Поцелуй, ожог и свитер

Утро следующего дня проходит как в тумане. Сережа выбегает пораньше, пропустив завтрак. Он не ел со вчерашнего обеда, но проще умереть с голоду, чем встретиться за столом с Олегом. Сережа поверить не может, что вчерашнее ему не приснилось. Вот только дурацкое состояние после выпитого доказывает, что все было: и откровенные разговоры, и поцелуи в толчке. И — самое ужасное — стояк Олега под ладонью. На работе Сережа то и дело путает позиции в заказах, чем заслуживает неодобрительные Машины взгляды через весь зал. Чаевых почти нет, но черт с ними, на самом деле. В перерыв Сережа утаскивает с кухни пару булочек, потому что голод совсем доканывает. — Серег, не заболел? — интересуется Анвар. — Пошли по чайку выпьем. Сережа вяло кивает и в итоге обнаруживает себя в курилке за рестораном. Сигарета, которую предлагает Анвар, — гадость полнейшая. Он с трудом выкуривает половину и решает, что больше никогда. Анвар делает какие-то свои выводы и авторитетно рассказывает, как того бросила девушка и что переживать из-за подобных вещей совсем не стоит. Сережа соглашается и отвечает что-то невпопад, но тот, кажется, не обращает на это внимания. Он убирает последний из своих столов и тоскливо поглядывает на часы. Очень не хочется, чтобы рабочий день заканчивался, но это все же происходит. Нужно возвращаться в «Радугу», а там Олег. Вспоминаются их с Ритой детские планы побега. Сейчас бы хоть часть тех решимости и беззаботности, которые были у него в десять. Тогда казалось, что нет ничего проще, чем оставить позади ненавистные детдом со школой и рвануть куда глаза глядят. Теперь это не то что сложно — практически невозможно, слишком многое стоит на кону, сдавать назад нельзя. Но спокойно вернуться в «Радугу» и продолжать жить, будто ничего не было, Сережа тоже не может. Ноги сами выносят к крыше. Туда, конечно, не пробраться без Олеговых ключей, поэтому Сережа занимает лавочку на детской площадке. Вчера они договорились встретиться тут, но произошло то, что произошло, и теперь можно даже не надеяться ни на встречу, ни на расправу над Шамилем, ни на спокойную жизнь. Зачем он приперся сюда — непонятно. Небо затянуто грязно-серыми низкими тучами. Без солнца не так жарко, но все равно очень душно. Хочется ветра и долгожданной прохлады, чтобы вдохнуть полной грудью. Сережа наблюдает за детьми, затеявшими шумную игру на облупленной площадке. После недолгих догонялок одного мальчишку сталкивают с горки, и тот поднимает ор, больше похожий на вой, чем на плач. Сережа с удовольствием к этому вою присоединился бы. Из парадной выбегает женщина — наверное, бабушка мальчишки — и то ли успокаивает, то ли ругает обиженного. На Сережу косится подозрительно. Он вздыхает. По-хорошему, надо бы добраться до «Радуги» и засесть за учебники. Или хотя бы почитать. «И встретиться с последствиями своих идиотских решений», — услужливо подсказывает внутренний голос. Сережа обещает себе встать и пойти прямо сейчас. Ну, или через пять минут. Он переводит взгляд на парадную, ведущую на недоступную теперь крышу, и обмирает. Сердце будто пропускает удар, а затем заходится в бешеном темпе. Возле двери стоит Олег. Пока не видит его, но, кажется, ждет. Нет, не может быть. Зачем тот пришел? Сережа думает перемахнуть через ограду и сбежать, но Олег наверняка заметит, если он поднимется в полный рост. Выбора нет. Сережа встает, подбирает рюкзак и на ватных ногах идет к парадной. В голове — звенящая пустота. — Привет, — говорит Олег хрипло, прочищает горло и тут же отворачивается к кодовому замку на двери. — Пошли? — Пошли, — бездумно отзывается Сережа. Хочется надеяться, что Олег не отмудохает его где-нибудь под лестничным маршем. На крыше чуть свежее, дует слабый ветер, но от нагретого рубероида нещадно тянет жаром. Сережа перекидывает прилипшие к шее волосы в хвосте на другое плечо и садится. Олег опускается рядом, глядит на свои кроссовки. Кажется, его снова не собираются бить. Уже неплохо. И делать вид, что ничего не было, — хороший вариант, знакомый. Сережа с облегчением поддержит такую инициативу. — Ну, так значит… — начинает он тихо. Мысли сразу настраиваются на нужный лад, будто только этого и ждали. — Шамиль. Во-первых, мы мало про него знаем. Во-вторых, я подумал, что будет слишком избить и его тоже. Если все обидчики Риты попадут в больницу — не подозрительно ли? Тут нужно другое. Что думаешь? Олег некоторое время молчит, уставившись в точку на рубероиде. Затем словно хочет что-то сказать, но передумывает. Сережа терпеливо дает тому время настроиться. — Честно? — выдает наконец тот. — Думаю о вчерашнем. Сердце будто падает с высоты. Дыхание перехватывает. Ну зачем, зачем, зачем? Сережа глубоко вздыхает