Цепи для Энн Ширан

В темноте я плохо ориентировалась, но точно помнила где располагалась основная дверь. Она была открыта, я обратила на это внимание еще в первый раз, когда в нее вошли несколько мужчин и ночью, когда они же пришли насиловать одну из нас. Нащупав ручку, осторожно потянула дверь на себя, боясь любого скрипа. На мое удивление она легко поддалась, и я медленно высунула голову в коридор, слыша за своей спиной шепот пленниц. Клер подбадривала меня, я же давила в себе слезы. Мне нужно было собраться и действовать решительно, пока сюда никто не заявился. Нужно было найти безопасное место и понять, где мы находимся и как я могу отсюда выбраться, чтобы помочь другим. Коридор был так же плохо освещен, как и наша клетка. Кругом царил полумрак, и я как можно ближе прижалась к бетонной стене, стараясь бесшумно двигаться. Тишина была сквозящая, словно поглощающая собой все. Я трусливо оглядывалась и пыталась осматриваться, но ничего не видела, кроме мрака и темноты. Остановившись перед первым поворотом, я замерла, замечая железную лестницу, ведущую наверх, откуда бил яркий свет. Со стороны послышались голоса, и я резко обернулась, вдалеке отмечая несколько силуэтов. Пульс подскочил, пробуждая во мне панику. Бежать наверх было подобно смерти — они бы сразу меня заметили, как если бы я пошла в противоположном от них направлении. Если вернуться назад, то у меня может быть шанс бесшумно скрыться в другом повороте. Пожалуйста, Господи, помоги! Развернувшись, я стремительно направилась обратно, стараясь ступать как можно тише, при этом наращивая темп. По моей спине от страха выступил пот, и я чувствовала, как ледяные языки холодом обдавали мои лопатки, словно подгоняя меня. Клетка, из которой мне удалось сбежать осталась позади, и я уже видела впереди себя разветвление, когда прямо над моей головой загорелся яркий свет, а сзади послышался отборный мат. Времени на размышления у меня не было. Я побежала из последних сил, благодаря родителей за то, что они отдали меня на ненавистную мне атлетику. Бег был единственным, что мне пришлось по душе, как оказалось позже. Сейчас меня не сбивали даже ослабленные мышцы, благодаря жгучему адреналину, насыщающему собою кровь. Бежать и не останавливаться! Только вперед! Ни шагу назад! Ни секунды на передышку! Я завернула за угол, когда звук выстрела раздался за моей спиной. Пуля звонко вгрызлась в бетон, оглушая меня, вынуждая зажать уши. Сердце заколотилось с такой прытью, словно оно вот-вот готовится выломать мне ребра. Еще один поворот и я бегу дальше. Кажется, что земля уходит из-под ног, но на самом деле я несусь куда-то вниз, глубже спускаюсь под землю. Спотыкаюсь обо что-то и кубарем качусь по неровному бетонному покрытию. Бьюсь о каждый выступ, вскрикивая от боли, но приземляюсь почти что на четвереньки и замираю, когда в нескольких жалких сантиметрах от меня, свистит очередная пуля. — СТОЯТЬ! Иначе следующая полетит в голову! — с издевкой бросил незнакомец за моей спиной. — Разворачивайся и иди сюда, — добавляет, приказывая. Слушаюсь, медленно поднимаясь. Мое лицо кривится от боли. Все тело усеяно ссадинами. Едва могу стоять и трясусь, как зверек перед закланием. Делаю несколько шагов в его сторону. Подниматься в гору тяжело и я шиплю, глотая слезы. Не смогла. Не убежала. Не скрылась. Пусть, может, лучше так? Пуля в голову разве не лучше, чем извечное насилие над душой и телом? Быстро и почти безболезненно, вроде так описывают это в фильмах, но на деле страшно, отчего едва не сводит