Find love

Томас неудобно ворочается на кровати, скидывая неудобное одеяло и прижимая ушки к голове. Вроде бы всё нормально, он чувствует себя хорошо, Лиам с Алексом больше не попытались играть в «цыганочку» у него на глазах — но это не точно, может и играли, — а Гилберт всем своим видом показывает довольство. Только Том недоволен. Он не хочет, чтобы Гил уезжал. И пусть даже Лондон согласился на телохранителя, но ведь кто знает, может это не нормальный телохранитель, а посыльный тех двоих ублюдков. Страшно даже о таком думать. — Чего ты шебуршишь? — интересуется лежащий рядом Гилберт, переворачивающийся набок и смотрящий на Тома сквозь очки. — Удобно? — задает вопрос Томас. Байльшмидт в ответ лишь фыркает, потирая кожу вокруг дужек. Обычно он спит без очков, но сейчас у него дома как минимум три человека и без них спать будет непрактично. По пути домой нужно будет купить маску для сна, как минимум. — Вполне, — мужчина протягивает руки, обнимая Лондона и притягивая его к себе, удобно уложив сверху. Так странно понимать, что эти вполне лёгкие семьдесят килограмм по мановению биологической палочки превращаются в почти три сотни. — Всё. Спи. — Не могу. Тем более если я не буду спать, то завтра наступит позже, — привычная детская мысль. Как можно дальше отложить страшное завтра и остаться в пережитом сегодня. — Если ты не будешь спать, то заснёшь на парах, и я покусаю тебя за ужасную успеваемость. — Кусай, — храбро отвечает Том. Вместо укуса Гилберт целует его, укладывая холодные ладони на свободной от задравшейся ткани футболки талии. Холод пускает мурашки по коже, которые дрожью доходят до дёрнувшегося от такого хвоста, после чего тот неудобно и радостно виляет, требуя свободы и внимания. В конце концов хвост тоже часть Томаса, а значит его надо любить и гладить. — И каково жить с дополнительной частью тела? — Гил на пробу опускает руку и прикасается к шевелящемуся под тканью хвосту. Лондон едва не взвизгивает от такого, чем вызывает лёгкий приступ смеха в смеси с беспокойством. — Больно? — Н-нет, — Том краснеет. Глаза даже в полумраке комнаты заметно блестят, а румянец выделяется розовыми следами на щеках. Гилберт улыбается. Ему нравится реакция на любое его действие, а Томас выдаёт самое лучшее, что может. Весь он странная смесь недовольства, ехидности и вот такой огромной доли стыда. Не за свои действия, просто стыда, который проявляется приливом крови к разным частям тела. Звучит очень притягательно, но Гил держит своё слово. Почти держит, разрешая некоторые послабления. — Как вы вообще живёте с этими лишними частями тела? — в пустоту задаёт риторический вопрос Байльшмидт. Его ничего подобного никогда не беспокоило, разве что когда он менял форму, то хвост появлялся, длинный и вполне себе послушный. Никаких крыльев, рогов, ушей и хвостов в форме человека у него не было. Да, было одно серьёзное отличие — два, одно вытекало из другого, — но никаких лишних частей тела с прилегающими к ним мышцами не было. Хотя, это иногда выглядело действительно странно. Особенно разные гаджеты для разных животных. Для него было разве что специальное кольцо, которое вибрировало ритмом музыки. Причём водоотталкивающее, поэтому он обычно отмокал в ванне, слушая любимые песни именно таким образом. Под водой слух ни к чёрту. Как и его слух в принципе, когда он пытается слинять побыстрее. Это единственные моменты, когда он позволяет себе побыть зверем, а не человеком. Не по своему желанию, а по нужде. — Вполне неплохо. А что? Гилберт многозначительно молчит, затем приподнимается на локтях и улыбается. — Можешь покрасоваться в трезвом состоянии? Томас наклоняет голову и после недолгого обдумывания встаёт с кровати