– Я рад, что вы получили моё приглашение.
Постойте. Что?
Должно быть, она ослышалась. Дима не менее ошарашен, он жёстко стискивает зубы, сдерживает рвущееся наружу возмущение. Недоверие и готовность к схватке мешаются на лице Игоря, он выставляет вперёд левую ногу и уже почти переносит вес тела на носки, но останавливается на полпути, припечатанный сказанным. Удивлённым не выглядит разве что Разумовский, который сверлит Цимисха мрачным взглядом исподлобья.
Не время размышлять – сейчас ублюдок воспользуется их заминкой и не оставит от них мокрого места. Юля хлопает Игоря по плечу – безмолвное «не расслабляйся» – и тянется к бедру за осиновым колом. Ублюдок даже не смотрит на неё. Он складывает пальцы домиком и легонько ими покачивает.
– Можете звать меня Вениамин.
– Ты чо, поехавший? – не выдерживает Игорь. – Мы тебя убивать пришли.
– В таком случае – Вениамин Самуилович.
Топливо кошмаров неонатов, страшилка, которой её пугали в послушничестве, древнее чудовище, отринувшее человечность – стоит прямо перед Юлей в костюме среднестатистического человека и выглядит до того отстранённо, будто бы не к нему в дом ворвалось четверо вооружённых до зубов сородичей, будто всё идёт по плану.
– Прошу, пройдёмте. Боюсь, ваших спутников придётся оставить здесь.
Первым, к её удивлению не выдерживает Дима. Всегда собранный и тихий, сейчас, с перекошенным от гнева лицом – что бы он ни говорил, а напряжение последних месяцев сильно на нём сказалось – он выходит вперёд.
– Хватит водить нас за нос. Ты разрушил мою репутацию, угрожаешь моим друзьям, а теперь игнорируешь меня и ждёшь, что я это просто проглочу?
Цимисх сдержанно прижимает руку к груди и еле заметно ведёт бровью.
– О, – говорит он. – Если это так важно, юный Тореадор, я прошу прощения. Могу извиниться и перед тобой, – он протягивает руку к Юле, – регент. До ваших внутренних распрей мне нет дела, но трепыхания городской верхушки были предсказуемы, а поэтому удобны. Джихад не имеет значения.
– А что имеет? – решается спросить Юля.
Сергей невесомо прикасается к её руке, «не нужно», – просит он.
Он знает. Он знал. Юле хочется стряхнуть его пальцы, но вместо этого она сжимает их крепче, стоит услышать ответ:
– Благополучие каинитов. Знания, что хранятся в нашей крови. Метаморфозы сородичей последних ночей, – когда Цимисх вскидывает руки к Игорю и Сергею, его пиджак перетекает в лабораторный халат. – Безумцы всегда отличались нестандартностью, но фанатик с признаками аристократа не мог не привлечь моё внимание. Ваши феномены, друзья, необходимо исследовать. Я многое видел, многое пережил, и мне… любопытно.
Его слова эхом отдаются в голове Юли. Мысли от них возникают дурные, закручиваются упрямым узлом под языком. Юля давно привыкла, что в их разборках в песочнице на деле нет ни великого смысла, ни высшей цели. Она строила свои замки, яростно оберегала их от посягательств, и безжалостно топтала чужие, но никогда до сих пор не чувствовала себя муравьём под стеклом в детской ферме, чьё благополучие на деле целиком зависит от желаний и амбиций взбалмошного психопата, пусть сильнее, и, наверное, умнее, чем она сама, но всего лишь капризного и невероятно жестокого психопата. На секунду она теряется: ведомую лишь жаждой к накоплению и преобразованию информации, ждёт ли её в конце пути та же участь?
Краем глаза она замечает, как сжимает зубы Игорь. Перехватив направление её взора, он словно стряхивает с себя часть напряжения и мимолётно ей подмигивает, «прорвёмся», – читает Юля по губам. Это даже не обсуждается. Она справится с эмоциями. Она всегда справлялась.
– Почему меня не удивляет, что каждый раз дело как минимум в вас двоих? – тихо спрашивает Юля у Сергея и Птицы.
– Мы особенные? – грустно улыбаются они.
– Вот это поворот, – говорит Игорь. – Я-то думал, ты шабашит. Ваш Маскарад труба шатал. Очень уж характерная комбинация. А ты просто отбитый.
