Born To Die — Lana Del Rey
24 октября, 2020 Чонгук докуривал уже шестую сигарету за последний час, сидя в салоне автомобиля на парковке медицинского центра Асан. Он не спал всю ночь. Голова гудела уже как два часа, судорожно соображая, что делать дальше. На подстаканнике стоял остывший кофе. Пить его на голодный желудок противно, но Чонгуку кусок в горло не лез. Он даже не думал об этом. Телефон на беззвучном режиме настойчиво завибрировал в переднем кармане чёрных брюк. Чонгук быстро взял трубку, пробежавшись глазами по горящему экрану. — Тэмин пришёл в себя, — оповестил его Хосок. — Поднимайся. — Понял. Чонгук, потушив недокуренную сигарету, вышел из машины и широким шагом направился ко входу больницы с парковки. Чувство сильной необъятной злости заполнило всё тело. Оно лихорадочно плескалось из стороны в сторону, подобно морским волнам в сильнейший шторм. Когда это случилось? После вчерашнего сообщения. На месте убийства Мин Юндже Чонгук пробыл до самой ночи. Машину директрисы взорвали. Это не было поломкой или несчастным случаем. Взрыв произошёл прямо возле детского дома, поэтому на месте этого убийства стояла настоящая суматоха. Первым делом эвакуировали детей. В здание детского дома никого не пускали. Его осматривали на наличие взрывных устройств. Сразу после Чонгук намеревался пройти в кабинет Мин Юндже и осмотреть там каждый миллиметр. Он понимал, что на это понадобится много времени. В кабинете Юндже могла найтись важная незаменимая для расследования информация. В этом месте, небольшом помещении со сладко-свежим ароматом цветов, находилось что-то, что было скрыто от чужих глаз. Юндже знала многое, но купалась в своей лжи до самой смерти. Рано или поздно здание бы осмотрели, поэтому Чонгук решил остаться на месте до завершения работ. Планы нарушило сообщение, пришедшее в час ночи. Оно было от Тэхёна. Чонгук ненароком подумал, что если королёк освободился, то можно было бы и поехать домой. Заказать ему такси или дать уехать самому слишком опасно. После проникновения в квартиру Тэхёна Чонгук старался не оставлять его одного, за исключением походов на обед или утренних поездок на работу. Когда Чонгук открыл сообщение, рассчитывая увидеть там просьбу забрать королька домой, в нём вспыхнула жгучая смесь из двух ярких и плохо контролируемых чувств: страха и злости. Уже меньше чем через двадцать секунд он мчался к зданию следственного комитета. Скорую помощь и полицию вызвал Хосок. Он остался на месте убийства Мин Юндже. Чонгук нарушил около пяти правил дорожного движения и дважды проскочил на красный. Рядом, на пассажирском кресле, лежал его телефон с горящим экраном и одной открытой фотографией, на которой в бессознательном состоянии лежал Тэхён. Поэт не поленился включить вспышку, хотел показать обильное кровотечение из головы Тэхёна. Раньше Чонгук никогда не обращал внимания на погоду. Сильный ветер, снег, солнце… Ему было всё равно. Но в тот момент, сидя за рулём и сжимая его до рези в глазах, он всем сердцем ненавидел дождь. Сильный ливень бил в лобовое стекло с внушительно-угрожающей силой, пытаясь пробить его. Чонгук не имел ни малейшего понятия, что могло ждать дальше. Тогда он даже не думал, что на такой скорости мог разбиться. Перед глазами и в голове был только Тэхён. Тело перманентно вспомнило его касания. Поэт мог сделать, что угодно. Была ли та фотография прощальной? Предупреждающей? Чонгук не знал. Он действительно впервые не знал. Лифт оповестил о прибытии на тринадцатый этаж. Чонгук, тихо выдохнув, направился в палату Тэмина. Он выжил, и это казалось огромной удачей. — Полегче с ним. Он только пришёл в себя, — предупредил Хосок, сидящий в коридоре. — Кто его оперировал? — Чонгуку, если честно, всё равно на состояние Тэмина. Он жив. Сейчас это главное. — Доктор Хан. Чонгук кивнул и толкнул рукой дверь в послеоперационную палату. Запах лекарств осел на языке немеющим чувством. Чонгук взглянул на Тэмина. Тот тоже посмотрел мутными глазами, слезящимися от тусклых ламп. Следователь подвинул стул к койке и с шумом опустился на него. — Рассказывай всё, что помнишь. Тэмин слабо кивнул и зажмурился от слабости в теле. Чонгук ждал, пока тот соберётся с мыслями. В ожидании осмотрелся вокруг себя. Взгляд застопорился на тумбе возле кровати. На ней лежал мобильный телефон Тэмина. От пришедшего уведомления его экран загорелся. Чонгук вгляделся повнимательнее. На заставке стояла фотография: две руки, держащиеся друг за друга с переплетёнными пальцами. — В этот вечер я остался один на смене. У Джеффри сильно заболела жена. Но вы, наверное, знаете об этом. Она ведь уже не справляется сама. Возраст всё же… И детей у них нет, чтобы помочь. — Голос Тэмина звучал хрипло и тихо. В голове сотрясалось желе вместо мозга. Соображал он туго. — Всё было как обычно. Все сотрудники ушли домой, кроме следователя Кима. Он пару раз спускался вниз, чтобы купить себе кофе и возвращался обратно в кабинет. Мы даже не разговаривали с ним. Мне было скучно, пару раз я порубился в игру на телефоне, а после, ровно в полночь, сделал обход. Все входы и выходы были заперты. И я проверял камеры. Никто и рядом не крутился. — Тэмин тяжело сглотнул. — Около часа ночи я захотел в туалет. Когда вернулся на свой пост, то никого не было. Я помню, что подошёл к посту, а после почувствовал резкий удар по голове. Сзади. Это был тот, кого ищут, да? Поэт? Он схватил меня за плечо, развернул и ударил ножом в живот. После… ничего не помню вообще. Я вырубился. Чонгук поджал губы. Рассказ Тэмина в общих чертах звучал логично. С первого взгляда. — Камеры были отключены и некоторые фрагменты стёрты. — Чонгук откинулся на спинку стула. Он не сводил с Тэмина глаз, следя за каждой сменившейся эмоцией. — Это невозможно. Они исправно работали. Я сам видел… Чонгук чуть склонил голову к правому плечу, кивнув. Пазлы не складывались и терялись один за другим. История будто бы наляпана из разных рваных кусков старой газеты. Что-то постоянно ускользало от внимания, играясь с подсознанием. — Как тогда Поэт смог попасть в здание, если ты добросовестно сделал обход и осмотрел все входы и выходы в здании? Мы проверили их, следов взлома не было. — Клянусь, я не знаю. — Тэмин провёл языком по нижней губе и сглотнул густую слюну от жажды. — Мог этот Поэт сделать копию ключей? Если это кто-то из наших сотрудников? — Больше тебе нечего рассказать? — Чонгук, спрятав руки в карманах тёплого пальто, поднялся на ноги. — Нет, следователь Чон. — Завтра к тебе зайдёт Хосок, — сказал Чонгук и направился на выход, но в последний момент резко остановился уже возле дверей палаты. — В какую игру ты играл на телефоне в ту ночь? — Что? — Тэмин поджал губы, он замялся всего на несколько секунд. — «Бравл…», — запнулся, — «Бравл Старс». Это важно? — Нет. Тэмин проводил Чонгука обеспокоенным взглядом. Он до боли в пальцах стиснул записку, скрытую под слоем тёплого больничного одеяла. Чонгук нашёл Хосока там же в коридоре, уставшего и голодного. — Ну что? — Он что-то скрывает. — Чонгук достал сигареты и зажал одну губами. — Ты в больнице. Здесь, вообще-то, нельзя курить, — напомнил Хосок. Чонгук нахмурился, огляделся и действительно вспомнил, где находится. Сигарету убрал обратно. — Я приеду вечером. В палаты никого не впускать, кроме персонала больницы. Если кто-то из охраны покинет пост, откручу голову. — Чонгук не шутил, и Хосок даже не думал смеяться. — Тебе написать, когда?.. — Да, сразу же. После они вместе спустились на парковку, выкурили по сигарете и обсудили дальнейший план действий. Обстановка накалялась. Каждый понимал, что их медленно, но верно подготавливали к финалу. Чонгук, попрощавшись с Хосоком, вернулся в салон автомобиля. У него запланировано ещё очень много дел.*****
