От бывших к нынешним

Одиннадцать часов до Мияко стекают по телу усталостью вместе с еле тёплыми каплями. Изматывающие километры пульсируют болью в висках, притупляющейся от прохладного душа. В машине было жарко, в пробках — изнуряюще, кондиционер не уберёг спину от капелек пота. Но сейчас Акааши действительно… счастлив? Нет, пожалуй, просто спокоен. Развеял все сомнения по ветру, высунув руку в окно на скорости, слегка превышающей допустимую. Вдохнул свободы вместе с солёным воздухом, когда доставали из багажника чемоданы перед отелем. Пока Бокуто принимал душ первым, вытянулся на широкой кровати, не сдержав улыбку: следующие десять дней пройдут незабываемо. В моменте сделался в этом уверенным. И мысли, как проведут первый вечер, крутятся таким же маленьким водоворотом, с коим эти капли, вобравшие в себя всю усталость, ныряют в слив. Они с Бокуто вдвоём, далеко-далеко от дома, и океан необъятный под окнами. Хочется сейчас же набросать на белом листке очертания волн и взмах крыльев чаек, что беспорядочно летают в розоватом небе. Нарисовать их с Бокуто на берегу, где тёплый песок щекотно ссыпается сквозь пальцы. Или нет. Только Бокуто. Обнажённым, смотрящим с балкона на уходящее солнце. А после обнять его со спины и завороженно слушать, как он считает маленькие жёлтые огонёчки. Надеется, что они оба отдохнут и что Бокуто будет хватать усидчивости возвращаться в номер после утренних пробежек, а не зависать до обеда в тренажёрном зале. Романтика же должна быть! И сонные объятия, даже если сонными они окажутся лишь для Акааши. И вообще, пусть все упражнения в положении лёжа Бокуто отрабатывает другим способом. И одевается, только когда нужно спуститься в бар или выйти на улицу. Акааши любит наслаждаться его телом. И сейчас не составляет исключения. Снова растянуться на кровати, следя за тем, как Котаро записывает очередной неинформативный блог, дарит чувство счастья. Да, вот теперь Акааши с уверенностью может сказать, что счастлив. — …а вот это наш траходром, — показывает на кровать видеоблогер. — Смотрите, какой огромный! — Бокуто-сан, — смеряет его взглядом парень. — Да что? Мой самолёт готов влететь в твою посадочную полосу. — Я надеюсь, ты не станешь отправлять это видео в общий чат. — Стану. Но только после того, как Кенма его отредачит. Что называется, смонтажирует. — Только не снимай себя в полный рост. Бокуто улыбается, не собираясь делать так, как его не просят. Слушается наоборот, и Акааши бесконечно это любит — что не приходится чувствовать себя ничтожно и злиться на парня. На своего парня. Бокуто — его, и никто больше не нужен, чтобы перестать стесняться. Смущения, однако, не удаётся избежать, но сейчас прятать лицо руками не хочется вовсе. Наоборот неотрывно смотрит на Бокуто, что аккуратно забирается на коленях на кровать, переключая камеру на Акааши. — Акааши-сан, как у вас планы на ближайший отдых? Аудитория ждёт комментариев по этому поводу. Медовые глаза переливаются искрами. Не возбуждения, нет, и даже не обожания — они разумеются сами собой, — просто Бокуто всегда такой настоящий, такой живой и своей пламенной любовью к жизни заставляющий поддаться. Акааши подыгрывает ему, так и не решаясь потушить чужой энтузиазм безразличным: «Какая аудитория, Бокуто-сан? Мы никому неинтересны». — Отдыхать с любимым. — Ну же, Акааши-сан. Этого недостаточно. — Тогда… гулять, напиваться, загорать и… трахаться до утра. — Оу, какие пикантные подробности. Бокуто придвигается ближе, опуская на секунду взгляд вниз: оценивает масштабы произведённого на его либидо впечатления. Впечатлился, в общем-то. Однако от интервью не отвлекается, задавая новый вопрос: — С чего начнём? — С минета, — накрывает рукой камеру телефона, намекая заняться им, а не видео. — Отсосите мне, Бокуто-сан. Звучит скорее как вызов. Или разрешение. Или утверждение, что они могут сделать это по-быстрому прямо сейчас, а после заняться не менее интересными вещами. Однако Бокуто оказывается