и дает шанс соскочить с темы: — О чем именно? Олег вскидывается, смотрит недовольно. Сереже стоит больших усилий оставаться неподвижным, но поддаваться непонятной провокации он не собирается. — Может, перестанешь вести себя, будто… Как будто ничего не было?! Сережа прищуривается. Он надеется донести все, что думает о когнитивных способностях Олега, одним взглядом. — А что ты хочешь от меня услышать? — цедит желчно. Тон выходит что надо. Олег выглядит сердитым и растерянным. Явно психует. Вскакивает вдруг на ноги, делает шаг к выходу. Потом, видимо, передумав, разворачивается к Сереже. Открывает рот, поднимает указательный палец, закрывает рот, сжимает руку в кулак. Смотрит злобно, словно хочет ударить. Затем дергается в его сторону, и Сережа вжимает голову в плечи. Олег тормозит, мнется, с резким выдохом разворачивается и пинает парапет крыши. Хочется съязвить, пройтись по больному, но сейчас это явно не лучшая идея. Кажется, тот действительно больше не хочет причинять ему вред. И все равно — стремно, от Олеговых угрожающих замашек прошибает ледяной дрожью. Тот возвращается и садится рядом. Зыркает сердито, вопрошающе. — Ладно, — сдается Сережа. Видимо, придется брать все в свои руки, раз Олег не способен по-человечески вести диалог. — Давай обсудим. Ты хочешь извинений? Извиняться я не буду: ты сам полез со своим пивом. И ты мог прекратить в любой момент. Это я был пьян, а не ты, помнишь? — Олег хмурится сильнее, смотрит выжидающе. — Желаешь убедиться, что я никому не расскажу? Я не дебил и не самоубийца, можешь быть спокойным. И если ты хочешь делать вид, что ничего не было, просто прекрати об этом говорить. — Не хочу, — отзывается Олег едва слышно. — Чего не хочешь? — раздраженно уточняет Сережа. Господи, ну чем они сейчас занимаются? Идиотский разговор. — Можешь нормально сказать, что тебе вообще надо? Олег отводит глаза. Молчит. Черт. Раньше Сережа не понимал, что значит «Можно резать напряжение ножом», но, кажется, вот оно, это ощущение. — Не хочу делать вид, что ничего не было, — говорит Олег неожиданно громко и спокойно. А затем опускает ладонь на Сережино бедро. Он неверяще переводит взгляд на чужую руку. От нее по ноге разливается жар, оседающий на щеках и скручивающийся узлом в паху. Хочется то ли сбросить ее с себя, то ли накрыть собственной и сжать пальцы поверх. Нет. Сережа моргает. Сбросить, определенно сбросить. — Ты чего? — произносит он, но в горле разом пересыхает, и голос подводит. Секундная решимость тут же исчезает с лица Олега, тот явно тушуется, смотрит на свою руку неуверенно, почти испуганно. Но с бедра не убирает. Потом прикрывает глаза и расправляет плечи, будто мысленно готовясь к чему-то. — Мне понравилось. Вчера. И еще... Знаешь, ну. В общем, кажется, ты нравишься. — Я нравлюсь, — тупо повторяет он. Конечно, нравится. Это было ясно с того дебильного поцелуя в середине апреля, после чего жизнь стала сплошным издевательством. Сережа все понял еще раньше самого Олега, блин. Но, черт возьми... Сережа поднимает глаза. Тот сидит с неестественно ровной спиной, дышит так, будто от стаи собак убегал, и щеки пошли красными пятнами. Сережа чувствует, как пылают его собственные. Услышанное в голове не укладывается. Это даже абсурднее, чем их вчерашняя выходка в туалете! После всего, через что ему пришлось пройти из-за лицемерия и трусости Олега, у того хватает наглости заявлять подобное? Сережа с силой закусывает щеку изнутри и отворачивается. Дурдом. Олег рехнулся. И что он должен на это ответить? Броситься с радостными возгласами на шею? И все же, несмотря на жуткое смятение, происходящее чертовски льстит, и игнорировать это сложно. Олег Волков — всегда такой крутой и устрашающий — сейчас находится в его власти. Более того — сам вручил себя в Сережины руки. «Оттолкни, обвини, назови ненормальным, больным — и будешь отмщен за все, что творил с тобой этот мудак!» — подначивает внутренний голос. Сережа делает глубокий вдох. Нет, так нельзя, неправильно. К тому же, Олег ведь ему тоже нравится — бессмысленно отрицать. Молчание становится невыносимым, Сереже кажется, что-то огромное и горячее сейчас сожжет его изнутри. — Что ты теперь предлагаешь? — тихо спрашивает он. В конце концов, именно Олег заварил эту кашу — Сережа не обязан расхлебывать в одиночку. — Да бля, — Олег наклоняет голову вперед и неловко растирает шею. — Мы с тобой какой-то хуетой маемся. В смысле, че-нидь сделаем и шкеримся друг от друга по углам, как эти, ну... — тот замолкает и смотрит на него, мол, сам понимаешь. Сережа ни черта не понимает. — Может, мы с тобой могли бы... Я не педик! — Олег вдруг повышает голос. — Но, может, мы будем... Знаешь, как сейчас, но... Иногда целоваться? И всякое