Поцелуй, ожог и свитер

На завтрак запеканка. Хочется быстрее доесть и сбежать, пока в столовку не пришел Олег. Сережа старается изо всех сил: ночью чуть не окочурился от голода, пока засыпал, а с утра кусок в горло не лезет, мутит. Вчерашний вечер никак не идет из головы, осел внутри мерзким стойким ощущением. Беспокойство? Стыд? Сожаление? Он толком не понимает, но чувствует себя отвратительно. Сережа исподлобья смотрит на соседа по столу напротив. Хорошо Жеке: уплетает за обе щеки, параллельно пытаясь общаться с сидящими рядом. Сережа среди всех этих оживленно жужжащих ребят чувствует себя еще несчастнее, чем когда только проснулся. Вот ведь жизни у этих идиотов — ни Алексеев, ни Саидов, ни дурацкого влечения к абсолютным придуркам по имени Олег. Сережа время от времени поглядывает на дверь. Может, Олег вообще не придет сегодня на завтрак. Никого из Олеговой комнаты за столом до сих пор нет. — Фью-ю! — визжит Кристина, сидящая на противоположном конце стола мелкая оборванка с вечно сопливым носом, и запускает в воздух кусок хлеба. Сережа с раздражением уклоняется, и хлеб шлепается рядом на скамью. Весь стол взрывается хохотом под громогласное «Это что еще такое?» Дарьи Александровны. Сережа утыкается носом в тарелку и завешивается волосами. Как же он ненавидит всех вокруг. Под заливистый рев Кристины, выведенной под руку воспиталой, в столовую все же заходит Олег. Один, без соседей. Сердце взволнованно екает. Сереже хочется смахнуть со скамьи хлеб, чтобы Олег мог сесть рядом, но внутри взвивается возмущенное: «Еще чего!» Действительно. Больно надо. Кроме того, Олег даже не смотрит в его сторону, берет поднос и занимает свободное место в другой части стола. Будто специально подальше от Сережи. Эта мысль обжигает изнутри, и он спешно опускает глаза обратно на искромсанную вилкой запеканку. Мерзкое ощущение в груди усиливается, густеет, вязко стекает в низ живота. Сереже хочется ногтями выскрести из себя эту разъедающую дрянь — слишком неприятно и невыносимо. Он украдкой косится на Олега, но тот с равнодушным видом ковыряет завтрак. В памяти всплывают обрывки вчерашней сцены в общей, и Сережа морщится. Дурно от одних только воспоминаний. Олег схватил его и мучал — хотя Сережа просил отпустить, — а теперь сидит, строит из себя невесть что, словно это Сережа облажался, а не наоборот. Да, возможно, он слегка перегнул палку, но Сережа имел на это полное право, разве нет? Тогда почему паскудное чувство не то стыда, не то сожаления сдавливает горло, мешает проглотить злополучный кусок запеканки? Нет, Сережа точно ни в чем перед Олегом не виноват. И, если тому охота, пусть хоть объигнорируется его теперь — плевать. Так и не запихнув в себя даже половину завтрака, Сережа делает глоток остывшего водянистого какао, относит поднос на ленту, а затем подходит к воспитательскому столу. — Ольга Викторовна, — он дожидается, пока Клумба обратит на него внимание. — Можно прийти после отбоя сегодня? На работе день рождения празднуют, — Сережа напускает на себя самый невинный вид, который способен изобразить. — Можешь прийти к одиннадцати, — кивает Клумба и поворачивается к Ирине Юрьевне. — Предупредите дежурного по его этажу, — затем снова смотрит на Сережу и щурится. — Но никакого алкоголя. Если узнаю, закончится твоя подработка, понял? — Конечно, Ольга Викторовна! Никакого алкоголя, — благочинно кивает он. Третью стопку Сережа опрокидывает прямо посреди зала, двигая плечами в такт музыке. Горло уже привычно обжигает, тело еще больше захватывает до странного приятная неустойчивость. Мелькает шальная мысль: неплохо бы напиться до такой степени, чтоб хоть ненадолго выпасть из осточертевшей реальности. Зал «Армении» выглядит странно с приглушенным светом и кучей народу, хаотично рассевшейся по столам. Кое-кто сидит на столе буквально, но Сережу это мало заботит. — О, вот это попробуй. Кто-то из друзей Анвара — Сережа не способен запомнить всех гостей по именам — пихает ему в руки стакан с трубочкой. Сережа делает пробный глоток и, почувствовав во рту что-то приятно-сладкое, охотно тянет напиток, разом выпивает чуть ли не треть. — Во-от, другое дело! — ободрительно перекрикивает музыку друг Анвара. Кажется, того представили Саньком. — А то я сначала не понял даже, где ты откопал такого! — Санек пихает Анвара локтем. — Не пьет он, как же! Сережа