***
Крайт плавно повёл головой вправо. Шея заныла, отдавая болью в висок. Он поморщился и присел обратно на основание стены. Уже не меньше получаса Хьюз и Мустанг разглядывали место, где Элиот дрался с истребителем алхимиков, и выдвигали бесконечные предположения. — Интересно выходит, — проговорил подполковник, отряхивая рукав. Он поднялся с корточек и с удовольствием потянулся. — Мстительный ишварец, который решил уничтожать алхимиков. Отплатить за всё, что вы там натворили, правильно понимаю? — спросил он, обращаясь к Элиоту. Тот, измученный бесконечными требованиями пересказать всё происходившее по секундам и процитировать все реплики нападавшего слово в слово, не успел ответить. Мустанг перебил его, пожав плечами: — Вполне может статься, что просто идейный. Как Синие. — Бессмысленно. Каждый год на службу поступают хоть несколько талантливых алхимиков и под корень их вывести невозможно, тем более в одиночку. Он не настолько глуп, как мне показалось, чтобы ставить перед собой невыполнимые цели. Скорее, дело действительно в Ишваре, — медленно произнёс Элиот, ни к кому конкретно не обращаясь. Тяжелый взгляд Мустанга он уже давно игнорировал. — Тогда вполне вероятно, ищет засветившихся на войне, — задумался Огненный алхимик, отворачиваясь. — И вполне возможно, что всех, а не кого-то конкретного. Но МакДугал вроде как сбежал из Ишвара. — Откуда ему об этом знать, — махнул рукой Хьюз. — Беженцев и выживших не просвещали насчёт того, кто чем занимался во время и после кампании. — Значит, его интересуют все. Мотив тогда не особенно важен — смерть близких или просто смерть своей нации уже достаточный повод идти убивать всех причастных. Но полных списков всех, кто участвовал в кампании, никто не публиковал, так что под руку могут попасть и невиновные, — невесело хмыкнул полковник. — Его мотив нам все-равно не известен. Так что лучше предположить, что под угрозой сейчас все алхимики, — прикинул Элиот. — Может, отправить кого-то из нас бродить по Централу, когда он придёт в себя? Одного, с засадами на маршруте. Я бы справился. — Нет, — покачал головой Мустанг. — Слишком многое в таком плане опирается на случай. — Уловки не сработают в любом случае, — отрезал Хьюз. — Это одиночка, помешанный на алхимиках, и сейчас не важно, виновных он ищет или убивает всех подряд. Нужно бороться другими способами. Имеющиеся свидетели бесполезны, мы выжали всё, что могли, а его укрытие вот так запросто не вычислить. Запереть всех алхимиков в подвале «во избежание» тоже невозможно. Значит, дело должно кончится либо боем с тем, кто ему не по зубам, либо его задержанием до того, как он успеет ещё что-то натворить. Лучше скажите, вы поняли, как он убивает? — Я застал только вспышки и пыльную бурю, — Мустанг пожал плечами, разглядывая разрушенную стену тупика. — Есть пара идей, но пока не знаю наверняка. — Он прерывает трансмутацию в середине. Не доводит её до конца, — с сомнением в голосе произнёс Элиот и потёр ноющий висок. — Это объясняет характер ран и вот это. Мустанг с Хьюзом одновременно повернулись к нему, а он отнял пальцы от головы и провел рукой по краю разлома в стене, показывая след. Полковник подошёл ближе, скрестил руки на груди и задумчиво протянул: — Может быть. Вспоминай, что именно он делал. Ты должен был видеть. Элиот оттянул ворот рубашки, привалился спиной к обломкам и попытался сформулировать доказательство своей теории. Но в голову, как назло, лезли совсем другие мысли.***
Жутко хотелось пить. Фляжку он бросил в пылу боя, когда вода в ней почти иссякла. Вспылил, погорячился, а теперь жалеет — тех нескольких глотков, что там оставалось, сейчас не хватало. Повреждённая рука — снова, чëрт возьми, досталось правой — почти не работала, пальцы давно перестали шевелиться, а одна огромная зияющая рана, легшая почти ровно поверх рубца от старой, страшно загноилась. Это было уже плохо, ведь руки его главное и последнее оружие. В магазине пистолета не осталось даже патрона на случай, если он попадёт в плен или сойдёт с ума от лихорадки. Последняя пуля досталась мужику, который заманил его в ловушку. Тот отряд состоял из четырёх человек. Элиот не стал сразу вступать в бой, решил проследить. Но, видимо, мужчины вычислили слежку