Рим. Она была в Риме, Вечный Город был прямо здесь, у ее ног. Клаус снял большой пентхаус в отеле «Хасслер», возможно, самом традиционном из роскошных отелей Рима, расположенном прямо на вершине Испанской лестницы. Он объяснил ей, что выбрал это место из-за уединения, гарантированного его посетителям, роскоши, обслуживания очень старой школы — и, прежде всего, из-за потрясающего вида на древний город.
Кэролайн стояла на террасе их номера с широко открытыми глазами, упиваясь невероятным зрелищем. У нее было странное ощущение, что история плывет по воздуху, вторгаясь в каждую ее клеточку. Вдалеке виднелись купола и шпили, Пантеон, холм Авентин и сады Боргезе. Это был город Юлия Цезаря, Нерона… и Калигулы. На секунду ей пришлось усмехнуться, подумав о черном как смоль жеребце в Новом Орлеане, который, вероятно, с большим нетерпением ждал возвращения одного первородного. Затем ее взгляд вернулся к чудесам, представшим перед ее глазами. Солнце безжалостно палило древний город. С нижних улиц она слышала шум движения — гудки, визг тормозов, люди, кричащие друг на друга. По дороге из аэропорта Кэролайн впервые прокатилась на машине в итальянском стиле. Это был настоящий хаос. Столпотворение. Анархия. Водитель лимузина вел себя относительно тихо, но девушка пару раз видела, как он незаметно показывал палец другим водителям, и ей было трудно удержаться от хихиканья. Она понятия не имела, как людям удавалось добраться из одного места в другое, не разбившись по крайней мере полдюжины раз. Вероятно, это было какое-то искусство или наука.
Если бы только у них было немного больше времени для исследований! Но, казалось, им было суждено никогда не оставаться надолго на одном месте, всегда была какая-то опасность, с которой нужно было бороться, что-то найти, с кем-то поговорить.
Не волнуйся, Кэролайн. Может быть, когда-нибудь. И ты провела с ним эти две недели в Патагонии, так что не имеет значения, что на этот раз ты ничего не увидишь в Риме.
Девушка почувствовала, как он подошел к ней сзади, заключил в объятия, как делал всегда, пока она наслаждалась новым зрелищем, давая ей время впитать то, что видела, и никогда не говорил ничего, что могло бы нарушить ее размышления. Некоторое время спустя Клаус снова отпустил ее, и Кэролайн уже собиралась запротестовать, когда его рука обняла ее, протягивая бокал розового шампанского.
— Мы были лишены «Круга» дольше, чем я хотел бы, любовь моя, — прошептал он. — Это Розовое вино. И ещё это мои извинения за то, что я привёз тебя сюда без надлежащего времени, чтобы показать город так подробно, как ты должна увидеть его в первый раз. Хотя должен признать, это плохое извинение, — он очень нежно поцеловал ее в шею. — Я заберу рукопись завтра, и сразу после этого нам нужно будет вернуться. Но у нас есть сегодняшний день и ночь, так что, как только мы закончим, я отведу тебя в маленькое местечко, которое хотел показать.
Голубые глаза закрылись от божественного вкуса шампанского, которого ей тоже так долго не хватало. Когда она снова открыла их, то опустила голову ему на плечо, удовлетворенно вздохнув.
— Я люблю тебя, — прошептала она, чувствуя, как его рука, обнимающая ее за талию, сжимается ещё крепче. — Думаю, это единственное уместное, что можно сказать перед лицом чего-то столь великолепного, как этот вид. Не то чтобы это можно было сравнить с моими чувствами к тебе, — усмехнулась она. После еще одного глотка и нескольких минут уютной тишины блондинка спросила: — Где находится Ватикан?
Клаус указал вперед.
— Видишь два больших купола? — Кэролайн кивнула, глядя в том направлении, куда он указывал. — Второй, дальше в глубине, — это собор Святого Петра. Именно там находится Ватикан.
