дрожал. Король настойчиво трогал его за ляшки, ягодицы и живот, обминая мягкое тело, лишённое всякого рельефа, а потом внезапно стал его щекотать, еле касаясь чувствительной нежной кожи и перебитая пальцами. Юноша дёрнулся и стал посмеиваться, ужом выкручиваясь из навязчивых рук. Он сдавленно хохотал и поскуливал, когда до него дотрагивались в особенно нежных чувствительных местах, в боках и на животе. Су Хёк сложился пополам и стал закрывать себя руками, взвизгивая и тихо посмеиваясь. Король и сам улыбался. У Шина слезинка текла по щеке, и Король не удержался, смахнул её ладонью, размазывая влажную дорожку аж до уха.       - Пока улыбаешься, ты нравишься мне больше, - сказал мужчина прямо и потрепал любовника по макушке за волосы.       Су Хёк стыдливо просил прощения, все ещё подёргиваясь, когда до его тела касались крупные складки одеяла или простыни. Шин отдышался.       - Как скажете, Ваше величество. Я буду стараться, - с этими словами Шин поднял голову и утёр выступившие слёзки обратной стороной рукава. Король брался щекотать Су Хёка каждый раз перед тем, когда юноша оказывался на грани истерики.       Король звал к себе Су Хёка через день, и это ужасно выматывало юношу.       - Шин Су Хёк, - официозным тоном звал его королевский надсмотрщик, ответственный за своевременную подачу и готовность эскортников, и Шин каждый раз в ужасе вздрагивал, когда слышал своё имя. Ему становилось страшно от одной мысли, что скоро придётся пережить этот кошмар ещё раз. Су Хёк со стыдом и предвкушением неминуемой пытки десятки раз на дню представлял, как член Короля наливается тяжестью и становится более крупным, жилистым, угрожающим, Шин вспоминал его похотливые взгляды и жадные лобзания, переходящие в горизонтальное положение, и не мог отделаться от тошнотворного чувства каждый раз, когда мышечной памятью ощущал мокрые затяжные поцелуи, невыносимо глубокие и противные. Каждый раз Су Хёка передёргивало.       Надсмотрщик забрал юношу снова, у него самого ужасно сжималось сердце каждый раз, когда он видел Шина. Су Хёк был измотанным, подавленным, разбитым. Он плохо спал, подолгу отказывался от еды, даже от той, которую очень любил раньше, стал очень замкнутым и ото всех бегал. Библиотека стала самым посещаемым им местом, самым безопасным и любимым, потому что надсмотрщик никогда его там не трогал.       Снова несколько часов Су Хёк сжимал в кулаках простынь до белёсых костяшек на пальцах, путался пальцами в густоте длинных золотых волос, руки у него дрожали от напряжения, жаром обжигало щёки. Снова его целовали в упрямо сжатые губы, грубо хватая за волосы и отстраняя его лицо, когда он наскучивает. Снова Король запускал руку между их телами и крепко сжимал и разжимал маленький мягкий член Шина, поджавшийся и обмякший, как от холода. Рука, сжимающая член, сдавливала его жёстче и грубо до предела оттянула крайнюю плоть к самому кончику, теребя её из стороны в сторону. Каждый раз когда Су Хёк отходил помочится и брал член в свою руку, он с отвращением вспоминал прикосновения старика и сжимался от отвращения. После этого Шин стал писать сидя, по-девчачьи, так что юноши в эскорте пару раз дразнили его по этому поводу.       Явное превосходство в силе и росте во время интима пугало гораздо больше, чем пропасть в статусе. Шин паниковал, когда чувствовал на себе сильные грубые руки, из объятий которых при всем желании невозможно было выпутаться, он вздрагивал от особенно настойчивых прикосновений, чувствуя свою слабость и жалкость. В такие моменты Су Хёк ощущал себя действительно вещью, чём-то сродни нижнему белью, носовому платку или покрывалу. Его брали, как гребень, когда нужно причесаться, а после бросали обратно на полку.       