Тэхён проснулся от ломящей боли во всём теле. Но больше всего страдала голова, и вместе с ней адски горело правое запястье. — Ну вот, Спящая красавица пришла в себя. В который уже раз?.. — Голос Хосока прозвучал непростительно громко. Тэхён поморщился. Не нашлось сил, чтобы ответить. Воспоминания вспышками замелькали в воспалённом мозгу, и Тэхён лихорадочно осмотрелся вокруг. Он ведь в порядке? Хосок рядом, палата, белый потолок… Тэхён не мог вспомнить, чтобы просыпался до этого момента. Он не мог даже пошевелить пальцами на руке. Тело больше не принадлежало ему. Оно было неподъёмным и целиком состояло только из железа, старого и заржавевшего. Тошнота истерзала желудок, и Тэхён чувствовал, как сильно дрожали его руки. Тремор не прекращался ни на секунду. — Почему я тут? — прошелестел, сильно жмурясь от чересчур, по его мнению, ярких ламп. Кожа на губах треснула от вялых движений. — А где ты ещё должен быть? — усмехнулся Хосок, набирая сообщение Чонгуку о том, что Тэхён в очередной раз пришёл в себя. — Как самочувствие? — Где… где Чон… — слова давались с трудом. Тэхён не мог сконцентрироваться на чём-то одном, — Чонгук? — Уже едет сюда. Тэхён тяжело выдохнул. На грудную клетку кто-то безжалостно положил каменные плиты. Дышалось затруднительно. Он втягивал воздух через раз, иначе не получалось. В палату проскользнула медсестра, а за ней через несколько секунд зашёл врач… Высокий мужчина с серым потухшим взглядом. Он представился, осмотрел своего пациента и сказал медсестре, когда и какие препараты необходимо будет дать ещё раз. — Как долго… я… я пробуду в больнице? — Этот вопрос действительно интересовал Тэхёна в самую первую очередь. Он не любил больницы. Откровенно боялся и чувствовал себя в них уязвлённым и слабым. Возможно, это из-за подростковых воспоминаний, когда после смерти Минсока родители таскали его по врачам каждую неделю. Стойкий запах медикаментов потрошил сознание. От линялых стен кожа покрывалась колючими мурашками от холода. Тэхён хотел бы поскорее выбраться отсюда. Теперь он нигде не чувствовал себя в безопасности. Не было такого места, где ему стало бы спокойно. Но был такой человек, рядом с которым Тэхён забывался. — У вас сотрясение мозга второй степени. Вас нашли в бессознательном состоянии. Нам сообщили, что пока бригада ехала на вызов, вас стошнило. Мы взяли анализ крови и мочи. В вашем организме была обнаружена гамма-оксимасляная кислота. Доза, что вам перорально ввели, вызвала состояние сомноленции. При ней характерна повышенная сонливость, заторможенность и апатичность. Вижу, что сейчас вы приходите в себя. Вы просыпались несколько раз, слабо реагировали на наши слова, пытались отвечать и даже что-то спрашивать, но после снова засыпали, — неторопливо и спокойно объяснял врач, проверяя показатели Тэхёна. — Гамма-оксимасляная кислота — депрессант. Его используют как психоактивное вещество. Оно влияет на функции центральной нервной системы. Медицинская помощь была оказана вам довольно скоро после введения препарата, однако он всё же успел попасть в ваш организм. Отравление есть отравление. Его последствия никогда не бывают приятными, а вкупе с сотрясением… Сами понимаете. Вы можете чувствовать сильную слабость в теле, тошноту, сухость во рту, головные боли, учащенное сердцебиение, дрожь в руках или во всем теле, нервозность и потерю концентрации внимания. — Сколько я уже тут? — Почти сутки, — ответил Хосок. — Как вы сейчас себя чувствуете? — Лечащий врач внимательно посмотрел на Тэхёна в ожидании. — Мне везде больно. Тэхён чувствовал себя отбивной, сырым куском протухшего мяса, над которым вот-вот начнут кружить мухи. — Неудивительно, — вздохнул врач, пряча руки по карманам белого халата. — Я зайду чуть позже. Отдыхайте и поправляйтесь. — Спасибо, — вдогонку сказал Хосок. Обрывки того вечера врезались в сознание острыми кривоватыми осколками. Тэхён шикнул от боли. Рядом с его койкой суетилась медсестра. Она меняла капельницу и повязку на правом запястье. Тэхён посмотрел на него, но так и не смог рассмотреть ничего, кроме сильно вспухшей и покрасневшей кожи с засохшей кровью. Хосок неуловимо сморщился. — Тэмин?.. — В соседней палате. Жив и почти здоров. — С запястьем… Что с ним? Хосок сложил руки на груди и на секунду поджал губы, думая, самому сказать или нет. — Он вырезал на нём слово, — стало тихо. — Королёк. Тэхён чуть не рассмеялся. Он даже дёрнул уголками губ, но смех застрял в глотке вместе с влажностью на глазах. Вместо этого шепнул: — Я хочу пить. — Да, конечно, — спохватился Хосок, поднимаясь на ноги. Он взял бутылку воды с тумбы, открутил крышку, опустил внутрь соломинку и поднёс её к чужим потрескавшимся губам, в которых не осталось ни кровинки. Когда палата вновь опустела, как и бутылка с прохладной водой, и они остались вдвоём, Тэхён повернулся к Хосоку и уставился на него. Тот всё понял, Тэхён ждал от него хоть каких-то разъяснений. — Я помню… помню, что отключился. Как вы узнали?.. — Не болтай, а копи силы, — отмахнулся от него Хосок. — Мы с Чонгуком находились возле детского дома. Там же и взорвалась Мин Юндже. Меня из дома дёрнули. Ничего особо там не решалось. Мы больше ждали, когда сам детский дом осмотрят, машину потушат… В первом часу ночи Чонгуку пришло сообщение на телефон. От тебя. Там была фотография, где ты лежишь на полу с разбитой головой. Чонгук в ту же секунду сорвался к зданию комитета, а я вызвал скорую и полицию. Дальше толком не знаю. Нашли тебя с Тэмином возле охранного поста и сразу же увезли в больницу. Расследование идёт дальше. Дел много. Очень много… Нужно осмотреть квартиру и кабинет Мин Юндже и получить результаты экспертиз. До сих пор осматривают наше здание и пытаются разобраться с камерами. Чонгук бешеный. Но не орёт, как Намджун, и на том спасибо. У нас уже двое уволены. За сутки-то. — Так вообще можно? — Да ему насрать, Тэ. — Хосок провёл ладонью по волосам и широко зевнул. — Как Поэт мог попасть в комитет? — Вот мы и пытаемся понять, как это могло произойти. Следов взлома не обнаружили. Камеры уже были в нерабочем состоянии. А момент до того, как их кто-то выключил, стёрт. Тэхён нахмурился. Он хотел бы провалиться в сон и сбежать от реального мира ещё на несколько часов. — Тэмин теперь главный подозреваемый? — Тэхён шмыгнул носом и медленно перевёл взгляд на Хосока. Место под катетером правой руки зазудело. Пластырь неприятно раздражал кожу до покраснений. Скоро должно стать лучше. Медсестра, менявшая ему капельницу, так пообещала. И он действительно хотел в это верить. — Да, но Поэт не он. Я в этом уверен. Слишком тупой. Тэхён слабо улыбнулся. Дверь в палату открылась, и на этот раз это был Чонгук. Тэхён облегчённо прикрыл глаза. Он правда его очень ждал. — Как ты? — Чонгук быстро преодолел расстояние между порогом и койкой королька. Он сразу же взял его ладонь в свою. Ощутимо сжал. Та дрожала. Кожа ледяная, посиневшая. — Тебе холодно? — Немного. Чонгук аккуратно вытащил одеяло из-под рук Тэхёна и накрыл его по плечи, не сводя глаз с измученного лица. — Поеду-ка я домой. — Хосок встал со стула, разминая затёкшую шею. — Увидимся уже на работе. К тебе, Тэ, заскочу, если будет время. — Хорошо. Спасибо, Хосок, — искренне пробормотал Тэхён. — Завтра нужно будет поехать на квартиру Мин Юндже. Возьмёшься? — Чонгук взглянул на Хосока, и тот кивнул. — Без проблем. Чонгук занял его место, но стул подвинул намного ближе и вновь взял королька за руку, просунув свою прямо под одеяло. На Тэхёна смотреть страшно. С такими, как он, всегда так. С живыми, но одновременно мёртвыми. Чонгук ведь далеко не дурак. Когда они впервые встретились, Тэхён напомнил ему побитую старую вазу, с трещинами и криво приклеенными кусочками осколков на обычный клей для бумаги. Такие вазы не хранят. От них поскорее избавляются или убирают в самый дальний угол дома, чтобы пылилась и не мешала глазу. Тэхён так и сделал. Спрятал себя в тёмный холодный угол и оставил там одного, потому что так проще. Наверное, он бы и жил так дальше, изредка латая себя, чтобы уж совсем не развалиться. Но даже тут жизнь в очередной раз совсем невесело поиграла с ним. Тэхён не любил игры ещё с детства. Не принимая их правил, разбился. Одно неверное движение извне, и никому не нужная испорченная