You've stolen my air catcher and I don't know if I want it back… ♬ Twenty One Pilots — Air Catcher ♬ Offrez-moi la Tour Eiffel, j'en ferais quoi? Je veux d'l'amour, d'la joie, de la bonne humeur… ♬ ZAZ — Je veux ♬ ♬ Jane Birkin et Serge Gainsbourg — Je T'aime…Moi Non Plus ♬ ♬ Земфира — Жить в твоей голове ♬
Две недели спустя
Первые лучи солнца скользили теплом по руке и плечу, так приятно контрастируя с прохладой и отголосками осенней ночи из приоткрытого окна. Но ещё приятнее было ощущать сквозь быстро улетучивающийся сон лёгкие поглаживания и нежные поцелуи, которыми покрывали сзади шею, плечи, лопатки и дальше — вдоль позвоночника. А ещё горячее тело, которое прижималось сбоку, иногда даже чуть наваливаясь сверху. Какой может быть сон? Лёша почувствовал, как умелые пальцы заскользили вниз по спине, быстро касаясь каждого позвонка, потом погладили изгиб поясницы, а потом скользнули в ложбинку между ягодицами, чуть отодвигая вбок его ногу, чтобы приоткрыть доступ к самому сокровенному. Его ласково гладили, разминая всё еще сжатые мышцы, касались легко, боясь разбудить. Щербаков улыбнулся, всё ещё не открывая глаза, и немного поёрзал, давая понять, что он всё чувствует и уже точно не спит. — Ты проснулся… — горячее дыхание и хриплый голос над его ухом. А потом поцелуй в щёку, ещё один и ещё. Настойчивые губы уже скользили по ушной раковине, затягивая мочку внутрь и начиная её теребить таким же настойчивым языком. И круговые движения пальцами вокруг отверстия тоже никто не прекращал. — Тяжело спать, пока тебе тут пытаются присунуть втихаря, — он снова улыбнулся и приоткрыл один глаз. — Спи. Я не буду тебя сильно будить, — низкий смешок за спиной. — Если получится. — Ага. И пропустить всё веселье? — лёжа на животе, Лёша повернул голову чуть больше назад, и его губы накрыли губы Нурлана, настойчиво сминая с явным неконтролируемым желанием. Сабуров быстро взял в рот сразу два своих пальца, а потом снова опустил их Лёше между ягодицами и начал проталкивать один из них внутрь, а потом гладить эластичные стенки. Большой палец помогал снаружи, чуть прихватывая края, отчего тело блондина просыпалось всё больше и так отзывчиво реагировало, прогибаясь сильнее в пояснице и приподнимая таз навстречу пальцам. Влажные поцелуи по шее не оставляли в голове никаких мыслей, кроме одной — как бы сейчас не растечься полностью по кровати и не впитаться в матрас через простыню. Когда дорожки, оставляемые языком Сабурова, устремились от шеи снова на спину, Лёша ощутил приятное щекотание чёлкой брюнета и непроизвольно задвигал плечами, только усиливая этот эффект. То, как Сабуров выглядел по утрам — ещё без своей идеально уложенной стрижки и с более узкими и сонными глазами — всегда вызывало у Лёши трепет и умиление. Сейчас совсем тёмные от сильного возбуждения глаза уже явно не выглядели сонными, и только растрёпанные волосы брюнета выдавали то, что за окном было ещё раннее утро. Щербаков вдохнул чуть громче и сжал подушку крепче, когда количество пальцев в нём увеличилось, а темп растираний ускорился. Он чувствовал, как тело над ним иногда подрагивало от уже совсем нестерпимого возбуждения и тёрлось, постоянно тёрлось о его бок, задевая твёрдым и влажным. — Чего ждёшь? — Лёша опять повернул голову и снова окунулся в жадный и требовательный поцелуй. Нурлан больше и не ждал. Он взял одну из подушек и, смяв её пополам, подсунул под таз Щербакова, задирая его выше. Потом, секунду подумав, добавил ещё одну, поднимая его ягодицы вверх под ещё бо́льшим углом. Быстро нанёс на свой и без того влажный член смазку. Успел ведь подготовиться, пока Щербаков спал. И упираясь руками в матрас по бокам от Лёши, толкнулся в него с напором, вжимая пружины ещё больше под весом двух тел. Еле слышный шлепок тел друг о друга смешался с тихим стоном под ним. Этот звук так сильно отдался глубоко внутри, что Нурлан замер, опираясь на руки над Лёшей, запрокидывая голову назад и закрывая почти в иступлении глаза. Наслаждался тем, как горячая теснота всё плотнее обжимала его член в ожидании, когда же он начнёт двигаться. — Никак не привыкну, что ты такой, — Сабуров вдохнул опять и толкнулся в Лёшу снова, останавливаясь после полного проникновения. — Какой? — тот немного повернул голову и улыбнулся. — Охуенный. Щербаков ничего не ответил, только чуть-чуть подвигал бёдрами из стороны в сторону, вызывая ощутимое трение внутри и намекая, что хватит уже так торчать, делай же что-нибудь, раз разбудил. И Нурлан начал двигаться, плавно и постепенно, уверенно заполняя Лёшу собой, а его сосуды жидким пламенем. Брюнет закрыл глаза, чтобы в полной мере осязать прикосновения кожи к коже, чтобы отключить на время одно чувство и усилить все другие. Он вдыхал ещё оставшиеся в комнате запахи ночного города, еле ощутимые, но такие желанные запахи их возбуждающихся тел и Лёшин запах — запах его геля для душа с нотками апельсина, граната и чего-то ещё. Сабуров чуть замедлился и, наклоняясь к Щербакову, начал целовать его спину, ощущая губами уже влажную кожу. Лёша ещё сдерживался и от этого редкие стоны, которые иногда всё-таки прорывались на свободу, отдавались более ощутимой дрожью внутри. И чтобы как-то заглушить её, Нурлан начал двигаться стремительнее. Он разгонялся и словно прыгал в Щербакова, зная, что однозначно парашют раскрывать не будет. Чтобы насовсем, чтобы вдребезги. Он не мог перестать свободно падать в нём, и сам бы никогда не отказался от этого чувства. До такой степени, что забывал дышать. Щербаков несколько раз пытался улечься в более удобное положение, но твёрдо стоящий член постоянно упирался куда-то не туда. Нурлан заметил это, вышел из него и, вытащив подушки, повернул Лёшу на спину, заставляя его закрыть глаза под очередным жарким поцелуем. Когда тот открыл их, его взгляд был мутным и расфокусированным, и он улыбался. Так упоительно. Как же хотелось растянуть эти приятные ощущения. Максимально надолго. Сабуров начал целовать крепкую шею, заставляя Лёшу запрокинуть голову и сильнее выставить выпирающий кадык. Не отказал себе в удовольствии несколько раз прикусить его зубами. Потом от этих зубов слегка досталось и коже на ключицах. Опалял быстрыми поцелуями грудь. Добравшись до линии сосков, Нурлан улыбнулся, явно планируя задержаться тут на какое-то время. Правый сосок сильно напрягся и ещё больше затвердел, когда его начали теребить языком, посасывать, вбирать вместе с ареолой в рот и выпускать только для того, чтобы быстро прильнуть к губам Щербакова. Левый сосок уже ныл от нетерпения и желания, чтобы с ним проделали то же самое. И Нурлан давал ему такие же яркие ощущения. Лёша извивался и выгибался под ним от этих ласк и вплетался пальцами в волосы Нурлана, скользя в них и оттягивая. Когда Сабуров опустился ниже и быстро насадился ртом на Лёшин стоящий и блестящий от предэякулята член, стремясь вобрать его если и не полностью, то очень глубоко, Щербаков вцепился в его волосы ещё сильнее и застонал настолько томно, что член брюнета отреагировал резким шлепком по низу его живота. Оба уже потные и разгорячённые. Оба хотели быстрых и резких движений, но не хотели кончить раньше времени. Голова Нурлана совершала быстрые движения вверх-вниз. Он вбирал Лёшин член практически полностью, а потом выпускал наружу, облизывая в конце мокрую головку. Потом, повернув Лёшу на правый бок, Нурлан лёг за ним, придвигаясь вплотную. Щербаков поднял левую ногу вверх, подхватывая её рукой под коленом, чтобы максимально раскрыться и впустить в себя брюнета. — Как же я, блять, люблю такое утро. — Мммм, — Лёша только промычал в ответ, теряясь в новых быстрых толчках. Сабуров лежал, плотно прижимаясь горячей грудью к не менее горячей спине, и их потные тела скользили, разгоняя ещё больше жар по покрасневшей коже. Брюнет тёрся приоткрытыми губами о Лёшино плечо, обжигая дыханием. Он положил свою руку на член Щербакова и начал быстро двигать кистью в другом ритме, чем его толчки. И у Лёши перед глазами заплясали красные круги. От каждого движения по члену, которое будто троилось от более резких импульсов сзади. Почувствовав