Инструкция по применению антидепрессантов

      На работе у отчима всегда полно психов, неудачников и полнейших идиотов, но Дазай среди них никакого дискомфорта не ощущал, наоборот чувствуя себя едва ли не родным всем этим людям. Коридор за коридором остаются позади, и знакомая дверь с каждым шагом все ближе, а через пару секунд ручка от нее уже сжата пальцами и тянется вниз, открывая несчастную дверь. Только потом Осаму стучит, хоть о его приходе прекрасно осведомлены. В кабинете в кресле сидит какой-то человек, которого Дазай видит довольно часто в этом самом кресле, и они даже здоровались друг с другом пару раз, но не сегодня. Осаму вообще часто вламывается посередь сеансов, зная, что за это ему ничего не будет, а чужие тараканы в голове привлекают его не более, чем свои собственные — вообще без разницы. Он только мельком взглядом пробегается по этому полному мужчине и отворачивается, кривя лицо, потому что этот чувак максимально неприятен ему, как и любой другой человек без стремлений и желания меняться. Вот ходит он сюда несколько лет каждую неделю, и что с того? Только деньгами карманы чужие набивает, ничего более. Это немного по-другому работает, уж Осаму знает.       — Добрый день, молодой человек, — кивает отчим, откладывая блокнот на кофейный столик, — Как первый день на новом месте?       Осаму уже привык разговаривать с ним во время приемов в присутствии посторонних людей максимально открыто и непринужденно, как будто так и надо на самом деле. Он кивает в ответ и закидывает ключи в карман пальто. Теперь можно без проблем попасть в дом, что не может не радовать.       — Отлично, — коротко отвечает Осаму, сбрасывая сумку с плеча, — У тебя есть чем перекусить? Я сейчас от голода…       — В верхнем ящике посмотри, — перебивает отчим, снова хватая блокнот в руки и закидывая ногу на ногу, — Шесть раз пытались, но все равно не вышло? — спрашивает уже у напряжённого пациента более стеклянным тоном, — Интересно…       Нет, Осаму точно обознался, это совсем не тот жирный мужик, который затесался в постоянные клиенты. Это уже кто-то другой, просто очень сильно похожий. Осаму находит в указанном ящике пачку печенья уже после того, как чайник вскипел и отключился. Наверное, не очень удобно работать, когда в углу кто-то шуршит, вздыхает и ойкает из-за пролитой горячей воды, но ладно. Затылком он постоянно чувствовал на себе чужой взгляд, и он точно не принадлежал Мори — этому самому отчиму-психологу-психотерапевту. Осаму уже начинал раздражаться от гляделок в его сторону. Очень хотелось упрекнуть этого мужика в чем-нибудь, но для начала нужно вслушаться в разговор, чтобы задеть побольнее. Поэтому лучший вариант — забраться на тумбочку из-за отсутствия какого-нибудь стула или кресла и болтать ногами, иногда похрустывая печеньем.       — Может, тебе не к психологу надо? — присвистывает Осаму, дослушав невероятно интересный рассказ о личной жизни с женой в мельчайших подробностях и борясь с рвотным рефлексом, — Вряд ли из-за детской травмы может перестать стоять.       — Осаму, — осуждающе протягивает отчим, повернувшись к нему, — Сиди тихо или сам домой шуруй.       Дазай вздыхает, вытаскивая из кармана телефон и моментально затихает, погрузившись в пучину всемирной сети. После первого учебного дня количество подписчиков в Инстаграме возросло на целую женскую часть группы, одного русского и одного куратора. Кстати, вот страница русского как раз привлекает больше всего. И Осаму быстро переходит, радуясь отсутствию проблем с интернетом, на страницу новоиспечённого друга, если его можно таковым назвать. Просто с остальными он вообще почти не контактировал, а с этим и поговорил хорошо, и время скоротал. Ну чем не друг?       Вниманию предстали фотографии закатов, кота, крысы, всяких красивых мест Санкт-Петербурга, книг, но ни одной фотографии с ним самим. Выдавал его только ник, а так сразу и не сказать, что тот самый русский. В актуальном десятки фотографий из Йокогамы, в верхнем углу красуется «доступно не для всех». В другом актуальном — куча фотографий жирного рыжего кота с персиково-белыми полосками, в следующем — снова Санкт-Петербург, а вот самое последнее, пожалуй, заинтересовало больше всего. Датировано двумя годами ранее, в названии просто чёрное сердце, а историй слишком много, судя по белым полосочкам, которые больше походили на мизерные точки. Фотографии чёрно-белые, без подписей, но их характер заставил Осаму ещё раз присвистнуть, что пациент Мори принял на свой счёт.       