проницательнее, чем обычно, и пользуется тем, что им никуда не надо спешить: никто и ничто их не торопит, а без поцелуев с объятиями они обходились долгую половину дня — её у них отняла дорога. И Акааши так сладко от его губ. От этих ощущений голову кружит, ведь Бокуто редко бывает нежным настолько, чтобы до сих пор не опуститься к шее, начав вырисовывать на коже узоры кончиком языка. И нет, он никогда не забывает о касаниях, не убирая ладоней с тела Акааши, пока он не кончит, просто сейчас от его пальцев, коими он зарывается в чёрные волосы, приятно по-особенному. Вместе с воздухом в лёгких опустевает и вина. Глупо, очень глупо было сомневаться, что друг с другом им окажется неинтересно и скучно. Они ведь так этого хотели — обычного уединения, которого их лишают обстоятельства. У них оно получилось, и ничто не может его отобрать. Ничто не помешает им наслаждаться друг другом. В паху становится невыносимо. Уже. Быстро непозволительно. Акааши спешит избавить бёдра от белья и считает до трёх — даёт Бокуто время решиться хоть на что-нибудь, хоть и знает, что любимого не на шутку заводит, когда он дрочит сам себе. Дарит ему ещё одну секунду, вскоре не выдерживая. Акааши не на шутку заводит, когда ему дрочит Бокуто. Потому берёт его свободную руку в свою, опуская её себе на член. Ничто не помешает им наслаждаться друг другом. Так Акааши думал до этой секунды, пока телефон Бокуто не начал противно вибрировать. — Блять, — злится Кейджи, нащупывая на постели причину недовольства. — Отключи его к херам. — Сейчас, — отвлекаясь от его губ, резко отстраняется. — Матушка звонит. По видеосвязи. — Потом перезвонишь. — Я не могу не взять, ты же знаешь. Тяжёлый вздох вызывает скованность в теле. Раздражение и некое подобие страха стирают с кожи следы от поцелуев. Акааши знает, что Бокуто не может ответить на звонок. Только не в их ситуации. — Я норм выгляжу? — садится рядом так, чтобы в объектив камеры попадать одному. — Как обычно, — бросает Акааши, спешно натягивая бельё обратно. — Ты даже не посмотрел на меня. — Ты всегда выглядишь хорошо. На вопросе «Почему матери не звонишь?» появляется стремление разобрать чемоданы. Напряжение с каждым словом этой женщины нарастает всё сильнее, и Акааши лишь надеется, что Бокуто сможет сохранить дружелюбный настрой разговора. Рассказывает о том, как доехали, и спешит уйти на балкон, чтобы избежать лишнего волнения и показать матери, в каком волшебном месте проведут заслуженные выходные от токийской рутины. Надолго не задерживается: не клеятся совсем между собой попытки поделиться планами и узнать, чем занят отец. Односложные ответы обоих выматывают, Акааши устаёт от их недолгого разговора и с трудом подавляет кашель, когда слышит: «Приедем к вам с отцом, как вернётесь. Фоток побольше наделайте. Хочу знать, как и где вы отдохнули». Думает, что ему показалось. Считывает в словах женщины неприязнь, показной интерес к жизни сына и совсем забывает, что она просто до сих пор пытается принять его таким. — Ну что, — возвращаясь в комнату, натягивает улыбку Бокуто, — вернёмся к тому, на чём закончили? Его объятия расслабляют. Губы на плечах склоняют согласиться, нет необходимости и дальше перекладывать вещи из чемодана в шкаф. Однако Акааши не может делать вид, что всё нормально. Не может не сказать: — Она меня ненавидит… — Брось, как тебя можно ненавидеть? — Ко, я до сих пор помню, как она орала, что я забрал тебя у неё. — Мама поменяла своё мнение. — Нет, она до сих пор думает, что я сломал тебе жизнь. — Ну… начнём с того, что это я в тебя влюбился и это меня никогда не привлекали девушки. То, что я гей, это я сам себе жизнь сломал по-твоему? Спокойная интонация его голоса — единственное, что не даёт разгореться конфликту. И нет, на то, чтобы поругаться в первый день отдыха, не найти и намёка, просто Акааши до сих пор воспринимает мать Бокуто в штыки. — Ладно, — произносит он, — а на чём тогда закончим? — Дай ей шанс, как она