Воротничок, повязанный белой лентой

      Даже когда Шин избавился от чёрной накидки монаршего эскорта, позорным клеймом пятнавшей его репутацию, навязчивые дурные мысли и комплексы не оставили его.       Вольфганг был очень тактильным человеком, постоянно ластившимся к Су Хёку с ненавязчивыми прикосновениями, приходил к нему в архив за объятиями, выпрашивал внимания и ответной реакции.       Бывало король приходил в библиотеку, клал голову на локти, сложенные на столе, и пристально наблюдал за тем, как Су Хёк заполнял бланки или выверял отчёт, переправляя в нём помарки, как заполнял протоколы и отправлял записки секретарям. Вольфганг останавливал его невесомым прикосновением, отрывая от работы, и Шин недовольно фыркал. Король игриво стягивал с него тоненькие перчатки, осторожно дотрагиваясь губами до костяшек пальцев. В такие моменты Су Хёк нервничал. Он переворачивал руки ладонями книзу и сжимал их в кулаки, не давая больше к себе прикасаться, так что Вольфганг обиженно поджимал губы.       - Вы целуете мне руки, потому что думаете, будто я онанировал недавно? Вы об этом узнали и теперь хотите меня этим подстегнуть? Ну и пошлый же вы, сир, - сделал обиженное замечание Шин, вспоминая, как старый монарх целовал его раскрытые ладони, щекоча мягкой бородой запястья и оставляя влажные следы от слюней. Он особенно любил трогать Шина в сгибе локтей и под шеей, в нежных и мягких местах, и наслаждался тем, как юноша тихо попискивал, уязвлённый и растерянный, не смеющий сопротивляться. Одно воспоминание об этих омерзительных прикосновениях бросало Су Хёка в дрожь.       Вольфганг вздёрнул бровь в изумлении. Он подпёр щёку кулаком, недоумевая, но отстраняясь от мнительного приятеля.       - Чушь какая. Мало ли кто когда дрочил. Просто у тебя такие красивые руки, ну невозможно не смотреть, - король осторожно накрыл рукой его ладонь, сжимающей дрожащее перо, с которого вот-вот норовила упасть чернильная капелька, - у тебя такой ровный красивый почерк и ты так хорошо эстетично пишешь, как держишь тоненькое перо, как сжимаешь кисть в кулак. Ну как не поцеловать тебя…       Говоря это, Вольфганг улыбался, а Шин смущённо отворачивался, вздыхая и раскрывая ладони тыльной стороной книзу, чтобы открыть приятелю простор для творчества.       Су Хёк, не оставляя юношеской привычки, по приглашению Вольфганга оставался спать в штанах и рубашечке, которую он позволял себе расстегнуть на две верхние пуговицы, в то время как король спал совершенно голым. Шин заметил, это была та же привычка, что и у его отца.       В одной постели поначалу им было тесно. Вольфганг спал, раскинув руки и ноги звёздочкой, то и дело ворочаясь с места на место и катаясь по постели, а Шин лежал солдатиком на спине или на животе, сладко вытянувшись. Но парни быстро привыкли друг к другу. Вольфганг привык захватывать всё, что попадало ему под руки, так что часто он закидывал на Су Хёка ноги, руками обнимал под животом, юркал лицом в его плечо и очень тесно притирался сзади.       Шин плохо спал в этом положении. Спали они с Вольфгангом пару раз в неделю, когда король был свободен от церемоний, соглашений, встреч и процедур, но такие ночи очень выматывали Су Хёка. С одной стороны он сам хотел приучить себя к телесной близости, с другой обжигался об неё, как об горящий факел. Шин ночью в полудрёме провалился в сон и в ужасе подскакивал заполночь, кожей ощущая чужое тело, во сне притягивающее его к себе. Он открывал глаза и различал разметавшиеся по подушке золотистые пряди, поблёскивающие в свете горящей на столе лучинки, холмистые очертания взрослого мускулистого тела под одеялом. Его сознание дорисовывало недостающие черты, и Шин вскрикивал, отпихивая о себя Вольфганга, натягивая на себя одеяло. Король подскакивал испуганно, хватая из-под матраса нож, запрятанный между стенкой и изголовьем кровати, но, присмотревшись, различал знакомые силуэты и вспоминал, что это его Су Хёк.       Шин тяжело дышал и сглатывал, схватившись за горло и переводя дух. Он смертельно испугался собственного воображения и теперь виноватыми глазами смотрел на растерянного любовника, сон с которого как рукой сняло.       - Прости, не знаю, что на меня нашло, - попросил Су Хёк сдержанно и прилёг обратно на кровать, набрасывая на себя одеяло и натягивая его до самого подбородка.       Вольфганг постоянно предлагал оставить совместные ночёвки, раз они так Шину непереносимы, но Су Хёк настойчиво просился к нему в постель каждый раз, когда выдавалась возможность. Он через силу приучал себя к близости, заставлял себя привыкать к «новому хозяину».       - Что-то плохое приснилось, да? Расскажи, - Вольфганг подкатился к его боку, укладывая голову на чужую подушку и рукой приобнимая за бок.       - Не помню, - отнекивался Шин, симулируя равнодушие. Он всё очень хорошо помнил.       - Давай я канделябр на стене зажгу? Или давай чаю принесу тёплого? Хочешь? – услужливо перебирал король, желая хоть как-нибудь помочь другу, но у Вольфганга не было такого ресурса, таких возможностей что-то исправить. Су Хёку нечем было помочь, он сам должен был это перерасти, пережить, перешагнуть через это.       - Нет, сир, спите спокойно. Не предавайте значения такой ерунде, у меня это часто бывает. Оно проходит. Честно, - утешал его Шин неубедительно, вполоборота обернувшись на Вольфганга. Король поцеловал его в плечо, дотрагиваясь кожи мягкими сухими губами, и вздохнул. Вольф ненавидел чувство беспомощности, когда от тебя больше ничего не зависит, и остаётся только ждать. Король готов был деятельно приняться за решение проблем Су Хёка, ему больно и тоскливо было ждать.       Шин позволял себя целовать, терпел объятия и чужие руки у себя под одеждой, интуитивно сжимаясь от прикосновений, и Вольфганг чувствовал эту предельную напряжённость и скованность. Су Хёк одновременно напрашивался на интим, всячески на него намекая и позволяя за собой поухаживать, и срывался с него в самый последний момент, осознавая, что пока не готов к нему. Это сбивало короля с толку. То Шин был развязано смелым и на всё готовым, а то сжимался в комочек и не позволял до себя дотронуться.       - А может мы с тобой… - предложил Вольфганг шаловливо и положил свою ладонь поверх его, невесомо сжимая тонкие пальчики.       У Су Хёка дыхание перехватило, и он отдёрнул руку, как будто обжёгшись. Шин сделал вид, будто ничего не было, и продолжил рассеянно заполнять графы бланка.       - Хорошо, - внезапно согласился Су Хёк, метнув взгляд на приятеля и улыбнувшись неловко. Король изумлённо вздёрнул бровь. Обычно все его инициативные поползновения шли крахом.       - Оу. Ладно, - хохотнул он и почесал затылок. Так далеко они ещё не заходили, - у меня? Вернее, ко мне?       Шин коротко кивнул, делая вид, что дал ответ совершенно промеж делом, не отрываясь от работы. На деле у него ужасно колотилось сердце, ладони вспотели от напряжения. Он согласился не потому что на самом деле был согласен, а из-за того что отказывать снова было неловко. Нужно решиться. Су Хёк думал, это что-то сродни шоковому погружению в воду, когда, чупыхнувшись один раз, привыкнешь к температуре и пойдёшь спокойно плавать.       Уединившись в спальне Вольфганга, Су Хёк заметно занервничал. Он старался всем видом не подавать признаков растерянности и волнения, но нервически бегающие глазки, сжимающиеся и разжимающиеся потные ладошки, изменившееся дыхание давали понять, что он обеспокоен.       Вольфганг терпеливо провернул ключ в замке, не вынимая его из личинки, и щёлкнул задвижкой, а после для убедительности подёргал дверь вперёд-назад, нажимая на ручку и позволяя Су Хёку убедиться, что всё точно заперто. Шин внимательно следил за его действиями, хмурясь.       - Не смейтесь, сир, я просто забочусь о нашей с вами репутации и…       - Да а кто смеётся? – перебил король и поднял указательный палец на уровень виска, - мы ведь хотим, чтобы всё было обоюдно комфортно. Если для тебя это важно – то мне не сложно. Тебе ведь хочется знать, что дверь заперта, вот она и заперта. А то будешь лежать и только о ней и думать, а я хочу, чтобы ты думал обо мне.       Су Хёк хохотнул, передёргивая плечами и стараясь снять нарастающее напряжение, бесконтрольно возникающее в нём по мере того, как они подходили к интиму. Ещё в коридоре он был спокоен.       