***
Они пролетают по пустому Коломяжскому, в какой-то момент ему кажется – свернут на Королёва, прямо домой, но доезжают до самого конца, уходя в сторону Графского пруда. Уля ссаживает их у обветшалой двухэтажки, прямоугольник фасада украшают два боковых ризалита. Уля высовывается из окна, мелодичным перестуком бренчат её украшения. – Не пропадай, а то от тебя ни слуху, ни духу, – просит она Лилю, и та легонько стукает ей кулаком по плечу, «окей, босс». – Увидимся, Сердце многих, – это уже для Димы, и он едва успевает сказать ей «спасибо», прежде чем она газует, и маленький Матиз исчезает из виду. Дима решительно застёгивает новую куртку, просторный карман оттягивает пёстрая коробочка. – Если хочешь спрятаться – спрячься у всех на виду, – бормочет он то ли себе, то ли тёмным провалам окон. Подоспевшая Лиля согласно хлопает его по плечу. – Ну что, высочество, осматривай хоромы.***
Когда на следующую ночь заходит солнце, Дима решается выбраться из уютного убежища на первом, обеспеченное заложенными кирпичами окнами, на продуваемую всеми ветрами площадку второго этажа. Лиля, поднявшаяся сюда ещё раньше, расположилась прямо в оконном проёме, едва озаботившись тем, чтобы избавиться от осколков стекла, оставшихся в раме. Одну ногу она подгибает под себя, вторая – высунута наружу, подошвой тяжелого сапога отбивает имперский марш. Своим ножом девушка старательно кромсает круглую деревяшку, превращая её в кол. Идиллия. Дима решает тоже занять чем-нибудь руки, но не успевает он распаковать набор для плетения, как Лиля вскакивает со своего насеста. – К нам какой-то хмырь идёт, – оповещает она. – Сородич. Сглазил. Вечно у него такое. – Кто-то знает об этом месте? – Уля. И ещё одна девочка. Дима осторожно выглядывает в окно. Со стороны Парашютной к ним действительно движется неизвестный. В теории, этот парень может и просто любопытства ради разведывать территорию – как потенциальную базу, например. Но в Димином положении не стоит верить в совпадения. Из ниши в стене Лиля поспешно достаёт ружьё и вгоняет в магазин все восемь патронов. – Это что, боевой Ремингтон? Откуда? – У каждой уважающей себя девушки должен быть дробовик. – Ты так же про нож говорила. – А я себя очень уважаю. Стрелять умеешь? – выуживая из коробки очередную дробину, интересуется она. Стрелять он умеет, умеет хорошо, о чём не без некоторой гордости сообщает. Довольно хмыкнув, Лиля вручает ему ружьё. – Пока я его отвлекаю, выходишь с другой стороны и вышибаешь мозги. – Может, сначала поговорим? Ты можешь скомпрометировать убежище. Несколько долгих мгновений Лиля испытующе глядит на него и, наконец, пожимает плечами. – Как скажешь, – соглашается она. – Пока я его отвлекаю, выходишь с другой стороны, берёшь на мушку, мы сначала разговариваем, и потом ты вышибаешь ему мозги. Выработать стратегию получше они не успевают – снаружи раздаётся голос: – Дмитрий? Дмитрий, вы здесь? Голос кажется Диме знакомым. «Всё отрицай», – шепчет Лиля одними губами. «Как ты себе это представляешь?» – не понимает Дима. «Сказать ему, что я не Дмитрий? Или что меня здесь нет?» – Я… вроде как вижу ауру вас обоих, – предпринимает парнишка ещё одну попытку. «Ох, к чёрту», – не выдерживает Лиля и выпрыгивает наружу прямо через окно. Дима решает спуститься более цивилизованно и менее травмоопасно – по лестнице. Ремингтон он оставляет при себе. Заворачивая за угол дома, Дима даже ожидает увидеть Лилю, уже доедающую нарушителя спокойствия без соли и хлеба, но нет – они оба стоят неподвижно, друг напротив друга, на почтительном расстоянии. Руками Лиля обнимает шею, широко расставленными ногами твёрдо упирается в землю – готовится к возможной потасовке. Из кармана торчит недавно обтёсанный кол. – Дим, хмырь утверждает, будто знает тебя. И не поспоришь – его теперь все знают. – Мы встречались в Элизиуме, – заговаривает парень, объясняясь. – И после того, ещё пару раз. Помните меня? Юлия послала меня Вам помочь. Это он произносит почти скороговоркой, немного сбивается – паникует. Зимнее пальто распахнуто настежь, распорото слева около самого кармана. Видно зацепил, пока перелезал через забор вокруг заброшек. Из-под длинных рукавов видны тёмные плавные линии на кистях – татуировки. Дима знает: оттуда они карабкаются вверх, тянутся до самых плеч. Теперь – вблизи, он его узнаёт. – Калигари. Конечно, Юля послала его. Если парнишка справится – эта история станет для него полезным подспорьем. Если же нет – Юля просто открестится от своего послушника. «Нет, – думает Дима, – я не прав». Согласно традициям, Юля за своё дитя несёт полную ответственность, и при провале тоже получит сполна. В таком положении она рискует и рискует прилично. Несмотря на общую паршивость ситуации, в которой оказались они все, Дима невольно улыбается. Кажется, их компания плохо влияет на регентку. – Доброй ночи, – приветствует Калигари их обоих.***
