Sanctuaries

Во время полета в Буэнос-Айрес мысли Кэролайн продолжали возвращаться к прошлой ночи, и она не могла избавиться от своих недоверчивых глаз и мечтательной улыбки, которая украшала ее черты каждый раз, когда девушка задерживалась на воспоминаниях. Клаус был всем — дьяволом, джентльменом, заботливым, игривым, свирепым, нежным, любящим. Всегда таким любящим. С самого первого раза секс с ним был ошеломляющим и захватывающим в любой форме. Но прошлой ночью он поставил ее на колени. Его глаза, голос, прикосновения… все в нем горело от его чувств к ней так, как она никогда раньше не видела. После этого довольно поспешного первого раунда он не торопился, беря ее дюжиной разных способов, и никогда не прекращая прикасаться к ней, пока не взошло солнце. В первых лучах редкого золотого света Клаус, наконец, полюбил ее так медленно и глубоко, что это довело блондинку до слез. В тот момент, когда она кончила, медленно и сладко, он взял ее руку и положил себе на сердце, его глаза были мягкими и сияли обожанием. Она никогда не чувствовала их связь так сильно. Не только она одна. Их Сигнум стал серебристым этим утром. С блаженным вздохом Кэролайн посмотрела на своего мужа, который дремал на сиденье рядом с ней, держа ее за руку и нежно проводя по ней большим пальцем. Через некоторое время уголок его рта приподнялся и, не открывая глаза, он пробормотал: — Мечтаешь, любовь моя? — О, черт возьми, — усмехнулась она, слегка покраснев и заставив его радостно хихикнуть. Пытаясь для разнообразия подумать о чем-то другом, кроме их райской ночи, девушка позволила своему разуму прокрутить последние пару недель. Она навсегда сохранит воспоминания о том, как Клаус был полностью в ее распоряжении, как она видела его таким расслабленным, счастливым и непринужденным. Кэролайн знала, что отчасти это было вызвано всепоглощающим чувством освобождения от того, что он снова нашел ее, но это было такой же частью его личности, как и все остальное. Клаус просто лучше скрывал эту сторону, хотя всегда позволял более мягким чертам своего характера преобладать, когда был с ней. И как бы мучительно она ни чувствовала облегчение от того, что ее больше не ссылают, она боялась возвращения к реальности, ко всем их проблемам, ко всем врагам. Одной из которых была Бонни. Кэролайн больше не могла закрывать глаза на этот факт. Что бы ни случилось и как бы сильно она ни скучала по своей подруге детства, она никогда не сможет полностью простить ей ту роль, которую она сыграла в том, чтобы заманить Кэролайн подальше от Клауса, ее семьи и друзей. Значит, Бонни влюбилась в плохого парня? Это не было оправданием. Кэролайн влюблена в худшего из плохих парней. Но как ведьма могла помочь таким людям, как Прелати и Майкл, как она могла с улыбкой отправить свою бывшую лучшую подругу в беду, не говоря уже об угрозе всему мировому населению вампиров, в которое, кстати, входил Марсель, даже если она могла надолго его воскресить? Могла ли это быть любовь, или скорее подчинение? Кэролайн не сомневалась, что у Бонни были чувства к Марселю, но она не могла заставить себя поверить, что они были взаимными, по крайней мере, не в такой степени. Было что-то подобострастное в том, как Бонни вела себя с вампиром, что-то настолько нетипичное для гордой, независимой ведьмы, которой она всегда была. А как насчет предмета, о котором говорил Марсель? Предмет, который он хотел получить от Клауса и ради которого, по-видимому, был готов уничтожить целую ветвь вампиров? Кэролайн была уверена, что именно об этом Клаус и хотел поговорить с Элайджей. Что бы это ни было, она не могла себе представить, как он мог скрыть что-то столь очевидно важное от своего старшего брата. Что бы это могло быть? Может быть, какое-то оружие? Что ж, ей нужно будет набраться терпения, пока Клаус не поговорит со своим братом. О, как она любила быть терпеливой. Вздох. Когда они прибыли в Буэнос-Айрес, их ждал шофер в ливрее. Путешествуйте со вкусом… любезно предоставлено Элайджей Майклсоном. Тихий мужчина подвел их к большому черному лимузину «Майбах» с тонированными стеклами, которые поглощали все внешние шумы. В тот момент, когда они опустились на сидения, он выехал в плотное движение, и, как всегда бывало в любом новом месте, которое она посещала, Кэролайн жадно впитывала все, что видела. В атмосфере было что-то очень европейское, но в то же время чувствовалось что-то еще. Она смотрела на величественные здания, оживленные улицы и парки, элегантные магазины и небольшие кварталы. Почувствовав, как рука Клауса нежно гладит ее по плечу, она спросила: — Мы можем вернуться сюда, когда все закончится? — Конечно, — улыбнулся он. — В конце концов, тебе нужно научиться правильно танцевать танго. Она вздернула подбородок и с широкой ухмылкой повторила то, что сказала ему много