Мне сладких обманов романа не надо,
Прочь вымысел! Тщетно души не волнуй!
О, дайте мне луч упоенного взгляда
И первый стыдливый любви поцелуй!
Поэт, воспевающий рощу и поле!
Спеши, — вдохновенье свое уврачуй!
Стихи твои хлынут потоком на воле,
Лишь вкусишь ты первый любви поцелуй!
Джордж Байрон. «Первый поцелуй любви»
Куба. Неделю спустя. Солнце светило в закрытые веки, и я накинул на голову тонкое лоскутное одеяло, пахнущее кондиционером для белья. Запах хвои совсем не напоминал о высоких елях и соснах. Наверное, всё оттого, что здесь было жарко. Душный номер без кондиционера, маленький, как собачья конура. Две узкие койки и одна тумбочка на двоих, стоящая в углу. Хозяин коттеджа поставил на неё пузатую голубую вазу с белыми розами, которые уже потеряли свои лепестки. Уюта они не добавили, чего не скажешь о жёлтом тюле, пропускающем сквозь себя золотой свет. Я услышал, как вздохнул Уилл на своей кровати, и откинул одеяло. Он лежал лицом ко мне, опустив одну руку к полу. Его указательный палец почти касался деревянных половиц, которые нещадно скрипели при ходьбе. — Доброе утро, — улыбнулся я. — Доброе утро, — ответил Уилл. Он внимательно смотрел на меня, почти не мигая. — Как твои раны? — Почти не болят. К завтрашнему отплытию всё будет хорошо. — Странно, что нас оставили в покое. — Этот покой не для нас, Уилл. Они улаживают свои дела. Я видел в глазах Грэма несвойственную ему нерешительность. С тех пор как мы ступили на землю Кубы, мы почти не касались друг друга, только иногда почти невесомые прикосновения для привлечения внимания. Сейчас Уилл смотрел так, словно не решался о чем-то спросить. С улицы донёсся шум проезжающей машины, а затем вновь наступила тишина знойного утра. — Со мной тебе не нужно молчать о своих желаниях. — Я приподнялся на локте, и Уилл сделал то же самое, словно он моё отражение. — Нет запретов. Всё, чего ты хочешь, правильно и естественно. Моё сердце заколотилось сильнее, как только Грэм поднялся и спустил босые ноги на пол. Он встал с кровати и, подойдя ко мне, сел рядом. Сонный и взъерошенный, сейчас он напоминал мне маленького мальчика, которому приснился кошмар. — Мне не нравится спать отдельно, — шёпотом признался он. Его сухие губы чуть дрогнули, когда я коснулся их большим пальцем в нежной ласке. — Когда я засыпаю, я боюсь проснуться дома и узнать, что ты до сих пор там, за стеклом. Под надзором Аланы. Я подвинулся, и Уилл лёг рядом, так близко, что я почувствовал его дыхание. Он смотрел блестящими глазами, не решаясь зайти дальше. Его футболка немного задралась, оголяя горячий и гладкий живот, на котором улыбался оставленный мною шрам. — Будь я там, — моя рука легла на его талию и спустилась к пояснице, — что бы ты сделал? Грэм придвинулся ближе, и наши тела соприкоснулись. Я чувствовал, как, пульсируя, растёт его возбуждение. Тонкие боксеры не могли скрыть от меня состояние Грэма. Моя ладонь легла на его ягодицу и сжала её через хлопковую ткань. Мне казалось, что у него жар, таким горячим он был. — Я бы хотел пройти всё это снова, — прошептал Уилл. Он закрыл глаза, и я услышал еле уловимый стон. Моя рука приспустила боксеры, выпустила его член на свободу, и он тут же прижался к моему бедру, пачкая кожу теплой смазкой. Я зря ждал смущения, Грэм чувствовал себя совершенно спокойно в моих руках. — Шаг за шагом? — мои губы коснулись шрама на его лбу. Возбуждение передалось и мне. Такого сильного запаха я не чувствовал ещё ни от кого. Он кружил голову, заставляя медленно сходить с ума, и мне так сильно хотелось войти в него, что я чувствовал боль от неутоленного желания. Я обхватил его член и собрал смазку указательным пальцем, аккуратно проведя им по влажной головке. Крайняя плоть натянулась, и Уилл сдавленно застонал под моими прикосновениями. — Ты мечтал об этом? — выдохнул он, касаясь пальцами моих губ. — Думал обо мне ночами? Я слегка прикусил их, и Грэм отдернул руку с тихим смешком. Никогда ещё я не видел его таким, с горящими щеками и блестящими глазами. Его лоб покрылся испариной, и чёлка намокла, я чувствовал соль на губах, когда поцеловал его в висок. — Ты такой вкусный, Уилл Грэм! — Мой палец скользнул внутрь него, не глубоко, только чтобы почувствовать его реакцию. Узнать, будет ли протест. Или, наоборот, он застонет от нетерпения? А может, оттолкнет, не желая такой близости? Но Уилл вцепился мне в плечи и горячо зашептал: — Скажи мне! Скажи, что всегда желал меня! — Много лет. И ты это знаешь. Лёжа в лечебнице Балтимора, зная, что ты спишь с женщиной, я мечтал о том, как перережу ей горло надвое и буду смотреть, как она пытается собрать его воедино! Ты оставил меня! Променял на скучный уют и разговоры о погоде… — Я так боялся принять свои желания, Ганнибал! Они мне казались неправильными. Подмяв Уилла под себя, я наклонился для поцелуя и почувствовал лёгкую боль в боку. Будет