скулы. Тут в голову лезут отвратительные мысли, что ради жизни можно потерпеть. А как же родители? Как же Клери? Вдвоем оно едва ли не лучше, чем бороться одной? Я не могу ее бросить. Не могу так бессовестно поступить с ней, поэтому двигаюсь навстречу к еще одному зверю, от которого не спрятаться и не убежать. — ЖИВЕЕ! — командует он, раздраженно передергивая плечами, и я почти равняюсь с ним. Не видела его раньше. Он точно к нам не заходил. Выше и крупнее всех других, да и форма отличается. Другая совсем, еще более черного оттенка, а на груди бронежилет. Он расслабленно держит в руке пистолет, дулом вниз. Боюсь смотреть на него, поэтому обхожу широкой дугой и продолжаю тянуть за собой ногу, прихрамывая. Слышу размеренные шаги за спиной, чувствуя едва ли не физически тяжесть его взгляда. Бреду вперед, останавливаясь перед первым поворотом. Ноги отказываются идти дальше, и я горблюсь, упираясь рукой в облупившуюся стену. Легкие сдавило, и я закашляла, пытаясь вобрать в себя хоть малую дозу кислорода. Шаги зверя стали ближе. Он остановился за моей спиной, и я вздрогнула, почувствовав, как холодный металл касается поясницы, а после пересчитывает позвонки один за другим. Я натянулась как струна, в ужасе замираю, ощущая, как он проводит дулом между лопаток и ведет выше, смакуя каждый миллиметр бьющегося в ознобе тела. — Шагай, — останавливаясь в районе затылка, властно диктует он. Мне не нужно повторять дважды. Я из последних сил ковыляю в сторону злосчастной двери, и она распахивается передо мной, словно ждала моего приближения. Четверо знакомых мне мужчин стоят по разным углам комнаты. Во главе с ними лощеный, рассматривающий меня каким-то отвратительно-оценивающим взглядом. Он делает несколько шагов в мою сторону, и я в страхе оглядываясь, в поисках укрытия. — Жаль портить такое лицо, но в воспитательных целях. Хлесткая пощечина сбивает меня с ног, и я падаю на бетонный пол, прикусывая язык. Металлический привкус заполняет собой полость. Взвизгиваю от боли, крепко прижимая ладони к лицу. Кажется, дрожь ни на секунду не покидает мое тело. Я отползаю в сторону, исподлобья глядя на лощеного, который больше не смотрит на меня, а переводит все свое внимание на того, кто привел меня обратно. Глаза меня не обманули, он в действительности был на голову выше всех и шире в плечах. Мускулистые руки сложены на груди, поза обманчиво расслабленная, но стоит сделать хоть одно движение, как бугрящиеся мышцы напрягаются, словно он переходит в режим боевой готовности. Лицо у незнакомца запоминающееся; четко выраженные надбровные дуги, массивная челюсть и взгляд, горящий надменностью. Убийственный взгляд. — На чем мы сошлись? — лукаво улыбнувшись, проговорил лощеный. — Заку я пообещал четверых для зверинца, а тебе был должен за работу сто пятьдесят? — Этого мало, Саймон. Я стою больше, — выбив из пачки сигарету, проговорил незнакомец. Мужчина задумался, многозначительно посмотрев на клетку. — Бабу хочешь? — Незнакомец вздернул бровь, ожидая пояснений. — Личную? Для себя? Дело может затянуться. Пар спускать нужно. Нескольких я вам оставлю, но сам знаешь, что с ними будет через неделю от стольких голодных мужиков. Эти для аукциона. Хороший товар. Только поймали. Любую бери и делай, что хочешь. Договоримся? — с прищуром сказал лощеный, а зверь убрал пачку обратно в жилет. Кажется, он оказался заинтересован этим предложением. Прямой взгляд устремился в клетку, внимательно рассматривая пленниц, но каким-то образом сместился в мою сторону, и я заерзала, сильнее