ваза, стоящая в протекающем углу, разбилась. Чонгук смотрел на Тэхёна и ничего не видел. Тэхён — оболочка самого себя. Он не боялся смерти, как бы этого боялся любой другой человек. Страшно было только в самом-самом начале, когда на руки попала открытка. В остальном его вспышки страха возникали только в моменты настоящей опасности, как возле квартиры, когда Тэхён осознал, что Поэт был в ней, или в здании комитета, где мысль, что Поэт совсем рядом, была физически ощутима им. В остальные дни Тэхён волновался, тревожился, но не боялся. Он больше боялся больниц, своего номера в отеле или грязи на руках, но не смерти. Чонгук это видел. Тэхён редко, до ужаса редко радовался чему-то и ещё реже улыбался. Не находил поводов. Тэхён не расстраивался и почти никогда не грустил. Будь то задержка на работе, хотя это должно расстраивать многих: никто не хочет оставаться на работе до самой ночи и разменивать удобную постель на жёсткий стул и затёкшую шею. Будь то проклятый вылитый кофе на футболку или очередной звонок от родителей. У Тэхёна не было любимых вещей, вроде самой тёплой и уютной толстовки в его гардеробе или шарфа, спасающего от холодного ветра зимой. И дело вовсе не в характере. Тэхён никогда не отличался покладистостью, спокойствием и флегматичностью. Чонгук знал наверняка, они ведь оба абсолютно разные. Единственное, что Тэхён мог почувствовать в полном объёме, вдоволь хлебнув до тошноты, — это злость. Тэхён умел злиться и не умел контролировать этого, однако с годами научился быстро подавлять обжигающий внутри пожар, не позволяя ни себе сгореть дотла, ни обжечься кому-то рядом. Даже отказ Чонгука Тэхён воспринял как то, что должно было произойти. Как нечто само собой разумеющееся… Потому что не верил и не хотел, чтобы любили в ответ. Это его обременяло. Чужие чувства сваливались неподъёмным грузом, ровным счётом как и свои собственные. Глубоко в душе Тэхён даже надеялся на отказ, чтобы в очередной раз доказать самому себе, что его жизнь именно такая, что нельзя полюбить пустого, виновного в чужих смертях, серого и глупого человека. Отсутствие ответных чувств Чонгука почти что не вызвало боли в груди. Только самую малость. Эта боль была тяжёлой, тянущей к полу. Хотелось осесть и больше не подниматься. Тэхён не знал, что делать со своей зародившейся любовью. Она, как младенец, просилась к теплу, заботе и защите. Тэхёну же нечем было греть, заботиться и защищать. Королёк бесконечно долго и старательно врал самому себе, что происходящее вокруг, — нормально. Полюби Чонгук в ответ, он бы не знал, что с этим делать. Но Тэхён этого хотел, по-настоящему хотел быть любимым этим мужчиной. Такие, как Чонгук, любят крепко, безвозмездно и долго. Может и вовсе один раз. Тэхён хотел почувствовать себя особенным и узнать, какова на вкус любовь Чонгука. Даже если не заслужил и не подходил. Чонгук не мог перестать смотреть на Тэхёна, до страшного похудевшего. Его щёки впали, кожа стала тонкой и прозрачной, смертельно бледной. Глаза теперь напоминали кукольные, стеклянные и неживые. — Неважно выглядишь, — вполголоса сказал Тэхён, точно так же жадно рассматривая Чонгука. — Ты не спал? — Я в порядке, королёк. — Он вырезал мне это на запястье. Чонгук на секунду взглянул на правую перевязанную руку, опутанную сетью капельниц. Он знал, сам видел. — Если теперь тебе противно это… — Даже не смей. — Тэхён из последних сил сжал чужую ладонь и закрыл глаза, лишь бы унять головокружение. Он судорожно выдохнул. Было больно. — Не переставай называть меня так. Пожалуйста. — Хорошо. Тебе нужно больше отдыхать. — Ты уйдёшь? Чонгук понимал, что за этим вопросом стояла тихая блёклая мольба не оставлять его одного. — Нет. Королёк снова закрыл глаза и провёл подушечками пальцев по коже на руке следователя. Она была сухой, тёплой и грубой на ощупь. Тэхён, держась за Чонгука, спасался от настойчивой тревоги. — Расскажи, что произошло. 23 часа назад Подъезжая к зданию следственного комитета, Чонгук заметил проблесковые маячки. Он, резко дав по тормозам, выскочил из машины. Дверцу не закрыл, та так и осталась широко распахнутой. Чонгук сорвался с места, переходя на быстрый бег. Краем глаза увидел две полицейские машины. Все вокруг слишком медленные, слишком. Непозволительно. За это время с Тэхёном могло случиться что угодно. Чонгуку необходимо было проверить, внутри ли королёк или Поэт забрал его… Он был готов ко всему. Несмотря на остервенелую злость, страх за (не)чужую жизнь, следователь держал голову в холоде. К его приезду полицейским удалось попасть внутрь здания. Скорой ещё не видно. На входе столпились сотрудники, кто-то из них уже прошёл внутрь. В темноте виднелось, как кто-то освещает фонарём стены. — Пропустите. — Чонгук растолкал всех на своём пути, подбегая к охранному посту. — Следователь Чон, вам… Чонгук не слушал. Увидев два тела на полу, не одно, он смог вдохнуть полной грудью. Было больно, отрезвляюще. Тэхён здесь, а остальное уже поправимо. Полиция осматривала Тэмина и обыскивала здание. Чонгук, не будь так занят, обязательно бы сказал, что это бесполезное занятие, но ему было совсем не до того. Он присел перед корольком на корточки. Поэт положил его на правый бок, предотвращая скорую и легкую кончину. Тэхёна в бессознательном состоянии вырвало. Поэт что-то вколол или дал ему, иначе бы не повернул на бок. Он не хотел, чтобы его главная жертва, Муза, так по-идиотски захлебнулась в собственной рвоте и не увидела финала, не прочувствовала его на себе. Чонгук не главный герой романтического фильма. Он не собирался хватать Тэхёна на руки и нестись с ним навстречу скорой помощи. Следователь не знал, что именно Поэт мог сделать с Тэхёном. Вариантов уйма. Чонгука не отвлекали громкие голоса полицейских, топот тяжёлых ботинок о кафельный пол и остальной шум вокруг. Работа научила абстрагироваться от внешних раздражителей и сосредотачиваться на одном. — Мне нужен свет, — достаточно громко произнёс Чонгук. — Следователь Чон, дождитесь скорой. — Не помню, чтобы я просил ваших некомпетентных советов. Либо отдайте фонарь, либо встаньте рядом и посветите мне. Полицейский гневно выдохнул, прикусив язык, встал рядом и направил фонарь на Тэхёна. Мгновенно скривился от вида рвоты. Чонгука же кислый запах густого желудочного сока и дешёвого кофе беспокоил в последнюю очередь. Следователь пробежался глазами по всему телу Тэхёна. Крови, кроме головы и правой руки, больше нигде не было. Волнистые тёмные волосы на затылке слиплись от вязкой похолодевшей жидкости. С них небольшой лужей накапало на серый ледяной пол. Чонгук осторожно, но уверенно взял Тэхёна за правое запястье, где вдоль с размахом тянулось одно слово. Королёк. Чонгук сжал челюсти. Сильно глубокая, но аккуратная надпись вспухла на бледной коже руки. Ювелирная работа. Поэт вырезал с особой осторожностью. Приноровился. На коже осталась засохшая корка тёмной крови, но сама она больше не текла. Поэт наложил Тэхёну жгут и… подписал время, когда была оказана «помощь». Издевался. Показал, что управляет Тэхёновой жизнью, дёргая за ниточки. Сам ломает, сам чинит… Вены на запястье, разумеется, задеты. Тэхён дышал пугающе тяжело. Его серая кожа лица становилась всё тоньше и тоньше. Он растворялся прямо на глазах. Чонгук коснулся его щеки. Предсказуемо холодная, будто бы мокрая. Следователь убрал с глаз Тэхёна волосы и ладонью вытер подбородок от рвоты. Не брезговал. Это глупости. Скорая подоспела через минуту. Тэхёна и Тэмина забрали. Последний оказался жив. А Чонгук о нём даже и не вспомнил. Он не рассчитывал найти его живым, если честно, но, кажется, парню несказанно повезло. Чонгук поехал следом за машиной скорой помощи, не упуская из виду. В больнице он пробыл около полутора часов, его телефон постоянно обрывался от звонков. Хосок держал его в курсе событий. Чонгук решительно настроился не уходить из больницы, пока ему, глядя в глаза, не скажут, что Тэхён в порядке. По его просьбе королька поместили в одиночную палату. Полицейские уже сидели