Поцелуй, ожог и свитер

Когда Сережа видит, как мотнулась в сторону голова уебка, становится легче дышать. Вот она — справедливость, разливается сладкой болью по костяшкам правой руки. «Он получит свое. Они все получат», — думает Сережа и медленно выдыхает. В голове становится до невозможного ясно. Никаких лишних мыслей: только ярость. Олег приподнимает брови из-за Тимурова плеча, мол, все? Сережа усмехается. Ну уж нет, он только начал. Жаль, не увидеть лица: на голове уебка мешок от сменки, который Сережа стащил из раздевалки городского бассейна. Пришлось вытряхнуть оттуда чьи-то порванные кроссовки. Он почему-то вспоминает о них, когда бьет еще раз. Тимур хрипит и слабо трепыхается. Сережа едва обращает на это внимание, замахивается снова. Олег держит крепко. Они три вечера караулили у футбольного клуба. Тимур стабильно выходил в шумной компании и направлялся к хорошо освещенной улице. К счастью, того в итоге подвело пристрастие к курению. Тимур в захвате Олега практически висит, но еще держится на своих двоих. Правильно делает: когда сползет на землю, Сережа станет бить ногами. Он наносит удар за ударом — голова, живот, голова. Когда начинает выпекать правая рука, подключает левую. Боль в собственных кулаках только подстегивает. Сережа хочет крови. Это — за Риту. А еще за себя, за всех. Кто знает, сколько будет таких, как Рита? Сколько уже было? Это — за то, что смеет существовать бессовестным, опасным, отравляющим чужие жизни. За то, что на подобных тварей нет законной управы. Тимур стонет надсадно, Сережа слышит через собственное сбитое дыхание. Он думал, все звуки Олег выбил из уебка, когда метелил до полусознанки в начале, но нет. Сережа жаждет, чтобы уебок стонал громче — кричал от боли, выл, умолял о пощаде. Кулаков недостаточно. Может, взять что-нибудь тяжелое? «Нельзя его убивать. Только отправить в больницу, только в больницу, — проносится в голове. — Мама и ВУЗ, и ты обещал, обещал Рите». Сережа трясет левой кистью: больно. Хочется сорвать с Тимура мешок и высказать кучу всего. А затем продолжить, но видя разбитые губы, слезы, размазанные по лицу, и то, как жалко будет выглядеть этот парень, считавший себя властителем судеб. Пусть знает, кто бьет. Пусть поймет за что. Сережа до крови закусывает нижнюю губу и зажмуривается. Нет, нельзя. Тимур не должен его видеть. Ничтожество, жалкое ничтожество, а не человек — Сережа презирает уебка и ненавидит, но не может высказать все тому в лицо. И от этого ненавидит сильнее. Олег за спиной Тимура, кажется, призывает к чему-то, дергая головой, но Сережа не смотрит. Сережа сверлит взглядом испачканный землей мешок расцветки хаки и бьет уебка в живот попеременно обоими кулаками. «За Риту, — снова повторяет он, — за каждый синяк на ее теле, за каждую ссадину». Сережа уже почти не чувствует рук, а Тимур — не стонет, только слабо мычит. Все равно не хочется останавливаться. Слишком приятно осознание, что мразь получает по заслугам. Слишком остро впивается под ребра мысль, что этого недостаточно. — Эй! — раздается грубый мужской оклик, а затем пронзительный свист. — Вы че там, охуели?! Сережа застывает в оцепенении и на автомате собирается обернуться на крик, но Олег, отшвырнув Тимура в стену, хватает его за предплечье и резко тянет за собой в противоположную сторону. Понимание ударяет в голову: их застукали, могут поймать. Пиздец. Сережа спотыкается о торчащий кусок асфальта, чудом удерживает равновесие и продолжает бежать. Ноги словно ватные, сердце сумасшедше колотится где-то под горлом, изнутри подкатывает мерзкая паника, перемешивается с не отпустившей эйфорией и адреналином. Слишком много всего. Сереже кажется, его сейчас вывернет наизнанку. Тянет оглянуться, проверить, погнался ли за ними кто-нибудь. Нет, идиотская идея. Сережа впивается взглядом в спину бегущего в паре метров впереди Олега и старается сильно не отставать. Что произойдет раньше: у него кончится дыхалка или они окажутся на безопасном расстоянии? А если Олег кинет его, не способного даже выпрямиться после подобного забега? Он выжимает из себя последнее, но чувствует, что скоро выплюнет собственные легкие и упадет замертво. Дворы, дворы, через дорогу и снова дворы. Господи, как же сильно мутит. На них наверняка неодобрительно поглядывают обитатели этих мест. Ничего, район далеко от «Радуги», не опознают. Олег оборачивается, когда между ними уже метров пять. — Давай-давай! — кричит тот, притормаживает и цепко хватает за запястье, затем продолжает бежать. Сережу дергает вперед. Кажется, они несутся быстрее прежнего. Стоит запнуться — и Олег протащит его по земле еще несколько метров. Зато теперь он не боится отстать. Олег вдруг резко сворачивает и утягивает его за трансформаторную будку. Из-за стоящих рядом гаражей место вполне укромное. — Все, хорош, — сипит тот, силясь