и быстро вытягивается, едва слышно хрустя смещающимися костями, чтобы после громко топнуть левой передней ногой и дёрнуть ушами. Выглядит он несерьёзно маленьким, даже несмотря на то, что носом достаёт Гилберту до груди. Вполне взрослый олень. Небольшой, но взрослый олень. С небольшими, как и хозяин, рожками. На прикосновение к пушистому боку Том реагирует громким «ме» и бешено виляет хвостом, после чего подставляет морду под почёсывания. — Так ты выглядишь гораздо милее, чем когда пьяный. Лапы хотя бы не трясутся. И ты не пытаешься меня укусить. В ответ Лондон фыркает и кусает воздух в дюймах от пальцев Гила. Как будто это хоть немного могло остановить от почёсывания короткой чёрной шерстки на покрытой серыми пятнышками спине. — Ауч, — на это олень ещё активнее виляет хвостом вправо, пародируя какую-то очень счастливую собаку, а не благородного оленя родом из Туманного Альбиона. Очередное «ме» и лёгкий толчок головой в бок вынуждает читать по жестам. — Что? Том топает передними ногами, кивая в сторону Гилберта, смотря очень многозначительно. — Я? Ты хочешь чтобы я перевоплотился? Олень кивает с очень гордым видом. Его поняли быстро и без всяких проблем. В детстве с этим были особенные проблемы — их обучали понимать жесты других видов только в конце начальной школы, когда уже каждый мог перевоплотиться в животное и обратно без каких-либо проблем. Кому-то дома успели объяснить хотя бы свои виды, а Томас с Лиамом остались в сторонке, пока Джон не решился им рассказать, каково это. Самым базовым языком по типу «коты виляют хвостами, когда злятся, собаки — когда испытывают сильный эмоциональный прилив, а мы просто потому что можем и счастливы». — Нет, — мокрый нос утыкается мужчине в ладонь, вынуждая почесать. Ещё немного, пока дозволительно и не слишком подозрительно. — Я не становлюсь животным в присутствии других людей. Тем более я не такой милашка, как ты. Гилберт в своей звериной форме обычно пугает людей. Давно доказано и проверено, ещё давным-давно, когда он не скрывал свои отличия от большинства обычных людей. Никто не задаёт вопросы, если он в очках. Никто не задаёт вопросы, почему он всем сердцем ненавидит фильмы ужасов про больницы. Никто не задаёт вопросы, когда он отмахивается от своей видовой принадлежности. Так гораздо проще жить. Томас в ответ на отказ легонько прикусывает его пальцы и оттирается боком о бедро, роняя Гила на кровать и смешно нависая сверху. Выглядит он крайне несуразно в подобной позе с такими длинными ногами. В принципе как и все олени, для которых подобная поза неприемлема. Проблема с позой решается, едва Лондон вновь становится человеком, с непривычки коротких рук падая прямо на Гилберта, издавшего полуживой «ох» от веса чужой тушки на себе. От лёгкого подпрыгивания на пружинах матраца очки едва не слетают, но Байльшмидт успевает их поймать и поправить раньше, чем Том заметит что-то. Вся интимная, но умилительная обстановка спадёт, едва Томас увидит его глаза. А крики по ночам — это не то, что хочется слышать. По крайней мере в контексте ужаса. — Почему ты уверен в том, что ты не милый? — Потому что я старый сорокалетний дед с болью в спине и сединой на шкуре. Лондон закатывает глаза, фыркая. — Ты не старый дед сорока лет, у тебя точно нет боли в спине и седины на шкуре. А это, — он проводит ладонью по чужим волосам, цепляя между пальцев розовую прядь. Так смешно и несерьёзно, но это даже мило, — это краска. — Это тебе просто двадцать. Ты молод и полон сил. А я хочу есть и спать. — Я тоже. — М? — Хочу есть и спать. Пойдём поедим, пока Лиам с Алексом спят. В итоге к утру они съедают лежащие в холодильнике суши, распивают бутылку яблочного сока и на десерт