О, шепоток любви глухой и темной!
Безрунный плач овечий, соль на раны,
река без моря, башня без охраны,
гонимый голос, вьюгой заметенный!
О, контур ночи четкий и бездонный,
тоска, вершиной вросшая в туманы,
затихший мир, заглохший мак дурманный,
забредший в сердце сирый пес бездомный!
Федерико Гарсиа Лорка
В самом начале наших отношений я думал, что сочувствую Ганнибалу, созерцая плоды его работ. Эмпатия надевала на меня шоры, заставляя смотреть в одну точку, туда, куда указывал Джек. Позже я чувствовал удовольствие, порочное, так долго сдерживаемое, что оно грозило разрушить меня словно вулкан. То, что копилось во мне годами, разрушало и мою эмпатию, превращая её во что-то иное. Мне кажется, каждый из нас наделён способностью покидать своё тело, дабы посмотреть на себя со стороны. Только вот способность эта укрыта за толстыми стенами нашего мозга. Моя смерть разрушила эти стены, освобождая меня. Сидя на кровати и положив руки на колени, я смотрел на дверь, за которой были слышны голоса и шаги. Иногда торопливые, иногда медленные. А иногда мне чудилось, что проходящий мимо двери человек остановился, чтобы приложить к ней ухо. В такие моменты мне хотелось ударить по полотну двери, а ещё лучше – взять топор и засадить его, проламывая дерево насквозь. Нет, это не злость, я не был зол. Это раздражение от заточения, которого я не желал. Что если сейчас уйти отсюда в пограничную зону и попробовать позвать Ганнибала? Где он находится? Знает ли, что я жив? Как долго я смогу удержать его, чтобы он мог приблизиться ко мне? Что если этой ночью он сможет добраться сюда, догадавшись, что меня прячут в здании ФБР? Я посмотрел на экран телефона. 10:25 p.m. Что ж, я ведь ничего не теряю. * * * Мутный свет из маленького оконца освещал стол и табурет, оставляя всё остальное во тьме. Мне казалось, что моя одежда даже не успела просохнуть, вновь наполняясь ледяной влагой. Посмотрев вниз, я увидел, что мои ноги находятся в луже, что скопилась от капающего сверху конденсата. – Чёрт возьми, – прошептал я, приподнимая ноги. – Сюда нужно резиновые сапоги. Сев по-турецки на кровати, я приложил пальцы к вискам и мысленно позвал Лектера, концентрируя в мыслях всё моё желание, огромное, словно вселенная. Он всё, что мне сейчас нужно: «Ганнибал!» Ментальный крик оглушителен, он заполнил комнату, а затем вырвался в коридор, заполняя и его. За дверью послышались шаги и вздохи, и я замер в ожидании гостя. – Кто там? – Мне показалось, что мой голос прозвучал истерично. – Джонсон? Дверь приоткрылась, издав протяжный скрип, и я смог увидеть в тёмной щели силуэт человека, стоящего за дверью. Кто мог подняться сюда, кроме Роберта Джонсона? Через пару секунд в щель проникла бледно-голубая рука, испещрённая чёрными венами. Начавшийся некроз пятнами покрывал мёртвую кожу. Рука ухватилась за ручку с моей стороны двери и начала лихорадочно её дёргать, будто человек пытался открыть и без того открытую дверь. Если бы у меня была шерсть, она бы встала дыбом от ужаса. Я молниеносно соскочил и ударил ногой по двери, зажимая бледную руку в дверной коробке. Раздался громкий вой, переходящий в стенания и крик: – Помоги! Помоги! Пальцы судорожно скребли по двери, грязные ногти отрывались от кожи, пачкая дерево гнойной жижей. – Помоги! Помоги! – Убирайся! – Я схватил табурет и замахнулся, готовый ударить им по руке. – Помоги, Уилл Грэм! – Кто ты? За дверью вдруг стало тихо, рука выскользнула из проёма, но я знал, что человек ещё там. Коснувшись пальцами ручки, я медленно потянул дверь на себя. Первое, что я увидел, – это ноги. Босые и грязные. Рваные штанины не скрывали даже щиколоток, выставляя на обозрение острые косточки. Подняв взгляд выше, я сделал шаг назад, рассматривая голову, лишённую части черепа и мозга. – Судья? – выдохнул я. – Я что-то потерял, – проскрипел человек, поднимая