вжимаясь в прутья. — Я проверю? — неотрывно изучая меня, скорее констатировал, чем спросил зверь, и лощеный согласно кивнул. У меня не было времени на подумать. Не было даже секунды, чтобы попробовать осмыслить происходящее. Мужчина в два шага преодолел расстояние между нами. Я попыталась слиться с полом, но, по всей видимости, у меня это очень плохо получилось, потому что он наклонился и жестко сжал мое горло, вынуждая меня встать на ноги. Голова идет кругом и меня подташнивает. Хватаюсь за его кисть руками. Я едва не вишу на носочках, пока по мне блуждает изучающе-сосредоточенный взгляд. — Рот открой, — очередной приказ срывается с его жестких губ, и я шумно сглатываю. Крепко сцепляю зубы, всем своим видом кричу убрать от меня руки, но незнакомец лишь скалится, с силой надавливая пальцами на мою челюсть, вынуждая все же открыть рот. Как там говорится? Дареному коню в зубы не смотрят? На кой хер ты лезешь в мой рот? Пытаюсь лягнуть его ногой, но жалкая попытка обрывается на корню, и к моей груди прижимается уже знакомый мне пистолет. Мужчина смотрит мне в глаза, вызывая страх и ужас. Никогда не знала свой порог, но кажется сейчас на него наткнулась. Внутри все словно пропустили через мясорубку. Я наблюдатель, не более и не менее того. Тело не мое — чужое. Не слушается, и я его едва ли ощущаю. Из горла вырываются какие-то булькающие-протестующие звуки, но зверь лишь продолжает скалится, оглядывая меня как второсортный скот. — Раздевайся, — цедит он, лишая меня всякого воздействия, фактически отшвыривая от себя. Я жмусь к прутьям, жалостливо оглядываясь. Пленницы хаотичным рядом выстроились вдоль стены, склонив головы вниз, в то время как моя Клери с трудом сдерживала слезы, шепча про себя что-то успокаивающее, но я едва ли могла это разобрать. Паника и ничего более. Не могу я так. Даже перед маммологом не могла раздеться, а тут почти с десяток посторонних мужчин. Лучше убей. Пристрели, но не заставляй меня это делать. Пожалуйста, прошу! Мой взгляд полон мольбы. — РАЗДЕВАЙСЯ! Это больше, чем приказ. Я сглатываю, спешно стягивая с себя футболку через голову. Прижимаю ее к себе, вздрагивая, когда дуло пистолета многозначительно указывает на мои джинсы. Пальцы не слушаются. и я кое-как расстегиваю пуговицы, стаскивая одежду с себя. На мне лишь белоснежные трусики и лифчик в тон. Пытаюсь прикрыться руками, так как футболку у меня бесцеремонно выдернули. Зверь делает шаг назад, беспечно меня рассматривая, еще более пристально, и я едва ли не сжимаюсь, всхлипывая. Больше не могу держать это в себе, но тут же затыкаюсь, когда мужчина равняется со мной и смотрит на меня снизу вверх, поглощая собой все пространство вокруг. — Тощая, но сойдет, — выносит вердикт он, и я вижу, как лощеный расплывается в довольной ухмылке, в то время как карие, почти черные глаза примеряются ко мне. — Можешь одеться, — благосклонно разрешает зверь. Спешно натягиваю разбросанную по полу одежду. Пытаюсь не дрожать так сильно, но это заведомо проигрышный бой. Спиной прижимаюсь к решетке, обмениваясь с Клер полным отчаяния взглядом. Я вижу, что ее яркие глаза в одно мгновение потускнели. В них больше нет ничего, кроме кромешного ужаса и страха, от которого судороги ползут по изнеможденному телу. Похитители продолжают переговариваться между собой, но я едва ли могу понять смысл их слов. Кажется, меня только что продали. Осмотрели и приобрели, как скот на рынке. Не понимаю, как вмиг из свободного человека я превратилась в рабыню? Как это произошло? Как это