Поцелуй, ожог и свитер

В соседней комнате кричат, сквозь треск огня слышен грохот: кто-то колотится в дверь. Сереже кажется, он знает, чьи это вопли, но вспомнить никак не удается, мысли ускользают. И что он сам делает в этой комнате — до боли знакомой, ну же, — Сережа тоже не помнит. Понимает только, что ему срочно нужно выбираться. Огонь повсюду, дышать почти нечем. Страшно, больно, страшно. Он порывается вскочить со стула, но сильные руки удерживают за плечи, усаживают обратно, настойчиво гладят. — Все хорошо, — слышит он голос. Знакомый, такой знакомый, что больно щемит в груди, но вспомнить, чей именно, все равно не получается. — Все хорошо, так и должно быть. Бояться тут нечего. — Огромные крылья обнимают его, закрывают обзор, прячут в кокон, ограждая от всего, что может ему навредить. — Огонь — это правильно, огонь очищает. Сереже по-прежнему страшно, но этому голосу он верит. Почему-то не может не верить. Он подрывается с кровати, комкает в руках влажную простынь, застывает и с ужасом осознает, что не выходит сделать вдох. Будто кошмар перетек в явь: все еще нечем дышать, тело, парализованное паникой, бьет крупная дрожь. Сереже требуется несколько долгих мгновений, чтобы убедить себя: он в спальне, с соседних коек храпят Витя с Максом, никаких огня и дыма здесь нет. Сердце колотится оглушительно громко, по ощущениям — где-то в горле. Сережа с трудом вспоминает дыхательные техники, о которых рассказывали на уроках ОБЖ, осторожно делает короткий вдох и длинный выдох. Он не задыхается, он в порядке, ему ничего не угрожает. Сережа повторяет цикл еще несколько раз, садится поудобнее и начинает массировать пальцы рук, стараясь сконцентрироваться на ощущениях. Постепенно паника отпускает. Дышится все равно тяжело, тело будто деревянное. Сережа сухо сглатывает и морщится. Тошнит, болит голова. Отвратительно. Не стоило вчера столько пить, да еще и водку. О чем он думал? Надо было... Сережа вскидывается и до боли заламывает пальцы. Мужской туалет, лестница, спина Саида. Господи. Он судорожно хватает ртом воздух. Непослушными руками нашаривает на тумбочке фотоаппарат, врубает и заходит в галерею. Фотография на месте, он ничего не выдумал. Сережа долго пялится на распростертого по полу Саида, затем выключает фотоаппарат и прижимает ладони к лицу. Почти затихшая паника поднимается изнутри с новой силой. Руки мелко подрагивают. Он скинул человека с лестницы. По сути не человека, а ужасную мразь, но, если все вскроется, для милиции это не будет иметь значения. А Олег все видел — Олег его сдаст, непременно сдаст. Зачем тому молчать? Сережа зажимает голову между коленей, зажмуривается. «Успокойся, — велит внутренний голос. — Еще не понятно, подохла эта гнида или нет». Сережа пару раз коротко кивает, с силой впивается ногтями в ладони и пытается сосредоточиться на этой боли. Пока действительно ничего толком не известно. Может, Олег не видел, как Сережа Саида толкнул, — только тело внизу лестницы. Тогда хрен что докажет. Саид был вусмерть пьяный, сам мог свалиться. Что именно Олег сказал? Сережа силится вспомнить, но тщетно: все как в тумане. Он прячет фотоаппарат в тумбочку, натягивает спортивные штаны и выскальзывает из комнаты. Нужно умыться и попить, во рту до отвратительного сухо. Сережа бросает настороженный взгляд на дежурную по этажу Анатольевну, которая дрыхнет на диванчике, и идет в дальний туалет — там уже месяц не работают два унитаза из трех, поэтому редко кто бывает. Сережа заходит внутрь и застывает у двери. Ну это уже ни в какие ворота! Курящий в открытую форточку Олег смотрит на него с трудно читаемым выражением: что-то между «Что ты тут делаешь?» и «Как же ты заебал». Сережа готов поклясться, его эти совпадения заебали больше. Он разворачивается на автомате и хватает дверную ручку, когда слышит тихое и жесткое: — Стоять. Ну разумеется. Он и не надеялся, что Олег прикинется, будто ничего не видел на лестнице. Сережа