лет назад, когда они впервые танцевали вместе. — У меня есть опыт. Я мисс Мистик Фоллс. Клаус коротко рассмеялся. — Я знаю, — поцеловав ее руку, он наклонился к ней. — Поверь мне, моя дорогая, если бы тебя научили настоящему танго на тренировках мисс Мистик Фоллс, ты бы увидела, как я шокирован. Кэролайн фыркнула. — Ты бы не был шокирован, даже если бы они научили нас танцевать танец живота совершенно голыми! — Ауч. Но можешь быть уверена, что я бы не пропустил ни одной тренировки. Когда они подъехали к отелю «Четыре сезона», Кэролайн пришлось сосредоточиться на том, чтобы так откровенно не пялиться на здание. Это место было похоже на дворец. Он был не слишком большим, но таким царственным, что она почувствовала себя в некоторой степени запуганной. Все стало еще хуже, когда они вошли в вестибюль — мраморная элегантность, словоохотливость и изысканность. Она схватила Клауса за руку. — Я не одета для этого! — прошептала она с паникой в глазах, когда посмотрела на себя сверху вниз. Джинсы, рубашка, дождевик. Но это был долбанный Букингемский дворец! — Ты должен был сказать мне! — Мужчины, — раздался мелодичный женский голос от столика в лобби-баре, — они никогда не узнают, каковы приоритеты женщины. — Сильв! — взвизгнула Кэролайн и, пританцовывая, бросилась обнимать свою невестку. Женщина выглядела воплощением элегантности и стиля в широких серых брюках «марлен» с высокой талией и черной шелковой блузке. — Ты выглядишь… вау! Брюнетка усмехнулась. — И именно так ты будешь выглядеть, когда мы закончим покупки, посетим спа-салон и выпьем пару бокалов шампанского. Не то чтобы ты и сейчас не прекрасна. Глаза Кэролайн загорелись. — По магазинам? Правда? О, я просто обожаю тебя! — она повернулась к Элайдже и крепко обняла его. — Ты выглядишь не так уж плохо! Дай угадаю — скроенный на заказ? — Есть ли другой вид костюма, который должны носить мужчины со вкусом? — усмехнулся он и обнял ее в ответ. — Ты действительно выглядишь очень хорошо, сестра. Я надеюсь, мой брат хорошо позаботился о тебе? Она обернулась и посмотрела на Клауса, чьи глаза почему-то сузились. — Он совершенен. Всё просто идеально, — выражение его лица смягчилось, и Клаус нежно улыбнулся ей. — Ну, — сухо прокомментировал Элайджа, — я так понимаю, он либо накачал тебя наркотиками, либо внушил сказать что-то столь же абсурдное, как это. Рад видеть тебя, брат. Ты тоже неплохо выглядишь. Клаус подошел, чтобы на мгновение положить руку на плечо старшего брата и поцеловать Сильв в щеку. — Сильв, — начал он, — насчет покупок… — Никлаус, — перебил его Элайджа, — с ними все будет в порядке. У них есть лимузин, и они будут недалеко. Теперь Кэролайн поняла его напряженное лицо. Ему не хотелось, чтобы она уходила одна. Не то чтобы девушка не могла понять — она каждую минуту боялась, что ей придется быть без него, но им обоим нужно было снова научиться верить, иначе их жизнь в какой-то момент станет очень трудной. Она сделала шаг к нему и поцеловала его в щеку долгим поцелуем, прошептав: — Все будет хорошо. Я скоро вернусь, и у тебя будет немного времени с Элайджей. И… Я знаю, что это глупо, но… просто позволь мне немного подправить себя. Я не делала этого слишком долго. — Кэролайн, — пробормотал он, — ты серьезно веришь, что когда-нибудь сможешь быть для меня красивее, чем сейчас, в этот самый момент? — О да, поверь мне, — хихикнула Сильв. — Давай уже, дай девушке немного пространства. И твою кредитную карточку. Клаус очень неохотно отпустил ее, вытащил бумажник и протянул ей Белую визу Стратуса. Снова притянув девушку к себе, он нежно поцеловал ее и прошептал: — Не задерживайся слишком долго, любовь моя. Кэролайн на мгновение крепко обняла его и провела костяшками пальцев по его щеке. — Не могу дождаться, — одними губами произнесла она, видя, как дернулись его губы. Затем Сильв решительно взяла ее за руку, отпустила ладонь Элайджи, которую она держала, и потащил ее обратно к ожидающему «Майбаху». — Как ты, Кэр? — мягко спросила Сильв, когда они сели в лимузин и беззвучно поехали в сторону бутиков. — У нас не было возможности поговорить в Ушуайе, так что расскажи мне. Кэролайн сжала ее руку, одарив легкой улыбкой. — Со мной правда все в порядке. Сейчас. Это было… Я даже не могу описать время, когда меня не было, хотя, думаю, ты знаешь, каково это, учитывая то, что произошло между тобой и Элайджей. Но я не была так сильна, как ты, Сильв. Я просто полностью позволила себе плыть, не прилагала никаких усилий, чтобы продолжать жить, и это пугает меня, потому что я всегда думала, что со мной никогда не случится ничего подобного. Я верила, что я лучше этого. Но когда я потеряла Клауса, когда была уверена, что больше никогда его не увижу, все внутри меня умерло. Я была… так невероятно слаба, Сильв, — пробормотала блондинка, стыдясь