возможно в нашем мире? Диссонанс в моей голове приводит меня в мучительно-безнадежное состояние. Желудок скручивает и к горлу подступает желчь. Я едва ли могу здраво оценить свое состояние, чувствуя пульсирующую боль каждой частичкой своего израненного тела. Слезы жгут глаза, а зверь вновь обращает свое внимание на меня. Щурится, придирчиво оглядывая то, что выбрал. Наверняка думает, что продешевил. У него еще есть время подумать, вот только он снова тянется ко мне и вздергивает за шкирку, вынуждая встать на ноги. — Эту я заберу сейчас. Остальных погрузите в машину, — говорит он, пихая меня в сторону выхода. Паника — я ощущаю ее едва ли не физически, липкой субстанцией, окутывающей мое тело. Останавливаюсь, упираясь в дверь ногами, всеми силами оказывая сопротивление. Едва могу выглянуть из-за широкой груди, но цепляюсь взглядом за Клер, бросающуюся на решетку. — Энн! Пожалуйста, не трогайте ее! Оставьте ее! Клери истошно вопит, словно пробудилась из анабиоза или только сейчас взяла себя в руки, пытаясь вогнать в себя в чувство. Осознание. Оно настигло и ее. Оно разъедает нас. Возможно, мы больше никогда не увидимся. Никогда не пойдем вместе в колледж. Никогда не встретимся у огромного молла, собираясь разорить наши студенческие карты. Никогда больше не будем болтать ночи напролет, обсуждая парней, девчонок, моду и то, что нас тревожит. И самое ужасное в этом всем то, что мы больше никогда не сможем быть прежними. Все кругом кажется таким незначительным. Все проблемы теперь ничто. Новая реальность давит на мои плечи с оглушительной силой, грозясь раздавить под своим натиском. Она едва ли оставит от меня кровавое пятно с раздробленными костями. От меня не останется ничего. Совсем ничего. Поэтому сейчас я брыкаюсь и пытаюсь вырваться, пока зверь не выходит из себя и по голове не прилетает прикладом. Мое тело обрушивает на пол, а в глазах стремительно темнеет.

***

Глухая боль обрушивается на мое сознание. Я не могу пошевелиться, резью ощущая затекшие мышцы. Скулю, но звук глушится кляпом, воткнутым в мой рот. Перед глазами темнота, она обусловлена тугой повязкой, руки перетянуты, связаны за спиной. Кожу царапает жесткий ворс, такое чувство, что меня запихнули в багажник. Догадки подтверждаются, когда машина наезжает на кочку и меня подкидывает в воздух. Обрушиваясь обратно, не могу сдержать слез. Боль раздирающая. Царапает. Изводит. Будто вместо тела один сплошной оголенный нерв. С меня словно заживо содрали кожу. Приглушенно кричу, задыхаясь в обрушившейся на меня истерике. Надломано дышу, изнывая от пронизывающей боли. Машина останавливается, и я замираю, прислушиваясь. Слышу шаги и звук открывающегося багажника, мычу со всей силы, пока меня, как марионетку, закидывают на плечо. — Тише, строптивая, — говорит зверь, звучно ударяя меня по ягодицам. — Скоро будем дома. Я чувствую его оскал так реалистично, словно вижу его собственными глазами. Тело у зверя подтянутое, состоящие из жил и каменным мышц, убеждаюсь в этом лично, когда бьюсь конечностями об него, испытывая тупую боль. Он несет меня несколько минут, а потом поднимается куда-то вверх и мы оказываемся в замкнутом пространстве. Меня тут же швыряют на мягкое сидение и кое-как пристегивают. Я все еще связана и едва ли могу пошевелиться, но ощущаю зверя рядом со мной. Он пахнет как-то странно. Мне тяжело сориентироваться. Я глубоко пытаюсь вобрать в себя воздух, шумно дышу. Мужчина пахнет мускусом и чем-то горьким, словно свежесваренным кофе. Я бессознательно наклоняюсь к нему