стискивает металлическую ручку чуть сильнее, но не двигается. Олег мог сдать его еще вчера вечером, но раз никто по Сережину душу не заявился, значит, решил оставить козырь при себе. Самой первой — и единственно логичной — в голове всплывает мысль о шантаже. Но хрен разберешь, что у этого придурка на уме. В любом случае, чем раньше Сережа узнает условия, тем лучше. Он оборачивается. Олег тушит бычок о внешнюю раму, закрывает форточку и спрыгивает с подоконника. Они стоят по разным концам туалета и молча пилят друг друга взглядами. Это пиздецки странно и стремно. А через пару минут, когда Олег озвучит цену за молчание, наверняка станет еще и унизительно. Сережа чувствует, как в груди зарождается дрожь, дыхание снова сбивается. Как же сильно он, блядь, вляпался. — Ты фотку-то нахуя сделал? Сережа моргает с непониманием, на секунду тушуется. Такого вопроса он не ожидал. Отпираться сейчас, без свидетелей тупо: только взбесит Олега. Другое дело, Сережа и сам ответа не знает. Запечатлеть момент на фотик было, скорее, иррациональным порывом. — А тебе какая разница? Сережа начинает раздражаться. Что за попытка в дебильные светские беседы? Или от этого каким-то волшебным образом изменится цена? — Пытаюсь понять, что за дичь варится в твоей башке. Сережа едва сдерживается от едкого смешка, мол, кто бы, блядь, говорил? Господи, как же все это… Сережа морщится, понимая, что для творящейся ебанины даже слова подходящего с ходу не найти. Еще и Олег непонятно зачем резину тянет. Бесит. Сережа шагает к раковине, врубает холодную воду и пьет. За этим он, в конце концов, и пришел. — Я просто не понимаю, — снова заговаривает Олег, и Сережа косится на того в отражении зеркала, — ты нахуя в это все вписался? На что рассчитываешь? Ты конченый, Разумовский. Сережа выпрямляется и приподнимает бровь. На шантаж мало похоже. Вот эти сомнительные недотирады сейчас к чему? Олег ему что, пытается нотации читать, серьезно? Раздражение со злостью всколыхиваются горячей волной. Сережа отвечать на Олегову хрень не хочет — поджимает губы и встряхивает руки от воды. Но затыкаться тот, видимо, не собирается: — Думаешь, с дружками Алиева так же подфартит? Сережа с недоумением разворачивается. Что Олег вообще несет? При чем тут дружки? При том. Блядь. Саид ведь и правда Риту избил не в одиночку. Сережа понятия не имеет, сколько их было и кто именно, поэтому Саидовы дружки превратились для него в безликую массу. А ведь там были конкретные твари, которые Риту наверняка держали, а может, тоже избивали. Суки, суки, суки. И Сережа даже не знает имен! От этого будто в десятки раз хуже. И Олег еще этот здесь… Сережа смотрит с яростью. — Твое-то какое дело, Волков? — не сдерживается он. — Иди ты знаешь куда со своими вопросами?! У Олега пару секунд до смешного прихуевшее лицо, аж глаза округлились, затем тот мгновенно мрачнеет. — Алло, Разумовский, ты в конец страх растерял? Ты че выебываешься ваще? — Олег говорит с угрозой, а у самого в глазах по-прежнему изумление. — Ну точно конченый. Сережа интуитивно понимает: бить его сейчас не будут. Выдвигать условия, вероятно, тоже. Да пошел Олег на хуй! Сережа молча выходит из туалета и возвращается к себе в комнату. Из головы не идут слова Олега. Дружки Саида. Как идиот Волков вообще до такого додумался: куда Сереже в одиночку сводить счеты с дагестанцами? Рита права — ему не по размеру. С Саидом вышла чистая случайность, и не факт, что эта история не вскроется. Тогда дорога в МГУ — да в любой приличный ВУЗ — будет заказана. Это если Саид остался жив. Сережа садится на кровать и трет лицо руками. Выдыхает. Заснуть больше не получается. В груди все стянуто в тяжелый узел, выкручено до предела. Лежать спокойно физически трудно: тянет вскочить и занять подрагивающие руки. Беспомощное ожидание убивает. Какого черта он не выяснил у Олега, жив ли Саид? Почему прямо не спросил, что Олег хочет за молчание? Вот только толку