Шин смотрел на Короля из-под полуопущенных ресниц, по-слепому щурясь, голышом сидя на трельяже и свешивая ноги так, чтобы не касаться холодного металла ручек на ящиках. Он был напряжен, как сжатая пружина, и глубоко и ровно дышал, мужчина, набросив на себя пуховое одеяло, посапывал. На правом боку он всегда ужасно храпел, это мешало Су Хёку спать.       После того как юноша вышел из королевских повоев, до дна выпитый, растрёпанный, уставший, стражник позвал надсмотрщика. Он довёл шатающегося Шина до общественной спальни эскортников, постоянно спрашивая о его самочувствии и состоянии. Су Хёк выглядел очень бледным, у него появились тёмные круги под глазами, посинела кожа. Это бы очень не понравилось Его величеству.       Шин, засыпая в своей кровати, из уличной одежды не переодевался. Раньше он спал в одних шортах, потому что их корпус хорошо отапливался даже зимой, но после того как юноша перестал носить белую ленту вокруг воротничка, Су Хёк не мог больше засыпать без одежды. Каждый раз когда грубые сатиновые простыни касались его живота на задравшейся рубашке или бока, Шина бросало в дрожь, он часто просыпался от этого. Сегодня Су Хёк особенно долго не мог уснуть. Он ворочился под одеялом, не находя удобной позы, шумно вздыхал, за что получил кулаком в плечо от девушки на соседней койке, а потом решил, что сегодняшняя ночь прошла мимо него окончательно и пошёл смотреть в окно. Шин подлез под тяжёлую бархатную штору, почти прислоняясь лицом к стеклу, и замер. Он застал момент, когда слуги зажгли в малом саду свет. Стояла зима, рассветало очень поздно, так что когда в парковой черноте начинали поодиночке загораться скудные огоньки, обозначавшие силуэты заснеженных шапочками укрытых цветов, Су Хёк понял, что скоро можно будет пойти на завтрак.       - Тебя снова сегодня позвали? – услышал Шин тихий шёпоток раньше, чем почувствовал шевеление тяжёлой шторы, лежащей у него на плечах и спине, и вздрогнул. Он резко повернул голову на звук и сощурился, в полутьме без очков плохо разбирая силуэты. Су Хёк так спешил уйти из королевских покоев, что оставил очки на трельяже.       - Угу, - Шин кивнул и подвинулся. Девушка зашла к нему за штору и зябко обхватила живот ручками, обнимая себя за бока. У окна было холодно. Она стояла в одних только коротёхоньких расстёгнутых шортиках и распахнутой кашемировой накидке, открывавшей её грудь.       - Не грусти. Мы тут все такие. Каждый через это проходил, и ты справишься, - поддержала она его неловко и по-товарищески пихнула кулачком в бок. В её глазах читалось искреннее ободрение. Шин улыбнулся и подставил ладонь под бок, чтобы в следующий раз, когда бы она захотела так сделать, он поймал её руку.       - Я знаю. А тебя? Король часто тебя видит? – спросил Су Хёк с какой-то тоской. Сколько он себя помнил, она часто ускользала из внимания правителя.       Девушка пожала плечами.       - В прошлом месяце я приходила в «цвет» вместе с танцовщицами, но он ко мне не притронулся, так что это не считается. А так ещё раз по осени было.       Шин горько улыбнулся. Его расстраивало, когда он слышал о чужом везении, которое ускользнуло от него пару месяцев назад.       - Через день, Леля, через день. Всегда. Постоянно. Я так больше не могу… - Су Хёк увидел, как девушка жалась от холода, и сам почувствовал, как ему захолодело.       - Сейчас Король с тобой наиграется и забросит. Будь уверен.       - Скорее бы уже.       - Ты… - девушка приложила ладонь к раскрытым губам, - или, - положила руку на бедро. Шин хлопнул ладонью по ляшке и отвернулся, чтобы разглядеть силуэты-призраки слуг, спозаранку вышедших почистить дорожки от снега. Ему стало неловко смотреть эскортнице в глаза.       - А ты? – спросил он для поддержания разговора больше, чем для интереса. Девушка похлопала себя по лобку, Шин понимающе кивнул.       - Больно? – спросила она участливо и Су Хёк долго не отвечал, напрягаясь и не зная, как ответить, чтобы не выглядеть жалко. Да и какое ей в общем-то дело?       - Я же не просто так спрашиваю, - продолжила девушка после неловкого молчания, - у меня так вообще в первый раз промежность порвалась, наживую зашивали.       Шин повернул к ней голову и оглядел с головы до пояса, сколько хватало глаз. Она не выглядела смущённой.       - А это где? – уточнил Су Хёк нерешительно, плохо представляя себе этот орган и его место на женском теле.       - Это тонкая полоска кожи между… - она хлопнула себя по животу и по копчику, и Су Хёк заметно изменился в лице, съёжившись.       - Больно? – спросил он так же, как и она его, угадывая что-то нелепое в своём вопросе, Леля коротко кивнула.       - У меня мазь осталась хорошая, мне её лекарь оставил ещё в позатом месяце, но у меня аллергия на неё. Я вообще аллергик. Возьми её. Будет меньше жечь.       Су Хёк скромно кивал, пока девушка рассказывала, как её наносить и как часто это делать, а утром обещала достать её из ящика под своей койкой, чтобы не перебудить соседей.       - Меня Глаз в тёплые сидячие ванночки сажал. Мне кажется, они не помогают, - пожаловался Шин в ответ, когда Леля заговорила о спазмах во влагалище и ухищрениях, которые надсмотрщик рекомендовал ей. Глаз и надсмотрщик это был одним и тем же человеком, по-разному обозначаемом в коллективе эскортников. Они говорили об интиме и сетовали на то, как ужасно в постели Король обращается со своими любовниками.       - Погоди, ты признаешься старику, что тебе больно, а потом удивляешься, что он тебя постоянно дёргает к себе? Ну ты и наи~вный… - заметила она, укоризненно покачивая головой, выхватив несколько фраз из признания Су Хёка. Шина это укололо. Но ради хорошей заживляющей мази он готов был потерпеть некоторую Лелину прямолинейность и грубость, - читал сказку: «… Братец Лис, только не бросай меня в этот терновый куст…», знаешь, куда Братец Лис бросил Братца Кролика? М?       Девушка посмотрела на Шина с напускной строгостью.       - В терновый куст, - на выдохе с сожалением отозвался Су Хёк.       - Вот-вот. Так что когда ты перестанешь распускать сопли и визжать, как резаный, он потеряет к тебе интерес. Вот так и…       - Я не визжу, - огрызнулся Шин обидчиво. От их разговора он насупился и напряжённо смотрел за тем, как двое слуг идут друг к другу навстречу, раскидывая снег и формируя из него убористые кучки. Су Хёк устроил в своей голове между ними негласное соревнование и в сердцах болел за того, который копал от куста к дереву.       - Ну я фигурально. Ты понял, - попробовала она загладить вину, положил Шину ладонь на плечо и потрепав его за накидку. Шин вздохнул.       Холодок пробежал по позвоночнику, когда Шин почувствовал, что Король надолго задержал на нем взгляд и уголком рта улыбнулся, выражая свою благосклонность. За этой улыбкой последовал знакомый жест раскрытой ладонью, который означал «иди ко мне». Шин сделал усилие, чтобы улыбнуться, подошёл к сидящему за обеденным столом Королю, встал перед ним на колени и стал ластиться к рукам, подставляя лицо и шею под жадные небрежные прикосновения.       Король вставлял Су Хёку в рот свои пальцы, трогал влажную слизистую внутреннюю сторону губ, подушечкой пальцев проводил по рельефному ряду розовых дёсен, принуждал вылизывать ему руки, целуя перстни, и Шин чувствовал, как камни бьются о его зубы, боялся, что ненароком обломит клык или передний. У Короля были солёные потные ладони с привкусом чего-то желчно-горького. Его величество смотрел на Су Хёка неотрывно, пристально, жадно, и под этим взглядом находиться было невыносимо. Шин считал, лучше уже член ему вылизывать, это было менее мерзко. Часто после таких практик парня тошнило или он сам искусственно вызывал рвоту, чтобы добиться ощущения чистоты, но сколько бы он ни мылся, как бы ни парился и как долго бы не сидел в купальне, он не мог избавиться от ощущения невидимой грязи, густой, липкой, покрывающей всё его тело снаружи и внутри.       