Инструкция по применению антидепрессантов

      — Да ладно, Чуя, ты вместе со шляпой и голову проебал? — на выдохе бормочет Осаму, из последних сил пытаясь совмещать бег и отправку какой-то важной работы преподавателю, — Ох, я сейчас задохнусь и умру, приятель!       Сегодня тринадцатое февраля. Казалось бы, совершенно ничего необычного, верно? Дазай тоже так думал, пока один низкорослый гном не напомнил, что за тринадцатым числом следует четырнадцатое. И известил он об этом таким тоном, словно то действительно очень важно.       Пиздец как важно.       Дазай до последнего понять не мог, почему.       Это уже потом, когда Чуя вытащил его на улицу, Осаму опомнился. Да, за тринадцатым февраля следует четырнадцатое, все верно и никто его не наебал, но… Черта с два, это же День Святого Валентина! Кстати, понимание этого факта тоже не дало никаких плодов — Осаму тупил до последнего.       — Я не знаю никаких святых, — отмахивался он уже в дверях, пока приятель настойчиво пытался вытолкать его из дома на покрытую лёгким снежком улицу, — И тем более Валентинов. Но если встречу такого — поздравлю! Мамой клянусь!       Накахара даже остановился. От такого дазаевского юмора у него всю жизнь темнело в глазах.       — Только давай я дома посижу, а?       Чуя посмотрел на него полным строгости оценивающим взглядом. Напряжённая тишина поглотила подъезд, и только завывание ветра за дверью заставляло невольно поежиться. Дазай множество раз смотрел на друга фирменным щенячьим взглядом, вот и сейчас надеялся, что низкорослый гном сжалится над ним, проявит героическое милосердие и свалит на холод один, а Дазай вприпрыжку доберется до своей квартиры и ляжет обратно под плед.       Эти секунды длились…       Как будто целая вечность прошла.       — Нет.       Блять!       — Ну Чуя!       Чуя-Я-Еще-Вырасту-Накахара вполне успешно изображал из себя человека-гору, хотя всегда его максимум не превышал человека-муравья, о чем Дазай хотел сказать, ибо он сам себе на уме человек, но не успел — безжалостность и жестокость Чуи обрушилась на него, как обрушилась ядерная бомба в конце Второй мировой. Накахара даже собрал в кучку всю свою брезгливость и вышвырнул ее на некоторое время — схватил Осаму за руку и потащил вперед по улице. При таком раскладе через несколько минут между ними стремительно увеличивалось расстояние, а Дазай чисто физически не мог догнать этого ловкача, потому как курить меньше надо, да и спотыкаясь о свои же ноги далеко не ускачешь.       Теперь же мы имеем возможность вернуться в самое начало.       — До тебя серьезно не доходит, а? — Чуя стал таким раздраженным, когда Дазай все-таки добрался до него, — День Святого Валентина! — протянул, с каплей надежды глядя на профиль своего друга, но тот ни в какую не понимал всей сути. Идиот, — Господи, День Всех Влюбленных, Дазай!       Осаму застыл в неописуемом шоке — будто только что его известили о какой-то глобальной катастрофе.       Актер недоделанный.       — Извини за грубость, но мне даже твоя шляпа нравится больше, чем ты сам. Это еще при том, что она ублюдская, — как же он пугает, когда внезапно становится таким серьезным, хоть это и напускное, — Прости, Чуя, но мы не можем быть вместе. Я пойду домой, пожалуй, чтобы не разбивать тебе сердце своим присутствием.       Ладно.       Это действительно изначально внушало доверие.       Но этот мудак просто пытается смыться, Чуя, только посмей его вот так вот упустить!       — Стоять, блять, извилистый! Мне нужно подарок для девушки купить, и ты окажешь мне дружескую помощь, — Дазай давно коленом в живот не получал, а это недоразумение точно нельзя было так просто оставлять, — Откажешься — потребуется уже медицинская помощь, и я сделаю все, чтобы тебе ее не оказали.       Удивительно, но это всегда срабатывало, и Дазай действительно соглашался чуть ли не с крыши спрыгнуть, лишь бы не получать лишний раз. Зашугали бедного ребенка!       — У тебя есть девушка? — Накахара как-то автоматически кивнул, особо не вслушиваясь, — Живая? Ебать, передай ей мои соболезнования. А ведь она чья-то дочь!       Только теперь до Чуи дошло.       Вот же…       — Дочь твоего отца, блять, — Накахара давно заметил, что начинал активно материться через слово именно в присутствии этого гада, на которого временами даже смотреть тошно, а тут еще и разговаривать приходится, — Дазай, ну заканчивай придурять, а! Ты настолько хорошо изображаешь долбоеба, что я начинаю сомневаться в тебе, как в умном человеке.       — Ладно, хорошо, окей, — у этого козла отпущения даже голос и взгляд изменились как-то слишком уж молниеносно, — Но ты в курсе, что не должен ей ничего дарить? Дарение шоколада, разве нет? Тебе Франция совсем мозги проела?       Теперь уже Накахара всерьез задумался и почти остановился посередь проезжей части, но Дазай успешно перевел несчастного через дорогу. Они все еще шли вперед, хоть Осаму и знал заранее, что особой надобности в этом нет — просто следовал с другом за компанию, потому как дом уже довольно далеко и смысла возвращаться, когда до площади с магазинчиками осталось несколько улиц, нет. Воображаемый мирок Накахары оказался под угрозой самоуничтожения.       — Знаешь, во Франции, как и во всей Европе, немного другие порядки, потому что там, между прочим, равноправие, так что все влюбленные дарят друг другу подарки, — он пытался успокоить самого себя, — Какой тогда праздник, если дарят только девушки? Это абсурд!       — Я съем твою загранку, — Чуя едва не рыдал от стыда, — Через месяц будет Белый день, — низкорослый ударил себя по лбу ладонью, при виде чего Дазай почти незаметно улыбнулся, — Да ладно тебе. Можешь сейчас подарить, почему бы и нет? Обязательно должен быть повод, что ли? Зато все счастливы и все в плюсах, а уж какой завтра день — не так уж и важно. Она не настолько придирчива в этом плане, Чуя.       В последнее время, если верить Достоевскому, у Осаму все лучше и лучше получается подбадривать людей. Хоть он сам этого не видел и не особо чувствовал, но от каждого мимолетного «Спасибо, твои слова очень помогли!» тепло разливалось глубоко в душе, начинало казаться, что все не так уж и плохо. Неси в мир добро и позитив, чтобы однажды это аукнулось тебе в нужный момент.       Так и следует жить.       — Думаешь?       — Разумеется! Ну не выставит же она тебя за дверь из-за подарка. Это бред, — теперь Чуя отважно смотрел вперед — до площади оставалось совсем немного.       Еще один поворот привел их туда, где по обыкновению очень людно, где витрины украшались к каждому празднику как в последний раз, где можно было найти абсолютно все нужное и не совсем. Их встретили обмотанные различными гирляндами столбы. Мелкие лампочки розового и красного цветов совсем не мигали и просто тянулись от одного магазина к другому, создавая своеобразную паутину над головами жителей. Это было так красиво, что плохо поддается описанию — хотелось просто увидеть и навсегда запомнить, чтобы в глубокой старости вспоминать эти разноцветные огоньки, а вместе с ними и молодость, и чувства, и эмоции. Прекрасная возможность для любви к жизни.       Дазай уже знал, кого приведет сюда. Обязательно притащит, даже если придется волоком и за шкирку.