отдышаться. Сережа и сам, согнувшись пополам, жадно глотает воздух до боли в груди. Приваливается боком к кирпичной стене и упирается ладонями в колени. Ужасно жарко. Он стягивает капюшон Олеговой толстовки, не иначе как чудом не слетевшей с него во время забега. Толстовка великовата. Темных вещей с капюшоном у самого Сережи не обнаружилось, а приметные волосы надо было скрыть в любом случае. Вокруг тихо, только где-то в соседних дворах завывает автомобильная сигнализация, да собственная кровь набатом стучит в ушах. Он выпрямляется, смотрит на Олега. Тот глядит в ответ круглыми глазами. Сережу простреливает пониманием: получилось. У них получилось! Их не спалили, а уебок отхватил по заслугам и теперь долго будет ощущать последствия своих ублюдских решений. Сережа прокручивает мысль в голове и чувствует себя невероятно счастливым. В его жизни не было ничего более приятного и правильного, чем этот яростный угар и желание выпустить уебку кишки. Он действительно может все изменить, сделать мир вокруг добрее и чище. «Огонь очищает», — всплывает в памяти. Что-то неуловимо знакомое есть в этой мысли. Она окрыляет. Огонь… Это может быть планом для следующей мести. Избить этих мразей — конечно, хорошо, но разве такие конченые отморозки, как дружки Саида, заслуживают лишь нескольких недель на больничной койке? «Они заслуживают гореть заживо», — проносится в голове с мрачным торжеством. Сердце заходится в бешеном ритме. Сережа согласно кивает и улыбается. Из состояния заоблачной радости его выводит смешок. Сережа успел забыть, что Олег стоит напротив — блестит темными глазами и тоже тянет губы в улыбке. А через секунду начинает тихо ржать. Сережа подхватывает. В смехе нет ничего веселого — оставшийся страх, адреналин забега и невероятный восторг. Получилось, он смог. И сможет еще раз! Или два, или гораздо, гораздо больше. Сколько потребуется, чтобы наказать любую зарвавшуюся тварь, которую закон не в состоянии привлечь к ответу. Они смотрят друг на друга и смеются, смеются, смеются. Тело наполняется приятной легкостью, в голове — пустота. Краем сознания Сережа улавливает снова завопившую вдалеке сигнализацию. До сих пор не верится, что все произошедшее этим вечером взаправду. Так странно, но в то же время восхитительно. И… Олег вдруг подается вперед и едва не сбивает с ног, впечатывает обратно в кирпичную кладку трансформаторной. Становится пиздецки страшно, но лишь на мгновение, а потом губы встречаются с губами. Сережа отвечает практически сразу. Поцелуй голодный, мокрый, жесткий. Олег прикладывает затылком о стену, лязгают столкнувшиеся зубы. Сережа закрывает глаза и отдается этому целиком. Чужие руки стискивают бока, собственные — где-то на Олеге. Сосредоточиться на чем-то, кроме поцелуя и опьяняющей радости, не выходит. Да и зачем? Его окатывает приятным жаром, каждое прикосновение Олега пускает обжигающие мурашки по телу и отдается напряжением внизу живота. Хорошо, как же чертовски хорошо. Губы, зубы, руки, языки и почти болезненное возбуждение. Боль в костяшках пальцев, монотонно гудящие ноги, лихорадочно стучащее сердце и нехватка кислорода. Момент идеален. Сережа остался бы в этом ощущении навечно, если бы мог. Олег напирает до невозможного правильно: будто угрожающе и одновременно — полностью закрывая собой, безопасно. Так и не затихшая автомобильная сигнализация льется песней пустынных улиц спального района. И вдруг прекращается, прощально пиликнув напоследок. На Сережу обрушивается осознание. Реальность отвешивает подзатыльник. Он избил Тимура. Бессистемно, то и дело забывая о цели и причине. Его едва не поймали. Сережа на полном серьезе подумал убить Шамиля. Он что, рехнулся? И он целует Олега. Блядь. Сережа распахивает глаза, обхватывает ладонями лицо Олега и мягко отстраняет. Тот смотрит поплывше, расфокусированно. Такой красивый, пиздец. Наверное, этот взгляд Сереже будет теперь сниться. Через мгновение непонимание в карих глазах сменяется испугом. Шоком. Паникой. И наконец Олег отшатывается, похожий на сторожевую собаку, которую застали врасплох. Такая собака соберется с мыслями и зарычит, а то и бросится на нарушителя спокойствия. Это Сережа уже проходил. Нет, нет, нет. Он с таким трудом добился расположения Олега — терять это из-за одного дурного порыва нельзя. Еще не сведены счеты с Шамилем. Да и у Сережи в кои-то веки почти спокойная жизнь, без травли и подначек. А сейчас Олег испугается, закроется, обвинит во всех грехах и снова начнет вымещать на нем злобу. Ну уж нет. — Стой, — запоздало выдает Сережа. — Мы… сделали что-то не то, — мозг лихорадочно прокручивает варианты, но слова кажутся неподходящими и идиотскими. Черт. Нужно срочно все исправить, пока не поздно. — Это из-за адреналина, чисто химическая реакция. Не считается. Ты нормальный парень. Давай... Давай просто сделаем