руки и трогая свой пустой череп. – Я что-то потерял. Куда я шёл? – Я... Я не знаю. – Мне нужно спешить, но я не помню куда. Ты отведёшь меня, Уилл Грэм? – Нет, уходи. – Я слышал, как ты звал его! Вот почему он здесь. Он хочет посмотреть на своего убийцу. – Проводи меня к нему, Уилл. Пусть завершит дело. Я ненавижу это место! Я оттолкнул судью и пошёл по коридору, не желая смотреть на ужасающее существо, которым он стал. – Куда я шёл? – крикнул он мне в след. – Куда я шёл? Здесь тоже есть смерть! Неожиданно судья расхохотался, и я в ужасе обернулся, мне показалось, что он бежит за мной. Но он всё так же стоял, трогая себя за голову. Его пальцы терялись в пустой черепной коробке, а глаза вращались в разные стороны, как у хамелеона. На первом этаже, у стойки охраны, меня встретил Роберт Джонсон. Он приветливо помахал рукой и направился в сторону туалета, потирая синюю шею. Вскоре его фигура исчезла во мраке. – Эй! – я попытался его догнать, но он уже скрылся за дверью. Дойдя до мужского туалета и осторожно открыв дверь, я услышал тихое «дзынь», а войдя внутрь, понял, что это пряжка висевшего под потолком ремня стучит о стену. Был слышен шум воды, она бежала через край раковины, заливая и без того скользкий пол. Грязная и ржавая, она пахла канализацией и падалью, что, возможно, плавает где-то в трубах. Мне даже показалось, я видел труп мыши, почти разложившийся и уплывший в одну из кабинок. – Джонсон? – я выключил воду, и туалет погрузился в тишину. – Роберт? Дверь самой дальней кабинки приоткрылась, и я увидел озабоченное лицо. Мужчина с интересом смотрел на меня, похоже, что наше первое знакомство он забыл. – Меня зовут Уилл Грэм, – осторожно сказал я, – я хочу оставить записку на посту. – Здесь некому их оставлять, – ответил Роберт и вышел из кабинки. – Совершенно некому. – Возможно, кто-нибудь придёт, – я сам себе не верил, а пытался убедить в этом мертвеца. – Идём. Мы вышли из туалета и направились к стойке охраны. Джонсон шёл, придерживая сползающие брюки и глядя себе под ноги. На полу собралась вода, а кое-где и вовсе плесень, черная, как и всё вокруг. Неяркий свет падал откуда-то сверху, возможно, где-то под потолком ещё работают лампы. – Почему вы не снимете свой ремень? – спросил я. – Невозможно. – Вы пытались? – Да. Роберт взял мокрый журнал и протянул мне: – Пожалуйста. – Он мокрый, – я повертел в руках ручку-автомат, понимая, что не смогу ничего написать. – Он сухой. – Он мокрый. Здесь невозможно писать. – Я ведь пишу, – упрямо ответил Джонсон. – Он пуст! – Не шутите со мной, Уилл Грэм! Вот! Сегодня были посетители и они оставили здесь свои подписи. Так! Элизабет Шоу, Джимм Конрад и... Я смотрел на влажные белые листы, не зная, как объяснить, что они совершенно чисты. Что он мог видеть в них? Коснувшись ручкой бумаги, я смотрел, как расплывается синяя точка, превращаясь в уродливую кляксу. Она становилась всё больше и больше, грозя заполнить собой весь журнальный лист. – Сколько времени? – спросил я. Роберт поднял руку к лицу и нахмурился: – Полночь. – Здесь всегда полночь? – О чём ты? Я заступил ровно в восемь вечера. Я кивнул и протянул журнал Джонсону, а сам направился к выходу, всё ещё надеясь увидеть Ганнибала. Парковка перед зданием ФБР была пуста. Шелдон исчез, вероятно, он пророс сегодня в другом месте. Порыв ветра охладил мои пылающие щёки, и я сжал зубы от отчаяния. Моё желание было неисполнимо. Где-то вдали послышался женский вой и плач. Он то нарастал, то утихал, и тогда улица погружалась в тишину. Фонари горели через один, и я мог рассмотреть лишь несколько полукружий грязно-желтого цвета, в которых виднелся мусор и грязный снег. Пройдя несколько метров по улице, я остановился на автобусной остановке и обхватил себя руками – стало заметно холоднее. Может, стоит вернуться? Обернувшись, я заметил, что