Его помощь главным образом заключается в том, чтобы помочь им спрятаться получше. Пока Калигари обходит территорию бывшей войсковой части, Лиля хвостиком следует за молодым Тремер, чтобы, как она выражается «не дать ему натворить херни». В здании штаба, где они и укрылись, Калигари досконально проверяет каждые выходы и входы, пустые, сохранившие стёкла и заложенные кирпичами окна. В конце концов он спрашивает у Димы, можно ли считать снег застоявшейся водой. – Прости, что? – решает уточнить Дима. – Это какая-то задача из курса логики для юристов, – предполагает Лиля. – Из серии: мясо и молоко верблюда годится в пищу, поэтому молоко и мясо верблюда идёт в пищу. – Здание нужно освятить, – прикрыв глаза рукой, поясняет Калигари, – прежде чем накладывать чары. Как священникам, только вместо святой воды – застойная. – А это ещё зачем? – удивляется Лиля. – Ты не можешь без разбрызгивания всякой дряни использовать эти свои магические… хухры-мухры? Уже направившийся к выходу Калигари замирает на месте, оборачиваясь к ней и осоловело хлопает глазами. – Хухры-мухры, – тупо повторяет он. И Диму сгибает в приступе хохота. – Ты чего ржешь? – Лиля явно не слишком довольна. – Ничего! Я… просто, – выдавливает он между приступами смеха, – вы бы поладили с Игорем. Наступает её очередь делать уморительное лицо, и от этого вида Диме становится ещё смешнее. Он держится за стену, чтобы не свалиться, и второй рукой утирает выступившие слёзы. – Да, – подумав, кивает Лиля. – Чувак умеет зажигать. С этими словами с неё слетает и до того непрочно держащаяся маска серьёзности, и она оседает на пол, прикрывая трясущимися руками лицо, заглушая смех. Со стороны Калигари тоже слышится смешок – неуверенный и виноватый. «Ребят, как вам не стыдно», – пытается он тщетно воззвать к их совести, но без особого усердия – он уже проиграл всеобщему веселью. Они хохочут, все втроём, пока связки не начинают сдавать, и из горла не вырывается только хрип. В последние несколько недель этого так не хватало.***
Наблюдая, как Калигари аккуратно выводит сложные знаки на стенах собственной кровью, Дима ловит себя на мысли, что если неонат, пусть и Тремер, нашёл их так легко, им действительно нужны колдовские скрывающие заклятья. Это-то его и беспокоит. – Калигари, – зовёт он. – М? – А как ты меня нашёл? – На тебе жучок. – Исключено. Я выбросил Юлин камень сразу после встречи с Игорем. – Да, – Калигари склоняет голову к плечу, проверяя начертание символа, – она подозревала, что вы так поступите, поэтому передала кое-что вместе с Громом. – Игорь ничего мне…, – начинает Дима и запинается. – А. Он кидается к висящему на стуле пуховику, выуживая из кармана «Ловец снов своими руками, 8+», и вытряхивает содержимое на пол. Звонким бряцанием ударяется о плиты небольшой, впору уместиться в ладони, осколок зеркала, и Дима нервно хихикает. Юлия «всегда наготове план Б» Пчёлкина, регентка капеллы городских учреждений. «План AAZ», – как-то пошутил Сергей – получилась отличная гипербола, хотя, кажется, был в этой шутке ещё один подтекст, но никто кроме их с Птицей его не уловил. Калигари порывается что-то сказать, извиниться ли, а скорее, объясниться, но Дима пресекает его попытку. Он садится на стул, подперев голову руками и неожиданно для себя замечает, насколько мутным кажется мир вокруг, и снимает заляпанные очки – надо же было не заметить. В попытке протереть стёкла краем свитера он только размазывает грязь по линзе. Со вздохом он складывает их в карман куртки: потом наберёт на улице снега. – Сильный диссонанс – видеть меня таким после знакомства в Элизиуме? – спрашивает Дима у наблюдающего за его бесплодными попытками Калигари. – Немного. Но мне даже нравится. Делает Вас более живым. Более живым. Столько времени он потратил на то, чтобы не казаться хладным трупом, по инерции выполняющим