вид, что ничего не было. Сережа очень надеется, что это не прозвучало умоляюще-жалко. Несколько долгих секунд Олег смотрит куда-то поверх его плеча. Сережа замирает, тело рефлекторно напрягается в ожидании удара, липкий страх растекается в животе. Потом Олег заметно расслабляется и кивает. Сережа выдыхает. Господи, неужели пронесло? От облегчения слегка кружится голова. Он ждет еще немного, но Олег так ничего и не говорит, не двигается, и Сережа, прочистив горло, тихо произносит: — Пойдем обратно. Олег снова тупо кивает, пару секунд стоит неподвижно, затем все-таки отходит в сторону, освобождая Сереже дорогу. — Ага. Ты иди, а я это, — тот дергает головой в сторону непонятно чего, — у меня еще дела. На Сережу не смотрит. Это понятно, в принципе — правильно, ситуация неловкая и стремная. Хорошо, что он не видит глаз Олега. И что не придется вдвоем плестись до «Радуги» в идиотском молчании. Все вообще разрешилось на удивление удачно и гладко: и с «темной» Тимуру, и после поцелуя. Сереже бы радоваться, вот только горло распирает острым комом, а в груди все стянуто до предела и мелко подрагивает. В носу и глазах начинает щипать. — Ладно, — бросает Сережа и вырывается вперед, за гаражи. Подальше от треклятой трансформаторной будки. Подальше от чертового Олега, чтоб тому со своими ебаными тараканами в башке провалиться! Нахуя, ну вот нахуя, спрашивается, Олег его поцеловал? Снова. Зачем лезет, если не в состоянии не зассать и с этим справиться? Зачем заставляет его испытывать все эти эмоции? Ссыкло, лицемер, огромный кусок идиота! Сережу тянет вернуться и выплюнуть слова Олегу в лицо, но вместо этого он, ссутулившись, продолжает идти по улице быстрым шагом и утирает злые слезы. «Черт с этим дегенератом, — вклинивается внутренний голос. — Ты-то зачем на поцелуй ответил? Совсем мозгов нет?» Сережа натягивает на голову капюшон, прячась от нечаянных взглядов прохожих и от всего окружающего мира, и застывает. Толстовка пахнет Олегом. Да блядь. Ну что же это такое? Издевательство, гребаное издевательство. Сережа буквально выдергивает себя из ненавистной черной тряпки и отшвыривает толстовку в кусты. Если Олег спросит, куда подевалась, — плевать! Он искренне надеется, что ее растерзают собаки. Или напялит на себя бомж. Сережа шмыгает носом, одергивает футболку и переходит дорогу. От былых эйфории и радостного торжества не осталось и следа. Поспать в эту ночь толком не удается. Сережа ворочается до самого подъема, ненадолго проваливаясь в дрему и просыпаясь от тревожных сновидений. Понаплелась абсолютная ерунда, бессвязная и непонятная: там были и Рита, и Тамара Яковлевна, и дебил Митя, бывший сосед. И, конечно же, Олег. Под утро приснился единственный четкий сон. Сережа опять находился в знакомой комнате посреди огня. Все было, как в предыдущий раз, но теперь вопли из-за закрытой двери доносились Тимуровы, в этом он не сомневался. Тот орал дурниной, будто сгорал заживо, и Сережа чувствовал умиротворение и радость. Потом его снова укутали непонятно откуда взявшиеся черные крылья, и он резко проснулся. «Ну, здравствуй, подруга дней моих суровых», — рассеяно думает Сережа, уперевшись взглядом в трещину на потолке. Если подключить воображение, трещина похожа на кусок мультяшного зайца. Пугает не сам сон, а то, с каким удовольствием Сережа вслушивался в чужие крики. Эмоции были вполне реальными. Да, Тимур — бессовестная мразь, заслуживающая за свои злодеяния всего самого худшего. Но разве этого достаточно, чтобы со спокойной душой наблюдать за такой жуткой смертью и не предпринимать никаких попыток помочь? И тем более радоваться... Хотя есть проблема насущней: Олег. Что делать с Олегом? Как себя вести? И как забыть тот осоловелый взгляд, отпечатавшийся в памяти? Будто все, что хотелось Олегу, — все было в Сереже. Если позволить представить, что это правда, хоть на секундочку, становится так хорошо. Они с Олегом могли бы... «Ничего не могли бы. Он нужен лишь на время. Он тебе не ровня». Сереже кажется, трещина в виде зайца над ним глумится. Впервые за две недели работы в «Армении» он жалеет о том, что ему не в утреннюю смену. Не встает с постели, как жалкий трус. Оттягивает встречу с реальностью до последнего и даже подумывает не пойти на завтрак. Хорошо быть старшим: воспиталки не следят за такими мелочами, как посещение столовки. Но вот пропущенный накануне ужин дает о себе знать сильным голодом. До обеда Сережа точно не протянет. Черт. В столовой ожидает неприятный сюрприз: вместо привычной расстановки сдвинули три стола и накрыли клеенкой. Такой стол-монстр появляется обычно под новый год и летом, когда малышня разъезжается по лагерям и санаториям. Накрывать, конечно, легче, но вот есть, когда справа и слева чавкают, а напротив еще и в рот смотрят, — такое себе удовольствие. Он прикидывает, куда бы