такое. И после этого вести себя, ну, нормально. — Рука Олега, так и застывшая на его бедре, слегка подрагивает. — Только чтоб никто не узнал. Сережа ошарашенно таращится на Олега. На языке вертится: «Ты в своем уме?», «Как ты это себе вообще представляешь?», «Не педик, но сосаться с парнем в толчке не против?». Его кроет недоумением и злостью. А еще невыносимо пылают лицо и шея, тянет приложить к щекам что-нибудь холодное. Предложение Олега — возмутительное и невероятно идиотское, ни к чему хорошему такое точно не приведет, но... Но. В груди судорожно бьется о ребра что-то радостное, волнительное, сумасшедшее. Встречаться с Олегом — по-настоящему, как нормальные люди. Можно разглядывать того и не бояться быть пойманным с поличным, можно касаться, сколько душе угодно, можно разговаривать обо всем на свете, как вчера на подоконнике, делиться важным и личным, рассчитывать на помощь или совет, можно... «Ты полный кретин, — обрывает внутренний голос. — Никто не собирается с тобой встречаться. Все, чего он хочет, — зажимать тебя по углам, чтобы ты покорно отсасывал, когда ему вздумается, и помалкивал». Сережу точно ледяной водой окатывают. Разумеется, Олег не собирается с ним встречаться и сталкиваться с ворохом проблем, которые тянутся за подобным решением. У Олега тупо кишка тонка. Единственное, на что тот способен, — наконец признаться, что хочет Сережу. От этих мыслей мерзко и отвратительно, горло перехватывает спазмом. Сережа зябко ведет плечами. Господи, как же унизительно. Еще хуже, чем поставленное условие весь следующий год пресмыкаться перед Владом. Какой же он наивный дурак: напридумывал уже себе. Глаза начинают жечь подступающие слезы, и Сережа, на секунду крепко зажмурившись, вскакивает на ноги. — Бля, подожди ты, — Олег цепляет его за руку и резко тянет вниз. Сережа, не удержав равновесия, плюхается обратно и сдавленно шипит, больно приложившись задницей о рубероид. — Прости, — неловко добавляет тот, но пальцы на Сережином запястье не разжимает. — Куда ты собрался-то? Давай поговорим. — Отвали, — огрызается Сережа и рывком выдергивает руку из захвата. — Да уймись ты, бешеный, — Олег давит ему ладонью на плечо, когда Сережа опять предпринимает попытку подняться, — посиди спокойно. Хватит удирать. Сережа, поперхнувшись от возмущения, поворачивается к Олегу. — Серьезно? И это ты мне говоришь? — ядовито выплевывает он. — Проблемы с памятью: забыл, как по-мудацки трусливо себя вел? — Ну, было дело, и че? — Олег хмурится. — Это... Непросто это. — Сережа продолжает буравить того сердитым взглядом, и Олег, сникнув, убирает от него руку. — Понимаю я все, не тупой: и что обидел тебя, и что пережестил, — тот снова сосредоточенно рассматривает свои кроссовки. — Извини, ладно? Давай проехали? Нам же реально нужно чет делать с тем, что сейчас. — «Проехали», — поморщившись, повторяет Сережа. — Как у тебя все просто. — А у тебя, блядь, все слишком сложно, — Олег дергает плечом. — Я те говорю: ты мне нравишься, Разумовский. Прием, — щелкает пальцами перед Сережиным носом. — И судя по всей этой хуйне, что тянется последнее время, — я тебе тоже. Давай уже с этим что-то решать, а? Сереже на такую наглость даже ответить нечего. Он набирает в легкие воздух, но ни слова не произносит, только изумленно моргает. Олег глядит угрюмо и прямо, но во взгляде темных глаз за показной бравадой проскальзывает что-то такое, от чего у Сережи екает в груди. Он закусывает нижнюю губу и опускает глаза, машинально заправляет за ухо выбившуюся из хвоста прядь и снова чувствует, как жар растекается по щекам. Надо бы хорошенько обдумать услышанное, взвесить все аргументы — да элементарно собраться с мыслями! — вот только ничего из этого не выходит. У Сережи в голове сейчас творится черт разбери что, сосредоточиться на чем-то конкретном становится тяжелее с каждой секундой. А глупое тело вообще жестоко подводит: пульс заходится в бешеном ритме, во рту сухо, нечем дышать, всего бросает в жар. Пиздец. Сережа медленно выдыхает и хочет отвернуться, но не может. Взгляд Олега, выражение лица, чуть сдвинутые к переносице брови и сжатые в тонкую линию губы — все это притягивает, гипнотизирует. Олег смотрит на Сережу с такими выжиданием и тревогой, будто вручил свою жизнь и ждет, пока он вынесет приговор. Сережа неожиданно понимает: не важно, что именно Олег от него хочет. Настоящее значение имеет лишь тот факт, что все зависит от Сережиного решения. Эта мысль расшатывает землю под ногами, одуряет, пьянит. Если все вправду так, значит, он может… Сережа кладет ладонь Олегу на горячую щеку, сверлит того взглядом внимательно, с опаской. А затем медленно приближает лицо и касается чужих губ. Олег послушно отвечает на поцелуй — сухо, неторопливо, без напора и попытки перехватить инициативу. Он отстраняется почти сразу, убирает руку от лица Олега и хмурится с недоумением. Неужели так просто? Не отшатнулся, не возмутился, а спокойно позволил себя поцеловать. — И что, — недоверчиво тянет Сережа, — хочешь сказать, с этим не будет никаких проблем? Потому что если тебя переклинит и ты решишь меня отмудохать, то мне такого счастья нафиг не надо. Олег мрачнеет. — Даже пальцем тебя не трону. Слово даю, — произносит тот очень серьезно и тут же добавляет: — Ну, в смысле, ничего насильственного, а не… — Я понял, — Сережа прячет за смешком накатившее смущение. От обещания становится хорошо-хорошо, приятное тепло растекается от груди по всему телу, по спине пробегают мурашки. Он не знает цену слова Олега, но безумно хочет поверить. Сережа опускает руку рядом с ладонью Олега на горяченный рубероид и аккуратно касается краешков чужих пальцев, чуть поглаживает подушечками выпирающие костяшки. Он устал сопротивляться и загонять все, что испытывает к Олегу, в дальний угол сознания. Устал каждый раз отдергивать себя и стыдиться реакций собственного тела. И заглушать нарастающее желание быть рядом, общаться, касаться он больше не может. Не хочет. К черту. Сережа на пробу переплетает их пальцы, и Олег слегка сжимает его ладонь. Непривычно и приятно. У него на мгновение сбивается дыхание. — Ладно, давай, — выдает он и закрывает глаза, чтобы не видеть реакции Олега. Отчего-то жутко стыдно и страшно. «Что ты творишь, что творишь?!» — проносится в голове и тут же заглушается шумом крови в ушах, потому что Олег тянет его руку вверх, укладывает себе на бедро и обхватывает обеими ладонями. — Можно же? — запоздало спрашивает тот. Сережа косится на Олега, не выдерживает и неловко прыскает со смеху — слишком забавно и трогательно тот сейчас выглядит. Откровенно говоря, Сережа понятия не имеет, что теперь можно, а чего нельзя, но признаваться не собирается. Только кивает. Они застывают. Сережа еле дышит. Это так странно: сидеть и умирать от смущения, просто держась за руки, после того, как вчера лапал Олега за член. Странно и восхитительно. — Я на тебя смотрел. Постоянно, — говорит Олег хрипло. — Столько всего представлял. Думал, с катушек того. — Что представлял? — у Сережи голос дрожит. Безумно хочется услышать ответ, продлить момент откровения, поделивший все на «до» и «после». Кто знает, не сгорит ли к чертям то, что им удалось сейчас достичь, в момент, когда они спустятся с крыши? Когда вернутся в «Радугу»? Или, может, завтрашним утром? Необходимо успеть насладиться, натрогаться, надышаться. Он смотрит на свою руку, лежащую в Олеговых ладонях. Тот гладит, слегка сжимает, перекатывает по пальцам с такими мягкостью и бережностью, в которых Сережа ни за что бы Олега не заподозрил. Охренеть просто. — Всякое, — тот шумно сглатывает, — представлял. — Сережа кивает, вдруг понимая, что детали ни к чему. И без того до сумасшествия потрясающе, аж голова идет кругом. — Хочу усадить тебя себе на колени, — шепчет едва слышно Олег. Сердце делает кульбит в груди — того гляди, пробьет ребра. — Я сам, — выпаливает Сережа, чуть не подавившись воздухом, и вытаскивает руку из чужих ладоней. Тут же об этом жалеет, потому что хочется, безумно хочется касаться. Быть ближе, вжаться целиком. Он неловко перебирается через вытянутые ноги. Все странное, будто выдуманное. Не может ведь такого происходить, но почему-то происходит. Он застывает над Олегом в нерешительности. Положить руки на плечи? Было бы логично — так, наверное, делают. Сережа заглядывает в глаза. Олег смотрит в ответ и приоткрывает рот, затем часто моргает и ничего не говорит. Кладет ладони Сереже на талию — горячие, чертовски горячие — и тянет вниз, на себя. Он садится. В голове так пусто, будто все мысли съехали, оскорбленные решениями своего хозяина, которые привели к сидению на бедрах Олега Волкова. Сережины руки сами опускаются на чужие плечи. Ладони Олега ползут с боков на спину, все дальше и дальше. Сережа оказывается в тисках объятий, прижатым грудью, животом и членом к тяжело дышащему Олегу. И он, черт возьми, чувствует чужой стояк задницей. — Обалдеть, — шепчет Олег ему в шею. Сережа согласен, но выдавить из себя хоть что-нибудь членораздельное не способен. Все тело горит, а там, на шее, где касаются сухие губы Олега, кожа почти жжется. Сделать полный вдох не получается — то ли Олег держит слишком крепко, то ли Сережа тупо разучился. А может, на планете разом кончился кислород. Сережа этому сейчас и не удивился бы. Мир перевернулся, реальность исказилась, и все они наверняка свихнулись. Теперь может случиться что угодно, и это будет новой нормой. Сережа ловит эти сумбурные, психоделические