Недоступный

            Pov Риндо Утро начинается совершенно не так, как можно было бы предполагать. Я думал, что встану немного пораньше, чтобы прочесать бошку Рана и приготовить нормальный завтрак с кофе, но что-то снова пошло не по моему сценарию. Как только звонит будильник, и я просыпаюсь от какого-то совершенно странного, но до жути реалистичного сна, чувствую запах какой-то выпечки. Блинчики? Сырники? Стоп, что? Глубину испытанного мною шока трудно передать словами. Первое, что я делаю — откидываю одеяло и иду смотреть, что происходит на кухне. Запах доносится оттуда. Выхожу из комнаты, прохожу небольшой коридор, соединяющий наши комнаты с гостиной и кухней. Я выхожу в чем был, то есть ни в чем. В отличие от Рана, я сплю голым. От удивления не нашел время даже чтобы одеться. Но какая разница? Это всего лишь Ран. И вот он я, стою в чем мать родила в проеме между кухней и гостиной и с удивлением смотрю на то, как Ран переворачивает блин на сковороде. Рядом на столешнице стоит тарелка, уже с горкой блинчиков. Брови ползут вверх, а глаза округляются. Ран замечает мое появление, поэтому поворачивается, осматривает с головы до ног и полностью отражает выражение моего лица. — Почему ты голый? — Брат первый приходит в себя. Видимо, его удивление не настолько сильно, как мое. — Почему ты ранним утром готовишь блинчики? — Представить, что мой брат, Ран, черт его дери, встает раньше меня, самостоятельно приводит себя в порядок и еще готовит нам завтрак — это же какую хорошую фантазию надо иметь? На какое-то мгновение мне начинает казаться, что я все еще сплю. Честное слово, полвосьмого утра, какого дьявола? — Я вчера вырубился слишком рано, поэтому проснулся раньше. Выспался. А блинчики… Ну, просто захотелось. — После он кивает на мой внешний вид, задавая вопрос, на который я так и не ответил. — Меня слишком удивил запах блинчиков. Выбежал, забыл одеться. — Все еще стою перед ним. Ран выдает что-то вроде мычания, но на лице еще присутствует удивление. Обычно он не удивляется, когда я захожу в таком виде в ванную на выходных, иногда даже шатаюсь по дому в поисках своих чистых вещей, но сегодня что-то точно не то. И вот только сейчас, спустя, наверное, две минуты моего стояния перед ним, я понимаю в чем дело. Руки дергаются сами по себе, прикрывая то, чему удивился Ран — утренний стояк. Классно, блять. С-супер утро. — Прости, я как-то не заметил. — Громко и глубоко вздыхаю, закрываю глаза и откидываю назад голову, отворачиваясь и отступая. Уровень неловкости резко возрастает. Замечаю небольшую диванную подушку и прикрываю ею это небольшое недоразумение. — Просто забудь об этом, пожалуйста. — Топаю в ванну для совершения привычных утренних ритуалов. — Да ладно тебе, Рин-Рин, с кем не бывает?! — Голос брата доносится довольно громко с кухни, я уже в ванне, но все еще слышу его крик. — Подумаешь, утренний стояк. — Блять, Ран, ори громче! — Я просто не выдерживаю его откровенные издевки и начинаю отвечать, пытаясь перекричать его. — Пусть весь блядский Токио узнает об этом! С кухни доносится такой же издевательский смех, а я включаю воду в раковине и смотрю на себя в зеркало. В ванной все довольно просто: душевая кабинка в углу, рядом с ней стиралка, на которой лежит все, что только можно себе представить, раковина, над которой и висит злосчастно зеркало, отражающее мою пристыженную мордаху, а под ней находятся полочки под хозяйственную поебень и, собственно, туалет. Включенная в кране вода и закрытая дверь ванной перебивают звуки, исходящие с кухни, поэтому можно немного расслабиться. Начинаю чистить зубы и умываться. Член ляжет сам