сесть, изо всех сил стараясь игнорировать широкую спину, обтянутую черной футболкой. Возле Олега — по закону подлости, не иначе — как раз пустует место на скамье. — Сережа, долго тебя ждать буду? — кричит повариха. — Спасибо, теть Люд, — машинально отзывается он и забирает порцию каши. — На, возьми-ка, — Людмила Петровна протягивает блюдце, на котором — о чудо — кусочек творожной запеканки. — Со вчера осталось. Молодец, работаешь! Глядишь, человеком станешь, — она с явным одобрением кивает своей реплике. Ох, знала бы она, с какой целью он устроился на эту работу, — не видать ему до самого выпуска ни запеканки, ни ранних перекусов, заменяющих завтрак. — Спасибо, — он вяло улыбается. Запеканка, конечно, радует, но в свете последних событий — утешение слабое. Сережа взглядом выискивает любое другое свободное место за столом в куче неугомонных рук и голов, но внезапно на себя злится. Почему он должен стоять посреди столовой с подносом в руках? Какого хрена он вообще Олега избегает? Тот первый к нему полез. И вчера, и в апреле. Это Олег должен Сережу за километр обходить, а не наоборот. К тому же, ничего это не значило, они ведь вчера договорились. Ну и все тогда. Он уверенно устремляется вперед, непрерывно сверля свободное место на скамье взглядом. Ни на сантиметр влево не смотрит. Никого важного там слева нет. Пустота. Сережа опускает поднос на стол и тут же жалеет о принятом решении. Нужно перелезть скамью. Перелезть, усесться, не запутавшись в ногах, и ни в коем случае не задеть Олега, который покосился на него и тут же уставился обратно в тарелку. Колени дрожат, сердце стучит, а задача кажется невыполнимой. Он кое-как забирается на скамью, нечаянно пихает пацана справа — того зовут Ежом так часто, что Сережа и не знает настоящего имени. Один из дерзких двенадцати- или тринадцатилеток, которые постоянно околачиваются возле Олега, Витька, Борзого и подобных. Еж недовольно зыркает, но ничего не говорит. — Приятного, — бурчит Сережа, и ему отвечают такими же бесцветными пожеланиями. Олег молчит. Зря, зря он тут сел. Вон, на противоположной стороне еще местечко есть, надо было получше смотреть, а не идти на поводу у гордости. Теперь кусок в горло не лезет, подташнивает от волнения, и левый бок будто печет. Аж глаз начинает слезиться — этого еще не хватало. Сережа механически отправляет в рот ставшую безвкусной овсянку и старается глотать с первого раза. Только бы не задеть локтем или коленкой Олега. Нужно доесть как можно быстрее и не напрягать боковое зрение. Обе задачи он с треском проваливает. — Ты как? — раздается слева вполголоса. Сережа, не шевеля головой, зыркает вперед на малышню, что-то затеявшую под столом, затем вбок на насупленного Ежа. По другую сторону от Олега сидит Миша, уничтожающий кашу с бешеной скоростью и не менее бешеной отвратительностью. Вопрос явно предназначен Сереже. — Нормально, — отвечает он в тарелку. — Ты бы это, руки прикрыл, — тихо говорит Олег. — Зайди ко мне потом часа в четыре, перебинтуем. Сережа переводит взгляд на свои руки и с удивлением обнаруживает, что кожа на костяшках частично содрана. Надо же. Как он не заметил раньше, когда умывался? Сережа утвердительно мычит с набитым ртом. Произнести слово и не спутать слоги он сейчас, кажется, не способен. На Олега упорно не смотрит. — Ну-ка, двигайтесь все! — раздается звонкий голос позади. Он оборачивается. Настя захотела сесть рядом с другой Настей, и ее не волнует ничей комфорт — обычная история. Сережа не выдерживает и зыркает на Витю через Олега и Мишу: уж очень хочется увидеть, как сосед-дебил втягивает голову в плечи. Не одному ему тут неуютно и хреново — это радует. Еж вдруг подпирает справа и толкает его поднос своим. До Сережи запоздало доходит, в какую сторону они сдвигаются. Нет, только не это. Блядь. Он впечатывается в плечо Олега и, потеряв равновесие, упирается ладонью тому в бедро. Тут же убирает руку и едва справляется с порывом вскочить с долбаной скамьи и убраться подальше от столовой. — Осторожнее! — зло шипит он на Ежа, но тот флегматично пожимает плечами, мол, не при делах. Сережа чувствует, как горит лицо. Жаль, волосы собраны в хвост — не завеситься. Черт. Непослушная рука мелко подрагивает, и ложка противно лязгает о край тарелки. Сережа от звука дергается и застывает. Левое плечо, которым он теперь вынужденно касается Олега, невыносимо жжет. Интересно, если его стошнит за столом, как долго это будут вспоминать? Он отправляет в рот очередную ложку каши. Надо лишь прожевать и проглотить, это не должно быть так сложно. Сережа с усилием выдыхает и заставляет себя расслабиться. Левое колено соприкасается с коленом Олега под столом — будто током пробивает, — и Сережа тут же сводит ноги обратно. Нет, это решительно невозможно! Он косится на Олега и упирается взглядом в покрасневший кончик