им попадается вишнёвый пирог, после чего сытые падают на диван и засыпают ровно до момента, когда начинает трещать будильник — адский механизм смерти, который вынуждает их встать. Гилберту нужно на работу, но до этого отвезти своих студентов по домам, что он и делает, хотя в квартире находит только двоих из них. — Он сбежал, не обещав вернуться, — сообщает Лиам, уткнувшись носом в телефон. — Ему ещё дом привести в порядок, если родители не успели вернуться. — Да упокоится его душа с миром, — пожимает плечами Томас, жуя тост с джемом. На самом деле ещё в момент ночного пиршества он видел, как огромный тёмно-рыжий волк сбегал из квартиры, прихватив с собой свои вещи в пакете. Их немой диалог закончился тем, что Том обещал молчать, на что Алексис поблагодарил его парой взмахов хвоста и дёрнувшимися ушами, после чего ускакал по своим делам. Это даже смешной парадокс: у Большого и страшного Серого волка шкура ни разу не серая. Уши и хвост тёмные, рыжины почти не видно, но если весь он покрыт мехом, то видно рыжие щёчки. Аж погладить хочется, но ровно до того момента, пока он не показывает зубы. Томас даже завидует. Обычной такой мужской завистью. — Если бы, если бы, — хихикает вапити. — А теперь дожёвывай и побежали. Первая пара экономика. — Блядь, — осознаёт Том, резко вспоминая, что на этой паре ему устроят пытку. Он ведь обещал отвечать на следующей паре, и вот она. Мученический взгляд, направленный в себя, Гилберт игнорирует, пожимая плечами. Любовь любовью, а каких-нибудь бонусов он давать не собирается на правах декана. Как бы ему не хотелось, но так надо. Этому есть с десяток причин, одна из которых называется увольнением, вторая заключается в том, что Лондона тоже выкинут из университета за подобное. Лиама тоже могут к этому приплести, наверное. И в отличие от Гила их точно не ждёт реабилитация с помощью статуса и связей. — Я заболел, передашь это козе, — Томас театрально падает на диван и притворяется мёртвым. В принципе, он таким и станет, если явится на пару. — Гил, мы заболели, передай это козе, — Лиам ложится на пол рядом с диваном, притворяясь фатально мёртвым — даже язык высовывает для большей убедительности. — Если я с детьми это прошёл, то и с вами пройду. Вставайте, пока я добренький. — А если не встанем? — интересуется американец, цепляясь слухом за фразу о детях. Интересно, о каких детях идёт речь? И раз «детях», то их несколько, но Гилу тридцать три года... Хм. — Тогда я использую метод ремня по жопе. — Фи, какая грубость, — и всё же Лиам встаёт, отряхивается от отсутствующей грязи, а затем резко нападает на Тома с щекоткой, едва не оглохнув от ультразвука напуганного оленя. Лондон не любит щекотку. От слова совсем. Он многое не любит: когда хвост трогают, когда рога у основания чешут или когда щекотят бока и пятки. Самые уязвимые места трогают, если коротко. И для защиты этих уязвимых мест он готов убивать. Точнее, орать так, будто его убивают. Это тоже вариант, ведь работает же. По крайней мере вапити убирает руки и извинительно опускает ушки в щенячьем жесте «прости, что я съел мусор, он был очень вкусный и я тебя очень-очень люблю». Примерно такое, да. — Том, не забудь, — напоминает Гилберт, и Томас кивает. Сегодня к нему должен подойти тот, кто будет его охранять на момент отсутствия Гила рядом. Просто и понятно. Фото он тоже получит, чтобы точно знать, что это именно его телохранитель, а не кто-то другой, кто может ему навредить, убить или вырубить и увести... куда-нибудь. Не хочется думать, куда и для чего именно, ему и так стресса со всей этой ситуацией хватает, тем более тогда, когда Байльшмидт уезжает. Лондону этого не хочется, но он готов потерпеть. Неделю, может