Не совсем ванильный сахар

Джон едва заснул. Он, разумеется, проверил сведения на себе – поспешно выдроченном в душе и вновь полувозбуждённом. Трогая подушечками верх бутона. Представляя шерлоков язык. Как он узмеивается между головкой, ещё нежной, и защитной кожицей, защипнутой за край, находит и нализывает потайную струнку... а потом – фантазия неслась во весь опор по проторённому пути, напрочь вытеснив мягкие женские губы широкими, бледными, скульптурными. Завтра они с Шерлоком станут ближе. Даже если Джону дозволено только смотреть. Это ведь не может совсем ничего не значить, правда? Шерлоку не всё равно, Джон или Лестрейд. Джон даже где-то важней королевы, так как ни до, ни после Букингема в день, когда он чертыхался с места преступления по скайпу, консультирующий засранец не разгуливал по дому в простыне. Костюм с рубашкой или домашний затрапез, но всегда больше одного слоя одежды. Наружу – только горло с родинкой под линией возраста, прочерченной так по-младенчески свежо, как прутиком по снегу; руки до локтей, за вены на которых надо осуждать как за распространение порнографии... поймать и кончить не давать... и ступни, длиннопалые-опаловые, в тех же венах и полупрозрачных косточках... о, небо, Шерлок, Шерлок. Позабыв высокую науку, Джон наяривает кулаком во всю длину, разбрызгивая смазку. Он взрывается на соображении о том, что, пригвождённый к букингемскому паркету каблуком на сползшей простыне, невыносимый Шерлок глубоко запрятанно стыдлив. * Утреннее осознание – кто он, на каком он свете, и какой сегодня день – открыло шлюзы, туго заполняя тело Джона ожиданием, ликующей тревогой перед переменами. Он со стоном шелохнулся посмотреть на место, где гидравлическая сила достигала экстремума. Будто и без того неясно: если ему дорог его мочевой пузырь, то душ сейчас должен быть очень, очень холодным. Сбрасывать попусту энергию, которая приобрела конкретный адрес и посвящение, он посчитал кощунственным. Превентивно уложив себя наверх и выбрившись внимательней обычного, благоухая лосьоном и зубной пастой (без одеколона – он не должен быть так очевиден), Джон подумал, пошуршал в дальнем углу полки, и засунул кисточку для каллиграфии в карман. Карман халата в строгую полоску поверх белоснежной футболки к пижамным штанам. Суббота, чо. Имеет право. Феномен соло-секса был уже (ещё?) на кухне и сосредоточенно кромсал под микроскопом что-то, гм, микроскопическое. Слава богу, тоже в «халатном» образе. Вид Шерлока, торчащего и фонтанирующего из стройного официозного костюма с Сэвил-роу даже в воображении сбивал с ног на скорости курьерского поезда. А, кстати, где он это делает? В своей спальне, на большой белой кровати? В ванне, когда Джон на смене? Голый Шерлок, нежащийся в пене с запахом сандала, кедра и лаванды... мммм... - В гостиной; ради бога, Джон, угомонись уже и приготовь нам завтрак. Два пропущенных удара и нокаут. На диване, еле изменив мыслительную позу? Или в кресле у камина, с видом на джоново? - Кто-то внезапно голоден? В субботу? Утром? – спокойно, Ватсон, в подковырках наша сила. - Не говори глупостей. Белковая пища важна. Омлет подойдёт. Нордический ты наш. Кончает он таким же голосом? - Ты, кажется, всерьёз решил избавиться от Андерсона, – скрипнул Джон на пару с дверцей холодильника. – Пффф. Только не говори, что это... - Гусеницы Lonomia obliqua. Не опасны, если их не трогать. - Да я, знаешь, как-то и не собирался. Шесть яиц, молоко, масло, соль. В наличии. Кетчуп исчез, но есть зернистая горчица. Хорошее начало дня. Юный биолог склевал свою порцию, не отрываясь от бинокуляра. За это время Джон набил живот, помыл тефлоновую сковородку, трижды изошёл на ультразвук и прокусил щеку. Наконец, Шерлок смачно хлопнул себя по бёдрам и встал: - Два часа на пищеварение. С учётом моего метаболизма, полтора. Джон шваркнул сковороду в мойку так, что зазвенели стёкла в подвесном шкафу над кулинарными угодьями. И выскочил на то, что в мыслях гордо поименовал пробежкой, но вынужден был заменить скандинавской ходьбой. * Переведя дух на глициниевом мостике над японским прудом и вполне достойной рысцой одолев