через несколько минут, нужно немного подождать. Так как в ванну у нас три двери: одна в коридор, вторая в комнату Рана, третья в мою, — я захожу сразу в свою комнату. Подхожу к шкафу и ищу шмотки в универ. Обстановка в помещении простая, зеркально отраженная от комнаты Рана. На пятнадцати квадратных метрах стоит двуспальная кровать, занимающая приличную часть комнаты, потому что находится где-то посередине, приближенная к окну. Рядом моя любимая прикроватная тумбочка, в которой битком валяется хлам. Над ней розетка. Что может быть лучше, чем это? Можно было бы сделать замечание, что возле окна обычно стоит стол, но мне так не нравится, возле него должна быть кровать и точка. Такую же часть комнаты занимает огромный шкаф, в котором, если возникнет такое странное желание, можно лечь спать. Рядом с ним стоят стол с компом и офисный стул, на который я кидаю все свои вещи. Аккуратность… Не то, чтобы совсем не мое, но я люблю властвовать над хаосом, а еще люблю убираться. Можно сказать, что это творческий, но очень чистый беспорядок. Вытаскиваю из шкафа черные джинсы и рубашку. Настроение сегодня тотал-блэк. Одеваюсь, заправляю рубашку в джинсы. На уголках воротника блестят металлические вставки с незамысловатым узором. В джинсы вдеваю такой же черный ремень, кожаный. Пока что похожу в носках, на улицу надену черные кожаные туфли на шнурке. Иду на кухню. Ран одет в домашнее, на голове вместо косичек неаккуратно-аккуратный пучок, большая белая длинная футболка и такие же большие, но уже серые штаны. Любитель оверсайза, блин. Черт, Ран с пучком. Почему так красиво? Небольшие редкие пряди возле лица выпадают из пучка, обрамляя его. Некоторые из них достают до подбородка, некоторые лезут в глаза, мешая. Усаживаюсь за стол, на котором стоят две чашки кофе, тарелка с блинами и разные добавки к ним, по типу меда, карамельного сиропа и сгущенки. Сладкий завтрак, ладно.             Pov Ран Не то чтобы я не привык видеть голого Риндо по несколько раз на неделе. Не без труда, но привык, но голого со стоящим членом? Вот уж чего точно не ожидал увидеть сегодня утром. После вчерашних предположений, которые слишком глубоко засели в голову, это именно та картина, которая выводит из равновесия. Равновесия, давшегося мне только после длительных и мучительных усилий. Я, конечно, свожу все к шутке и небольшому стебу, но эта картина отдается тяжестью внизу живота. Нет, я не возбудился на все сто процентов, но саднить начало. Мне повезло, что Рин быстро ретировался с места преступления, иначе было бы неловко уже нам обоим. Подумаешь, встал пораньше и приготовил блинчиков. Что в этом такого особенного? Из-за этой возникшей утром неловкости, мы оба забыли о чем вчера спорили. Сам спор никуда не исчез, как и его подробности, просто Риндо больше не злится. Общаемся, как и всегда, ничего необычного. Вот мы сидим рядом и завтракаем. — Я смотрю, ты не причесался. — Брат поглощает блинчики, запивая их кофе и листая ленту новостей в телефоне. Однако прям "смотреть" он на меня не смотрит. Каламбурчик получается. — Уснул с мокрой головой. — Изо рта вылетает нервный смешок, и я улыбаюсь. — Знаешь же, что я их в обычном то состоянии не могу прочесать, а если с мокрой головой уснуть, так подавно. — Он поднимает на меня взгляд, наполненный абсолютным сожалением о таких волосах. — Почему ты их не отрежешь? — Отрезать свои чудесные волосы? Не-не-не, они за столько лет уже стали частью моего исключительного имиджа. Старший Хайтани и его косички. Может, через пару лет что-то и изменится, но сейчас я не готов меняться. — Может, мне нравится, что именно ты их расчесываешь? — Вопрос