теперь от этих «почему»? Сережа стискивает край одеяла и пробует мысленно сосчитать до ста. Доходит до сорока восьми и сбивается. Что же он будет делать, если все всплывет наружу? «А что ты будешь делать, если все обойдется? — моментально отзывается внутренний голос. — Разве сможешь теперь, познав вкус свершившегося правосудия, оставить все как есть?» Сережа отворачивается к стене. Там же, помимо Саида, был кто-то еще. Уроды, которым все сойдет с рук, если он не накажет их сам. Он ворочается до рассвета и отрубается только под утро. Просыпается от того, что кто-то настойчиво трясет за плечи. — Вставай давай, Разумовский! Сережа резко подрывается и садится на кровати — все раскрылось, за ним пришли, что же теперь?.. — Чего бешеный такой? — фыркает Настя. — Тебя Рита зовет. Час дня, ты в курсе? Сережа промаргивается и старается успокоить колотящееся сердце. — Ага, я понял, — как можно ровнее отзывается он. — Анатольевна не разбудила, странно. — Да она пожалела тебя, — улыбается Настя. — Витек растрындел, как ты пьяный в комнату ввалился. Развязался наш отличник, — она хихикает. — Короче, давай к Ритке, я пошла. Настя закрывает за собой дверь. Сережа вылезает из-под одеяла, спешно заправляет кровать и расчесывает волосы пальцами перед зеркалом. Видок у него тот еще: глаза красные, лицо опухшее. Зато — час дня, а о вчерашнем ни слуха ни духа. Он подходит к двери и оборачивается, смотрит на прикроватную тумбу. Фотоаппарат. Нельзя оставлять без присмотра, пока там фото Саида. Прихватив «Никон», Сережа идет к Рите. Она в комнате одна, полулежит на кровати и смотрит такими злыми глазами, что хочется развернуться и зайти попозже. Желательно, завтра. — Привет, Сереж, — говорит самым милым своим голосом. Не к добру. — Угу, — выдавливает он из себя. — Ты как? — Хорошо. Присаживайся сюда. Как прошел выпускной? Сережа послушно опускается на край кровати и сцепляет руки на коленях, сжимает пальцы. Знать бы еще, какие именно вести дошли до Риты. — Ой, да ничего особенного, там... — Ты пил? — перебивает она. — Немного. Просто девчонки попросили их сфотографировать, а потом... — Да что ты? — Рита поджимает губы. — А потом решил разобраться с Саидом. Сережа дергается, непроизвольно весь съеживается, хотя примерно чего-то в таком ключе и ожидал. Понятное дело, слух о произошедшем за полдня успел добраться до детдома. — О чем ты? — спрашивает он. Звучит, кажется, неубедительно. — Саид в больнице, Сереж, — Рита понижает голос. — Едва ли поверю, что ты не приложил к этому руку. У него гора с плеч падает. В больнице — значит, живой. Тюрьма Сереже не светит. С другой стороны, лучше бы, конечно, эта мразь сдохла. — С чего ты это взяла? — упрямо гнет свою линию Сережа. — А с того, что хорошо тебя, блядь, знаю, — Рита щурится. — Ответь мне на главный вопрос, Сереж. Когда Саид оклемается, что он вспомнит? Они молча смотрят друг на друга. Рита сердится, это видно. Ну конечно, сердится, она же за него беспокоится! Сережа все прекрасно понимает: для Риты его безопасность в сто раз важнее справедливости. Вот только он не может принять тот факт, что уебки, сотворившие такое с его Ритой, уйдут в новую жизнь безнаказанными. И плевать, плевать, что ему это не по силам — он отыщет способ. Ему бы только имена этих тварей. — Меня не вспомнит, — отвечает наконец Сережа. Отнекиваться смысла нет. Нагло врать Рите в лицо он не собирается. — Слава богу, — Рита выдыхает. — Это в принципе все, что я хотела знать. Если остальное предпочитаешь не рассказывать. Сереже становится стыдно. Он не хочет говорить не потому, что не доверяет — Рита не сдаст, не осудит, не отвернется, Сережа знает. Просто впутывать ее в это все, когда ей и так паршиво… Но раз уж Рита сама сложила два и два — что толку молчать? Тем более, Сережа это ради нее и сделал. Рита тоже должна увидеть, что гнида получила по заслугам. — Сейчас, — он включает «Никон», находит последнюю фотку. — Вот, — протягивает