мысли и чувствует себя ужасно пьяным — сильнее, чем был вчера. Голова начинает кружиться. Он, зажмурившись, прижимается щекой к Олеговой голове, и его резко накрывает запахами и ощущениями: волосы Олега почему-то пахнут костром и чем-то типа бензина — и все равно даже через это пробивается отчетливый, дурящий запах самого Олега; руки мерно поглаживают Сережины лопатки и поясницу; дыхание опаляет шею, чуть щекочет. А стояк по-прежнему упирается ему в задницу. Сережу от осознания всего этого почти подбрасывает. Он дергается, невольно елозит у Олега на бедрах, пытаясь вернуться в прежнюю позу, и застывает, когда слышит тихий звук — полустон или сдавленное мычание. Олег впивается пальцами ему в бока и на секунду с силой вжимает себе в пах, рвано выдыхает. Из Сережиного горла вырывается позорный скулеж. Лицо нещадно жжет, изнутри бьет крупная дрожь. Боже, как же стыдно. Он не собирался, даже не думал тереться об Олега, просто… — Можно? — слышит он словно издалека. Сережа мелко и часто кивает, понятия не имея, о чем именно Олег спрашивает. Можно, все можно. Только пусть не останавливается, не отстраняется, не убирает руки, не лишает своего тепла. Олег сухо мажет губами по шее и снова прижимает его к себе, на этот раз подмахивая бедрами. У Сережи от этого вышибает остатки воздуха из легких. Пиздец, абсолютный пиздец. Он судорожно цепляется Олегу за плечи и тяжело дышит ртом. Всего этого — много, невероятно много. Он сейчас и правда чокнется. Олег, уткнувшись взмокшим лбом ему в изгиб шеи, стальной хваткой держит за тазовые косточки и хаотично потирает Сережу о пах. Сквозь сумасшедшие ощущения, накрывшие с головой, он отчетливо чувствует, как изнывает от напряжения собственный член. Сережа одной рукой упирается в парапет за спиной Олега, приподнимается, усаживаясь удобнее, и сам подается бедрами вперед, проходится членом по стояку Олега, по низу живота. Олег сжимает пальцы на боках сильнее, почти до боли и коротко кусает Сережу в плечо. Он шипит и, опустив голову, сталкивается с Олегом носами, впечатывает поцелуем в парапет. Они двигаются бессистемно, дергано, то и дело сбиваясь с ритма и рыча друг другу в губы. Хочется большего — без раздражающей одежды, помогая кулаком, — но слезть с Олега и стянуть штаны Сережа не может. Сдохнет, если остановится хоть на мгновение. Олег вдруг сжимает вокруг него руки с такой силой, что на секунду темнеет в глазах, хрипло стонет и, еще пару раз толкнувшись в него бедрами, застывает. Сережа чувствует, как Олег под ним мелко дрожит, и, почти задыхаясь, кончает следом. В ушах — собственный бешеный пульс, рваное дыхание Олега и, кажется, барабанная дробь дождя. Сережа поворачивает голову и видит: действительно, на рубероиде темнеют крупные капли, одна за другой падают новые. Сережа запоздало ощущает влагу на себе и удивленно выдыхает. — Дождь начался, — глупо подмечает он. Олег под ним слегка возится и угукает. Где-то вдали грохочет гром, и Сережа вздрагивает. Тут же чувствует, как Олег на мгновение чуть сильнее прижимает к себе, будто успокаивая или защищая. А может, просто так, а Сережа тут себе нафантазировал. Он встряхивает головой и неуклюже слезает с Олега. В штанах неприятно тепло и мокро, щеки горят от стыда. Он смотрит куда угодно, лишь бы не в глаза Олегу. — У меня салфетки были, — бормочет Сережа и тянется за рюкзаком. Он вытаскивает парочку, затем протягивает упаковку, и Олегово «спасибо» неловко повисает в воздухе. Сережа отворачивается и, приподнявшись на коленях, расстегивает брюки, торопливо обтирается. Отстраненно подмечает, что на вымокшей от дождя ткани не будет видно подтеков спермы. Господи, как же это все странно, дико. Происходит будто не с ним. Снова раздается гром, на этот раз ближе. Сережа неприязненно морщится — неожиданные громкие звуки он не любит. Нужно вернуться в «Радугу», пока гроза не началась. Он оборачивается к Олегу и застывает, понимая, что не может выдавить из себя ни слова. А даже если б и удалось — что говорить? В голове пугающая пустота. То, что еще пару минут назад казалось потрясающим и самым правильным на свете, теперь ощущается чем-то нелепым, непонятным. Абсурдным. Сережа бегает глазами с лица Олега на парапет или свой рюкзак и обратно. С каждой секундой молчания крепнет ощущение, что он обязательно обо всем этом пожалеет. За глупость всегда приходится платить. Иначе не бывает. Вот только время назад не вернешь, Рубикон перейден, и все, что остается, — ждать последствий. Сережа медленно выдыхает и поднимается. — Пойдем, — растерянно произносит он и кивает на выход с крыши, — а то на ужин опоздаем. Олег чуть хмурится и выглядит так, словно хочет что-то сказать. Но кивает и молча встает следом. Рабочая