себя, как в тот день, когда Клаус нашел ее. Сильв задумчиво посмотрела на нее, затем наклонилась к водителю. — Martín, hágame el favor de parar en Rodríguez Peña, en la vinoteca. — Sí, Señora Mikaelson. Кэролайн удивленно посмотрела на нее. — Почему у тебя вообще нет акцента? — Я довольно долго жила в Испании, точнее, на Канарских островах. Я просто сказала ему остановиться у одного знакомого магазинчика. А, вот и он. Оставайся на месте, я вернусь через секунду. Когда Сильв вернулась не прошло и двух минут, она несла бутылку охлажденного розового вина «Дом Периньон». — Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Она достала два фужера из маленького отделения на средней консоли, открыла бутылку и налила им, протянув один бокал Кэролайн и подняв свой. — Итак, — продолжала она, — что заставляет тебя думать, что я хорошо вела себя после того, как покинула Элайджу? Позволь мне открыть тебе маленький секрет. Когда я вернулась в Лондон, то не выходила из дома в течение двух недель. Я выглядела как ведьма, почти не ела, не пила и не разговаривала ни с одним человеком. Я погрязла в страданиях. Были дни, когда я даже не вставала с постели, не говоря уже о том, чтобы находить в себе силы вообще что-то делать, — Кэролайн удивленно уставилась на нее. Сильв, которая всегда была такой веселой, собранной и сдержанной? Брюнетка подмигнула ей. — Я была в полном и абсолютном беспорядке, у меня не было никакого желания менять это состояние. А потом я сделала худшее, что только могла. Ты знаешь, что это было, — она сделала еще один глоток шампанского. — Клаус, — сказала Кэролайн. Сильв кивнула. — Клаус. У меня был секс с братом любви всей моей жизни, — блондинка поморщилась. — Итак, теперь скажи мне, Кэролайн, по-твоему, это признак силы? Сглотнув, она посмотрела на свой фужер с шампанским. Это звучало разумно, но… она чувствовала себя такой жалкой, слабой, бессильной… — Послушай, когда мы теряем что-то столь жизненно важное, как такая любовь, у нас не остается сил. Это иллюзия. Ты можешь постепенно прийти к тому, чтобы в конце концов вернуть часть себя, но никогда ни на мгновение не верь, что потеря этого человека, того единственного человека, который будет всегда держать тебя в железной власти, позволит продолжать функционировать так, как раньше. Кэролайн закусила губу и сделала глоток шампанского. — Значит, ты не думаешь, что я была жалкой, бросив все вот так? — Это далеко не так — и посмотри на свое время в Патагонии более внимательно. Ты нашла себе дом и кого-то, с кем можно общаться, у тебя появился интерес к своему окружению. В конце концов, ты боролась за себя, хотя в то время тебе могло так не казаться. — Сильв, я бы не справилась без Джека. Он вернул мне рассудок, по крайней мере, немного. Я была недостаточно сильна, чтобы сделать это самостоятельно. Ее невестка яростно замотала головой. — Это распространенное заблуждение, что ты должна быть в состоянии справиться со всем самостоятельно. Это так не работает. Возможно, я не прожила так долго, как наши неблагополучные мужья, но я была рядом некоторое время и многое повидала. Поэтому могу сказать одно абсолютно точно — ты можешь существовать изолированно. Но ты не можешь жить в изоляции. А теперь, не хочешь рассказать мне еще немного о своем… отсутствии? Кэролайн кивнула и начала говорить. Сначала ее история была мрачной и печальной, но когда она рассказала о своих двух неделях с Клаусом, их поездке на мыс Горн и обо всем, что они видели, то почувствовала, что снова дышит свободно. Сильв слушала очень внимательно и время от времени молча наполняла их чашки. — Ты выглядишь очень счастливой, — наконец заявила она, когда Кэролайн закончила свой рассказ. — Я на самом деле удивлена, что вы не провели все две недели в гостиничном номере, если быть до конца честной. Покачав головой, Кэролайн слегка покраснела. — Это… это случилось только прошлой ночью, — призналась она. — Я чувствовала, что не была самой собой, и не хотела все испортить. Боже, Клаус был таким терпеливым. Я думаю, он ждал бы несколько месяцев. — Он ждал бы годы или десятилетия, — серьезно ответила Сильв. — Кэр, я не уверена, осознаешь ли ты, насколько сильно этот мужчина обожает тебя. Ты забрала его одиночество дала ему не только любовь, которой он жаждал веками, но и кое-что еще. Лояльность. И, что еще более важно, дом для его беспокойной души. Однако есть одна вещь, в которой тебе нужно быть предельно ясной. После того, как Клаус потерял тебя однажды, он никогда не потеряет тебя снова. Это означает, что он будет всё контролировать и станет немного деспотичным. Тебе придется самой решить, как далеко ты позволишь ему зайти, — сделав еще один глоток, Сильв посмотрела на нее с озорным блеском в глазах. — Хватит о мрачных вещах. Я так понимаю, он свел тебя с ума прошлой