Sanctuaries

На следующее утро Кэролайн проснулась и обнаружила, что Клауса нет. В то же мгновение ее охватила паника, холод распространился по всему телу, а чувство полного одиночества овладело ее сердцем и разумом. Дыхание участилось, сознание начало затуманиваться, поэтому она заставила себя вспомнить, что Клаус говорил о том, как контролировать самые острые симптомы, когда она была одна. Сделай очень глубокий вдох и задержи дыхание. Затем очень, очень медленно выдохни сквозь зубы, считая до двадцати. Положи руку на грудь над сердцем и слегка надави. Закрыв глаза, Кэролайн сделала то, что он советовал, и действительно почувствовала, как ее дыхание немного нормализовалось, а желудок успокоился. Снова медленно вздохнув, она оглядела комнату и увидела маленький листок бумаги на своей тумбочке. Мне нужно кое-что приобрести. Я очень надеюсь вернуться до того, как ты проснешься. Если это не так, пожалуйста, не волнуйся, дорогая. Помни: Большой Плохой Гибрид. Всемогущий Первородный. Правитель Галактики. Я люблю тебя. Никлаус. Кэролайн закрыла глаза руками. Как она могла так остро отреагировать? Она не могла паниковать каждый раз, когда его не было рядом. Стряхнув с себя последние остатки панической атаки, блондинка встала и быстро приняла душ. В тот момент, когда Кэролайн выключила воду, она услышала, как открылась дверь. Укол облегчения, который потряс ее, был ненормальным, поэтому, решив ничего не говорить об этом, она завернулась в полотенце и вышла из ванной. Клаус как раз ставил два больших пакета на стол в гостиной. Он повернулся с нежной улыбкой на лице и подлетел к ней, запечатлев серию нежных поцелуев на ее влажном плече. Затем первородный посмотрел ей в глаза и нахмурился. Черт возьми, он всегда все видит! Как это вообще возможно! — Прости, любовь моя. Я должен был разбудить тебя, когда уходил, но ты так крепко спала, и я был уверен, что вернусь вовремя. Насколько все было плохо? — Пустяк. Я просто на секунду повела себя глупо. Итак, что ты там купил? — Эй, мы все еще говорим о тебе. Ну и что? Кэролайн вздохнула. — Все было кончено в мгновение ока. Я проснулась, тебя рядом не было — рефлекторная реакция. Я просто сделала то, что ты мне сказал, с дыханием и всем прочим, и это сработало. Чрезмерная реакция, вот и все, — девушка видела, что он не особо-то и поверил ей. — Никлаус, серьезно, я в порядке! Как ты и говорил, мне потребуется некоторое время, чтобы смириться с тем, что произошло, и как только я это сделаю, всё закончится. А пока мне придется просто жить с этим. Поцеловав ее в лоб, он пробормотал: — Мне так жаль. Я разбужу тебя в следующий раз, даю слово. Она на мгновение обняла его и кивнула. — Что в сумках? — Я должен провести некоторое время в Ватикане, а тебе придется побыть в церкви, чтобы никто не обращал на тебя внимания. Поэтому нам следует подстроиться под окружающую атмосферу, — усмехнулся он, протягивая ей один из пакетов. С любопытством Кэролайн вытащила из него одежду. Это было платье монахини. С недоверчивым вздохом она посмотрела на Клауса, который самодовольно ухмылялся. — Никто не побеспокоит тебя во время молитвы, любовь моя, тем более в этом. — Я не могу это надеть! Я имею в виду… Я вампир! Разве это не какое-то, не знаю… богохульство? — Это всего лишь одежда. Ткань. Поверь мне, было много людей, которые носили подобную мантию и совершали гораздо большую ересь, — он указал на платье. — Если кто-нибудь спросит — в чем я сомневаюсь — ты цистерианец из Крозе в Вирджинии, который является одним из четырех цистерцианских монастырей в США, если кому-то станет слишком любопытно, внуши им. Но что бы ты ни делала, оставайся в Базилике и не уходи в одиночку. Я приду и найду тебя, как только закончу. Кэролайн скептически оглядела одежду. — Что ты наденешь? — спросила она, указывая на вторую сумку. Клаус вытащил классическую черную сутану, которую носили католические священники, а затем белый воротничок. Она весело покачала головой и, схватив платье, исчезла в ванной. Когда девушка вернулась через несколько минут, Клаус полностью преобразился. Кэролайн уставилась на него с открытым ртом, чем вызвала у него радостный смешок. — Хорошо, отец де Брикассар, — хихикнула она. — Помимо того факта, что ты был бы идеален для «Поющих в терновнике», почему простой священник? Почему бы не стать