Вольфганг сделал шаг и взял Шина за руку, сжимая его ладонь в своей, и встал напротив него впритирку, носом водя по его щеке. Тёплое дыхание обожгло кожу румянцем, Су Хёк улыбнулся.       - На самом деле я не ожидал, что ты согласишься, - признался Вольфганг, непозволительно близко прижимаясь к Су Хёку и не оставляя ему выбора, кроме как приблизиться в ответ.       Шин хохотнул.       - Берите и не спрашивайте, сир, не предавайте моему возражению или согласию значения. Если меня каждый раз спрашивать, я постоянно буду отказывать, и у нас с вами так ничего и не выйдет. Да и кто я, в самом деле, чтобы идти против воли Вашего королевского Высочества… - заговорил Су Хёк подчёркнуто-официозно, раболепно унижаясь перед «его высокопреосвященством господином Вольфгангом», как звали теперь его при дворе.       Король нахмурился.       - Только по согласию, и без него никуда. Понял? – Вольфганг посмотрел на друга с напускной строгостью, и Шин непроизвольно улыбнулся.       - Ты же хочешь, да? Правда хочешь? – не унимался теперь король, видя в любом даже самом искреннем позыве Су Хёка скрытое принуждение.       - Хочу. Можете не сомневаться в моей решимости.       - Ну… верю. На первый раз, - с этими словами Вольфганг поддел воротник его министерской мантии и одним движением расстегнул крючок под горлом, так чтобы шея стала открыта.       - М? – промычал Вольфганг коротко и качнул головой, приложив два пальца к губам, и Шин утвердительно кивнул.       Су Хёк первым вцепился любовнику в воротник облачения и зажмурился, невольно морща нос, а Вольфганг сомкнул их губы, осторожно приобнимая Шина за поясницу. Он так боялся зажать пугливого юношу и оттолкнуть его своей беспардонностью и прямотой, что с огромной избирательностью совершал каждое действие. Любой, даже очень маленький и кажущийся незначительным шажок, давался Су Хёку с усилием, и Вольфганг терпеливо ждал, пока юноша войдёт во вкус.       Они целовались нежно и медленно, смакуя друг друга на языке. Вольфганг как будто распробовал своего любовника, наслаждаясь им, как роскошным блюдом.       Су Хёк отстранился первым, облизывая губы и поджимая их скромно, а потом положил Вольфгангу руки на шею и поцеловал его ещё раз, более небрежно, выдыхая любовнику в рот и всхрапывая каждый раз, когда им становилось особенно влажно и тесно. Вольфганг гладил его бока, готовый в любой момент убрать руки за спину, но Шин терпеливо позволял юноше себя трогать.       Король качнул головой вбок, взглядом указывая в сторону не разобранной софы, наслоенной одеялами и пледами. Су Хёк посмотрел на любовника исподлобья, вздёрнув брови, нерешительно делай шаг в сторону ложа, но Вольфганг остановил его.       - Если ты вообще не хочешь со мной никакого интима сейчас, то просто скажи об этом, и я перестану подначивать. Ну или намекни мне, так чтобы понятно, если не хочешь так это прямо говорить.       Шин стал отрицательно мотать головой и отмахиваться, решительно садясь на софу и подбирая под себя ноги.       - Хочу, - решительно ответил Су Хёк, расстёгивая несколько верхних пуговиц находу и носком ботинка стягивая обувь сначала с левой ноги, а потом с правой. Кипельно-белые носочки, в которых ни разу не становились на пол, умилили Вольфганга. Было видно, Шин переоделся перед тем, как прийти к любовнику, а не завернул к нему сразу после библиотеки, как утверждал Су Хёк сам. Он готовился.       - Хорошо, как скажешь, - Вольфганг улыбнулся.       Он небрежно расстегнул камзол и бросил его на кресло, стоящее у трюмо, через голову стянул с себя рубаху и остался в одних штанах, ремень на которых расстёгнутым болтался на уровне паха. Вольфганг показательно отвернул лицо, пока Су Хёк раздевался. В этом жесте не было ёрничества и укора, король просто не провоцировал лишний раз комплексы своего любовника. В конце концов, это в первый раз, когда Шин согласился показаться перед королём нагим.       Но рубашку Су Хёк снять так и не решился. Он так и остался лежать, приподнявшись на локтях, и неловко сводил колени, пряча между ляжек зажатый мягкий член.       