***
В сердце полуострова людей нет вообще, ведомые древним страхом, они держатся подальше от маленькой деревушки. Несмотря на все усилия Олега, смрад запустения потихоньку убивает септ. С десяток косых бревенчатых домиков по спирали заворачиваются вокруг центрального круга из камней. Скромный огород, когда-то бывший много больше: кормил всю общину, – покоится за южной стеной частокола. Он огорожен простым забором. В десять лет Олег пришёл сюда щенком, побитым, изгнанным людьми. Он не помнит, но догадывается, что конкретно послужило причиной. Тогда всё казалось простым, просто снова с кем-то подрался из-за своих странных снов, снова получил втык и понял: с него хватит. Тёмный лес за забором приюта настойчиво взывал к себе. Слабый шёпот ветра и шелест листьев складывался в еле различимые голоса. «Там ты вырастешь прекрасно,» – увещевал один. «Там ты сделаешься сильным,» – поддакивал другой. Они настойчиво стрекотали ему в уши, пока он то пешком, то на попутках добирался до заказника. Они же привели его к порогу септа сквозь чащу и бурелом. Уже потом он узнал, что то были не просто голоса – духи направляли его из-за Барьера. «Дитя», – слышит он зов и послушно окунается в Умбру. Посреди поляны, привалившись к камню силы, сидит человек с кожей из травы. Он смотрит на Олега прямо, без укора во взгляде, но в ожидании объяснений. Когда он встаёт, слышен тихий шелест – волосы-листья колышутся на лёгком ветру. Даже сидя он был ростом с Олега, а теперь, стоя, возвышается над ним, неловко склонившись, щекочет лоб длинным слоевищем ниспадающей бороды. На плечо Олегу оседает пожелтевший лист. – Привет, Тапио.***
Олег созывает вчерашнюю стаю к камню Тапио – проведение обрядов стало его задачей с тех пор как погиб Игрок. Все вместе они воют во славу Гайе, и с каждой пропетой нотой святая земля по новой напитывается силой. Сейчас восстановление каэрна отзывается в нём величественным трепетом, как и в те времена, когда к камню сходился весь септ. Светлое окрыляющее чувство чистой радостью поднимается из груди и охватывает всё тело, мышцы ноют от приятной усталости. Но было время, когда это чувствовалось не так.***
У него есть несколько дней до того, как сила иссякнет. Хоть мастер обрядов и совет старейшин мертвы, он видел, как проводится обряд бессчётное число раз, и сам нередко участвовал в нём. Игрок надавал бы ему по шее за такое варварство, но Игрока здесь нет. Мелкие Гаффлинги мельтешат перед глазами, подают множество по большей части бесполезных советов. Один, особо деятельный, крошечный воронёнок, усаживается Олегу на плечо, наклоняется ближе и шепчет в ухо с видом, будто рассказывает страшный секрет: «напеть мне предков песню, рода нашего напевы», – и только сбивает с толку. Тапио его не торопит. Олег спрашивает, что случится с духом, если погибнет каэрн, и тот отвечает просто: «вернусь к Миеликки». Олегу, хоть и с трудом, но удаётся воспроизвести нужную песнь, и их Инкарна смотрит на него с гордостью. С благодарностью. Истощённый, Олег теряет сознание с мыслью, что оно того стоило. Сила каэрна не исчезла вместе с септом.***
С каждым годом образ матери выцветал из памяти, вместе с горечью от её смерти. Про отца в септе Олегу стремился рассказать каждый второй. Им было жаль терять люпуса, и они возложили надежды на его сына. Ему-ребёнку казалось непонятным, почему отец – истинное дитя природы – ушёл прямо в ненасытную пасть безжалостных городских улиц. Большинство в септе считали ересью его женитьбу на человеческой женщине, даже не из Родни, и в то время Олег соглашался с большинством. В его маленьком мозгу это недовольство спокойно соседствовало с чувством любви к матери. Олег на всю жизнь запоминает, как натаскивали его менторы стаи. Руководили и обучали. Помнит, как получал по ушам за драки с другими щенками. Особенно доставалось Гришке: у того была невероятная способность вывести Олега из себя парой слов. Гришка потом присоединился к Фенрирам и очень этим гордился. В людском приюте Олег душил в себе злые слёзы. В опустевшем септе он выл от безысходности, но глаза оставались сухими. Это потом уже он сорвался самым позорнейшим образом, прямо в годовщину обряда перехода. «Наконец мы увидались», – с радостной торжественностью говорит ему Гаффлинг – тот самый ворон – из-за Барьера, и здесь, в материальном мире ему вторит второй, печальный голос, а к горящему от слёз лицу мягко прикасаются ледяные пальцы.***