рядом, ожидая и исполняя свою работу. Пока Чонгук находился рядом с Тэхёном, не было причин для беспокойства. Но он должен будет уехать, Тэхён больше не останется без охраны. Тэмин — тоже. За время нервного ожидания прооперировали Тэмина. Почти одновременно Чонгуку сообщили, что жизням обоих пациентов больше ничего не угрожает. Он почти усмехнулся в ответ. Если бы это было правдой… Сейчас 24 октября, 2020 — Кошмар, — шепнул Тэхён. — Ты видел, как меня стошнило, — перевёл всё в шутку. Чонгук слабо улыбнулся. — Он всегда на шаг впереди. Мне казалось, что работа — это единственное место, где я буду в безопасности. — Мы все так думали. — Осталось совсем немного? Чонгук кивнул. Тэхён был готов. Он… смирился? — Поэт пытался напугать меня? — Нет, чтобы напугать тебя и показать, что он ближе, чем мы думаем, достаточно было пробраться в твою квартиру. Он бы не стал убивать тебя на твоей же работе. Не сходится, понимаешь? Не по его плану. Это нападение на него не похоже. Он убил Мин Юндже, а через пару часов ранил тебя? Это странно. Не в его стиле. Слишком быстро, слишком сумбурно. Поэт хотел попасть в здание, но вряд ли он рассчитывал застать тебя там. — Откуда… откуда такие выводы? Чонгуку хотелось оставить Тэхёна в покое. И ничего не рассказывать, совершенно ничего. — Отдыхал бы, — ушёл от ответа. — Будешь меня допрашивать? — Позже. Когда тебе станет немного лучше. Тэхён дёрнул уголками губ. — Делаешь мне поблажки, — усмехнулся он. — Помнишь, при нашей первой встрече Намджун сказал, что я давно хотел поработать с тобой? — Помню. В затянувшейся тишине с потолка гудели вибрирующие лампы. Тэхён лежал с закрытыми глазами, глубоко вдыхая и выдыхая через рот и морщась от нескончаемого тупого набата в голове. — Уверен, что тебе было интересно узнать причину. Почему до сих пор не спросил? — Догадался сам, но ждал, когда ты заговоришь первым. — Ты ведь знаешь о деле Минсока. — Тэхён откашлялся, открыл глаза и повернул голову к Чонгуку, слегка съехав по подушке. Ему нравилось смотреть на следователя. — Ты всё прочитал? — Всё. — Дело осталось нераскрытым. Убийца до сих пор не найден. — Разговор шёл к одному. Тэхён долго собирался с мыслями, чтобы поднять эту тему с Чонгуком. Оправданий медлительности не нашлось. Он сам боялся лезть в это, поэтому, даже когда появился шанс, струсил. Однако жизнь выкрутила всё по-своему. Снова. Лёжа на больничной койке в холодной и одиночной палате медицинского центра Асан, пропитавшейся запахом стерильности и растворов, Тэхён думал, будет ли этот день его последним. Или удача повернётся лицом, и он продержится ещё неделю-другую? — Я хотел попросить тебя взяться за это дело, — смело, быстро и немного скомканно из-за сильной сухости во рту. Чонгук в своей голове почти угадал слово в слово. Дело было не в предсказуемости Тэхёна, а козырных картах самого следователя. Сложить два плюс два не составило особого труда, позвонить в Тэгу — тем более. Вывод напросился сам, кислинкой затаившись на языке. — Ты действительно этого хочешь? — Да. На самом деле, Тэхён не знал. Почти десять лет он жил только благодаря этой цели. Найди он убийцу, что бы сделал после? Продолжил жить, как раньше? Тэхён не уверен, что ему бы полегчало. Минсока это не вернёт, как и несколько лет пресловутой жизни. Тэхён не понимал, что делать с чувством дряблого желания расквитаться за Минсока и одновременно оттянуть точку в этой истории. Он размышлял над разными вариантами событий. Убийца Минсока может всё-таки не найтись, а может оказаться мёртвым. Или он найдётся, но по итогу это будет уже старый дряхлый старик с деменцией, мочащийся под себя и не способный встать с постели без чужой помощи. Тогда это убьёт Тэхёна. Окончательно. Но трусость всегда сменялась на злость, горькую утрату и почти забытый запах Минсока. Нет, что бы там ни случилось после, вопреки всем страхам, Тэхён хотел этого больше всего на свете. — Да, хочу, — повторил ещё раз. Вдруг так получилось увереннее. — Я возьмусь за это дело при одном условии. — Чонгук почувствовал хватку на своей ладони ещё крепче, чем прежде, будто бы Тэхён боялся, что он сейчас встанет и уйдёт, сказав, что пошутил. — Что угодно. Какое… у-условие? — Ты уволишься с работы. — Ладно. Тэхён был готов на всё. В каком же отчаянии он находился?.. Чонгук, признаться честно, удивился. Он, как минимум, ждал торгов или попыток изменить условия на самую малость. В эту же секунду понял, что ни разу не задумывался над масштабами потери Тэхёна. А они оказались необъятными. — Я могу тебе помогать?.. — Нет, — отрезал Чонгук. — Как только выйдешь из больницы, твоя деятельность следователя закончится. Это не твоё, королёк. Совсем. И ты это знаешь. Правдивость слов Чонгука досадно заскрипела на зубах. — Я уволюсь, хорошо… — В глазах Тэхёна заплясали вопросы, которые он не решался задать. — Я возьмусь за это, когда мы найдём Поэта, и когда я закончу пару дел в Пусане. Займёт не больше двух недель. — Чонгук удручённо наклонил голову к правому плечу. — Будет тяжело, королёк, ты ведь понимаешь? Мне придётся говорить с его родителями, родственниками, знакомыми, одноклассниками. С тобой. Тэхён поджал губы. Он знал, что придётся расковырять много старых ран, поэтому заранее заточил ножи поострее. — Знаю, Чонгук. Я готов. Всё, что написано в тех отчётах… это… это просто бред. Они выставили Минсока глупым истеричным подростком с инфантильными замашками. Я слышал, как… — Тэхён перевёл дух. — Как один из полицейских, пришедший ко мне, сказал своему напарнику, что если убийцу Минсока не найдут, то он будет даже рад. Ведь тот сделал не такое уж плохое дело. Одним пидором стало меньше, вот и всё. Конечно, тот полицейский не знал, что я слышал. Но я слышал. Минсок был геем, а ещё подростком, сыном богатых людей. Как ни крути, он никому не понравился. Видимо, он не понравился им больше, чем убийца. Чонгук нахмурился. Он часто это делал. Очень часто. Потому что людское дерьмо, туго набитое в глотки и головы каждого второго, приводило его в нечто среднее между квёлым раздражением и смирением с их погаными сущностями. — Твои показания были восприняты так же?Bosco — Placebo
9 лет назад Октябрь, 2011 — Я кое с кем познакомился! — радостно сообщил Минсок, круто развернувшись на своём компьютерном кожаном кресле. Вещь хорошая, но жутко скрипучая. Знаю точно, в моей комнате стоит такой же. — Ты снова лазил по странным сайтам в интернете? Подобные новости от Минсока перестали увлекать меня ещё два года назад. В четырнадцать лет он стащил отцовскую газету с обеденного стола, чтобы размочить страницы в воде и кидать получившееся тяжёлые шарики с третьего этажа своей комнаты до состояния лепёшек, но вместо этого наткнулся на статью про популярные сайты для знакомств. Чёрт его дёрнул проверить их в действии. Облом отобразился на его лице настолько быстро, насколько это вообще было возможно. Разочарование настигло Минсока на первой страничке регистрации. Он был несовершеннолетним. Да, точно. Минсок был немного избалованным подростком, страсть как любившим добиваться своего. На следующий же день в школе он, теребя свой серый форменный галстук, спросил у главной сплетницы нашего класса, что она знает об этих сайтах. Рэйчел действительно любила почесать языком. Делала она это постоянно. Когда у неё не было возможности говорить своим тоненьким звонким голоском вслух, например, во время урока, Рэйчел чатилась. В начале учебного года родители подарили ей последнюю модель четвёртого айфона. Нам же с Минсоком его пообещали ближе к Рождеству. И не потому, что родители не могли его себе позволить. Причина до банального простая: хороший подарок нужно заслужить. Хорошей учебой или хотя бы хорошим поведением. Рэйчел с горящими глазами просветила Минсока во все нюансы. Именно она рассказала ему, что знакомиться можно на всяких идиотских неудобных форумах по обсуждению книг или фильмов. В две тысячи девятом произошёл бум на «Сумерки». Должна была выйти вторая часть экранизации, и сотни девчонок и парней