– Прошу прощения. Делал что?
– Неважно.
«Господи милостивый боже, – шепчет Птица у Юли под ухом, – больше всего я жалею о той ночи, когда Серёже пришло в голову познакомить Игоря Грома с интернетом».
Дима вскидывает руки ладонями вверх.
– Вы хотите сказать, что я обтирал собою все сточные трубы Санкт-Петербурга и шкерился от неонатов, но всё это время был пешкой и моя не-жизнь – или смерть – ничего особенно не значила? Знаете, это как-то обидно.
Второй рукой Сергей ободряюще сжимает Димино плечо.
– Ну, Дим, не расстраивайся. Я уверен, ты как минимум слон.
Юле кажется, она понимает Диму лучше, чем кто-либо другой. Вся эта ситуация – просто абсурд. Диминой крови так или иначе желает всё общество Санкт-Петербурга, её собственное положение шаткое как никогда, а капелла, как никогда уязвимая без протектората пирамиды, лишившись регента, сложится как карточный домик. И теперь им говорят, что это всё не имело значения. Что всё это было только ради экспериментов. Над Игорем, славным Игорем, таким умным, но таким глупым – потому что может пить только определённую кровь. Над Сергеем, который что бы из себя не строил, на деле всё ещё дитя – потому что у одного тела несколько жильцов. Юля сжимает руки в кулаки. Почему она вообще старается понять мотивы больного ублюдка? Это неважно. На его роже написано – он привык получать что хочет. Обломись, мудила. Прямо сейчас ты ничего не получишь, потому что она тебе никого не отдаст.
Может, что-то в её взгляде дало ему знак. Может, ему просто надоело их вялое сопротивление. Цимисх отходит на пару шагов назад и зовёт:
– Софочка!
В ответ рядом с ним материализуется женщина. Слишком живая для сородича – Юля чувствует её бьющееся сердце, но их особые умения обычным гулям недоступны. Сомнений нет, это создание – порождение гнусной евгеники древних, ревенант. Со скучающим выражением уставшего руководителя Изверг небрежно даёт слуге отмашку:
– Будь так любезна.
И женщина будто срывается с цепи. Юля не успевает выхватить из ножен костяной клинок, как её запястье до хруста сжимает сильная рука. Игнорируя боль, она проворачивает кисть в захвате, чтобы коснуться чужого предплечья, секунда – почувствовать биение крови в её сосудах, мгновение – обратиться к потенциалу огня внутри и заставить гореть. Но ничего не происходит, и в следующий миг тяжелый удар обрушивается на её челюсть.
– Ну что ты, регент, – бесстрастно замечает Цимисх, – конечно же, я предоставил ей защиту от вашего безыскусного ремесла.
Хватка исчезает: подоспевший Игорь отталкивает от Юли обезумевшую женщину. Мир быстро возвращается на место – спасибо ритуалу, в обычных условиях от такого удара она рисковала расстаться с нижней челюстью. На помощь Игорю уже спешит Дима, и вместе они пытаются вывести противника из строя под аккомпанемент монотонных речей Изверга.
– Поглядите на чудовище, что живёт в каждом из нас. Оно примитивно. Оно живёт инстинктами. Но у человека инстинктов нет, почему же должны быть у нас, у высших хищников?
– Ой, завали! – выкрикивает Игорь, уходя из-под атаки «Софочки».
Пока не восстановится вторая рука, и речи нет о том, чтобы обуздать Зверя. А может, оно и не подействует вообще, урод ведь сказал об обереге. Но даже если его слуга защищена от воздействия чародейства, другие предметы – нет. Из крови бедолаг, служащих украшением особняка, можно накачать достаточно жидкости для водяной тюрьмы.
– В глаза мне смотри! – вдруг кричит Птица, и от неожиданности женщина выполняет его приказ.
И спотыкается на ровном месте, ошеломлённо замедляется. Совсем ненадолго, но Игорю хватает этой секундной заминки, чтобы схватить её сзади, прочно фиксируя шею и голову в своих руках. Не теряя ни секунды, Дима вгоняет кинжал из кости прямо в сердце ревенанта, а второй клинок вгоняет аккурат в висок, пробивает голову насквозь. Софочка издаёт полузадушенный булькающий звук и обмякает в руках Игоря.