ночью? Кэролайн хихикнула, с облегчением перейдя к более легким темам. — Откуда ты знаешь? — А я и не знала, — хихикнула брюнетка, заставив Кэролайн фыркнуть и покачать головой в притворном гневе из-за того, что ее так обманули. С нежной улыбкой Сильв призналась: — В первый раз после того, как мы с Элайджей снова сошлись… Я даже не могу это описать. Слегка покраснев, Кэролайн прошептала: — Он заставил меня плакать. — Он сделал что? — воскликнула Сильв с искренним возмущением в голосе. — О, я убью его… — Нет, нет, — быстро перебила Кэролайн, — не так. Это было просто… — она посмотрела на Сильв, подыскивая слова. Черты лица ее невестки смягчились. — О, такого рода слезы, — она улыбнулась. — Ну что ж, тогда сегодняшняя миссия ясна. Сегодня вечером ты будешь выглядеть так потрясающе красиво, что он а) потеряет дар речи и б) возможно, даже прольет немного слез сам. Кэролайн улыбнулась, ее сердце наполнилось волнением при этой мысли. — Хорошо. Давай перейдем к делу.

***

Клаус и Элайджа выбрали столик в дальнем конце открытой террасы, подальше от любопытных глаз и ушей, где распивали бутылку вина. Алкоголь ничего не сделал, чтобы снять затянувшееся напряжение Клауса от осознания того, что его Кэролайн не была в пределах досягаемости. Ему нужно было очень серьезно взять себя в руки, потому что у него было слабое подозрение, что ей не понравится быть заключенной в позолоченную клетку только потому, что он не мог контролировать свое беспокойство. — Никлаус, успокойся. С Кэролайн все будет в полном порядке, и я совершенно уверен, что после того, как она побывала на краю света, то действительно оценит шоппинг и женскую беседу. Хотя ты правда выглядишь счастливым. Я так понимаю, вы приятно провели время, несмотря ни на что? Клаус кивнул, взял свой стакан и попытался расслабиться. — Это было не что иное, как совершенство, брат. Элайджа указал на шею своего младшего брата, где теперь серебряный Сигнум почти сверкал на солнце. — Я так и понял. Как ты думаешь, что это значит? Медленно подняв руку к своей метке, Клаус пристально посмотрел на брата. — Мне нужно будет это выяснить. С относительной уверенностью можно предположить, что это нечто позитивного характера, но помимо этого я не могу понять, в чем точный смысл. Вначале он был красным, как и другие Знаки, которые я видел на протяжении многих лет. Затем он стал более ярким красным, затем фиолетовым, более ярким фиолетовым, а теперь серебристым. В этом должен быть какой-то смысл. — Я согласен, — кивнул Элайджа. — Прошу прощения за довольно личный вопрос, но он меняет цвет только после того, как вы с Кэролайн были близки? — Да. За одним исключением — фиолетовый цвет потускнел, когда она не питалась. Но, в конце концов, это не было изменением цвета. Как бы то ни было, сегодня утром все снова изменилось. Мы не занимались любовью до прошлой ночи, и это было необычайно интенсивно. Я не сомневаюсь, что наша связь снова углубилась, но должно же быть что-то в дополнение к этому. Почему мы никогда не слышали об этом, Элайджа? Не может быть, чтобы такое происходило в истории впервые. Старший первородный поднял руки. — Кто знает? Может быть, так оно и есть. Внезапно глаза Клауса расширились. — Конечно! Должно быть, это как-то связано с тем, что я первородный. Или Гибрид. Поэтому, вероятно, это произошло впервые в истории. Никто из нашей семьи не носит эту метку, гибриды тоже. Весьма вероятно, что в любом из этих случаев он работает по-разному. Элайджа согласился, сделав глоток вина. — Я уже довольно давно подумываю об обмене Сигнумом с Сильв, так что, если она окажет мне честь, на что я искренне надеюсь, мы могли бы получить больше ясности. Клаус почувствовал, как что-то сжало его сердце. С тех пор как он узнал, что его брат в курсе о нем и Сильв, они больше не касались этой темы. Но сейчас им это было необходимо. Он боялся, что в противном случае это может стать чем-то вроде препятствия между ними, и Клаус просто не мог смириться с мыслью о потере брата, пусть даже до некоторой степени. Его льготный период закончился — теперь предстояло разобраться со своими проблемами. — Возможно, ты захочешь подождать, пока мы не узнаем больше, — его горло сжалось, когда он попытался подобрать правильные слова. — Элайджа. Тогда, когда ты отключил их… это был первый раз за всю мою жизнь, когда я был в полной растерянности, не зная, как вести себя с семьёй. Особенно с единственным братом, который всегда был голосом разума и который сохранил большую часть своей человечности. Конечно, я видел в этом помеху большую часть времени, но никогда не понимал, насколько это заземляло меня, пока ты не потерял её. Пока я не потерял единственный источник рациональности в своей жизни. Клаус осторожно посмотрел на брата, оценивая его реакцию. Элайджа внимательно наблюдал за