и решили сами поймать Крайта. У них не было ни собак, ни винтовок, только ножи. Алхимик на их месте поступил бы также — выманил, как зверя, загнал в угол и прикончил. Тогда Элиот, которому позарез нужна была питьевая вода и новости о том, как идут дела у армии в его секторе, следовал за ними в надежде, что они расскажут что-то ценное или приведут его к источнику — всем надо что-то пить. Информации он не получил, но до воды они добрались. Крайт ушёл подальше, когда услышал тонкий звон ключа, бившего из-за каменных глыб — ему было физически невыносимо смотреть, как другие пьют и плещут водой на лица. Он скрылся среди скал и заставил себя уснуть, дожидаясь, пока повстанцы уйдут — они были ему больше не нужны. Крайт проспал недолго, постоянно беспокоясь о том, что его найдут, и в конце-коцнов устал даже пытаться спать. Он присел, огляделся, ещё несколько десятков минут выжидал, но не заметил вокруг ни души. Мучаясь от рези в глазах, он вышел из тени скал на открытую местность. Солнце садилось, но всё ещё опаляло кожу жаром, а горячий ветер бросал в глаза пыль и песок. Стоило Крайту потянуться к воде и опереться о камень, чтобы не упасть в воду, как рука его провалилась вниз. Тогда он клял себя последними словами, и уже не мог сдержать сдавленный крик. Пока к нему бежали, он успел выдрать руку — то, что осталось от неё — из-под завала острых камней, но серьезно переусердствовал, высвобождаясь. Не чувствуя ещё всей боли, он успел ударить волной, как только увидел троих. Поднялась небольшая буря, закрывшая от него тела повстанцев. Очень скоро с другой стороны появился последний из того отряда. Он попытался достать Элиота, но впустую резанул алхимика по груди и в следующую секунду получил пулю в глаз. Элиот отбросил бесполезное оружие и упал в воду. Прохладные струи бежали по спутанным отросшим волосам, горячей облезшей коже рук и лица, сбегали по щеке на растрескавшиеся губы. Несколько минут он просто лежал, даже не пил — пытался договориться с самим собой и взглянуть на руку. Было необходимо остановить кровотечение, забыв о боли. Он повернул голову и понял, что та лужица, в которой он лежал, помутнела настолько, что он уже не видел дна. Крайт медленно вытащил руку из воды и понял — на этот раз шрамом не обойдётся. В одном месте, самом поганом, мышцу почти по всей длине срезало с кости. Крайт завороженно смотрел на что-то синее и фиолетовое среди пульсирующих дорожек крови, и не мог понять, что ему делать. Он спохватился и наложил жгут как мог туго, но знал, что это поможет ненадолго. Когда кровь понемногу начала останавливаться, а местами и запекаться, он разглядел, что ран несколько и каждая едва ли меньше сантиметра в глубину. У него уже не было сил даже ругаться — он прекрасно представлял, как работает такая ловушка и чем грозит попадение в неё. В лучшем случае пленом, в худшем — дурацкой смертью на том же месте. Обычно такие ловушки ставили в лесах или на земле — вырывали яму и устанавливали колья под углом так, что нога невнимательного человека запросто проваливалась вниз, а вот при попытке вытащить её обратно, колья или прутья впивались в плоть. Своеобразный капкан, из которого вообще-то не положено выбираться — но, видимо, адреналина в крови было настолько много, что он даже не почувствовал боли в момент рывка. Даже не успел задуматься, чем это чревато. А теперь неумолимо приближалось понимание — если не произойдёт чуда, он очень скоро будет мёртв. Когда солнце уже практически полностью скрылось за горизонтом, Элиот поднялся, ощупывая дно ручья левой рукой, но больше ловушек не было. Он как мог промыл раны, стараясь не трогать ту, самую глубокую, и соорудил повязку, но смутно догадывался, что очень скоро ему снова придётся накладывать жгут. Если кровь и остановится после этого, то не за горами смерть от заражения, но он уже не мог об этом думать. Он вообще больше не мог ни о чём размышлять — бесконечный жар и песок выбивали из головы все мысли, а руку он ощущал как сплошное месиво, отказывающееся подчиняться. Теперь особенно сильно казалось, что пустыня переваривает его заживо. Крайт сильно выбивался из графика, который сочинил, чтобы не сойти с ума от неизвестности, одиночества и беспрерывных попыток