Не совсем ванильный сахар

- Ты безнадёжно бесполезен. Хэмфри со вздохом сдёрнул медицинские перчатки, бросил их в ведро для комнатного мусора, откатал белоснежный рукав и принялся застёгивать манжет. Нет, вслух он ничего не говорил, но недоскрытая досада на породистом лице, разочарованно опущенные плечи, вся его пловецко-фехтовальная фигура в безупречно чистых боксер-брифах с галстучным рисунком и распахнутой рубашке выражала именно это. На краю постели голый выпускник химфака Уильям Шерлок Скотт Холмс штопором скрутился в его сторону, садясь на одно бедро. Между ягодицами всё было в смазке, тёплая масляная струйка выкатилась из припухшего прохода и сползала по промежности, и он очень не хотел испортить собственные простыни, как в прошлый раз. Чего ему хотелось, это прямо из коленно-локтевой с разгону вытянуться плашмя, покрепче приложившись о матрас всем фасадом вместе с поникшими архитектурными излишествами, и накрыть голову подушкой. Но излишества тоже измаянно лоснились жидким силиконом аж по рёбра. Хэмфри Готорн-Троллоп на последних курсах перешёл в медбакалаврат,* затем поступил в ординатуру и теперь, не покладая рук, под всеразличными углами добывал из Холмса анальный оргазм. Но вместо легендарно сладостного трепета, перерастающего в нескончаемое запредельное блаженство, подопытный в лучшем случае моментами улавливал в самом интимном месте отдалённые напоминания о большой и малой надобностях. - Может, это просто не моё? – предположил Шерлок после первой неудачи. У гипотезы имелись основания: к примеру, сам Хэмфри, в отличие от Шерлока, был абсолютно равнодушен к ласкам груди и живота, а под конец и вовсе запретил себя трогать. На что новоиспечённый эскулап, напустив умный вид, долго распространялся о неразбуженной простате и воспитании новых эрогенных зон методом подключения через условные рефлексы. Шерлок внял, но стало только хуже. Благодарные соски болели и саднили от нащипывания, укусов и зажимов, превосходные высоковольтные эрекции скукоживались за минуту безуспешной стимуляции того-не-знаю-чего, и каждый отрицательный итог эксперимента камушком ложился на эстетско-интеллектуальную симпатию сторон и юношеские самооценки. До нынешнего вечера Хэмфри страстно заглаживал свою некомпетентность, утешая Шерлока роскошными минетами, и Шерлоку, после столь всестороннего и продолжительного разогрева, кончалось бурно и обильно. Но сегодня его член, четыре раза доведённый до предела и обманутый, внезапно онемел и объявил дефолт. Глядя в зеркало, Хэмфри элегантно оросил антисептиком просиликоненный пресс, обтёрся фланелькой, упорядочил свой гардероб и виновато-утомлённо улыбнулся Шерлоку. Обоим было ясно, что не позвонит и не напишет первым ни один из них. * - Хочу тебя всего, – глухо стонет Джон. Он крепко держит Шерлока за плечи, а большими пальцами сминает ткань его халата, отчего шалевый воротник оттопыривается от шеи, пропуская к коже нос и губы Джона. От горячего дыхания шёлк делается просто раскалённым, и Джон, из шалости, уже сознательно накладывает большую королевскую печать на малый бугор шерлокова плеча, около ямочки сустава – кругло присасывается и выдыхает, нет, вдыхает в шёлк драконий жар, накопленный внутри, и Шерлок ёжится и замирает, с головой, откинутой к другому плечу. Прежде, чем по закону равновесия влажное пятно успевает заледенеть, Джон накрывает его ладонью и оборачивается к бесстыжей шее, отданной в его распоряжение всей знобкой белой кожей и резкими мышечными волоконцами, голубоватым пульсом и кофейными пятнышками родинок. Когда всё это вылизано до молекулы и кусано за место, где под кудрями начинает пушиться подшёрсток (дыбом), Джон такими же горячими печатями покрывает серую футболку на груди Шерлока. Он больше не заботится о стынущих следах, и даже играет с пронзительными сквозняками вдохов, потому что руки уже забрались под халат и трикотаж, вылепливая гибкую спину Шерлока от поясницы, нестерпимо узкими двумя колоннами взмывающей навстречу Джону, вверх к подвижным валикам вокруг лопаток; кончики пальцев прогулялись поперёк подмышек, через дрогнувшую грудь, до горловины, и оп, выношенная до состояния ветоши футболка хомутом перекинута из-под рук через загривок, оставляя спину Шерлока в обжитой шёлковой броне – и в бронежилете джоновых ладоней, потому что «прикрытая спина» на языке обоих означает «безопасность». После первого поцелуя их квартира превратилась в минное поле. Джона, распростившегося с гетеро-ориентацией по принципу «сгорел сарай – гори и хата», триггерило что угодно. Вот и сейчас Шерлок всего лишь имел неосторожность присесть на торец свежеубранного кухонного стола. Одной рукой и коленом Джон взлезает на стол и силой опоры второй пятерни, примагниченной под сведёнными лопатками, укладывает Шерлока навзничь. Под весом голенастых ног ребро столешни истомно врезается в верхушки шерлоковых ягодиц, и Шерлок вцепляется руками в два других края полированной доски, чтобы удержаться на месте. Член его, ноющий от невнимания, вдавливается в пижамные штаны, отчаянно сочится смазкой, холодящей в промежутках между горючими каплями, и от такого обращения дорогой, плотный шёлк вроде бы раздаётся