дала его мне. — Вот именно, она дала тебе шанс. Мне — нет. — Кей… Каждый раз одно и то же. Неизменно саднит от воспоминаний в горле ком. И лучше бы и дальше прятались, чем мириться с тем, во что превратились отношения Бокуто с родителями после признания. Момента подходящего он не искал, не робел перед ними, называя Акааши другом лишь потому, чтобы избежать конфликта с самим Акааши. Но когда родители помогли с покупкой дома — поставил перед фактом и их, и парня. Сказал тогда: «Я буду жить здесь с любимым человеком, и вы нихера сделать не сможете. И мешать нам не будете». А после разрушил все надежды матери на знакомство с девушкой словами: «Я люблю Кейджи. Он мой любимый человек. Мы вместе уже три года». С ремонтом тогда они не помогали. Кажется, вовсе забыли дорогу до этого дома, но отец смог взять себя в руки. Поступил крайне достойно, приехав к ним в гости спустя месяц поиска ответа на вопрос «Почему так?» на дне бутылки. У Акааши до сих мурашки от той поддержки, от тех объятий, в которые мужчина заключил Котаро со словами: «Я горжусь тобой, сын. Будь счастлив. А если будешь счастлив ты, то и я буду». А дальше убеждения в том, что маме нужно чуть больше времени, что она сожалеет о своих оскорблениях в сторону Кейджи и что её материнская любовь ни за что не исчезнет… В гостях у них, однако, её всё ещё не было ни разу. Бокуто, наверное, сейчас невероятно рад, что она решилась хотя бы сказать, что к ним приедет. — Прости… — обнимает парня за шею. — Здорово, что твоей маме интересно, где и как мы отдыхаем. Главное, чтобы в галерее ей не попалось видео, где ты голым рассказываешь про траходром. — Пусть скажет спасибо, что мы его не обозреваем во всех подробностях, — ухмыляется, покрепче прижимая Акааши к себе. — Точно. Я ужасно смотрюсь в кадре. — Кто тебе такое сказал? — Я. — Ты занимаешься самообманом. — Правда? — Правда. Бокуто валит на кровать, придавливая собой к матрасу. Целует в привычной торопливой манере, не оставляя в голове совершенно ненужных мыслей. Акааши теперь думает только о нём. Ещё — о том, что они не закончили. — Тогда можешь меня снять, и я докажу тебе обратное. — В другой раз. Больше не хочу от тебя отвлекаться. И телефон я, кстати, выключил.

***

Лежать у Бокуто на груди доставляет не меньше удовольствия, чем секс, после которого не находится сил пойти в душ. Успеют ещё, уверен, никогда не спешат отстраняться друг от друга, если позволяет время. Не напрягает и переписка с Куроо, заканчивающаяся на обыденном пожелании приятного вечера, когда друг узнаёт, что добрались до Мияко без особых проблем и приключений. Следом, правда, просьба написать, как появится свободная минутка обсудить кое-что очень важное. Акааши предполагает, что это важное связано с Кенмой, но беспокоиться не о чем: будь ситуация критической, парень бы не стал искать поддержки в лице Бокуто. Сразу бы писал Кейджи. Шум волн убаюкивает. Свет экрана телефона начинает приносить дискомфорт глазам, и прикрыть их на пять секундочек кажется не самой плохой идеей. Усталость сказывается всё-таки. А после второго оргазма перестало слушаться тело: даже дышать лениво. Однако любопытство, почему Бокуто вдруг так несдержанно смеётся, заставляет взбодриться. Ещё одна любимая вещь по ночам, помимо объятий, — это долгие разговоры. — Ты чего? — спрашивает изумлённо Акааши. — Да так, — отвечает многозначительно, — вспомнил, как ты попросил меня отсосать. — А что не так? — Ну… типа, это прозвучало так… ну… — Как? — Да хуй знает. Непривычно. Акааши коротко усмехается, отчего-то смущаясь. Стал значительно смелее в выражении своих желаний, научился лучше подбирать слова. И преуспел не только в этом: молчанию в последнее время предпочитает подразниться. — А что надо было, «пожалуйста» добавить? — «Бокуто-сан, отсосите мне… если вас не затруднит…» — Ага, «будьте добры, оральное обслуживание». — Вот это, кстати, так солидно. Я бы даже, знаешь, приоделся в комбинезончик синенький. Как