кардиналом, разве это не было бы проще? И больше соответствует твоему самопровозглашенному статусу Правителя Галактики, разве нет? Он усмехнулся, оглядывая ее. — Кардиналов можно сравнить со знаменитостями. Их не так уж много, и особенно здесь, в Риме, не говоря уже о Ватикане, все знают, кто они такие. Люди сразу же заподозрили бы во мне самозванца, каким я и являюсь. Но никто не обращает столько внимания на скромного священника. Это напомнило мне… — он бросился в ванную, а Кэролайн начала возиться с вуалью, поворачивая ее туда-сюда, пытаясь понять, как ее надеть. Когда она подняла глаза, услышав, как Клаус выходит из ванной, у нее перехватило дыхание, как только он предстал перед ней полностью выбритым. Это было не то, что она видела раньше — её муж всегда щеголял некоторой щетиной. Он выглядит как долбанная модель! — Нравится то, что ты видишь? — усмехнулся он, правильно истолковав ее реакцию. Проведя рукой по его гладкому лицу, она кивнула, улыбаясь. — Я так понимаю, не слишком много священников уважают щетину? — Я давно здесь не был, но в последний раз, они носили отросшую бороду, либо безупречное лицо, и даже мне трудно отрастить бороду за такое короткое время. Так, значит, ты предпочитаешь это щетине? Она на мгновение задумалась. — Почему бы тебе не дать мне несколько дней, чтобы решить? Как насчет того, чтобы бриться недельку, а потом я тебе скажу. Мне нравится и то, и другое, но я хочу привыкнуть к тому, что ты выглядишь так, прежде чем наконец решусь. — Хорошо. Нужна помощь с этим? — спросил он, указывая на вуаль в ее руках. — Ты знаешь, как… Нет, не бери в голову. Я не хочу этого знать. Он ухмыльнулся и потянулся за вуалью. — Но это интересная история. Видишь ли, в семнадцатом веке была одна монахиня, которая увлеклась… Кэролайн заткнула уши и быстро замотала головой. — Я не слушаю! Я не слушаю! Она чувствовала, как Клаус смеялся, пока мастерски застегивал вуаль, заправляя под нее каждую маленькую прядь ее волос. Закончив, он сделал шаг назад и наклонил голову. — У меня сейчас довольно грязные мысли, связанные с ролевыми играми, любовь моя, — усмехнулся он и указал на зеркало. Кэролайн густо покраснела и подошла посмотреть на себя. Ни следа ее волос не было видно, лицо полностью обрамлено вуалью, точно так же, как ни один изгиб ее тела не был различим под черным одеянием. Она посмотрела на Клауса, который подошел к ней сзади. Белый воротничок полностью закрывал его Сигнум, и он действительно был похож на священника. Возможно, немного чересчур красив, но она была уверена, что в Ватикане можно найти симпатичных священнослужителей. Ей действительно нужно было перестать пялиться на него, это было смешно. Они были женаты, и она не могла так пускать слюни на собственного мужа, верно? Клаус развернул ее и провел пальцами по краю вуали. — Мы вместе пойдем в базилику Святого Петра. Ты останешься там. Походи вокруг, посмотри на все, но постарайся не разговаривать со слишком многими людьми. Я войду в Ватикан через черный ход, проберусь в личный кабинет Папы Римского и получу доступ к его эксклюзивному разделу Секретных архивов, откуда заберу рукопись. Как только она будет у меня, я вернусь за тобой. Не уходи, это понятно? — настаивал он, теперь его рука обхватила ее лицо. — Не беспокойся обо мне, я буду в полном порядке. Только не забудь зайти за мной. С озорной усмешкой он приподнял бровь. — Если я всё же забуду, то прямо за углом есть цистерцианский монастырь… — Вы перенесете свое первородное тело обратно к своей жене по прямому маршруту, отец Майклсон, я достаточно ясно выразилась? — скомандовала она, как обычно, не в состоянии подавить смешок. Клаус притянул ее к себе и страстно поцеловал. — И какова моя мотивация? — промурлыкал он, проводя губами по ее щекам. Кэролайн взяла его лицо в свои руки, лаская мягкую кожу большими пальцами. — Тот факт, что твоя жена любит тебя больше, чем когда-либо считала возможным. Тот факт, что она нуждается в том, чтобы ты был рядом с ней. Тот факт, что она хочет сделать тебя таким же счастливым, как и она. Выбирай сам. Он прижался лбом к ее лбу и закрыл глаза, не говоря ни слова.