Король взял Су Хёка за острый мальчишеский подбородок, посмотрел ему в глаза и взглядом показал, чтобы Шин опустился под стол и разместился ему между ног. Шин незаметно сглотнул, произнёс тихо: «Да, ваше величество» и юркнул под стол, так что под длинной бархатной скатертью его стало не видно. Король специально приказал стелить на стол такие широкие простыни, чтобы никто не видел со стороны, как его любовники выглядели во время «обеденного минета».       Шин легко умещался у Короля между ног, ожидая, когда Его величество похлопает по внутренней стороне бёдра, давая понять, чтобы Су Хёк начинал. Вот уже Король положил себе ладонь на пах и постучал пальцами по бедру, а после убрал руку обратно на стол, потянувшись за едой. Шин подтянулся лицом ближе к ширинке, стараясь макушкой не удариться о крышку стола, и в два движения быстро и мягко расстегнул штаны, осторожно вынимая из них рыхлое, привставшее достоинство короля, находившееся в толстом чехле из кожи. Его величество недавно посещал отхожее место, так что от его кожи и волос пахло застоявшейся кислой мочой. Шин опустил голову низко, так чтобы Король даже вскользь не увидел выражения его лица. Су Хёк ужасно брезговал. Для него всё что происходило перед глазами было во сто крат омерзительнее и невыносимее, чем анальный секс и грубая мастурбация. Минет он не переносил ужасно.       Юноша не стал медлить, помня, что долгое ожидание раздражало Короля, и с причмокиванием поцеловал его в самый кончик. Острым тоненьким язычком подлезая под крайнюю плоть на головке, он заставил мужчину шумно вздохнуть. Но трапезничать Его величество не перестал. Обеденные минеты были очень долгими, не рассчитанными на скорое яркое окончание, скорее они были затяжным фоновым удовольствием, для исполнения которого нужно было иметь много самообладания и усидчивости.       Но вот пара юрких и по-особенному смелых движений, и член, подёргиваясь, хорошо встал. Теперь это была полноценная эрекция. Шин удобно взял его в руку, направляя, сложил губы торбочкой и горячим дыханием опалил очертившуюся корону. В рот Су Хёк брал глубоко, но немного неловко. У Короля был недлинный, но очень толстый член, так что в маленький рот Шина он просто не помещался, но юноша старался открывать его как можно шире, чтобы ненароком не зацепить нежную кожу зубами. Когда в последний раз какой-то мальчик по неосторожности и неопытности прикусил королю член, ему вырвали все зубы и высекли. Скоро он умер от истощения.       Шин издавал громкие влажные звуки, смачно хлюпая и причмокивая. Это очень заводило Короля, так что он обычно сильнее возбуждался и раньше кончал. Шин брал глубоко и старательно, вжимаясь носом в голый живот и задерживая его член у себя в горле. Он мычал и слегка покашливал, чтобы вибрация горла прошлась по горячему чувствительному члену, и тут уже Король всхрапнул. Он схватил любовника и потянул за волосы, отстраняя от себя, и Шин тут же бросил член изо рта. Он вытер слюну с губ и подбородка манжетом и поднял глаза, чтобы разглядеть реакцию Его величества. Король прикрыл глаза, плотно сжав губы, и прерывисто дышал. Это был хороший знак. Шин дождался, когда Король позволит пригубить себя снова, и убрал руки на стол. Су Хёк старательно сосал, чувствуя подступающие рвотные позывы каждый раз, когда чужая головка упиралась ему в небо или в чувствительный язычок в глотке. Шин ничего не ел с самого утра, так что это был безопасный минет, но иногда парень чувствовал, что его натурально может вытошнить недавним завтраком прямо на королевское облачение. К счастью, такого стыда с ним ни разу не случилось.       