и тут же отклоняюсь, потому что зверь завладевает моим лицом, жестко сжимая подбородок, отчего я вновь возмущенно мычу, пытаясь вырваться, но хватка усиливается. Он осматривает меня, словно пытается оценить нанесенный мне ущерб. Я физически ощущаю его прямой, цепкий взгляд. Испуганно дергаюсь, когда он давит большим пальцем на распухшую губу, вызывая жгучую боль, а после вытаскивает кляп. До этого мгновения я даже не осознавала, насколько занемело мое лицо. Морщусь, едва ли с первой попытки в состоянии закрыть рот. Тут же ощущаю горлышко бутылки, подставленное к моим губам. Шумно сглатываю и тянусь вперед. Вода заполняет собой полость. Я жадно глотаю ее, превозмогая пульсирующую боль. Рука мужчины поддерживает мою голову. Он поит меня осторожно, пока я не отклоняюсь от бутылки, блаженно облизывая пересохшие губы. — Спасибо, — шепчу я, слыша в ответ, как он хмыкнул, а после потерял ко мне всякий интерес. Мужчина поднялся и куда-то ушел. Я все еще ничего не могла разглядеть, сквозь плотную материю, покрывающую мои глаза. Ориентировалась только по звукам, и теперь, мой слух подсказывал мне, что мы находимся в самолете. Сердце сжалось, и я вновь ощутила ее — панику, отравляющую мой рассудок. Я понятия не имела, сколько находилась без сознания и как долго меня везли в машине. Впереди предстоял перелет, и навряд ли он будет быстрым. Но я точно знала одно, что чем дальше я находилась от места похищения, тем меньше был шанс, что меня найдут. Охваченная предательской дрожью, я тряслась, не в силах остановить ее. Она взяла в плен все мое тело и утонула где-то в глубинах позвоночника, отдавая судорожной болью в каждой клеточке моего организма. Черная повязочная ткань наполнилась влагой от моих слез. Обессиленно, я бесшумно взвыла, в который раз умирая в пучине жалости к себе. Почему я? Почему мы? У меня ведь даже ни единого штрафа не было! Моих родителей никогда не вызывали за плохое поведение в школе. Я всегда хорошо училась и была прилежной дочерью. Я никогда не нарушала правил, а когда впервые дала слабину, то сразу оказалась сцапана когтистыми лапами кровожадного зверя. Самолет тронулся, набирая скорость, он со свистом оторвался от земли и меня вдавило в мягкое сидение. Уши мгновенно заложило, и я шумно сглотнула. Попыталась усесться удобнее, но связанные за спиной руки и перевязанные ноги, сковывали любые мои попытки, лишая меня любой возможности двигаться. От нестерпимой боли едва могу чувствовать тело. Оно ноет от усталости, добравшейся до самых костей. Сознание мутнеет, осознанность на доли секунды пропадает и тут же возвращается. Я вновь ощущаю острые приступы тошноты, но в который раз подавляю их. Желудок пуст. В нем только вода и немного желчи. Крутит изнутри, выворачивает и я шиплю, сквозь стиснутые зубы, в попытке согнуться пополам, но делаю лишь хуже, заходясь в безмолвной истерике. Время идет, и я успокаиваюсь. Мы летим уже несколько часов, и меня настойчиво клонит в сон. Веки тяжелеют, голоса вокруг расплываются, и я проваливаюсь в темноту, в поисках укрытия. Так легче. Так спокойней. Так я не чувствую боли, она отходит на второй план, уплывает, отдаляется от меня, и я подчиняюсь новым порядкам, исчезая в бессознании. Прихожу в себя, когда меня отрывают от кресла и перекидывают через плечо. В нос ударяет знакомый горький привкус кофе. Зверь меня куда-то несет, но у меня едва ли хватает сил, чтобы держаться в сознании. Я словно маятник, между двух миров. Его шаги уверенные, размашистые. Он придерживает меня одной рукой, всем