риторический. Это тоже не ложь, подобная утренняя рутина очень сближает. Я не представляю свое утро без этих аккуратных движений расческой по волосам. — Ладно, как хочешь. — Это чуть ли не первый раз, когда Рин поинтересовался о моих волосах. Обычно он просто смиряется с участью моего личного парикмахера. Какое необычное любопытство. — Сегодня, кажется, наша смена. — Угу, сегодня вечером на работу. — Мы работаем в небольшом антикафе на окраине Сибуи. Ничего необычного, бариста и официант, мы оба можем и стоять за кофемашиной, и разносить еду клиентам. По будням кафе работает до двенадцати, по выходным до двух ночи. Сегодня среда, смена с четырех до двенадцати. Завтра тоже. Риндо сидит в телефоне, больше не разговаривая со мной. Единственный раз в жизни встал так рано и могу нормально общаться, а он в телефоне торчит. Я же погружаюсь в свои раздумья. Если так подумать, то я должен был почувствовать запах Рина в те моменты, когда у него начиналась течка. Да, он быстро принимает лекарства, облегчающие всю эту поебень, но в самом начале я бы точно почувствовал его запах. И не абы какой, а запах течного омеги. Это, блять, сложно пропустить. Прокручиваю в голове последние несколько лет, в которые Рин принимает эти сраные подавители, и не могу вспомнить ни одну его течку. Раньше я как-то не обращал на это внимания, брат в порядке, чувствует себя хорошо, зачем париться? Но сейчас этот факт настораживает. Почти одновременно мы доедаем завтрак, встаем и ставим посуду в раковину. Оно помоется потом, сейчас некогда, нужно собираться на учебу. Иду в комнату, Рин тащится за мной и усаживается на край кровати, кидая на пол подушку. Беру расческу и отдаю брату, а сам усаживаюсь на эту самую подушку, удобно располагаясь между его коленей. Руки осторожно снимают резинку с волос, которые были собраны в гульку, начинает аккуратно расчесывать. Решаю задать интересующий меня вопрос, лучшего момента у меня не будет. — Рин, когда у тебя течка? — Руки вместе с расческой на моих волосах резко останавливаются. Думаю, брат не ожидал этого вопроса. — Эммм… Недели через три еще, а что? — Настороженно расчесывает дальше, стараясь не вырывать волосы, а просто прочесать их. — Вдруг понял, что не помню ни одной твоей течки в последние несколько лет. — Его руки снова останавливаются. Кажется, я залез в щепетильную тему. — А зачем тебе их помнить? — Он глубоко вздыхает. Я этого не слышу, но чувствую воздух, который он выдыхает, макушкой. — Если не заметил, то я скрываю от тебя течку. — Его голос становится немного выше, волнуется? — В смысле скрываешь? — Не понимаю, о чем он говорит, честное слово. — Слушай, не знаю как, но я всегда точно знаю, когда она начнется. Просто чувствую, поэтому заранее принимаю подавители. — Омега, которая чувствует приближающуюся течку? Брови уже второй раз за сегодняшнее утро взлетают вверх от удивления. — Разве такое возможно? — Руки в привычном темпе расчесывают волосы. На этом вопросе я чувствую, как больно тянутся некоторые волосинки. — Ай-яй-яй-яй-яй! Блять, Рин, больно же! — От боли съеживаюсь и вжимаю голову в шею, как черепаха в панцирь. — Прости. — Возвращаюсь в исходное положение и пытаюсь расслабиться. Он очень редко причиняет боль, когда возится с волосами, такие случаи можно пересчитать по пальцам. — Не знаю, но это ощущение еще ни разу меня не подводило. — Он снова расчесывает, уже безболезненно. — Я спрашивал у врача, возможно ли такое. Он сказал, что все нормально, особенно хорошо, раз это значительно облегчает жизнь. Окей, раз нет никаких проблем, то я не буду в это больше лезть. Продолжаю сидеть и ждать, пока мои