Шин опустился на лопатки, подкладывая под спину свёрнутое в рулон покрывало, и расставил напряжённые ноги. Он собрал в охапку отвисшие яички и член, спрятавшийся в коже, так чтобы Вольфганг не видел их. Король лежал, устроившись у него между коленей вольготно, для устойчивости руками обнимая Шина за бёдра и не давая отстраниться, и нежно-нежно, едва касаясь, целовал его в живот. Вольфганг прихватывал губами нежную кожу, втягивая её, а после смачно отпуская, и тыкался носом любовнику в пупок. Су Хёк лежал очень напряжённым. Он полулежал, не разрывая зрительного контакта и как бы контролируя каждое движение любовника, готовый в любой момент одёрнуть его и предвидеть какое-нибудь болезненное движение или гадкое прикосновение.       Но Вольфганг был очень осторожен.       Шин как огня боялся щекотки. Ему были противны прикосновения под коленями, в сгибе локтей, в складке живота и бока, и Шин с неохотой признавался в этом Вольфгангу, настырно лезущему его лапать с чрезмерной любвеобильностью. Каждый раз, когда Су Хёку становилось щекотно, он злился и, беспомощно конвульсивно содрогаясь от смеха, повизгивая и перекатываясь с бока на бок. Парень вспоминал, как старый Король до исступления доводил его ладонями, щипая за бока и ляжки, перебирая пальцами под шеей, царапая короткими ногтями живот. Он доводил любовника до слёз, похрюкивания и визга, пока у Шина не заканчивалось дыхание и он уже не умолял прекратить.       Вольфганг слышал от Су Хёка это признание.       Он предварительно заправлял короткие волосы за уши, чтобы случайно выпавшая прядь не потревожила Шина, и задерживал дыхание, боясь обжечь любовника. Король отрывался от соблазнительного бархатного тела и выдыхал на расстоянии, отворачивая лицо вбок, чтобы не щекотать нежную кожу и ни в коем случае не потревожить Су Хёка. Шин очень ценил это. Он чувствовал влажные тёплые поцелуи на внутренней стороне бедра, ощущал нежные прикосновения на яичках, гудящих от возбуждения, которые Вольфганг не брезговал втягивать в рот и прихватывать губами, гоняя их через кожу.       Шин сопел, не подавая ни звука, и только по его неровному дрожащему дыханию Вольфганг понимал, что Су Хёк испытывал удовольствие. Юноша стеснялся своего голоса, всячески стараясь его сдержать. Шин прижимал руку ко рту и покусывал ребро ладони, когда Вольфганг особенно приятно касался его напряжённого привставшего ствола. Приятное напряжение в теле нарастало.       Это была очень беззащитная и открытая поза, на которую Су Хёк долго не мог сам для себя решиться. Он был таким уязвимым и хрупким, вздрагивающим от каждого прикосновения, не умеющим принимать ласку. Привыкший терпеть и ждать, считать минуты до окончания и ориентироваться по своему партнёру, Шину было очень непривычно, и он не знал, чего ожидать от следующего движения любовника.       Вольфганг почувствовал, что Су Хёк лёг спиной на матрас и сложил руки на груди в замок, подперев подбородок. В этот момент нервически сокращающиеся мышцы пресса расслабились, ноги стали более мягкими, бёдра покачались из стороны в сторону и замерли. Шин запрокинул голову и прикрыл глаза, расставляя ноги пошире, и в этот момент Вольфганг почувствовал, что ему дали маленький шанс, что это короткая, но очень важная минута, за которую нельзя ничего испортить. Король губами нащупал выпуклую полукруглую родинку под пупком у Шина и мягко прихватил её губами, языком осторожно водя по коже вокруг. Су Хёк лежал, доверчиво открывая мягкое нежное место, и позволял себя там гладить и целовать, не чувствуя подвоха в его действиях, не ожидая удара под дых. Шин попискивал едва слышно, отзываясь на влажные поцелуи, и выдыхая ртом прерывисто.       Король ощутил невероятную интимность момента. Ему открылись. Вольф подумал, что если хоть что-то пойдёт не так, если он предаст доверие Шина, то он свернётся в клубок, как ёжик, и ненароком уколет его. Юноше нужно было почувствовать, что, отпусти он ситуацию, оставь всё, как есть, ничего не случится, Вольф не наделает лишнего, кроме того, что Шин сам ему позволил. Король целовал его ствол от основания к увершию, прихватывая губами кожу и легонько оттягивая её, языком подбираясь к головке и настойчиво тормоша сонную эрекцию, и Су Хёк с удовольствием покачивал бёрдами взад-вперёд, едва-едва подаваясь в тёплый мокрый рот.       