целыми сутками напролёт переписывались об этом. Все хотели Эдварда Каллена. Минсок обожал серию этих книг и, конечно же, с восторженными глазами и шилом в заднице таскал меня на премьеры всех вышедших фильмов. В том году мы тоже собирались идти. Кажется, сняли уже четвёртую часть. Минсок знал, что я не в восторге от «Сумерек», поэтому покупал кучу еды, чтобы я смог заткнуть свой рот. Интересно, я так же выглядел, когда тащил его на «Гарри Поттера»? «Сумерки» — единственный любовный роман, от которого Минсок готов был обоссаться кипятком. Вообще-то, в остальное время он являлся огромным фанатом триллеров, детективов и психологических картин, после которых меня тянуло проблеваться или поплакать. Иногда и то, и то. Из-за этого мы часто цапались друг с другом, как кошка с собакой. Я любил фэнтези (кроме «Сумерек»), фантастику, приключения. Будь у меня выбор, я бы родился Минервой Макгонагалл, Тони Старком или, может быть, длинноволосым эльфийским мачо с луком и стрелами за своей мощной спиной. В случае апокалипсиса я бы вытащил нас с этой планеты, а на случай убийства, совершенного мной, Минсок был достаточно просвещён, чтобы помочь спрятать труп и улики. Минсок всегда был смелее меня. Намного. Я даже от вида паука бледнел как мел. Какие мне походы в Мордор? Пока я до смерти боялся пауков, Минсок уже второй год подряд знакомился с разными парнями по всему миру и переписывался с ними. Длительность их общения всегда зависела исключительно от заинтересованности самого Минсока. Если по ту сторону сидел зануда, доказывающий, что вместо «прив» нужно писать «привет», он летел в чёрный список и больше никогда оттуда не выбирался. Жуткое место. Там, бесполезным хламом, валялась куча подбитых самооценок… В августе две тысячи одиннадцатого, в год убийства Минсока, он познакомился с Яношем из Венгрии. Они долго переписывались и очень много флиртовали. Даже кидали друг другу обнажёнку. Член у Яноша был среднего размера, немного кривоватый и с ярко-розовой головкой. Минсоку он нравился. И Янош, и его член. До тех пор пока бедолага не рассказал, что занимался бейсболом. Минсок обожал бейсбол. Он пытался в него играть, но сломал три пальца на руке и сразу же бросил это занятие. Будет стыдно признаться, что после этого я смеялся над ним около года, но именно это я и делал. Его лицо во время падения дорого стоило. Я бы отдал целое состояние, чтобы вернуться в прошлое и запечатлеть этот момент на камеру. Было бы классно подарить ему этот снимок на выпуск из школы или в день свадьбы. На трёх сломанных пальцах попытки Минсока заняться спортом закончились. Он любил бейсбол только со стороны и почти утонул в своих слюнях, когда Янош скромно признался, что бейсболист. А потом всё полетело по наклонной с такой скоростью, что я едва успевал разбирать гневные шипения лучшего друга. Янош взял на себя слишком много. Комплименты Минсока пробудили в нём туповатого брутального качка, и он позволил себе нелестно высказаться о «Чикаго Кабс». В июле того же года Минсок вместе с родителями летал в Милуоки. К его огромному сожалению, это было не семейное путешествие, а вынужденная деловая поездка. Минсок же просто напросился вместе с ними, а в дороге присел на уши и откровенно разнылся, что шестнадцатого числа, то есть, через неделю, в Иллинойсе играют «Чикаго Кабс» против «Майами Марлинс». Так Минсок оказался на Ригли-филд с тремя футболками любимого бейсбольного клуба. Эти футболки в чехлах висели в его шкафу. Даже мне он не разрешал дышать или смотреть в их сторону. Янош, кажется, плакал, когда Минсок бросал его. Он пытался дозвониться до него по Скайпу, но всё было напрасно. — На этот раз я нашёл сайт, посвящённый исключительно двум романам писательницы Айн Вэнд. — Рэнд, — поправил его я, отрываясь от учебника истории. — Айн Рэнд. — Да плевать. Смотри. — Минсок отмахнулся от меня и отъехал в сторону, чтобы я мог увидеть экран компьютера с открытым сайтом «Атласфер». — Ты подцепил кого-то в таком скучном месте? — Я прищурился, потому что на монитор с откушенным яблоком из окна светили яркие лучи полуденного солнца. Да, ни Минсок, ни его родители примерными патриотами нашей страны не были. Что уж врать, мы — тоже. — Ему двадцать четыре. И он студент Сеульского национального университета. — А на самом деле, это старый хрен, который дрочит на вонючие носки. — Минсок на мои слова рассмеялся. Но я не шутил. Любой его новый дружок, кроме Яноша, мог оказаться кем угодно. Тогда у меня ещё не было паранойи, но каждый раз, когда Минсок рассказывал про очередного классного парня, я представлял, что по ту сторону экрана сидел извращенец с дешёвой пачкой сигарет, банкой «Касс Рэд», купленной за копейки в ближайшем ларьке, и жидкими волосами на потеющей голове. Почему-то мне казалось, что в его маленькой тёмной квартире было ужасно душно и воняло чем-то премерзким, стухшим. Такие люди не казались мне безобидными. Даже если они всего-навсего передергивали на симпатичных мальчишек из интернета. — Ты всегда так говоришь, Тэ… — Минсок нервничал. Его сдала дурацкая привычка чесать яремную впадину указательным пальцем правой руки, потому что левой он тут же принялся разглаживать несуществующие складки на школьных форменных брюках. — Почему ты нервничаешь? — Я не нервничаю. — Ты чешешься, — нахмурился я. Его ответ мне не нравился заранее. — Ты весь день такой. Что случилось? — Какой «такой»? — За завтраком ты не съел свои любимые тосты с авокадо. — Сегодня я ночевал у Минсока. Мои родители улетели в Нью-Йорк, а торчать дома одному мне было некомфортно. В шестнадцать, точнее, до смерти Минсока, я не любил тишину и одиночество. После она начала мне нравиться. Иногда казалось, что сквозь неё я могу услышать его голос. — А потом трижды перешнуровал кроссовки. И ты постоянно клал телефон экраном вниз, а если приходили уведомления, то смотрел их молниеносно. — Тебе нужно идти в детективы. Давно ты такой внимательный? — Минсок улыбнулся, коснувшись своих осветлённых волос. Он зацепил зубами родинку под нижней губой и забрался на кресло с ногами, упёршись пятками в кожаную мягкую обивку. Сухие пряди челки спали на его хитрые глаза с золотой радужкой, насыщенной и плотной. — Валяй. — Он хочет встретиться со мной. — А пососать он не хочет?! — Тэ, мы общаемся с ним уже пять месяцев. Это дольше, чем со всеми остальными… — Стой… стой, какие ещё пять месяцев?! Ты сказал, что нашёл его на сайте этом… Как там его? Атсф… Атл… Без разницы. Ты меня понял. — Да, там и познакомился. Просто не уточнял, когда именно. — Неважно. — Я сильно нахмурился, всё ещё пытаясь понять, шутил ли лучший друг или нет. — Да ты же ничего о нём не знаешь. Тогда впервые за два года баловства Минсока с этим общением я почувствовал настоящий страх. Не как от паука, фильма ужасов или упавшей вещи в соседней комнате пустого дома. Это было предчувствие. Интересно, Минсок думал о том, что может умереть? Наверное, да. Я уверен, что у него был такой вариант в голове. — Знаю! — Минсок заломил брови. Его бесило, что я был прав. — Я знаю его, Тэ. Он студент по обмену. Зовут Мэттью, приехал из Колорадо. — Да хоть из Канзаса. Мне плевать, это всё ещё опасно. Ты фильмов, что ли, романтических насмотрелся? — Мне хотелось закричать, схватить его за плечи, хорошенько встряхнуть и закричать прямо в лицо, чтобы одумался. Чтобы потом его останки, выброшенные в кювет, не искала полиция. — Нет, Мин, идея дерьмо. — Ничего не произойдёт. Успокойся. Я могу показать тебе его фотографии, хочешь? Минсок потянулся за телефоном, и я не смог его остановить. Возможно, я тоже хотел, чтобы он переубедил меня. На экране потрёпанного «Самсунга» появились первые фотографии этого Мэттью, который, как после оказалось, был вовсе не Мэттью. Через неделю после того, как нашли тело Минсока, я узнал, что человек, чьи фотографии убийца использовал, тоже был мёртв. Убит, если точнее. Использовало ли это отродье фотографии Минсока, чтобы знакомиться с другими? Я не хотел этого знать. — Он милый