Член пульсировал, подёргиваясь от напряжения. Су Хёк отстранился от него на несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Он вытаскивал изо рта светлые кучерявые лобковые волосы и незаметно отплёвывал их на пол, но Его величество несдержанно сгорбился, раскрытой ладонью нащупал край накидки юноши и потянул его на себя, заставляя Шина вернуться к минету. Королю натерпелось кончить. Парень шумно вдохнул, набирая полную грудь воздуха, и принялся обхаживать старого Короля снова. Он влажно целовал его член под уздечкой и в самую головку, остреньким юрким язычком забираясь в уретру и очерчивая выпуклую головку под короной, после глубоко взял в рот, смачно чавкая, и, чувствуя ладонь на затылке, позволил грубо трахнуть себя в горло.       Окончание пришлось вовнутрь. Су Хёк кашлянул, когда почувствовал, как сперма омерзительно-тягуче скатывалась вниз по горлу, и, широко открывая рот, вынул член. Он несколько раз сглотнул, набирая побольше слюны, чтобы не закашляться, и накрыл рот ладонью. Это было очень мерзкое чувство.       Но король любил держать член в тёплом лоне на языке до тех пор, пока тот совсем не обмякнет, так что Шину пришлось снова взять в рот, осторожно посасывая и переминая во рту чужое достоинство, держась одной рукой за стул, чтобы сохранить равновесие, другой себе за горло, чтобы предательский кашель не испортил нежное окончание. В такие моменты Шин больше всего боялся испортить Королю оргазм и быть высеченным плетьми на заднем дворе служебного корпуса. Но сегодня всё было спокойно. Его величество мягко гладил Су Хёка по макушке, потом стал трогать его щеки и подбородок, которые Шин послушно подставил под омерзительные ласки. Су Хёк стал целовать его обмякший член, боясь, что он ещё раз приподнимется и всё придётся сделать заново, но Король полулежал в кресле расслабленный и ленивый, сытый.       Сверху доносилось бряцание столового серебра о фарфор, правитель вернулся к обеду. Шин ещё некоторое время посидел у него в ногах, прижимаясь щекой к колену, как любил Король, а потом Его величество дал ему легкую пощечину, и так юноша понял, что пора садиться на своё обеденное место. Прополоскать горло ему нельзя было до конца обеда, так что вся еда была с солоновато-горьким привкусом мочи, спермы и чужого пота, а за щеками и на нёбе оставалась едва ощутимая склизкость, портившая вкус даже самых роскошных вяленых фазанов и вкуснейших сладостей.       Оказавшись в отхожей комнате, Шин умылся, прополоскал горло несколько раз холодной водой, почистил зубы с порошком, а когда понял, что и это ему не помогло, вставил два пальца в рот и вытошнил прекрасные яства королевского стола в медный таз, загнав его ногой под умывальник. Стало легче.       Но больнее и обиднее Шину было от того, что его не берегли и не щадили. Другие ребята попали в гарем по особенным специфическим внешним чертам: из-за цвета кожи, необычных глаз, аномальных волос или особенной атлетической комплекции, так что потеря одного такого человека была огромной невосполнимой утратой. Найти вторую такую же девушку, татуированную от ушей до пят, было практически невозможно, юноши-альбиноса с невероятным розоватым цветом глаз другого нет, взрослый мужчина с кукольной юношеской внешностью - огромное исключение. А что было у Су Хёка? Ничего. Он был удобным, его было не жалко разменять. Им пользовались без особенного случая, не приглашали в особенно-красивые покои, не баловали изысками и роскошью. Вместо этого Шину приходилось идти под локоть с надсмотрщиком от комнат прислуги до личной спальни короля и ночевать с ним, приходя после ужина и оставаясь до самого утреннего будуара. Это ужасно изматывало. Король спал, прижимая к себе маленькое хрупкое тело, как подушку или лишний ком одеяла, и бесстрастно мял его бока и спину, уже почти не гладил и не ласкал. Только иногда он проявлял одобрительные знаки внимания, редкие, скудные. А после грубо брал и, подминая под себя, так и засыпал. Су Хёк сначала не мог спать в чужих объятиях, до утра не смыкая глаз и напряжённо ожидая рассвета, но со временем он притерпелся и научился засыпать хотя бы ненадолго. После этого Шин всегда спал в одежде, иногда даже не разуваясь. Он не переносил никакой наготы и чувствовал себя уязвлённо-беззащитным даже в купальне и за закрытой дверью в отхожей комнате.       