_lovecrabs_ я нашел прекрасную крышу хочешь проветриться ночью?)))))

      — Ты заебал в телефоне тыкаться, — в поле зрения возник слегка растерянный приятель, и Дазай заставил себя убрать телефон в карман, хоть и увидел отметку «прочитано» на своем последнем сообщении, — Помоги выбрать, а?       — Без проблем, Чуя. Я постараюсь помочь с выбором подарка, который с огромным отрывом победит на вручении премии «Самый худший подарок года!», лишь бы больше никогда тебя не видеть, — и с этими словами заходит в самый первый на очереди магазин, попутно выслушивая угрозы и оскорбления от приятеля.       Ничего больше не волнует. И не должно волновать.       Впервые за долгое время все действительно хорошо.       Впервые за столько лет все немного имеет значение.

***

      Федор не верил собственным глазам, но календарь очень настойчиво указывал на то, что завтра уже четырнадцатое февраля, а это значит, что они дожили. Еще в декабре казалось, что экзамены и куча разных по важности и сложности тестов просто добьют в бедных студентах остатки человеческого нутра, но вот они — живые и почти что невредимые. Никто никого не убил и не отчислил, что не могло не радовать. Мысль о том, что второй курс уже не за горами, никак не хотела оставлять. Это была весьма приятная мысль, Федор и в это поверить все никак не соглашался.       Сегодня утром еще и снег выпал, но почти сразу растаял, а ближе к вечеру уже рвануло хорошенько так, и теперь сидящий на подоконнике Федор все больше и больше погружался в атмосферу излюбленного Петербурга, потому как душа спокойна и думать больше не о чем, а Петербург — святое. Он планировал отправиться туда на каникулы и даже обсудил этот вопрос с матерью, и она дала свое добро. Жизнь словно стремительно налаживалась.

_dostoevsky Крыша? Звучит ахуенно!

      Он привык, что ответы приходят молниеносно, и этот раз не стал исключением из правил. _lovecrabs_ так ты согласен?))) чу-чу все настроение мне испортил со своим праздником, бе       Достоевский улыбается экрану телефона. Звучит как выдумка.

_dostoevsky Могу поднять его)

_lovecrabs_ чую? даже генетика не смогла его поднять, а ты уж ахпха он сказал, что прибьет меня за это: «)

_dostoevsky Я про настроение. А прибить тебя действительно не помешает.

      Прошел уже месяц с тех пор, как электрический чайник не выдержал своих обязанностей и отошел в мир иной без возможности на починку, и теперь на всю квартиру противно и звонко свистит старый-добрый газовый с потертым цветочным орнаментом, что еще больше погружало в атмосферу Петербурга.       Мармелад заметил хозяина еще из коридора и со всей дури понесся разбавлять его одиночество своим присутствием. _lovecrabs_ сам Федор Д. вызвался помочь мне с моим плохим настроением ты снова набухался в честь праздника?

_dostoevsky Я не хлещу водку целыми днями только из-за твоих стереотипных взглядов на Россию, понятно?

_lovecrabs_ вы проебали войну с нами как раз из-за того, что «хлестали водку целыми днями», красота моя)))

_dostoevsky Мы проебали войну из-за правительства.

_lovecrabs_ …которое хлестало водку, тем не менее

_dostoevsky Я прогуливал историю. И вообще, Осаму, каким образом ты сводишь все к этому? Современные конфликты не решаются прошедшими век назад событиями. Я просто откажусь идти с тобой.

_lovecrabs_ эйэйэй да я ж прикалываюсь) не смей отказываться! зайду за тобой в десять       И на этом все. Из вот таких вот мелочей и состояло все их общение в последнее время, потому как общаться зачастую вовсе было некогда из-за высокой нагрузки в универе. Только после того, как перечитал короткую переписку во второй раз, до Федора дошел смысл упоминания слова «праздник». День Святого Валентина, мать его! Что там упоминалось о внутреннем спокойствии? Просто забудьте это!       Четырнадцатое февраля наступит уже через пять часов, так что поводов для паники стало еще больше. Да что уж там, волнение увеличивалось в геометрической прогрессии, а давление грозилось подскочить до крови из носа. Даже напоминалка не сработала вовремя, а что уж говорить о человеке, если он самостоятельно не может запомнить элементарного и вбивает все в телефон с миллиардом уведомлений и будильников, которые все равно проходят мимо него?       Да и зачем ему подарок? Вы что, влюбленные?       Между вами вообще почти ничего не было!       Федь, ты забываешь дышать.       Федя, найди в себе силы не поддаваться панике!       — Как же хуево, Господь Всемогущий…       Чайник замолчал после непрерывного завывания.