предоргазменную дрожь внутри блондина, Нурлан начал вбиваться в него быстрее, но Лёша всё равно его опередил и сжал его член внутри настолько сильно, что Сабуров впился зубами в Лёшино плечо, с трудом совершая ещё несколько толчков, а потом кончая в нём. Совсем глубоко. Горячее растеклось внутри, вызывая абсолютную наполненность и блаженную улыбку на лицах обоих. Сабуров хотел выйти, но Лёша ухватил его рукой за бедро позади себя. — Останься. Нурлан не сразу понял. — Останься внутри. Так тепло. Хорошо… Сабуров накинул на них покрывало и прижал Лёшу к себе, ощущая мелкую остаточную пульсацию вокруг своего члена. Они лежали молча какое-то время, и Нурлан придвинулся совсем близко лицом к Лёшиной шее, выдыхая на неё тёплый воздух и наблюдая, как на коже предплечья перед ним опять начинали собираться мурашки. — У нас уже есть планы на сегодня? — Только на поздний вечер. Они прилетели накануне в Париж-Шарль-де-Голль и попали в гостиницу практически к полуночи. — Давай сходим в квартал Маре́, — вдруг предложил Щербаков. — Говорят, там охуительно красиво. — Кто говорит? — Слышал где-то. — Ну, Маре́ и Маре́. Поваляемся ещё чуть-чуть, позавтракаем и пойдём. — А может, уже и пообедаем, — улыбнулся Щербаков. — Чуть-чуть — это не про нас, — он отпустил руку Нурлана, и тот медленно выскользнул из него. Стенки внутри ещё слегка пульсировали, сжимаясь и выталкивая вязкую светлую жидкость наружу. Нурлан посмотрел под покрывало и улыбнулся. Провёл пальцами по приоткрытому отверстию и начал размазывать густые капли по ягодицам и внутренней поверхности бёдер Лёши. Потом поднёс пальцы к губам Щербакова, и тот лизнул оставшуюся на них блестящую плёнку. — Я чувствую, мы заебём их за неделю менять нам постельное. — Похуй. У нас всё оплачено. Сабуров повернул блондина на спину и начал опять целовать, нависая сверху и прижимаясь всем телом.***
Как и ожидалось, они выбрались из гостиницы уже после обеда. Доехав на метро до центра современного искусства, они просто начали гулять по узким улочкам Маре́, на которых можно было увидеть красивые старинные особняки, старые более бедные постройки, маленькие магазинчики и кафешки. Лёша увидел информационный киоск и взял там бесплатную туристическую карту. — Нур, как выяснилось, Маре́ — это главная гей-цитадель Европы, — Щербаков смотрел на карте на перечень гей-клубов и баров с их координатами. — Выяснилось или ты знал накануне? — Сабуров приподнял бровь и внимательно посмотрел на Лёшу. — Не знал. — Слабо верится. — Ну, если здесь есть гей-клубы, давай зайдём. — Лёх, ты так говоришь, как будто, что ни выходной — гей-клуб. Лёха, блять, берегись там. — Ну, так, ради любопытства. — Ага. Мы — исследователи, — и Нурлан приподнял бровь, усмехаясь. Щербаков выбрал из списка несколько заведений с наиболее странными названиями, и они пошли их искать. Все клубы и многие бары были ещё закрыты, но с пятой попытки они нашли бар, который уже работал. Тёмно-серое невзрачное здание с вывеской в радужных тонах. Зайдя внутрь, они сразу наткнулись на накачанного охранника, который поздоровался и неспешно осмотрел их. Он кивнул, чтобы Лёша проходил внутрь, а Нурлана не пустил. — Что за херня? — Лёша попытался жестами спросить, в чём проблема. Тот что-то ответил по-французски, но они ничего не поняли. Раза с четвёртого, когда Щербаков уже был на взводе, секьюрити жестами более понятно объяснил, что Сабуров не выглядит как гей, поэтому он его не пустит. — То есть я выгляжу как пидрила? — блондин был уже близок к тому, чтобы полезть в драку, несмотря на явное физическое превосходство охранника. — Лёш, Лёш, Лёш! Ты сам сюда припёрся, сам захотел пойти в этот бар. И, если ты забыл, то ты живёшь с другим мужиком. Чего ты, блять, сейчас возмущаешься? — Ладно. Проехали, — Щербаков демонстративно прошёл мимо охранника, задевая того локтем, и вышел на улицу. — Не очень-то и хотелось. Оставив затею с гей-клубами, они по карте отправились к одному из дворцов, заглядывая по пути в небольшие магазинчики со всякими сувенирами. Выйдя из очередной такой лавки и направляясь дальше по пешеходной улочке, Сабуров посмотрел случайно назад и увидел, как за ними шёл мим и подражал его походке. Невысокий парень в свитере в чёрно-белую горизонтальную полоску, чёрных брюках, белых перчатках и чёрной шляпе. Его лицо было окрашено белой краской с ярко-чёрными глазами и такими же губами. Нурлан остановился и посмотрел на него своим фирменным убийственным взглядом. Парень наигранно перепугался, замахал руками, будто извиняясь, но при этом спародировал то, как Сабуров поправлял причёску. Брюнет ещё раз пригрозил ему, и они с Лёшей пошли дальше. Через время, обернувшись снова назад, они опять увидели того же мима, но на этот раз он уже пародировал Щербакова, шагая за ним такой же походкой. Сабуров засмеялся, видя явное сходство, а Щербаков быстро развернулся и, подойдя совсем близко к парню, тоже пантомимой показал, что вызывает того на шуточный бой. Троллить Щербакова было явно плохой идеей. Мим немного подумал, но кивнул головой и сразу же комично изобразил боевой приём, замахиваясь на Лёшу ногой, но падая на землю, промахнувшись. Щербаков стал на руки и начал ходить вокруг него, делая вид, что он пытается избить его ногами, специально шмякнувшись на спину на втором круге. В ответ на это, парень сделал сальто, достаточно профессионально, но тоже в итоге растянулся на асфальте, отыгрывая страдания на лице и боль во всём теле. Вокруг них уже собралась небольшая толпа, наблюдавшая за их комической дракой, и после каждого приёма и смешного падения им громко аплодировали. Сабуров стоял в толпе и громко смеялся, закрывая ладонью рот, и бил себя рукой по ноге, не в силах сдержать бурные эмоции, когда Щербаков выдавал что-то совсем разъёбное. — Чё, Нурик, весело? — Лёша посмотрел на него и озорно улыбнулся. — Нормально стоишь, сссука? Сабуров не ответил, только стал смеяться ещё громче. А после одного совсем удачного трюка, подбежал к Щербакову, дал ему пять и похлопал по спине. Нурлан смотрел, как Лёша смешил всех вокруг, и, если бы он уже не любил его до безумия, то сейчас однозначно влюбился бы. В его заразительную энергию, простоту и открытость, и умение вызвать смех у любого даже без слов. Лёша с мимом дурачились минут двадцать, а потом парень жестом показал, что сдаётся. Он снял шляпу и, протягивая её к зрителям, начал собирать монетки и купюры. Потом подошёл к Лёше и протянул ему, чтобы тот поделил совместный гонорар, но, к удивлению Сабурова, Щербаков только вытащил из шляпы одну большую золотистую монетку, а всё остальное отдал миму. Тот тоже удивился, но поблагодарил пантомимой, пожимая Лёшину руку своей в белой перчатке. — На! — Щербаков протянул Нурлану монетку. — Кинешь за нас в какой-нибудь фонтан.***
Вечером Лёша сидел на подлокотнике кресла и наблюдал за Нурланом. Тот стоял перед зеркалом и застёгивал манжеты на белоснежной, идеально выглаженной, рубашке. Потом он накинул на шею чёрный галстук и начал его завязывать. — Нурик, ты, как будто, на некое свидание собираешься. Сабуров глянул на Щербакова в зеркале и прищурился. — Лёх, я надеюсь, ты умеешь быстро одеваться? — В смысле? — Ну, ты же не собираешься так идти? — и Нурлан кивнул на Лёшу, который был в джинсах, футболке и спортивной куртке. — А что не так? Нурлан глубоко вдохнул, опустил ворот рубашки и накинул пиджак. — Мы же договаривались, что вечером идём в ресторан. В спортивном туда нельзя. — Почему? — Потому что правила такие. — А мы не можем пойти туда, где нет таких ебанистических правил? — Лёш! — в голосе брюнета уже слышались стальные нотки раздражения. — Даю тебе пять минут на одевание. — А если нет? — А если нет, выебу тебя нахуй, — Сабуров улыбнулся, но в его улыбке чувствовалась угроза. Щербаков улыбнулся в ответ. — И мы всё равно туда пойдём, — Нурлан вышел из комнаты, направляясь в туалет. Когда он вернулся, Щербаков с недовольным лицом застёгивал рубашку. Он уже успел надеть брюки. — Можно я не буду завязывать эту удавку? — Лёша посмотрел на Нурлана заискивающе, но тот отрицательно помотал