– Твоё? – спрашивает у Цимисха Игорь и пинает труп к его ногам.
– Прискорбно, – Цимисх с сожалением оглядывает тело своей слуги. – Я надеялся вывести этим из игры Тореадора.
С усталой обречённостью Дима закатывает глаза. «Вот насколько меня здесь не уважают», – говорит его лицо.
Резким движением Цимисх проводит по лицу, будто стряхивает с себя скорбную маску.
– Но мне нравится ваша командная работа. И ты, – он указывает на Сергея, – я оценил, как твоя другая личность использует ваши клановые таланты. У вас разные склонности. У него – помешательство, у тебя – прорицание, я прав?
– Прав.
– Серёг, – одергивает его Игорь. – Ты нахрена с ним вообще общаешься?
– Потому что он прекрасно знает, чем всё закончится, – объясняет вместо Сергея Изверг, и снова переключает внимание на него. – Прошлое и будущее – всё, прямо сейчас, в твоей голове, одновременно, ты просто не знаешь, где правда, где бред, где – твоя собственная неуёмная фантазия, что уже было, а что только грядёт. Так? – и Сергей ему кивает. – Позволишь ещё вопрос?
– Удиви меня.
– Кто отвечает за затемнение? – чем мгновенно выводит из себя Птицу.
– Захлопнись, скотина, – рычит он, выступая вперёд, глаза его горят чистой дистиллированной ненавистью. – Я тебе, швали, лично вырву твой любопытный нос.
– Очаровательно.
Промелькнувшую догадку Юля до поры загоняет подальше. На секреты все имеют право – если это, конечно, не вредит котерии, но и оставить это откровение просто так она не может себе позволить.
Она ожидает, что разъярённый Птица кинется на Цимисха с голыми руками, но Игорь его опережает. Со сверхъестественной скоростью он сокращает расстояние между ними, чтобы одним верным движением всадить в сердце один из выданных ему колов, и он рассыпается в труху, стоит только ему коснуться тела. Ещё один Игорь всаживает в тушу сразу же, опять не достигнув никакого эффекта, и Юля, пока Игоря не превратили в фарш, выхватывает из воскового футляра кол из древесины тополей Пискарёвки и наставляет его на врага.
– Твой выход, малыш.
Кол в её руках срывается с пальцев и безошибочно устремляется к чужой груди. Схлестнувшись с целью, он рассыпается на тысячу щепок, вгрызаясь в тело яростным вихрем. Вместе с ним на помощь Игорю спешит Дима.
В глазах рябит от мелькающих в борьбе тел, там и тут порхают желтоватые от крови кости Цимисха. Где не справляются руки с костяными наростами, удары отбивают тугие хлысты. Юля пытается сосредоточиться на циркулирующей внутри врага крови, но фокусировка на витэ не помогает, верно, контроль над телом у него сильнее её магии. Тело его выплёвывает горящие щепки, пока он разглагольствует.
– Вы ведь в курсе, как наши коллеги в Шабаше выбивают из своих новичков нормы морали? Затем они подменяют её своими сладкими байками. Я считаю, всё это лишнее. Мёртвому припарка, простите за третьесортный каламбур. Зверь должен быть уничтожен навсегда.
Один из костяных шипов попадает Диме аккурат под нижние рёбра, и, если бы не Юлина защита, он был бы насажен на него точно бабочка. Вместо этого, удар лишь останавливает его натиск, однако, достаточно, чтобы, замедлившись, Дима пропустил ещё несколько чувствительных оплеух.
– Чтобы стать свободным, зверь должен вырваться из клетки, – продолжает увещевать Цимисх. Огородив себя частоколом из кольев-костей, он сбрасывает с себя человеческий облик. Кожа чернеет и уплотняется, под нею наизнанку выворачиваются мышцы, обрастая стремительно растущий скелет плотным коконом. Нижние конечности истончаются и удлиняются, колени сгибает вовнутрь, а стопы вытягивают вперёд растопыренные пальцы с острыми когтями. Массивный гребень закрывает щитком мозговую часть черепа, копчик вытягивается и свисает вдоль тела массивным хвостом. Лепестками раскрывается рот, заполненный множеством тонких зубов. С блестящей кожи капает слизь. – Будет огонь, Игорь. Будет страшно. Привыкай.
