От бывших к нынешним

— «Блин-блять, я правда собираюсь это сделать?» — «Всё в порядке, не парься. В этом ничего такого нет». — «А что другие подумают?..» — «Они поймут». — «А если…» — «Никаких «если», Кенма! Пойдём уже играть! Всё будет круто!» «Всё в порядке, Кенма». «Всё будет круто, Кенма». А Кенма это волнение ебал. Хината завещал спокойствие, уверял, что всё пройдёт гладко, но… какого хера он не отговорил друга от безрассудства? Не накидал объяснений, почему это — тотальный пиздец и не привёл семнадцать аргументов против? Хотя бы один. Хотя бы два. Два слова «не надо». И Кенма однозначно бы послушал, потому что не надо, так не надо. Не так уж и хотелось. А хотелось, конечно, слишком, потому что в режиссёрском кресле снимался фильм под названием «Действительно всё гладко, круто и в порядке». Жанры, правда, фантастика, юмор, стёб. Трагедия в двух актах. Драму Кенма разыгрывает сам с собой, и если это не начнётся — или закончится — как можно скорее, его сердце остановится точно. — Я буду ждать тебя в машине. — Хорошо. Или, может, стоило ответить: «Как скажешь»? «Как хочешь»? Или: «Нет, не жди, я передумал. Возьму лучше такси». Да какая вообще разница, если ничего из всего этого — не хорошо. Просто ужасно. Ужасно волнительно. И о чём только Кенма думал, решаясь на такое, — неизвестная переменная х, появившаяся в системе координат зачемяэтосделал с заранее обнаруженной математической ошибкой. И когда две прямые вдруг пересеклись друг с другом под тупым углом — никакой взаимной перпендикулярности, только грёбаный крестик с гравировкой «Спаси и Ctrl + S», — непонятно тоже. Наверное, когда «Шакалы» начали против «Орлов» играть. И до этого момента Кенма, наверное, ничего зрелищней не видел. Понятно, на национальных в его время было много потрясающих игроков, а от блоков или идеальнейших съёмов даже у такого любителя, как он, пробегали мурашки. Но этот матч смог проникнуть в самое сердце и достать из него признание: «Волейбол — действительно весело. Всё ещё». Даже когда на поле нет Хинаты. Кенма и сам не заметил, как начал думать, каково это — быть сейчас на поле вместо Мии. Пасовать, например, Бокуто и давать ему пять после забитого мяча. Но быстро понял, что с темпом «Шакалов» ему бы вряд ли удалось совладать. Техника этой команды отличалась от «Некомы» гораздо. И национальные, в которых принимали участие далеко не школьники, — просто неземной уровень сложности. Возможно, если бы они с Куроо продолжили играть, то быстрые Коурая были бы такими же очевидными, как сбросы Кагеямы, когда нужно сравнять счёт. Но Кенма от волейбола далековато, а милый — решил строить на этом карьеру, но не спортивную. И, по видимому, делает в этом определённые успехи, раз на награждении вручал игрокам медали и одаривал победителей поздравлениями. Но это если забегать вперёд. То вовсе не было состоянием аффекта, из-за которого Кенма решился на глупость, а Хината его поддержал. Вообще, волнения от игры, возможно, оставили отпечаток на смелости, воодушевив каждого находящегося на трибунах. Даже несмотря на то, что первая партия оказалась за «Орлами». Но это ничего. Это — тактика такая у «Шакалов»: проиграть первых два сета. Тренер их, конечно, авантюрист. Каждый раз придумывает новые способы сокрушить противников, основываясь на физических данных игроков по ту сторону сетки. Акааши, кстати, проронил случайно, что Ушиджима представляет собой проблему. Особенно когда Кагеяма в своей лучшей форме и на все сто раскрывает потенциал своих игроков. Делает, порой, невозможные вещи. Но с ним в лодке одной и Ацуму Мия. «Битва титанов», — как обозвал это Тендо, произнеся пару раз то же самое, когда Ушиджима блокировал нападения Бокуто. Про Сакусу и Коурая такой речи не шло: слишком уж оба изъёбистые. Однако Хинате это только прибавило нетерпеливости. Как и всем остальным, когда третья партия началась с уверенной победы «Шакалов». «Орлам» не оставили и шанса, показав «настоящую игру в мужской волейбол». В четвёртом сете обогнали противников на солидных шесть очков. Даже не парились, играя пятую партию. Ну, по началу, когда шло всё, как надо. Только «Орлы» успели отдохнуть и постоянно сравнивали счёт, иногда обгоняя. Кенме казалось, что он поседеет. И во многом из-за неоднозначных переглядок с Куроо на протяжении всего матча. Случайно получалось. Никто из них намеренно друг на друга не смотрел. Ну, или делал это почти ненамеренно. Если совсем честно, то Кенме было интересно наблюдать за реакцией Куроо на происходящее на площадке, а Куроо, наверное, разделял этот интерес с Кенмой. Да, тогда-то, наверное и появилась эта навязчивая идея — когда с отрывом в два очка победила команда «Шакалов». И когда после награждения парни, которые минутами двадцатью ранее были простыми зрителями, направились в раздевалку. Кенма считал это как что-то непривычное — снова оказаться в спортивной форме для того, чтобы сыграть, а не просто пройтись до кухни, захватить с собой что-нибудь съестное в комнату, где до начала стрима не больше десяти секунд. Химия, которую парень ненавидел в школе, тоже сыграла свою определённую роль, ведь что в раздевалке, что на поле между ним и Куроо происходило что-то особенное, странное. Отчётливо ощущалось в пасах, отданных по старой привычке широко и подальше от сетки. Взглядах. Касаниях, когда менялись позициями и давали друг другу пять после забитого мяча. Кенму это сводило с ума — делать вид, что всё классно, ведь на душе скребли не просто кошки, а кроты. Пробирались к сердцу, словно к созревающим плодам: спокойствию и надежде, удобряемыми поддержкой Ви-Ви, Хинаты и Акааши. Где-то там — Бокуто с лопатой роет могилу для деструктива. И можно даже улыбнуться, ведь всё не так плохо, как кажется. Но худшее, которое есть, увы, не похоронишь от себя в отдельности. Только с собой. Но себя хоронить ещё вроде как рано. Однако Кенма готов добровольно свалиться в яму. Даже закапывать не нужно: зароет себя сам. И на надгробии напишите, пожалуйста, что он попросил Куроо подвезти его до «UNDERCOVER». Так и спросил: «Подбросишь меня до Гиндзе?» А дальше последовал ответ: «Да». Хината обещал, что всё будет круто, но Кенма склонен этому верить только в одном случае — если сердце действительно остановится, потому что идти до машины не было настолько сложно со времён рейда на Короля Лича. И волнение можно не скрывать следующие шагов двадцать. Дальше — парковка, белый «Лексус» и пассажирское спереди. Даже сигарету не выкурить: лучше приберечь лёгкие для целой пачки вечером. — На Гиндзе, да? — уточняет Куроо, когда Кенма садится в машину. — Да, — коротко отвечает парень, устраиваясь поудобнее в кресле для самоуспокоения. Жаль, бесполезно, ведь как на иголках. — Зачем тебе туда? — вдруг интересуется бывший, снимая тачку с ручника. — По работе, — на автомате выдаёт Кенма. И тут же про себя думает: «Блять… Нахуя я спизданул это?» Но короткое мычание в ответ не требует подробностей, а тишина виснет в воздухе не больше, чем на пять секунд, ведь Куроо следом спрашивает: — Откуда у тебя такие синяки на коленках? Это смущает — такое излишнее внимание к его полуобнажённому телу тогда, в раздевалке. Кенма и не думал, что Куроо за пару секунд их зрительного контакта успел заметить даже такие мелочи. И можно было бы всё списать на простую внимательность, если бы не обстоятельства. Хотя, наверное, дело как раз-таки в них. — Не поверишь, — произносит Кенма. — Всю ночь молился на победу Бокуто. — Хм, — усмехается Куроо, — не поверю. И остаётся только сдаться, лишь бы продолжить диалог. — С Шоё на роликах катались, — признаётся парень. — А со мной ты на роликах не катался. Кенма напрягается, снова вспоминая слова Хинаты. Когда приедет домой, выскажет ему всё до самой последней буквы, которая будет крутиться на языке, как заевшая пластинка. Но сейчас — нужно просто сохранить спокойствие и произнести: — Так ни ты, ни я кататься не умеем. Меня Шоё учил. — Чё это я не умею? — натурально возмущается Куроо. — То, что ты там в детстве по стадиону круги нарезал, не считается, — отвечает Кенма, даже улыбаясь. — Спорим, считается? — выгибая бровь, спрашивает парень. Ещё и на Кенму поворачивается с этой сводящей с ума ухмылкой. — И как спорить будем? — делает вид, что не