улыбается им обоим. — Ну что, мальчики, — к их троице незаметно подходит теть Марина, уборщица. — Пойду, а то внук без меня не ляжет. — Теть Марин, солнце наше! — Анвар сгребает старушку в объятия. — Почему так мало поели? Сережа согласно кивает для приличия и тут же перестает слушать, растерянно озирается по сторонам и снова присасывается к трубочке. Интересно, сколько сейчас времени? Отсюда настенных часов не видно. Уже немного хочется спать, а еще — мутит. Он оставляет стакан на ближайшем столе и идет в туалет. Катя с Машей обрывают болтовню, как только он заходит, и угощают его сигаретой возле кабинок. Это оказывается отвратительной идеей: следующие минут пять Сережу рвет над унитазом. Кажется, он пачкает свои волосы, затем теряет равновесие, хватается за ободок и рефлекторно отпихивается от девчонок, тянущих его назад. — Простите, — выдавливает он после того, как умывается. И зачем только согласился пить? Так плохо ему было лишь раз, когда отравился чем-то в столовке. Сережа цепляет в зеркале свое помятое бледное отражение и брезгливо морщится. Под озабоченными взглядами Маши и Кати он чувствует себя совершенно глупо. — Просто редко курю, — виновато давит он. Признаваться, что и пить-то толком не умеет — те два раза на Ритином выпускном и в туалете с Олегом не в счет, — не хочется. — Порядок? — деловито интересуется Катя, достает еще одну сигарету и закуривает ловким, красивым движением. — Да, — Сережа слабо улыбается. — Но я лучше пойду. Уже поздно, а у меня еще дела. Надо бы попрощаться с Анваром и еще раз поздравить с праздником, но Сережа лишь кидает беспомощный взгляд на оживленную часть зала и, недолго поколебавшись, направляется в сторону выхода во двор. От расслабленности и эйфории не осталось и следа. Его все еще тошнит, но уже не так сильно, и мысли ощущаются более четкими, связанными. Нахрена было столько пить, господи? Если дежурные спалят, точно прибьют. И Клумбе нажалуются. Кто сегодня следит за его этажом? Не дай бог, Дарья Александровна, мимо нее не прошмыгнешь незамеченным. — Сереж, подожди! — он оборачивается к выбежавшей за ним Маше. — Ты как, точно в порядке? — она кутается в широкую шаль, останавливается возле него и сосредоточенно хмурится. — Сам дойти сможешь? — Конечно, — бодро заверяет он. — Да мне недалеко тут. — Хорошо, — кивает Маша, переминается с ноги на ногу и смотрит так, будто хочет что-то добавить. Сережа отгоняет всколыхнувшееся раздражение. Ну не задержит же она его надолго, верно? — Чего? — без энтузиазма спрашивает он. Маша недолго мнется, кривит губы и кивает на скамейку между входом и мусорными баками: — Давай присядем? Хочу поговорить. Сережа напрягается и переводит неуверенный взгляд с Маши на скамейку. — Ладно, — роняет он, не придумав, как вежливо отвертеться. Только пьяных признаний ему сейчас не хватает. Но портить отношения с Машей совсем не охота. — Только недолго, я правда спешу. — Да, да, я постараюсь коротко, — Маша опускается на скамейку, зябко ежится и сходу выдает, когда Сережа садится рядом: — Я видела вас с другом Жени. Когда он забирал тебя с работы. Несколько раз. — Сережа леденеет и с изумлением пялится на Машу. Не могла же она догадаться? Что она вообще видела? Он выдыхает и приподнимает брови. Маша, вероятно, трактует его молчание по-своему. — Ну, они раньше еще компанией к нам приходили, мутные мужики такие. Одного из них Женей зовут, он ко мне с мая подкатывал. А дружок его на джипе черном ездит, ну? — Маша заглядывает ему в глаза с надеждой, мол, понимаешь, о ком речь? Сережа отлично понимает. Тошнота усиливается. Блядь. Маша успела рассказать кому-нибудь? Они с Алексеем не делали ничего такого, разве что у того в квартире — в этом Сережа уверен. Но как их прогулки выглядели со стороны? Неужели палевно? И что теперь делать? «Не паникуй раньше времени», — фыркает внутренний голос. — А-а. Да, — Сережа давит натянутую улыбку, — мы общаемся. Маша мигом мрачнеет. — Лучше держись от него подальше, Сереж. — А что такое? — он старается звучать максимально естественно, но язык плохо слушается. — Я, конечно, с самим этим мужиком не знакома, но знаешь ведь: «Скажи мне, кто твой друг, и…», — Маша сердито сдувает со лба челку. — С такими лучше никаких дел не иметь. — Сережа хмурится, ждет, чтобы она объяснилась. Маша выдерживает паузу, затем говорит со вздохом: — Женя этот — тот еще отморозок. Я и так понимала, что он… Ну, мутный, короче, но подумала, мало ли что, может, просто выглядит так, — Маша сникает и несколько секунд рассматривает сцепленные на коленях руки. — Погоди, — Сережа чувствует поднимающиеся изнутри ужас и ярость, — он тебя что?.. — замолкает, не зная, как корректнее выразиться. — Обидел тебя? — Да я сама, дура, виновата, — отмахивается она. — Разок погуляла с ним, потом решила, что нет, не по мне такое, а он, скажем так, мой отказ не принял, — Маша нервно усмехается, потом оборачивается и смотрит взволнованно. — Повсюду за мной шатался, уговаривал, напирал, один раз даже в дверь колотил, пока соседи не пригрозили милицией, — Маша грустно качает головой. — Страшно это все. И неприятно. Ты прости, что я в твои дела лезу, просто… Если твой знакомый водится с таким, как Женя, то ни к чему хорошему это все не приведет. Понимаешь? — Нет, я же не… — начинает было Сережа, готовый все отрицать до последнего, но с запозданием осознает: Маша, скорее всего, не имеет в виду ничего из того, чем они с Алексеем занимались в квартире. — У меня с ним нет никаких дел. Просто старший товарищ, — выдавливает он. — Сереж, ты школьник еще, — Маша шмыгает носом, чуть ли не плачет, — мелкий и глупый. Этот мужик втянет тебя в дерьмо какое-нибудь — не отмоешься. «Мелкий и глупый», значит? Да за кого она его принимает? Сережа не настолько безмозглый, чтобы позволить втянуть себя в нечто опасное и невыгодное. Да, Алексей достал ему наркоту, но ведь не по своей инициативе — Сережа сам попросил. И больше разговоров об этом не было. Даже если Алексей и мутный — черт знает, чем тот на жизнь зарабатывает, может, автомойка что-то прикрывает, — к Сереже тот со своими делами не лезет. С чего Маша взяла, что Алексей такой же, как Женя? И хер знает, как она сама себя с этим Женей вела. Алексей вот к Сереже точно хорошо относится: с интересом слушает его стенания по поводу учебы, охотно помогает. Да тот вообще ему ничего плохого не сделал! Тянет ответить Маше чем-нибудь резким, но память услужливо подкидывает содержимое картонной коробки из среднего ящика, и слова застревают в горле. Накатывают знакомые паника и оцепенение, словно Сережа вновь стоит посреди ванной Алексея, смотрит на свое зареванное отражение, трясется и не знает, что делать. Сережа встряхивает головой, желая выбраться из плена мерзких воспоминаний, и растирает замерзшие руки. Ладно, такого он от Алексея, конечно, не ждал, но… «Ты ведь сам полез целоваться», — недовольно напоминает внутренний голос. Верно, сам. Но треклятая коробка сто процентов лежала там еще до этого. И даже если содержимое изначально предназначалось не для Сережи — как легко и без лишних вопросов Алексей отправил его к этой коробке. «Потому что он взрослый человек, пугливый идиота ты кусок». Сережа вздрагивает и устало прикрывает глаза. Начинает сильно клонить в сон, в затылке появляется тупая, ноющая боль. — Я тебя понял, — наконец отвечает он, стараясь, чтобы голос не дрожал. Грубить Маше больше не хочется. В конце концов, она старается как лучше, беспокоится. Это приятно, даже если Маша и неправа. Хоть кому-то, пока Рита далеко, есть до него дело. — Правда понял, Маш. Сережа несколько секунд ковыряет ногтем облупившийся лак на скамейке. Маша классная, и, если она говорит, что этот Женя — мудак, значит, так и есть. Становится жутко стыдно за то, что он чуть не обвинил во всем саму Машу. Хорошо хоть, не ляпнул вслух. Ей и без него наверняка от всей этой ситуации тошно. — Скажи, — напряженно тянет Сережа и хмурится, — этот Женя, он отстал? — Да, сейчас все в порядке, — кивает она и улыбается ему немного снисходительно. Сережа понимает и даже не обижается. Только что перед Машей на коленях толчок обнимал, весь облевался — хорош защитничек, ага. Да и кого он в одиночку защитить сможет? От этой мысли тоскливо и горько. Он даже за Риту сам отомстить не сумел — где бы он без Олега оказался, избитым в подворотне? «Не было бы Олега — придумал бы что-то другое. Все лишь средство», — фыркает внутренний голос. Голова начинает болеть сильнее. Сережа морщится и сжимает пальцами виски. — Я пойду, — он кладет ладонь на Машино плечо и слегка сжимает. — Спасибо. Буду осторожен. — Давай, Сереж, — она слабо улыбается и кивает. — До четверга. Он идет в «Радугу» дворами, нарезает круги