И после всего, эта мерзость сохраняет способность разговаривать. Потрясающе.
– Серёж! – кричит Дима. – Помощь была бы очень кстати!
– Самое время, – соглашается Сергей.
Гротескный монстр качает головой, его многолопастной безгубый рот складывается в подобие улыбки.
– Нападайте все разом. У меня опыт, знания, силы, накопленные за многие века…
– А у нас оборотень, – просто говорит Игорь, и, одновременно с ним, Птица кричит:
– Всем выйти из сумрака!
Послушная его зову, на Цимисха из пустоты кидается огромная чёрная тень.
***
Разумовский стоит перед ней, беспокойно заламывая пальцы. Десять минут клятвенных заверений в строжайшей секретности и пронзительных просящих взглядов и вот пожалуйста, Юля снова пускает в лабораторию постороннего. Такими темпами через пару месяцев ей на шею сможет сесть любой встречный.
– Давай только без всяких «у него очень важные дела, которые никак нельзя прерывать».
– Хорошо. Насколько ты уверена в звуконепроницаемости этой комнаты?
– Защита поставлена мною лично.
– Прелестно, – он закусывает губу, острый верхний клык почти разрезает ткань до крови. – Олег вернулся ещё в понедельник.
К её чести, ни один мускул не дрогнул на её лице. Юля прикрывает глаза, отсчитывает секунды. Пять. Восемь. Десять. В такт её счёту в тяге напротив капает из крана вода; стоит вызвать мастера. Когда она уже собирается уточнить, какого чёрта, Сергей продолжает:
– Никто не знает. Пусть так и остаётся. Двор, ну, те кто догадываются, перестанет сидеть как на иголках, тварь на Васильевском расслабится, – он замолкает на полуслове и снова закусывает губу, словно в последний момент сдерживает поток некстати ползущих наружу откровений.
В задумчивости Юля проводит пальцем по корешку старой книги в переплёте из чёрной кожи. Сухие страницы обветшали по прошествии лет, обложка затвердела и деформировалась. Раз уж лаборатория превратилась в проходной двор, стоит это спрятать подальше.
– У нас появится шанс, – заканчивает Сергей. Если он что и заметил, то не подал вида.
Юля считает, мальчик заслужил ответную любезность.
– Поможет ли это? Изверг не стал бы провоцировать нас, не будучи уверенным в своих силах.
– Мы все верим в то, во что хотим верить – он присаживается на стул и чешет под челюстью снующего по комнате кровавого помощника. – Летом ты тоже была уверена, что, избавившись от Олега, с лёгкостью со мною справишься.
Маленький мерзавец. Юля прикрывает улыбку ладонью. Крошечный кровавый человечек тычется лбом в плечо Сергея, выпрашивая новые поглаживания.
– Значит, двадцать второе, – она облокачивается о стол. – Мне же больше времени на подготовку. У этой даты какой-то сакральный смысл?
Сергей усмехается.
– Вроде того. Двадцать второе – это полнолуние.
***
Острые когти коротко вспарывают воздух вместе с нагрудной пластиной Цимисха, заставляя его отступать и петлять. В просторной комнате с двумя крупными хищниками разом становится тесно, и Юля надеется, что Олегу хватит мозгов (а судя по его рассказам, скорее самообладания) не забыть об их присутствии и ненароком не зашибить. Она силится разглядеть что-то в яростном танце клыков когтей и других видов подручных средств, но понимает только то, что ничего не понимает. Мысль откладывается на верхнюю полку в дальних закоулках мозга совершенно непрофессиональной инфантильной обидой: в конце концов, она учёный, а не боец.
Стены обветшалого особняка сотрясаются от оглушительного рёва. Цимисх пятится к стене, на секунду кажется, ринется наутёк, останется только ловить в лабиринте здания. Трёхметровая махина рвёт и кромсает его уплотнённую плоть в попытках добраться до сердца. Припечатанный к стене, Цимисх кричит от смеси страха, боли и злости, комната теряет краски, снова вспыхивает цветом – и Олег останавливается. Он отпускает захват и отступает, лапы безжизненными плетями падают вдоль тела, грудь тяжело вздымается, и кажется, ещё немного и он просто рухнет на пол под весом собственной туши.
– Он остановился, – растерянно замечает Игорь. – Почему он остановился?