еженощную рутину, чтобы оказалось, что для этого нужно было просто свалиться с пьедестала. Он снова косится в сторону Калигари, который, забывшись, потирает глаза испачканным в крови пальцем. Коли так, стоит разрушить последний стеклянный оплот его кажущейся недосягаемости. – Оставь этот официоз. Погляди где мы, – Дима раскидывает руки шире – многолетний обман давно раскрыт, а ты, парень, до сих пор принимаешь Кенти за Тюдора. – Давай уже на «ты». – Хорошо, – легко соглашается Калигари. Кровавая полоса, оставшись незамеченной, лёгким росчерком тянется от глаза к виску. – Тогда и ты лучше зови меня нормально. Я Валентин. – Валик, значит? – уточняет подошедшая Лиля. Она бросает каждому по пакету. – А пафосу-то сколько нагнал, доктор Калигари. Валик смещает ладонь с лица на шею, потирает её, смущённо кивая. Дима едва слышно фыркает. Этот парень – стопроцентное Юлино дитя. Эталон. – Вам… тебе ведь не нужны эти очки на самом деле? – пытается он перевести тему. Попытку Дима засчитывает. – Нужны. У меня при жизни было плохое зрение, – но им явно непонятно, и Дима поясняет: – Во время Объятий мы, как бы, консервируемся в том состоянии, в котором были в тот момент при жизни. Всякие свежие раны, конечно, затягиваются, но старые увечья остаются с нами на всю вечность. Чуда не случается: слепой не прозревает, калека не отращивает конечность. Валик задумчиво стучит пальцами по подбородку. – Получается где-то среди вас вполне может ходить… – Дэдпул? – перебивает его Лиля. – …Занд дан Глокта, – заканчивает Валик. – Я понятия не имею о чём вы оба говорите, – признаётся Дима. Они переглядываются между собой, на их лицах – зеркальные довольные улыбки. – Сначала Дэдпул, – твёрдо утверждает Лиля. – Он скоро в кино выходит. К её разочарованию, сдавать позиции никто не намерен. – К тому времени мы успеем прочитать Первый Закон.***
К концу месяца каждое окно, которому не посчастливилось остаться без стекла, ощеривается частоколом из кольев в раме – эту работу ему поручает Лиля. Валику оно кажется немного избыточным – в здание и так не войдёт никто, не знающий пароля – но полагаться только на магию ни Лиля, ни Дима не решаются. На Лилю возлагается обязанность охотиться на троих: Диме лучше в городе не появляться, и они скучают вдвоём с Валиком, который, хоть и не так стеснён в передвижениях, выходит из здания штаба нечасто – без него спадают чары, не пропускающие внутрь дневной свет, что вынуждает накладывать их заново. «Никогда не думал, что стану содержанкой», – признаётся он Диме. Дима пожимает плечами: «Ты ещё много кем успеешь побывать за свою вечность», – и возвращается к обматыванию пялец изумрудными нитками. Выпотрошенный прямоугольник коробки валяется рядом, зеркала там больше нет: выкинули в Графский пруд в тот же момент как вытянули из Валика, что он и без него способен связываться с Юлей. Он присаживается рядом, вытягивая длинные ноги, и заглядывает Диме через плечо. На его лице гуляют тени от тёплого огня свечей, полукругом окруживших комнату. – Я всё хотел спросить, что это, но было как-то некстати. – Когда закончу – будет ловец снов. – Ого, – брови его взлетают вверх. – Круто. Не знал, что ты и это умеешь. В ответ Дима машет перед ним схемой плетения, прилагавшейся к набору. Лицо Валика вытягивается, будто ему сейчас открыли тайну жизни, вселенной и всего такого. – Чёрт, – говорит он. – Мне бы инструкция пригодилась, когда я учился созданию этих штук, – он постукивает по коленке и вдруг предлагает: – Хочешь, я его тебе зачарую? – На что? – На защиту. От всего того, от чего по идее должен защищать ловец снов, только по-настоящему. Это такой специальный ритуал, для него надо… – он поджимает губы и досадливо машет рукой. – А, забудь. Глупость сказал, ты на такое не согласишься. Огонёк ближайшей свечи подрагивает при движении воздуха, когда Дима тянется за новым клубком и пакетиком с бусинами, и тени на стене вздрагивают от пляшущего пламени. С негромким хлопком сгорает попавший в огонь парафин. – Спасибо, – он протягивает первую бусинку через нить. – Думаю, я рискну преподнести тебе всё необходимое. В конце концов, дорого внимание. Валик усмехается как-то наполовину, выдыхает воздух сквозь зубы, будто хотел улыбнуться, но передумал в последний момент. Он уже действительно жалеет, что заговорил об этом. – Ну хорошо. Но, если что, я тебя предупреждал.