две. Как-то же он жил без него целых двадцать лет с хвостиком. — У вас какие-то секреты от меня? — Лиам многозначительно шевелит бровями, на что получает уничижительный взгляд в свою сторону. — Ну а что, я тоже хочу знать, что вы там запланировали. Неужели реально 69 и бондаж к потолку? Томас давится соком, который только-только открыл и решил попробовать. — Пока что нет. Американец широко улыбается, растягивая «м-м» с такой интонацией, что становится понятно, что он всё понял гораздо лучше, чем это было указано. Гилберту на это как-то наплевать, а Том уже ментально мёртв, так что они оба почти это игнорируют. Почти, потому что это Лиам. Он с детства такой: невозможный в игнорировании своей персоны. Это не плохо и не хорошо, просто факт — ему нужно общение. Нужно внимание. Иногда нужно с кем-то столкнуться языками — в прямом и переносном смыслах этих слов. Это какая-то особенная его оленья черта, которую ему дали рога. Нормальные оленьи рога, пусть и не такие мощные, как у Джонатана, которые способны поднять легковой автомобиль в его звериной форме. Томас опять слегка завидует. Такой обычной и мирной завистью, которая лечится фактом того, что большие рога требуют больше ухода. Масло, несколько видов специальных тряпочек, наждачная бумага и даже лак. Много мороки. Рога помой, потом протри мягкой тряпкой, затем натри наждачкой, чтобы снять слой ороговевшей и слезающей кожи, дальше уже другая тряпка, за ней масло, новая тряпочка и лак. Часы и часы ухода. Скучно, нудно и в принципе для Лондона бесполезно: рога маленькие, никто на них внимания не обращает. Даже Гилберт не особо смотрит на рога. На ушки, на глаза — да, но не на рога. И это даже понятно, смысл смотреть на то, что никакой практической пользы не несёт? Разве что в постели за них придерживать, но... Томас опять думает не о том, о чём нужно. И краснеет от своих собственных пошлых мыслей. — Всё, собирайтесь и быстрее шевелите ногами, если не хотите, чтобы вас убили, — Гилберт заказывает им такси. Маленький элемент заботы, который облегчит им путь в университет и сэкономит время перед казнью. Потому что если они опоздают, то тогда их точно можно будет вешать. Куда и как уже роли не играет. Американец выбегает из квартиры первым, оставляя их наедине ради какого-нибудь смазливого диалога из любовного романа. Только вместо клятв в любви и обещаний верности и терпения ждать они говорят о чём-то своём, секретном. Хороший олений слух именно это и сообщает. Шорох поглаживания волос, короткий поцелуй в лоб и обещание позвонить вечером, когда Том ещё не будет спать — а больше ничего. Это тоже мило, пусть и не так романтично до тошноты. Так даже лучше, честно говоря. Вапити не вынес бы всей этой розовой, покрытой блёстками и слюнями любви. Это нужно оставить маленьким девочкам, которые обожают мультфильмы про Барби. Тут же обычная любовь. Немного розовых соплей, немного страстного секса со стуком соседей сверху или снизу и брак в конце. Лиам даже с Алексисом поспорил, что в конце концов Гилберт преклонит колено и предложит стать Тому его мужем. Если же этого не произойдёт, то он обещал станцевать Алексу стриптиз со звериной формой. И он уверен в своей победе, так что никакого стриптиза волчище не получит. Во-первых, потому что тут настоящая любовь, а во-вторых стриптиз в звериной форме запрещен в некоторых странах и регионах. Травмоопасно, к тому же это относят к извращениям. У нормальных людей не встаёт на то, как кто-то превращается в животное или на само животное. Это всё ещё зоофилия. И отчасти это позор для танцора, ведь подобные трансформации никак не вяжутся с плавностью и лёгкостью движений у пилона. Но Лиам беспринципный, так что