головой. Щербаков резко накинул галстук на шею и начал вязать узел. Он у него никак не получался. Лёша что-то тихо бубнил себе под нос, психовал, развязывал его, потом снова завязывал, и так несколько минут. Устав за этим наблюдать, Нурлан подошёл к нему и отодвинул Лёшины руки. — Дай сюда! А то мы так никогда не выйдем. Сабуров ловко завязал чёрную ленту, опустил ворот рубашки и протянул Щербакову пиджак. — Может, никуда не пойдём? — Лёша не сдавался. — У нас заказан столик. — И хуй с ним! — Щербаков потянул за галстук, притягивая Сабурова к себе и начиная целовать. — Лёш, не сейчас. В прошлый раз это очень надолго затянулось. Щербаков это прекрасно помнил, поэтому намотал галстук брюнета на руку ещё больше и опять прижался к губам Нурлана своими, заставляя того ответить на поцелуй. — Лёш, нет! — Сабуров отстранился и отошёл от соблазна на шаг назад. Потом посмотрел вниз на свой галстук. Тот выглядел помятым. Нурлан попробовал его разгладить рукой, но несколько складок никак не поддавались. Прорычав «блять», он расслабил узел и стянул галстук с шеи, расстёгивая верхнюю пуговицу на рубашке и поправляя воротник. — Можно я тоже сниму? Сабуров посмотрел недовольно на Лёшу, но ничего не сказал. Тот, воспользовавшись его молчанием, тоже стащил с себя галстук и облегчённо вздохнул. Они доехали на такси до Эйфелевой башни и поднялись на отдельном лифте на второй уровень, где над коричневым козырьком белела надпись «Les Jules Verne». После того, как их отвели к заказанному столику, официант вручил им меню, уточнил, может ли он чем-нибудь помочь, и удалился после отрицательного ответа. За окном с высоты был виден сверкающий огнями ночной Париж. А внутри — оттенки серого, голубого и коричневого, красиво оттеняли небо и Сену. Именно то, что Сабуров и хотел. — Нихуя себе здесь цены! — Щербаков сказал это настолько громко, что Нурлан внутренне обрадовался, что вокруг не было русскоговорящей публики. По крайней мере, он очень на это надеялся. — Если бы я знал заранее, то я бы принёс сюда и воду свою. — Лёш, — Сабуров опять обречённо вздохнул, — мы не так часто ходим по ресторанам. Так что просто расслабься. Ладно? — Тяжело расслабиться, как подумаю о счёте. Минут через пять подошедший официант принял заказ и снова вежливо удалился. Вроде бы всё было замечательно — они были вдвоём в прекрасном ресторане, за окном сверкал Париж, но чувствовалось какое-то напряжение. После того, как им принесли заказ, и они какое-то время ели, говоря ни о чём, Нурлан вытер салфеткой рот и, чуть помедлив, сказал, смотря блондину в глаза: — Лёш, я хотел… — Может, поженимся? — Лёша его опередил, смотря на него с задорной улыбкой. — Я как раз хотел… — Я знаю. На лице Сабурова читалось лёгкое разочарование. Он явно подготовил какую-то речь, но Щербаков уже не первый раз за этот вечер вертеть хотел все его планы. — Я только не знаю, для чего весь этот пафос? Нурлан молчал. — Давай, доставай уже кольца. — Ты видел?.. Лёша прикусил язык, понимая, что совсем некстати проговорился. Нурлан положил на стол коробочку и перевёл на него уже недовольный взгляд. — То есть ты знал, что я тебе буду делать предложение, и всё равно влез первый? — Тут только дебил не догадался бы. А почему ты должен делать предложение? — В смысле? — Ну, почему не я? — У нас тут, блять, какое-то соревнование? — Нурлан уже начинал злиться. — Я просто не пойму, зачем всё усложнять, — и Лёша кивнул на дорогую обстановку ресторана. — Усложнять? Заебись, Щербаков. Нурлан спрятал кольца обратно в карман и жестом позвал официанта, показывая, что он хочет, чтоб тот принёс счёт. — Нур?.. — Лёша понял, что его выходка перешла последнюю черту, и уже было совсем не смешно. — Я всё услышал, Алексей. Сабуров дождался пока официант принесёт счет, расплатился и пошёл на выход. Щербаков последовал за ним. Они вышли на улицу, и Нурлан направился к смотровой площадке, которая находилась в одном из углов второго уровня. Он стал возле перил и глубоко вдохнул ночной воздух, чтобы успокоить ускоренное сердцебиение. Башня переливалась в ночи золотом от сотен лампочек, только уже не было никакого настроения любоваться на всю эту красоту. — Нур, ну чего ты завёлся? — Завёлся? — он нервно поправил выбившуюся вперёд чёлку. — Потому что ты, как и всегда, пускаешь всё по пизде. Сабуров опять глубоко вдохнул. — Я вообще хотел, чтобы мы, может, расписались. — Тебе так важна бумажка? — Нет, но это было бы логично после всего. Хотя ты и логика, блять. О чём я вообще? Щербаков снял пиджак и закатал левый рукав на рубашке. — Помоги перевязать. Нурлан немного удивился, но начал развязывать узел, чтобы снять бинт. Лёша никогда до этого не просил его помогать с перевязкой. Сабуров смотал с руки белую ткань и увидел под ней татуировку. На несколько секунд он застыл, рассматривая два истребителя в мягком жёлтом свете от подсветки башни. — Это что? — Твой штамп в паспорте. Не бумажка, конечно, но, может, тоже сойдёт, — Щербаков посмотрел на него с вызовом. — Ты решил повыпендриваться? — Нурлан понимал, что продолжать ругаться было глупо, но кровь всё ещё кипела, и пару нужно было время выйти из головы полностью. — То есть тебе не нравится? Я правильно понимаю? — в голосе у Лёши слышалась сильная обида. — Не так пафосно, как твой ресторан и кольца? Хочешь чего-то позрелищнее? Щербаков опустил рукав и быстро надел пиджак. Потом залез на перила и, повернувшись к опорам башни, прыгнул на одну из вертикальных балок. Он полез вверх, цепляясь за горизонтальные перекладины. — Щербаков, ты сдурел? Вернись обратно! — Нурлан наблюдал, как Лёша вылез на одно из горизонтальных металлических перекрытий, которое было метрах в семи от смотровой площадки. — Ты и так уже заебал всех в части своими прыжками по заборам и фокусами на диспетчерской вышке. Ты таки хочешь ёбнуться? — Не ёбнусь. Всё для тебя, Сабуров. Такое признание тебе больше нравится? — Лёша наигранно засмеялся, а потом начал говорить так, как он обычно шутил в части во время своих трюков, веселя остальных пацанов. — Здравствуйте! Добрый вечер! Здравствуйте, дорогие друзья! Наверняка большинство из вас сталкивалось с тем, с чем неоднократно сталкивалось большинство из нас. Представьте, что у вас свидание, но на вас обиделись. Что делать, если вам нужно извиниться так, чтобы вам точно дали. — Лёша, слезай, блять, вниз! — Нурлан был уже в ярости. — Данная конструкция не сказать, что очень сложная, но дело в том, чтобы признание получилось охуеть каким эффектным, мы будем использовать только одну руку. Ещё проблема в том, что тут очень много торчащих шурупов. — Щербаков, ты реально долбоёб! Слезай! Не слушая крики Нурлана, Лёша перешагнул на другую балку, которая шла диагонально от одной опоры к другой и пошёл по ней, расставив руки в стороны и продолжая громко вещать. — А вот я и внутри. И кто бы что не говорил в вашей жизни. Если кто-то скажет, что-то, что вам не понравится, не верьте тому, что вам сказали, потому что это вам не нравится. А зачем слушать то, что не нравится? Ведь жизнь на то и дана, чтобы жить, как хочется, и делать то, что хочется. Залезать, куда надо, и признаваться в любви так, как хочется. Нурик, я люблю тебя! Лёша обернулся и помахал взбешённому Сабурову рукой. Перепрыгивая на другую балку, он не заметил голубей, которые облюбовали это место, и стая быстро взлетела, закрывая Щербакову весь обзор. Он потерял равновесие и, сорвавшись с перекладины, полетел вниз, успев схватиться за другую металлическую балку. Под ним уже была чёрная пустота, уходящая вниз больше, чем на сто метров, а до ближайшей вертикальной опоры дотянуться он не мог. — Держись! Лёша, держись крепко! Дай мне минуту, — Сабуров быстро скинул пиджак и полез вверх, пытаясь максимально быстро добраться до места, где висел Щербаков. В части Лёша обычно забирался на башню в удобной тренировочной форме, а сейчас был в непривычном для себя классическом костюме, который сильно сковывал движения. Пальцы скользили по холодной металлической поверхности. Ещё и один из торчащих шурупов сильно впился в левую ладонь. Лёша как знал про одну