***
Вместо искрящихся холодным огнём улиц Олег решает пройтись по набережной, и у самого истока Мойки, поддавшись внутреннему порыву, он сворачивает не направо – к бывшему императорскому садику – а налево – навстречу ненасытному бетонному нутру. И чутьё его не подводит: не проходит и пятнадцати минут, как впереди, под надёжной защитой живой изгороди, возникает яркая беседка в восточном стиле. Он глубоко вдыхает и делает рывок. Привычные цвета тускнеют, когда Завеса поддаётся его усилию. С изменением глубины пространства контуры размываются сильнее, надвигаются ближе тени, почти не рассеиваемые мягким светом растущей Луны. Рядом с оплетёнными паутиной домами и проспектами чистый от нитей островок садика выглядит чужеродно. Здесь всё ещё попадаются на глаза оставленные рабочими садовые тачки, секаторы и другая утварь. Листья высаженных по кругу яблонь то колышутся на несуществующем ветру, то облетают, плавно опускаясь на землю и тропинки из камня. Грязный прудик – даже не пруд, а лужа – и не думает замерзать. Она явно искусственная, как и всё здесь, но Олег ловит себя на мысли, что попытка воссоздать достойная. Крохотный уголок природы – прямо посреди города. В самом сердце садика раскинула свои ветви горящая тусклым внутренним светом сакура. Он касается ствола с намерением достучаться до здешних духов, когда слышит за спиной: – В мае она будет цвести. Олег оборачивается, выныривает в материальный мир, с сожалением отмечая, что жизнь в городе притупила его чувства – отвлёкся, не заметил – когда понимает: нечего там замечать. Опасности не было. Рядом со входом, у самого заборчика за ним наблюдает мальчишка. Пытается держаться уверенно, скрывая за дорогим пальто подростковую нескладность. Тёмные волосы собраны в высокий хвост. В темноте сверкают нечеловеческие красные глаза. Кажется, этого парня он уже где-то видел. Под подошвами высоких ботинок поскрипывает снег: мальчик делает пару шагов навстречу и замирает, едва дрожащие руки, которые он пытается прятать за рукавами выдают волнение – чужак на его территории. Определённо местная элита, но явно новенький: уже знает, что должен считать себя хозяином стада, но что делать со свалившимся могуществом пока не уверен. Олег поднимает брови в немом вопросе: тебе неловко? мне уйти? Подросток кивком головы указывает на дерево. – Вы так на неё смотрели – подумал, вам будет интересно. Олег поднимает взгляд к хитросплетению облетевшей кроны над его головой. Голые ветви в темноте зимней ночи – закономерный результат естественного цикла. В Пенумбре сакуры всегда цветут, но никогда так красиво, как в материальной реальности. – Спасибо, – искренне говорит он. В мае он придёт сюда снова.***
По возвращении он застаёт занятный диалог. – Давай отредачим Госуслуги, – предлагает Птица, и в ответ, на грани слышимости, Олег улавливает тихое: – Не надо. – Ну да, мы же теперь важные люди, репутация пострадает. Давай тогда сайт СПбГУ? В этот раз ответ ещё тише, даже своим волчьим слухом Олег не может разобрать, только чувствует колебания воздуха, но Птица – да, и он внезапно взрывается руганью. – Как же ты меня бесишь, мямля! Вали в свою нору. В комнате абсолютная темень, и Олегу снова приходится напрягать звериное чутьё, чтобы разглядеть силуэт, пустым взглядом уставившийся в потухший монитор. Сидит – одна нога опущена на пол, другая перекинута через подлокотник, Птиц дёргает ею в раздражении. Олег подходит ближе. – Не всё благополучно в Датском королевстве? Птица вздрагивает, застигнутый врасплох. Со своими растрёпанными волосами, мятой одеждой и горящими