Поначалу он думал, что рядом с Достоевским девушка, но только по фотографиям через зеркало понял, что никаким боком это не девушка, а просто парень с длинными собранными в косу волосами. На одной фотографии они стоят рядом, на следующей уже в обнимку, на нескольких просто сидят или лежат вместе, кусают друг друга за пальцы и довольно лыбятся, а вот на фото уже трехлетней давности… Спасает только то, что сделаны они были в прошлом десятилетии, что звучит по ощущениям как ледниковый период. Здесь они уже целуются, причем довольно развратно и от этого немного мерзко, на следующих фото почти полностью обнаженные или прикрытые одеялом, а на коже всюду пятна более темного цвета, и это точно не дефект камеры. А взгляд… Взгляд у Федора слишком живой, намного живее, чем был сегодня в универе. Осаму находит продолжение этой дискотеки уже на странице отмеченного на каждом фото паренька, тоже в актуальном, но без сердца и какой-либо надписи, кроме как автоматического «Актуальное». Здесь фотографии более откровенные и не чёрно-белые, а цветные, и от этого не менее прекрасные, но зато мысль о дефектах камеры была отброшена как можно дальше. Осаму заметил кое-какую закономерность: одно актуальное — один парень, и так штук пять, одно из которых наиболее свежее, датированное двумя неделями назад. Куда более откровенно, чем с теми, где мелькал Федор.       — Так ты по парням… — неожиданно громко произносит Осаму, а затем отвлекается от экрана на многозначительный взгляд отчима.       — Так, Дазай, ноги в руки и в коридор, — строго приказывает отчим, ладонью указывая на дверь, — Я освобожусь через полчаса.       Осаму что-то бормочет под нос, когда выходит из кабинета с горем пополам и вещами в охапку. Сразу разваливается на лавочке, занимая ее всю и без остатка, вновь утыкаясь в телефон и возвращаясь на страницу Федора. Она обновилась, и, что забавно, ничего из актуального уже не было — скрыл, небось. Только Дазай уже подловил его и не знает, как реагировать. Решив, что это все — жизнь каждого, он просто листал ленту оставшееся время до выхода из кабинета Мори. Можно было бы и пешком домой добраться, но дождь решил, что нихрена подобного, а отсутствующий зонт разделил решение непогоды.       Незаметно упёрся последний пациент. Наступила тишина, разбавленная эхом от шагов и отдаленным хохотом вахтеров. В остальном же тишина была непробиваемая, это начинало напрягать.       — Познакомился с кем? — отчим спрашивает просто так, для галочки, чтобы создать иллюзию заботы.       — Нет, — Осаму запнулся и чуть не скатился вниз по лестнице, — То есть, да. Не знаю.       Огай вздыхает и аккуратно спускается по ступенькам следом за пасынком, одновременно с этим укладывая в кожаный портфель документы и кучи других важных бумаг. Один листок оказывается у него в руке, а затем уже у Осаму. Тот, завидев печать, повернулся к нему с непониманием и возмущением.       — Мне не нужны таблетки, — отдает листок обратно.       — Ты без них и месяца нормально не проживёшь, — настаивает на своем с непробиваемым выражением лица, невероятно. Надо же, какая стойкость!       — Я и с ними нормально не живу.       Мори ничего не ответил, но рецепт забирать обратно упрямо отказался, так что Осаму сначала хотел устроить показуху и порвать его прямо на глазах врача, который несёт ответственность за каждую такую бумажку, но в итоге просто закинул в карман, обещая себе, что ни за что не пойдет в аптеку с этой печатью, которая похожа на пожизненное клеймо, выжженное на лбу предателя. Постарается забыть вообще о ее существовании, а потом после вопроса от отчима о том, забрал он или нет, неожиданно чухнется и сделает вид, что забыл, а срок действия уже подойдёт к концу. Только сможет ли он действительно без этих таблеток? Непонятно. Пока что ещё ни разу не мог.       