по району. К назначенному времени опаздывает, но приходит почти трезвым. Следующие два дня Сережа мается от невозможности сосредоточиться хоть на чем-то полезном. Несмотря на то, что от работы у него выходной, сделать ничего толком не получается. Из комнаты почти не выходит — хорошо, что соседи свалили. Мысли бегают по кругу: обида на Олега, вечер с Алексеем, самоуничижение за совсем вялую учебу, и все по новой. Сережа успешно катится по наклонной и отчетливо это понимает. Нестерпимо стыдно перед мамой, самим собой и Ритой, наверняка впахивающей в далекой Москве. Успокаивает одно: он хотя бы работает и сможет, если что, оплатить репетитора. В четверг, когда Сережа принимает заказ у двух женщин в офисных костюмах, частенько заглядывающих в «Армению» в обеденное время, он забирает меню, разворачивается и ловит устремленный на него взгляд. Алексей сидит у колонны. За Сережиным столиком. Улыбка застывает на лице, сердце пропускает удар, затем начинает колотиться в два раза быстрее. Сережа сглатывает подступивший к горлу тошнотворный ком и, не придумав ничего лучше, отворачивается. Он прекрасно понимал: нельзя вечно игнорировать то, что произошло тем вечером, но надеялся, что у него будет хотя бы неделя подумать, что делать и как себя вести. Да и Маша со своими непонятными предостережениями делу совсем не помогла. — П-прошу прощения, — выдавливает он, глядя на женщин, и снова пытается улыбнуться, — вы хотели что-то еще или мне послышалось? — Да нет, больше ничего, — удивленно отзывается та, что сидит ближе к стене. Сережа кивает и идет в сторону кухни, отчаянно стараясь не перейти на бег. Что теперь делать? Может, попросить Машу поменяться столиками — она должна понять?.. Нельзя. Сережа заворачивает за угол, встряхивает головой и прижимается спиной к стене. Как раз в том, что она поймет, нет ничего хорошего, лишнее внимание ему ни к чему. Он должен сам, сам. Да и как он будет выглядеть, что подумает Алексей? Сережа больно прикусывает губу, замечая, что его потряхивает. Впрочем, сейчас уже все равно, что тот подумает: слишком стыдно и страшно. Нужно взять себя в руки, успокоиться. Пойти и послушать, что скажет Алексей. Не станет же обсуждать это в людном месте. А если позовет куда-то — Сережа просто не пойдет, сославшись на дела или работу. «Все нормально, — раздраженно выдыхает внутренний голос, — заканчивай истерику и обслужи свой чертов стол». Да. Сережа судорожно втягивает ртом воздух и медленно выдыхает. Вариантов все равно не особо много: отмазаться, чтоб у ребят не возникло лишних вопросов, не получится. Сережа перехватывает блокнот поудобнее, доходит до кухни, передает заказ и возвращается в зал. Те несколько метров, пока Сережа идет до стола, он пытается по выражению лица Алексея предугадать, что сейчас случится. Ни черта не выходит, потому что Алексей выглядит абсолютно обычно, кивает ему, непринужденно улыбается. — Привет, — он зеркалит улыбку, стараясь вести себя естественно, — уже определился с заказом? — Привет, Сережа. Я, в общем-то, поговорить хотел, — Алексей складывает сцепленные в замок руки поверх меню на столе. Сережа смотрит на них и чувствует фантомные прикосновения на животе и боках. Кожу обжигает ледяными мурашками, горло перехватывает. Зачем он позволил, о чем вообще думал? Теперь ему совершенно очевидно, что это было ошибкой. Собственные руки подрагивают, Сережа с силой впивается пальцами в ручку и блокнот, отчаянно надеясь, что сумел удержать выражение лица. — Ты прости, что я вот так на работу заявляюсь, — Алексей пожимает плечами с виноватой улыбкой. — Надеялся встретиться у твоего дома, но так и не дождался. И, да, бутылку «Арарата», будь добр. Сереже с трудом удается устоять на месте, потому что колени охватывает предательская слабость. Алексей караулил его у подставного дома? Господи. В носоглотке начинает пощипывать. Неужели Маша, сама того не понимая, была настолько права? Это кажется бредом: вот же Алексей, прямо перед ним, и тот никак не похож на человека, который стал бы его преследовать. Сережа стискивает зубы и заставляет себя прошелестеть непослушными губами: — Сегодня пришлось пораньше выйти. А что ты хотел? Алексей вскидывает брови. — Поговорить, — произносит так, будто поясняет Сереже очевидную вещь. — Давай, может, заеду за тобой вечером? — Не надо, — вырывается у Сережи прежде, чем