сантехник. Устранил бы проблему текущего крана. — Ты бы стал причиной протёкшего крана. — Погоди… мы с тобой метафорично говорим о хуях? Мне не снится? Ну вот, смущается ещё больше. Не от разговоров о метафоричных хуях, нет, это в последнее время является нормой. От реакции Бокуто, который делает из всего событие и удивляется так мило, что у Акааши от любви к нему бабочкам в животе перестаёт хватать места. — А если снится? — совсем увлекается любимым, где-то в мыслях вылавливая желание окунуться в океан: слишком уж зазывающе шумят волны. И даже почти всё равно, что будет холодно-холодно. — Да мне вообще всё это кажется сном, — признаётся Бокуто. — Мне с тобой так хорошо, что я не знаю что. Это, типа, не сравнимо ни с чем даже. И мне так классно осознавать, что наши отношения развиваются и становятся крепче с каждой хуйнёй и каждой приятностью. И я меняюсь, и ты. Мы сто-о-олько всего пережили. Вместе пережили столько всего… представляешь? И мне страшно однажды проснуться. Ну, типа, вот есть «мы», а в какой-то момент наше «мы» разделится на «ты» и «я», и всё. И я пиздец как этого боюсь. Я понимаю, что я не самый охуенный партнёр и много косячу, но я стараюсь, Кей. Спасибо, что даёшь мне шансы. Я очень надеюсь их оправдать. По обнажённой спине пробегают мурашки: то ли от разыгравшейся фантазии о волнах, то ли кондиционер пора выключать — тело больше не горит от поцелуев. И оправдание им искать легче, чем принять тот факт, что снова слышит это от Бокуто. Самому неизмеримо страшно его потерять. От одной только мысли в груди делается нестерпимо больно. И так странно до сих пор, необъяснимо и неправильно будто бы, ведь это Бокуто… Бокуто даёт шанс Акааши быть счастливым. — Перестань думать об этом, — просит, обнимая его покрепче, — ничего не случится, пока мы любим друг друга. — Куроо с Кенмой тоже любят друг друга, — приводит друзей в пример, как бы обозначая, что чувства гарантией не являются. — Это их испытание, и они с ним справятся, — с твёрдой уверенностью отвечает Акааши. — Быстрее бы уже. — Думаю, торопить их не стоит. Вздыхает тяжело, снова позволяя вине сдавливать лёгкие. Только на этот раз причиной служат не свои не озвученные любимому страхи, а ответственность перед Кенмой, которую не пойми зачем на себя взвалил. Даже не написал ему, что они приехали, последним отправив сообщение, что подъезжают. Не захотел тревожить чужое, израненное и без того, сердце собственным счастьем. Кенма же так мечтал, чтобы Куроо показал ему океан. — Когда мы с тобой в августе поругались, я очень испугался, что у нас с тобой будет, как у них, — продолжает Бокуто. — Нет, никогда, как у них, у нас не будет, — убеждает Акааши. — Нам бы не хватило столько усердия всё… не знаю… рушить? Мы бы не смогли так долго играть друг у друга на нервах. — Почему они смогли? — Нам не понять этого. Но я правда жду, когда они это преодолеют. Повторюсь, это испытание, которое должны пройти их отношения. — А если не пройдут? — Я не хочу допускать такой вариант. Просто… давай дадим им время. Бокуто мычит, соглашаясь. Его сердцебиение учащается, Акааши чувствует, слышит, не поднимая головы с напрягшихся мышц груди. Такое обычно случается, когда ему не терпится о чём-то сказать, и парень просто ждёт этого момента. Но не молча. Знает привычки Бокуто наизусть, всё равно ведь поделится. Решается ускорить процесс: — Говори уже. — Куроо забронировал номер в нашем отеле на шестнадцатое октября, — более-таки не колеблется. — Так, — надеется услышать продолжение. — На двоих, — освещает детали. — Они приедут к нам с Кенмой, и мы отметим в Мияко его день рождения. — Нет… не может быть… — не верит его словам Акааши. — Серьёзно? — Да. Но Кенма об этом пока не знает. Так что не проговорись. Ни за что. Акааши будет держать язык за зубами и унесёт этот секрет в могилу, если вдруг от таких радостных новостей сердце не выдержит. Или, скорее, задохнётся от любви, когда в следующий раз Бокуто будет таким же нежным.