волосы приведут в порядок. В комнате царит тишина, сопровождающаяся только звуками расчески, которую водят по волосам, негромкое шуршание. Затем стихает даже это шуршание, Рин заплетает косы. — Готово. — На моих плечах висят приличные косички, завязанные маленькими коричневыми резиночками. Все как всегда. — Спасибо. — Встаю с пола и убираю подушку туда, откуда ее достал брат — на кровать. — Сейчас я оденусь и будем выдвигаться. — Хорошо. — Рин выходит из комнаты и топает в гостиную. Наверное, уже собрался, просто ждет меня. Залезаю в шкаф в поисках своих любимых штанов, но их там нет. Вспоминаю, что в последний раз бросил их в гостиной на гладилку, и топаю туда. Рин сидит на своем любимом месте, в этот раз в наушниках, полностью расслабившись и откинув голову, с закрытыми глазами. Нахожу свою потерю и ненадолго залипаю на эту картинку. Грудь вздымается в размеренном темпе дыхания, слишком спокойный, непривычно. Спустя столько лет наших безумных выходок, можно подумать, что мы остепенились и стали намного спокойнее. На самом же деле, мы просто больше не состоим ни в какой группировке, нет никаких драк, только если те, которые завязываем не мы. Из активного нападения мы с братом перешли в стойкую защиту. Наверное, возраст дает о себе знать, оба выросли. Если так подумать, то в последний раз мы набивали кому-то рожу слишком уж давно. Может, выпустить пар в ближайшее время? Найти кого-нибудь не очень хорошего и отпидорасить от души… — Мы такими темпами опоздаем. Собирайся уже. — Замечаю, что один его глаз приоткрыт. Мои мысли улетают куда-то вдаль, поэтому конкретно на него я не пялюсь. — Да, конечно. — Выхожу из раздумий достаточно быстро. Понимаю, что до выхода осталось минут десять максимум. — Прости, задумался. Захожу в свою комнату и одеваюсь, попутно думая о том, что после работы нужно будет начистить парочку ебальников, просто потому что хочется. Одеваясь в джинсы и темную толстовку и захватывая свои учебные вещи, выхожу из комнаты. Путь до универа, как и всегда, занимает около тридцати минут. В это время я и предлагаю Рину свою не очень законную, но такую знакомую обоим идею. К моему удивлению, Риндо охотно соглашается и даже говорит, что он тоже давно хочет выпустить пар. Прекрасный повод снова достать свою телескопку.             Pov Риндо На удивление время в универе пролетает достаточно быстро. Никто до меня не доебывается сегодня. И слава Богу. После того, как Ран предлагает набить кому-нибудь морду сегодня вечером, во мне пылает адреналин. Думаю, что если бы ко мне кто-нибудь пристал в универе, я бы не сдержался и врезал прямо там. И похуй, даже если бы меня отчислили, с адреналином шутки плохи. Возможно, от меня исходит угрожающая аура, и именно поэтому никто не трогает. Свою фамилию в устрашающем трепете я слышу раза четыре точно, поэтому и делаю такие выводы. А еще сегодня физкультура, на которой я ебашил, как в последний раз. Наверное, такое рвение тоже отталкивает некоторых людей. Даже препод как-то подозрительно обходит стороной, но да ладно. Эта учебная хуета уже закончилась. Я снова дома. Почему я здесь один? Ран пошел на работу пораньше, один человек попросил подменить на последние пару часов, он и согласился. А я, учитывая факт, что сегодня была физ-ра, просто не могу прийти на работу в потрепанном виде. Зашел, чтобы принять душ и привести себя в порядок. Я так и не понял, почему брат спрашивал меня про эту сраную течку. Ну да, чувствую я ее приближение каждый гребанный раз. Ну и что с того, что он не замечал ее наступления? Ох, господи, дай мне сил выдержать все это. На работе мне нужно быть через час, поэтому