он успевает прикусить язык. На лице Алексея отражается недоумение. Паника захлестывает изнутри, топит. Дыхание сбивается, и Сережа затравленно оглядывается, проверяя, не глазеет ли на них кто. — То есть… Слушай, заезжать не надо, — повторяет он ровнее и тише, — тут уже слухи ходят. Кто-то из наших видел, как я сажусь к тебе в машину, — Сережа нервно сглатывает. — Не хочу усугублять. Это даже не ложь. Пускай ничего такого никто и не подумал, но Сереже не по себе от мысли, что рано или поздно до кого-нибудь дойдет: подобная покровительственная «дружба» уж больно смахивает на ухаживания. Он замолкает и смотрит на Алексея с немой мольбой — хоть бы тот без объяснений все понял и отстал. Наверняка Алексею тоже все эти сплетни нахер не нужны. Он сбегает за коньяком и возится в кухне чуть дольше, чем следует. Когда Сережа приносит бутылку, Алексей коротким жестом отказывается от того, чтобы он ее открыл, хмурится и смотрит сложным взглядом. — Поговорить все равно нужно, тебе не кажется? — наконец вздыхает тот и приподнимает уголок губ в кривоватой полуулыбке. — Во сколько сегодня заканчиваешь? — В семь, — врет Сережа. Если Алексей решит поджидать у ресторана, его в это время уже и след простынет. — Приходи тогда, — Алексей делает паузу и ловит его взгляд; видимо, что-то считывает, поскольку предлагает встретиться, слава богу, не у себя дома, — на набережную Дудергофского к восьми. Как раз успею съездить по делам. Захвачу у пристани за смотровой площадкой, поедем гулять вдоль Финского. Там обычно тихо, спокойно все обсудим. А это, — тот встает с места и берет коньяк, — нам как раз пригодится. — Алексей оставляет на столе несколько мятых купюр и повторяет: — В восемь у пристани. Поймаешь такси, тут хватит. Сережа так и стоит, не шевелясь, у стола, пока Алексей не выходит за дверь. Он провожает того взглядом и смотрит на деньги, которые даже трогать не хочется. Он бы с удовольствием отдал все свои сбережения, лишь бы эта история с Алексеем чудесным образом рассосалась сама собой. Омерзительно пугающее чувство стягивает низ живота и долго не отпускает, сколько бы Сережа ни пытался сосредоточиться на работе. Чем меньше времени остается до конца смены, тем четче Сережа осознает: он хочет засунуть голову в песок и сделать вид, что никакого Алексея не существует. Но это не выход — если тот продолжит приезжать в ресторан, у коллег будут появляться новые вопросы. А если выследит до «Радуги» и поймет, что Сережа — никому не нужный оборванец без родителей, без защиты… По спине пробегает холодок. Но идти на гребаный пустырь к мосту — слишком страшно. Почему, блядь, именно туда? Неужели Алексей не понимает, что до чертиков пугает его? «А если понимает?» — думает Сережа и чуть не роняет тарелку. Загрузив поднос, он по-быстрому сматывается на кухню от пытающейся подойти к нему с тошнотворно обеспокоенным лицом Маши. Только ее расспросов сейчас не хватает. После смены он переодевается со всей скоростью, на которую способен, и сбегает до того, как Маша сдает кассу. Хоть где-то пригождаются школьные навыки быстро натягивать одежду и исчезать из раздевалки. Сережа усмехается всколыхнувшимся воспоминаниям. Каким далеким и незначительным кажется то, что безумно волновало его еще два месяца назад. На фоне дел с Саидовой компанией и Алексеем проблемы с Владом видятся совсем уж смехотворными. А уж Сережины загоны насчет своего тела — и подавно. Он не понимает, почему так стеснялся худобы и нескладности. Все те разы, когда Олег трогал его с исступленным благоговением и смотрел так, будто на саму Венеру с полотна Боттичелли, заставили взглянуть на себя по-новому. И чуть не трахнуться с Алексеем, да. Сережа обреченно прикрывает глаза. На кой черт он вообще туда полез? «А все Олег виноват», — встревает внутренний голос. Это правда. Ему от Алексея нужно было совсем не это. Интерес взрослого мужчины, конечно, польстил, но вряд ли Сережа поцеловал бы Алексея, не доведи его Олег всей этой своей херней до ручки. То чуть ли не в ногах разомлевшей псиной катается, то ведет себя, как трусливый мудак. Сережа яростно пинает попавшую на дороге жестянку. Без Олега, конечно, он не сумел бы так быстро разобраться с Саидовыми дружками, но, с другой стороны, может, тогда Сережа придумал бы более безопасный и изящный способ отомстить уебкам. Без риска быть застуканным