руку. — Нур, я не могу подтянуться. Руку проколол. — Держись, мне чуть-чуть осталось, — Нурлан уже шёл по диагональной балке, и до Лёши было метров десять. Щербаков опустил вниз пораненную руку, уже не в силах терпеть пронизывающую боль, и остался висеть на одной руке. — Я уже не могу… — Лёх, пару секунд… держись. Нурлан перепрыгнул на балку, на которой висел Щербаков и в несколько шагов добрался до него, хватая за руку. Он склонился вниз и, ухватившись за ремень штанов, подтянул его к себе, затаскивая на горизонтальную поверхность. Чуть отдышавшись, они начали медленно двигаться назад. Нурлан всё время оглядывался на Лёшу, который двигался за ним, и помог ему спуститься обратно на смотровую площадку, где их уже поджидала охрана. У обоих трусились руки, а сердце бешено колотилось в груди. На Лёше не было лица. — Ты ебанутый! Конченный долбоёб! — Нурлан хотел выкрикнуть что-то ещё, но его перебила охрана, показывая, что они должны следовать за ними. Их сопроводили вниз и передали наряду полиции, который отвёз их в участок. Из-за того, что они не говорили по-французски и могли с трудом объясниться на английском, пришлось несколько часов ждать переводчика. Всё ещё осложнилось тем, что в полиции обнаружилось, что они — военные лётчики. Их продержали в отделении до самого утра, но потом отпустили за немаленький штраф. Выйдя из участка, Нурлан пошёл по одной из улиц, ища такси. Лёша молча шёл за ним. Оба помятые, а Щербаков ещё и в порванном костюме и с перевязанной кистью. — Пиздец обидно — быть военным летчиком, а погибнуть сорвавшись по дурости с Эйфелевой башни. Нет? Сколько было бы еботни с пересылкой твоего тела обратно, — за всё это время злость и переживания Нурлана никуда не улетучились. — То есть тебя только это парит? — Меня много чего парит, Лёша. В первый же день отпуска чуть не убиться, а потом попасть в полицию. Это надо иметь какой-то ебучий талант. Почему ты не можешь не творить хуйни? У тебя вообще нет стопов? — Хватит читать свои нравоучения! Заебал! Нурлан быстро подошёл к Лёше и ударил его по лицу. Тот отшатнулся, но удержался на ногах, прижимая пальцы к губе. — Ты, блять, меня ударил! — Мало! Ты чуть не ёбнулся со ста метров на асфальт, а сейчас скулишь из-за разбитой губы. Кончил с Эйфелевой башни? Понравилось? Щербаков стоял с обидой в глазах, сжимая зубы. Потом, в надежде помириться, сказал: — Ты так и не ответил на моё предложение. — А я уже не уверен, что хочу терпеть твои выебоны всю оставшуюся жизнь, Щербаков, — посмотрев ещё несколько секунд на блондина взбешённым взглядом, Нурлан добавил: — Татуировку можно вывести. — Нур… — Твоё такси, — Сабуров затормозил проезжающую мимо машину. — Я — пешком. Лёша слышал, как где-то через часа полтора Нурлан вернулся в номер, взял что-то из мини-бара и остался в другой комнате.***
Сабуров проснулся практически под вечер с головной болью. До того, как заснуть, он опустошал мини-бар, и возле дивана валялось несколько пустых бутылок и обёртки от шоколадных батончиков. В номере было тихо. Выяснять, куда ушёл Щербаков, не было никакого желания. Он умылся, кое-как пригладил волосы, надел футболку и штаны и спустился на лифте на нулевой этаж, где был ресторан. Там Щербакова тоже не было. После лёгкого перекуса Нурлан решил пойти на ресепшн, чтобы попросить пополнение для мини-бара. Настроение было паскудное, и идти куда-то гулять он не хотел абсолютно. В просторном вестибюле негромко звучала медленная мелодия с повторяющимися печальными нотками и красивыми переливами. Что-то такое знакомое, но он не мог вспомнить что. Возле одного из окон в пол стоял большой белый рояль, а за ним сидел Лёша и играл. Он был в джинсах и футболке и смотрелся немного странно за элегантным и немного вычурным инструментом. Сабуров знал, что Щербаков умел играть на пианино, но при нём он играл только на гитаре и всегда только какие-нибудь заводные и матерные песни или что-то на военную тематику. Сейчас же Щербаков играл очень пронзительную мелодию, которая мягко разливалась по просторному помещению. Было видно, что с повреждённой рукой ему было тяжело играть. Пару раз он нажал не на те клавиши, но это не мешало общему восприятию. Нурлан подошёл ближе и стал позади метрах в пяти. Он слушал проникновенную мелодию и искренне удивлялся, как в Щербакове уживались ебучее упрямство и желание делать всё и всем наперекор с безумной трогательностью и какой-то даже детской непосредственностью, из-за чего его хотелось задушить в объятьях, а потом надавать по заднице. Каждый раз после их ссор он не мог понять, почему они сами всё портили в их отношениях. Они с относительной лёгкостью могли пережить столько испытаний, которые им преподносила жизнь: неспокойную военную службу, тяжелые ранения, непонимание и неприязнь к их отношениям со стороны некоторых сослуживцев и родственников. Но тяжелее всего им давались испытания, которые они создавали друг для друга сами. Создавали неосознанно. Просто потому что не могли спокойно находиться рядом друг с другом, не зажигая, но и не обжигая. Они были как две пролетающие мимо планеты, которые с силой притягивались друг к другу, и после их столкновения могло создаться что-то новое и прекрасное, или всё вокруг могло разнести вдребезги, выжечь дотла. Без шансов на восстановление. Лёша сыграл несколько раз проигрыш, а потом начал петь. Негромко. Немного печально, но безумно красиво. Жить в твоей голове И любить тебя неоправданно, отчаянно. Жить в твоей голове И убить любовь неосознанно, нечаянно. Неосознанно, нечаянно. И слушали тихий океан, И видели города, И верили в вечную любовь, И думали — навсегда. Жить в твоей голове И любить тебя неоправданно, отчаянно… Мелодичные перекаты заполняли большой холл, и многие постояльцы посматривали на Лёшу с улыбкой, даже не понимая слов песни. Кто-то специально останавливался, чтобы послушать. Запутались в полной темноте, Включили свои огни, Обрушились небом в комнате, Остались совсем одни… Щербаков несколько раз спел припев и закончил играть. Он сидел за роялем и о чём-то думал. Сабуров направился к нему, но его обогнала какая-то девушка. — Вы так красиво пели. Так трогательно. Блондин повернул голову и увидел улыбающуюся шатенку, которая смотрела на него восхищёнными глазами. — Да…спасибо. — Я не ожидала услышать здесь русские песни. — Я и не планировал здесь петь. — Меня Марина зовут. — Лёша. Нурлан подошёл ближе и стал сбоку от рояля, наблюдая за беседой. — Вы для кого-то это пели? Щербаков не ответил, но еле заметно кивнул головой. — Вашей второй половинке очень повезло. Лёша посмотрел на девушку и неопределенно пожал плечами. — Вы меня плохо знаете, — он краем глаза заметил Нурлана и быстро перевёл взгляд с девушки на него, а потом обратно. — Я веду себя как придурок и всегда всё порчу. — Что бы Вы не сделали, мне кажется, она Вас простит. Я бы обязательно простила, — она улыбнулась. Щербаков молча глянул на брюнета. Тот стоял и какое-то время смотрел на него, не отводя тёмных глаз. — Простит, — Сабуров подошёл к роялю с серьёзным выражением лица. Девушка удивлённо посмотрела на него. — Хотя Лёша действительно ведёт себя очень часто как придурок. — Это Ваш друг? — она вопросительно глянула на Щербакова. — Больше… — Я — его вторая половинка, — Сабуров усмехнулся. Шатенка сильно округлила глаза и смотрела то на Лёшу, то на Нурлана, прокручивая в голове последнюю фразу и пытаясь найти хоть какую-нибудь другую интерпретацию полученной информации. — Ты, кстати, забыл у меня кое-что, — Нурлан прищурился, наблюдая за Лёшей, который всё ещё выглядел виноватым. — А ты забыл ответить на моё предложение. — Какое? — Ты готов терпеть мои выебоны всю жизнь? — блондин посмотрел на него и улыбнулся. — А у меня есть выбор? — Нурлан тоже улыбнулся и, подойдя, поцеловал Лёшу в макушку. — Это, получается, да? — тот посмотрел на него снизу-вверх. — Да, Лёша. Девушка стояла в изумлении и наблюдала за этой странной сценой. Потом очнувшись, она тихо сказала, пятясь в сторону лифтов: — Извините, я…я пойду, наверное. — Ага, — Щербаков прислонился к Нурлану, сдерживая смех. — Лёш, я тебя точно когда-нибудь прибью, — он погладил его по светлым волосам, а потом сказал чуть тише: — Если бы тут было не так людно, я бы тебя сейчас разложил на крышке этого рояля и оттрахал хорошенько. Как ты думаешь, можно вытрахать из твоей головы всю дурь? — Не знаю, но ты можешь попробовать, — Щербаков улыбнулся ещё шире. — Жалко, что так и не получилось кончить с Эйфелевой башни. — Сам виноват. Нас теперь и близко к ней не подпустят. — Нур, а когда у нас роспись? — Ни к чему, — Сабуров погладил Лёшину татуировку. — Все и так будут знать, что ты мой. — Давай и тебе такую же сделаем? — Нет. — Ну, Нур! — Я сказал нет. Ты и так поселился у меня в голове пожизненно. — Так что там насчёт крышки рояля? — Лёх, не доводи до греха. Давай, дуй в номер! Посмотрим, что там у нас с экскурсиями на завтра. Может, будет что-то поинтереснее.***