Они в тишине добираются до дома, расходятся по разным углам квартиры и больше не пересекаются до следующего утра, когда одновременно уходят из дома. Отношения у них не самые лучшие, хотя заметно, как Мори Огай пытается со всех возможных сторон приблизиться к своему пасынку, которого никогда таковым не считал и иногда даже с гордостью называл сыном. Но чего-то все равно не хватало, что-то было не так. Может, Дазай просто запомнил все детские обиды или винит отчима во всем произошедшем за последние лет пять. Мори знал, что Осаму собирается съехать при первой же возможности; он понимал и принимал его решение, заранее зная, что таким образом парень просто пытается отвязаться от него и забыть, как далёкое прошлое. Только вот он был реалистом и заранее осознавал, что просто так кого-либо вычеркнуть из своей жизни Дазаю не под силу, а вот пасынок в этом плане придерживался оптимизма и слабой надежды.       Может, ему действительно требовалась смена обстановки. Кто же знает? Этот клоун ещё ни разу не раскрывался перед психологами, коих в жизни повидал достаточно. От этого и появлялись все сложности с оценкой его состояния. И зачем только Огай разрешал мальчишке читать книги по психоанализу из его шкафа в кабинете? Только из-за того, что он обленился однажды и не спрятал книги из кабинета квартиры в кабинет больницы, теперь ему приходится отдуваться за этот небольшой, но допущенный им казус, допускать который и мысли появиться не могло, а тут так намеренно и, вроде как, специально. Даже обидно немного, только кому — непонятно.       Осаму добирается до универа за каких-то полчаса пешим ходом, умирая по пути от жары из-за натянутого в спешке пальто, потому что проверять температуру на улице перед тем, как начать собираться — для слабаков дело, пацаны с района таким не промышляют. Кстати, частичка мозга у него всё-таки осталась, потому что если не она, то кто напомнил ему, что пальто как бы и снять можно? Ах, точно, никакой не мозг. Просто один его странный новоиспеченный друг со своими скелетами в шкафу, которыми он вчера по собственной глупости поделился с Осаму и возможно ещё половиной положивших на него глаз девушек, топтался возле ворот и иногда осматривался по сторонам. Завидев его в обычной футболке, Осаму попытался снять пальто, но не смог и просто расстегнул пуговицы. Прекрасно.       Федор… Он все тот же, что и вчера — до сих пор весь в черном. Стоит, как смерть, только без косы, высматривает очередную жертву, а потом расправляется с ней где-нибудь в кустах, чтоб подальше от глаз и ушей лишних было. Волосы в пучке, очки висят на воротнике футболки, сумка свисает с локтя почти до земли, а под ней такая притягательная лужа после вчерашнего дождя. Ходит из стороны в сторону, хотя студенты спокойно проходят через открытые ворота, и как бы, собственно, что мешает ему последовать их примеру? Федор очень странный человек. Может, потому что русский?       — Эй, через забор лезть необязательно! — кричит, кажется, на всю улицу, — Можно попробовать в ворота для начала! Все русские такие?       Федор поворачивается, замечая недалеко от себя однокурсника, и смотрит на него спокойным взглядом, ничего не отвечая и отставая уже от несчастных прутьев забора. И чего это он к ним прилип? Нормально забрасывает сумку на плечо и нервно шаркает ногой. Закладки искал, вот сто процентов.       — Все нерусские русофобы? — вопросом на вопрос отвечает Федор, отряхивая колени.       Дазай так и хочет спросить, какого черта здесь творит этот радужный вандал, но не спрашивает, потому что он уже ничего не творит. Федор просто стоит напротив него, чуть сгорбившись, и молчит. Идиллия. Вот только не судьба ей продлиться долго, ибо Осаму придумал очередной колкий вопрос на колкий ответ на колкий вопрос.       — На тебе воду возят? — Федор хмурится, — Ну на обиженных воду возят, а ты такой горбатый и обиженный, что точно возят.       Верно, Дазай, это все, на что ты способен после почти бессонных двух ночей. Да что тебя оправдывать, ты и без того тоже сморозил бы какую-нибудь ересь. А Федор тем временем выпрямляется, теперь не очень похожий на поломанную оглоблю. Нахрена чуть не забрался на забор — неясно. И выяснять особо не хочется. Русский ничего не отвечает, пожимает плечами и стремительно тащится к воротам университета.       