случайными прохожими или ментами и просрать все, над чем усердно трудился. «Олег, Олег, Оле-ег, — противно растягивая гласную, со злостью передразнивает внутренний голос. — Будто на нем свет клином сошелся! Ты уделяешь этому имбецилу слишком много времени — отсюда и все твои проблемы». Сережа согласно кивает. Когда Олег успел так сильно в него въесться? Куда теперь ни глянь — один сплошной Олег, пробрался почти в каждую частицу Сережиной жизни. Даже в дела с Алексеем попытался влезть: умудрился же как-то застукать перед рестораном! Расспрашивать стал. Он останавливается и прокручивает новую мысль. Олег решил, что Сережа куда-то влип. Значит, тому и объяснять ничего не надо — Олег уже наверняка сам что-то напридумывал. Нужно просто сказать, мол, да, ты был прав, у меня проблемы, и Олег поможет. Не пошлет же? Сережа почти уверен: не пошлет, пусть тот с начала недели и делает вид, что не видит его в упор. В памяти услужливо всплывают глаза Олега, когда Сережа держал того, стоящего перед ним на коленях, за волосы. Его кроет мрачным удовольствием. Если попросить, когда они останутся наедине, Олег не откажет. Гордость противится, но здравый смысл явно перевешивает. Это меньшее из зол: с Олегом не так страшно. Алексей увидит, что Сережа не один, а значит, вероятность, что его закопают в лесу после просьбы отвалить, значительно снизится. Сереже все равно некого больше просить — мысль неприятно царапает изнутри, но это правда. И если он немного прибавит шагу, то успеет найти Олега и прийти к мосту вовремя. Пока Сережа идет — почти бежит — до «Радуги», он изо всех сил пытается не думать, что будет, если он просчитался и Олег все же пошлет на хуй. Или если тот шатается сейчас где-то далеко. Тогда он просто не пойдет никуда. Разберется потом. А может, Алексей и сам отвалит, кто знает. Он старается выровнять дыхание, заглушить панику, взлетает на свой этаж и врывается в чужую комнату. Чуть не смеется от радости, когда видит валяющегося на кровати Олега в наушниках. Тот недоуменно поднимает брови и нажимает кнопку на кассетном плеере. — Ты че? — бычится на Сережу рубящийся с Борзым в карты Толик. — Олег, — выпаливает Сережа, не обращая внимания, — надо поговорить. Тот откладывает плеер, садится и свешивает ноги с кровати. Пытается держать лицо — это видно, — но не может скрыть удивления. Слегка поколебавшись, все же встает, влезает в кроссовки и выходит за ним. Сережа облизывает пересохшие губы. Облегчение догоняет стремительно, аж ноги подкашиваются. — Пошли, — говорит он настолько уверенно, насколько может. Запоздало накатывает мерзкое чувство стыда. «И за что тебе стыдно? — взвинчивается внутренний голос. — После всего, что он творил, Волков просто обязан тебе помочь. Без лишних вопросов». Олег, как ни странно, молча идет за ним до самой улицы. Сережа тормозит на полпути к воротам. Тут их точно никто не сможет подслушать. Он раздраженно откидывает лезущие из-за ветра в глаза волосы и отгоняет идею найти в рюкзаке резинку — не до этого сейчас. Сережа разворачивается, набирает в легкие воздух. Стыд вступает в последнюю схватку со страхом и проигрывает, потому что у Сережи получается из себя выдавить: — Мне нужна помощь, — он поднимает взгляд на Олега. Тот смотрит странно, чуть хмуро и дезориентированно, как большой растерянный пес. Наверняка думает припомнить ему недавнюю истерику. Сережа чувствует мазнувшую изнутри панику и тихо повторяет: — Очень нужна помощь. Он надеется, Олегу хватит мозгов и такта понять, что сейчас не время для обид. Тот открывает рот и сразу же закрывает. Сереже чудится, в карих глазах одна эмоция молниеносно сменяет другую — настоящий калейдоскоп. Олег выглядит так, будто правда сейчас пошлет его куда подальше. У Сережи успевает что-то оборваться внутри и резко ухнуть в низ живота, когда Олег наконец встряхивает головой, ломано улыбается и фыркает: — Ну ты и пиздец, Разумовский, — усмехается нервно, дерганым движением растирает шею, затем вновь моментально мрачнеет. — Что случилось? Сережа прикусывает губу и понимает: так и не успел подумать, что именно говорить. Рассказывать все как есть он не собирается. — У меня проблема, — он делает паузу, длящуюся чуть дольше, чем следует, — с одним человеком. Я должен встретиться с ним сейчас и, ну… Боюсь, он может мне навредить. Сходишь со мной, просто чтобы… Чтобы он