обратный путь от Риджентс-парка, доктор Ватсон пересчитал ступеньки наверх, фокусируясь на работе голеностопов и «ягодицепсов», как он шутил, чтобы расслабить пациентов. Время дёрнулось, остановилось и исчезло. Шторы в гостиной были наглухо задвинуты, камин горел. Шерлок сидел в своём кресле подвернув ноги, словно буддийский монах-отступник – пышнокудрый и в синем халате, – лишь по скулам плясало оранжевое зарево. Руки спокойно сложены над пахом ладонями вверх, веки опущены и недвижимы. Он, казалось, находился далеко в Чертогах, неприкосновенный и желанный, но на стук двери ответил ясным блеском взгляда. - Превосходно, Джон. Переоденешься? Я бы рекомендовал: поодаль от камина прохладно. - Я не буду сидеть поодаль, – твёрдо выговорил капитан Её Величества. – Наблюдать так наблюдать. Но освежусь, пожалуй, – и нарочито медленно пофланировал в душ. Слышно было только, как в камине щёлкают, трещат, пыхтят и пшикают поленья. * - Ну, наконец-то, – молвил испытуемый, когда полосатый наблюдатель занял своё клетчатое место напротив так близко, что, сядь Шерлок по-западному, их колени замкнулись бы как зубья шестерёнок. – Хронометрируй. С этими словами он расстегнул на белом запястье чёрный ремешок и вручил Джону свой «Ротари-винтаж», выставленный по атомному времени. Поднялся. С аппетитным хрустом потянулся длинным торсом и руками, задирая мятый трикотаж на исчезающе ничтожный интервал выше резинки пояса. Стряхнул халат. Стащил футболку и пижамные штаны. Надел халат. Упал в объятия подлокотников и спинки. Теперь зеленоватую кожу кресла и пломбирную кожу тела, облитого карамелью пламени, разделял лишь миллиметр шёлка. Ослепительно прекрасный Шерлок, дважды выжженный на джоновой сетчатке каждой мышцей, сухожилием и просто световым пятном, полулежал вразвалку как бы полностью одетый – кроме бесконечной обнажённой полосы от подбородка до мошонки, прикрываемой рукой с большими утончёнными костяшками и выразительными жилками. На расстоянии выдоха, на расстоянии пропасти между губами и прикосновением. Ошмётками армейской дисциплины Джон успел заметить время. 11:41:00. Больше на часы он не смотрел. А в зоне наблюдения... ничего не происходило. Роскошный, пухлый, длинный член покоился на трепетном бедре, подёрнутом мурашками, и только слабо шевелился. - Так, – сказал Джон. – Считается же время от момента достижения эрекции? Шерлок кивнул, пунцовый, как его достоинство. - Давай. Подумай, как свободно воспарит твой интеллект, избавившись от Андерсона. Нет, про Андерсона лучше не надо. Представь то, что ты обычно представляешь в этих случаях. - Не подходит, – хрипнул Шерлок на субтоне. – Нечего представлять. - Ну... – на язык просилось «я с тобой», что было отвратительно самонадеянно. Взамен Джон молча подвинулся к краю сиденья и сжал шерлоково колено своими. Сработало! Тяжёлый аэростат наполнился и, покачнувшись, выпрямился: горделивый, твёрдый, царственно-багряный. В недрах кожаного кресла откопался тубус лубриканта. Джон медитативно созерцал, как пальцы Шерлока распределяют жидкий силикон и сами утопают в шелковистом глянце. - Засекай, – отрезал Шерлок своим прежним властным тоном, скатывая мантию с головки под обхват. Большой и указательный пришли в движение. Такого Джон ещё не видел. Он искал сравнений в ремесле и музыке, но безуспешно. Ловкие, годами отработанные переборы – может, так перетирают глину? – сплюснутым кольцом, вперёд-назад в горизонтали и чуть сверху вниз. Сперва вальяжно, с чувством возвращения к прирученному существу и лёгким вызовом «я-знаю-ты-подсматриваешь-но-я-вправе». Разгоняясь кратно учащённому дыханию. Мелькая в невообразимом темпе... Джон считал на автомате. Полминуты. Высившаяся над кулаком головка потемнела. У Шерлока вырвался открытый стон, за ним ещё, ещё, ещё один закушенный – и вот он, первый жгут хлыстом взметнувшегося семени в два фута вышиной, контрастно белый в полумраке, против синего халата и разгорячённой кожи. Следующий – ленивый, низкий; дальше только капли, выбегающие из уретры, перечёркивая строй изящных сильных пальцев. Ритм кисти замедлился, но не остановился: успокаивая, подбирая