***

Никто не обратил на них никакого внимания, но Клаус уже знал об этом. Это был не первый раз, когда он носил одежду священника, и здесь, в Риме, он ежедневно сталкивался со священнослужителями, монахинями и монахами. Майклсон подавил улыбку, увидев, как Кэролайн изо всех сил старается не пялиться на великолепные здания, которые составляли Ватикан. Даже для такого далекого от религии человека, каким он был, это никогда не переставало быть зрелищем. Политические и религиозные правители на протяжении всей истории всегда строили так, чтобы запугивать и внушать благоговейный трепет массам, а Ватикан был хрестоматийным примером такого рода архитектуры. В Апаресиде, Бразилия, была еще одна церковь, которая соперничала с этой по своим размерам, но не размеры, богатые украшения, бесценные произведения искусства или окружающие здания делали его и весь Ватикан такими внушительными. Нет, это было знание того, что на протяжении веков здесь было истинное средоточие власти на планете, контролирующее судьбы миллиардов людей, коронование и низложение королей и императоров, разжигание войн и сражений, отправка тысяч в крестовые походы и миссии, чтобы распространить свое слово в самых отдаленных диких местах. Даже в его далекие человеческие дни Церковь никогда ничего не значила для Клауса. Он был полноценным гедонистом, истинным эпикурейцем, который жил для своих чувств и никогда не находил в себе никакой веры, мистицизма или духовности. Да, сверхъестественное существовало, но оно не было для него эфирным или священным. Это был факт жизни, осязаемый и реальный. За тысячу лет не было ни одного случая, который заставил бы его поверить в существование высшей силы, хотя ему всегда нравились мифы и легенды о древнескандинавских богах. Его инстинктивной реакцией на любую форму веры всегда было только презрение — для него те, кто действительно верил в какое бы то ни было божество, были всего лишь наивными, легковерными существами. Но иногда, в очень уединенные моменты, в его сердце жила зависть. Насколько легче была бы его жизнь, если бы в определенных случаях он мог просто сидеть сложа руки и говорить себе, что в конце концов все будет хорошо, потому что какая-то высшая сила позаботится об этом? И если этого не произошло в этой жизни, то, безусловно, в следующей? Он всегда восхищался тем, кто придумал эту конкретную идею. Не волнуйся, крестьянин, сейчас тебе придется страдать, но если ты будешь безропотно служить своим земным владыкам, то в загробной жизни будешь щедро вознагражден! Маркетинговая концепция была гениальной. Теперь они входили в Базилику, и Клаус заметил, что Кэролайн пропустила шаг из-за явного недоверия к внушающему благоговейный трепет интерьеру древнего купола. Церковь была заполнена римлянами, туристами, священниками и монахинями. — Через десять минут будет месса, — пробормотал он, указывая на доску объявлений справа от них. — Возможно, ты захочешь посидеть на заднем плане. Когда священник или другой духовный персонал подойдёт к тебе, закрой глаза и сделай вид, будто интенсивно молишься, — он помолчал, жалея, что не может обнять ее или хотя бы поцеловать руку. — Я не надолго. Повернувшись, чтобы уйти, Клаус услышал ее приглушенный шепот. — Пожалуйста, будь осторожен, хорошо? Борясь с желанием улыбнуться, как Чеширский кот, от приятного чувства, что кто-то так сильно беспокоится о нем, он просто кивнул и выдохнул: — Amo te super omnia ex tota anima mea, ex toto corde meo, ex totis viribus meis. Глядя на нее сверху вниз, он все-таки не смог сдержать легкой улыбки. — Переведу, как вернусь. Бросив еще один взгляд на ее прекрасное лицо, первородный направился к маленькой, неприметной двери, которая вела в Сикстинскую капеллу, а оттуда, через лабиринт проходов, лестниц и залов в апартаменты Папы, где находился его личный кабинет. Швейцарский охранник наблюдал за дверью, подозрительно разглядывая Клауса, когда тот приблизился. Его зрачки расширились, и менее чем через две секунды мужчина отступил в сторону, пропуская его. Со вздохом гибрид пожалел, что у него нет времени, чтобы еще раз полюбоваться работами Микеланджело. Он пересек часовню, внушив другому охраннику прикрыть дверь в непубличные районы Ватикана. Майклсон вспомнил, как выглядело это место в пятнадцатом веке, когда папа Николай V наконец начал восстанавливать Старый собор Святого Петра, который в то время едва не рухнул. Кол тогда сделал замечание о том, как иронично было бы, если бы Господь решил обрушить самый большой молитвенный дом христианского мира