Тапио придирчиво инспектирует круг у камня силы, пока Олег затыкает в нём прорехи в материальном мире. Сегодня – ночь обновления моста. Он привычно затягивает песнь, но на сей раз ему не вторят с другого берега. На другом конце – пустота. Дух устало качает головой и присаживается на землю, подпирая спиной камень. – Ещё один погиб. Мы неотвратимо проигрываем эту войну. – Мы проиграли ещё на заре времён, когда Змей сошёл с ума. – Бешеную собаку пристреливают, так ведь говорите вы, люди? – Я не человек. – Нет. Будь осторожен со словами, дитя. Кто-то может рассудить, что Бэйны искусили тебя. Твои слова могут быть расценены так, будто создание всего вашего рода было бесполезной затеей. Ветер играет волосами Тапио, вырывая из них пожухлые листочки. Воронёнок, который никогда не вырастет, приземляется Олегу на плечо и ласково клюёт хрящик уха. – Ты ведь именно так и считаешь, – вздыхает дух, и Олег решается высказать опасения, терзающие его уже множество лун. – Я думаю, можем ли мы быть простой компенсаторной реакцией? О том, что и триада, и Гайа – слепые часовщики, пленники своей природы, а не всевидящие божества. Что это наш слабый разум персонифицирует силы, у которых нет сознания, а только функция. И тогда наш народ – всего лишь костыли для пошатнувшегося тогда мира, а не долгосрочное решение. Не спасители. Наверное, нельзя отрицать пагубное влияние. Олегу сложно представить ситуацию, в которой он самостоятельно бы уселся читать Докинза. Он стыдливо отводит взгляд – перед Тапио он до сих пор чувствует себя щенком – и угрюмо признаёт: – Но это не значит, что я перестану за этот мир бороться. Он ждёт разочарования и, наверное, слов сострадания от древнего духа. Мягкого прощения, которым награждают родители своё чадо, когда оно решило взбунтоваться против них, при полной уверенности в их собственной правоте. Олег готовится принять неминуемую судьбу – изгнание и забвение пути отшельника. Тапио кладёт сучковатую ладонь ему на плечо. – Не растеряй этот настрой, Дитя. Твоё желание сражаться, несмотря на разочарование в идоле, и делает тебя истинным сыном Гайи. Они стоят так некоторое время, просто глядя друг другу в глаза, слушая, как завывает ветер. Наконец Тапио говорит: – Подойди ближе к камню. Я обучу тебя одному трюку.***
В септе Олег заслушивается историями о приключениях, жадно глотает все подробности. Он решает стать героем, когда вырастет. Изменение впервые настигает его недалеко от берега Липовского, куда забредают неосторожные, и небрежные, туристы. Его лихорадит, и кажется, все внутренности по общей договорённости решают вырваться наружу, рот наполняется слюной вперемешку с кровью, кровь течёт дорожками из ушей и глаз, капает на песчаную почву. Случайные путники приближаются к нему, кто-то пытается набрать доктора, «будешь истекать кровью – и тогда вероятность получить помощь выше, чем если тебе просто станет плохо», – звучит звонкий голос из приютских времён, которые тоже давно потерялись в глубинах воспоминаний. Ноги перестают его держать, и глаза заволакивает ослепительной белой пеленой. Когда он, до смерти уставший, бредёт обратно в септ, то старается не глядеть в мутную буроватую воду озера и на висящие на ветвях потроха, но тяжёлый металлический запах крови, смешанный с тошнотворным смрадом дерьма из рваных кишок, преследует его до самой общины.***
Олегу едва исполняется шестнадцать, когда наступает его черёд пройти обряд перехода, когда под песни Галлиардов он заходит в Умбру и залезает в шкуру прославленных предков, самостоятельно переживает славные истории героев прошлого. Тёплый серебряный кулон ложится в середину ладони – он заслужил благословение племени, которому был предназначен по праву рождения. Воины клана радушно принимают его к себе, и, когда приходит время, он выступает с ними в одном строю в бою с Танцорами. Они пытались сражаться и сражались храбро. Когда пали воины, вперёд вышли трикстеры и мистики, а за ними – судья и певец, и щенки, и родичи. Они погибли, и остался только он. До сердца полуострова слуги Змея так и не добрались. Спустя два года после гибели стаи он заново учится контролировать свои изменения. Фоморы нападают в открытую, они уже зашли на территорию септа, и граница каэрна совсем рядом, а ещё рядом Серый, встаёт плечом к плечу, жалуется, что так и не удосужился скоммуниздить пистолет. Олег почти не слышит, ярость заливает уши, застилает глаза, деформирует тело. Успевает лишь подумать, что он скоро снова останется один.***