Секунда, и Вольфганг снова почувствовал под руками волнительное напряжение. Он затаил дыхание, стараясь не сдвинуться с места и недоумевая, что могло выйти из-под контроля, а после поднял глаза и исподлобья посмотрел Шину в лицо. Юноша улыбался несвойственно себе широко и очень искренне, застенчиво отводя взгляд в бок, когда столкнулся глазами с любовником.       - Щекотно? Мне прекратить? – спросил Вольфганг, отпуская его бёдра и приподнимаясь неловко над животом, но Шин тут же отрицательно мотнул головой.       - Нет, сир, ещё. Не останавливайтесь. Мне нравится, - сказал Су Хёк и обнял голову Вольфганга обеими руками, прижимая его тёплое мягкое лицо к себе. Почувствовав чужой нос у себя на лобке снова, Шин с чувством вздохнул.       Король воодушевился. Шин так звучно охнул, что у Вольфганга самого защекотало под уздечкой, но позывы собственной эрекции тревожили его меньше. Су Хёк так осмелел, что позволял лапать себя более небрежно и откровенно, занял очень открытую позу, позволяя Вольфгангу в благодарность за ласку делать с собой всё, что до этого было под запретом. В нём заиграл азарт.       Когда прикосновения стали невыносимо жаркими, и оба парни стали чувствовать, что стоит ещё чуть-чуть постараться, и Су Хёк спустит, Вольфганг остановился. Шин ойкнул, когда любовник, переваливаясь с колена на локоть, подполз к нему и прилёг под бок, притираясь грудью к спине, настойчиво сжимая чужой член в ладони и продолжая мастурбировать горячими мягкими руками, скользкими и быстрыми, неумолимо вытаскивающими из Су Хёка грудные звуки. Шин согнул одну ногу и поставил её, так чтобы Вольфгангу удобно было трогать его двумя руками, и чувство невероятной близости в какой-то момент перестало пугать юношу.       Шин позволял разошедшемуся любовнику всячески мять его бока и живот, ощущал стояк любовника бедром и его неуёмное горячее дыхание. Вольфгангу было очень приятно отдаваться. Он был очень заботливым и внимательным, подмечая каждую деталь, угождая переменчивому настроению Су Хёка, учитывая его слабости и комплексы, не принуждая Шина откровенничать и опасаться за какую-то неловкость. Перед ним не страшно быть беспомощным и открытым, каждое его действие, каждое прикосновение было очень желанным и спокойным. Не было чувства принуждения.       Су Хёк с наслаждением позволял дрочить себе, рывками вдыхая и выдыхая в такт движений Вольфганга, но в какой-то момент на одну секунду почувствовал, что в его слабой эрекции, настойчиво и грубо стимулированной уже несколько минут, было что-то щекотливо неправильное. Шин пискнул в тот момент, когда Вольфганг оттянул его крайнюю плоть и оголил очертившуюся малиновую головку, набухшую от возбуждения, и тут же, перепугавшись, скрестил ноги, прижимая колено к колену, и сжал настырную руку любовника между ног.       - Брось! – скомандовал Су Хёк резко и стал переворачиваться на живот, чтобы увернуться от вошедшего в раж любовника. Вольфганг, кажется, не обратил на его слова внимания или проигнорировал специально, пока они находились на финишной прямой. Король не понял, в чём было дело, так что решил помочь Су Хёку, не занимавшемуся онанизмом, испытать оргазм руками. Он не видел подвоха.       Вольфганг навалился на Шина сверху, не размыкая хватки руками у него в паху и через силу продолжал поступательные движения, настырно теребя любовнику уздечку, с нажимом притирая её в мягкую складочку в одеяле. Он прижимал его к себе, крепко держа рукой под животом, а второй вслепую елозя у него в паху. Су Хёк ссутулил спину, приподнимаясь и поведя плечами, а потом не выдержал и тихо пискнул. Он несдержанно прыснул мочой, а когда почувствовал, что уже невтерпёж бежать до отхожей, расслабил мышцы и описался.       Шин обречённо ждал, когда окончит, и с ужасом представлял, что случится в следующую минуту. Он чувствовал себя таким безнадёжным, беспомощным и слабым, что от самого себя было тошно.       