испуганными глазами он смахивает на пойманное животное. Вместо того чтобы начать кусаться, он опускает на пол вторую ногу и облокачивается на стол. – В этом королевстве всегда был раздрай, – бормочет он, опуская голову на предплечья, – забей. Это не то, о чём ты подумал. По мнению Олега, выглядит всё довольно однозначно. «Имей в них больше веры, – одёргивает он себя, – они разберутся». Постояв немного, он всё же спрашивает: – А Серый выйдет? Птица издаёт полузадушенный звук – не то стон, не то вздох, и молча раскачивается на стуле вперёд-назад. Наконец, он выдавливает из себя: – Нет. Ладно. Он легонько хлопает Птица по спине и уходит в спальню. Мягкие лапы тихо ступают по дощатому полу, старенький матрас прогибается под весом зверя. Уже засыпая, он думает, хорошо бы снова навестить Игоря: в прошлый раз они неплохо повеселились, – и сразу же отказывается от этой идеи. Нет больше уверенности в том, что Игоря можно отвлекать от дел.***
Яркий бок тарелки рассекает морозный воздух. Олег ловит её, не напрягаясь, прямо в прыжке перекидываясь в волка. – Ты специально это делаешь? – с подозрением спрашивает Игорь. Он тоже перехватывает край пластикового блина без особых усилий, да и Олег, если честно, не пытался финтить. Они сюда не хуями меряться пришли – просто отдохнуть. – Если хочешь – останусь в родной форме. Это не проблема. – Не. Я восхищён на самом деле. У наших тоже такие есть, – в этот раз размах сильнее, – которые во всякое зверьё могут оборачиваться. Пальцы слегка мёрзнут на студёном зимнем воздухе, Олег дышит на них, чтобы согреть. – Гангрел. Слышал о них. – Ага, – Игорь поправляет сползшую кепку. – Ну, так я и подумал: надо бы мне тоже обучиться этому трюку. Будем с тобою волчьи братаны. Тарелка снова у него в руках, и пока Игорь замахивается, Олег кидает быстрый взгляд на его лицо – смеётся над ним? Но нет, не похоже. – Блохастый патруль, – предлагает он. Гром коротко хохочет. – Пупа и Лупа, – и по тому, как весело он это произносит, кажется, кроется некая забавная история. Олег решает уточнить. – Пупа и Лупа? – Ну смотри, значит, – Игорь изо всех сил старается сдержать смех, – я так и знал, что ты не в курсе. Лупа и Пупа пошли получать зарплату, но в бухгалтерии все как обычно перепутали, и, в итоге, Лупа получил за Пупу, а Пупа…***
Со стороны, признание Игоря в усталости показалось таким лёгким. Поднявшись, он плетётся из ванной на кухню, привычно повторяя утреннюю – в их случае – вечернюю – рутину. Птица – в зале, уже поднялся, залипает над чем-то в телефоне, раскинувшись на диване. Снова Птица. Олег подсаживается к нему. – С Серым всё в порядке? Его давно нет. Не отрываясь от своего занятия, Птица неопределённо ведёт плечами. – Откуда мне знать. В памяти всплывает вчерашняя сцена. – Вы с ним поссорились, да? – Пизда, – его всё-таки удостаивают взглядом исподлобья. – С чего ты взял? Правильные слова подобрать сложно, когда разговариваешь с кем-то настолько… неординарным в своих эмоциональных реакциях и умозаключениях. Олег пытается. – Это нормально, что ты боишься всё потерять. Я, – эту простую фразу приходится толчками выбивать наружу, – я тоже боюсь: он временами невыносим, да и я не подарок. Хочешь, поговорю с ним за тебя? Птица зло дёргает щекой, будто он не хотел показывать своего раздражения, но не сумел до конца взять под контроль эмоции, и теперь его подставили собственные лицевые мышцы. Пару мгновений он сидит, безучастно пялясь на принт на обоях, и вот уже налетает на Олега, распахнув руки и с улыбкой до ушей, как базарный зазывала. – Послушай-ка байку, – елейно начинает он. – Жили-были в Санта-Монике, что в Лос-Анджелесе, двое сестёр: Тереза и Жанетт. И так уж вышло, что в четвёртом году эти двое сильно повздорили.***