ним, слушал, но, кроме этого, не выдавал никаких эмоций. — Когда я отправился на поиски Сильв, то хотел, чтобы она вернулась к тебе и заставила вернуть человечность. Она была убита горем и совершенно опустошена. В самый первый момент я даже не узнал ее, — он увидел вспышку боли, промелькнувшую на лице Элайджи. — Итак, мы вышли, чтобы немного выпить. Мы почти не разговаривали. Я проводил ее домой, надеясь на возможность уговорить вернуться, но она только покачала головой. Всю обратную дорогу до своей квартиры Сильв не произнесла ни слова. Затем мы молча стояли перед ее дверью, пока она не повернулась, чтобы посмотреть на меня, и не сказала бесцветным голосом: «Может, мы на время забудем?» Я даже не подумал дважды. Зажав пальцами переносицу, Клаус взял бокал с вином и поднес его к губам. Элайджа по-прежнему молчал, но его глаза больше не были спокойными. — Брат, ты знаешь, что в моей жизни не так уж много вещей, о которых я сожалею, и еще меньше вещей, за которые я чувствую себя виноватым, — гибрид остановился и поднял лицо, глядя в глаза своему старшему брату. — Мне очень жаль. Я глубоко и безмерно сожалею. В мои намерения никогда не входило причинять тебе боль, Элайджа. Может быть, однажды я смогу заслужить твое прощение. Последовало очень долгое молчание. Клаус уставился на брата. Если бы его сердце все еще билось, оно бы обезумело от страха. Все знали, что он глубоко заботился о своей семье, но было только два человека, которые понимали, как сильно он их по-настоящему любил. Одной из них была Кэролайн. Другого звали Элайджа. Поставив свой бокал с вином, его брат, наконец, наклонился вперед с глубоким вздохом. — Секс с Сильв был самой болезненной вещью, которую ты когда-либо делал со мной. Татья, Катерина… Ничто не сможет сравниться с этим. В тот момент, когда я снова включил свою человечность, единственное, что я увидел, было выражение твоего лица после того, как ты вернулся из Англии. Я презирал тебя, Никлаус. На короткое время я искренне презирал тебя. Клаус вцепился в подлокотники кресла, чтобы удержаться от пронизывающей его боли. — Элайджа… Его брат поднял руку, и он снова замолчал. — Мне потребовались годы, чтобы понять то, что ты мне только что сказал, понять, что случившееся — плод отчаяния, разбитого сердца и беспомощности. Я годами испытывал чувство предательства при одной мысли о тебе. И Сильв. Не стоит забывать, что в этом замешаны два человека, и Сильв спала с тобой так же, как ты спал с ней. Однако через несколько лет я кое-что понял. Ты помнишь наш разговор в Мистик Фоллс, вскоре после первого появления колдуна? — Да, — пробормотал Клаус. — А ты помнишь, что я сказал тебе в конце? Взяв свой бокал, гибрид посмотрел на брата. Да. Конечно, он помнил. Но он просто не мог этого сказать. — Я говорил тебе, — терпеливо сказал Элайджа, — что ты мой брат, и я всегда буду любить тебя. Вот почему я вернулся после тех нескольких лет. Вот почему я давно простил тебя, — он остановился и наклонился вперед. — Я серьезно, Никлаус. Я простил тебя, и это никоим образом не встанет между нами. Но ещё я никогда этого не забуду. За словами Элайджи последовало долгое молчание. Клаус не мог поверить, что его брат действительно простил его за такое предательство. В течение десятилетий он жил со страхом, что брат в конце концов узнает правду. Он знал, что Сильв ни разу не сказала ни слова своему мужу с тех пор, как они, наконец, снова нашли друг друга, так как она тоже боялась потерять его навсегда. Хотя его предательство было более болезненным, так как Клаус знал, как его старший брат относится к Сильв. Элайджа доверял ему, а он неоднократно нарушал это доверие, хотя никогда не поступал таким непростительным образом. Это давило на его совесть, как свинец. Даже сейчас. Как мог Элайджа не презирать его до конца их существования? — Как ты можешь так легко простить меня? — прошептал он, проводя рукой по волосам. Его старший брат покачал головой. — Это было совсем не просто, можешь быть уверен. На самом деле, очень немногие вещи за мою тысячу лет были для меня такими тяжелыми. Но у меня было много времени, чтобы исцелиться и подумать. Я хотел ненавидеть тебя, брат, я действительно хотел. И я был близок, но недостаточно, из-за чего я раз и навсегда понял, что, несмотря ни на что, никогда не смогу полностью оставить тебя, — он сделал еще один глоток вина. — Но давай оставим это позади. Всё прощено, поэтому мы должны смотреть вперед, а не назад. — Элайджа, я… — Клаус не мог этого произнести. Вместо этого он молча посмотрел на брата, надеясь, что тот поймет. И он был уверен, что его старший брат так и сделал. После еще нескольких минут дружеского молчания Клаус снова наполнил свой стакан и откинулся на спинку стула. — Есть еще кое-что, о чем мне нужно с тобой поговорить. Кое-что, что я скрывал от