фотоаппарат Рите. Она смотрит на экран, а Сережа нервно впивается взглядом в ее лицо. Сначала оно не выражает ничего, затем по губам пробегает кривая усмешка, перерастающая в полноценную злую улыбку. Это длится всего мгновение, но Сережа уверен — было. Но теперь Рита качает головой с неодобрением. — Я ее удаляю, — безапелляционно говорит она, нажимает несколько кнопок и протягивает фотоаппарат обратно. — Сереж, просила же не лезть туда. А если бы не получилось? Если бы он избил тебя? Вдруг это видел кто-то еще? И вообще, зачем ты это сфотографировал? — Не знаю, — честно признается он. — Порыв. А Саид… Он, считай, сам свалился оттуда. Я только помог слегка, подтолкнул со спины. Повезло. — Повезло, — эхом отзывается Рита. — А могло не повезти. — Но повезло, — упрямо повторяет Сережа. — Ублюдок наказан. И не ври, что тебя это не радует. — Эмоции клокочут внутри, комом перекрывают горло, мешают дышать. Сережа до боли заламывает пальцы. — Знаешь что? Могла бы сказать «спасибо»! — Охуел? — Ритины ноздри раздуваются. — Я об этом не просила! Я просила ровно о противоположном, Разумовский! — Не просила, но хотела! — переходит на крик Сережа. — И не смей мне врать, что нет, слышишь?! Не смей! — А ну не ори! Совсем рехнулся, хочешь, чтоб тебя весь этаж услышал? — шипит Рита. — Ох, бля-ядь, Сереж, я бы тебя так отмутузила, если бы могла встать, — она прикрывает глаза. — Ты охренеть как меня напугал. — Я сам напугался, — Сережа мигом теряет запал. Рита шмыгает носом, и Сережа виновато опускает глаза. Вот черт. Он точно не хотел доводить ее до слез. Отлично, блин, молодец какой. — Спасибо, — вдруг произносит она. — Если не брать в расчет, что ты ебнутый так рисковать, это... Я это ценю. Правда. И я рада, что он в больнице. Спасибо. Они встречаются взглядами, Сережа неуверенно улыбается, а затем оба начинают тихонько смеяться. Не весело — скорее, от чего-то давящего и безысходного, но со смехом, кажется, все равно немного отпускает. Рита в курсе, Рита благодарна. Сережа чувствует мощный прилив сил: да он готов на что угодно, лишь бы поквитаться с каждым, кто виноват в том, что Рита до сих пор не может встать с кровати. Произошедшее вчера ощущается правильным. Останавливаться нельзя, нужно добраться до всех крыс из Саидовой шайки. — Остальные тоже могут случайно пострадать, — озвучивает мысль Сережа. Рита напрягается, поджимает губы. — Пускай, но без твоего участия. — Назови имена, Рит. Кто еще там был? — Блядь, Сереж, ты издеваешься? Ну я умоляю тебя: не лезь туда, — она, поморщившись, подается чуть вперед, хватает его за запястье. — Мне страшно за тебя, ты это понимаешь? Сережа накрывает ее руку своей. — Я буду осторожен, клянусь. Не поставлю под удар ни тебя, ни себя. Все продумаю, буду поджидать удобного случая, на рожон не полезу. — Рита сводит тонкие брови к переносице, и Сережа со вздохом продолжает: — Я не отступлю. Просто не смогу. Не скажешь имен — сам полезу узнавать. Вот тогда точно вызову подозрения и во что-нибудь влипну. Ты этого хочешь? — Шантаж? Ну ты в край охуел, конечно, Разумовский, — Рита устало прислоняется затылком к изголовью кровати. — Как мне уезжать из Питера, зная, что ты собираешься влезть в эту дичь? Я с ума от волнения сойду. Совести у тебя нет. — Она смотрит на него внимательно, тоскливо. Поглаживает его запястье большим пальцем. — Мне не нужно, чтобы эти подонки получили по заслугам. Справедливости в мире нет, я давно смирилась. Куда важнее, чтобы ты был в порядке. Если с тобой случится беда — вот с этим я не уверена, что смогу смириться. И себя никогда не прощу. Понимаешь? У Сережи от ее взгляда в груди больно щемит. Почему, ну почему Рита вынуждена выбирать между его безопасностью и возможностью отомстить зарвавшимся уродам? Должна быть справедливость, должна. Иначе зачем это все вообще? Мир безумия и хаоса, в котором любая тварь может сделать что угодно и жить как ни в чем не бывало? Нет. Так