К их общему удивлению, за всю следующую неделю они ни разу не поссорились всерьёз. Парни гуляли по улочкам Парижа, осматривая наиболее известные достопримечательности. Ели в маленьких кафешках или уличную еду с тележек. Один раз прокатились на теплоходе по Сене. Они взяли в аренду скутеры и гоняли по ночному городу. Лёша даже умудрился затеять гонки с полицией и, после проверки на алкоголь и долгого объяснения и извинений, их всё-таки отпустили, даже не выписав штраф. В один из дней они хотели попасть на обзорную экскурсию по пригородам Парижа, но, когда уже собирались выходить из номера, кто-то кого-то поцеловал, а потом чьи-то руки оказались не там, где их присутствие можно было спокойно вынести, и возгорание было уже невозможно ликвидировать. Экскурсия закончилась, так и не начавшись. Но кому нужны были эти пригороды, когда здесь такое? Не отпуская губы Щербакова из своих губ, Нурлан тянул его за ремень за собой в спальню, по пути снимая его куртку и толстовку. Когда он потянул вверх футболку, узкая горловина затормозилась на Лёшином лице, и видимыми остались только его губы. Сабуров не спешил снимать футболку дальше, целуя Лёшу, который сейчас ничего не видел за тканью. Брюнет спускался поцелуями по шее вниз к груди, растирал между пальцами соски Щербакова, жадно гладил его живот и уже запускал пальцы за пояс джинсов. Лёша не стал мириться с такой несправедливостью, сам стянул с себя футболку полностью и толкнул Сабурова на кровать, наваливаясь на его бёдра сверху и начиная судорожно расстёгивать его ремень. Было непонятно, кому из них сейчас не терпелось больше. Они оба горели желанием настолько сильно, что у обоих дрожали руки, а дыхание прерывалось. Щербаков быстро стянул с Нурлана всё и пристроился у него между ног, туго обхватывая губами торчащий колом орган и сразу начиная быстро двигать головой. — Малыш, подползи ближе, я хочу тебя трогать. Лёша перелез ближе и, пока он активно сосал, стоя на коленях сбоку от Нурлана, тот стягивал с него джинсы и трусы. Более низкий стон раздался, когда Сабуров вцепился пальцами в упругую ягодицу Щербакова и начал её мять, так ярко ощущая, как Лёшин язык и губы доставляли ему нереальное удовольствие внизу. Ещё раз глянув на задницу Щербакова, Нурлан обхватил ногу блондина за внутреннюю поверхность бедра и потянул к себе, перекидывая через свою грудь. Тот прервался на несколько секунд, а потом, посмотрев назад, увидел, что его таз был уже над лицом Нурлана, и улыбнулся. Лёшин стон вырвался наружу, когда Сабуров взял его член в рот и тоже начал сосать. Лёжа на спине, он двигал головой вверх-вниз, обхватив Щербакова руками за поясницу, которая в таком положении была совсем близко к его голове. Взаимные хлюпающие, причмокивающие и, кто их знает, какие ещё совсем влажные звуки заполнили комнату. Тяжёлое дыхание и хриплые стоны, которые иногда вырывались изо рта, когда он не был заполнен. А иногда стоны вибрацией отдавались по плоти, что приносило ещё больше удовольствия. Они с жадностью обхватывали раскрасневшимися губами члены друг друга. Нурлан сжимал Лёшины ягодицы, проводил и надавливал большими пальцами между мошонкой и тёмным отверстием, чем заставлял ноги Щербакова расползаться шире, буквально присаживая его на себя ниже и ниже. Он вбирал по очереди его яички в рот и сосал, чуть оттягивая, проходился языком по природному продольному шву на коже мошонки. И гладил-гладил его спину и бока, иногда впиваясь пальцами. Потому что хотелось вобрать это всё в себя, чтобы стать одним целым, одной плотью и кровью. Щербаков стоял над ним на четвереньках и упирался руками то в кровать, то в его бёдра, а иногда и помогал себе рукой, когда челюсть начинала ныть от чересчур интенсивных движений. Сабуров приподнялся и лёг выше, подкладывая под голову подушку, чтобы оказаться лицом на уровне Лёшиного заднего прохода. Пока блондин самозабвенно продолжал насаживаться ртом на его член, Нурлан, ещё больше раздвинув руками раскрасневшиеся и уже влажные половинки, начал быстро облизывать расходящиеся лучами от центра отверстия мышцы. Толкался языком внутрь, чуть посасывал края, останавливаясь на мгновения только тогда, когда Щербаков совсем активно начинал двигаться у него между ног, дразня головку, или сжимал наполненные спермой яички. В свою очередь, Щербаков на время замирал, когда длинные пальцы внутри него проходились по тому самому, или если Нурлан начинал ещё ко всему прочему стимулировать его член рукой. Лёша прогибался в пояснице, сильнее отставляя зад, неосознанно пытался раскрыться ещё больше. Вскинув резко таз несколько раз вверх, Сабуров излился Лёше в расслабленное горло. А потом, спустившись вниз с подушки, позволил Щербакову толкаться ему в рот, чтобы тоже наконец-то освободиться от жгучего возбуждения. Лёша перевернулся и лёг на Нурлана уже лицом к лицу. У обоих губы и подбородки были мокрые от слюны и спермы, и это только заводило их опять. — Надень костюм, — Сабуров поцеловал блондина, ещё больше размазывая и смешивая на их лицах всё. — У меня были планы на тебя в тот вечер. А ты их успешно похерил. Щербаков улыбнулся. — Нур, он порван к хуям. — Не жалко будет порвать его ещё больше, — брюнет лукаво улыбнулся, и они продолжали целоваться, снова чувствуя, как внизу всё снова горит и ноет. — Знаешь, я тогда чуть не сорвался. Он столкнул Лёшу вбок, переворачивая на спину, и навалился на него сверху, прижимая крепко его запястья к кровати. — Пиздец, как заводишь. — Галстук надо? — Щербаков смотрел прямо в глаза и явно его дразнил. — На него у меня другие планы, — Сабуров бросил мимолётный взгляд на перекладину в изголовье кровати. — Ты теперь мой. Совсем, — и отпустив правое запястье блондина, пальцы Нурлана погладили кольцо на безымянном пальце. — Как будто до этого всё было по-другому. Щербаков смотрел на него пьяными глазами и, как и всегда, все его мысли растворялись в хрипловатом тембре, который переворачивал всё внутри и утягивал за собой в невесомость. Всю эту неделю они оба будто только познакомились и постоянно сгорали в дикой бушующей страсти. Как будто прошедших нескольких лет и не было. До такой степени, что засыпали они только под утро, а постояльцы соседних номеров постоянно жаловались на непристойные и развратные звуки, которые доносились по ночам, да и днём, за их стенами. Как и в первые месяцы их знакомства, им было мало друг друга. Всё время хотелось ещё.***