уха. Сережа искренне надеется, что Олег испытывает хоть десятую часть его неудобства сейчас. — Да блядь! — психует Еж и рывком поднимается из-за стола. — С двух сторон придавили. На свободное место нельзя было сесть? Сережа тут же отползает правее. Людмила Петровна выговаривает Ежу за мат, Сережа не особо слушает: у него от облегчения уши закладывает. Боковым зрением он видит, что Олег повернулся в его сторону. — О, запеканка, прикольно, — выдает тот как ни в чем не бывало. — За какие заслуги? — За красивые глаза, — огрызается Сережа. От Олега отодвинулся, а кусок в горло по-прежнему не лезет. Ну ничего, все равно сейчас весьма удобный момент, чтобы смотаться отсюда. — Чего ядовитый такой? Я ж по-нормальному. Олег пожимает плечами. Сережа вздыхает. Тот действительно и слова плохого ему сегодня не сказал. — Прости, — нехотя говорит он. — Плохо спал. Теть Люда за ресторан похвалила. Олег фыркает. — Значит, правда за глаза. Меня-то она не хвалит. Уже неделю грузчиком пашу. — Ты не говорил, — Сережа слегка улыбается, а затем тихо добавляет с шутливой ехидцей: — Уметь надо, Волков! — Ой, иди ты. Ты просто тощий. Ей тебя жалко стало, ясно, Разумовский? Сережа хмыкает. — Буду считать это своим козырем, — он разделяет запеканку пополам. — На, а то потолстею — жалеть перестанут. — О, спасибо, — Олег тут же нанизывает предложенное угощение на ложку и отправляет в рот. — Думал, что откажусь? — весело произносит тот с набитым ртом. — Господи, прожуй сначала, — смеется Сережа. Он смотрит на раздутые Олеговы щеки и вдруг встречается глазами с удивленным Витей. Черт, палевно. Они ведь не должны болтать. Договорились же, придурошный Олег! Сережа быстро отодвигает недоеденную кашу, нервным движением раскрывает салфетку и прячет туда оставшийся кусок запеканки. Когда он спешно вылезает из-за стола, Олег поворачивает голову и смотрит снизу вверх с недоумением. Сережа зло отвечает на взгляд, забирает поднос и уходит. На что именно злится, не знает. Наверное, на ситуацию в целом. Жили же последнюю неделю нормально, общались по-человечески: после работы зависали на крыше, обсуждали, как и где лучше Тимура зажать, а с наступлением темноты шли уебка выслеживать. Ну нет же, этому идиоту обязательно нужно было все испоганить! Может, Сережа и сам до одури неоднократно хотел Олега поцеловать — и что? Не поцеловал ни разу, сдержался, потому что знает, как это в их ситуации все усложнит. А Олег, блин. Неужели не понимает, насколько Сереже важно поквитаться с дагестанцами? Да он все на кон поставил, даже маминым будущим рискует. У него нет возможности облажаться из-за того, что кое-кто поддастся импульсу, а потом будет загоняться и вымещать агрессию на Сереже. Он поднимается к себе и забирается с ногами на кровать, притирается спиной к стене. Взгляд опускается на побитые костяшки, и Сережа с негодованием сжимает кулаки. Не пойдет он никуда в четыре часа — Олег окончательно рехнулся? Они и так начали палиться. С чего бы им двоим вдруг нормально общаться? У детдомовских возникнут вопросы, кто-нибудь обязательно полезет разнюхивать и все, пиздец Сережиному плану. Да и им с Олегом, вероятно, тоже. С другой стороны, Олег ведь не конченый кретин: раз назвал время, значит, Борзого и Толика в четыре в спальне быть не должно. Сережа обдумывает мысль всего пару секунд и тут же сердито встряхивает головой. Нет. Нечего ерундой заниматься и рисковать зазря. К тому же, у него сегодня после трех смена, вовремя вспоминает он, прежде чем в голову лезет очередное бестолковое и опасное «А если?». Оставшиеся три с половиной часа до обеда Сережа проводит за учебниками по геометрии. Макс появляется в комнате пару раз, но особо не мешает, так что выходит вполне продуктивно. На обед Сережа заявляется в первых рядах, выдыхает с облегчением, не найдя среди собравшихся Олега, и ест щи и гречку с резиновой печенкой как можно быстрее. Вылетает из столовки тоже одним из первых и по пути в «Армению» радуется, что удалось не пересечься с Олегом. Идиотизм в чистом виде — не будет же он теперь постоянно Олега избегать, им еще с Шамилем нужно что-то решать, — но Сережа ничего не может с собой поделать. На работе мысли снова то и дело стекают в неправильную сторону, даже сосредоточиться толком не выходит: Сережа умудряется неверно записать заказ, а под конец смены какого-то черта обслуживает чужой столик, за что получает нагоняй от администраторши Маши. — Ты чего в облаках сегодня витаешь, Сереж? — Не выспался, — почти не врет он. Маша смотрит скептически, но через мгновение выражение лица смягчается, она качает головой и косится на наручные часы. — Ладно, у тебя пятнадцать минут до конца смены. За твой стол только что сели. Прими заказ и можешь идти, а я уж закончу вместо тебя. За столиком ожидает знакомый гость: приятный мужчина с внешностью бандита