Вольфганг не сразу понял, что любовник обмочился, подтягивая колени к груди и пряча лицо в одеяло. Король рукой почувствовал тёплую струйку, нехарактерно юркнувшую сквозь пальцы и подозрительно долго вытекающую из уретры, а когда убрал руку и посмотрел на неё, блестящую от влаги, моментально догадался и обтёр ладонь о простынь, делая вид, будто ничего не увидел.       Су Хёк сел себе на икры, набросив ком одеяло на то место, где обмочился, и стал нервически одёргивать края рубашки, запахивая её и как будто стараясь спрятаться в ней с головы до пят. На Су Хёке не было лица. Он был страшно перепуганный, растерянный, обескураженный внезапной осечкой. Шин ни слова ещё не успел сказать, но Вольфганг почувствовал, как от отвращения к себе и стыда у Су Хёка всё внутри перевернулось. Он обеими ладонями стыдливо прикрывал пах, отвернувшись к стенке, и опустил голову.       - Су Хёк… - нарушил затянувшееся молчание Вольфганг, но когда услышал своё имя, Шин вздрогнул.       - Я пойду, - предупредил юноша и внезапно подскочил с кровати. Он не находил себе места.       - Шин! – Вольфганг перехватил его запястье, хватая Шина за расстёгнутый манжет, но Су Хёк резко отдёрнул руку, как будто обжёгшись. Он хотел поскорее сбежать из королевских покоев, провалиться под землю или исчезнуть, чтобы уйти с глаз долой своего любовника.       Доверчиво открыться, а потом так опозориться перед самым близким человеком, ну что за беспутство! Шин никогда рассуждал про себя о том, как будет уживаться с тактильным любящим прикосновения и отсутствие личных границ Вольфгангом, когда сам Су Хёк на грани с нетерпимостью относился к этому.       Вольфганг звал Су Хёка, но Шин не слушал короля. Он в спешке одевался, натягивая штаны и покачиваясь, запихивая расстёгнутую рубашку за пояс и глазами ища обувь. Юноша боялся, что его вредные привычки, тайные страхи и комплексы, годами формировавшиеся в королевском эскорте, не дадут ему и его будущему любовнику спокойно жить. Эта осечка означала не просто недержание, она пробудила в нём страх вернуться в прошлое. Неужели всё, чего он боялся в мальчишестве и от чего мучился всё детство, будет ждать его и с Вольфгангом?       - Да Шин! – позвал король снова, и на этот раз в Вольфганга голосе проскользнула раздражительность и жёсткость. Су Хёк боязливо вздрогнул и обернулся через плечо, уже готовый убежать к выходу. Стыд, отвращение и злость вскипели в нём в одну секунду и теперь разрывали грудь.       Но Шин не успел выйти из королевских покоев. Закопавшись у двери в множестве замков, он спиной почувствовал, как Вольфганг подошёл к нему и приобнял, настойчиво сцепляя под животом руки, щекой прижимаясь к его напряжённой шее, так что Су Хёк сжался от напряжения.       - Перестаньте, всё! – воскликнул он, предпринимая слабую и очень осторожную попытку выпутаться из объятий любовника, в то же время боясь показаться слишком грубым. Он и без того сегодня испортил вечер.       - Ты перестань. Не надо так. Пошли в постель, не делай глупостей. Пошли, пошли, Шин, давай за мной, - настаивал Вольфганг, подцепляя ладонью сжавшиеся в кулак пальцы Су Хёка и осторожно взял его за запястье.       Шин хмурился, и в складке между бровей читалось самобичевание и злость.       Но Су Хёк повиновался. Он вернулся обратно на постель и присел на самый краешек, стараясь не смотреть на ком одеяла, который выглядел как могильный холмик, под которым были захоронены его честь, мужественность и самолюбие.       - Тебе понравилось? Это приятно? – спросил Вольфганг осторожно, присаживаясь рядом. Он говорил беззлобно и без поддёвки, без эмоциональных оценок поднимая деликатную тему.       - Нет, конечно! – огрызнулся Шин несдержанно, но уже через секунду попросил у Вольфганга прощения, вздохнув. Его сдавленная агрессия и резкость шли от немощности и стыда, удушающего Су Хёка изнутри. Юноша перебросил ногу на ногу, как обычно никогда не делал из-за дискомфорта, а сейчас ему так хотелось сжаться в точку и раствориться на простыни.       - Прости, я не знал, что так получится. Мне показалось, ты тогда расслабился и…       - Сир, забудем это. Правда, - перебил его Су Хёк и поднял тёмные уставшие глаза, умоляюще глядя на любовника, - пощадите остатки моего самолюбия. Ничего не говорите. Не надо.       