видел? — Прямо сейчас? — Олег удивленно моргает, зачем-то быстро оглядывается по сторонам. — Так. Что за чел? — скрещивает руки на груди, смотрит требовательно, с прищуром. — Во что ты влез, Сереж? Сережа стискивает зубы. Какого черта? Ему этот нравоучительный тон до отвратительного не нравится, бесит. — Что за допрос? — вскидывается он. — Можешь просто помочь, а? По-человечески же прошу. Олег потрясенно клацает языком. — Бля, откуда в тебе столько наглости ваще? Тянет огрызнуться, но Сережа сжимает челюсти. Не хватало еще тратить время на перебранку. — Ладно, — со злостью цедит он, — забудь. И на что он вообще надеялся? Сережа разворачивается и идет к воротам. Какого черта он решил, что просить помощи — хорошая идея? Тем более, у Олега. Этот ебаный придурок только и может, что нападать с толпой, а в остальном — просто трус. Он сам разберется с Алексеем. И вообще, с чего он взял, что тот сделает ему что-то плохое? Из-за дурочки Маши с ее паранойей или из-за того, что ему показалось, якобы Алексей слишком торопит события? Может, Сережа себя накрутил, и это абсолютно нормальное развитие для взрослого. — Да стой ты! — Олег хватает его за предплечье и тянет назад. — Сереж, блядь! — Отвали! — прикрикивает Сережа и выкручивает руку из захвата. — Не хочешь помогать — не надо! — он резко поворачивается и подшагивает к Олегу почти вплотную. — Ты мне на хуй не упал, Волков, — шепчет яростно. Олег вздрагивает, меняется в лице. Сережа чувствует злое удовлетворение, прокатившееся по телу, а потом укол сомнения, от которого спешно отмахивается. Наконец удается выйти за ворота. — Пошел ты на хуй! — орет Олег ему вслед. Безумно хочется показать уебку фак, но Сережа запрещает себе поворачиваться. Он идет быстро, вкладывая в каждый широкий шаг все свои ярость и отчаяние. Сережа отправится к Алексею один, и, если с ним что случится, тогда Олег будет знать — пусть живет с этим дальше. Сережа отчасти даже надеется, что произойдет нечто ужасное. Просто чтобы Олег понял, насколько проебался, и пожалел, что отпустил его в одиночку. Олег нагоняет у церкви на краю «Александрино». — Пиздец, бля, пиздец! — рычит, выровнявшись с Сережей. Олег угрюмо шагает рядом и больше не пытается хватать Сережу, задевает плечом не успевшего отстраниться мужика и вместо извинений бросает вслед что-то нечленораздельное, злое. Мужик, в свою очередь, шлет Олега в жопу. Сережа усердно старается игнорировать предательское тепло, растекающееся в груди при мысли, что Олег последовал за ним. «Последовал, ага, — фыркает внутренний голос, — только сперва повыебывался». Да. Неужели так сложно было сразу согласиться? Нет, нужно нервы потрепать. Сережа вспыхивает. — Если собрался опять свою шарманку с вопросами врубить, то лучше сразу свали, — цедит он, на ходу бросая на Олега сердитый взгляд. — Да успокойся ты, блядь, — рявкает Олег и тут же добавляет другим тоном: — Пожалуйста. — Сережа, уже собравшийся поставить Олега на место, поджимает губы и раздраженно хмыкает. Они переходят проспект, и Олег негромко продолжает: — Не хочешь ничего объяснять — хер с тобой, ладно. Но давай ты хотя бы остынешь и прекратишь так гнать, а то людей нахуй посбиваем щас. Сережа шумно выдыхает и снова косится на Олега. Сердце колотится как бешеное. — Так что, ты со мной? — как можно ровнее спрашивает он, надеясь, что голос не выдаст, как ему страшно и как сильно не хочется лезть в это дерьмо одному. Олег кивает. Слава богу. С груди будто исчезает тяжеленная плита. Сережа, не сдержавшись, коротко улыбается в ответ и сбавляет шаг. Они сидят на сто лет не крашеном газонном ограждении. У пристани пусто, мимо изредка проезжают машины. За спиной канал, а перед глазами через дорогу за изрисованным граффити жестяным забором — пустырь и стройка вдали. Сережа сглатывает и с замирающим сердцем следит взглядом за каждой новой машиной. У него от нервов у горла тошнотворный ком и нижнее правое веко дергается. Вечер теплый, ни ветерка, но Сережу морозит: предплечья и ноги в мурашках. Здесь еще пустыннее, чем ему запомнилось, когда они с Алексеем пару недель назад приезжали днем на смотровую площадку. Жутко, безлюдно и маловато фонарей. Господи, что за отвратительное место для встречи? Нахрена он пришел? Зачем вообще согласился? Лучше б уволился из «Армении» и больше никогда не появлялся бы в тех дворах. «И лишился