Кэролайн пока не хотела об этом думать. Клаус объяснил, что ей нужно будет остаться, когда он отправится за Подлинным Гримуаром. Он ненавидел эту идею так же сильно, как и она, но резонно указал, что присутствие женщины неизменно привлекает внимание в самом сердце нервного центра Католической церкви, а он не сможет заставить каждого священника, с которым они столкнутся, поэтому она будет ждать в соборе Святого Петра. Клаус рассказал ей все о документе во время их полета, и Кэролайн поперхнулась своим напитком, когда он упомянул, что планирует внушить Папе Римскому, поскольку его книга была спрятана в какой-то неизвестной части Секретных архивов, ключи от которых были только у понтифика. Клаус указал, что ключ можно относительно легко украсть, но взлом Архива потребует значительно больше времени и усилий, чем более простое решение — он пойдет и заберет свою рукопись вместе с Папой Римским. Она все еще не могла осознать это. Покачав головой, девушка отогнала эту тему.
— Так что, пока мы пьем, ты мог бы быть полезным и рассказать мне немного о Калигуле, — усмехнулась она, заработав его раздражённый взгляд. — Когда в Риме…
— Ты же знаешь, что я не настолько древний, чтобы быть лично знакомым с этим человеком? — дразняще осведомился он, нежно целуя ее в висок.
— Я помню, как кто-то на днях говорил, что знает ужасно много обо всем, так что давай, умник.
— Как я могу устоять перед такой очаровательной просьбой? — Клаус усмехнулся, покачал головой и сделал глоток своего шампанского. — Калигуле было двадцать пять, когда он взошел на трон, и в то время он был чрезвычайно популярен. Вопреки строгой экономии своего предшественника, он осыпал народ роскошными играми, отменил непопулярный налог и очень часто присутствовал среди римлян, разделяя их энтузиазм по поводу гонок на колесницах, зрелищ, фестивалей и других развлечений. Однако за четыре коротких года своего правления Калигула сумел стать самым ненавистным правителем, которого когда-либо знала Империя. Историки говорят, что он был психически неуравновешен всю свою жизнь, и через шесть месяцев после правления серьезно заболел. Неделями балансируя между жизнью и смертью, он, очевидно, был уже не тем человеком, когда наконец пришел в себя. Император был жесток, непредсказуем и развил в себе особую любовь к оргиям, пыткам и казням. Говорят, что он состоял в кровосмесительных отношениях со всеми тремя своими сестрами, любил время от времени одеваться как женщина и заставлял мужей смотреть, как он совокупляется с их женами. В возрасте двадцати девяти лет он был убит офицерами преторианской гвардии, которых, по-видимому, каким-то образом жестоко оскорбил.
Клаус приподнял бровь и сделал еще один глоток.
— Это то, что циркулировало о Калигуле в течение двух тысячелетий, но с такого рода информацией нужно быть очень осторожным. Я не сомневаюсь, что во всем, что было сказано о нем, есть больше, чем крупица правды, но ты должна принять во внимание, что многие современные историки, которые были непосредственными свидетелями событий, принадлежали к высшим эшелонам римского общества и были довольно предвзяты. Калигула был не в лучших отношениях со знатью, что объяснялось главным образом его надменностью и высокомерием. Поэтому можно с уверенностью предположить, что большая часть того, что было записано о его пороках, сильно преувеличена. Однако я уверен, что он действительно был очень жестоким человеком.
Кэролайн внимательно слушала. Она вспомнила, что давным-давно читала что-то о Калигуле, но никогда по-настоящему не задумывалась об этом. Вероятно, все по-другому, когда ты находишься прямо в центре города, который на самом деле видел все это и бесчисленное множество других событий. Глядя вниз на римскую панораму, Кэролайн затаила дыхание при мысли обо всем, чему были свидетелями эти древние, равнодушные стены.
Она уткнулась носом ему в шею.
— Так ты думаешь, что те времена были в целом более жестокими, чем те, что сейчас?
— Каждая эпоха по-своему жестока, но я верю, что древние времена были менее сдержанными, когда дело доходило до проявления физического насилия. Что ж, возможно, мне придется исправиться — они могли бы показаться менее сдержанными с точки зрения среднего современного человека. Ты не поверишь, какое количество жестокости и насилия можно найти буквально за углом, если присмотреться достаточно внимательно. В радиусе одной мили от того места, где мы стоим, я мог бы указать по крайней мере на пять дверей, которые открываются для такого рода разврата, что ты сразу же утратишь свою веру в Бога.
Слегка вздрогнув, она прошептала:
— Я помню, как ты говорил, что иногда люди могут быть гораздо большими монстрами.
Клаус развернул девушку, и его руки нежно обхватили ее щеки.
— Они могут.