на головы стольких яростных верующих. Несколько лет спустя, когда началось строительство Нового собора Святого Петра, он услышал, как Ребекка шепнула Элайдже, что, может быть, Бог услышал Кола в тот день, убедившись, что ничего подобного никогда не произойдет. Его младшая сестра твердо верила в Бога как в человека, и временами у Клауса возникало смутное подозрение, что она никогда полностью не отказывалась от этого. Пятнадцать минут спустя он пробился к личному секретарю папы, удивительно молодому и довольно светски выглядящему священнику, который, как Клаусу достоверно сообщили, был умен, начитан и непоколебимо предан Его Святейшеству. Все качества, которые он мог оценить. Секретарь поднялся из-за стола, спокойно глядя на него. — Чем я могу вам помочь, отец? — спросил он мелодичным, приятным голосом. Расширенные зрачки Клауса впились в глаза мужчины. — Ты дашь мне доступ к Его Святейшеству. Мы с ним ненадолго уйдём вместе. Ты не будешь удивлен и не станешь подвергать сомнению ничего из того, что Его Святейшество или я делаем или говорим, и ты не последуешь за нами. Ты оттолкнёшь любого, кто захочет поговорить с Папой, до тех пор, пока я не уйду, объяснив им, что Его Святейшество проведет некоторое время в молитве и размышлениях. Ты забудешь меня и все, что случилось, как только я уйду. Ты никому не сообщишь о моем присутствии, ни сейчас, ни в какой другой момент времени. Секретарь кивнул и повернулся, чтобы открыть дверь позади него. Войдя в комнату, он опустил голову и жестом указал на Клауса. — Святой отец, прибыл ваш следующий посетитель. Не сказав больше ни слова, он вышел из комнаты и закрыл большую деревянную дверь. Бросившись к понтифику, Клаус немедленно начал говорить. — Вы будете сопровождать меня в ваши личные Архивы, не задавая вопросов обо мне или моих мотивах. Оказавшись там, я получу свой документ. Затем вы вернетесь в свои покои, ничего не помня обо мне или о том факте, что мы когда-либо встречались. Вы также не запомните этот документ. Ничто из того, что я сделаю или скажу, не встревожит, не удивит или не выбьет вас из колеи, и вы никого не предупредите о моем присутствии. Если кто-то спросит, кто я такой, вы сообщите им, что я скромный священник из Шотландии, который обнаружил ряд древних папских указов и довел их до вашего сведения. Папа наклонил голову. — Тогда, может быть, перейдем к Архивам, сын мой? — предложил он, и Клаус кивнул, отступая в сторону, чтобы позволить ему идти первым. Как только они начали идти, первородный сложил руки и опустил голову, что, как он знал, было очень убедительным проявлением смирения — всегда оставаться на шаг позади понтифика. Гибрид заметил несколько мимолетных любопытных взглядов в их сторону, но лишь очень немногие люди когда-либо задавали вопросы Святому Отцу, и если Папа хотел быть в компании скромного священника, то так тому и быть. — Скажи мне, сын мой, как ты наткнулся на упомянутые письмена? — спросил он Клауса, глядя на него с легким любопытством. Первородный начал сочинять историю о том, как богатый вдовец, член его прихода, недавно скончался и пожертвовал все свои мирские блага католической церкви. Среди его вещей были найдены папские указы, а также некоторые другие древние письмена. Когда они прибыли в секретный архив Папы Римского, Клаус внушил двум охранникам и позволил понтифику отпереть двери. Оказавшись внутри, он метнулся в самую дальнюю часть большой, тускло освещенной библиотеки. Над последней полкой в десятом ряду находилась маленькая потайная шкатулка, вделанная в стену, едва различимая для тех, кто явно ее не искал. Клаус нажал кнопку, скрытую за несколькими древними кожаными томами, и шкатулка открылась. Со сдержанным вздохом облегчения он схватил документ и закрыл шкатулку, спрыгнув с полки и спрятав рукопись под сутану. Когда он вернулся, чтобы присоединиться к Папе, то обнаружил, что тот держит в руках что-то, похожее на очень древние свитки папируса, очевидно, сохраненные в пластике. — Ты читаешь по-арамейски, сын мой? — спросил он. Клаус кивнул. — Да, святой отец. — Редкая способность в наши дни, — он передал рулоны, и Клаус взял их, озадаченный коротким мгновением чего-то, что, казалось, пронеслось по воздуху. — Я получил это во владение всего несколько месяцев назад. Монах, отдавший мне свитки, был отшельником из Польши, которому сказали, что их содержание не имеет смысла, но они были написаны самим Люцифером. Признаюсь, я не воспринимал его всерьез, и у меня никогда не было возможности продолжить изучение папируса, и я не хотел обременять кого-либо из наших братьев, говорящих по-арамейски, в Архивах, если содержание является простой фантазией. Можете ли вы найти в этом какой-нибудь смысл? У Клауса не было ни времени, ни желания заниматься переводом прямо сейчас, но его любопытство, по общему признанию, было задето. Положив первый папирус на ближайший стол, он включил настольную лампу и просмотрел текст. Он был древний, очень древний. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять старинную технику письма, но после он начал видеть яснее и постепенно переводить в голове. После трех предложений Клаус резко остановился и выпрямился, его зрачки расширились. — Кто был тот монах, который дал вам это, и откуда именно он был родом? — Он был картезианцем из Польши по имени Мариуш, жившим затворником недалеко от Гданьска, в маленьком городке Мораг. — Кто дал ему это? — Он сказал, это была старая женщина на смертном одре. Она умерла прежде, чем смогла рассказать ему больше. — Монах все еще жив? — Насколько мне известно, да. Он пришел навестить меня во время публичной аудиенции и показал мне папирус. После этого я встретился с ним наедине. Это было около трех месяцев назад. Он был пожилым человеком, но не старым, так что я предполагаю, что он все еще жив. Клаус собрал свитки и спрятал их под сутану вместе с документом. — Вы ничего не вспомните об этих свитках или о человеке, который дал их вам. Совпадение. Для Клауса это было просто слово, которое все использовали, когда не могли видеть связи, стоящей за событием. И за всем этим всегда что-то стояло. Насколько это может быть простым совпадением? Ответ был столь же прост, сколь и тревожен. Это было не так. Но что все это значило? Монах, которому умирающая женщина дала папирус и который решил передать его из всех людей именно Папе. И сегодня, в тот самый день, когда Клаус пришел забрать Подлинный Гримуар, понтифик, казалось бы, ни с того ни с сего, вложил их ему в руки. Чем-чем, но совпадением это точно не являлось. Кто-то хотел, чтобы у него было это. Что значило, что кто-то знал о Подлинном Гримуаре и, что еще хуже, о том факте, что Клаус спрятал его здесь. У гибрида голова шла кругом, когда он возвращался в Базилику. Мысль о том, что кто-то манипулирует им, была совершенно отвратительна. Это злило его и в то же время немного нервировало. Но ему нужно было бы перестать агрессировать и начать сосредотачиваться. Прежде всего, он должен был перевести папирус, что было относительно простой задачей, а затем их ожидала короткая поездка в Мораг в Польше. Разговор с монахом, о котором шла речь, тоже входил в план. Клаус был относительно уверен, что монах рассказал папе не все, что знал, и какой бы план он ни разработал, необходимо было пролить свет на каждый компонент уравнения. Его инстинкты протестовали против такого изменения планов, крича ему, чтобы он для начала нашел Кола, но Майклсон должен был знать, с чем и с кем он имеет дело. Это может даже помочь вернуть Клауса на его законное место — на один шаг вперед. Войдя в Базилику, он окинул взглядом большой зал и нахмурился, когда не обнаружили ее среди толпы. С молниеносной скоростью Клаус сосредоточился на каждой монахине, которую мог обнаружить. Ничего. Заставляя себя двигаться в человеческом темпе, ему потребовалось пять минут, чтобы пройти всю Базилику, прежде чем он направился к склепу, где, наконец, заметил ее знакомую фигуру, стоящую на мраморных полах над некрополем, в котором, как говорили, находились останки самого святого Петра, сложив руки и склонив голову. Его желудок сжался при виде нее, и он еще раз напомнил себе о том, что ему нужно будет работать над тем, чтобы не терять голову каждый раз, когда он не сразу найдет ее там, где она должна была быть. Клаус сделал громкий вдох, чтобы предупредить ее о своем присутствии. Когда Кэролайн обернулась и увидела его, стоящего там, все ее лицо озарилось. Она даже не улыбнулась, но напряжение покинуло ее плечи, черты лица расслабились, а глаза наполнились облегчением и теплом. Именно в такие моменты Клаусу приходилось бороться с нелепым порывом просто встать перед ней на колени и