_dostoevsky Ты в больнице? Прости, случайно услышал, как кто-то говорил об этом.
Это сообщение он написал несколько дней назад — сразу, как вышел из универа. По сей день оно остаётся без ответа, да и метка «просмотрено» не спешит появляться. Успокоение не приходит даже от мысли, что у однокурсника просто нет времени, что ему может быть плохо сейчас, поэтому ответить он не может. Да и не обязан, просто Федору уж слишком интересно. Он, Федор, гораздо легче дышит в помещении без проклятого русофоба, так что без него даже лучше, но сможет ли Дазай потом влиться в работу? Они прошли уже достаточно много за эти несколько дней, чтобы… Ладно, черт с ним. Это же его проблемы. На самом же деле Дазай занял место единственного, с кем в универе общается Достоевский. Никаких других знакомых в этих стенах у Федора не имеется, поэтому волнение немного оседает в горле. Он все чаще задумчиво щёлкал ручкой, глядя в окно и не записывая большую часть лекций, а потом просил у какой-то девушки сфотографировать ее конспект, чтобы уже дома с горем пополам разбирать японский по ее неровному почерку. В итоге он, влекомый порывом бросить все это, открывает свой любимый со школьных времён переводчик по фотографиям и старается криво-коряво разобраться. Как и иногда, сейчас он этим же и занимается — переводит. Черт бы его в котле варил, Федора, за решение уехать не абы куда, а в Японию. При этом язык он при поступлении сдал выше среднего, а потом резко все позабыл, помня только самую базу, изученную ещё в России «на коленке». Наверстать упущенное времени нет от слова совсем. Так и сидит на полу в куче тетрадей, книг и листов, в полусвете стоящей на столе лампы, которую можно было поставить и на пол, но вставать слишком лень, а перелезать через весь разбросанный хлам — тем более. Мармелад притаскивал какие-то свои игрушки, несколько раз приносил мышку, и Федор по ошибке путал ее с крысом, но успокаивался от постукиваний колеса в клетке. Спать надо больше, а не пару часов и раз в двое суток. Он даже умудрился очки потерять в метре от себя каким-то непонятным образом. Уведомление выбило из колеи. _lovecrabs_ приветики:))))со мной все лучше некуда, но можешь отмазать перед преподом на пару деньков? _lovecrabs_ вернусь на следующей неделе, честное… как оно… _lovecrabs_ пионерское? поправь, если ошибся))))))) Федор проклинает все и всех, читая сообщения от однокурсника. Уж лучше бы не писал. В его личную подборку поступков, совершать которые было необдуманно и по-идиотски, вошёл ещё один — общение с Осаму. Это не требует никаких комментариев и объяснений. Теперь уже он ничего не отвечает, предпочитая этому занятия, снова растянувшиеся до утра. Его почти вырубало, слегка трясло; руки пустились в свои какие-то пляски, не отдавая отчётов Федору. Он валился из стороны в сторону, постоянно зевая и что-то бормоча, периодически отпинывая кота, что отирался под ногами и мешал более-менее благополучно дойти до двери. Вышел из дома, обещая себе зайти куда-нибудь за чашечкой кофе, и с этими мыслями проходит мимо всех возможных забегаловок. На парах мозг и рассудок прощаются с ним, присев «на дорожку» напоследок. Он просто автоматически записывает все диктуемое, отвечает на все вопросы загипнотизированным взглядом, дожидается пяти часов и уходит домой, еле таща свою бессознательную тушу по знакомым улицам. Отоспаться — вот что нужно организму, но не самому Федору. А сон, особо не церемонясь, берет над ним верх прямо в дверях.***
— Что это? — тихо спрашивает Николай, глядя снизу вверх неясным взглядом. — Где? — Что это?! — почти кричит Гоголь, хватая за воротник рубашки, тянет податливого на себя, — Твою мать, ты снова? Издеваешься? Федор не отвечает, вместо этого безвольной тряпичной куклой болтаясь в руках Николая. Они спонтанно начали встречаться. Именно спонтанно — просто перепили на какой-то тусовке друзей Николая, куда Федор пошел нехотя и просто сидел в углу, пока внезапно не согласился выпить. Пара бокалов, и они уже целуются в полутени едва освещаемого подъезда; дыхание разносит эхом по нескольким пролетам, а руки Федора… Не касаются? Верно, он сжимает пальцами одной руки перила, а другая в кармане куртки. Николай не придал этому значения на тот момент. Через пару дней они уже «встречались». Образно, потому что слов о любви друг от друга никто не слышал, предложений не поступало, так что они просто продолжали зажиматься в любой удобной подворотне, а через месяц Николай потихоньку перетащил все свои вещи из общаги в съёмную квартиру Достоевского, обязавшись платить с ним за жилплощадь пополам. Он приходил в немой ужас всякий раз, когда заходил в эту квартиру до своего переезда: чистоты квартира давненько не видела, повсюду валяются