Вольфганг понимающе кивнул и перестал говорить всякие утешающие глупости, так что в какой-то момент молчание стало неловким.       - Это у меня так с детства, Ваше высочество. Ничего не могу с собой поделать, - поделился Шин, осторожно приоткрывая ту нелицеприятную часть своей жизни, о которой, он надеялся, Вольфганг не узнает никогда, - по правде говоря, у меня уже пару лет такого не было, а раньше постоянно.       - Да брось, бывает, - пренебрежительно отмахнулся Вольфганг, - давай лучше полежим. М?       - Я осквернил ваше ложе, сир, - строго заметил Су Хёк с таким видом, будто он убил человека на глазах десятка стражников и придумывал, как перед ними всеми оправдаться и удержать честное имя.       - Ты драматизируешь, - не отличался серьёзностью и суровостью Вольфганг, с ногами забираясь на постель и закладывая руки за голову. Рельефные мышцы вытянулись.       - Что подумают служанки, когда наутро придут менять бельё в ваших покоях? Что новый король мочится, как малыш годовалый в пелёнках? Что он ещё слишком юн для своего титула, и за ним ещё няня должна присматривать? А если во дворце начнутся слухи? Это же такая благодатная почва для злых языков, только и ждущих, пока вы дадите им повод! – Су Хёк выглядел неподдельно испуганным. Он кулёмал простынь в ладонях, перебирая варианты один хуже другого и начинал искать выходы из всех этих ситуаций.       - Да тут немного, чего ты. Ерунда. Простыни поменяем, одеяло, если хочешь, выкинем просто, ну сожжём, раз тебе так спокойнее, - непрошибаемое равнодушие и спокойствие Вольфганга ещё сильнее раскачивало Шина.       - А ещё вы всё это увидели… вам тоже противно всё это. Сир… - мялся Су Хёк вполголоса, - сир, вы сами то захотите ещё ко мне прикоснуться, зная, что…       - Шин, мы же договорились с тобой, без глупостей, - Вольфганг подтянулся к изголовью кровати повыше, так чтобы спиной облокотиться на большую гусиную подушку и видеть своего растерянного зажатого любовника, с головой закапывающегося в стрессе.       Су Хёк вспомнил, как однажды точь-в-точь такая же ситуация случилась с ним на ложе старого Короля ещё в будущности в эскорте. Старик в очередной раз пригласил к себе юношу, с удовольствием лапал его хрупкое не сопротивляющееся тело, медленно раздевал, запуская руки под рубашку и сжимая кожу между пальцев и жадно целовал в губы. Той ночью у Короля не было планов принудить любовника к интиму, но Су Хёк показался ему таким соблазнительным и по-особенному привлекательным, хрупким и скованным, что это повлияло на его возбуждение. Старик требовал от Шина симулировать оргазмы, настойчиво выжимая из юноши эрекцию и через не хочу заставляя его возбудиться. Су Хёк не мог испытать ничего, кроме отвращения и страха, так что остервенелая дрочка и похотливые лобзания только отбивали у него желание, а не распаляли его.       В конечном итоге Шин обмочился, не справившись с напряжением и противясь всем телом от грубой стимуляции, а после боязливо отползая на четвереньках от «места преступления», но Король неумолимо приходил в ярость.       Мямлящего себе под нос извинения Су Хёка ударили по лицу, оттаскали за волосы и выставили вон за двери покоев.       Тем же вечером Шину сделали глубокое промывание, добавив в клизму касторовое масло, так чтобы внутренности остро жгло, а после на глазах у всего эскорта жестоко выпороли. Шин почти час стоял, перегнувшись через табурет и отклячивая раскрасневшийся зад, в то время как надсмотрщик безжалостно лупил его армейским ремнём и вынуждал вслух считать удары, усугубляя наказание. Смотритель вскидывал руку, ремень со свистом рассекал воздух, и Шин интуитивно сжимался, предчувствуя невыносимую боль. Он тёр кулаками заплаканное лицо и всхлипывал каждый раз, когда надсмотрщик вынуждал его просить прощения и обещать, что подобного больше не повториться. Каждые десять звучных шлепков юноше позволяли погладить ягодицы ладонью, чтобы унять жжение, через каждые двадцать сажали на стул, заставляя пищать и подкладывать под попу ладони, а каждые пятьдесят клали ремень вдоль позвоночника и строго вычитывали требования к эскортным юношам, которыми Су Хёк пренебрёг, когда осквернил королевское ложе. Шину по приказу Короля выдрали зад до синяков и кровоподтёков, пока юноша не завизжал от боли и унижения, втягивая поджатые красные ягодицы, пока от дрожи в коленях ноги не начали подкашиваться, пока от слёз не зарделось лицо.       