под напором, но это оказывается иллюзией, стоит Шерлоку пошевелиться. А он ворочается и вьётся, потому что Джон по-солдатски последовательно, не отнимая губ и языка, выжигает напалмом дюйм за дюймом шерлоковых территорий – подмышки, рёбра, центр груди, – сжимает оцепление вокруг соска, легонько дует на него и… боже милосердный, так нельзя, нельзя с несчастными социопатами, вообще с людьми, это Женевская конвенци-яя-ааааа… По крайней мере рудименты совести у Джона присутствуют: спустившись со стола, свободной рукой он вызволяет Шерлока, переступающего упругими булками, из штанов, и те соскальзывают на линолеумный пол. Коротко и нежно прихватывает губами уздечку – как, это всё?! – и, оставляя член и бёдра жертвы биться в возмущении, возвращается к тому месту, где прервался – воздушно вылизывать и медленно прикусывать натянутый живот, бока, надбедрия, до истощения стонов и до стона кожей. Временно позволив беспамятному Шерлоку собраться заново по клеточкам, Джон разделся до рубашки на плечах (всё же окна второго этажа перманентно стояли на зимнем проветривании). В аптечке нашёлся годный медицинский лубрикант. Джон прогрел его между ладонями и щедро увлажнил себя и Шерлока, но когда скользнул пальцами вниз по промежности, тот накрыл его руку своей и прохрипел вполголоса: «не надо». - Что такое, Шерлок? – всполошился Джон. – Тебе нельзя? Тебе когда-то было больно? - Нет… просто это ни к чему не приведёт. Ты будешь разочарован. - И это говорит гений дедукции. Шерлок, ты самый сексуальный в мире асексуал, ты – воплощённая музыка, ты по определению не можешь разочаровать, потому что это ты. Я сам всё сделаю, только позволь мне. - Я предупредил, – пожал плечами Шерлок. Правой рукой Джон облёк его член, словно сделанный из саксонского фарфора – такой же твёрдый, глянцевый и затушёванный на кончике от светло- к тёмно-розовому, но живой, горячий и пульсирующий – и прочувствованно, плотно, в мягком темпе начал гладить, согревая ртом немедленно потёкшую головку, не дразня, а только слизывая вкусно вязкие и вяжущие капли. Левая, тем временем, массировала корень, продвигаясь по спирали ниже, глубже, в тесноту и нежный вакуум поджатых стенок. Шерлок часто дышал и цеплялся за края стола, но от возбуждения или от нервов – Джон не мог определить. Он туго двинул книзу лайковую кожицу на члене и влажной стороной губы провёл по уздечке. Шерлок вытянулся, как струна, вибрируя всем телом и голосовыми связками. Его не отпускало целую минуту, пока Джон посасывал головку и подманивающе поддавливал пальцами, словно подбирая силу – то осторожней, то настойчивее. И под чуткими подушечками что-то сумеречно набухало и пронизывало, как далёкая, слишком далёкая гроза. Джон взял паузу. Два пальца левой двинулись по кругу, расслабляя и растягивая, а правая любовалась шёлковыми волосками, которые изящным полутёмным гребнем поднимались и сходились в центре шерлокова живота, защипывая их в подобие косички. - Чисто для информации, ни к чему не обязывающей: если ты меня не впустишь, я сейчас кончу, как подросток. - Чисто в порядке обратной связи: если ты сейчас не войдёшь, я разломаю стол. Обновив, для верности, смазку, Джон подсел на полусогнутых, подстроился, замедленно втолкнулся вверх. Обе его руки без устали ласкали то головку, то мошонку, то побагровевший ствол, вертикально доминировавший над опущенными бёдрами и тонким животом выгнутого о столешню Шерлока. Частыми спазматическими мышечными сглатываниями тот буквально затянул его в себя до середины члена. Больше Джону было и не нужно. Переместив ладони к паху Шерлока, для Шерлока, ради Шерлока – I'm there for you, – он затонул пальцами в мягкой коже и рельефном основании брюшного пресса над лобковой костью, угадывая напряжённый очажок внутри. Джоново возбуждение зависло на плато, где удовольствием было всё: пружинистая собственная тяжесть, сжатие и расслабление ягодиц, сладко-острая усталость, нарастающая полосами в сводах стоп, по икрам, под коленями, вдоль бёдер, до промежности, где завинчивалась накалённым добела узлом. Вслушиваясь, вмассируясь, ритмически вплавляясь в Шерлока, затихшего и разметавшегося по столу, Джон ощутил подёргивания безумно тесных его стенок, всё крупнее и сильнее, срезонировавшие в нём самом, и, разрываясь от желаний не оставить ни одну частичку Шерлока покинутой, закрыть его собой, впитать руками, глубоко прогладил вверх и вниз по животу, бокам, костям, и в два обхвата стиснул мощно извергающийся член опять безбожно недоласканного, упоительного тела – будто кончил сквозь него. Обессиленный, Джон рухнул на стул, уткнувшись теменем в бок Шерлока; одна несытая рука перебирала еле осязаемые волоски его бедра, другая наслаждалась диким шёлком раскатистых локонов. - Я же говорил, – трагическим басом-профундо сотряс воздух Шерлок. - Что?! – Джон подумал, что ослышался. – Что не так? - Это был ненастоящий оргазм. - Ты что несёшь? Как оргазм может быть не настоящим? Тебя расплескало по всей кухне, подними голову и посмотри. Меня, кстати, тоже. Потенциально. - Не чистый. Не от члена. В смысле, не от твоего. - Ааарррр… Шерлок, дубина родная… Вот что с тобой делать? - Может быть… тренировать?