В один из последних дней Нурлан со слабой надеждой предложил пойти в Лувр. — Нур, а похоже, блять, что я люблю картины? — Лёх, там есть огромная коллекция… — Дилдо? — непробиваемым взглядом Лёша смотрел на Сабурова, и тот еле сдержался, чтобы не заржать вслух и позорно не признать свою капитуляцию. — На другую коллекцию я не согласен. В итоге, они решили поехать на целый день на побережье, посмотреть на Ла-Манш. Взяв напрокат машину, они отправились на северо-запад от Парижа в Нормандию. Часа через три с половиной, когда побережье было уже совсем рядом, Щербаков предложил заехать в военный музей. Они свернули с маршрута и минут через пятнадцать уже парковались возле низкого серого здания, вокруг которого стояли на экспозиции танки. Они пробыли в музее меньше часа, а потом решили прогуляться к побережью, до которого было километра два. Через минут пятнадцать, дорога повернула чуть влево, и они попали ко входу на кладбище, где были захоронены десантники, погибшие при высадке на побережье давно, ещё во время войны. Парни зашли на территорию и, пройдя метров сто вглубь, остановились. Во все стороны от них ровными строгими рядами тянулись одинаковые белые мраморные кресты. Тысячи крестов стояли по стойке смирно, как солдаты. Один за одним. Для многих посетителей, кто попадал сюда, они были лишь отголосками далёкой истории. Но только не для Лёши и Нурлана. Они не знали, кем были те десантники, но за каждым крестом для них была чья-та жизнь. Почти десять тысяч жизней, которые унесла война десятки лет назад. Лёша с Нурланом знали, что эти пацаны, многие из которых, скорей всего, были младше них на момент своей гибели, хотели жить, хотели любить и совсем не хотели умирать в тот день. Парни ощущали это намного острее, чем другие посетители, из-за своей службы, и, когда Нурлан подошёл к Лёше и взял его за руку, тот, не поворачиваясь, сильно сжал её в ответ. Они жили с этим практически каждый день и уже научились справляться с эмоциями, когда отправлялись на боевые, да и на тренировочные вылеты, ведь могло произойти что угодно. Перед каждым заданием они понимали, что могли уже не вернуться назад. Чтобы совсем не сойти с ума, они научились абстрагироваться от этого страха, от этих сильных эмоций. Лёша с Нурланом привыкли за все эти годы ходить по краю и уже не боялись за свою жизнь. Единственное, чего боялись оба — это потерять друг друга. Ждать друг друга с вылетов и переживать при этом было намного тяжелее, чем переживать за себя. Они стояли в тишине среди мраморных крестов и размышляли каждый о своём, но, как и во многих других вопросах, их мысли были очень схожи. Как бы кто-то не идеализировал войну, и относящиеся к ней подвиги, она была уродливой, беспощадной, отвратительной и уносила много жизней тех, кто мог бы ещё жить и жить. Через какое-то время они пошли по тропе к пляжу, на котором много лет назад и погибло большинство из этих десантников. Было пасмурно. Казалось, что солнце здесь в принципе не выходило, увидев один раз кровавую бойню и отказавшись появляться в этом место снова. На пляже практически не было людей, и из-за большой протяженности он выглядел пустынным. Море немного штормило, и вода в Ла-Манше была холодной. Нурлан достал из кармана монету, которую ему дал Лёша несколько дней назад. — Ты хочешь вернуться сюда? — удивился Щербаков. — Нет. Это для тех пацанов, — Сабуров еле заметно кивнул назад в сторону кладбища. — Не хотелось бы раньше времени оказаться на их месте, — Лёша понимающе кивнул, и Нурлан зашвырнул монету далеко в море. Они прошлись по песку, а потом сели на бревно, которое давно вынесло на берег. Сидели и смотрели вдаль, туда, где когда-то давно летели самолёты и плыли корабли, высаживая на берег тысячи десантников для штурма. Просто военные ресурсы, такие же, какими сейчас были они для своей армии. Одно дело было смотреть за этой сценой в фильме, а другое — сидеть здесь и видеть это место своими глазами и представлять тот ожесточённый бой. Они оба могли поклясться, что чувствовали, как это было тогда, давным-давно — слышать крики о наступлении, видеть ранения и смерть, надежду в тысячах глаз, ощущать запах гари и крови, верить, что вернёшься домой к тем, кто тебя любит. Смесь низменного и возвышенного одновременно. Парни просто сидели и молчали, прижавшись друг к другу. В этот день они вообще мало разговаривали, но это не мешало им намного сильнее чувствовать друг друга, не мешало любить друг друга более страстно от понимания несправедливости жизни и того, что всё так быстротечно. В тот день они ощущали не через слова, а через мимолётные касания и взгляды, через тепло друг друга и схожие мысли.***
В последний день отпуска Нурлан разбудил Лёшу до рассвета, и тот, недовольно поморщившись, залез под одеяло с головой. Мало того, что разбудил так рано, так ещё и не пристаёт. — Лёх, просыпайся. — У нас самолёт поздно вечером. Дай хоть сегодня отоспаться. — Вставай. Я хочу тебе кое-что показать. — Показывай, — но из-под одеяла Щербаков так и не вылез. — Это не здесь. Вставай! — Отвали. Я хочу спать. Сабуров резко сдёрнул одеяло на пол, и голый Щербаков сразу свернулся на кровати калачиком и накрыл лицо руками, чтобы свет не бил в глаза. — Капитан Щербаков, подъём! Построение! На сборы пять минут. Лёша приоткрыл лицо и злобно посмотрел на Нурлана. Потом, тихо выматерившись, обречённо встал и поплёлся в ванную. Через десять минут они вышли из гостиницы и, дойдя до метро, сели на коричневую ветку в юго-западном направлении. Пока они ехали, Щербаков пытался кемарить, сев возле окна и прислонившись к стеклу. Доехав практически до конечной, они вышли на ещё безлюдную в это время улицу, и Лёша поплёлся за Нурланом. — Куда мы идём? Ещё всё закрыто. — Увидишь. Тут недалеко. Минут пятнадцать и будем на месте. — Почему нельзя было остаться в гостинице? Там тепло и есть кровать, — Лёша опять обречённо вздохнул. На улице действительно было прохладно, и он постоянно натягивал всё ниже и ниже капюшон толстовки и прятал руки в карманах куртки. — Потому что нельзя. Пройдя по нескольким улицам, они свернули к большому парку и пошли уже по дорожке, которая уходила вглубь между высокими деревьями. Через пару минут она повернула к огромному полю и устремилась вдоль него. Сабуров свернул с дорожки вправо и уже шёл по траве, направляясь к открытому пространству в центре. Лёша направился за ним уже с большим энтузиазмом. — Нурик, это же… — Да, Лёш. — Это же воздушный, мать его, шар! Сабуров широко улыбнулся, видя совершенно искреннюю и детскую улыбку на Лёшином лице. Посреди поля на земле стояла корзина, а над ней слегка покачивался огромный шар в жёлто-красную продольную полоску. Возле корзины стоял невысокий мужчина и что-то проверял на приборах под горелками. Они подошли ближе, и Нурлан направился к нему. По внешности мужчина был явно казахом. Они что-то тихо обговорили, Сабуров взял у него небольшую сумку, залез в корзину и махнул Лёше. — Залезай. Сейчас будем взлетать. — Чё, реально? — Щербаков округлил глаза. — Только если ты пообещаешь, что не будешь вылезать наверху из корзины, — Сабуров подмигнул ему. — Давай! Лёша, всё ещё не веря в то, что они будут подниматься на шаре, перелез через бортик корзины и наблюдал, как мужчина сматывал верёвки, которые удерживали неподвижно шар на земле, и закрепил их снаружи на корзине. Потом он махнул Нурлану и отошёл назад. Сабуров повернул по часовой стрелке переключатель под горелками, и пламя загорелось ярче, нагревая с шумом воздух. — Көп рахмет! — Нурлан с улыбкой махнул мужчине рукой, и тот ещё раз кивнул им. — Это кто? — Алдияр. Он управляет здесь ивент-агенством, в котором можно заказать и полёт на шаре. Он переехал в Париж лет восемь назад. — Он разрешил нам самим лететь? — А почему нет? Я, да и ты, мы можем летать на нескольких моделях истребителей и на некоммерческих самолётах. Не справимся с шаром? К тому же, у него мой паспорт. Так что угнать шар у нас не получится. — Просто это же воздушный шар, блять! — Лёша смотрел вверх под огромный купол и не верил, что он сейчас будет взлетать в небо. — Разберёмся. Мы зависим от ветра, но сегодня погода неплохая. Ветер юго-восточный, слабый, так что до пункта назначения нас донесёт где-то через час, максимум полтора. Алдияр подъедет туда. Сильно близко башню я тебе не покажу, но обещаю — будет красиво. Минут через пятнадцать, когда воздух в шаре нагрелся достаточно, корзина чуть пошатнулась и медленно оторвалась от земли. Щербаков крепко ухватился за бортик. Он не боялся высоты, учитывая свою профессию, но то, что он сейчас ничего не контролировал, немного его напрягало. Шар медленно поднимался вверх над парком, начиная еле заметно двигаться на северо-запад. Нурлан проверил приборы и чуть прикрутил пламя в горелках. Поднявшись метров до четырёхсот, шар продолжил движение в том же направлении, но уже в плоскости горизонта. Лёша смотрел вниз, и под ними