***

      — Тебе не кажется, что, во-первых, ты слишком долго собираешься, — прервал тишину Осаму, уже несколько минут протиравший штаны в прихожей знакомой квартиры, — А во-вторых, слишком сильно откормил Мармелада? Просто посмотри, какой он жирный!       Подросший с осени котенок сидел напротив гостя с прищуром и лениво принюхивался, словно бы забыл этого человека с момента его последнего здесь пребывания. К слову, он действительно очень набрал в весе и как-то… Округлился?       — Во-первых, я уже собрался, — из-за двери в спальню показался завернутый в километровый шарф русский, — Во-вторых, блять, не смей оскорблять моего ребенка, понял, ты?       Они вышли из квартиры, захлопнули дверь прямо перед кошачьей мордочкой и в следующую минуту уже шли по улице. За пределами спального района людей было уже слишком много даже для центральных улиц, что объяснялось только скорым праздником. Однако Достоевский не терялся и шел с почти что прямой спиной, а не как обычно. Все так меняются. Было рискованно тащить его в самое сердце суеты — на площадь, так что нужно было в скором порядке разработать новый план по достижению цели в виде крыши одного из зданий площади. И Дазай придумал.       — Сейчас свернем в те дома, а оттуда и на смотровую, — он указывал куда-то рукой, но Достоевский и знать не знал, где находится и уж тем более где будет находиться в ближайшее время.       Достоевский очень и очень зря не доверял своему однокурснику, так как тот действительно привел его на смотровую какими-то зигзагами. Снег больше не валил, в чистейшем небе можно было без особого труда рассмотреть звезды и Луну, а паутина из гирлянд над оживленной площадью в спокойную погоду смотрелась еще лучше — это самое главное. Они обошли уже множество крыш, чтобы Дазай не знал, как Федор смотрит и в действительности запоминает все виды, как он сам хотел уметь, чтобы в дальнейшем вспоминать все эти мгновения.       — Как ты все эти места находишь?       — Просто я не затворничаю, как некоторые, — Дазай пожал плечами и подошел ближе, тоже удивляясь всей красоте открывшегося вида не меньше Федора, — Ты в своих четырех стенах с книгами и писаниной скоро свихнешься, Федор.       — Хотел бы я показать тебе вид с крыш Петербурга, — с ноткой грусти протянул Достоевский, опираясь на перила невысокого ограждения ладонями, — Поехали со мной в марте?       Говор людей где-то внизу уже не имел особого значения и не так сильно отвлекал — они просто старались не слышать этого шума. Дазай скинул рюкзак с плеча и облокотился на ограду спиной. Кстати, эта конструкция казалась весьма хлипкой. Ветер скинул с головы капюшон.       Прохладно.       — На каникулы? — Достоевский кивнул, — Хорошая мысль… Если успею все дела доделать и с документами разобраться, то согласен.       Достоевский вдруг тихо рассмеялся.       — А, понятно. Ты просто пошутил, да? — он потянулся за отброшенной ранее в неизвестном направлении сумкой, — Ха-ха. Смешно.       — Вовсе нет! — Федор даже вздрогнул, когда однокурсник вот так резко отстранился, — Я и Ты стоят на крыше в День Святого Валентина. Ты собирается броситься за Я, которого знает меньше года, на другой конец материка, в то время как Я кидает ему обнаженку и стихи собственного написания, но при этом они оба не могут разобраться в своих чувствах, потому что долбоебы. Это уже комедия. Второсортная.       — Божечки, какой ты гениальный! — воскликнул Осаму, чуть не перевалившись за ограждение, — Женись на мне.       И засмеялся.       И смех его был громче хлопков от салютов, которые начали запускать где-то недалеко как раз в ту же секунду, как часы пробили полночь.       И все резко утратило какую-либо значимость.       — А впрочем, — молния тихонько заскрипела, — У вас же тоже свои порядки в праздновании, да? Я вот от новоиспеченного француза наслышан, что у вас у всех там этот день — просто праздник, а поздравляют все без каких-либо ограничений. Так и к черту тогда.       — Чего.? — Достоевский впервые отвлекся от чистого неба — оно слишком завораживает, — Да ну тебя, блять!       Шапка, чтоб ее, ушанка. Белая такая.       Вот же… Бес.       — В честь моих «стереотипных взглядов на Россию» и твоего появления в моей жизни, ха! — Федор принял подарок с некоторым недовольством, — Что не так? Я заставлю тебя спать в ней.       Заставлять не придется — сам ляжет.       Он ее вообще до конца зимы не снимет больше.       И в Петербург в ней полетит, и никто ему ничего за это не сделает.       Вот.       — Это ты просто так из-за своего узкого кругозора подарил, или прям по празднику? — последний раз на него таким взглядом смотрел Мармелад, когда Федор спросонья наступил ему на хвост, — Да ладно тебе, это отличный подарок, спасибо! У меня для тебя, к сожалению, ничего нет, но могу в гости пригласить на чай.       — С бергамотом? — глазоньки так и заблестели.       — И с медом.