невозможно, так неправильно, уродливо, паскудно, мерзко!.. Сереже кажется, он сейчас задохнется от гнева. Чувствует, как глаза жгут злые слезы. — Рит, это нечестно, — сдавленно произносит он. — Они тебя избили ни за что. С лестницы спустили. А ты даже заявить на них не можешь. Я… Это же… — Сережа судорожно хватает ртом воздух, тщетно пытается выровнять дыхание. Перед глазами все плывет, руки трясутся. — Тише, тише, — Рита успокаивающе шикает и мягко тянет за руку к себе. — Иди сюда. — Сережа осторожно, стараясь не задеть больные ребра, пристраивается сбоку, утыкается лицом Рите в плечо. Она ласково гладит по волосам. — Все нормально, Сереж. Не надо, успокойся. Так бывает, это же жизнь. В ее голосе слышатся сдерживаемые рыдания. Сережа с остервенением зажмуривается и закусывает щеку. Чувствует вкус крови, но челюсти не разжимает. Его трясет. Суки, суки, суки. Как же все это несправедливо! Рита тихо всхлипывает, и Сережу кроет чистейшей ненавистью — к конкретно тем уебкам, ко всем парням-дагестанцам, да ко всему окружающему миру, который допускает эту хуету. Сжечь бы все и всех дотла. Этот сумасшедший мир с бесчеловечными тварями и гнилой, неработающей системой. Рита снова проводит рукой по его волосам и почти невесомо целует в макушку. Сережа расслабляет челюсти, выдыхает. Нет, нельзя давать злости распыляться, расползаться на всех и все — сейчас он должен быть сосредоточен только на нескольких людях. Сережа заставит справедливость работать хотя бы по отношению к этим гнидам. Только это сейчас имеет значение. — Рит, мне нужно знать имена, — спустя несколько минут повторяет он. — Иначе я правда полезу выяснять сам. Рита молчит еще какое-то время, продолжает гладить по голове, затем говорит: — Тимур и Шамиль. Сережа мысленно повторяет имена несколько раз и кивает. — Спасибо. «Тимур и Шамиль» становится мантрой. Он не знает об этих парнях абсолютно ничего, но взращивает в себе ненависть день за днем. Имена кажутся отвратительными, от них блевать охота. Сережа повторяет их снова и снова. И думает. У него есть цель. Кроме цели нет ничего: ни информации, ни оружия, ни даже умения драться. Ему бы только начать. Но с чего начать? «Тимур и Шамиль» — стучит в голове по пути на собеседование. Деньги понадобятся точно — это формула на все времена. Сережа неделю убил на то, чтобы уговорить Ольгу Викторовну разрешить ему подрабатывать этим летом. Отмазка «Нужно копить на репетитора для поступления» сработала безотказно. Директриса даже нашла ему должность в местном ресторане с оригинальным названием «Армения», который держит грузный армянин, постоянно гоняющий детдомовских ребят от помойки на заднем дворе. Сережа и сам мелким лазал туда несколько раз вместе со всеми. Он надеется, примечательный рыжий хвост владелец заведения не запомнил. Сережа постоянно прокручивает в голове разные — но, к сожалению, абсолютно невыполнимые — варианты расправы и ждет. Рано или поздно должен найтись выход, просто обязан. Бездействие нервирует и выматывает, три дня после собеседования тянутся целую вечность, пока наконец Ольга Викторовна не сообщает, что с понедельника он может выходить официантом в ресторан. Сережа цепляется за новость, как за спасительную соломинку: это похоже на начало. Какой бы план он в итоге ни придумал, у него, как минимум, будут ресурсы. Это хорошо — хоть что-то идет так, как надо. Однако полноценно порадоваться не получается, потому что, помимо прочего, остается еще одна серьезная проблема. Сережа был уверен, Олег предъявит и за молчание, и за дерзкий разговор в туалете, но с ночи выпускного прошли полторы недели, а никаких условий ему никто так и не озвучил. Это напрягает и бесит. Неизвестность Сережа ненавидит. К вечеру субботы он не выдерживает. Караулит с книжкой в общей — с дивана в углу отлично просматривается коридор — почти полтора часа и, когда видит Олега, направившегося в сторону спален, идет следом. Сережа нагоняет