какие-то папки с бумагами и отдельные смятые листы, обувь разбросана в разных концах прихожей, едкий запах сигарет выделялся лёгкой дымкой с порога, а кухня знала в лицо только банку растворимого кофе. Гоголю в первый раз казалось, что он ошибся этажом или номером квартиры, но нет — условный хозяин стоял перед ним с зажатой между пальцами сигаретой и каким-то блокнотом. Николай ничего не сказал, молча прошел вглубь квартиры и, правда, чуть коньки не отбросил — аллергия на табачный дым дала о себе знать, а здесь все было прокурено насквозь. Федор не стыдился, не пытался объясниться или извиниться за неподобающий вид. Тогда уже Николай заподозрил что-то неладное, под предлогом срочных дел ушел через минут двадцать, но ясно понимал, что Федор раскусил его в одночасье. Потом разбросанные по углам таблетки нашли свое место в выдвижном ящике кухонной тумбы, на подоконниках и всех возможных поверхностях обустроились растения, квартира познала чистоту и порядок. Николай окончательно перебрался к своему условному парню, пинками заставил его идти работать и даже устроился вместе с ним, чтобы быть в курсе. Казалось, все наладилось, и между ними неожиданно вспыхнула страсть. Внезапное становление Федора романтиком слегка успокоило беспокойную душу Николая. Все действительно наладилось. Ага, конечно. — Последний раз спрашиваю: что это? — уже немного спокойным тоном молвит Гоголь, в ответ получая лишь тяжёлый пустой взгляд куда-то сквозь него. Выдыхает. — Ты же любишь меня? — как всегда холодно и отстраненно, пряча руки в карманы, — Любишь же, да? Гоголь знает, что сейчас снова повторится то, что повторяется уже из раза в раз. Он отпускает чужой воротник, устраивая руки на бедрах Достоевского, слегка его придерживая, всего подрагивающего. Знает, но вновь втягивается в этот спектакль для несуществующих зрителей в виде самих себя из будущего. — Я люблю тебя больше всего на этом свете, — вскидывает голову и пытается уловить неживой взгляд, — Буду любить всегда, до гроба, но… Зачем ты это делаешь? Достоевский ничего не отвечает. Тишина воцаряется между ними на долгие минуты, и Николай утыкается лбом в плоский живот, водя пальцами по тазобедренным косточкам. — Я очень сильно люблю тебя. Но когда ты полюбишь меня? Федь, что произошло? — Николай задевает носом пуговицу рубашки, — Я что-то не так сделал? Пожалуйста, скажи, что любишь меня! Скажи, твою мать!***
Достоевский решил, что больше никогда спать не будет. А ещё, проснувшись в коридоре, не сразу понял, где находится. Мяукающий под боком Мармелад мигом напомнил такому беспамятному хозяину о его местоположении. Спать на полу — худшее, что только может быть. Он поднимается, вешает куртку на крючок, гладит кота и достает телефон. Все попытки отдышаться после очередного кошмара остаются неудачными, и он просто громко дышит ртом, сидя на стуле на кухне и ища сигареты в сумке. _lovecrabs_ спасибо, что поговорил с преподом я твой должник: > _lovecrabs_ могу стать твоей феей-крестной и превратить неприятелей в мышей а ещё могу дать номера всех девчонок в группе;) _lovecrabs_ у меня достаточно широкий спектр услуг_dostoevsky_ Даже перестать шутить про Россию?
Осаму долго молчит, затем отвечая, мол, что это в его услуги не входит, а потом вновь пропадает на несколько дней. Он появляется в следующий раз только на паре в универе — вламывается за несколько секунд до начала, извиняется и радостно скачет на свое место. На лице вновь красуется улыбка от уха до уха, но ни одной русофобской шутки за весь день Федор не слышит. Кажется, кое-чей спектр услуг внепланово пополнился. — Эй, — Федор вздрагивает от неожиданного толчка локтем в свой бок, — Ты уже придумал, как мне отплатить за свое спасение? Секс не предлагать — могу не отказаться. Что? Достоевский ожидал всего, но точно не этого. Внутренний голос вопит о том, что Осаму узнал слишком много лишнего и теперь подкалывает его, но откуда он мог узнать — неясно. Либо у Федора на лбу написано, что он гей, либо однокурсник просто так издевается… А ведь хер его поймёшь. Лучшая защита — нападение. Давай, Федор, отшутись в ответ! — Так мне и не сдался твой отказ, — отвечает спокойно, параллельно записывая лекцию, — Я только «за» всеми руками. Хоть в туалете после пар. Просто так однокурсника не расколоть, что Федор понял, когда на лице напротив не дрогнула ни одна мышца. Только губы растянулись в задорной улыбке. — Я на первом свидании ни-ни. — Какой воспитанный молодой человек! Осаму бормочет что-то похожее на «да, я такой» и остальное время сидит молча. Он ни словом не обмолвился о том, что с ним случилось, но и Федору уже было все равно. Главное, что пришел живой и невредимый, а разве остальное так уж важно? Вот именно, что нет.