слегка улыбается и приветственно поднимает руку, как только Сережа приближается. — Добрый вечер. Уже определились с заказом? — он с готовностью вынимает блокнот из фартука. — Добрый, добрый. Сегодня, пожалуй, без коньяка, — мужчина весело щурит светло-серые глаза. — Говорят, пить в одиночестве — такой себе признак. Сережа пожимает плечами и невольно улыбается. — Смотря что пить. Но — скажу по секрету — вино у нас отвратительное. Мужчина заходится в смехе. Таком громком, что на них косятся посетители с соседних столов. Отсмеявшись, тот цепляется взглядом за блокнот. — Что случилось с руками? — вдруг спрашивает мужчина. Сердце предательски пропускает удар. Сережа теряется и отводит глаза. «Успокойся, он не может знать». — Первое правило бойцовского клуба? — мужчина с усмешкой склоняет голову к плечу. — Вроде того, — Сережа нервно улыбается. — Да нет, вообще-то. Это случайность. Мелькает тревожная мысль: нужно срочно придумать легенду насчет сбитых костяшек. Но мужчина, к счастью, дальше не расспрашивает — просто кивает. Сережа заправляет за ухо прядь волос и неловко переступает с ноги на ногу. Повисшее молчание напрягает. — Если вы не решили с заказом, я могу подойти позже. Он делает шаг в сторону, но мужчина серьезно произносит: — Простите неуместное любопытство. Понимаю, это было бестактно, — тот пожимает плечами и добавляет с прежней улыбкой: — Сегодня мне одиноко, как видите. У моих приятелей нашлись дела поинтереснее. — А, да ничего, — растерянно заверяет Сережа. Хотя то, как он напугался, — явно не «ничего». Остается надеяться, что со стороны было не особо палевно. — С заказом я определился: люля кебаб из курицы и картофель на мангале с грибами. — Что-нибудь из напитков? Мужчина открывает меню на последних страницах и подвисает. Сережа почти уверен, что знает причину чужого озадаченного взгляда. Слова срываются с языка прежде, чем он успевает подумать, насколько уместно без спроса лезть к посетителю с советами: — Не обязательно пить алкоголь. Возьмите черный чай с мятой, он здесь вкусный. Ироничное «И его можно пить в одиночестве» Сережа, слава богу, оставляет при себе. Мужчина тихо прыскает со смеху и откладывает меню на край стола. — Хорошо, уговорили: давайте чай. — Сережа собирается спросить, можно ли забрать меню, когда мужчина неожиданно протягивает ему ладонь. — Я, кстати, Алексей. — Сергей, — машинально отзывается он и запоздало вспоминает, что имя написано на бейдже. Сережа непроизвольно отмечает: рукопожатие вышло настолько же жесткое, насколько жесткими выглядят руки Алексея. Тот кивает с располагающей улыбкой, и ситуация становится чуть менее неловкой, чем ощущалась секунду назад. Знакомиться с посетителями кажется излишним и странным, но конкретно сейчас Сережа не то чтобы сильно против. В конце концов, тот вполне может стать завсегдатаем его столика, а на чаевые в прошлый раз этот Алексей не поскупился. Сережа передает заказ кухне и по пути говорит Маше, что задержится и сам обслужит свой столик до конца. Большую часть следующего дня Сережа снова проводит за книжками и пробниками прошлогодней олимпиады — Спасибо Тамаре Яковлевне, перед выпускным вручила ему целую папку с распечатками. Первые пару часов даже удается сосредоточиться, но потом в голову лезет всякая ерунда и приходится по несколько раз перечитывать условия задач. Сережа сердито хмурится. Он не прячется от Олега, а готовится к следующему году — мысленно повторяет себе, хоть сам в это не особо верит. Еще как прячется. Трус. Ничем не лучше Олега, который в этот раз, между прочим, умудрился не скатиться в мудаковский режим и ведет себя вполне адекватно. Да уж, дожили. Сережа энергично растирает ладонями горячее лицо и роняет голову на раскрытую тетрадь. Он не может бегать от Олега по всему детдому, как последний идиот. Не хватало еще, чтобы Олег в итоге припер его к стенке и потребовал объяснений. У них же договор, общее дело, и все такое. Сережа титаническими усилиями заставляет себя отправиться на ужин не за пятнадцать минут до начала. Столы опять сдвинуты, Олег сидит у края, но в этот раз свободных мест больше, чем вчера за завтраком. Сережа опускает поднос между Олей и Димой — наискосок от Олега — и упирается взглядом в макароны с котлетой. Аппетита нет. Он вяло ковыряет вилкой в тарелке, не вникая в разговоры вокруг, а затем замирает, потому что сквозь десятки голосов отчетливо различает Олегов смех. В груди что-то вздрагивает, подпрыгивает под горло и резко бухает вниз. Он сильнее сжимает вилку и косится на Олега — тот с расслабленной усмешкой слушает Толика. Сережа тут же отводит взгляд, но через пару секунд невольно смотрит снова. Не может не смотреть. Толик рассказывает какую-то хрень про бой, который видел по телеку; Олег иногда кивает, иногда удивленно вскидывает брови или смеется. Сереже от этого