тебя в течение очень многих лет. Я вообще не собирался раскрывать это, потому что то, что я тебе расскажу, — самая тщательно охраняемая тайна в нашем мире, и я являюсь её единственным хранителем, но обстоятельства заставили меня поверить, что впервые в истории Другая Сторона намерена разгласить эту информацию. Возможно, они даже уже сделали это. Прищурившись, Элайджа соединил пальцы и посмотрел на Клауса с легким намеком на раздражение. — Я не уверен, что мне хочется еще раз лицезреть твою вопиющую неспособность доверять мне, Никлаус. — Теперь я тебе доверяю, — проворчал Клаус, зная, что его брат прав. — Я всегда доверял. Это грандиозно, брат, и хотя ты можешь не согласиться с тем, что я не говорил тебе об этом раньше, я не буду извиняться за это. Я сделал то, что, по моему мнению, было лучше для всех нас. Раздраженно фыркнув, старший первородный просто покачал головой. — Мне понадобится что-нибудь покрепче? — спросил он, и Клаус не мог не заметить, что в голосе Элайджи прозвучал намек на разочарование. — Думаю, да, — он быстро помахал официанту. — Эллипс Уна ботелла де Хеннесси. Глаза молодого официанта расширились, и он поспешил к бару. — Это, должно быть, страшная тайна, чтобы оправдать бутылку коньяка за семь тысяч долларов, — прокомментировал Элайджа, в его голосе снова послышалось веселье. Они подождали, пока метрдотель умело обслужит и нальет драгоценную жидкость — очевидно, он не хотел поручать эту задачу своему младшему коллеге, — затем взяли бокалы, давая коньяку несколько минут согреться в руках, прежде чем поднять стаканы. При первом глотке оба Майклсона на мгновение закрыли глаза, спокойно наслаждаясь изысканностью столь редкого напитка. Покрутив «Хеннесси», Клаус начал говорить. — Брат, ты, возможно, помнишь, как в первые дни основания Нового Орлеана я предпринял очень неожиданное путешествие в Китай. Элайджа кивнул. — Я был очень удивлен, что ты решил оставить все позади и доверить надзор за городом губернатору. Человеку. — Это не имело почти никакого значения по сравнению с причиной моего путешествия. Вопреки тому, что я всем говорил, на самом деле я не посещал Китай. Я отправился в Италию с намерением спрятать что-то так тщательно, чтобы никто никогда это не нашел. И никто не сделал этого по сей день. Объект, о котором я говорю, — это документ. Рукопись под названием «Подлинный гримуар», раскрывающая инструкции по созданию первородных вампиров, ведьм и оборотней, а также некоторых других существ, описывающая все ингредиенты, необходимые для приготовления зелий, и обстоятельства, необходимые для их успешного применения. Но это еще не все. В нем также подробно рассказывается о всех возможных способах убийства сверхъестественных существ, включая первых вампиров. Есть другой способ покончить с нами, брат, помимо Белого Дуба. Впервые за, казалось, прошедшие столетия Клаус увидел, что его старший брат потерял дар речи. Элайджа просто уставился на него, забыв о стакане в руке, его глаза расширились от недоумения. Когда к нему вернулось самообладание, он прошипел: — Ты не думаешь, что стоило бы поделиться этим со своей семьей, Никлаус? Он покачал головой. — До этого самого момента я был единственным живым человеком на этой Земле, который знал о существовании и содержании этого документа. Не было никакой опасности, что это может быть разглашено. Поэтому я решил держать всё в секрете. Стиснув зубы, Элайджа прорычал: — Не так уж много раз я не мог понять ход твоих мыслей, но это один из них. Что, если бы кто-то с Другой Стороны, кто-то знающий, раскрыл эту информацию, скажем, Майклу, когда он был еще жив? — До самого недавнего времени у Другой Стороны не было никакой мотивации раскрывать кому бы то ни было информацию о существовании этой книги. Во-первых, в этом не было необходимости, так как все еще существовал один Белый Дуб, так что было средство убить нас, если возникнет необходимость. Что касается создания первородных вампиров — ни одна ведьма на Другой Стороне, не говоря уже о живой, не могла бы быть заинтересована в том, чтобы по планете бродило еще больше неразрушимых древних. Ещё они не могут быть заинтересованы в создании более сильных ведьм или колдунов, доминирующих над себе подобными своими превосходящими силами. Клаус замолчал и внимательно посмотрел на брата. Лицо Элайджи все еще оставалось каменным, но было и что-то еще. Глубокое беспокойство. — Расскажи мне еще какие-нибудь подробности, Никлаус. — Собрать зелья для создания первородных вместе очень сложно. Малейшее отклонение от инструкции приведет к полному провалу, а неисправная смесь может легко нанести большой вред тому, кто ее выпьет. Еще одним предварительным условием является то, что для приготовления функционального зелья требуется ведьма или колдун из одной из четырех древних линий. Это