Птица рассказывает историю с особым извращённым удовольствием, не обращая внимания на Олеговы попытки в извинения. Олегу кажется, что в этом они с Серым до неприличия схожи: если распалились, не потушишь пока не прогорят, да ещё и заводятся оба с полпинка. На моменте красочного описания вооруженного противостояния сестёр Птица открывает было рот, чтобы затянуть побольше воздуха в лёгкие, и вдруг замолкает, сжимает челюсти так, что клацает зубами. Олег смотрит Птице прямо в глаза в ожидании продолжения, и выглядит, кажется, как полнейший идиот. – И чем всё закончилось? – спрашивает он, решив, что молчание излишне затянулось. – Давай-ка лучше сделаем так, – Птица зло щурит глаза, – представь, что ты главный герой. Ты можешь выбрать. Кто-нибудь из них двоих убивает вторую. Метафорически – или, если хочешь, буквально, пусть поработает реген – пускает другой пулю в башку и остаётся полноправной хозяйкой тела. Нравится перспектива? Предложение застаёт Олега врасплох. Так вот где собака зарыта. Он недоверчиво сводит брови к переносице, но Птица лишь довольно хмыкает и складывает руки на груди. Дьявол. А ему-то казалось, они всё прояснили ещё тогда, при побеге из капеллы. – Это манипуляция, Птиц. – Тебя это разочаровывает? Разрушает светлый образ в твоей голове? – Нет. Я ожидал, ты будешь действовать тоньше. Приготовившийся обороняться Птица останавливается на полпути. Он открывает-закрывает рот как брошенная на берег рыба, и это первый раз за всё их знакомство, когда у него нет слов. – Ну так? – выдавливает он. Правду сказать, с тех пор как Серый вернул себе своего сожителя, он не начал казаться неправильнее, чем раньше. Наоборот, он стал как будто более целостным. Словно все эти годы искал кусочек пазла, вывалившийся из него, и вот он, наконец, здесь, встаёт как влитой. – Такая себе перспективка, – признаёт Олег. – Другие варианты имеются? Птица восстанавливает самоконтроль с молниеносным изяществом, будто так и задумано, заталкивая недоверие и страх непринятия глубоко в себя, невольно выдавая их в мимолётных движениях мимических мышц – слишком подвижное лицо даже для человека, и уж тем более для живого мертвеца. – Я так и думал, – выдавливает он, пытается казаться уверенным – несмотря на свою недавнюю вспышку. Он поднимается с дивана, и неловко путается в собственных ногах, хватая в последний момент подлокотник и утыкаясь плечом в подоспевшего Олега, восстанавливает равновесие. Серый проводит рукой по лицу, будто снимая с него налипшую паутину и озирается по сторонам. – Эй, привет. Я что пропустил? Он брезгливо стряхивает незримые нити и хмурится, поводит головой немного вбок и обратно – обрабатывает информацию. Забирается глубже, не в свои воспоминания и мрачнеет ещё больше. Олег ни к месту вспоминает рассказанный Игорем анекдот. – В бухгалтерии что-то перепутали, – его разбирает смех на первой же фразе, и Серый кривится и вскидывает руку, закрывая ему ладонью рот. – Даже не думай продолжать, – предупреждает он, – я отказываюсь воспринимать это, как первое, что я услышу, проснувшись. Олег беззвучно смеётся ему в руку. Итак, Серый шутку слышал. Интересно, Птица бы оценил? Серый закатывает глаза и недовольно кивает, убирая руку: снова случайно схватил обрывки мыслей. За время его отсутствия Олег уже отучился думать тихо. Он думает, в этот раз намеренно чётко, что в отличие от Птицы, Серый знает, что Олег дорожит ими обоими как единым целым.