своим видом демонстрируя, что я его добыча. Его логово близко, почему-то мне так думается. В воздухе витает резкий аромат полыни. Я чувствую, как печет солнце, обжигая мою бледную кожу. Легкий ветер несет в себе крупицу прохлады. Кругом я слышу шум и разговоры, мужские басы. Женских голосов нет совсем и меня это пугает. Я сжимаюсь, насколько это возможно и зверь это чувствует, хлопая меня по ягодицам. — Уже почти добрались. Скоро я тебя развяжу, — констатирует он. С характерным звуком открывается очередная дверь и меня кладут на сидение. С ревом заводится двигатель и мы трогаемся с места. Ветер свистит в ушах. Создается впечатление, что это какой-то открытый джип, и мы едем по сафари. Меня то и дело подбрасывает на различных кочках, но я не могу не отметить, что мужчина перед ними старается сбросить скорость, словно проявляет какую-то извращенную заботу обо мне. Машина останавливается, и мой хозяин открывает дверь, забирает меня, вновь перекидывая через свое плечо. Кажется, я не доставляю ему никакого неудобства. Он несет меня куда-то вперед, и теперь я слышу тысячи различных звуков. Это место оживленное и тут очень много пыли. Она раздражает нос и я чихаю, слыша, как по горлу зверя поднимается смешок. — Согласен, воздух тут так себе, но ты привыкнешь, — уверенно говорит он. Звякает железная дверь, и я лишаюсь солнечного тепла, оказываясь в помещении с затхлым, пропитанным сыростью воздухом. Размашистые шаги эхом отдаются по каменному коридору. Он сворачивает и начинает подниматься по лестнице, останавливаясь на шестом проеме, насколько я могу судить. Идет вперед, мои внутренности скручиваются, когда он останавливается, и я слышу грохот, с которым открывается тяжелая, металлическая дверь. Еще несколько шагов и меня опускают на кровать. Я часто, сбито дышу, в то время, как мужчина развязывает мои руки и после разрезает веревку, сковывающую ноги. Сама сдираю с себя повязку, морщась от резкого движения, которое посылает тысячи нестерпимых импульсов боли, касающихся каждой клеточки моего израненного организма. Болезненно мычу прямо в постель, а по щекам снова текут слезы, но у меня нет времени на жалость к себе, потому как зверь с силой дергает меня на себя, стягивая мои джинсы вместе с бельем. От осознания пронзившего ,словно молнией мое сознание, я вскрикиваю и пытаюсь вырваться из его сильных рук, но он едва ли это замечает, еще ближе притягивая меня к себе. — Не надо, пожалуйста! НЕТ! — пищу отчаянно я, когда слышу шипящие звуки разрывающейся рации. Зверь отпускает меня, позволяя забиться в дальний угол. И я слежу за ним из-под полуопущенных ресниц, пока он поворачивается ко мне спиной и берет лежащую на столе рацию в руки. — Прием-прием, Рейк, ты вернулся? Зайди ко мне. Есть разговор, — с помехами слышится грубый мужской голос. — Прием, иду к тебе, — отвечает мучитель и вновь разворачивается ко мне. Я трясусь, забившись в угол. Такое чувство, что он заполняет собой все пространство. Огромной глыбой он возвышается надо мной, развязно рассматривая, хмурится. — Я скоро вернусь, — твердо говорит он. — К моему приходу ты должна принять душ, — кивая в сторону еще одной двери, добавляет. — Я принесу тебе другие вещи. И отведу к доку. Тебя нужно осмотреть. Не хочу, чтобы ты загнулась раньше, чем я с тобой закончу. Он разворачивается и уходит. Дверь за ним закрывается и мигающий огонь меняет свой цвет на красный, в то время как я внимательно осматриваю новую клетку, в которой меня заперли, пытаясь сконцентрировать рассеянный взгляд.