выжить в этой грёбаной войне, но дал себе ещё немного времени на отдых, а затем подобрал пистолет и тяжело поднялся на ноги, стараясь вообще не шевелить правой частью туловища. Кое-как он добрался до ближайшего поселения, переждал в какой-то развалюхе день, вылил последние капли спирта на ранки поменьше, так и не решаясь даже коснуться кусочка мыщц, отделенного от предплечья, замотал руку влажными после стирки в ключе тряпками. Собрался с мыслями и пошёл в бой, понимая, что это скорее всего последнее, что он сможет сделать перед тем, как разорванное предплечье начнёт покрываться струпьями, чернеть и ткани начнут отмирать. Единственное, чего он хотел тогда — прекратить череду своих страданий.***
По дороге к дому он обдумывал детали рапорта о столкновении и прикидывал, какие формулировки не покажутся потом при рассмотрении дела глупыми или надуманными. Доказать что-либо, когда речь заходила об алхимии, можно было лишь алхимику, а в судебную комиссию ни один из них не входил. В том же, что они рано или поздно поймают и предадут суду этого психа, он не сомневался, так что решил заранее продумать этот вопрос. Хотя, если поймать его на горячем, то обойдётся и без судебного расследования — виновник пойман, дело закрыто. Приговор к смертной казни готовится недолго. -…а в особенных случаях может приводиться в исполнение на месте. Нужно лишь найти подходящих свидетелей, — вспомнил Крайт чьи-то случайные слова. Его передёрнуло, когда следом он вспомнил жутко довольную ухмылку, последовавшую за этой фразой тогда. Это было уже чересчур. Всю дорогу до дома Элиот крутил в голове эти слова и пытался вспомнить, где и от кого он мог их услышать. На ум же, как назло, приходила кампания. Он был уверен, что на войне никто не стал бы обсуждать именно суд, а не трибунал, но почему-то мысль шла всё дальше и дальше в направлении Ишвара. Возможно, он никак не мог отделаться от ощущений, о которых напомнила драка в подворотне — песок, пыль, выхваченные из толпы тёмные лица со страхом в красных глазах, стены и тела, снесëнные волнами. Сколько волн тогда он создал? Несколько десятков или сотен, но казалось, что счёт уже на втором месяце кампании перевалил за тысячи.***
Он создавал одну волну за другой, слушая, как рушатся стены домов, осыпаются вокруг камни, продавливая песок и почву, как глухо обрушаются крыши, лишившись опорных стен. Волны из раза в раз слабели, он быстро выбивался из сил. Посёлок дался Крайту из одного упрямства. Он уже не знал, зачем это делает и для чего, просто шёл вперёд, складывал ладони, отрывал их друг от друга и слушал, слушал крики и вой, удары и треск, стрельбу и лязг. Под конец он едва не упал там же, где стоял. Присел, выждал, убедился, что вокруг не осталось никого и ничего. Отыскал залаз в какой-то каменный мешок, бывший то ли чьим-то подвалом, то ли образовавшийся после того, что Элиот тут устроил. С трудом завалился на спину, обмотал кровоточащую руку платком поверх старой повязки, ослабил ремень на плече и наконец отключился. Он не помнил, как приходил в себя, но не мог выползти из-под камней ещё очень долго — не было сил. А затем был топот множества ног, выстрелы, крики. Увидев синюю, припорошённую песком и испачканную кровью форму на проходящих мимо людях, Крайт решил, что проживёт ещё немного. Он дал себе несколько часов, чтобы собраться с мыслями и выйти к армии своей страны в подобающем виде, а не в лохмотьях. Элиот был уверен — этого времени хватит, чтобы наскрести сил на трансмутацию формы и не хватит, чтобы кровотечение его прикончило. Он приподнялся на локтях и попытался упорядочить мысли, кружившие в голове бессвязным хороводом. Безуспешно попытался стереть пальцами грязь с перчаток и сел, стараясь не обращать внимания на головокружение. Что-то тяжёлое свалилось на камни рядом с ним. Он опустил голову, нашарил взглядом потемневший от грязи ствол пистолета и понял, что зря — слабость и подступавшая лихорадка заставляли сознание работать как-то не так. Он смотрел на пистолет, но видел не его, а рану от пули в черепе какого-то убитого им человека. Крайт давно чувствовал, что делает всё не так, что всё неправильно. Понимал также — что-то не то творится вокруг. Но по-прежнему делал всё, чтобы