его ничто не остановит в подобном. Даже то, что он не умеет танцевать стриптиз и скорее всего он сломает пилон рогами. В литре подобного абсурда даже есть какой-то шарм. Университет встречает их грохотом опаздывающих студентов и хлопком двери в их кабинете, под громкое и противное: — А вот и наши герои. Голос у преподавательницы по экономике противный до дрожи. Старчески дрожащий, чуть бубнящий и с несоизмеримым количеством злобы, отвращения и омерзения в нескольких буквах. Нормальные люди так не говорят. А эта коза — действительно коза, с кривыми рогами, дрожащим хвостом и страшной бородкой на морщинистом лице — говорит, и ещё как это делает. Такое презрение к себе никто и никогда не испытывал вне её пар. Как её допустили к занятиям не понятно, но факт есть факт, как преподаватель она так себе. Как человек, в принципе, тоже. — В особенности наш любимчик Томас Лондон, — коза растягивает тонкие губы в кривой улыбке, заставляя Томаса сжаться под чужими взглядами, направленными в свою сторону. — Что ты там говорил о том, что будешь сегодня отвечать? Готов? Том раскрывает рот, готовясь ответить, как дверь в аудиторию с громким хлопком раскрывают и на пороге появляется запыхавшийся охранник. — Мисс Хауер, там... Там ваша машина... Преподавательница смотрит на него, ожидая окончания предложения, которое звучит крайне неожиданно и пугающе для неё: — Ваша машина горит! Коза тут же вылетает следом за охранником, крича с такой громкостью и гневом, что страшно подумать, что станет с виновником данного происшествия. Виновником становится единственный наинаглейший волк всего университета, который отправил Лиаму сообщение с «Бегите, глупцы :)» и судя по всему смылся с места происшествия задолго до того, как его обнаружат. Благо для него, что камеры на любимом месте парковки древней козы не установлены, а значит при должной сноровке можно и не попасться в объектив. — Мальчики и девочки, сегодня пары не будет, коза съебала надолго! — по аудитории поднимается счастливый гул десятков голосов, которые рады подобному спасению от Робин Гуда двадцать первого века. Правда теперь это не лис, а волк, но им лучше об этом не знать. Волков на весь университет всего восемь человек, и вполне логично, что Алексиса вычислят за пару минут долгого просмотра его личных дел. — Его поймают и ему за это влетит, — пожимает плечами Том, отчасти радуясь тому, что ему не придётся отдуваться перед этой дурой. — Если, — делает ударение Лиам, — его поймают. — А ты уверен, что нет? — Если без твоего пушехвостного сарказма, то да. Если с ним, то всё равно да, просто ты сучка. Лондон фыркает, а затем достаёт из кармана телефон, едва чувствует его вибрацию. Гилберт. Точнее, сообщение от него с фото какой-то девушки, в которое Том пристально всматривается, пытаясь его запомнить. Выходит плоховато, но основные приметы он запоминает: смуглая кожа, яркие зелёные волосы и небольшие крылья за спиной. Птица. Томас ожидал, что будет какой-нибудь бугай под два метра ростом, наверняка какой-нибудь слон или носорог, но раз Байльшмидт решил, что будет маленькая птичка, то ладно. Тем более может Лондон ошибается и эта девушка будет круче любого бронированного мужчины. — «Встреть её после пары», — зачитывает Том, после чего показывает Лиаму фото. Тот присвистывает с уважением, оглядывая в принципе неплохую фигурку на фото. — Уилл, нет. — Уилл да. — Она тебя изобьёт за попытку подката, — Лондон фыркает. — Тем более я думал, что вы с Алексом... — Мы что?! — в голосе вапити проскальзывают истеричные нотки, которые быстро сменяются смехом. Таким же слегка истеричным, будто для прикрытия чего-то. — Он просто идиот, как и я. Вот и всё. Мы друзья. — Играющие