– Он чем-то стриггерил харано, – в ужасе шепчет Сергей, как будто это что-то объясняет, но толком возмутиться по этому поводу Юля не успевает даже в мыслях, потому что он кидается вперёд.
К счастью, Игорь оказывается шустрее и сгребает Сергея в охапку, прижимает к себе.
– Куда ты, бестолочь, тебя зашибут!
Воодушевлённый успехом, Цимисх спешно принимается за разделку оборотня.
– Пусти, Игорь! – Сергей пытается его лягнуть, чтобы вырваться, но только отбивает себе ногу. – Ему нужно помочь! Олег? Олег!
Голос его некрасиво срывается в фальцет, и он давится словами, слишком выжатый своими сегодняшними финтами, чтобы действительно помочь, но всё равно старательно рвётся из медвежьего Игорева захвата. Дима продолжает стоять, как истукан, заворожённый, он следит за клочьями шерсти и блеском когтей. Олег даже не пытается закрыться от летящих в него ударов, и Юля совершает самый глупый поступок столетия. В голове набатом бьёт колокол, но кроме него – пустота. Ноги несут её сами к клубку тел на полу, она влетает в Цимисха одновременно с потоком вонючей жижи, которую успела выкачать из полуживых украшений особняка, и вместе им удаётся сбить его с Олега. Идеально круглый камешек из кармана джинс покорно ложится в руку, и, размахнувшись, она заталкивает его прямо в глотку монстру.
Чудовищное обличье слезает с Цимисха комьями сгнивающей плоти, оставляя под ним рыхлого человечишку. Впервые за ночь она видит в этих глазах растерянность. В таких случаях можно сказать: «выкуси, мудила», и Игорь бы несомненно так и сказал.
Враг под нею не успевает ничего сделать, огромная тень нависает сверху, когтистая лапа упирается в грудь, одно резкое движение – голова с парой висящих на ней шейных позвонков с влажным хрустом отделяется от тела. Кровь из неё, как нарочно, брызжет прямо на Юлю, попадает в глаза, оседает на лице и шее, окропляет едкой смесью рубашку и жжется, и шипит.
Только когда Цимисх перестаёт дергаться, Олег сдавливает в кулаке череп, между его пальцев вываливаются ошмётки мозга вперемешку с кровью и ликвором. Он отбрасывает в сторону остатки мёртвой головы и устало выдыхает.
– Ты мне жизнь спасла, – хрипит он, его страшные раны на лице и груди медленно затягиваются, и Юля не успевает уточнить, что за ним должок, потому что на них обоих разом налетают и Игорь, и Дима, и Серёжа.
Ей удаётся вяло отпинаться от чужих объятий – всё потом – и отвоевать себе немного личного пространства чтобы перевести дух. Олегу не удаётся, но расстроенным он не выглядит, хотя Юле сложно читать его эмоции в этом облике звероподобной громадины. С каждой залеченной раной он постепенно восстанавливает человеческий облик.
Юля пытается встать, но предатели-колени решают её подвести даже с опорой на стену. Мерзкие следы крови безнадёжно испортили белоснежную рубашку, там, где отвратительная жижа коснулась голой кожи, она вызывают зуд и чешется. В глазах темнеет. Юля раздраженно трёт рукой щёку, и с содроганием понимает, что вместе с чужой кровью на ладони остаётся кусок её собственной кожи.
Игорь с досадой пинает дважды мёртвое тело.
– А это ведь был даже не патриарх.
– А ты уже зубы на патриарха наточил? Я тебе помогать не буду.
– Ну Леж.
Юля хватается за дощатый пол и медленно отползает. Земля. Ей нужен контакт с почвой. Гаснущим сознанием она пытается нащупать полузабытое имя родной матери, но боль от медленно разлагающегося под действием кислоты тела не даёт сосредоточиться.
– А вы знаете? – воодушевляется Птица. – Знаете, почему волк не боится схваток?
– Я пожалею, что спрошу, да?
– Волк не боится схваток, потому что рожает волчица.
Дима устало трёт виски.
– Долго думал?
– Да вон, пока мы шли.
Юля пытается позвать на помощь, но не может сказать ни слова.
– А что, нравится? – не унимается Птица. – У меня ещё есть, погоди. Значит, волков бояться – с волками не е…
Из разъеденного горла раздаётся только противный свист.