Глаза Кэролайн закрылись, когда его мягкие, полные губы накрыли ее. Он поцеловал уголки ее рта, нижнюю, верхнюю губу, прежде чем снова завладел ее ртом, его язык медленно двигался навстречу ее языку. Она знала, что он делает — он хотел прогнать темные мысли, которые угрожали завладеть ее головой.
Они долго целовались, прежде чем Кэролайн мягко отступила.
— Отведи меня в то место, которое ты хотел показать, — улыбнулась она, прижимаясь легким поцелуем к изгибу его плеча, заставляя его издать очень низкий стон.
Он поставил свой бокал и протянул руку, когда другая мысль пришла ей в голову.
— Хорошо, прежде чем мы уйдем, назови одну известную личность, с которой ты переспал здесь, в Риме, и где именно, — хихикнула она, хватая свой стакан и допивая остатки Круга.
Он ухмыльнулся и приподнял бровь.
— Римская знаменитость или просто любая знаменитость?
— Последнее.
Не было никаких колебаний.
— Грейс Келли. Крыша того, что сейчас называется Westin Excelsior. В то время ей было около двадцати двух или двадцати трех лет.
Кэролайн чуть не выронила фужер.
— Та самая Грейс Келли?! Как… Я имею в виду… ты ведь не принуждал ее, верно?
Клаус громко рассмеялся, затем схватил ее и одним стремительным движением поднял на маленькую изгородь, окружавшую террасу, надежно обхватив ее руками. Затем он наклонился вперед, подталкивая, пока ее спина не свесилась с края, примерно в шестидесяти футах над землей. Прежде чем Кэролайн успела закричать или запротестовать, он поцеловал ее так сильно, что она совершенно забыла о том, почему ей на самом деле это не должно нравиться. Когда первородный, наконец, отступил, увлекая ее за собой, у нее закружилась голова, а дыхание полностью сбилось.
— Хочешь ещё раз усомнится в моих умениях в искусстве обольщения? — поддразнил он, снова целуя ее, на этот раз очень нежно.
Она игриво оттолкнула его немного назад и покачала головой.
— Эй, мы говорим о Грейс Келли! Она, вероятно, не была такой слабачкой, как я.
— Прошу прощения? — воскликнул он с притворным возмущением. — Слабачка? Пожалуйста, вспомни, сколько времени мне потребовалось, чтобы наконец добиться тебя?!
— Э-э-э! Не смей винить меня! Я все время была рядом с тобой в Норвегии, и ты был единственным, кто постоянно твердил о том, что я не готова бла-бла-бла! Я хотела тебя как сумасшедшая, а вы притворялись, что вас трудно заполучить, мистер Майклсон!
Они оба рассмеялись, и Кэролайн притянула его обратно в свои объятия.
— И я так рада, что в конце концов заполучила тебя, — прошептала она, увидев, как его глаза закрылись, прежде чем он поцеловал ее волосы. — А теперь скажи мне — она была такой красивой в реальной жизни?
— Да. Честно говоря, Грейс Келли, вероятно, была одной из трех самых красивых женщин, которых я видел за тысячу лет, хотя ее красота не была теплой. Это было очень холодно и несколько потусторонне. И все же на нее было приятно смотреть.
— Кто были двое других? — спросила Кэролайн, немного злясь на себя за то, что все еще чувствует легкую боль, которая всегда пронзала ее при мысли о том, что ее Клаус был с другой женщиной. Даже восхищался другой женщиной.
Он взял ее за руку и повел к дверям.
— Одной из них была безымянная женщина, с которой я случайно столкнулся недалеко от города Токуйито в Венесуэле. Она работала на поле, когда я проезжал мимо. Девушка подняла глаза, и я был так поражен ее лицом, что чуть не упал с лошади. Ее волосы были очень необычного темно-русого оттенка, не распространенного в латиноамериканских странах, лицо загорело от работы в поле. В тот момент она казалась совсем золотой. У нее были светло-зеленые глаза, тоже очень редкие для латиноамериканки. Внезапно она улыбнулась мне, и ее лицо озарилось, как пламя. Это заворожило меня.
— Что потом? — осторожно спросила она.
— Ничего. Я пошел своей дорогой и больше никогда ее не видел. Хотя нарисовал её, когда-нибудь мне придется показать тебе картину.
— А третья женщина?
Как раз перед тем, как они вышли из комнаты, он повернулся к ней и приподнял бровь.
— Ты серьезно спрашиваешь?