***

      Да, в нынешних погодных условиях тонкая куртка — полная чепуха, и Дазай осознал это, скажем так, на собственной шкуре, поэтому теплая и сухая квартира однокурсника — лучшее, что могло случиться с ним сегодня. Два часа ночи, шерстяные носки и чужие шмотки, сонный кот и ахуенный чай — ничего лучше не придумаешь. Хотя… Ладно, с этим всем вдобавок идет Федор, так что лучше этого действительно ничего нет и быть не может.       — Какие планы на завтра? — Дазай и сам не верит, что все еще способен объединять слова в предложения — спать хотелось адски, — Может, ко мне? Отца какое-то время не будет, сестре явно на дом похуй, так что никто мешаться не станет, — Достоевский тяжело вздохнул, — Не хочешь?       — Ты помнишь, чем твое «никто не будет мешать» закончилось в прошлый раз?       Они не могут даже спорить.       Настолько сильно деградировали за последние несколько часов.       — Да ничего страшного не случилось же!       Он прав, вообще-то, потому что и впрямь ничего не случилось тогда. Тема закрылась сама по себе из-за того, что они просто забыли, о чем говорили. Все так… просто. чай постепенно заканчивался, Мармелад сдался и ушел спать в хозяйскую комнату, а одна ладонь невзначай опустилась на чужую, сразу приковав все внимание.       — Я уже говорил, что мне нравятся твои руки?       — Нет.       Вдох.       Выдох.       Вдох…       — Мне нравятся твои руки.       А как дышать?!       — Мне нравишься весь ты, — Достоевский решил не только переиграть, но заодно и уничтожить.       Эта секунда такая долгая.       — Я тоже себе нравлюсь, — усмешка.       Господь, Федя, он слишком близко, не думаешь?       — Это признаки здоровой самооценки, это прекрасно, — пальцы переплетаются, Федор вздрагивает от непривычного тепла, и голос тоже дрогнул одновременно с ним.       Чужая свободная ладонь слишком привычно ложится на колено, и от такого количества тепла Федор просто заканчивается. Он перестает существовать в этом мире ровно с того момента, как ставит пустую кружку на стол. А окончательно отключается сразу же, как только ударяется лопатками о стену в коридоре и, кажется, умирает от перегрева — непривычно сталкиваться с таким количеством тепла, когда у самого кожа всегда ледяная. Чересчур непривычно. Аж немного дискомфортно поначалу.       — Я поцелую тебя, да? — спрашивает нервно, немного растерянно.       Такой ребенок.       — Можешь не спрашивать, договорились?       Губы Федора всегда такие сухие и потрескавшиеся, да еще и холодные, как он сам, что кажется очень странным, но потом теряет какую-либо значимость, потому что вообще все равно. Потому что сегодня День Святого Валентина, потому что все могут идти к черту со своими принципами и стереотипами, потому что только сегодня можно чувствовать и не быть осужденным за это самим собой.       Потому что только сегодня можно целовать до потери памяти; целовать, как никогда еще никого не целовал. А потом просто заснуть в кровати от обычной усталости прямо во время очередного поцелуя, потому что можно.       Потому что будет еще множество таких дней.       Потому что жизнь еще очень длинная.       Заснуть в лапах у кота, потому что тот занял все подушки — бесценно.       И любить.