проплывал утренний Париж, который только начинал просыпаться в лучах восходящего солнца. — Нурлан, — Лёша сказал это, специально картавя на французский манер, — ce magnifiqué! — Чего? — Охуеть, как красиво, говорю. — На! Так будет лучше видно, — Сабуров засмеялся и протянул Щербакову бинокль из сумки, которую ему дал Алдияр. Лёша приложил прибор к глазам и начал осматриваться по сторонам. Он нашёл не так далеко от них Эйфелеву башню, справа от которой поднималось осеннее солнце. Осмотрел центр Парижа, отмечая многие места, где они побывали за прошедшие несколько дней, и не переставал улыбаться. Восходящее солнце подсвечивало розовыми и оранжевыми красками здания и парки, отчего осенний город с пожелтевшими и покрасневшими деревьями и кустами казался под ними огненным. Нурлан подошёл к Лёше сзади и обнял его, сплетая свои пальцы в замок у него на животе, а голову кладя на плечо. — А ты не хотел вставать. — Так ты бы сразу сказал, что мы едем кататься на воздушном шаре, — Лёша обернулся и потёрся носом о его щёку. — И пропустить твой утренний пиздёж? Щербаков передал Сабурову бинокль, чтобы тот тоже полюбовался на нереально красивый город, который сейчас раскинулся перед ними, как на ладони. Было ещё прохладно и через какое-то время Нурлан достал из кармана куртки тонкие кожаные перчатки. — Наденешь? — он протянул их Лёше, но тот отрицательно помотал головой, пряча поглубже руки в карманы, и Нурлан надел их сам. Он подошёл к Щербакову сзади и снова прижался к нему, обнимая за плечи. Они стояли, греясь теплом друг друга, которое хорошо ощущалось даже через одежду, и любовались поднимающимся солнцем и осенним Парижем. Лёша наклонил голову и потёрся щекой о руку Нурлана, которая лежала у него на плече. Тот поднял большой палец и погладил блондина в ответ. Сабуров плохо чувствовал через перчатку и хотел её снять, но Щербаков его остановил. — Не надо. Они такие мягкие, — он опять прислонился к чёрной кожаной ткани и, прикрыв глаза, потёрся щекой о прохладную гладкую поверхность. Сабуров ничего не сказал, но в его голове уже всё сложилось. Он спустил с Лёши капюшон и запустил в его волосы пальцы, массажируя кожу на голове, медленно гладя кончиками пальцев щёку и подбородок. Щербаков ткнулся носом в его ладонь, а потом несколько раз поцеловал пальцы, обтянутые тонкой тканью, даже лизнув один из них. Еле ощутимый запах кожи дотянулся до обонятельных рецепторов, и блондин закрыл глаза, чтобы вдохнуть глубже и прочувствовать сильнее. Пока одна рука в перчатке продолжала гладить Лёшино лицо, вторая уже пробиралась сбоку под куртку, толстовку и футболку. Щербаков чуть вздрогнул, когда прохладная ткань коснулась его живота и начала поглаживать, вызывая приятный трепет. Потом рука быстро проскользнула выше и сжала сосок, отчего Лёша немного выгнулся, опираясь затылком Нурлану в плечо. Более грубая кожа перчатки доставляла острое точечное наслаждение и нехило возбуждала. Соски начинали твердеть, а внизу всё неудержимо наливалось. — Как приятно, — Щербаков почти промурлыкал это, поворачиваясь к Сабурову и целуя его. — Почему мы так никогда не пробовали? Нурлан не ответил, продолжая скользить под его одеждой и оглаживать все известные ему чувствительные точки на торсе блондина. Потом он опустил руку ниже и ощутил уже чересчур выпирающую ширинку на Лёшиных джинсах. В перчатках руки были не настолько ловкими, но всё-таки после небольшой борьбы с пуговицей и молнией, Сабурову удалось освободить член Щербакова, и прохладная чёрная ткань коснулась его еле ощутимо, но от того не менее чувствительно. Нурлан поглаживал возбуждённый член мучительно медленно, только кончиками пальцев, накатывая на Лёшу горячие волны возбуждения. Одну за одной. Щербаков уже и забыл, что было прохладно. Ему было совсем жарко. Еле заметные швы на перчатке добавляли остроты в ощущениях и более резкое удовольствие, и он сам уже настойчиво притирался к кисти Нурлана. Контраст чёрного цвета кожаной перчатки и естественного цвета потемневшего от возбуждения органа заводил их обоих ещё больше. Сделав несколько круговых движений указательным пальцем по головке, Сабуров поднял руку, и Лёша увидел, как Нурлан растирал его смазку между подушечками пальцев. Они ярко блестели от влаги в лучах утреннего солнца. Снова опустив руку на член Щербакова, Нурлан начал плавно и неспешно размазывать прозрачные капли по стволу, иногда чуть сильнее сжимая его пальцами. При таких сжатиях Лёша непроизвольно терял низкие стоны и сильнее прижимался к его паху назад. Ощущая позади себя явный стояк, блондин завёл руку за спину и, расстегнув ширинку Нурлана, начал гладить через ткань белья твердеющий член. Сабуров глубоко вдохнул и улыбнулся, чуть подаваясь тазом вперёд, навстречу приятным касаниям. Он достал из кармана маленький «походный» тюбик со смазкой и выдавил на ладонь, прямо на перчатку. — Испортишь же, — Лёша обернулся к нему. — Не хочу, чтобы тебе было больно, — он поцеловал блондина в щёку и опустил руку в ещё более прохладной по ощущениям перчатке на его член, начиная двигаться уже быстрее. Увлажнённая чёрная кожа быстро скользила по плоти, доставляя только приятные ощущения. Почти так же, как и обычная ладонь, но немного по-другому. Немного грубее и жёстче. Больше всего Лёшу заводил вид движения руки в чёрном облачении по его налитому члену. Так заводил, что он забывал, что неплохо было бы ещё делать приятное и Нурлану. И тот периодически напоминал ему об этом, совсем активно двигая бёдрами из стороны в сторону и сильнее трясь о Лёшину руку. В какой-то момент Сабуров спустил свои джинсы чуть ниже вместе с трусами, чтобы и его член мог беспрепятственно выпрямиться. Щербаков сжал его в руке за спиной и начал поглаживать, ощущая, какой он уже был влажный. Смазка ему явно была не нужна. Нурлан опустил ладонь ниже и быстро сжал яички, перекатывая их между пальцами. Он не чувствовал через кожаную ткань сжимающуюся кожу, но блондин всё чувствовал чересчур ярко. Потом Сабуров завёл руку Лёше за спину и, отодвинув второй рукой одну ягодицу в сторону, коснулся кончиками пальцев заднего прохода, дразня края, но не входя внутрь. Прикосновения более жёсткой кожей ощущались совсем остро. Они стояли и уже не обращали внимания на проплывающий под шаром город. Их не видел никто, зато они видели всех там, внизу. Нурлан быстро-быстро водил по Лёшиному члену рукой в перчатке, положив вторую руку Щербакову на грудь, а Лёша быстро надрачивал ему своей рукой, заведя её за спину. Они оба уже тяжело дышали, а пульс продолжал увеличиваться. — Нас не унесёт куда-то не туда? — Тебе не всё равно? И им обоим сейчас действительно было всё равно. Мир вокруг будто остановился и состоял сейчас только из их движений по членам друг друга. Даже шума горелки практически не было слышно. Всё пространство наверху заполнили обоюдные низкие стоны, влажные звуки быстрого скольжения кожи о кожу и рванные вдохи-выдохи. Они смотрели вперёд, перед собой, и им казалось, что они действительно летают. Не на воздушном шаре, а сами по себе. Будто у них выросли крылья, и они парят над землёй. Закрыв глаза, Лёша отпустил все чувства на свободу, полностью погружаясь в нарастающее яркое удовольствие и летя ему на встречу. Уже находясь на грани, он приоткрыл глаза. Хотелось стать на бортик корзины, чтобы кончить вниз с четырёхсот метров, но он же обещал никуда не лезть. И он снова закрыл их, позволяя брюнету довести его до черты и толкнуть за неё. Дёрнулся несколько раз и излился в перчатку. Вязкие капли выглядели как жемчужины на чёрной коже. Щербакову было неудобно двигать своей рукой за спиной совсем стремительно, поэтому он прижал пальцы к ладони, оставляя небольшое отверстие и позволяя Сабурову самому быстро и резко вбиваться в его кулак. Нурлан двигался-двигался, а потом несколько раз сильно вжался в кулак, делая паузы в конце каждого толчка и спуская всё Лёше в руку. — Это, конечно, не с Эйфелевой башни кончить, но… — Тут даже лучше. Намного выше. Нурлан улыбнулся и поцеловал Щербакова в шею. Тот повернулся к нему, стал на колени и начал вылизывать его теряющий