После того как Шин стал регулярно спать с Королём, он начал мучиться ужасными муторными снами, где ему очень натуралистично и правдоподобно ощущалось, как Король его безжалостно трахает, как у него не уходит эрекция, как Шин плачет и просит его пощадить, как ему не хватает воздуха от того, что лицо его снова зажимают подушкой. На самом деле лицом в свою подушку он юркнул во сне сам, а кажущиеся прикосновения рук – всего лишь шерстяное одеяло, касающееся кожи спящего тела. Су Хёк боялся просыпаться в темноте. Он боялся открыть глаза и увидеть слабые очертания полупрозрачного балдахина, ощутить под руками скользкие персиковые простыни и различить силуэт грузного тела, покрытого одеялом. Шин боялся очутиться там, и, проснувшись, с ужасом метался по постели, хватая покрывало, чтобы убедиться, что он все ещё в спальне для эскортников. Су Хёк бывало просыпался зарёванным, совсем не поспавшим, размазанным по кровати после дурных снов.       Однажды его поднял надсмотрщик, строго покачивающий головой. Шин не сразу понял, в чем дело. Он сел на постель, она была мокрой, стал щупать влажные простыни, спросонья не понимая, откуда столько сырости, а потом принюхался и со стыдом понял, что обмочился. Ему снилась очередная около эротическая бесовщина, которую он не сумел отличить от реальности, в своём последнем сне Король грубо дрочил ему и требовал «показать свою благодарность за ласку», так что в реальности это вышло для Шина боком. Парень от смущения закопался в одеяло, щеки у него горели. Все матрасы были подписаны тушью именами и фамилиями, так что каждый раз, когда Су Хёк бесконтрольно мочился ночью, наутро весь эскорт узнавал об этом. Надсмотрщик боялся, что такой конфуз произойдёт и в королевской спальне, но Шин почти не спал на персиковых простынях, так что хорошо контролировал себя в чужих покоях.       В представлении Шина было так, что по-настоящему любимые ребята подвергались наказанию (сексу) очень редко, к подарков им дарили, как всем, если не больше. Су Хёку не хватало опыта и критического мышления, чтобы понять, что любимый мальчик его величества - он сам, тот, кого звали чаще всего, с кем не церемонились, кого всегда держали при себе. Однажды Шин увидел, что одному невзрачному мальчишке Его величество подарил красивый набор для письма, это было тяжёлое железное перо, комплект вощёной бумаги разных оттенков, тушь и цветные чернила. Юноша этот не умел прочитать даже собственного имени, ни о какой каллиграфии и речи не шло. Тогда Шин расплакался от обиды и зависти. Ему не нужен был этот набор, просто Су Хёка не покидало ощущение, что другим дают незаслуженно много, а его просто используют. Шин знал, что этого парня Король звал к себе за последние полгода всего пару раз, и то не лично, а вместе с другими ребятами, так что самому ему не приходилось особо утруждаться. Су Хёк не находил себе места и ужасно злился, потому что знал, что его пользуют несколько раз в неделю за просто так. Сколько он вытерпел - этому парнишке и не снилось! Подлая несправедливость! Шин даже хотел украсть и разбить филигранную хрустальную чернильницу и погнуть железное перо, но ему не хватило смелости. В следующий раз, будучи очень расстроенным и бессильным перед нахлынувшей грустью и слабостью, он признается Королю, что хочет персональных игрушек и подарков, как другим ребятам.       - Выдумал меня ревновать? Думаешь, я люблю кого-то больше, чем тебя? Чудной ты, - сказал Король с несвойственной для себя лаской. Его губ коснулась легкая полуулыбка. Су Хёк был таким сдержанным и отстранённым все время, в каждом интиме ощущалось принуждение и неохота, даже когда парень старательно улыбался и инициативно подмахивал, а тут Шин сам заволновался о благосклонности своего Короля и каких-то эмоциях. В просьбе о подарках не было меркантильного расчета, и мужчина видел эту детскую наивность и бескорыстность, чрезмерную скромность, не присущую большинству ребят в эскорте. Шин переживал за ощущение нужности и расстраивался, что его никак не хвалят и не выделяют. Это польстило старого короля, теша его самолюбие. Ревность в гареме – это что-то новое.       После этого разговора Его величество широким жестом позволил Шину входить в любые отделы королевской библиотеки, посещать игровую комнату в «покоях цветения» в любое время дня, и рекомендовал в следующий раз просто просить. Тогда к Су Хёку пришло понимание, что своё тело можно дорого и выгодно разменять на какие-то блага и привилегии, но в подростковом сознании эта мысль пока только оформилась, не обрастая никакой меркантильной проституированной конкретикой.       Но тем же вечером он пригласил к себе чрезмерно веснушчатую пятнистую девушку и очень нежно, ласково на глазах у Су Хёка трахнул её в кресле. Шин был разбит, когда увидел, как хорошо к ней относятся и из последних сил удерживал себя от того, чтобы не завыть от обиды. Пока его хлестали по щекам, принуждали по целым суткам не спать, насиловали в прямую кишку, как будто разрывая внутренние органы, пока он снимал с себя длинные жидкие пучки волос, приставшие к его телу на пот и слюни, пока он отсыпался днём, подстилая под себя пелёнки, как под грудничка, чтобы не измарать простыни кровью и не получить нагоняй от надсмотрщика, её обходительно «упрашивали» на интим, предоставляя на выбор разномастные удовольствия. Король играл с ней в любимую жену.       Правда были в гареме и особые случаи, когда юноши ждали встречи с Королём и радовались любой возможности возлечь с ним на ложе. Одного такого Шин знал лично. Это был низкий светленький парень из детского дома, у которого с самого малолетства не было родителей. Он один из немногих, кто получал удовольствие от секса с Королем и искренне ждал с ним встречи. Старик любил ролевые игры, так что с каждой девушкой или юношей у него были собственные «правила» и особенности поведения. С этим юношей они часто играли в папу и непослушного сына, так что когда парень обнимал Короля и называл его «папочкой», плакал, когда расстраивал мужчину, и очень искренне по-сыновьи просил прощения, как у близкого, у единственного родственника, он не симулировал и не поддавался. Парень не иронизировал и не притворялся, называя Короля «папой», ждал его объятий и поцелуев, так называемых знаков любви, и приходил в восторг, когда правитель говорил ему, что он молодец, радует его, когда Его величество читал ему на ночь и дарил ему игрушки, а потом волок в постель. В представлении этого юноши всё было отлично, это были так называемые знаки любви, проявление заботы. Королю нравилась эта искренность и душевность, с которой подходил к нему этот парень, для него всё было «по-настоящему».       Однажды в спальню королю позвали их обоих, Су Хёка и того юношу, по-сыновьи ревновавшего старика ко всем в эскорте. В ту ночь монарх был то ли чем-то расстроен, то ли просто зол, так что он срывался на этом юноше, всячески оскорбляя его по факту внешности и за бестактное поведение, которое вполне соответствовало всем установленным рамкам. Он сравнивал тела юношей, захваливая Су Хёка за ширину плеч и узость бёдер, за гладкие приятные глазу черты, за его узкий разрез глаз и тёмные волосы, которых от рождения не было у второго юноши. Тогда этого «сынка», располневшего для монаршего ложа, вовсе выгнали из эскорта, и Шин очень долго чувствовал за это свою вину, хотя по большому счёту никак не был причастен к этому случаю.       Тогда Су Хёк понял, что он красивый, гораздо красивее остальных, и решил, что этим нужно пользоваться.