смешно, если после первого секса мне придётся зашивать в себе дыры, но, коснувшись губ Грэма, я понял, что остановиться уже не смогу. Он был желанен как вода в пустыне, и я не смог бы оторваться. Грэм обхватил меня за шею и, закинув левую ногу мне за спину, начал медленно двигаться подо мной, издавая хриплые стоны. Наши тела переплелись, а дыхание смешалось. — Можешь ты?.. — Он потянул за резинку моих трусов рукой и ловко стянул их, подцепив большим пальцем ноги. Я улыбнулся столь непривычному действию: — Мангуст... — Поцелуй меня! Теперь я не был нежным, потемневшие глаза Уилла просили больше и больше, и я с радостью отдавал себя. Поцелуй становился все более страстным, глубоким, влажным. Когда мы отдалялись друг от друга, чтобы вдохнуть воздух, меж нами оставалась ниточка слюны, которая не позволяла нам отодвинуться слишком далеко. Положив ладонь на внутреннюю сторону бедра Грэма, я удивился, что там почти не было волос. Я провёл пальцами по лобку, коснулся мошонки, провёл им по стволу члена и, обхватив его ладонью, несильно сжал, дразня и подначивая. Уилл запрокинул голову, подставляя моим губам шею и маленькую горку кадыка, и двинул бёдрами мне навстречу, вцепившись в простыни. Стоны наслаждения ласкали слух как самая красивая опера. Его ресницы трепетали, сейчас он был живой как никогда. Уилл «проспал» половину жизни, борясь с собой и своими удовольствиями, и, видит бог, я возмещу их сполна. — Повернись на живот, — прошептал я, целуя его в губы, и Грэм с готовностью повернулся подо мной, обхватив подушку руками. Он дышал мной, позволяя мне наслаждаться его телом. Я положил ладони на его плечи и провёл большими пальцами по выступающим косточкам на шее, а затем запустил их в непослушные кудри. — Я чувствую нас живыми, — выдохнул Грэм в подушку. Он слегка приподнял бёдра, и мой член поместился как раз меж его ягодиц, вызывая у меня чувство острого наслаждения. Подхватив его под живот, я прижался к нему, целуя шею и плечи через тонкую ткань футболки. — Твой запах невероятен, Уилл… — Чем я пахну? — Сексом. Я приподнялся и, собрав свою смазку на пальцы, осторожно коснулся его ануса. Грэм подался навстречу моим пальцам, двигаясь в такт со мной, а я, прикрыв веки, мысленно подгонял время, растягивая его для себя. Всегда терпеливый, сегодня я растерял всё терпение и, положив руку ему меж лопаток, медленно вошёл в него, стиснув зубы от наслаждения. — Х-х-ханнибал… Его стон — словно наркотик, которого так страстно желаешь, что, получив, забываешь даже своё имя. Это чистое удовольствие, не запятнанное ничем, и его можно получить лишь раз, пробуя любимого человека впервые. Я старался двигаться медленно, смакуя Уилла как дорогое вино, но он считал иначе. Выпустив подушку из рук, Грэм встал на колени и ухватился за спинку кровати, побуждая двигаться быстрее. Быстрее, глубже, до самого конца… Я видел капли пота, покрывшие его спину, слышал стоны и хриплые звуки, напоминавшие тихое рычание. От резких толчков моя рана закровоточила и по бедру потекли тонкие струйки крови, пачкая простыни. Но что мне до них? — Ганнибал… я сейчас… я сейчас… В голове молнией мелькнула мысль, что Уилл сейчас кончит на мою подушку, на единственную подушку на этой убогой койке, и я, положив ладони на его живот, улыбнулся, кусая его шею и плечи. — Всё, что угодно, — прошептал я, заглядывая через его плечо. Мне любопытно было увидеть, как он кончает, как подушка будет впитывать его сок, оставляя после себя белёсые пятна. Грэм сдавленно застонал и упёрся лбом в стену, задыхаясь от оргазма. Он обхватил меня за ягодицы, не позволяя двигаться… Маленький эгоист. — Так не пойдет, — прошептал я и прижал его ладони к стене. Двигаясь в нём, мягком и податливом, я понимал, что только с ним наслаждение всегда будет таким острым, как и впервые. — Хочу слышать, как ты наслаждаешься мной, — прохрипел Грэм, и я позволил себе расслабиться и дать голосу выходить из горла при каждом толчке. Мои стоны заполнили комнату, осели на вещах, и теперь стены будут знать, как хорошо мне здесь было. Кончая, я уткнулся в кудрявую макушку и закрыл глаза, питаясь запахами нашей спермы и пота. Наслаждение. Чистое, как огранённый алмаз. — Я чувствую тебя, Ганнибал… — Чувства… они разные. — Это — самое лучшее. Я развернул Уилла к себе и обхватил его лицо ладонями, рассматривая словно впервые. У него новые морщинки, я пропустил их появление, сидя в клетке, но теперь… Теперь я буду свидетелем появления новых. Теперь я буду знать и любить каждую из них. — Я люблю тебя, Уилл. — Настолько, что больше никогда не уронишь, чтобы посмотреть, соберется ли чашка вновь? — Ты — самое ценное, что есть в моей жизни. Нет, теперь я ставлю чашку в центр стола, и она никогда не увидит его края. Грэм положил голову мне на грудь, как тогда, на утёсе, и прошептал: — Я тоже люблю тебя, Ганнибал. Всегда любил.