здание ФБР почти поглотил мрак. Лишь неясное пятно входной двери да нескольких окон выдавали его местоположение. Корабль-призрак. Подойдя к припаркованной у остановки машине, я заглянул внутрь и увидел на заднем сиденье груду тряпья, возможно, одеяло или плед. Дёрнув ручку двери, обнаружил, что она открыта. Дотянувшись до ткани, я хотел оставить её здесь, такой холодной она была, но ветер и морось заставили меня взять её в руки. Это оказался плед, бывший когда-то красивым и тёплым. На нём было изображение Винни-Пуха, держащего в лапах горшочек с мёдом. – Винни, Винни, – сказал я, изображая Пятачка. – А где Кристофер Робин? Он не придёт, Пятачок! Он не знает, что мы здесь! Где-то далеко, наверное в нескольких кварталах отсюда, послышался гудок клаксона. Звук раздался так неожиданно, что я вздрогнул. – Винни, Винни! – пропищал я. – Кристофер Робин такой умный мальчик! Ноги понесли меня обратно к ФБР. Я закутался в плед и почувствовал некое подобие тепла, опустившегося на плечи. Промокшие ноги сводило судорогой, и я отчаянно хотел поскорее оказаться в тепле. Проснуться и закутаться в тёплое ватное одеяло, которым меня снабдил Кроуфорд. – Фары! – крикнул я сам себе и сорвался на бег. Шлёпая по лужам, я несколько раз поскользнулся и чуть не упал, но сумел устоять на ногах. Когда свет фар стал ярче, я уже не мог скрыть радости – только живые могут передвигаясь здесь так свободно! – Ганнибал! Ганнибал! Машина остановилась, и свет фар потух, я резко остановился, лишённый возможности видеть водителя. Хлопнула дверь, и в голове возникла мысль: ведь это может быть не он. В темноте послышались тихие шаги, а затем я увидел силуэт. Высокий, в объёмной куртке и шапке. Он чуть прихрамывал (ну конечно, ведь Лектер был ранен!), подходя ко мне. – Мой смышлёный мангуст... От звука его голоса я почувствовал горячую влагу на щеках. Сердце защемило так сильно, что я начал задыхаться, не веря, что он здесь. – Ганнибал, – одними губами произнёс я. Доктор подошёл ближе и, схватив меня в объятия, уткнулся в шею, дыша горячо и шумно. Я чувствовал, как его кулаки сжимают мокрый плед, он пытался прижаться крепче, слиться, стать единым целым. А я... я плакал. Навзрыд. – Тише, тише, – он шептал, стирая тёплыми ладонями мои слёзы. – Тише, Уилл, иначе ты проснёшься... Я замер с открытым ртом, пытаясь успокоиться, ведь он был прав. Наше положение здесь такое хрупкое! – Ты пришёл, – прошептал я, заглядывая в родные глаза. – Не мог не прийти. Я получил твоё послание и догадался, что Джек будет прятать тебя здесь. Прости, что ушёл, я думал, что ты умер. – Я знаю и не виню тебя. Лектер немного отстранился и взял моё лицо в свои ладони. Однажды он уже позволил себе подобное, но тогда я был не в себе, и он не боялся проявить своё желание коснуться меня. – Как такое возможно? – тихо спросил он. – Они называют это «эффект Лазаря». Что-то вроде анабиоза, в который впадает переохлажденный организм. Я очнулся в морге, – тут я усмехнулся, – когда Прайс воткнул в меня скальпель. Лицо Ганнибала нахмурилось, и он бережно коснулся ладонью моей груди. – Всё хорошо, – успокоил я. – Где ты сейчас? – В Арундел-он-Бей, у Беделии Дю Морье. Внутри меня тугим комом шевельнулась ревность, зашипела, потекла по венам. Опять? Мне хотелось крикнуть: «Опять?!» – Почему она, Ганнибал? – Там меня не будут искать. – Беделия когда-нибудь выдаст тебя. – Боюсь, без посторонней помощи она вряд ли покинет дом. Я расстегнул куртку Ганнибала и прислонился к его груди, положив руки на плечи. Сердцебиение сильное, ровное. Это действительно он. – Что ты сделал? – Лишил ее данного при рождении средства передвижения. – Вкусная? Беделия вкусная? Лектер коснулся носом моей макушки и шумно выдохнул. Он явно обдумывал ответ. – Самое желанное сейчас в моих руках, Уилл. И я... я никогда не испытывал страха, но