того в нескольких метрах от двери. Вокруг ни души — повезло. — Поговорим? — предлагает чуть резче, чем собирался. От напряжения внутри все неприятно скручено в тугой узел. Олег удивленно приподнимает брови, переводит взгляд с Сережи на дверь своей комнаты, словно прикидывает, можно ли пускать внутрь, и хмурится. — Ну, давай, — без энтузиазма отзывается тот, разворачивается и возвращается в начало коридора. Сереже ничего не остается, как двинуться за Олегом. Они выходят на пожарную лестницу, Олег прислоняется к металлическому поручню, зажимает между губами сигарету и нетерпеливо дергает головой, мол, валяй, слушаю. Сережа взгляд не отводит, набирает в легкие побольше воздуха и выдает как можно ровнее: — Что ты хочешь за молчание? — Чего? — удивленно переспрашивает Олег, даже сигарету изо рта вытаскивает. Сережа сердито дергает плечом — что за детский сад? Тратить время и нервы на глупые игры не хочется. — Давай без этого, ладно? Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Олег в ответ неоднозначно молчит, и Сережа, запихнув поглубже раздражение, терпеливо поясняет: — Раз ты меня до сих пор не сдал, значит, допускаешь вариант, что мы можем договориться. Ну, выкладывай свои условия, я весь внимание. Либо в Олеге загибается актерский талант, либо никто Сережу шантажировать действительно не собирался. Вполне себе искреннее изумление на лице Олега обескураживает. Сережа мигом теряет спесь. — Ты ваще больной? — больше растерянно, чем со злостью отзывается тот. — Нет у меня никаких условий, да я и не… — Олег замолкает, рваным движением взъерошивает волосы на затылке и отворачивает голову в сторону двора. — Нахер ты мне сдался, договариваться еще с тобой. Сережа глупо пялится на Олега, понятия не имея, как на это реагировать. Сюрреализм какой-то. Он был уверен, что ему сейчас выдвинут нечто унизительное, едва выполнимое, а тут… Сережа недоверчиво щурится. — То есть, хочешь сказать, ты меня не сдашь? С чего бы такой аттракцион невиданной щедрости? Олег зыркает на него с недовольством, мрачнеет, чиркает зажигалкой и затягивается. — Борзый ты, конечно, Разумовский. Мало тебя пиздили, фильтровать базар так и не научился, — Олег выдыхает дым в сторону, разворачивается ко двору и облокачивается о поручень. — Не буду я на тебя стучать ни дагам, ни ментам. Ты все-таки свой, баторский. И вообще, — тот пару секунд задумчиво рассматривает зажатую между пальцев сигарету, — Алиев за дело с лестницы полетел. — Сережа с недоумением хмыкает. Олег хмуро косится на него и снова затягивается. — Наслышан я, в каком сейчас состоянии твоя Ритка. Не тупой, догадываюсь, чьими стараниями. — Они молчат несколько долгих минут. У Сережи миллион мыслей, но язык будто к небу примерз. Олег тушит бычок о поручень и выпрямляется. — Так что не парься, Разумовский: не скажу я никому. А теперь вали отсюда. Сдвинуться с места тоже не выходит. Услышанное упрямо не укладывается в голове, сердце колотится как сумасшедшее. Олег это серьезно? Неужели только что стало одной проблемой меньше? И, выходит… Олег его даже в каком-то смысле похвалил? Сережа ошарашенно таращится на дрожащие от ветра ветки дерева и пытается упорядочить мысли. — Спасибо! — вырывается на эмоциях против воли, Сережа толком не успевает обдумать, насколько это уместно. Он поднимает глаза, смотрит на Олега пытливо, все еще с удивлением, но вместе с тем с каким-то новым, расползающимся в груди теплым и приятным чувством. С благодарностью. Олег встречает его взгляд, стоит молча, неподвижно — в сумерках, на фоне обложенного облаками неба происходящее выглядит, как кадр из фильма, уж точно не как гребаная реальность — и серьезно кивает. Что-то меняется в выражении лица Олега. — Ты бы это… Ну, не лез бы дальше. С дагами в одиночку связываться — себе дороже, поверь. Кончишь с ножичком под ребром где-нибудь в лесу или подворотне. Сережу тянет пошутить: «Беспокоишься. Неужто скучать будешь?», но вместо