понимает. Перестраховывается. — Пойдём да покатаемся. То, с какой лёгкостью Куроо это произносит, режет Кенму без ножа. И вдоль, и поперёк, и на части, и на кусочки маленькие затем. А потом просто собирает снова, как пазл, только в иной последовательности. С горем пополам. Сшивает радостью. Всплеском эмоций, который хлещет по лицу, как пощёчина, мол: «Вылезь ты уже из своего режиссёрского кресла и вернись в реальность». Ничего такого в том, что Куроо позвал покататься, нет. Хината же звал тоже. Только, наверное, различие снова в обстоятельствах. И так волнительно, как сейчас, последний раз было во время первого стрима. Вот оно — первый. Первый адекватный разговор после лютого погрома. И на удивление от разрушенных стен отдаёт эхом. — Когда? — спрашивает Кенма, кусая губы. — Каким-нибудь вечером, как свободен будешь, — слишком естественно для бывшего отвечает Куроо. — На этой неделе вряд ли получится, — рассуждает не из принципа позлить, а по факту: не получается. До конца недели Хината в гостях, на выходных — пирушка в честь победы Бокуто. — На следующей? — произносит так, будто предлагает включить собу в список продуктов. — Давай попробуем на следующей, — соглашается так, будто из всех продуктов первым возьмёт именно собу. И то, насколько это странно, сопоставимо лишь со знаком о запрете воздушных шариков в аэропорту. Жаль, не поставить что-то подобное в их отношениях. Типа «Никакой боли в груди», «Никаких дурных воспоминаний», «Никаких расставаний». И последнее бьёт гаечным ключом по всем параметрам из серии гордости, потому что сказано было слишком много, и это «много» оказалось утоплено в том, что утекло, а оттого Кенма дизморалится: и эта поездка, и предложение Куроо покататься на роликах, увы, обязывают мало к чему. Максимум, позаботиться о коленях и заправиться: топлива осталось на день-два. — Откуда машина, кстати? — пользуясь моментом, интересуется Кенма, типа, неважно, что Бокуто сказал. — Долгая история, — отвечает Куроо, еле заметно меняясь в лице: видимо, этот разговор ему мало приятен. — Долгая — в плане чего? Ты не хочешь, чтобы я знал, или сейчас для этого просто неподходящее время? — добивает, однако, парень, пытаясь удержаться хотя бы за что-то, что осталось от их доверия друг другу. — У меня больше нет от тебя никаких секретов, — проговаривает спокойно, без злости или предвзятости. — Думаю, да, просто неподходящее время. Типа… я не хочу обсуждать это за рулём, в спешке. В двух словах не расскажешь. — Это байт на кофе? — задумывается Кенма, случайно произнося мысли вслух. Однако это, к счастью, разряжает обстановку. — Хах, — коротко посмеивается Куроо, — так, тема для разговора в нашу следующую встречу. — Что-то мне подсказывает, что в нашу следующую встречу мы будем мешать коньяк с пивом или разбавлять саке вишнёвым джемом, — намекает на тусовку у Тендо. — Я бы сказал: «Одно другому не мешает», но вдруг вспомнил, у кого мы собираемся… — делает многозначительную паузу, а затем спрашивает: — Как думаешь, что будет на этот раз? — Ну… не знаю. Надеюсь, что-то более-менее адекватное. — Например? — Да похер вообще. Я просто хочу напиться. Кенма снова оказывается слишком честным, но больше за это совесть не берёт. Отхода, каких не бывало после ни одного алкотрипа, развязывают узелки души, и так дышать легко становится. А Куроо, останавливая машину перед «Камри» на светофоре, просто засматривается на Кенму, вспоминая слова Акааши. Ушёл от своего счастья, но ещё не упустил. Оно вот, рядышком сидит. Правда, в груди до сих пор ноет и болит. Но ничего. Ненадолго, наверное. И не такую боль приходилось лечить. А от взгляда отливающих золотом глаз даже легче становится. Больше всего не хватало именно их. И голоса, который смущённо спрашивает: — Что? — Ничего. И вместо того, чтобы произнести очередную глупость, Куроо поворачивается обратно на дорогу: светофор загорается зелёным. И успокоиться давно пора. Всё-таки, переживал не меньше Кенмы. Но вдруг волнение начинает царствовать в душе снова, когда в голову врезается мысль: «Может, предложить отвезти его после Гинзде домой?» «Чёрт… мне правда стоит спросить об этом?»