снова попросить ее выйти за него замуж. Поскольку никто не обращал на них никакого внимания, он одарил ее быстрой, но искренней улыбкой и указал на лестницу. Кэролайн не сказала ни слова, просто кивнула и последовала за ним в Базилику и дальше наружу. Когда они как раз пересекали площадь Святого Петра, она пробормотала: — Какие-нибудь проблемы? — И да, и нет. Я расскажу тебе, как только мы вернемся. Они молчали, пока не добрались до своего номера. В ту секунду, когда Клаус закрыл дверь, Кэролайн отбросила вуаль и прыгнула в его объятия. Он прижал ее к себе, крепко сжимая, и накрыл ее сладкие, мягкие губы своими. — Прежде всего, — прошептала она, когда он оторвался от ее рта, — перевод. Он развернул их, прижимая девушку к двери и освобождая собственные руки. Нежно лаская ее плечи и шею, Клаус поцеловал ее прямо под мочкой уха. — Я люблю тебя больше всего на свете, всей душой, всем сердцем и всеми своими силами. Это то, что я сказал тебе раньше, моя дорогая. Он видел, как она сглотнула. Затем Кэролайн положила руку ему на сердце и закрыла глаза. Клаус знал, что она нуждается в утешении после их расставания. Он тоже все еще ощущал каждую минуту без нее в своих костях, и это утро показало ему, что Кэролайн было еще хуже. Он давал ей все, в чем она нуждалась, говорил ей, как много она для него значит, так часто, как только мог. — Позволь мне просто переодеться, прежде чем ты расскажешь, что случилось, — сказала она, когда наконец убрала ноги с его торса. Пару минут спустя они оба вернулись в свою обычную одежду и сели на террасе. Клаус нес свою рукопись и завернутые в пластик свитки папируса. — Все прошло гладко, как и ожидалось, — начал Клаус, когда они сели друг напротив друга. — Это документ, о котором я тебе говорил, Подлинный Гримуар, — он указал на том в кожаном переплете. — Так ты действительно видел Папу Римского? — взволнованно спросила Кэролайн, не в силах сдержать благоговейный трепет, проскользнувший в ее голосе. Клаус улыбнулся, напомнив себе, что она еще не привыкла так обыденно общаться с правителями, аристократами, богатыми и знаменитыми, как он. — Да. Именно тогда все стало становиться интереснее. Мы зашли в его Архив, где я извлек рукопись из тайника. Когда я вернулся к понтифику, который ждал меня, он передал мне это, — гибрид указал на папирус, — и спросил, читаю ли я по-арамейски. Клаус повторил ей весь свой разговор с главой церкви. — Что там написано? — Кэролайн осторожно взяла древний документ, проведя пальцем по первой строке текста. — Я даже не могу сказать, где заканчивается одно слово и начинается следующее. Он подошел, сел рядом с ней, положил свиток на стол и сделал глоток Тоника, который принес из мини-бара. — Я постараюсь изложить это более или менее понятным языком. Поток Алефов, без его источника, Исцелит, разрушит и изменит жизнь. С золотой розой в цвету и силой, Он станет ножом сумерек. Рука сивиллы, такая лилейно-белая, Будет владеть клинком от тьмы к свету. После этого первого абзаца гибрид долго молча читал, время от времени кивая, пока, наконец, снова не поднял глаза. — С этим первым пунктом связана дополнительная инструкция. Остальная часть — тот же самый текст, что и в Подлинном Гримуаре. Первые шесть строк, которые я прочитал, плюс инструкция — это единственное отличие, — он сделал паузу. — Я полагаю, мы можем с уверенностью предположить, что это на самом деле оригинальный документ, и первый абзац говорит нам о чем-то настолько фундаментальном, что он был опущен из всех копий и расшифровок на протяжении веков, включая мою. В конце концов, должно быть, было больше одной копии. — Повтори мне это еще раз. Когда Клаус сделал, как она просила, девушка встала со стула и начала расхаживать по террасе. — Первая часть относительно проста, — размышляла Кэролайн, и Клаус откинулся на спинку стула, наблюдая за ней, наслаждаясь тем, как она сразу же справилась с задачей выяснить смысл текста. — Алеф — альфа, это, очевидно, ты, поток — твоя кровь. Источник этого — твоё сердце, которое больше не бьется, следовательно, оно без своего источника. Исцеление — укусы оборотня. Уничтожить — хах, очевидно. Изменить жизнь — создание тобою Гибридов. Но… золотая роза в цвету и силе? А нож сумерек? Я не могу представить, что это из-за Вольтури, — усмехнулась она. Он усмехнулся. Его жена была хороша. — Одно