очень сложно, но для них выполнимо. Обстоятельства столь же сложны, и я не буду сейчас вдаваться в подробности, но важно то, что любой вампир, ведьма или оборотень могут быть «модернизированы» до первородного — это не исключено для людей. Однако в этом процессе есть один решающий элемент, и именно поэтому за всю историю было создано очень мало древних. Тот, кто создаст первородного вампира, ведьму, колдуна или оборотня, в обмен потеряет человека, которого любит больше всего на свете. Если у них не будет любимого человека, они потеряют свою собственную жизнь. — Эстер никого не потеряла, — заметил Элайджа. С саркастической улыбкой Клаус ответил: — Прекрасный пример. У Эстер не было любимого человека. Она никогда по-настоящему не любила никого из нас, поэтому в конце концов сама лишилась жизни. Согласно документу, потеря близкого человека не означает, что в человека, о котором идет речь, ударит молния в тот момент, когда будет создан первородный. В свое время они лишатся жизни, что приведет к усилению жестокости наказания — ты знаешь, что в конце концов это произойдет, но понятия не имеешь, как и когда. Я убил Эстер, тем самым обрекая ее на полужизнь на Другой Стороне. Это должно было произойти после того, как она создала нас, только в том конкретном случае я сделал грязную работу Другой Стороны. — Почему она никогда не говорила Майклу о книге? У нее легко были бы средства, даже с Другой Стороны. — Она не знала о её существовании, по крайней мере, тогда. Я не могу сказать, знает ли она об этом сейчас. Ее формула создания нас была просто отрывком из Оригинального Гримуара, данного ей без какой-либо подробной информации. Элайджа задумчиво посмотрел на него, потягивая свой напиток и обдумывая всю новую информацию. Через некоторое время он кивнул. — Теперь о методах, чтобы убить нас. Ты упомянул о второй возможности, помимо Белого Дуба. Что это, Никлаус? Клаус молча сделал еще один большой глоток коньяка, находя это роскошное ощущение очень успокаивающим. Затем он посмотрел на Элайджу и приподнял бровь. — Кровь. — Прошу прощения? С невеселой легкой улыбкой Клаус объяснил. — Древняя формулировка гласила: «Тот, чей жизненный поток меньше рубина, владеет мечом, чтобы сразить Алефа». Конечно, это всего лишь очень сокращенная версия описания. Сначала я предположил, что это был конкретный человек с конкретным оружием, охотник. Я размышлял и изучал эту часть документа в течение десятилетий. Только когда наступили современные времена анализа крови, я, наконец, понял его истинное значение. Существует одна специфическая группа крови, которая является самой редкой на планете. Можно с уверенностью заявить, что она почти такая же редкость, как Белый дуб. Эта группа была обнаружена совсем недавно, хотя, я полагаю, всегда существовала. Её называют бомбейским типом. Носители пропускают один очень специфический антиген, который делает их кровь лишь намеком на оттенок светлее, чем обычная кровь. Человеческий глаз никогда не смог бы различить разницу. Как бы то ни было, она смертельно ядовита для нас. Попав в нашу систему, эта кровь немедленно вступит в реакцию с нашей — можно сравнить ее с острой гемолитической реакцией, когда человеку переливают не ту группу крови, только она мгновенно убьет нас, разложив все внутренние органы, пока не достигнет и не разрушит сердце. Не более пятнадцати человек в мире обладают этой специфической группой крови. Она не хранится ни в каких банках крови, и я узнал, кто эти люди. Двенадцать из них живут в разных регионах Индии, один в каком-то очень отдаленном городе в Сибири, один в Анголе и один в Берхтесгадене в Германии. Тринадцать из них уже мертвы. — Ты убил их, я полагаю? — Да. Прежде чем я смог также убить оставшихся двоих, Катерина и Мистик Фоллс потребовали моего внимания, и у меня не было возможности закончить то, что я начал. Итак, один человек остался в Индии, если быть точным, в Дарджилинге, а другой — в Берхтесгадене. У меня нет никого, кто наблюдал бы за ними, потому что рано или поздно это привлекло бы к ним внимание, но мне нужно будет убить их в какой-то момент. Однако это не гарантирует, что в конечном итоге не родятся новые люди с этой редкой группой крови. Как упоминалось в тексте, столь же древнем, как и Подлинный Гримуар, бомбейский тип существовал всегда, поэтому, даже если я убью двух оставшихся носителей, мы не можем быть уверены, что он не появится снова, возможно, в какой-то другой форме. Нам нужно будет очень внимательно следить за соответствующими исследованиями и в случае необходимости принять соответствующие меры. Элайджа посмотрел на Клауса в крайнем изумлении, качая головой и явно пытаясь переварить то, что он только что услышал. — Как ты узнал, что он реагирует с нашей кровью? — Я экспериментировал, смешивая несколько капель своей