сейчас мне страшно. Страшно потерять тебя на самом деле, ведь я похоронил тебя. Вместе с тобой я потерял рассудок и приехал на кладбище, где меня бы просто убили. Джеку я больше не нужен живым. Ты успел вовремя. Сторож Обсен выполнил твою просьбу. – Ты должен затаиться, Ганнибал. – Я знаю, мой мальчик, но скоро к тебе придёт Джек и попросит помощи в расследовании. – О чём ты? – Я убил человека... – Ганнибал! – У меня украли труп. Я нервно хохотнул и прикрыл глаза рукой. У Ганнибала... что? – Просто спрячься, прошу, – сказал я. Лектер улыбнулся и кивнул. – Там, на утёсе, – я поднял взгляд на губы Ганнибала, – ты хотел поцеловать меня? Доктор запустил руки в мои волосы, и я невольно подумал о том, что они грязные, ведь я не был в душе уже несколько дней. – До безумия, Уилл. – Тогда сейчас самое время. Я закрыл глаза и почувствовал тепло его губ. Несмотря на всю жестокость его натуры, его губы были мягкими, а поцелуй – нежным. Он осторожно втянул в себя мою верхнюю губу и слегка прикусил её, пробуя на вкус. Мне казалось, что я растворяюсь в его руках, таю, несмотря на холод, окружавший нас. – Тебе пора, – с горечью прошептал я, заглядывая в тёмные глаза. – Позови меня снова, Уилл. Позови меня, одиночество мне больше не друг. Обещай! – Обещаю! Лектер посмотрел на здание ФБР и с неохотой выпустил меня из объятий.* * *
Войдя в фойе, я положил плед на стойку охраны и посмотрел на Роберта Джонсона. Он сидел, положив подбородок на грудь, и рассматривал свои пальцы на руках, словно что-то считал в уме. – Почему вы не снимете ремень? – спросил я. – Ты кто? – Уилл Грэм. – Какой ремень? – Брючный. Ваши брюки всё время спадают, а ремень висит в туалете, – я махнул рукой в сторону уборной. – А, – Джонсон встал и наклонился к стойке, – я не могу. – Почему? – Просто не могу. – Но хотите? Офицер кивнул и сел обратно на стул. Эбигейл сказала, что её наказание – голод, который она не может утолить. Её здесь держит именно он и холодильник, полный останков Николаса Бойла. Что если ремень – якорь, что держит Роберта здесь, обрекая на вечные муки? Я вошёл в туалет и подошёл к ремню, покачивающемуся от несуществующего ветра. Кожа давно потрескалась и обветшала, а пряжка позеленела от вечной сырости. Дверь отворилась, и на пороге показалась фигура Джонсона. – Это моё наказание, – прошептал он. – Снова и снова. Как только синяки начинают проходить, – на этих словах он коснулся синей шеи, – я вновь прихожу сюда, чтобы испытать эту боль. – Это должно закончиться. – Я не в силах снять его, Уилл Грэм. Протянув руку, я ухватился за пряжку и потянул на себя. Гнилая кожа подчинилась сразу, ремень соскользнул с вентиляционной трубы и остался в моих руках, свисая как безжизненная змея. Я протянул его Роберту, и тот с удивлением взял его в руку, глядя на него так, словно видел впервые. – Столько лет... – прошептал он. – Наденьте. Офицер торопливо вдел его в шлёвки брюк и замер, восторженно глядя на меня. Кожа на его теле начала морщиться, он ссутулился, а через минуту и вовсе сгорбился. Ухватившись за раковину руками, он смотрел на них, смотрел, как они покрываются пигментными пятнами. Сухая кожа стала походить на пергамент, а волоски, бывшие недавно тёмными, поседели. – Что со мной? – спросил Роберт и ужаснулся старческому голосу, что вырвался из его горла. – Жизненный цикл завершается, – с улыбкой ответил я. – Я умираю? – Чтобы родиться заново, вы должны умереть. Это закон жизни и смерти. – Спасибо! Колени Джонсона подогнулись, и он осел на пол, теряясь в ворохе формы. Звякнула пряжка ремня, изношенные туфли завалились на бок, черпая воду с пола. А вскоре на пол скатился и череп, кое-где покрытый длинными патлами волос. – С днём рождения, Роберт Джонсон, – сказал я, поднимая череп в руках. Из крана капнула вода, оглушительно громко, и я очнулся, хватая ртом воздух.