Когда Шин после порки дёрнул кверху штаны, спешно натягивая их на гудящий зад, он засопел от боли. Это было не столько больно, сколько невыносимо унизительно и безжалостно. Неотвратимость наказания Су Хёк ощутил в тот момент, когда возмущённый дерзостью своего мальчика монарх зарядил ему пощёчину, и Шин от отчаяния и стыда расплакался.       Надсмотрщик публично выпорол Шина и строго официозно вычитал, стыдя его на глазах у королевской стражи, а в служебном корпусе пожалел и обещал, что попробует обойтись больше без побоев и наказаний. Король приказал сечь юношу каждый раз, когда он мочился, чтобы отучить проказника от глупых шалостей, но в таком случае Су Хёка пришлось бы лупить через день много лет. Шин был в ужасе от того, что его жизнь теперь превратится в кошмар, но мужчина успокаивал мальчика тем, Король был суров, но очень равнодушен к контролю за исполнением своих распоряжений.       Су Хёк весь месяц после того случая не мог усидеть на стуле ровно. Он облюбовал в библиотеке диванчик и полулежал на нём на животе, в качестве подставки для книги используя подушку, и, то и дело разминая затёкшую шею, листал страницы. Поначалу смотритель гонял Шина за эту непозволительную для осанки шалость, а после стал закрывать глаза. Вольфганг, не знающий, в чём заключалось дело, ходил вокруг и злорадствовал, мол, чего это мне нельзя читать лёжа, а тебе, понимаете ли, можно? Мне то вот линейкой по спине, а сам лежишь, скукожившись! Но принц быстро оставил поддёвки, когда заметил, насколько болезненно и подавленно Су Хёк на них реагировал. Вместо этого Вольфганг предложил Шину читать вслух, пока юноша лежал на диванчике в обнимку с подушкой, и Су Хёк согласился. В воспитательных и образовательных целях, конечно. Часто Шин дремал, пока приятель, запинаясь, вычитывал его любимые произведения, а в конце вечера благодарил принца поясным поклоном.       - Су Хёк, ты большой молодец, правда, - вытащил Вольфганг любовника из воспоминаний, лавиной схлынувших на Шина и вставших поперёк горла, - спасибо тебе за доверие. Раз на раз не приходится. Будем ещё пробовать, и тогда ты уже поймёшь, как тебе удобнее и приятнее. Не стесняйся меня, не бойся, ладно? Разве я тебе хоть что-то говорил? Давал повода забояться?       - Нет, сир, нет! – воскликнул Шин, оживившись. Он подсел ближе к Вольфгангу, чтобы не приходилось говорить так громко, и прилёг на него, обнимая любовника за ноги, прижимаясь к своему королю лицом, - я никогда не сомневался в вашем великодушии, в чистоте ваших помыслов и благородности намерений. Я каждую минуту благодарю вас за то, что вы даёте мне чувство безопасности и полноценности.       - Эй, Шин, прекрати, - задирая руки над головой, чтобы случайно не прикоснуться к растроганному Су Хёку, смущённо осадил его король, чувствуя в словах любовника чрезмерную официозность, - я знаю, что ты меня любишь. Можешь не говорить об этом так высокопарно. Всё ж проще.       Но Шин как будто его не слушал. Он обнимал Вольфганга за ноги, лбом упираясь в его колени, целуя их, и король не мог даже пошевелиться, чтобы не нарушить хрупкую интимность момента. Су Хёк выглядел растроганным и до глубины души благодарным, растерянным, не знающим, какими ещё словами можно было выразить свои чувства. У него в груди жгло от обиды, стыда и радости. Ощущение, что всё можно начать сначала, что его простили и позволили ему быть собой, со своими недостатками и слабостями, что эти нюансы – и есть то, за что Вольфганг так любил Су Хёка. Новый король дал Шину уникальное право быть собой и не чувствовать за это вины, не подыгрывать лицемерно и не симулировать.       Вольфганг был готов взять Су Хёка за руку и пройти с ним долгий путь от пугливой робости и неуёмной скромности, сковывающего стыда и отвращения до любви к себе и полноценному чувству удовлетворённости.