парень. Играет на гитаре, любит шоколадные пончики и у него есть хомяк по имени Арчи. Как из комиксов. — Минсок был воодушевлён идеей встретиться с милым парнем Мэттью из Колорадо. — Ты реально не понимаешь или просто… просто прикидываешься? От нервов я вскочил на ноги. Всё тело наэлектризовалось, не мог усидеть на месте. Минсок словно бы ваты в уши набил. — У тебя паранойя. — Ты хотя бы говорил с ним? — Да, мы общались по «Скайпу». — Минсок смотрел мне в глаза, не дёргаясь и не увиливая. — Я видел его, говорил с ним. Он живой, не старый извращенец или какой-нибудь преступник. Уже позже я узнал, что Минсок мне наврал. Он не говорил с Мэттью по Скайпу. Только по телефону. — Идея всё ещё говно. — Страх забрался уже за шиворот, от назойливых мурашек хотелось вздрогнуть всем телом. — Почему именно с ним? Ты никогда раньше этого не делал. Что особенного в этом Мэттью? — Он просто… другой. Минсок поджал губы и увёл взгляд в сторону. Он выглядел расслабленным и даже счастливым. Возможно, у него были тайны и от меня, которые можно было доверить незнакомцу из интернета. Теперь его тайны уж точно никто не узнает. Они остались вместе с ним, легли рядом в тёмном гробу, крышку которого на похоронах, конечно же, не открывали. Родители Минсока не стали кремировать сына. Причины, почему они так сделали, я не знал. Да и про крышку гроба услышал от их домработницы. Она в тайне ото всех отдала мне несколько вещей Минсока, сдерживая слёзы. Зато я их сдержать не смог. Так у меня оказалась его самая любимая футболка «Чикаго Кабс», старенькая аудиокассета с песнями Криса Исаака и потрёпанный школьными годами пенал. Его родители не пустили меня ни на порог дома, ни на похороны. Заслуженно. Я бы и сам не смог там стоять, прощаться, плакать, словно бы ни в чем не виноват. — Подумай ещё раз, — взмолился я. — Мэттью… Он… — Минсок шумно выдохнул, пытаясь лихорадочно подобрать слова с таким возбуждением на лице и искрах в золотистых глазах, что ему всей душой хотелось верить. — Понимаешь, я чувствую, что он мой человек. Мы можем часами переписываться с ним обо всем на свете. Он единственный парень, который не просил отправить ему мою задницу. А ещё! Ещё ему нравятся комиксы, он их коллекционирует. У меня есть фотография. И, поверь, тебе бы понравилась его коллекция. Я уверен, что вы бы подружились. Не могу тебе объяснить. Я чувствую себя хорошо, когда говорю с ним. Мне легко. Я знаю, что могу быть самим собой, он всегда слушает меня, интересуется и поддерживает. Он присылает мне каждое утро и каждую ночь фотографии неба… Тогда его слова успокоили меня на три процента из ста. Я понимал, что Минсока не отговорить. С каждым днём ком в горле туже надавливал на чувствительные стенки. Меня тошнило. Начали трястись руки.*****
Они встретились в среду, через девять дней после нашего разговора. Я плохо себя чувствовал: тело подавало знаки, что стоило бы остановить Минсока насильно. — Я сказал родителям, что останусь у тебя до завтрашнего вечера, — стоя на автобусной остановке, сказал Минсок. В последнюю очередь. — Завтрашнего вечера?! — получилось громче, чем я рассчитывал. Люди на остановке обернулись в нашу сторону и недовольно покачали головами. — Какой к чёрту «до вечера», Минсок? Ты из ума выжил? Нет. Нет, я на это не подписывался! — Не кричи. Минсока стала раздражать моя паника. Каждый день я пытался его отговорить. Первые три разговора вышли спокойными, но на остальные он либо уходил, игнорируя меня и мои пугающие слова, либо сердито просил заткнуться. И я затыкался. Мне не хотелось ссориться с Минсоком. Я доверял ему, но не доверял окружающим. Ведь он сам включал мне столько фильмов с похожими сюжетами… — Я не… — Возможно, мы снимем номер в мотеле. Это была его последняя игривая улыбка. Таким я его и запомнил… На автобусной остановке, в уходящих лучах октябрьского солнца. В футболке «Чикаго Кабс», в красных конверсах и в тёмно-синей джинсовке в тон его свободных джинсов с вызывающей нашивкой в виде Даффи Дака прямо на правой ягодице. — Минсок, пожалуйста, возвращайся сегодня. — Я не мог нормально дышать. В груди всё сдавило, слабость прострельнула руки и ноги. Подобным образом я чувствовал себя, когда мама повезла нашу кошку по кличке Ириска в ветеринарную клинику. Мне было семь, мама сказала, что ей нужен укол. Просто решила не уточнять, что укол со смертельной инъекцией. — Не скули, Тэ. Всё будет норм… Я буду писать, окей? Иначе к утру ты точно поседеешь. Запомни: мои родители будут думать, что я тусуюсь у тебя. Если не возьму трубку, то они, скорее всего, наберут тебя. Придумай отмазку. Мы проворачивали такое сотню раз, чтобы сбежать к нашим знакомым на вечеринку с пивом и травкой. Наши родители думали, что мы ночуем друг у друга, даже не подозревая, где мы находились на самом деле. Они познакомились незадолго до нашего рождения с Минсоком. Мои мама и папа переехали в Тэгу в марте девяносто четвёртого. Заселились они в тот же район с частными домами и высокими железными заборами, что и родители Минсока. Знакомство произошло случайно. Мой отец, недавно получивший права, врезался в чью-то машину. Как после выяснилось, в машину отца Минсока. Вместо ссор и скандалов, они решили всё мирно. Настолько мирно, что продружили шестнадцать лет. Поэтому мы с Минсоком были вместе с самых пелёнок. Наши мамы родили нас с разницей в месяц, я младше. Все семейные праздники, поездки, ужины, обеды, радостные или печальные известия мы всегда проводили вшестером. — Если ты перестанешь мне отвечать, я обращусь в полицию. Понял? — Ладно. — Минсок рассмеялся, коснувшись моего плеча. — До завтра. — Держи телефон при себе! Минсок закатил глаза и запрыгнул в автобус, поправляя чёлку. Он нервничал перед такой важной встречей, весь светился и не мог скрыть улыбки. Я провожал его автобус взглядом, пока тот не скрылся из виду. В своей голове я сотни раз думал, какие слова бы я сказал ему, знай, что это наш последний разговор. Домой я шёл как в тумане. Моя голова была забита дурными мыслями. Я так и не вспомнил, как оказался в своей комнате на постели перед включённым телевизором. Минсок писал мне каждый час, говорил, что всё в порядке, ему весело, он жив и здоров, присылал уродливые смайлики и рожицы. И в одиннадцать вечера добавил, что они всё же поедут в мотель. Я не спал всю ночь, ворочаясь в кровати с бока на бок. Постоянно проверял телефон. Возможно, мне показалось, но в ту ночь температура упала. В десять утра Минсок снова написал мне. Сообщил, что они только проснулись и теперь собираются пойти завтракать. В час дня он кинул ещё одно сообщение. «Мы слушаем Nick Cave & Kylie Minogue — Where The Wild Roses Grow. Мне нравится». Что означало «я уже мёртв». «Я был мёртв в 10:23, когда написал, что только проснулся». «Я умер в 00:45». Тогда-то у меня появилась привычка проверять всё, что мне присылают. Песня была о девушке, которую убил маньяк. После этого сообщения Минсок больше не выходил на связь. В три часа дня я забеспокоился. Написал ему штук пять сообщений, но все они остались без ответа. Тогда я позвонил. Телефон был отключён. В ту же секунду я взмолился, чтобы у него просто пропала связь. Может, они в дороге? Телефон сел? Попытки успокоить себя казались жалкими. С каждой минутой меня всё сильнее накрывала паника. Сначала я осел на кровать, после сполз на пол. Ладони и стопы покрылись холодным липким потом, меня трясло. Я хотел, чтобы в этот момент в комнату зашёл Минсок и рассмеялся с моей впечатлительности, назвав параноиком в сотый раз за эти девять дней. Страх накатывал быстро, как волны-убийцы, способные утопить целые суда. Я выждал тридцать минут и позвонил ещё раз. Телефон оставался выключенным. Тогда меня вырвало. И я заплакал. Сначала я думал, что слёзы текли из-за рвоты, такое всегда происходило со мной во время отравления. Но спустя несколько минут я понял, что даже не разгибался от лужи рвоты и рыдал над ней, сотрясаясь всем телом. Это было нервное. Последнее, что я сделал, набрал номер Мэттью. Минсок