Он покрыт кровью и плотью с головы до ног. Напротив – Серый, белым пятном со своей почти прозрачной кожей, неизменными кроссовками и в застиранной футболке, которая ему велика, на нём – ни капли. Абсолютно не страшась, он подходит ближе, низ его штанов и подошвы обуви пачкаются в красной жиже вперемешку с сырой землей, а ему будто и дела нет, тянется к Олегову плечу, снимает с него шмат мяса, тянет в рот и высасывает остатки крови. Теперь он тоже перемазан в крови – красное на белом – и Олег вспоминает, как приятно хрустели на зубах перемалываемые кости фоморов. Остатки бушующего пламени ярости, приведшие его когда-то к первому изменению, а теперь глодающие Олега изнутри, снова собираются в ровно и сильно горящий огонь. Они вообще не должны были сойтись. Сородичи и Гару – извечные враги. Но Серому на чужие правила всегда было плевать. Он выдумывал свои.***
– Мне нужно найти свою миссию снова, – говорит Олег Тапио. – Могу ли я надеяться, что новая миссия хоть сколь-нибудь будет предполагать разрыв любых отношений с пиявками? – интересуется дух и, дождавшись отрицательного ответа, продолжает: – Сейчас ты занимаешься самообманом. Место твоё – среди Гару. Он всматривается в темноту ночного неба и сообщает, будто невзначай: – Алые гривы зовут племя на помощь. Раньше Олег не задумываясь бросился бы по лунным мостам к нуждающемуся дому. Сейчас он понимает, что пока он восемь лет, сидя в опустевшем селении, воя от безысходности в одиночестве, расковыривал и снова зализывал старые раны, вобрав в себя все качества, за которые остальные насмехались над Серебряными Клыками, навсегда растерял связь с племенем. А после того как снюхался с вампирами – и подавно. Олег вступал в племя, зачарованный легендами старины, историями о воеводах, повергающих воплощений Змея. Потребность в принадлежности щенка-сироты и не успевшее сформироваться критическое мышление помешали ему заметить недостатки. Снобизм, высокомерие и эскапизм – такое наследие ему не нужно. Но для них ещё не всё потеряно. Олег кивает. – Моё место рядом с моим народом. Он уходит из септа, точно зная, как поступит.***
Серый всё так же безвылазно сидит в своём офисе. Олег усмехается: его не было почти полмесяца, а единственное, что поменялось – красная шаль на плечах Серого. – Откуда взял? – Пашка заходил. Сказал, что ему на меня смотреть холодно. Я пытался объяснить, что это неважно, я всё равно буду комнатной температуры, но он настоял. Красивая, правда? Олег подходит ближе. Теперь они – напротив друг друга, по разные стороны стола. Шаль ажурная, с бахромой, наверное, даже шерстяная, и длинная, не самый маленький мальчик Серый в неё может почти полностью закутаться. И правда красивая. – Ты вообще от компьютера отрываешься? – Поспать и поесть да. Остального мне не нужно. – Птиц так не считает. – Птиц после своей выходки права голоса не имеет. Чего это вы вдвоём вдруг? – он замолкает, прислушиваясь к чему-то в своей голове. – Ага, спелись. Предатели. Оторвавшись всё-таки от своего компьютера, Серый складывает руки в замок и смотрит поверх монитора – прямо Олегу в глаза. Голубоватый свет от экрана освещает его лицо, делая его ещё белее, чем есть. – Ты каэрн навещал? Заметил всё-таки. – Тапио передавал привет. Серый в сомнении поджимает губы. – Он не это передавал. Может быть, эти двое слегка друг друга недолюбливают. В контексте произошедшего и также того, что ещё наверняка произойдёт, это уже не так важно. Олег считает, что важно разобраться со всем по порядку. – Как дела с Диминой проблемой? – в конце концов, связи у него не было. – Нашли что-нибудь? – Да, кое-что есть, – начинает Серый и осекается, недоверчиво глядит из-под лезущей в глаза чёлки. – Погоди. Ты сейчас пытаешься… – …нас наебать, – заканчивает за него Птица. Серый морщится. – Я бы выразился по-другому. Но согласен с тобой. Вдвоём на одного – не очень честно. – И кто ещё спелся? – Олег. Что на самом деле сказал Тапио? Они склоняют голову к плечу, смотрят на него своими глазищами, один – светлый, другой – тёмный. Олег сдаётся. – Тебе это с самого начала не понравится. Может быть, вам обоим. Серый стискивает зубы и отворачивается. – А. Вот оно как. Ну поистерю немного, потом отойду, первый раз что ли? Олег вспоминает одиннадцатый и ночь историй, превратившуюся в одну большую грызню за два четверостишья про мудреца и глаз, и невольно улыбается уголком рта. Ему тогда показалось – будет забавно, но Серый шутку не оценил. Он говорит: – Что-то случилось. Меня вызывают на восток. Вопреки обещанию истерики, Серый реагирует крайне отстранённо. Он смотрит в одну точку, ещё немного – и прожжёт дыру в своём мониторе, и, когда Олег уже собирается пояснить, выдаёт короткое: – О, – совершенно бесцветно. – Это уже сегодня?