исправление, пара дополнений. Мой поток не лишен своего источника, как я надеюсь, ты уже заметила. Это подразумевается в более духовном смысле слова. Любовь. Так что до тех пор, пока моя кровь не была, так сказать, обогащена любовью, она была могущественной и способной делать все то, о чем ты упомянула. Однако, как только я по-настоящему полюблю и эта любовь достигнет своего полного расцвета, моя кровь разовьется во что-то… большее. Золотая роза относится к нашему Знаку — в тот момент, когда он станет золотым, моя кровь превратится в оружие. Нож, чтобы уничтожить что-то столь же фундаментальное, как сумерки. А в сверхъестественном космосе есть только один сумрак, и я говорю не о Форксе, штат Вашингтон. Одна зона, образно говоря, парящая между светом и тьмой, расположенная между двумя мирами. Клаус остановился и пристально посмотрел на нее, давая ей время сделать вывод. — О, Боже мой! — ахнула Кэролайн, когда осознание обрушилось на нее очень внезапно и без предупреждения. — Это… Другая Сторона! Как только наша связь достигнет пика своей силы, твоя кровь станет настолько мощной, что действительно сможет уничтожить Другую Сторону? — Так могло бы показаться. Сивилла относится к ведьме, которая должна будет выполнить требуемое заклинание с моей кровью, я подозреваю, что в тексте говорится не о какой-то простой ведьме, а о Первородной. Кроме того, ссылка на белую лилию говорит нам о том, что упомянутая ведьма должна быть девственницей. Теперь это будет поиск иголки в стоге сена. Но, честно говоря, я еще не решил, хорошо или плохо уничтожение Другой Стороны. — Откуда ты знаешь, что это правда? Я думала, ты впервые увидел эти рукописи где-то час назад. Наклонив голову, он одарил ее улыбкой. — Посмотри, как ты сразу же раскрыла смысл первой части абзаца. И прими во внимание, что за эти годы у меня было немного больше практики, когда дело доходит до интерпретации и расшифровки старых письмен, кодов и загадок, помимо того факта, что это соответствует стилю оставшегося Подлинного Гримуара. Хотя это действительно довольно просто. И оно имеет смысл, разве ты не согласна, любовь моя? Мы уже некоторое время спрашиваем себя, что означают изменения цвета нашего Сигнума, и вот у нас есть ответ. Моя кровь становится сильнее с каждым новым оттенком, что, кстати, объясняет, как ты могла оставаться сильной так долго после того, как ушла — накануне вечером ты питалась от меня, помнишь? Сигнум тогда был фиолетовым, так что моя кровь уже значительно окрепла. Он услышал дрожь в ее голосе, когда она ответила: — Значит, моя любовь делает тебя еще более опасным? — Нет, милая, конечно, нет. Во-первых, твоя любовь делает меня невероятно счастливым. Как это может быть опасно или плохо? — она слегка улыбнулась, хотя все еще настороженно. — То, что происходит с моей кровью, совершенно не меняет того, кто я есть. Это не превращает меня внезапно в мистера Хайда, Калигулу или как там еще меня регулярно называют. Единственное, что изменилось, — это тот факт, что в какой-то момент моя кровь может быть использована для уничтожения Другой Стороны. Очаровательное маленькое сборище тех, кто на каком-то этапе своей жизни в той или иной форме соприкоснулся с Черной Магией. Черные ведьмы и колдуны, вампиры и оборотни, даже несколько человек, которые сотрудничали с Черным магом или пользовались его услугами. Эстер… Майкл… Прелати… Это очень темное место, темнее даже, чем моя извращенная душа, — он сделал паузу, и его глаза затуманились. — Однажды я видел небольшую часть, всего на несколько мгновений. Кэролайн чуть не подавилась Тоником, который только что взяла у него из рук, чтобы заглушить шок, вызванный всей этой новой информацией. — Что? Как это вообще может быть возможно? — Это было много веков назад. В Румынии жила ведьма, которой я оказал услугу, убив одного из ее злейших врагов. На самом деле я сделал это не для нее, но, тем не менее, она была благодарна. Однако она хотела убедиться, что ее враг действительно застрял на Другой Стороне, и просто из любопытства я спросил ее, как выглядит это место. Она предложила мне посмотреть самому. Это действительно не то место, где ты хочешь провести вечность, моя дорогая. Они могут видеть довольно многое из того, что происходит на нашей стороне — то, что связано с их близкими, врагами, всеми, кто когда-либо