твердость, до болезненности ещё чувствительный после удовлетворения член. И у Нурлана внутри всё опять переворачивалось и поднималось вверх. Туда, куда под купол шара стремился горячий воздух. Нельзя было смотреть вниз, если он хотел сохранить остатки ясного разума. Нельзя, но не получалось. — Лёша. Что ты, блять, со мной делаешь? — А что я? — опять эти одновременно невинные и порочные бездонные глаза внизу и эти губы. Сабуров притянул его к себе и начал целовать. — Нам уже скоро садиться. Давай отложим. Ладно? Щербаков кивнул, поднимаясь с колен, стаскивая с Нурлана перчатки от греха подальше и приводя их обоих в порядок. Сабуров посмотрел на приборы и выключил горелки полностью, позволяя холодному воздуху ворваться внутрь купола. — Я раньше совсем по-другому смотрел на небо, — Нурлан посмотрел вверх, а потом на Лёшу. — Как? — Не знаю. Как-то проще. А сейчас я вижу насколько разным…насколько красивым оно может быть. Лёша улыбнулся. — Оно может дать такую свободу, которую не каждый сможет вынести… Но только не ты. Мне кажется, что ты умрёшь, если не будешь летать. — Уже нет, — Лёша стал серьёзным. Он не сказал, что сейчас Нурлан мог полностью заменить ему небо собой. Такой же бескрайний и поглощающий, уносящий на самый верх и дарящий переворачивающую внутренности свободу. — Нур, ты знаешь кто? — Ну? — Сабуров, как и всегда при намёке на надвигающийся подъёб от Лёши, приподнял бровь. — Ты — мой небозаменитель, — Щербаков задорно засмеялся, довольный точным сравнением. Они уже видели вдалеке огромную парковую зону — их пункт назначения. Основная часть города осталась южнее, и теперь под ними виднелись домики пригорода. Солнце светило уже высоко, играя в золотых кронах деревьев. — Нурик, если бы не те навязчивые сны, мы бы так никогда и не встретились. Сабуров посмотрел на него, и его лицо стало чересчур серьёзным. — А почему ты думаешь, что ты всё ещё не спишь. — Да ну! — Щербаков широко улыбнулся. — Почему? Тебе не кажется, что всё это — слишком… слишком хорошо, чтобы быть правдой? И всё действительно всегда казалось Лёше слишком радужным, несмотря на их периодические бурные ссоры и на его недавнее серьёзное ранение. — Ты думаешь, нам бы разрешили остаться в армии, зная о наших отношениях? Разрешили бы позорить их нашими выходками? — Ну, мы же ничего плохого не делаем. — Это ты так думаешь. И вообще, ты…да и я, всегда недолюбливали геев. А сейчас что? Чуть не расписались сами. Не смахивает на сон? Лёша смотрел на него и уже тоже не улыбался. — Тогда я сделаю так, чтобы не просыпаться вообще. Сабуров засмеялся. — Что, Лёх, сжалось очко на секунду? Лёша тоже улыбнулся и обнял Нурлана, наблюдая, как их шар медленно приближался к земле, к большому лугу, на котором вдалеке уже их ждал Алдияр.***
— Алексей! Алексей! Лёша открыл глаза и увидел перед собой Николая Павловича. Психолог стоял и пристально смотрел на него. Щербаков, по всей видимости, заснул. — Николай… Павлович? Внутри что-то начало противно ныть, а по спине заструился холод. Отвратительное предчувствие и какая-то дикая тоска. — А где Нурлан? — Что? — мужчина то ли не понял, то ли не услышал. — Нурлан. — Я не знаю. Что, по-прежнему не высыпаетесь? Лёша ничего не ответил. Он глянул на правую руку, и к горлу подступил ком. — А где кольцо? Хотелось зареветь или встать и бежать куда-то. — Какое кольцо? С Вами всё хорошо? У Лёши на лице отчётливо просматривалась паника. Он судорожно вспоминал всё, что было, что они пережили с Нурланом вдвоём, и не мог поверить, что это всё могло быть не на самом деле. Это ведь не могло быть сном? Желанными до безумия, но только сном. — Нет. Так не может быть. — Что не может быть? — психолог смотрел на него с удивлением и никак не мог понять. Щербаков опять смотрел на свои руки и будто задыхался. — Здравствуйте, Николай Павлович, — сбоку подошёл Сабуров и протянул руку, чтобы поздороваться. — Вы здесь откуда? — Да вот, лечу на конференцию по судебной психологии, хочу немного расширить квалификацию. Шёл к своему гейту и увидел спящего Алексея, решил остановиться и поздороваться. А он, видимо, проснулся совсем не в духе. Они оба посмотрели на Щербакова, который сидел в кресле в зале ожидания и смотрел на них со смешанными эмоциями на лице. — Лёш! Ты чего? У блондина на глазах чуть ли не блестели слёзы. Щербаков не отвечал, но сильные отрицательные эмоции на его лице разбавились нескрываемым облегчением. — Нур, я подумал… Сабуров посмотрел на психолога, потом на Лёшу и тихо выматерился. — Понятно, — Нурлан сел рядом с Лёшей и положил ему руку на плечо. — Тебя нельзя оставить ни на минуту. Ты что поверил в мою дебильную шутку? Я же просто решил тебя немного подъебать. Не знал, что ты такой впечатлительный. — Нур, скажи, что это всё — на самом деле. — Я здесь, Лёш. Если не веришь мне, можешь спросить у Николая Павловича. Щербаков вопросительно посмотрел на психолога, и тот положительно кивнул. — Ну, а вдруг нет? — Лёша всё ещё тревожно поглядывал на Нурлана, пытаясь понять, насколько он реальный. — Алексей, во сне я бы предпочёл остаться в Париже, а не лететь с пересадкой на эту конференцию. Скукотища та ещё. А вообще, Нурлан прав. Мы с Вами встречались почти два года назад. Знаете, после той консультации я долго пытался найти объяснение вашим снам. Так и не нашёл. Просто примите это как должное. Считайте, что это…это такой подарок оттуда, — и мужчина показал пальцем вверх. — Мне пора. Уже объявили мою посадку. — Хорошего полёта, — Нурлан пожал ему руку. Лёша тоже попрощался, но ничего больше не сказал. После того, как Николай Павлович ушёл, Щербаков прижался сильнее к Сабурову. — Лёх, ты же, блять, ебаный «Тролль», а расклеился, как тёлка. — Нур, я… — Давай так, когда ты в следующий раз проснёшься, я точно буду рядом. — А на службе? — А на службе у тебя будет это, — Нурлан достал из кармана кольцо. — Ты его оставил у меня в рюкзаке, когда снимал всё на контроле безопасности. Сабуров надел кольцо ему на палец так же, как и несколько дней назад в гостиничном номере. — У меня оберег… — Лёша потрогал его. — Если ты всё-таки и его проебёшь, то у тебя всегда останется вот это, — и Нурлан задрал вверх рукав на Лёшиной толстовке, открывая тату. — Ты, блять, и про неё забыл? Щербаков только глубоко вздохнул, понимая, что он явно дебил. — Я, видимо, совсем не выспался. — То, что мы мало спали эту неделю — это точно. — Нур, я больше не буду творить хуйни. Просто не пропадай больше. Ладно? — Слабо в это верю, но ладно, — и Сабуров поцеловал его. — Не творить хуйни — это будешь уже не ты.***
Ожидая в очереди посадки на свой рейс, Николай Павлович наблюдал, как блондин и брюнет стояли, обнявшись в центре терминала, и целовались. Они редко демонстрировали на людях свои чувства, но сейчас им было наплевать, смотрит кто-то или нет. Пальцы Нурлана гладили Лёшины волосы, периодически надавливая на его затылок, чтобы губы к губам сильнее, чтобы целовать глубже. Щербаков обхватил брюнета за талию и тесно прижимался к нему, боясь отпустить даже на мгновение. Они отстранялись на секунды, чтобы глянуть в глаза, улыбнуться, а потом снова броситься в затяжной и тягучий поцелуй, чтобы летать друг в друге и не раскрывать парашюты. До самой земли, а может, и дальше. Они не замечали спешащих вокруг людей, которые бежали к своим выходам на посадку. Они даже не заметили, когда кто-то случайно задел их чемоданом, быстро извиняясь то ли на испанском, то ли на итальянском и спеша дальше. Они не слышали, как по громкой связи несколько раз объявляли их фамилии и просили пройти к гейту. Их самолёт вот-вот должен был уже отправляться. Они не видели и не слышали ничего вокруг. Николай Павлович мог бы подойти к ним и сказать, что пора, и что без них самолёт может улететь. Но он не хотел нарушать их мир. Они могли не успеть на рейс, но должны были успеть сделать и сказать сейчас друг другу всё, потому что только это имело значение. Даже если для этого у них впереди и была вся жизнь.Жить в твоей голове И любить тебя до безумия, отчаянно. Жить в твоей голове И остаться в ней неосознанно, нечаянно…
≫--> <--≪