дал мне его на всякий случай. «Боже мой, Тэ, это уже лишнее… Но хрен с тобой, если тебе так будет проще, то возьми и его номер». Телефон Мэттью тоже был выключен. В душе промелькнула надежда, может, они просто попали в аварию? Такой расклад вещей меня устраивал намного больше, чем другие, страшные, мысли. На часах было семнадцать сорок. Вечер. Спускаясь в гостиную, я готов был пожизненно сидеть под домашним арестом, готов был к ссоре с Минсоком, пусть так. Я больше не мог молчать. Если они действительно попали в автокатастрофу? С лестницы я чуть дважды не скатился кубарем. Ноги не держали. Я должен был все рассказать родителям. Они смотрели телевизор. Не помню, что по нему шло, но помню, что они смеялись ровно до того момента, пока не увидели моё опухшее от слёз лицо и бледную кожу с трясущимися руками. Я уже тогда всё знал. Где-то очень глубоко. — Что… Господи! Что случилось, Тэхён? Когда я раскрыл рот, то понял, что не могу пошевелить языком. Он прирос к нёбу. У меня ушло несколько минут прежде, чем я смог заново научиться им пользоваться. — Минсок не берёт… не берёт трубку. — Я судорожно смотрел то на отца, то на мать. — Я не понимаю, ну не берёт и… — Отец нахмурился, но я не хотел их слушать. — Вчера он уехал… Уехал встретиться с интернет-другом. Мэттью из Сеульского университета. Они познакомились в интернете. На сайте. Минсок уехал встретиться с ним, а теперь не берёт трубку. Он обещал вернуться к вечеру… Обещал… к вечеру, — не уверен, что говорил адекватно тогда, глотая слюни и слёзы. — Его телефон выключен. У этого… Мэттью — тоже. — Успокойся, Тэ! — Мама нервно провела рукой по своим коротким тёмным волосам, подстриженным вчера в полдень в парикмахерской в пяти минутах ходьбы от нашего дома. — Его телефон мог сесть. Отец молчал. Мама тоже больше не нашла, что сказать. — Мы должны сказать его родителям. И сообщить в полицию… — Ты слишком паникуешь. Это ведь Минсок. Слова отца прозвучали как нечто грязное, гадкое. Если меня спросят, каково это — прозреть спустя шестнадцать лет, я отвечу, что ужасно больно. Трусливее своих родителей я ещё никого не встретил за двадцать пять лет. Томас Карлейль писал, что насколько человек побеждает страх, настолько он человек. Мои родители не люди. Они — сгустки всего человеческого дерьма, омерзительные поганые сволочи. После того дня я запретил себе думать, что они мои родные мама и папа. Не понадобилось и недели, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Было дико думать, что их кровь текла по моим венам. Я предпочитал представлять, что они выкрали меня в роддоме или усыновили ещё совсем маленьким. — Нагуляется и вернётся. От его тона меня вырвало ещё раз, на этот раз спазматически. Стенки горла горели. Порывисто вдыхая и выдыхая тёплый воздух в нашей гостиной, я сполз по стенке под испуганные вопли матери или лучше сказать женщины, с которой я жил под одной крышей. Они боялись. Не за меня. За себя. Мама принесла мне стакан воды, думая, что это поможет. Если бы там был яд, то, может быть, помогло. Но она налила в стакан обычную прохладную воду. — С ним что-то случилось!.. Он не мог… не мог выключить телефон просто так. Минсок знает, как… как мне… Как я волновался, он бы не… — Мне нужна была помощь. Минсоку нужна была помощь. — Хватит, Тэхён! Если не вернётся к утру, то позвоним в полицию, — нервно прервала меня мать, крепко стиснув пальцами стакан. Жизнь Минсока стоила их репутации? Сколько долларов? Я закрыл глаза, замычав от боли. Она пульсировала повсюду. Телефон оттягивал карман джинсов. Я снова набрал Минсока, за ним — Мэттью. Родители смотрели на меня, сходящего с ума, и думали лишь о том, чтобы я молчал как можно дольше. Молчать я не собирался. Ноги держали меня плохо, но они это делали. Я поднялся с пола и, в чём был, выскочил на улицу. Босой. До дома Минсока пешком десять минут, бегом — пять. Отец поспешил за мной. Он кричал мне остановиться и вернуться в дом, но как я мог вернуться туда, где находились люди не лучше, чем сам Мэттью. Погода в тот вечер была холодной. Я боялся, что Минсок мог замёрзнуть, где бы он ни был. Уехал ведь в одной джинсовке. Её потом найдут в сточной яме на окраине города в северной части. Порванную и с пятнами крови. Когда я забежал в дом Минсока, меня встретила Хаджин, его мама. Я четко помню её элегантное чёрное платье в пол и красные губы. Она собиралась на свидание с одним из своих любовников. Я, загнанный, с огромными глазами и невнятной речью, напугал её. — Тэхён, что случилось?! Что… Присядь. Тебе нужна помощь? — Минсок… Минсок пропал. Мой отец не зашёл в дом. Он ушёл, остановившись за воротами. После моих слов Хаджин побелела на глазах. Да, эта женщина понимала, что я сказал. Она больно схватила меня за локоть и повела в гостиную. Её руки дрожали, я чувствовал. В следующую секунду в полицию поступил звонок…*****
Минсока искали два дня. Пока его искали по всему городу, я, словно бы ничего не произошло, ходил в школу. В классе все думали, что Минсок просто заболел. Два дня длились вечность. Я перепутал утра и в пятницу взял с собой учебники за четверг. Я ненавижу субботы так же, как и среды, потому что в субботу мне сказали, что Минсока убили. Тогда я вернулся домой, пьяный и промокший под дождём. Мне показалось, что алкоголь поможет забыться, я усну, а проснусь, когда мне сообщат, что Минсок дома. Я уснул, а мне сообщили, что он мёртв. — Его убили. Сегодня утром мы нашли его тело, — сказал мне полицейский. Я расхохотался. Да так громко, что не смог услышать сдавленные рыдания матери. — Вы сошли с ума? — спросил я, досмеиваясь. — Тэхён, я понимаю, как это тяжело принять. — Вы что-то спутали. — Я шмыгнул носом, продолжая улыбаться и ерепениться. — Вы перепутали. Проверьте ещё раз. Лучше. — Тэхён, пожалуйста… Полицейский сделал два шага вперёд, пытаясь вразумить меня. — Не подходите ко мне! — Я закричал, дёрнувшись в сторону, как от огня. — Вы что-то напутали, вы не понимаете? — Тебе нужно… — Мне ничего не нужно. Просто уходите из нашего дома! — Во мне кричала не злость, а страх. Волна холода пробежалась по костям. — Уходите! Меня никто не слушал. Мать выла. Чего ревела-то? Я так и не понял. Жалела свои деньги, репутацию? Заранее оплакивала слухи? — Чёрт, просто проваливайте! Я нервно направился к входным дверям, чтобы пошире открыть их для полицейских, но до того, как я схватился за ручку, в глазах потемнело, и я упал. В следующий раз меня встретил больничный потолок. В руке — катетер. Голова раскалывалась, но я всё помнил, что было до. — У него психическое расстройство. Вы не можете допрашивать его сейчас. Дайте ему прийти в себя. Так я узнал от отца, что у меня психическое расстройство. Позже они выдумывали их пачками. Дальше разговора я не слышал, уснул под успокоительными или что там было в капельнице. Меня привезли в полицейский участок на следующий день сразу из больницы. Там были родители Минсока. В шестнадцать я не понимал, как ведутся расследования, и не хотел понимать. В это утро я окончательно понял, что всё кончено, когда увидел лицо Хаджин. Она постарела на десять лет: её кожа ссохлась и посерела, волосы поблекли, а глаза… В глазах больше ничего не осталось. При виде меня её покоробило. Она, дрожащая и слабая, подбежала ко мне и схватила за запястье, громко рыдая и до синяков стискивая кожу. — Ты отпустил его. — Я не смел пошевелиться, слушая её. — Это ты отпустил его к нему! Мой мальчик, мой сын умер из-за тебя!.. Из-за ваших идиотских секретов. — Хаджин кричала не так красиво, как показывают в фильмах. Все её лицо было залито слезами, под носом текли водянистые сопли, а в уголках губ пенилась слюна. Она горбилась, хрипя и срываясь в словах. — Знаешь, что он сделал с ним? Знаешь?! Он изнасиловал его! Он делал это несколько часов. Он изнасиловал его до смерти, а после отрубил ему голову и отрезал кисти! Его туловище нашли голым, всё в крови. Все его ноги… были в крови! Из-за тебя! Ты! Ты отпустил его к нему! Ты!!! Я не почувствовал, в какой момент из моих глаз брызнули слёзы, но услышал крик. Позже я понял, что кричал я сам. Колени разбились, когда я упал на них. Тело парализовало, поэтому я не ощущал физической боли. Я орал, надрываясь до лопнувших капилляров в глазах, пока не кончился воздух в лёгких, никто не мог меня успокоить. Таким было осознание смерти Минсока. Мне казалось, что я мог умереть прямо там, следом за ним. Сердце словно бы оторвалось, я его не слышал, оно не билось. Лицо стало мокрым от слёз. Солёные дорожки пробрались под кофту. Было невыносимо, меня словно бы заживо варили в крутом кипятке, предварительно сняв кожу. Я бил себя кулаком по сердцу, там было больнее всего. Что я пытался сделать? Заставить его биться заново? Меня начали хватать за руки, когда я засунул ладони под кофту и в бешенстве стал раздирать кожу на груди короткими ногтями. Меня скрутили, боясь, что я наврежу самому себе ещё больше. Например, схвачу шариковую ручку со стойки администрации и всажу её в свою сонную артерию. Я бесновался под чужими хватками, орал, рьяно извивался и пытался вывернуться. Но после укола всё снова потемнело в глазах.*****