смена начнется через двадцать минут: Сережа специально прибежал пораньше. Пока повара греют плиты, он выходит на задний двор, к мусорке. В воскресную рань тут безлюдно. Лучшего места для разговора Сережа придумать не смог — не просить же у Олега ключи от крыши, в конце концов. Он отходит подальше от задней двери «Армении» и подрагивающими руками достает из кармана мобильник. Вещица Витина, одолженная через Настю до вечера. Все же хорошо, что он подружился с бывшими Ритиными соседками. Номер Сережа набирает по памяти. Рита оставила бумажку — валяется где-то в пенале, — но он на всякий случай телефон выучил. — Алло, — раздается из динамика деловито. Голос искажен линиями связи, но все еще отлично узнаваемый, родной, Ритин. — Рит, — только и может выдавить, хотя готовился заранее: времени совсем мало, связь недешевая. — Привет. — Я же сказала прекратить мне... Стой-ка. Сережа? — в голосе Риты слышатся восторженные нотки. Он чувствует, как в уголках глаз собираются слезы. — Сережа, Сережа, — усмехается он. — Во что ты там опять вляпалась? — Забей, — фыркает она в трубку, — навязчивые поклонники. Сережа хмыкает и выпаливает в унисон с Ритой нетерпеливое: «Как ты?» — Столько всего! — почти кричит Рита. — Ты даже не представляешь, — вторит ей Сережа. — Черт, я так рада тебя слышать, — она вдруг переходит на шепот, — Сереж, я на кастинге, очередь жду. Заорала на весь коридор, теперь все на меня смотрят. Она смеется, и Сережа тоже тихонько прыскает. Как же ему не хватает Риты, господи. «Соберись», — приказывает внутренний голос. Сережа прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться. И правда, нужно отодвинуть эмоции поглубже и разобраться с главным. — Слушай, я телефон одолжил по делу, — начинает он. — Я тут кое-что устроил. Это связано с твоим бывшим. Сказать не могу, сама понимаешь. Вот, хотел спросить... — Блядь, Сереж, — напряженно шипит она в трубку, — какого хрена ты об этом вообще помнишь? — Я же обещал. Уверяю тебя, все в порядке. Мне просто нужно узнать о Шамиле. Хоть что-то. Из динамиков раздается тяжелый вздох. — Я уже и забыла, кто это, — упрямо чеканит она. — Рит. — Сереж. Не связывайся. — Уже. Все хорошо, говорю тебе. — Ты не знаешь. У него семья — пиздец какая богатая. Понятия не имею, что он в нашей школе забыл. Родители на религии помешаны. Они не поверят, что их сыночка даже рядом с хулиганами стоял, — с пренебрежением добавляет Рита. — А заявивший на него мигом окажется в детской комнате милиции. Оно тебе надо в выпускной-то год? Не порти себе жизнь, хорошо? Рита замолкает. Сережа переваривает: информация внезапно оказывается гораздо ценнее той, на которую он рассчитывал. В голове возникают наметки будущего плана. — Не беспокойся за меня, все будет отлично. — Лучше бы новостями поделился, — ворчит Рита. — Напиши мне письмо, — озвучивает Сережа внезапно пришедшую в голову мысль, — а я отвечу в адрес отправителя. Столько расскажу! — Договорились! Если обещаешь не нудеть за ошибки. — Не могу такого пообещать, — он улыбается. — Но ты все равно напиши. И еще — пройди свой кастинг. — Куда уж денусь теперь. — Рит. Так рад тебя услышать. — И я, Сереж. Приеду зимой — телефон подарю. Будем болтать дольше, обещаю. — Ладно, ловлю на с… — короткие гудки в трубке обрывают его на полуслове. Кажется, он проговорил все деньги. Сегодняшний чай нужно будет закинуть на телефон. Работается просто отлично, в кои-то веки голова забита не только Олегом: Сережа мысленно сочиняет Рите письмо. С посетителями он улыбчив, и те охотно улыбаются в ответ. Впрочем, на чаевые это почти не влияет. Жаль, Рите нельзя написать про Тимура. Если письмо попадет не в те руки, станет уликой. И еще нельзя про Олега. Или можно? Но как? С чего начать? И как такое вообще сформулировать — на что именно Сережа вчера согласился? Он сам до конца не понимает. Нет, наверное, о подобном рассказывать не стоит даже Рите. От витаний в облаках отвлекает возвращение знакомого посетителя. Алексей занимает привычный столик и приветственно машет рукой. Сережа с улыбкой кивает и украдкой поглядывает на часы на колонне. Работать ему осталось всего десять минут. Ничего себе, как пролетело время! — Добрый вечер, Алексей, — Сережа достает блокнот, — могу принять у вас заказ, но, к сожалению, моя смена заканчивается. — Добрый, Сереж, — Алексей несколько секунд задумчиво буравит его светлыми глазами. Сережа отчего-то тушуется и едва не отводит взгляд. Кажется, на «ты» они не переходили. — Через сколько домой? — В шесть, — отвечает он вежливо. — Слушайте, — Алексей заговорщически понижает тон и слегка подается ему навстречу. Сережа непроизвольно наклоняется к столику. — А есть у вас что-нибудь готовое? — Что вы, мы не готовим