токийские гопники порвут за тебя

— зачем ты сделала это? и ты молчишь, не в силах признаться ему. — я понимаю, — хаджиме ласково оглаживает твои костяшки большим пальцем и улыбается тепло, стараясь скрыть то, насколько ему больно видеть тебя такой, — знаю, что это сложно, — он оставляет на твоих пальцах совсем невесомые поцелуи, похожие на маленьких порхающих мотыльков, летящих на тёплый свет. и он, наверняка, тоже мотылёк, которого приманил твой свет, — но давай найдём другой способ, чтобы заглушить боль, хорошо? — коко берёт баночку с чем-то обеззараживающим, прыская на твои ногти и слыша, как ты шипишь от боли, он дует на них. юноша выглядит как маленький ребёнок, заботящийся о ком-то очень-очень важном. — прости, хаджиме, — ты мягко улыбаешься, отдёргивая свою руку, — я не должна была. — дай обратно, — тон приказной. кажется, коконой чертовски зол — даже в такой ситуации ты делаешь вид, что справишься сама, не давая ему сделать абсолютно ничего для тебя, — я хочу обработать твои ранки, — он вздыхает и еле-еле приподнимает уголки губ, не видя никакого сопротивления; видимо ты сама хотела этого, просто не признавала, что тебе нравится забота. нравится, когда о тебе заботятся, словно о маленькой девочке, — знаешь, — коко снова вздыхает. вздыхает тяжко, словно пытаясь набраться сил, чтобы сказать что-то важное, — я тоже страдал от такого, — он неловко улыбается, понимая, что впервые сказал кому-то об этом. и ему не легче, скорее давит где-то у сердца, что болит за тебя, — с двенадцати по пятнадцать, — трепетно наклеивает пластыри на те пальцы, где ты разодрала кожу в кровь и не забывает про заживляющие поцелуи, — а потом я встретил тебя и как-то… сам перестал. — хаджиме—… — прости, что не уследил за тобой, — коконой плачет. плачет, продолжая клеить чёртовы пластыри на больные места и прикладывая твои нежные ладони к своим щекам, — всё будет хорошо, слышишь? — впервые за два года ты слышишь в его голосе отчаяние. такое отчаяние, что он плачет бесстыдно перед тобой, даже не вытирая поступающие слёзы и оставляя их на тебя, — я сделаю всё, чтобы осчастливить нас, — он заикается. коко чувствует всю твою боль, чувствует, что ты уже разваливаешься от всей этой отвественности, которую на тебя навесили, чувствует всё это вместе с тобой, плача перед тобой и умоляя перестать это делать. но ты молчишь, не в силах что-то сказать. в горле чертов ком, но в голове столько мыслей, не дающих никакого покоя. — я люблю тебя, — он шмыгает носом, разглядывая твою израненную собственными руками кожу и не веря, что такое могло происходить с такой, как ты, — люблю так, что сердце за тебя дрожит, — с такой вечно надоедающей оптимисткой, всегда ищущей что-то хорошее в тех людях, которые абсолютно безнадёжны, — люблю так, что готов кричать о вечной любви на улицах, — с такой постоянно улыбающейся и смеющейся дурочкой, постоянно отнекивающейся на счёт своего состояния, — люблю так, что никогда не жалел о том, что познакомился с тобой той холодной зимой, — с такой хорошей подругой и девушкой, делающей всё, чтобы другие чувствовали себя хорошо рядом, совсем позабыв о себе, — люблю так, что приму тебя любой и всегда. — я люблю тебя так же, хаджиме. даже чуть больше. — врёшь, — коко щипает тебя за нос, тут же оставляя на нём извиняющийся поцелуй, — мы любим друг друга одинаково сильно.