струйки, вмазывая в складки под головкой, вызывая вздохи облегчения... перерастающие в задыхания повторного забега. Минута двадцать. Шерлок надавил другой рукой, обхватывающей яички, бешено ускорился и подался вперёд – чтобы откинуться на спинку кресла в стоне новой кульминации. Джон не отважился взглянуть ему в лицо. Его заворожили зарифмованные вены на руках и члене. Влажные. Рельефные. Упругие. Бесстыдные. Отчаянные, словно разведённые и стиснутые бёдра Шерлока, и звуки Шерлока, и питьевой фонтанчик изнывающей нетронутой головки, в третий раз взбурливший на минуте сорок восемь. А естествоиспытатель продолжал и продолжал месить, переминая взмыленную плоть, по-прежнему неукротимо твёрдую, будто намеренную выстоять перед насилием, в то время как её хозяин не выдерживал накала наслаждения. Стоны делались всё ниже, злее и мучительнее; Шерлок скручивался резче; резче выступили мышцы шеи и груди, живот пересекли горизонтальные морщинки, жёлтые на розовом; и всё это блестело, как обветренный афинский мрамор после ливня. Удивлённый вскрик и загнанные выдохи. 2:22. - И всё-таки ты не укладываешься. Но мы ведь никому не скажем? – наклонился Джон, борясь с желанием вылизать и этот напряжённый член, и эти пальцы, сотрясаемые мелкой дрожью. - Я не врал насчёт пяти. Но то было... несколько лет назад, – впервые допустил неточность Шерлок. - Всё ещё намерен выиграть пари? – вот он, твой звёздный час! – Только признай, что не самодостаточен. И больше никакого Андерсона. - Тебе придётся привязать меня к этому креслу, – буркнул Шерлок. – Я способен вынести ещё один оргазм, но инстинктивно закрываюсь, если ты понимаешь, о чём я. * Раньше Джону никогда не приходило в голову смотреть на раму шерлокова кресла в данном свете. Как это развидеть после – вот вопрос. И надо ли. Пояса от халатов ушли на лодыжки ног, развешенных по подлокотникам. Руки, закинутые за голову, связаны в запястьях и примотаны за спинкой самым лёгким из его шарфов, из кашемира с шёлком. Как и Шерлок, Джон рассчитывал, что в силу площади сопротивления ни гематом, ни ссадин появиться не должно. Если взять и... взять такого Шерлока, это зачтётся?.. - Мне нравится ход твоих мыслей, Джон, но для чистоты эксперимента стимуляция должна быть только внешней. Сможешь повторить, что видел? - Так, как ты – не смогу, – понурился доктор-лаборант со скрытым торжеством. – Но у меня есть кое-что получше, – возвестил он, жестом фокусника сдёргивая с колонковой кисточки защитный колпачок, и преклонил колени перед комфортабельным распятием. – Ну что, время пошло? Часы Джон положил между ногами Шерлока, чтобы освободившейся рукой стабилизировать атласную громаду члена – и всего его гиперсенситизированного носителя. Когда сухой и гладкий кончик кисти очертил венец головки, Шерлок вытянулся, забирая, кажется, весь воздух в комнате с гортанным звуком. Ох, как долго Джон играл бы с этим телом – и лицом, – отыскивая и дразня особо сладкие местечки. Что-то там про дао кисти, внешнюю и внутреннюю силу, осязание и танец. Но пари – долг чести. Их совместной чести, потому что Джон себя без Шерлока уже не мыслит. Он сжал крепче и обвёл уретру, концентрически спускаясь по открытым губкам внутрь зева. Кисточка промокла, умягчаясь, чтобы нежно и упруго выскользнуть из уголка, потом другого. Шерлок свёл заломленные локти – весь из узловатых жил, сухих рыданий и глухих ударов торса о подушки кресла, – но внизу точно окаменел, покорно отдаваясь джоновым рукам. Сходя вниз по уздечке перекрёстными мазками, Джон задумался: что будет на пересечении славноизвестной вертикали и такой чувствительной горизонтали?.. Он остановился, облизнул напитанную драгоценной шерлоковой влагой кисть и закружил в интуитивно вычисленной точке, наводя быстрее и сильнее, ощущая, как твердеет и гудит под пальцами, как хочет Шерлок вырваться из кожи, как пульсирует... и утомлённо истекает обжигающим, опаловым, вне всякого сомнения эякулятом. - Время? – шепчет Шерлок пересохшими губами. От лобка до горла он покрыт абстрактными узорами, напоминающими белую татуировку. - 2:33. Но если от оргазма до оргазма, то 1:58.