играл значительную роль в их жизни, — без малейшего шанса вмешаться. Если только кто-то с этой стороны не поможет им. У них есть определенная телесность, они могут страдать, могут чувствовать. Но они не могут двигаться дальше. Почти все чувства по своей природе отрицательны, и только ликование и злорадство отдаленно напоминают положительные эмоции. Наиболее преобладающими чувствами являются ненависть, печаль, безнадежность, скука и страх. Другая Сторона состоит в основном из теней. На самом деле есть картина Альберта Гудвина «Христианин и Верующий в Основаниях Гигантского Отчаяния», которая, когда я впервые увидел ее, заставила меня задуматься, видел ли автор Другую сторону. Вот, — сказал он, вытаскивая свой телефон, набирая поисковой запрос и передавая его ей. Кэролайн долго смотрела на изображение. Там была темнота, туман, и далекие руины того, что, вероятно, было Иерихоном или чем-то в этом роде, едва можно было отличить от неба и дыма. Это был образ полного одиночества. Клаус возненавидел эту картину с первого взгляда, но именно так он запомнил то немногое, что видел с Другой Стороны, только без вспышки голубого неба, изображенного на картине Гудвина. — Ну, — пробормотала она через некоторое время, возвращая телефон, — посмотри на картину, Никлаус. Что ты видишь? Озадаченный, он посмотрел на фотографию, затем снова на девушку. — Что ты имеешь в виду? — Просто скажи мне, что ты видишь. — Хорошо. Одиночество. Отчаяние. Темнота. Тени. Руины. Никаких признаков жизни. Никакого смысла. Затем она коротко улыбнулась ему. — Может быть, для тебя это звучит глупо, но у меня такое чувство, что настанет момент, когда ты будешь тем, кто примет решение о судьбе Другой Стороны, поэтому ты должен спросить себя, нужно ли миру такое место или нет. Клаус всегда знал, что Кэролайн не просто очередное хорошенькое личико. — Это, вероятно, самая мудрая вещь, которую кто-либо сказал мне за последнее время, — кивнул он, наслаждаясь ее легким румянцем. Она все еще не привыкла к комплиментам за ее острый ум, и он находил это странно милым. — С другой стороны, всегда есть третий вариант. — Что именно? — с любопытством осведомился он. — Мы можем попытаться не развивать нашу связь, — прошептала она, и он почувствовал вспышку боли, услышав, как тихо прозвучал ее голос при этой мысли. Клаус взял ее руку и нежно сжал. — Иди сюда, любовь моя, — Кэролайн встала со стула и устроилась у него на коленях, ее лицо тут же спряталось в изгибе его плеча. Клаус знал, что это ее любимое место, и каждый раз, когда она вот так утыкалась ему в шею, его захлестывала волна защищенности. — Кэролайн, я не верю, что мы можем что-то сделать, чтобы помешать этому. Даже расставание не ослабило нашу связь, скорее наоборот. Но что еще более важно — это то, чего ты хочешь? Чего ты действительно хочешь? Она покачала головой. — Нет, конечно, нет. Я не могу представить, как наша связь может стать еще крепче, чем сейчас, но я этого хочу. Я хочу от тебя всего, Никлаус, всего, что ты можешь мне дать, — яростно сказала она, отчего у него по спине пробежала дрожь. Возможно, она так и не привыкла к восхищению ее интеллектом, но он определенно все еще не мог прийти в себя от чуда быть избранным. — Но, — начала она, заставляя его приложить палец к ее губам. — Это не относительно, милая. Это абсолютно. Ни для кого из нас не было пути назад с той ночи, когда ты впервые сказала, что любишь меня. Может быть, даже раньше этого. Мы участвуем в этом вместе, и что бы нас ни ждало, мы встретим это вдвоём. Даже если тебе иногда нравится об этом забывать. — Ха-ха, — прошипела она, — очень смешно. Но меня не волнует, что мы с тобой столкнемся с такими вещами. Что, если это повлияет на других? Твоя кровь будет достаточно сильной, чтобы разрушить целый мир, или полумир, или чем бы там не являлась Другая Сторона. Что, если, кроме этого, пострадают люди? Клаус нежно поцеловал ее в волосы и притянул ближе. — Я все время забываю, что ты не такая эгоистка, как я. Пока я с тобой, мне наплевать на весь остальной мир. — Остальной мир включает в себя нашу семью. Он выдохнул и провел рукой по волосам. — Верно. Но бесполезно паниковать из-за чего-то, о чем мы понятия не имеем. Мы должны узнать больше о происхождении этого документа, а затем о том, кто стоит за этим. — Значит, в Польшу? — В Польшу.