этого с языка слетает порывистое: — Олег, а помоги мне? — тот изумленно поднимает брови. Сережа и сам в ахере от накатившей наглости, но почему-то кажется, что дороги назад нет, а вписать во все это Олега — единственный жизнеспособный вариант. Да. Не так уж бессмысленно, как кажется на первый взгляд. Один Сережа и правда ничего против уебков не сделает. — Помоги мне разобраться с двумя другими. Проси что хочешь, — спешно говорит он, по лицу Олега видя, что тот сейчас пошлет его на хер. — Скоро у меня появятся деньги, я заплачу. Олег открывает рот, закрывает и качает головой, будто ушам своим поверить не может. — Разумовский, отъебись, а? Если б мне от тебя че-та было надо, я б это и запросил в обмен на молчание. Улавливаешь? — Олег крутит пальцем у виска. — Помочь ему. Ага, щас. А минет с лаймом не хочешь? Додик. Олег с пренебрежением фыркает и, уже не пытаясь спровадить Сережу с лестницы, сам заходит внутрь. Сережа провожает того взглядом. В принципе другой реакции ожидать и не стоило, но он не мог не попытаться. В первый рабочий день Сереже выдают форму: синие брюки и белую рубашку. В подсобке есть зеркало, и Сережа обмирает, глядя в отражение. Зеркало до середины бедра, но это не мешает увидеть, что одежда в точности его размера. И новая. Когда такое было в последний раз? Пожалуй, в глубоком детстве. Сережа приглаживает волосы и, недолго подумав, перевязывает хвост. Крутится, разглядывая себя. Смотрится и правда красиво. И даже он сам кажется сейчас вполне красивым. Так вот что так увлекает Риту во всяких шмотках. Администраторша — он пока не запомнил имя — сдержанно стучит в дверь. Сережа с беззвучным «ой» комкает одежду, в которой пришел, в пакет и кидается к выходу. Зал ресторана, в котором он собрался проработать все лето, отличается поистине вырвиглазным великолепием. Стены под камень, вдоль которых там и тут украшения в виде резных гравюр и бочек, сложенных пирамидой. Тяжелые на вид деревянные столы с резными ножками и стулья под стать. Много теплого света от «хрустальных» люстр под низким потолком. Поток новой информации обрушивается на голову. Сережа едва успевает запоминать — искусство приносить людям еду требует чересчур многого. Это в каком-то смысле смешно. А еще Сережа не может отделаться от мысли, что ему тут не место: он слишком умен для всего этого. Но цель оправдывает средства, поэтому он прилежно кивает, наблюдает и учится. Вечером его отправляют самостоятельно обслужить стол, и толстый мужчина с не менее толстой женщиной, не иначе как умилившись его неумелой старательности, оставляют целых сто пятьдесят рублей чаевых. Сережа тут же проникается запоздалой симпатией. — Обычно мы кидаем в коробку за стойку, а в конце смены делим на всех, — объясняет Маша, администраторша. — Но ты пока бери себе. Сережу такое положение вещей абсолютно устраивает. В конце смены он прощается со всеми, переодевается, осторожно складывает новенькую форму в пакет и засовывает скомканные деньги в карман штанов. Неплохо, очень неплохо. Сережа толкает тяжелую дверь и широкими шагами направляется в сторону «Радуги». Он обещал сегодня довести Риту до душевых и подстраховать неподалеку, чтобы она наконец смогла помыться целиком. В голове роятся мысли о салфетках, вилках и стаканах. Сережа отгоняет их и представляет, в какой восторг придет Рита, когда он покажет новую рубашку. — Лыбишься как придурок, — знакомый голос выдергивает из приятных мыслей. Из-за угла ресторана вырастает обладатель. Спортивная сумка через плечо, руки в карманах. — Олег. Чего надо? — Сережа тормозит, хотя хочется пройти мимо. Этот день слишком хорош для неожиданных неприятностей. У Олега левый глаз подбит. На улице или в секции своей, небось. — Пошли, пройдемся, — тот дергает плечом и разворачивается, неспешным шагом направляется в сторону, в которую Сережа и без того шел. Придурок. — Что хотел? — повторяет он, выровняв дистанцию. — Да вот, думал о