закончить эту миссию и вернуться наконец обратно. Чтобы было, куда возвращаться и жить прежней жизнью, нужно было выполнить всё, что от него потребуют, иначе посчитают предателем. В часы, когда он мог передохнуть, когда ещё был цел и в разуме, он думал, сможет ли потом, вернувшись домой, стать тем алхимиком, которым мечтал — изобретателем, экспериментатором. Сможет ли создать ещё что-то сильное или полезное. Думал, но чувствовал, что скорее всего всё это потом покажется ему непосильным или наоборот, слишком… скучным. Если он вообще выберется отсюда и не будет записан в расстрельные списки. Он убрал выпавший пистолет в кобуру так резко, что дёрнулся всем корпусом от невыносимой боли. Пустой и бесполезный сейчас, пистолет приносил одни страдания — ни перестать думать, ни застрелиться. Левая рука была цела, так что вместо глухих размышлений он решил снова попытаться убрать грязь и кровь с перчаток. Некогда белоснежные, с нанесёнными узорами алхимических знаков, теперь они были порваны в нескольких местах и запачканы. Круг на левой руке почти полностью скрылся за слоем пыли, а часть знаков была в крови, чего допускать было нельзя. Страшно представить, как поведёт себя формула, если круг не будет замкнут. Он даже не мог сказать, давно ли перчатки успели так запачкаться. Уже казалось, что они были такими всегда. Элиот достал из сумки половинку лезвия от опасной бритвы и аккуратно, не торопясь, начал счищать с перчаток корочки подсохшей глины, смешанной с потом и пылью. Он часто прерывался, разминая подрагивающие пальцы, чтобы случайно не покалечиться бритвой, поэтому выходило ужасно медленно. Знаки после такой чистки виднелись всё ещё слабо, но уже хотя бы не прерывались. Крайту только оставалось надеяться, что сегодня его умения больше не пригодятся — всё же армия рядом, достаточно только подойти ближе, его заметят, узнают и помогут. А там можно будет и выстирать перчатки, и проявить символы. Мало того, что сил на беспрерывные атаки в последнее время у него совсем не оставалось, так ещё и те, что он выдавал, становились слабее с каждым разом, и началось это ещё до того, как он покалечил предплечье. Элиот тогда ругал и винил перчатки, чтобы не думать, что его силы на исходе.***
Крайт тихо прикрыл за собой входную дверь и провернул ключ в замке. Он вернулся уже глубокой ночью, слишком долго они обсуждали произошедшее, а затем и он сам, обуреваемый воспоминаниями, не торопился домой. Сейчас, когда на ум приходили только пустынные пейзажи, любые стены давили на него. Он и так был давно разбит и подавлен, и тут, как назло, новые образы начали тянуть за собой старые. Не забытые, но задвинутые куда-то очень глубоко, в те отделы памяти, которые с годами зарастают паутиной и потом даже не можешь понять, действительно ли это было, или всё это лишь воспоминания об особенно ярких ночных кошмарах. Крайт стянул с рук запачканные пылью перчатки — обычные, белые, безо всяких кругов и символов — и небрежно бросил их на пол. Туда же отправился изодранный в нескольких местах пиджак — всё же форма пострадала сильнее, чем он думал. Ничего, Хьюз обещал распорядится, чтобы утром понедельника курьер доставил новый комплект. Этот уже действительно никуда не годился. Элиот ослабил шнуровку сапог и стянул их с ног. Точнее, с того, что от ног осталось. Яркая вспышка очередного воспоминания — ему льют воду на ноги, живые, горячие, сбитые в кровь от долгих переходов. В нос будто ударил запах спирта и мазей, вспомнилось, какой на ощупь бинт. Сетчатую, порезанную на лоскуты марлю вспомнили те, ещё живые пальцы, а не механические, что заменяли их теперь. Крайт привалился спиной к вешалке и закрыл глаза.***