по-пьяни в цыганочку. — Ты просто не напивался до такой степени, — парирует американец. — Идём уже за красоткой. Том лишь качает головой. Лиам такой Лиам. «Красотка» действительно встречает их у ворот, и на появление двух оленей поправляет сумку на плече и широко улыбается, проявляя дружелюбие. Что на фото, что в реальности она похожа, а потому не возникает сомнений, что это телохранитель. — Hola, — здоровается девушка, протягивая Тому, а затем и Лиаму руку. — Тринидад. — Это страна или..? — интересуется Лондон. — Имя. Тринидад Ицал, Гватемала, — Тринидад дёргает огромным перьевым хвостом, привлекая внимания удивлённого такой необычной внешностью вапити. — Вас я знаю, Томас Лондон из Лондона, а ваш друг..? — Уильям Девен Скотт, США, Вашингтон, — американец обворожительно улыбается, чуть ли не выкатывая грудь колесом и игнорируя закатившиеся глаза Томаса, который не удивлён такой реакцией. — Обычно меня зовут Уиллом, но я предпочитаю Лиам. — Лиам или Лиам? — У нас Лиам. У них, — он приобнимает Лондона за плечи, — Лиам. — Э-эм... — девушка пытается понять, но по всей видимости у неё едва ли это получается. Том её даже понимает. — Зови как хочешь, короче. Отзываюсь на любое сочетание «л», «и», «а» и «м». — Хорошо. Мой наниматель уже сказал, какие услуги я оказываю? — она переводит тему и почти сразу становится серьёзной. — Нет. — Ладно, тогда я объясню. Моя задача защищать вас двоих или..? — Только меня, Уилл сам справится, — Томас не говорит «у него есть Алекс», но именно это и имеет в виду, на что американец хмурится и надувается. Том может играть в те же игры, что и он, так что пусть страдает приступами... как он говорил?... «яойщика»? Лондон не знает, что это за слово и не хочет знать. — Отлично. Итак, моя задача обеспечить вашу максимальную безопасность. — Можем на «ты», — коротко перебивает олень, понимая, что на «вы» ему крайне неудобно. — Я не буду прыгать на людей держащих нож или ломать руки нападающим. Моя задача держать тебя от опасности подальше: менять маршруты каждый день, избегать опасных мест и так далее. Ничего сложного или страшного, личное пространство я тебе оставляю, из твоей тарелки есть не буду, под твоей кроватью спать тоже, — Тринидад делает пару лёгких взмахов крыльями. — Дальше если потребуется буду объяснять по ситуации, согласен? — Да. Томаса это устраивает. Никаких угроз личной жизни и привычному раскладу жизни, просто... Ну, немного перемен. Ни разу не серьёзных. Ездить другими автобусами, ходить другими дорогами — это что-то новое и нужное. Иногда нужно выходить недалеко за зону комфорта, маленькими шажочками с чужой помощью и поддержкой. Что ж, этот момент настал. — А к какому виду ты относишься? — интересуется Лиам, и Том приостанавливает его хваткой за рог. Вапити по инерции дёргается, но быстро прекращает это. — Я гватемальский квезал, — отвечает девушка, расправляя крылья и хвост, отливающие оттенками зелёного и бирюзового в свете солнца. — А вы олени. — Он благородный, я вапити, — кивает вапити, шевеля пушистыми ушами во все стороны, чтобы никто не посмел их отвлечь. — Итак, какой план? — Идём знакомить меня с университетом. Зря я что ли поступила к вам? — А-а... зачем? — слабо выдыхает Том, понимая если не всё, то большую часть, а потому испытывая стыд. — Потому что к новой студентке будет меньше вопросов, чем к какой-то девушке, что ходит за студентом хвостиком. Гилберт. Он же декан, а значит обладает способностью принимать на учёбу. Интересно, ему не влетит за такое своеволие? В теории не должно, у него ведь есть связи, раз он пришёл в университет и сразу стал деканом без каких-либо вопросов по поводу компетенции. Хотя, придраться было к чему, да