зрелища почему-то хочется взвыть. Он доедает макароны чисто на автомате. На оставшуюся половину сухой котлеты сил нет, поэтому Сережа делает несколько глотков компота и встает из-за стола. Пока относит поднос, ловит себя на мысли: интересно, смотрит ли Олег ему в спину? Заметил вообще, что Сережа выходит из столовой? Он тут же морщится. Идиот. Может, Олег не обратил внимания даже на то, что Сережа в эту треклятую столовую вошел. На душе мерзко. Хочется… Он останавливается у лестницы и понимает, что не вернется в комнату. Не сейчас. Хочется не сидеть один на один с книжками, а с кем-нибудь поговорить. Впрочем, не с кем угодно, а с Ритой — услышать голос, увидеть ее саму. Рита уехала всего восемь дней назад, а Сереже кажется, что мучительно давно. Господи. Да он свихнется за год от тоски по ней. Он, конечно, скучал по Рите всю неделю, но тяжелое и острое чувство одиночества ощутимо впилось под ребра только теперь. Сережа медленно выдыхает и убирает руку с облезлых перил. Это потому что он просидел целый день в комнате — наверняка только поэтому. Нужно развеяться, и наваждение отступит. Сережа всегда мог подолгу оставаться наедине с собой, ему не было скучно или грустно, в отличие от других детей, которым постоянно требовалась компания. Восемь дней — это смешно. Бывало, они с Ритой неделями не виделись, когда по разным лагерям разъезжались, и ничего. То, что он сейчас чувствует, — чепуха. Одиночество, тем более лишь временное, не так уж и страшно. Он справится. Сережа кивает своим мыслям и решительно направляется к выходу из здания. Паскудное чувство не отпускает ни вечером, ни на следующее утро — изводит, выматывает, раздражает. Хочется, чтобы смена началась поскорее: на работе хотя бы не будет времени забивать голову фигней. За завтраком он то и дело поглядывает на сидящего на другом конце стола Олега. В этот раз свободных мест еще больше — рядом с Олегом целых два, — но Сережа из принципа сел подальше. И почти сразу об этом пожалел, потому что понял: ужасно хочется с Олегом… Ну, поговорить. Хотя бы банально поздороваться. Сережа вжимает голову в плечи. Как же все это унизительно и смехотворно. Самому от себя противно. Он мысленно повторяет это раз за разом, пока убирается в комнате, читает учебник по физике, дежурит в столовой. И все-таки хочется — ничего с этим не поделать. Сережа сдается и собирается подсесть к Олегу, чтобы предложить встретиться на крыше для обсуждения дальнейшего плана действий. Вот только Олег на обед не приходит. Он, как идиот, сидит в столовке до последнего, медленно доедает остывший борщ, гоняет по тарелке горох, режет на десятки кусочков сосиску. Олега нет. Видимо, гуляет с пацанами или занят своими делами. Сережа чувствует что-то странное, абсолютно дурное. Пытается разозлиться, но вместо гнева или раздражения накатывает унылая тоска. На выходе из столовой его ловит Дарья Александровна и просит зайти к Ольге Викторовне. Когда Сережа после стука заглядывает в кабинет, директриса находится в явно приподнятом настроении. — Сереженька, ты садись, садись. — «Сереженька». Значит, от него что-то нужно. Сережа сдерживает порыв фыркнуть и опускается на стул. — У нас тут билеты в Михайловский, пять штук, на семнадцатое, — суетливо сообщает она. — На «Травиату» в этот раз. Вы с Маргаритой у нас любители, так что тебя я уже записала. Смотри, чтоб в четверг вечерней смены не было. — Спасибо, — прилежно отвечает Сережа. Вечная обязаловка в печенках сидит — да и на «Травиату» уже он ходил, — но на постановку такого уровня не против посмотреть еще раз. От Ольги Викторовны, как всегда, разит слезоточивыми розовыми духами. Сережа старается дышать через раз. — Пожалуйста, Сереженька, пожалуйста! Как хорошо, когда наших деток не стыдно людям показать! Он борется с желанием закатить глаза: ну какие из них уже «детки»? Ольга Викторовна тем временем продолжает: — Ты у нас мальчик ответственный, без Маргариты теперь будешь за старшего. Евгений Геннадьевич вас сопровождает, его слушаться. Поедут Белова с Пашовкиной и Трусова. И нужен еще один человек, кто-нибудь из ребят. Кого у нас отправить не стыдно? Только не из малышей, сам понимаешь. Сережа озадаченно моргает. Внезапно свалившаяся на голову ответственность никогда не радует, но тут... — Волкова, — не успев толком подумать, выпаливает он. — Олега? — с округлившимися глазами переспрашивает Ольга Викторовна и театрально выпрямляется на стуле. Сережу обдает запахом духов. Других Волковых в «Радуге», вообще-то, нет. — Олега, — Сережа кивает и старается придать голосу солидность. — Он любит музыку. — Только чтоб без сюрпризов: все ведут себя тихо, одеты прилично, — Ольга Викторовна прищуривается. — Справишься? — Конечно, — кивает он, по-прежнему корча из себя как минимум генерального директора «Газпрома». — Ну ладно, — соглашается она