Лагерь, разбитый военными у колодца, оказался единственным местом, до которого Крайт не добрался несколько дней назад — колодец был в стороне от центральных кварталов, дальше которых на зачистке он не смог зайти. Сил к тому времени у него практически не было, ноги подкашивались, слабость от кровопотери мешала идти прямо и ровно, так что помощь медиков пришлась очень кстати. Его заметили издалека, послали кого-то — он уже и не помнил, кого — навстречу. Привели в лагерь, понемногу напоили, умыли, снова наложили жгут. Затем привели в просторный шатер, уложили куда-то и вырубили каким-то препаратом. Проснувшись, Элиот подумал, что руку вовсе ампутировали. Те несколько суток, что он был абсолютно беспомощным, показались годами. Он ощущал, что давно ему не было настолько хорошо — он наконец не чувствовал этой резкой, вызывающей помутнения сознания боли. Из госпиталя его выпустили через несколько дней, убедившись, что руку удалось спасти, однако, врач постоянно наведывалась к нему — рана всё ещё была опасной. Переселившись в другую палатку, алхимик с порога рухнул на нечто, заменяющее кровать и проспал чуть меньше двенадцати часов — кровопотеря и неполноценный сон доконали его, а три беспокойных дня в госпитале, казалось, только усилили истощение. В этот раз он вскинулся глубокой ночью, когда раздался грохот канонады неподалёку. Видимо, начали приходить на смерть новые повстанцы. Крайт вышел из палатки, осмотрелся и побрёл на край лагеря, подальше от центра, где его могли начать о чем-либо расспрашивать вышедшие к костру солдаты. Десяток человек сидели у огня без опаски — кругом ни одного подозрительного куста, а на чердаке одного из уцелевших сараев — единственного высокого сооружения в округе — сидел дозорный. Не снайперское прикрытие, конечно, но шум поднять он успеет наверняка. К тому же никто не верил, что ишварцы вообще сюда теперь зайдут, когда значительная часть войск заняла поселение, и ещё часть удерживала их в окрестностях. Он побродил по лагерю, но вскоре ему это осточертело. Ни спать, ни есть не хотелось. Крайт собрался с мыслями и двинулся вглубь руин, на звук стрельбы. Кругом царила разруха, будто не так давно здесь прошло землетрясение или торнадо. Повсюду камни, глыбы, щебень, кирпич из красной глины. Всё в пыли и каменной крошке, в земле трещины. Элиот впервые возвращался туда, откуда вырвался с боем и не мог поверить, что всё это сделал он. Никогда прежде он не был свидетелем того, что остаётся после него, слишком быстро Крайт покидал места. Всё это он представлял сотни раз, пока переходил от одного пункта к другому, но никогда не видел в реальности. Он не задумывался о деталях своей работы — мыслил более глобальными категориями. А теперь, наступив на скрытые под чахлым кустом и толстым слоем пыли нефритовые чётки, разглядел. Крайт присел, потянул за них и не смог достать — что-то удерживало их там, где они кончались. Он отодвинул ветки, смахнул рукой в сторону кусочки дерева и увидел, что чётки уходят в землю — в длинную узкую трещину. Он потянул за них вновь и из трещины показалась синяя, мёртвая, залитая уже давно запёкшейся кровью рука. На неё и были намотаны те чётки. Крайт отбросил руку от себя и от неожиданности осел на землю. Он в тот же миг живо представил, от какого его удара этот человек упал и не смог выбраться. Это был удар, не стелющийся по земле, а направленный вниз, в саму землю, на который уходило больше всего сил. Если почва слабая или под землёй карстовые пещеры — там, где только что была ровная утоптанная земля, возникают полые щели. Мелкие или крупные, не важно, на любых из них не стоят постройки, даже самые капитальные. Тогда стоит лишь ударить одной волной и на месте дома окажутся руины. Свалившись в такую маленькую расщелину, тот бедолага не имел никаких шансов на то, что его оттуда вытащат, даже если услышат и решат помочь. Только смерть. И повезёт, если мгновенная — от перелома позвоночника при падении или шальной пули, вовремя попавшей в голову. Гораздо хуже оказаться в заточении и медленно, долго умирать в одиночестве, зная, что некому прийти тебе на помощь, а тем, кого ты оставил на поверхности, не сможешь помочь ты сам. Он услышал шорох и увидел, как чётки всё быстрее скользят вниз, в темноту. Очень быстро в трещине скрылись последние бусины, тускло блеснув напоследок в лунном свете. Канонада на востоке затихла и он мог расслышать, как чётки скользят дальше, как звонко стучат и падают на что-то мягкое, что приглушало их падение. Вероятно, на волосы. Вдруг Крайт, не веря себе, дёрнулся вперёд, к щели, и напряг слух, как только мог. Ему казалось, он слышит очень слабое, свистящее дыхание. Он не мог это слушать, оно проникало в мозг и заставляло дышать в такт. Лоб мгновенно покрылся испариной, всё тело