и сейчас придираются. Слишком молодо выглядит, слишком бесшабашно и слишком нагло, что некоторых преподавателей продолжает выводить из себя. Для них есть рамки, за которые Байльшмидт выходит: краска на волосах, пирсинг и, что самое страшное для них, солнцезащитные очки в аудитории. Нарушение всех моральных постулатов. — Сейчас быстро пробежимся, покажем самые важные места, а дальше опоздаем на пару по любимой Томом истории, — Томас краснеет. Ложь. Самая настоящая ложь. Ему не нравится история. Это просто роковое совпадение фактов, которые он — да и никто в принципе — не ожидал. Ни той анкеты — на которую Лондон так ничего и не написал, хотя хотел, — ни того, что Гил окажется преподавателем, ни всего остального из этого вытекающего. Во время их короткого обхода с показом Тринидад незаметно проверяет всё, что может представлять интерес. Выглядит это так, будто она просто узнаёт костяк здания, а не то, насколько хороша и хороша ли область прострела у окна, насколько крепки шпингалеты и работает ли система пожаротушения. На всё ответ «да» и это не утешает. Но с этим можно что-то сделать, это известно точно. У двери в столовую их встречает знакомый, который выглядит слишком довольным собой и своими проделками, чтобы просто так стоять. — О, смотрите, его не посадили, — слишком наигранно произносит Лиам, после чего с небольшим усилием ударяет Алексиса в плечо. — Не делай так, придурь. — Спасал принцесс от злобного дракона, — волк потирает плечо, а затем обращает внимание на девушку. — Кто это с вами? — Тринидад, новенькая, — Тринидад протягивает руку Алексу, на что тот хмурится, всем своим видом показывая отказ от рукопожатия. — А вы? — Прекращай выделываться, она не из полиции, — качает головой вапити, позволяя ослабить бдительность. Совсем ненамного. — Не из полиции, верно? — Ну мой отец бывший полицейский, — птица нагловато улыбается, — а больше никаких связей с полицией у меня нет. Алексис продолжает выглядеть как человек, который не желает знакомится. Что, честно говоря, для него слишком странно. Лиам с Томом помнят его уже несколько лет и лишь пару раз наблюдали такое, но всё же. — Ой, похуй, — отмахивается американец. — Это Алекс. Фамилия Кидвелл. Псина по сути, по жизни пират и эльф. — В таком случае ты по сути куколд, а по жизни проститутка, — волк улыбается, старательно игнорируя локоть под рёбрами. — Ай. — Приятно познакомиться..? — Он тут одна из самых известных личностей, к тому же из Суонси. — Звучишь как текущая по мне сучка, — Алекс понижает тон голоса, сходя на рокочущий шепот, и Томас со смехом отмечает, как у Лиама на загривке от этого поднимаются волосы. — Я просто сучка, извини, там уже всё пересохло. — Какая трагедия. — Не обращай на них внимания, — просит Том, отводя Тринидад в сторону. — Они почти всегда такие. — Любовь? — спрашивает девушка. — Химия, — пожимает плечами Лондон. — Мы пойдём на пару, а вы, пожалуйста, хотя бы в туалет отойдите. — Зачем? — спрашивает Лиам, отвлекаясь от диалога. — Ебаться будем, пошли, — отвечает вместо Томаса Алекс, беря вапити за руку и уводя в сторону под недовольные матерные словечки. — Чт—? Ты охуел?! — раздаётся прежде, чем они уходят за угол. Лондону хочется смеяться и плакать от такого, но сейчас есть более важные дела. Например, пара по истории. — Пойдём, их можно не ждать пару, — пожимает он плечами, направляясь к лестнице наверх. — Они действительно пошли заниматься сексом? — Скорее всего пошли курить, но я не знаю, — Том прижимает кончики незаметно алеющих ушек к голове, понимая, что действительно не знает. Как и не знает того, что у них за отношения такие. Одно известно точно: сами справятся. Томасу бы такой самостоятельности.