полуфабрикаты, — заученно отвечает он. — Прям совсем нечего посоветовать? — Алексей улыбается. — Ну, — Сережа зеркалит улыбку, — по секрету: ачма у нас заготовленная. Но я буду отрицать, — он комично поднимает руки. — Это пирог с сыром. — О, знаю! Товарищ угощал, когда я ездил к нему в Грузию. Очаровательная история, но не буду вам докучать на рабочем месте, — Алексей склоняет голову к плечу, смотрит внимательно. — Как по-вашему, ачма здесь вкусная? — Конкретно ее не пробовал, — признается Сережа, — но вообще, выпечка у нас отличная. Мне нравится. — Ну и прекрасно. Заверните с собой две порции, пожалуйста. — Что-нибудь из напитков? Алексей задумчиво рассматривает титульник меню. — Как думаете, какой-нибудь лимонад подойдет? Ну, чтобы запить. — Возьмите лучше морс. — Тогда тоже две порции, — Алексей благодарно улыбается. Сережа кивает и, закрыв блокнот, направляется в кухню. Видимо, у Алексея запланирована встреча. Приятно, что тот доверился Сережиному мнению. Ему и правда до безумия понравился хачапури, которым его угостили на кухне после смены на прошлой неделе, но, откровенно говоря, Сереже особо не с чем сравнивать — не со столовскими пресными пирожками же. Он передает заказ и очень надеется, что ачма окажется вкусной. Ударять лицом в грязь перед Алексеем совсем не хочется. Сережа переодевается в подсобке и выходит через заднюю дверь. Сердце начинает биться чаще: одновременно хочется и не хочется, чтобы Олег снова поджидал за углом. Он понятия не имеет, как теперь себя вести, но… Сережа останавливается и с удивлением смотрит на прислонившегося к каменной кладке стены Алексея. Тот будто кого-то ждет. — О, — Алексей вскидывается, увидев его, — а я опасался, что вы выйдете через другую дверь. От неожиданности Сережа натянуто улыбается. — Вы меня, что ли, ждете? — спрашивает он и тут же понимает, как по-идиотски это прозвучало. Ну конечно, его. Непонятно, правда, зачем. — Вас, Сережа, вас, — Алексей делает к нему шаг и приподнимает левую руку с пакетом из «Армении». — Позволите угостить? Не назвал бы это полноценным ужином, но для перекуса в парке — вполне. Сережа переводит растерянный взгляд с Алексея на пакет и не знает, что ответить. Неожиданно. Странно. Неправильно? Да нет, вроде ничего неправильного — только жутко неловко. — Не подумайте, что я вас преследую, — спешно продолжает Алексей, видимо, истолковав его молчание по-своему. — Я ничего такого не собирался, просто вы сказали, что у вас заканчивается смена, ну, вот я и подумал — почему бы и нет? Сережа конкретно подвисает. Он может с ходу назвать несколько причин, почему это дурная затея. Начиная с того, что Алексею на вид твердый тридцатник и он этого мужчину, в общем-то, совершенно не знает. Но то ли он польщен внезапным вниманием, то ли открытое приятное лицо Алексея — несмотря на легкую щетину, которую Сережа с удовольствием посоветовал бы тому сбрить — внушает доверие. Почему-то не хочется сразу отказываться. Всего лишь прогулка в парке и ачма. Действительно, почему бы и нет? — Тут недалеко вход в парк «Александрино», — Сережа дергает плечом и поправляет лямку рюкзака. Алексей словно светлеет, и уголки губ Сережи невольно приподнимаются в полуулыбке. Они выходят к проспекту Ветеранов и неспешно направляются в противоположную сторону от «Радуги». Не хватало еще, чтоб их кто-нибудь из воспитал увидел. Алексей непринужденно рассказывает забавные случаи со времен, когда тот в студенческие годы тоже подрабатывал официантом в какой-то забегаловке. Сережа слушает размеренный глубокий голос и искренне смеется почти над всеми шутками. Даже делится парочкой своих нелепых историй с работы в ответ. Разговор определенно клеится, неловкое молчание не повисает ни на секунду, и Сережа снова поражается, откуда у человека, который внешне больше смахивает на «братка» прямиком из девяностых, такие грамотная речь и хорошая дикция. — У вас прям ораторский талант, — не сдержавшись, точно невзначай бросает он. Тот поворачивает голову и весело щурит светло-серые глаза. — А по мне и не скажешь, верно? — Сережа смущенно отводит взгляд, и Алексей испускает короткий смешок. — Не переживайте, это ни капли не обидно. Кто ж обижается на правду? — и будто в подтверждение своим словам демонстративным жестом поправляет отвороты кожаной куртки. — В свое время я учился на педагога, в аспирантуре был год практики: преподавал в собственном ВУЗе. Больше риторики любил разве что русский язык, поэтому ничего удивительного. Сережа изумленно поднимает брови. Такого ответа он точно не ожидал. — А в каком ВУЗе? — Имени Герцена. А вы в каком учитесь? Он чуть не спотыкается на ровном месте и судорожно хватается обеими руками за лямки рюкзака. Черт возьми. Алексей