проблемах твоей подружки. Сережа ждет, что Олег продолжит, но тот молча шагает, иногда пинает носком ботинка камни на дороге. Будто реально гуляет. Как же бесит. Может, решил отнять заработанное? Сережа напрягается. Но не мог же Олег узнать про чаевые. — Я и без сопровождения, если что, дойду. Не беспокойся, не украдут, — язвит Сережа. — Не смешно, — огрызается тот. Сережа с удивлением замечает, как у Олега краснеют кончики ушей. Мелькает абсурдная мысль, что Олег считал флирт и действительно смутился. Стоп, флирт? «Какой еще флирт, идиотский ты кусок?..» — Помогу прижать дагов твоих, — выдает Олег. При этом идет, не останавливаясь, и разглядывает противоположную сторону улицы. Сережа давит в себе вспышку радости и хмурится. С чего бы Олегу менять решение? Где-то точно кроется подвох. — Че, теперь че-то надо от меня? — передразнивает он и тут же внутренне содрогается от того, как убого звучит попытка опуститься до «пацанского» слога. Олег поворачивает голову и вскидывает брови. Глаза карие, насмешливые, в обрамлении густых черных ресниц. Красиво, блин. Ужасно бесит. — Предложение есть, — Олег останавливается и разворачивается к нему. Сереже приходится затормозить. — Я дагам тем втихаря носы подправлю, а ты мне ответную услугу окажешь: весь следующий год будешь нормально себя с Владосом вести. Сережа вздергивает бровь. Что? Неожиданно и стремно. Олег явно задумал какую-то подставу. — Нормально — это, в твоем понимании, как? — тянет он. Можно подумать, он как-то ненормально вел себя с Владом. Вся ненормальность обычно исходит как раз не от него. — Бля, Разумовский, ну нормально. Как задохлику полагается. Слушать его, короче, будешь, и не возникать. Владос — пацан ровный, а из-за тебя пробешивается, жестит, сам на себя не похож. — А ты за мамку у него, — фыркает Сережа. Понимает: тут что-то серьезное. Чем тупее реплики Олега и подобных тому ребят, тем ближе к важному, больному. — Слышь, — ощетинивается Олег. — Он брат мой. Тебе не понять. Он ваще... — Олег осекается. — Тебе помощь нужна или как? — Нужна, — признает Сережа. — Только условия должны быть четкие, а не вот это твое. — Да блядь. Сережа отчетливо видит мучительный мыслительный процесс, отражающийся на чужом лице. Тяжело, наверное, жить без мозгов. — Короче, — наконец заявляет Олег, — я тебе помогаю, а ты делаешь все, что Владос говорит, весь одиннадцатый. Молча. И без выебонов. Сережа прикидывает, как это будет выглядеть. Если бы он делал все, что хотел от него Влад, то за последние полгода он уже бы дважды нажрался земли и трижды постригся. И это если не считать остального по мелочи. К тому же, подобный расклад будет слишком унизительным. Но, черт... Тимур и Шамиль. Он столько дней обдумывал всякие варианты, но ничего жизнеспособнее не придумал. Привлечь к этому Олега — по-прежнему самый реалистичный из раскладов. Цель оправдывает средства, снова напоминает себе Сережа. — В рамках разумного, — уточняет он. — Это не должно приносить вред моему здоровью или ставить под угрозу поступление в ВУЗ. Если решу, что этот дебил требует от меня совсем из ряда вон выходящее, сделку я разрываю. И да, сразу говорю: волосы не обстригу. Олег моргает дважды, воровато окидывает взглядом Сережин хвост, перекинутый через плечо, и кивает. — Д-да, — тот прочищает горло, — конечно. Договорились? — Договорились, — эхом отзывается Сережа, думая о том, что весь следующий год будет избегать Влада изо всех сил. Впрочем, он и так этим занимался. Олег протягивает руку. Сережа с запозданием понимает, что ему предлагают рукопожатие, перекладывает пакет в левую и протягивает правую в ответ. Он напрягает руку, ожидая, что Олег сожмет до боли, но этого не происходит. У Олега ладонь теплая, сухая и на удивление мягкая. Когда Олег, напоследок хлопнув по плечу, уходит в противоположную сторону, Сережа еще несколько секунд стоит, ощущая, как горит правая ладонь, и старается унять бешено зашедшееся сердце.