времени катастрофически мало. Выхожу из душа и быстро одеваюсь, попутно принимая уже привычную дозу подавителей. Перед работой обязательно доп. доза. Туда приходит такое количество альф, что мне даже с подавителями тошно. Не надо только нотаций, пожалуйста. Я в курсе, что это вредно. Я намного вреднее, чем эти сраные подавители, поэтому шлю нахуй всех, кто мне осмелится хоть что-то вякнуть по этому поводу. В кафе я прихожу слегка с опозданием, мне не хватает восьми минут, чтобы успеть вовремя. Но ладно, здесь Ран, он меня отмажет, я надеюсь. Захожу через черный ход и бегу в раздевалку к своему шкафчику. Быстро переодеваюсь в форму и причесываю волосы в рабочее состояние, то есть слегка зализываю их гелем. В полной готовности прохожу в общий зал и подхожу к стойке. Краем глаза замечаю, что народу сегодня не особо много, но и не мало, однако официантов меньше. У всех выходные что ли? Какого хера? — Опа-аздываешь. — Ран на кофемашине, из-за стойки протягивает мне три напитка, которые я по привычке ставлю на поднос. — Шестой столик, быстро. — Прохожу к названному столу и ставлю заказ, спрашивая, где чей. Никто не возражает, видят, что пришел другой официант. Быстренько ухожу обратно к брату. — Что происходит? Почему персонала так мало? — Слегка запыхавшись от беготни, я встаю напротив брата. — Какая-то вспышка болезни. Трое слегли с жаром и кашлем. — Что-о? Нам же пизда в таком режиме. — Мы до конца недели с тобой без выходных, поэтому меня и попросили о подмене сегодня. — До конца недели? Чувствую, как дух покидает мое тело. Предчувствую, как разорвется мое очко на этой неделе: универ, ранние подъемы, домашка и работа. Ебнешься, солнышко. Ран замечает мое удрученное состояние и добавляет. — Не волнуйся. Всю следующую неделю мы будем отдыхать, но зарплаты не изменятся. — Фух, ну хоть так, а то я уже испугался. — Ран сует мне напитки и быстро говорит номер столика, а я в темпе топаю относить это все. Рабочий вечер в таком режиме проходит почти незаметно, но сил у меня практически не остается. Выжат как блядский лимон. Полпервого ночи. Завтра вставать в семь. Закрываю кафе, Ран прибирается за стойкой, я и еще пара официантов протираем столики. Спустя еще пятнадцать минут мы заканчиваем работу. Из кафе с братом выходим в час ночи. Спать осталось уже шесть часов. Пока доберемся до дома будет уже пять. — Ран, ты уверен, что хочешь сегодня набить кому-нибудь ебальник? — Мы сидим на лавочке недалеко от кафе и курим по сигарете. После такого пиздецки сложного дня грех не скурить парочку. — Думаю, да. — Затягивается и немного задерживает дыхание, давая дыму впитаться в легкие и расслабить тело. — Мы, конечно, жутко устали за этот вечер, но нам все еще нужно выпустить пар. Киваю ему, соглашаясь со словами. Ну, а что? Хорошее завершение ебанутого дня. Сигарета между средним и указательным пальцем успокаивает нервную систему. Дым в легких расслабляет, а выходя наружу приятно радует глаз. Да, это чертовски вредная хрень, но вот такие уж мы. Оба вредные. Докуривая, мы молча встаем и отправляемся в темную часть Токио. Туда, где найти живую грушу для битья легче, чем продуктовый магазин. У брата в руках любимая телескопическая дубинка, которой можно бить очень больно и точно. Я же предпочитаю ломать кости голыми руками. Давно этого не было в моей жизни, но тело и руки помнят. Мы просто идем куда поглубже, в темные переулки, но нам встречаются нередкие кадры ночной жизни. Их мы игнорируем. Намного интереснее, когда жертва сама нарывается на драку, чем когда ты избиваешь неотбивающееся тело. Так себе удовольствие. Спустя несколько минут мы