токийские гопники порвут за тебя

ваша совместная жизнь — плейлист с не заканчивающимися песнями. «endless love». он любит тебя так, как в старых фильмах; до дрожи в коленях, до несвязных звуков, издаваемых рядом с тобой, до того, чтобы уступить тебе мангу, что обещал другу, до тех самых навязанных ему бабочек в животе, которые не дают покоя. он не спит, не ест практически, думая о тебе — твоя фигура, скрытая под тоннами тёплой одежды, твоя улыбка, которой ты, кажется, можешь осветить весь мир, твои пальцы, нервно перебирающие подол школьной юбки, твой голос, звучащий в его голове двадцать четыре на семь, твои запястья, обвешенные различными браслетами, подаренными подругами, всё это — ты, неповторимая и невероятная. кто же ты такая, если смогла затмить разум такого неповинного мальчишки, как казутора? «time». — просто дай мне закончить, — ты смеёшься с чужой реакции на твою просьбу уже показать долгожданный портрет, над которым он пыхтит уже полтора часа, оправдывая это тем, что ты постоянно выводишь его из, так называемого, «художественного равновесия», что так необходимо ханемии для качественной работы. а ты считаешь его глупым, ведь при желании юноша давно бы закончил, просто боится, что тебе не понравится. потому и отворачивается каждый раз, когда ты пытаешься увидеть чужой набросок в потёртом местами блокноте, — эй, говорю же, дай мне времени! — он снова уворачивается и тебе начинает казаться, что твоя ловкость сейчас никак не помогает, из-за чего ты дуешься, складывая на груди руки. «sweet». — ты никогда не задумывался, почему сахарная вата — сладкая? — ты реально тупая или притворяешься такой? — ханемия вздыхает, сталкиваясь с твоим насмешливым взглядом, который тут же выводит его из себя. ты лишь смеёшься над ним, и ему это не нравится настолько, что он кривит рот в устрашающей ухмылке, не предвещающей ничего хорошего. ты сначала будто инстинктивно ускоряешь шаг, не давая казуторе себя догнать, а после и вправду начинаешь бежать от мальчишеских рук, что хотят тебя заграбастать в объятия в качестве извинений, от которых ты отказываешься — что, уже посмеяться над ним нельзя чуток? «feels». он медлит. боится, что невольно сделает больно, а ты подгоняешь его, говоря о том, что всё в порядке; и всё действительно было в порядке. что может быть не в порядке во время первого раза с горячо любимым человеком? для казуторы всё происходящее — что-то неправильное, но он молчит, заглядывая в твои глаза, наполненные от пола до потолка любовью к нему и утопая в собственных сомнениях. стоит ли ему запачкать твоё тело собой? думает, что нет, но ты говоришь об обратном одним только поцелуем, который кричит «всё правильно! я доверяю тебе себя полностью осознанно!» и ему становится легче в разы. — я люблю тебя. — я тебя тоже, — смеясь, тянешь его на себя и глухо стонешь прямо в ещё один поцелуй, наконец ощущая долгожданную заполненность. «americano». — как ты это пьёшь? — обычно, — ханемия показывает тебе язык, обиженно отворачиваясь и продолжая мирно попивать свой американо, купленное на заправке, — у тебя просто нет вкуса, — он усмехается себе под нос, пока ты начинаешь выражать своё недовольство по поводу его слов, но казутора не слушает вовсе — ему сложно сосредоточиться на двух вещах одновременно, либо ты, с твоими упрёками, либо машина, которую он ведёт сейчас. он бы точно выбрал тебя, но ему меньше всего хотелось, чтобы вы разбились. «my home». — мечты, всё-таки, сбываются, — поглядываешь в окно на голую землю, на которой растаял снег пару дней назад, и невольно улыбаешься с осознанием, что совсем скоро наступит весна. ты ждёшь её каждый год без исключений, ведь именно весной всё налаживается и становится лучше, — помню, как мечтала о большом загородном доме, — казутора обнимает тебя со спины, носом утыкаясь в макушку и оставляя на ней парочку невесомых поцелуев. он отнекивается на твоё замечание о верхней одежде, ему совсем не нравилось чувствовать себя скованным каким-то куском ткани, — хотела жить с любимым человеком. — а я, разве, не любимый? — любимый, конечно! он никогда не верил, что мечты сбываются, но ему так нравится видеть тебя счастливой, что лучше уж будет молчать.