***
Клаус повел ее в крошечный парк на одном из семи холмов Рима, который был заполнен апельсиновыми деревьями, источающими вокруг опьяняющий аромат. Вид был впечатляющим — Вечный город снова у ее ног, только на этот раз с совершенно другого ракурса. Они долго гуляли по маленькому парку, наслаждаясь безмятежностью и завораживающим ароматом, витавшим в воздухе, затем прогуливались по старинным улицам, мимо живописных домов, розовых садов и впечатляющих особняков. Туристов вокруг было не очень много — Клаус объяснил, что этот район был в основном жилым и, следовательно, немного в стороне от проторенных дорог, но его вид на город и деревенское очарование были совершенно уникальными.
После этого они отправились ужинать в маленький деревенский ресторанчик, забившись в угол и не в силах оторвать друг от друга глаз. Еда была фантастической, а в атмосфере было что-то домашнее, хотя Кэролайн было трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме Клауса. Это был один из тех моментов, когда влюбленность была самой замечательной вещью на планете. На одно короткое мгновение мир затаил дыхание, все остальное не имело значения. Не было ни проблем, ни страхов, они не знали ни вчера, ни завтра.
Когда они вышли из ресторана, Клаус поцеловал ей руку и сказал, что есть еще одно зрелище, которое он хотел бы, чтобы она увидела сейчас, ночью, потому что атмосфера была ни с чем не сравнимой. Они взяли такси, остановились минут через десять и прошли по нескольким маленьким извилистым улочкам, пока не свернули за угол и не остановились перед перилами.
Под ними Кэролайн увидела большую площадь руин, освещенную стратегически расположенными точками. Возвышаясь над всем, далеко на заднем плане, она могла видеть Колизей. Ее рот приоткрылся, и снова блондинка замолчала от явного воздействия истинной, осязаемой истории.
— Это остатки Императорских форумов, любовь моя. Они были построены рядом разных римских императоров между 46 годом до нашей эры и 113 годом нашей эры. Как, вероятно, выразились бы некоторые из твоих школьных друзей — это дерьмо старое как мир.
Кэролайн просто кивнула, все еще разинув рот. В этом было что-то настолько завораживающее, что она даже не могла найти подходящих слов.
— Я бы хотела подойти немного ближе, можно? — рассеянно спросила она.
Клаус просто взял ее за руку и потащил к руинам. Они не были доступны широкой публике, по крайней мере, вблизи, но ведь они и не были широкой публикой, не так ли? Метнувшись в относительно темный угол площадки, Клаус отступил назад и позволил ей выбрать то, что она хотела увидеть в первую очередь. Медленно девушка подошла к высокой колонне и нерешительно положила руку на камень.
Ему две тысячи лет! Я прикасаюсь к чему-то, что люди построили два тысячелетия назад. Он видел войны, мир, любовь, ненависть, императоров, крестьян… Она также прикоснулась другой рукой к древней колонне и закрыла глаза, проводя пальцами по материалу, следуя за вмятинами и шрамами, пытаясь представить людей, которые построили эту конкретную колонну голыми руками.
Его голос был всего лишь шепотом, когда она почувствовала, что он приближается к ней.
— Тебе это очень нравится, не так ли, моя дорогая? — она кивнула, все еще не в состоянии говорить. — Мне нравится видеть, как ты реагируешь на все новое, как ты буквально купаешься во всех свежих ощущениях и образах. Клянусь тебе, Кэролайн, я покажу тебе всё это. Весь мир принадлежит тебе, и я сделаю его твоим.
И она знала, что он сдержит свое слово, не важно как, не важно когда. Вероятно, это займет какое-то время.
***
— Так это твой любимый город? — спросила Кэролайн, когда они вернулись в отель, распивая очередную бутылку «Круга» и глядя на мириады огней Рима.
Клаус покачал головой.