после небольшой паузы. — Так, Сереж, держи билеты. Евгению Геннадьевичу в руки я их не дам. И с тебя фотоотчет, как обычно. Туда давайте без опозданий, выезжаете за час, сбор в холле в шесть. Чтоб все были! Евгений Геннадиевич мне потом доложит. Все, беги осторожненько. Сережа выходит из кабинета и до сих пор не понимает, как он мог назвать фамилию Олега. Это получилось само. Секундный порыв. Он за старшего — надо же. Это ему теперь следить, чтобы Геннадич не нажрался в буфете и не влез в неприятности? Сережа усмехается. Ну ничего, он, кажется, только что записал тому собутыльника. Не пропадут. Обе Насти поездке рады — этим только дай развлечься. Аня не в восторге, но делать нечего. Олег подозрительно щурится. — Трави... Чего? — переспрашивает тот. — Это про яды? Нахрена она меня-то припахала? Сережа пожимает плечами и пытается найти в себе раздражение. Но вместо этого ему смешно и немного неловко. В четверг после завтрака Сережа сидит, забравшись с ногами, на кровати и ломает голову над задачей по геометрии, когда в комнату заявляется взлохмаченный Олег. Сережа смотрит исподлобья, как тот жмет руку Максу, который до сих пор валяется в кровати. — Здорова, — оглашает Олег и плюхается на пустую Витину койку напротив Сережиной. — Зашел сказать, что вечером подъеду сразу к Михайловскому. Сергей как-тебя-там-по-батюшке, прикрой, а? — Викторович, — цедит он сквозь зубы. — И чего это я должен тебя прикрывать? Олег косится на Макса и хмурится, теряя напускную веселость. Сережа вцепляется в тетрадь до боли в пальцах. Сейчас Олег скажет свое коронное «Мало тебя пиздили, Разумовский», и это разрушит все, что он успел себе напридумывать об их уже почти выровнявшихся отношениях. — Вечером два грузовика разгружаем, — тихо сообщает Олег. — Забегу к приятелю рубашку одолжить и помыться. Это через станцию, я успею. Сережа радуется, что сидит, поскольку такая внезапная искренность точно сшибла бы с ног. Почему-то жутко неловко, что подумал плохо. А еще резко не хватает кислорода. Он надеется, что не покраснел. — Хорошо, я скажу Геннадьевичу. Олег широко улыбается и, хлопнув по коленям, встает. — Ну и супер! До вечера, Сергей Викторович, — тот шутливо берет под козырек, как военный. Сережа смешливо фыркает. — Че, корешитесь? — со слабым удивлением интересуется Макс, когда Олег уходит. — Вот еще. Сережа хмурится и готовится отнекиваться до последнего, но Макс лишь равнодушно дергает плечами и, зевнув, отворачивается к стене. Геннадьевич недовольно кривит губы и демонстративно тычет Сереже в лицо запястьем с часами: без пятнадцати семь. Олег должен был ждать у входа в Михайловский еще десять минут назад. Сережа беспомощно разводит руками и заверяет, что Олег вот-вот появится, хотя сам уже в этом не уверен. Какого черта он вообще согласился того прикрыть? А главное — зачем вписал Олегову фамилию? С Сережи ведь первого в случае чего и спросят. Он зажмуривается и подставляет лицо слабому ветру. Ужасная жара стоит с начала июля — душно даже вечерами. Рубашка неприятно липнет к спине, ладони вспотели, выбившиеся из хвоста прядки лезут в глаза и в данный момент невероятно бесят. — Нашлась пропажа, ну наконец-то! — голосит Настя, которая сегодня снова, несмотря на жару, не с косичками, а с распущенными. — Волков, блин! Сережа вскидывается и оборачивается в сторону, куда неодобрительно смотрит Настя. — Ты время видел? — с наездом спрашивает Геннадьевич. — Раздолбай. Ладно, живо дуйте внутрь. Олег, вероятно, бежавший от самого метро, тормозит в паре шагов от Сережи и упирает ладони в бедра. — Прости, — чуть отдышавшись, хрипло выдает он и выпрямляется. Раздражение моментально испаряется. Сережа даже не спрашивает причину опоздания. Во-первых, по Олегу видно, что действительно спешил. А во-вторых, у того такой взгляд, что все внутри волнительно сжимается и пульс разгоняется с бешеной скоростью. Становится еще жарче. Олег размыкает губы, но ничего не говорит — просто стоит и смотрит на него с до того однозначным выражением лица, что у Сережи мелькает мысль: Олег откровенно пялится. Господи. Лицо обжигает горячим, и Сережа хочет отвернуться, но тело не слушается. Это так странно, дико, неправильно. И потрясающе приятно. Сережа чувствует себя красивым — как тогда, в первый рабочий день в подсобке перед зеркалом, когда только надел эту белую рубашку. Она ему очень идет и сидит идеально, он знает. Но увидеть подтверждение этому на лице Олега… Сережа сглатывает. Еще немного, и от нехватки воздуха закружится голова. — Идем, — тихо произносит он, — а то в зал не пустят. Олег растерянно кивает. Несколько секунд Сереже кажется: тот сейчас что-то скажет. Но Олег лишь передергивает плечами, пятерней откидывает со лба взмокшую челку и шагает к двери. Сережа медленно выдыхает, пытаясь успокоить колотящееся сердце, и заходит следом.