натыкаемся на группу ребят, решивших, что у нас много денег, которые они могут выбить для дозы наркоты. Ммм, кайф. В носу стоит мерзкий смрад ночных преступных улиц. Я чувствую запахи крови, мочи, рвоты и прочих телесных жидкостей, которые оставляют после себя воры, убийцы, насильники и наркоманы. От данных кадров исходит четкий запах марихуаны. Они действительно думают, что смогут втроем уложить нас, находясь под кайфом? М-да, возможно, это тоже будет сомнительное удовольствие. Двое надвигаются на Рана, один на меня, но это не имеет никакого смысла. Наш общий рекорд — шестнадцать человек вдвоем одновременно. В прошлом на нас двоих шло столько человек, мы уложили их всех по очереди. Этим троим, кажется, лет по 18-20, нам немного больше, но это не суть. Будь их немного больше, все равно не было бы и шанса. Один из нападающих на Рана замахивается кулаком в лицо, второй пинает в корпус. Брат уклоняется слишком легко, просто ставя блок рукой и ударяя того, кто замахнулся ногой телескопкой по колену. Резко разворачивается и бьет первого с кулаками той же волшебной палочкой по лицу, мгновенно вырубая. Остается один, и он хромает. На меня тоже идут с кулаками. Неужели нельзя придумать что-то другое для разнообразия? Люди думают, что могут добиться всего кулаками в прямом смысле этих слов. Уклоняюсь, руками захватывая этот кулак, завожу руку за его спину, выламывая. Слышу сопровождающий перелом и вывих хруст. Плечевой сустав выбит, на предплечье, скорее всего, трещина. Отпускаю его, по инерции улетающего в стену. Эх, не впечатывается так, как я хочу, чтобы сломался еще и нос, а я бы насладился очередным хрустом. Что ж, придется руками. Тот поворачивается и наступает снова, уже другой рукой. Делаю небольшую подсечку, чтобы он потерял равновесие, и быстро встаю, дабы схватить его затылок и впечатать носом в мое колено. Снова хруст, ммм, волшебно. Шея вывихнута, нос сломан. Не мертв, но в отключке, как и планировалось. Ран же вырубил второго, приложив его головой об асфальт. Слишком быстро. Ни я, ни Ран не успеваем получить удовольствие. Переглядываемся, читаем все, что нужно в лицах друг друга, и молча идем дальше в поисках кого-нибудь еще. Хочется больше адреналина, чтобы кто-нибудь напал с костяком или ножом, ощущение опасности разжигает кровь, оживляя. Спустя час наших походов по ночному Токио, мы вдоволь успеваем насладиться адреналином. Телескопка Рана в крови, мои кулаки слегка в ссадинах, на теле пара синяков. Я дождался того, кто смог ответить на мои удары, получая пару синяков на ребра. Капли пота стекают по лицам, на одежде кровь противников, дыхания немного тяжелые. Принимаем решение все же отправиться домой. Да, мы только-только разогрелись, но завтра тоже тяжелый день, поэтому пора баиньки. Выходим из трущоб, закуривая еще по одной сигарете. Сколько уже прошло времени с тех пор, как я успевал выкурить больше трех сигарет за день, я не знаю. Также не знаю, когда в последний раз чувствовал этот восхитительный адреналин. Он всегда был таким? Освобождающим тебя от всех блядских проблем. Слишком хорошо. Одна из больших улиц, встаем рядом с домом, на котором четко виднеется адрес, и вызываем такси. Все это время мы с братом не разговариваем. Зачем? Слишком классные ощущения, чтобы еще и обсуждать их. Такое с нами всегда. Мы без слов понимаем друг друга. Садимся в такси и молча едем домой. Просто откидываю голову на подголовник и закрываю глаза, наслаждаясь очередным естественным и бесплатным наркотиком в кровеносной системе. Доезжаем до дома, Ран расплачивается за такси. Прямо на пороге мы оба раздеваемся, чтобы не тащить всю эту поебень