— Это был бы логичный выбор, не так ли? Но нет. Я люблю бывать здесь, определенно люблю, и совершенно уверен, что очень многие люди пришли бы в ужас, если бы я сказал, что есть другие города, которые я предпочитаю Риму. Из величайших мегаполисов мира моим первым выбором является и всегда будет Париж. Я знаю, что это довольно банально, но в этом городе есть что-то настолько особенное, настолько манящее, что он никогда не перестает притягивать меня, как бы часто я ни видел его на протяжении веков. Рим — очень приземленный, крепкий город с явной греховностью, которая привлекает на определенных уровнях. Париж, с другой стороны, излучает чувственность, которая пленяет меня по-другому. Огни, звуки, запахи, достопримечательности… все там говорит со всеми моими чувствами. Но ты будешь судить сама. Вполне возможно, что Рим захватит тебя больше, а может быть, это будет совсем другой город. Видишь ли, хотя я очень люблю Париж и всегда буду возвращаться в этот город, у меня нет настоящего любимца. У большинства из них есть что-то, что мне нравится. Рио завораживает своей необузданной любовью к жизни, Лондон — утонченностью и светской жизнью, Токио — тем фактом, что, несмотря на свою обширность, каждый район почему-то кажется отдельной маленькой деревушкой. Это очень увлекательное место. Не могу дождаться, чтобы увидеть, в каких городах остановится твое сердце.
Кэролайн опустила голову, уставившись на свой бокал с шампанским.
— Если мы когда-нибудь победим все эти угрозы. А как только закончим, то появятся новые. Я не могу представить, что когда-нибудь нам позволят по-настоящему расслабиться.
Кэролайн знала, что была несправедлива, но на мгновение в ней мелькнул намек на горечь. Да, он хотел показать ей все эти места, и постепенно он это сделает. Но ей хотелось побыть немного без забот, без драк и войн.
Как ему удалось прожить все эти столетия, ничего не делая, кроме как сражаясь изо дня в день? Ладно, многие ссоры начались из-за него в первую очередь, да, но я не занималась этим больше двух лет и уже устала от этого.
Взяв блондинку за руку, Клаус поднял ее со стула и усадил к себе на колени.
— У меня два брата. Один из них более чем способен какое-то время присматривать за семьей, а другой этому научится. Как только все закончится, я на некоторое время отложу скипетр.
Кэролайн уставилась на него в полном недоумении, нуждаясь в нескольких мгновениях, чтобы прийти в себя от того, что он только что сказал. Затем она решительно покачала головой.
— Нет, Никлаус. Я не хочу, чтобы ты делал это, потому что чувствуешь себя обязанным показать мне мир. Ты не был бы счастлив, находясь вдали от власти, а я точно не хочу, чтобы ты был несчастен.
Он водил рукой вверх и вниз по ее руке, рисуя пальцами маленькие узоры, отчего у нее мурашки побежали по коже.
— Кэролайн, в течение последних двух недель, которые мы провели в Патагонии, ты видела, чтобы я участвовал в каких-либо сражениях, убийствах или планах по покорению мира?
— Нет, — пробормотала она.
Он приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть на него.
— Я показался тебе несчастным?
Нет. У меня сложилось впечатление, что ты был так же безумно счастлив, как и я.
— Ты только что снова нашел меня. Конечно, ты был счастлив. Но в долгосрочной перспективе…
— Кэролайн, — перебил он, — я не сказал «навсегда». Я не настолько наивен, чтобы считать себя способным полностью отказаться от того, кем являюсь. Я и не хочу, ты должна это знать. Но чего я действительно хочу и в чем нуждаюсь, так это в том, чтобы посвятить немного времени нам двоим. Несколько лет, которые будут принадлежать только тебе и мне, путешествиям, исследованию мира и дальнейшему открытию друг друга. Если будут какие-то сражения за безопасность нашей семьи, я буду сражаться с ними. Но в остальном я буду рядом только ради тебя. Ради нас.
— Ты серьезно? — прошептала она. — Ты сделаешь перерыв в Большой Плохой Гибридизации или как там это можно назвать… ради меня?
— Это не только ради тебя, моя дорогая. Я делаю это ещё и для себя. Итак, как думаешь, сможешь ли ты какое-то время жить в моем постоянном присутствии?
С легким вздохом, похожим на всхлип, Кэролайн бросилась в его объятия, обнимая так сильно, что, вероятно, стерла бы в порошок любого нормального вампира.
— Я никогда не слышала, чтобы ты задавал такой глупый вопрос, — пробормотала она в изгиб его плеча.
Клаус обнял ее в ответ с радостной улыбкой на лице.
— Однако есть небольшая загвоздка, — прошептал он ей на ухо. — Я буду хотеть тебя каждый чертов день, любовь моя.
Она подняла голову, на ее лице был написан абсолютный ужас.
— Только раз в день? Ты, должно быть, шутишь, приятель!