крови с образцом того, что я стал называть Бледной Кровью, которую взял у одного из носителей в Индии прямо перед его смертью. Реакцию можно сравнить с реакцией агрессивной кислоты. — Так что, если кто-нибудь узнает об этом… — … нам нужно будет быть начеку, очень даже нужно. Однако три фактора работают в нашу пользу — более светлый цвет, очень характерный медный запах и тот факт, что двух вышеупомянутых людей будет чрезвычайно трудно найти. Элайджа покачал головой и покрутил свой коньяк. — Ты нашел их. — На это у меня ушли годы, брат. Почему кто-то другой должен быть быстрее? Кроме того, тот, кто прочтет рукопись, должен будет сначала выяснить смысл части «поток жизни меньше, чем рубин». Что также заняло у меня годы, и я никогда никому об этом не говорил. — Хорошо, тогда где спрятана эта книга? Я полагаю, у тебя её с собой нет, так где же она? Теперь на лице Клауса появилась небольшая, но отчетливо самодовольная ухмылка. — Ватикан. Его брат чуть не подавился своим напитком. — Пожалуйста, повтори это, Никлаус. У меня такое чувство, что я тебя неправильно расслышал. — Ватикан. Секретные архивы, — подтвердил Клаус, все еще ухмыляясь. — Ну же, Элайджа, ты должен оценить этот поворот. Старший Майклсон закатил глаза. — Я, конечно, понимаю иронию. Брат, ты ведь знаешь, что Секретные Архивы больше не являются секретом для ученых и исследователей со всего мира, не так ли? Таким образом, документ можно найти, и хотя я сомневаюсь, что кто-либо из людей воспримет его всерьез, слухи об этом распространятся и в конечном итоге достигнут ушей сверхъестественного сообщества. И тогда весь ад вырвется на свободу. Клаус цокнул языком и снова схватил свой бокал. — О, вы, маловерные! Прежде всего, я уничтожил полученную рукопись и написал весь документ заново. Кодом. Моим кодом. Я полагаю, дорогой брат, ты слышал о рукописи Войнича? Кивнув, Элайджа ответил: — Единственный документ, который никому на этой планете никогда не удавалось расшифровать. Я попробовал свои силы некоторое время после того, как она была опубликована в Интернете, потому что что-то в ней показалось мне странно знакомым, но должен признать, я потерпел неудачу. Широко улыбаясь, Клаус не смог сдержать нотки гордости, проскользнувшей в его голосе, когда продолжил: — Это мое. Я изобрел код, я написал его, заставив книгу казаться написанной в пятнадцатом веке. Это моя система раннего предупреждения. Рукопись Войнича настолько известна во всем мире, что любое нарушение кода будет немедленно обнародовано по всем новостным каналам. Как только это произойдет, я буду знать, что Подлинный Гримуар больше не безопасен в его нынешнем виде, так как я закодировал его точно таким же образом. Код переводится на арамейский, и только средняя часть работы является Подлинным Гримуаром. Первые тридцать и последние пятьдесят страниц — трактат о древних денежных системах, поэтому, если он не попадет в руки нумизматического энтузиаста, перевод чего-то настолько скучного не будет ни у кого в списке первоочередных задач. Он сделал глоток своего «Хеннесси» и вспомнил бесконечные ночи и дни, проведенные над кодом, собирая копию Подлинного Гримуара и создавая рукопись Войнича. Это было очень интересно, но потребовало ужасно много работы. Однако наблюдение за всеми этими учеными, пытающимися разобраться в Войниче, по сей день было источником развлечения. Прочистив горло, Клаус продолжил. — Но самая важная мера безопасности здесь, — он прикоснулся указательным пальцем ко лбу. — Я опустил три ингредиента из текста. Один для создания первородных вампиров, один для ведьм и один для оборотней. Поэтому, даже если рукопись будет найдена, расшифрована, переведена и правильно истолкована, никто никогда не сможет собрать необходимые ингредиенты. Я единственный, кто может это сделать. И, кстати, есть часть Секретных архивов Ватикана, которая никому не доступна. Никому, кроме самого Папы Римского. — Итак, ты внушил Папе Римскому. — Это было не в первый раз, не так ли, брат? Теперь Элайджа широко улыбался. — Хорошо, Никлаус. Я все еще злюсь на тебя за то, что ты не поделился этим со мной раньше. Гораздо раньше. Но должен признать, мне нравятся твои сложные меры предосторожности. И художественный штрих — никто, кроме тебя, никогда бы не придумал что-то подобное. Так ты веришь, что это то, за чем охотятся Марсель и не совсем очаровательная мисс Беннет? — Я знаю это. Нам, как всегда, нужно предвидеть любые непредвиденные обстоятельства, но я хотел бы… привлечь Кола к планированию. Боже, никогда не думал, что скажу что-то настолько нелепое, но он хорошо справлялся за последние недели. Он заслужил некоторое доверие, ты не согласен? Элайджа поднял свой бокал и приподнял бровь. — Похоже, оба моих младших брата наконец-то начинают взрослеть. Да поможет нам Небо. Конец близок.