принял его за студента — поэтому и позвал прогуляться, ясное дело. Сейчас узнает, что Сереже и семнадцати нет, и пошлет его на хер. От этой мысли неприятно стягивает в животе, а во рту горчит разочарованием и сожалением. Но не будет же он опускаться до вранья, в самом деле. Сережа бесшумно выдыхает. — Пока ни в каком, но собираюсь в МГУ. Алексей притормаживает. — Абитуриент? Ну вот и все. Сережа расправляет плечи и нацепляет безразличную маску. — Следующим летом буду. Я закончил десятый. — Ого, — только и выдает Алексей, останавливается окончательно и пару секунд рассматривает его. Сережа с вызовом вздергивает подбородок. — Это сколько вам, шестнадцать-семнадцать? — Семнадцать. Сережа мысленно морщится. Блин, все-таки соврал, хоть и совсем немного: день рождения через два месяца. — Выглядите постарше, — Алексей растерянно улыбается и добавляет: — Простите. Я, наверное, в ваших глазах каким-то извращенцем предстал. Но клянусь, я бы ни за что не дал бы вам меньше двадцати, и дело не только во внешности. Сережа чувствует, как щеки обжигает смущенный румянец, и отворачивается, смотрит за играющим с собакой в десятке метров от них мальчишкой. — Да ничего такого я не подумал, — бормочет он, не возвращая взгляда на лицо собеседника. — С чего бы мне идти куда-либо с вами, если я считаю вас извращенцем или там… Ну, — он быстрым движением заправляет за ухо прядь волос, — вы поняли. Лицо пылает, становится очень жарко. Сережа не знает, куда деть глаза и чем занять руки. Чувствует себя полным идиотом. Алексей вдруг смеется легко и необидно. Сережа расслабляет плечи — воцарившееся напряжение мигом испаряется. — Ваша правда, — соглашается тот и машет рукой в сторону ближайшей свободной лавочки. — Может, присядем? А то, боюсь, наша ачма окончательно остынет. Сережа переводит на того недоверчивый взгляд. Неужели не передумает, не уйдет? Алексей понимает без слов, с чуть виноватым видом пожимает плечами. — Сережа, скажу сразу: мне тридцать один. Я удивлен, что вам меньше, чем я думал, и немного растерян, но, честно говоря, в данном случае это меня не заботит. Как я уже сказал, из разговоров с вами создается впечатление, что вы куда старше своих лет, и это, я считаю, главное. Если вас не смущает мой возраст, — голосом выделяет Алексей, — я предлагаю все-таки продолжить нашу прогулку и узнать, не уступает ли ресторанная ачма той, которую я пробовал в Грузии. Вот это да. Сережа пораженно таращится на Алексея и пытается собрать разбегающиеся мысли в кучу. Услышанное прозвучало так прямо, по-честному и… Взросло? Он не припомнит, чтобы с ним разговаривали в подобной манере даже воспитатели и учителя — словно на равных, будто Сережа тоже взрослый. Потрясающее ощущение. Наконец хоть кто-то видит, что он, черт возьми, давно не ребенок. Сережа понимает, что прямо сейчас его небольшая симпатия к Алексею заметно подросла, и невольно тянет губы в улыбке. — Ваш возраст меня не смущает, — честно отвечает он и идет в сторону лавочки. Алексей следует за ним, присаживается и ставит между ними пакет. Сережа улавливает вкусный аромат выпечки и сыра, желудок сводит от предвкушения. — Тогда перейдем на «ты»? — Алексей открывает пластиковый контейнер и протягивает Сереже вместе с охапкой салфеток, предлагая первому взять ачму. Он согласно угукает, забирает пирог и, не удержавшись, почти сразу откусывает большой кусок. Господи, как вкусно. Оказывается, он был чертовски голоден. Они еще примерно с полчаса сидят в парке, Сережа поясняет, почему он выбрал МГУ, на какие факультеты нацелен; Алексей слушает и иногда комментирует по делу и интересно, даже советует обратить внимание на парочку хороших питерских ВУЗов в качестве запасного плана, рассказывает про те подробнее. Расходиться не хочется — давно у Сережи не было такого продуктивного разговора, — но Алексей сам смотрит на часы на запястье и вроде как с неподдельным сожалением говорит, что пора идти, ждут неотложные дела. — Спасибо, что выслушали… То есть, выслушал, и за совет, — Сережа неловко потирает плечо. — И за ачму, конечно, было очень вкусно. — Да уж, ачма не подвела, действительно хороша, — Алексей улыбается и протягивает руку. — И тебе спасибо, Сережа, за компанию. Я прекрасно провел время. — Рукопожатие, как и в прошлый раз, жесткое, уверенное. Ладонь Алексея сухая и теплая. — Надеюсь, нам еще удастся побеседовать в непринужденной обстановке. Сережа кивает. Он тоже на это надеется. Они прощаются и расходятся каждый в своем направлении. И только заходя в ворота «Радуги» Сережа с приятным удивлением осознает, что за последний час ни разу не вспомнил об Олеге. Определенно хороший прогресс. Повеселев, он перекидывает рюкзак на другое плечо и бодро шагает во двор.