«Смирись с его смертью». Со смерти Минсока прошёл месяц. Я не смирился. Похороны давно прошли. Я больше не выходил из дома, даже во двор. Родители перевели меня на домашнее обучение. Это напоминало тюрьму. Виновен. После его смерти я больше не мог находиться с кем-то дома, поэтому весь персонал уволили, а моим родителям, возвращаясь с работы, приходилось делать лишний круг, чтобы взять из ресторана еду на вынос. Курьерам я тоже не открывал. Комната стала моим спасением и заточением одновременно. Родители узнавали о расследовании убийства. Сначала они не хотели мне ничего говорить, но тогда я просто впадал в истерику и начинал себя калечить. Сначала я делал это невольно, но после, поняв, что только так я мог услышать правду, принялся притворяться. «Жизнь продолжается, Тэхён. Ты должен двигаться дальше». Жизнь больше не продолжалась. Минсок умер. Я много думал о том, что он чувствовал в тот момент. Как ему было страшно. Звал ли он на помощь? Пытался ли бороться? Он понимал, что это конец или надеялся до последнего? Думать о таком было невыносимо, но я продолжал из раза в раз. Я представлял его избитое лицо, пытался услышать, как он кричал и рыдал, как просил о пощаде, как брыкался. Ему было больно и страшно. Полиция до сих пор не узнала, где происходило преступление. Мне виделся подвал. Минсок был совсем один. Вспоминал ли он мои слова? Как часто он думал о том, что хочет повернуть время вспять? Эти мысли не приносили мне удовольствия, вовсе нет. Они заставляли меня задыхаться в углу своей комнаты и ощущать колоссальную боль. Я пытался понять Минсока в тот момент, потому что не хотел, чтобы он был один. Я был рад, что его родители винили меня в смерти. Так им было легче. Минсок любил своих родителей и не хотел бы, чтобы они страдали. От страданий спасала лютая ненависть. Ко мне. У меня остались некоторые его вещи. Я собрал их по всему дому и сложил в коробку вместе с теми, что мне отдала бывшая домработница в доме Минсока. В интернете я вычитал, что с утратой может помочь продолжение общения с погибшим. В статье говорилось, что можно писать ему письма, оставлять записки или говорить, смотря на его вещи. Я делал всё и сразу. По вечерам говорил с коробкой, а после складывал туда письма. На голосовой почте Минсока накопилось больше сотни сообщений от меня. Это не помогало. Я больше не мог спать. Закрывая глаза, я видел картины изуродованного тела лучшего друга, нарисованные воспалённым мозгом. Родители думают, что в проблемах со сном виновата моя работа следователя. А ещё они думали, что Минсок нагуляется и вернётся. Вместе с домашним обучением начались мои путешествия по больницам и разным врачам. По всем пунктам я оказался больным. Родители делали это то ли для расследования, пытаясь доказать мою невиновность, то ли ради очищения собственной совести. Полиция приходила к нам несколько раз. Они задавали мне одни и те же вопросы со скучающим видом. Тогда я услышал ту фразу про «пидора», пока спускался по лестнице в гостиную. Когда расследование затянулось в три месяца, я понял, что убийцу Минсока никто искать и не собирался. Все вопросы были выстроенные в таком ключе, будто бы поведение Минсока могло довести кого-то до подобного зверского убийства. «В день, когда тебе сообщили о смерти Минсока, ты был пьян. Вы часто выпивали?» «Можешь не бояться признаться мне, Тэхён. Никто не накажет ни тебя, ни твоих родителей. Как часто вы с Минсоком что-то употребляли? Не алкоголь. В каких количествах?» «По словам знакомых Минсока… он был довольно… общительным мальчиком. Любвеобильным. Это правда? Он встречался с молодыми людьми только своего… пола? Или с девушками тоже?» «Расскажи о Минсоке. Он был вспыльчивым? Было ли его поведение грубым?» Я ощущал себя ничтожеством. Дело вёл следователь Кан, который не посчитал смерть Минсока чем-то страшным. За год расследования подобных убийств больше не повторялось. Сейчас 24 октября, 2020 — Я узнал, что подобные убийства были совершены по всей Корее. Просто они не взяли это в расчёт. Я также нашёл информацию об убийстве Мэттью. На самом деле его звали Пак Донхён. Он не был студентом по обмену. Он родился и вырос в Кванджу, но действительно учился в Сеульском национальном университете. И так же был убит после свидания с незнакомцем из интернета. Это случилось за три года до… смерти Минсока. Чонгук пристально смотрел на него, проницательно слушая и не перебивая. Тэхён пытался рассказать ему, каким был Минсок, как вела себя полиция, что в целом случилось. Чонгук это понимал и запоминал. Но ещё он видел перед собой фарфоровую куклу с чудовищно пустыми глазами. Тэхён не плакал, ему этого не хотелось. Он говорил с трудом, но говорил и не останавливался. Чонгук смотрел на него и видел изломанного со всех сторон ребёнка. Недолюбленного, обвинённого и растерзанного. Тэхён совсем один. Тэхён смирился со своей смертью, но не смирился со смертью Минсока. Чонгук приподнял его ладонь из-под одеяла, крепко обхватил её обеими руками, с ласковостью поцеловал тыльную сторону, надолго прижавшись губами, а после сказал прямо в глаза: — Я знаю, что эти слова прозвучат для тебя немыслимо поздно, королёк, но прими мои соболезнования. Мне очень жаль, что такое произошло с Минсоком, и мне очень жаль, что тебе пришлось пережить это одному. Вы оба не заслужили того, что с вами случилось. Ты не виноват, Тэхён. Кто угодно, но не ты. Его родители не имели права винить тебя в этом. Твои родители не имели права бросать тебя. Ты тоже потерял Минсока, как и они все. И ты не убивал его. В этом нет твоей вины, королёк. Тэхён, тихонечко всхлипнув, беззвучно заплакал. Он закрыл глаза и крепко ухватился за Чонгука. Это должны были сказать его мама и папа, мама и папа Минсока… Они все должны были держаться вместе, чтобы попытаться справиться с болью утраты. Тэхён отвернул голову в другую сторону. Его плечи долго сотрясались. Чонгук прижался к его пальцам лбом, тем самым молча дав понять, что не смотрит. Тэхён бесконечно благодарен ему. Он плакал долго, выливая все непролитые слёзы за почти десять лет. Едва уловимые всхлипы разносились по палате, медленно утопая в безобразно пресных стенах. Не первые и не последние. Чонгук в какой-то мере даже был рад, что смог довести Тэхёна хоть до каких-то эмоций. Через час всхлипы стихли, а плечи перестали сотрясаться. Тэхён уснул с мокрыми щеками, не справившись с таким количеством эмоций. Чонгук аккуратно отпустил его руку и поднялся на ноги. Он ласково вытер лицо королька от слёз и повыше подтянул одеяло на плечи. Проверил ноги. Те были холодными. Медсестра принесла два пледа, одним из которых следователь дополнительно укрыл Тэхёна. Чонгук сказал ему, что останется сегодня рядом. Прежде, чем сесть обратно в кресло, он наклонился над корольком и поцеловал его в лоб, мысленно обещая не дать умереть ни от рук Поэта, ни от груза несуществующей вины.