прошиб дикий холод, а потом жар. Не справляясь с собой, Элиот выхватил пистолет дрожащими пальцами левой руки, встал и, не отрывая взгляда от блестящих в лунном свете бусин, лежащих на чём-то, выстрелил в эти проклятые чëтки. В звенящей тишине, усиленный эхом от стенок расщелины, выстрел оглушил Крайта. Он, не помня себя, отступил на два шага, споткнулся обо что-то и рухнул на груду кирпичей. Алхимик полулежал, прижимая руку с пистолетом тыльной стороной ладони к лицу, пытаясь выкинуть из головы навязчивый, пугающий образ, не желавший покидать его. Его прошибали всё новые волны паники и боли, он даже не понимал, что так сильно его напугало, но никак не мог перестать трястись. Не мог перестать представлять себя в этой пещере, в неловкой позе, без возможности шевелиться, способного только кричать, потом хрипеть и в конце лишь хрипло дышать. На протяжении долгих, тянущихся как резиновый жгут жарких дней, которым нет конца. Элиоту казалось, он сидит так вечность, проживая всё с начала до конца, слушая своё колотящееся сердце, но вдруг слева раздались быстрые шаги. Кто-то бежал в его сторону. Он медленно повернулся, пытаясь нашарить взглядом того, кто к нему пришёл, но никак не мог сфокусироваться. Растрёпанные черные волосы в ночном свете выглядели пугающим игольчатым венком над бледным лицом, а глаза, казалось, поглощали свет. — О-о-о, — протянул кто-то за спиной нависшего над Крайтом человека с глазами, похожими на чёрные дыры. — Это не он стрелялся. — Он, но неудачно. Что, товарищ алхимик, кошмар приснился? Элиот выпрямил сгорбленную спину, отнял руку от лица и выдохнул, стараясь сделать голос спокойным и ровным. — Там, — он указал головой направление, в которое стрелял, но не справился с собой, когда вновь посмотрел в ту сторону. Элиот вновь положил голову на ладонь с зажатым в ней пистолетом. — Человек провалился в расщелину. — Сейчас провалился? Кто? — непонимающе спросил тот, что подбежал вторым. — Житель. Наверное, ещё когда я разрушал это место. — Он что, ещё живой был? — со смесью недоверия и ужаса спросил тот же голос. — Вряд ли он сумел протянуть так неделю. Но показалось, будто кто-то дышал, — пустым голосом произнёс Элиот. Крайт смотрел в землю не моргая. Краем глаза он видел, как тот, первый, оборачивается ко второму, толкает его в грудь, а второй разворачивается и уходит, но всё это проходило мимо его сознания. Мысленно он был ещё там, в ловушке, запертый и неподвижный, умирающий от жажды и пекла днями, от переохлаждения и невыносимой боли по ночам. Ему, в одиночестве слонявшемуся по пустыне так долго, было не сложно представить себя на том же месте. Из его руки мягко потянули пистолет. Элиот среагировал молниеносно, даже не думая. Мышечная память сжала пальцы намертво, толкнула успевшее онеметь тело в бок, заставила перевернуться и встать на колено, взяв на прицел ближайшего и единственного человека в округе. Крайт сразу понял, что лишь зря прокатился по земле и хотел убрать оружие, но заметил на кончике пальца у незнакомца мелькнувший огонёк и замер. Огонь взметнулся, выхватывая черты лица, но всё внимание Элиота тогда упало на перчатки. Белые, безукоризненно белые перчатки и знаки на них. Это тоже был алхимик.***
Он очнулся через пару минут, вскочил. Задыхаясь, путаясь в одежде, свисавшей с вешалки. Что-то побуждало Элиота бежать, бесконечно долго бежать отсюда, но Крайт оставался на месте, понимая, что всё то, что преследует его до сих пор — уже не реальность. Элиот заставил себя успокоиться и ровно дышать. Со временем сердце перестало бешено колотиться и забилось ровно, а напряженные до судорог мышцы расслабились. Он чудом вспомнил про брошенную на пол форму и, прихватив лохмотья с собой, двинулся вглубь дома. Глаз уже привык к темноте и Крайт поднялся наверх тихо, безошибочно находя перила и ступени. Он отпер дверь своей комнатки, кинул вещи у порога и тяжело опустился на кровать. Ремень дался ему тяжело — ледяные пальцы слушались плохо. Реальность и воспоминания в последние дни мешались в голове всё чаще, затягивая Элиота в круговорот, от которого раскалывалась голова. Он лёг, укрылся покрывалом и провалился в очередной кошмар, уже зная, что совсем скоро проснётся и всё станет только хуже.