Достоевский все ещё очень странный.       Осаму все ещё увязывается за ним.       Две пары из пяти возможных проходят как по щелчку, а вот на оставшиеся три сил и усидчивости у Осаму точно хватать не будет. Он какой-то слишком гиперактивный, приставучий, надоедливый и назойливый, особенно это все в глаза бросается при виде рядом с ним спокойного и тихого Достоевского. Как-то быстро нашли общий язык друзья по несчастью, но Федор никакой подноготной в этом не видел. Просто человек хочет узнать его. В чем проблема? Ни в чем, честно говоря. Нужен же хоть какой-то опорный пункт на незнакомой территории. Федор был уверен на всевозможные проценты, что их общение не продлится и дольше двух недель, потому что он особым желанием не горел, а Осаму, возможно, просто человек сам по себе такой — общительный. Он за перерыв успевает и поесть, и достать всех, и пофлиртовать с девушками, а Федор? Федор утыкается в купленную где-то за углом сегодня утром «Исповедь маски». Юкио Мисима — один из самых любимых его японских писателей, так что выбор в книжном был очевиден с самого прилавка. Никто его не трогал, и он не проявлял никакого интереса к окружению. Некое взаимопонимание       У Дазая просто шило в заднице застряло. Такого выкобенистого человека Федор в жизни не видел и искренне рад этому упущению. Русофобия в аудитории цвела и пахла только благодаря бесхребетному Осаму, а остальные уж позабыли давно, что с ними учится какой-то «особенный». Постоянные шутки про медведей и правительство, про Ленина в центре главной площади столицы, про что-то еще, за что Федор ответственности не нес, но все равно частичку небольшую в обиду брал. А ведь думал, что Осаму нормальный и просто иногда подшучивает, но нет — не затыкается совсем.       — Знаешь, какой любимый архитектор у Сталина? — снова звучит поблизости, но Федор остаётся непробиваемым и мотает головой, мол, не знает он, — Растрелли!       Так и хочется сказать ему «Ха-ха-ха, ты нихуя не понимаешь, ты просто долбоеб», но Федор лишь кивает, показывая, что услышал его, даже не отвлекаясь от книги. Осаму бы историю в российских школах преподавать, а не терять здесь время зазря.       Пары заканчиваются, вещи собираются, студенты снова как птенцы без оперения, но уже слегка уверенные хотя бы в том, что не заплутают где-нибудь на этажах. Федор невероятно сонный, идёт почти по стеночке, тащит сумку волоком и смотрит в книжку. Таким его и застаёт вышедший из уборной Осаму, но не говорит ни слова. Первые пару секунд.       — Эй! — окликнул Дазай, но не получил совершенно никакой ответной реакции, — Федор!       Ничего. Дазай успевает подумать, что тот, вероятно, в наушниках, поэтому не слышит. Они же одни в этом коридоре, так что других причин игнорирования быть не может. И он оказался прав и гордо вздернул подбородок, когда сам убедился в своей правоте, обгоняя Достоевского и теперь следуя перед ним спиной вперёд. Федор убирает один наушник.       — Извини? — спрашивает тихо, спокойно и невозможно уставшим голосом.       — Ты маску свою забыл, — Осаму бесстыдно запихивает найденную потеряшку в чужой карман под непонимающий взгляд русского.       — Моя маска у меня на руке.       — А, — Дазай снова пробирается в чужой карман брюк и ловко выуживает маску обратно, — Значит, это моя. Странно, я думал, что она при мне.       Как часто к вам подходят случайные люди и лезут в, в прямом смысле, штаны? Сколько раз на дню? Вот к Достоевскому никто никогда такого не проявлял. Это, считай, пространство личное нарушено без спроса, да ещё и нагло, будто так и надо. Что Осаму только себе позволяет? Должно быть, он пытался вывести Федора на какие-нибудь эмоции, но задумка с треском провалилась, потому что русский готов терпеть буквально все в рамках приличия. Уж эти «рамки» для всех всегда в разных местах, так что не подгадаешь, когда перебарщиваешь, а когда — в самый раз для побесить.       Осаму прыгает вокруг русского даже на выходе из университета, что-то рассказывает с активной жестикуляцией и громко смеётся, а потом резко замолкает и, кажется, вроде отстаёт и пропадает с поля зрения. Федор захлопнул книгу и аккуратно положил в сумку.       Вообще ничего не понял.