в дом. На теле Рана, кажется, ни синяка, ни царапины. Всегда поражаюсь ему. Да, встречались и сильные противники, которые умудрялись отмудохать и меня, и брата, но это прям чертовская редкость. Последние года три мы таких не встречали. — Садись на диван, я принесу аптечку. — В одних штанах усаживаюсь на диван, как и сказал брат. Он же топает за аптечкой в ванную в чем мать родила. Сегодня день хождения голышом что ли? Возвращается и снова начинает говорить. — Сильно досталось? — Ран успевает натянуть на себя домашние спортивные штаны. — Нет, пара синяков. — У нас дома чистый медицинский спирт. Откуда? Хрен его знает, Ран притащил хуй пойми когда и откуда. Им же начинает обрабатывать боевые раны. И это действительно больно. Морщусь и начинаю шипеть, потому что спирт жжет побольнее, чем само получение увечий. Сейчас, когда адреналин уже покинул мое истощенное тело, я понимаю, что у меня болит каждая мышца в теле. А еще болят те, о которых я не знал. Сука. — Выглядишь не очень. — Старший одаривает меня обеспокоенным взглядом. — Точно все нормально? — Он продолжает обрабатывать раны, наклеивая на меня один за одним пластыри из упаковки. — Такое чувство, что болит каждая клеточка в теле. — Стараюсь дышать глубоко, отвлекая свое сознание от боли. — Скоро отключусь. — Зажмуриваюсь и понимаю, что в глазах у меня мелькают звездочки. Да-да, в закрытых глазах. Голос брата доносится словно из-под воды, сознание медленно уплывает из этой реальности. Окутанный теплым и приятным туманом, я проваливаюсь глубоко в свое подсознание, то ли резко и принудительно засыпая, то ли теряя сознание от пережитого.             Pov Ран — Риндо! — На моих глазах мелкое создание теряет сознание. — Рин, не спи! Посмотри на меня. Мои слова не доходят до адресата, он отключается, проваливаясь в сон. Уснул прямо сидя на диване. Талант, блять. М-да, ну ладно, хотя бы раны спокойно обработаю. Весь этот вечер меня не покидают давящие мысли о том, что мы с братом можем оказаться истинными. И зачем я предложил отпиздить сегодня кого-нибудь? Надо было послушать его и после работы сразу ехать домой. Спать остается четыре часа. Завтра я буду ненавидеть сегодняшнего себя, но это ладно. Риндо завтра тоже может возненавидеть меня за этот вечер. Обрабатывая все синяки и раны, я поднимаю Рина на руки и несу в кровать. Аккуратно укладываю на нее, укрывая легким, но теплым одеялом. Он немного вошкается, принимая более удобное положение. Риндо остается в джинсах, а я решаю, что не буду его раздевать, чтобы завтра мне не прилетело какое-нибудь ужасное обвинение в домогательствах к спящему. Мне оно не надо. Лежит ко мне лицом, такой умиротворенный. Знаете, про таких, как Рин, говорят: «Добрый, когда спит зубами к стенке». Сейчас он именно такой, кажется жутко добрым, но завтра проснется и снова будет букой. Засматриваясь на него, я не замечаю, что до сих пор торчу на его кровати. Так, надо срочно идти спать. Встаю с кровати, но слышу, как сквозь сон Рин что-то бормочет. Затихаю, прислушиваясь. — …танься… Останься. — Глаза закрыты. Во сне разговаривает? Я, конечно, могу остаться с ним, но это точно мне? — Ран… — А, да, мне. Помню, как в детстве, когда он болел, делал так несколько раз. В бессознательном бреду жара просил меня не уходить и не бросать его. Никогда не мог уйти, когда он говорил таким безмятежным, но одновременно волнующимся голосом, когда просил остаться. И вот сейчас у меня нет ни капли сил, чтобы сопротивляться этому голосу. Плевать. Укладываюсь рядом с ним, забираясь под одеяло. Кровать большая, подушек куча, будильники поставлены. Переживать совершенно не о чем.