бы единственного заработка, — недовольно комментирует внутренний голос. — А репетиторов потом на какие деньги оплачивать будем? Трус». Сережа встряхивает головой, коротко зажмуривается и впивается холодными пальцами в колени. Краем глаза замечает, как Олег опускает взгляд на его руки, и на секунду кажется, что тот сейчас накроет его ладонь своей и скажет что-нибудь успокаивающее — Сереже, если честно, безумно этого хочется, — но Олег лишь поджимает губы и снова смотрит на дорогу. Сережа сдерживает разочарованный вздох. Олег сидит рядом — молчаливый и сосредоточенный. Больше ничего у Сережи не спрашивал ни в троллейбусе, ни по дороге до пристани. Хочется выдавить из себя что угодно, только бы нарушить удушающую, гнетущую тишину, но Сережа понятия не имеет что. Мысли путаются, в голове кавардак. Он пытается прокрутить различные возможные сценарии встречи с Алексеем, однако ничего путного не выходит. Стремно до дрожи в руках и одеревеневшего языка. Да, Сережа трусит, и, сколько бы внутренний голос ни изгалялся, реальности это не изменит. — Ты можешь рассказать мне хоть что-то про этого типа? — нарушает молчание Олег. — Чисто если он газанет и увезет тебя хуй знает куда. Я ж ничего сделать не смогу, только в ментовку бежать. Сережа собирается заверить, что ничего такого уж точно не случится, но неожиданно для себя понимает: он сам не уверен. А если Алексей и правда выкинет что-нибудь такое? От этой мысли начинает мутить сильнее. Блядь, во что же он ввязался, боже. — Зовут Алексей, ему тридцать один, — нехотя тянет Сережа, ковыряя носком кроссовка плешивый газон. — Фамилии не знаю, живет на Нарвской, но точный адрес тоже не скажу. — Сережа сконфуженно умолкает, понимая, как чертовски мало знает об Алексее. Даже адрес забыл. На месте только дом, наверное, найти сможет, и то не факт. — Ты это… Номер машины в первую очередь запомни, ладно? А еще Маша, администратор в моем ресторане, — торопливо добавляет он, — к ней, если что, с ментами идите, она его знает. Олег косится на него напряженно и кивает. Руки у того на коленях сжаты в кулаки. Сережа говорит про ментов, и его накрывает осознанием: пиздец, полный пиздец. Этот вечер может закончиться как угодно. А если его реально где-нибудь изнасилуют, пришьют и закопают? «Это будет очень тупая смерть», — хмыкает внутренний голос. Сережа раздраженно хмурится. Совсем прихуел. — Тебе вообще, что ли, не страшно? — интересуется он злым шепотом. — Страшно, конечно. Что за вопрос? — отзывается Олег, и Сережа с изумлением понимает, что ляпнул это вслух. — Щас приедет хуй знает кто и будет не то запугивать тебя, не то пиздить, — тот нервно усмехается и переводит на Сережу хмурый взгляд. — Весело, блядь, живешь. Сережа невольно вжимает голову в плечи и отворачивается. Почему-то становится стыдно, хотя он вполне понимает: кто Олег такой, чтоб перед тем оправдываться? Из-за поворота справа наконец появляется джип Алексея, и Сережа непроизвольно выдыхает. Неизвестность довела до предела, осточертела. Сейчас они со всем разберутся, и все. — Вот он, — коротко сообщает Сережа и встает с изгороди. — Ты сиди здесь, жди, — наказывает он, наблюдая, как Алексей тормозит под фонарем у забора на противоположной стороне дороги. — По идее, все должно пройти гладко. Мы просто поговорим. Не вмешивайся, пока совсем не припрет, ладно? Олег издает неопределенный звук, который Сережа трактует как согласие, и продолжает буравить мрачным взглядом тачку Алексея. Сережа делает глубокий вдох, перекидывает через плечо рюкзак и переходит дорогу. Алексей не выходит, смотрит на него через приоткрытое окно и явно ждет, поэтому Сережа отмахивается от навязчивых мыслей, обходит машину и садится на пассажирское сидение, устраивает рюкзак сбоку. — Привет, — давит из себя, не в силах изображать непринужденную улыбку. Слишком нервничает, губы плохо слушаются. Алексей не улыбается, кивает в сторону Олега. — Это кто? Сереже не нравится ни тон, которым задан вопрос, ни выражение лица Алексея. На мгновение кажется, его сейчас вывернет от накатившей паники, но он быстро глушит порыв. — Друг, — старается отвечать спокойно. — Просто ждет меня. Брови Алексея ползут вверх, линия губ некрасиво кривится. Несколько секунд тот смотрит на Сережу сложным, совершенно нечитаемым взглядом, явно переваривая информацию. — Сереж, ты че вообще творишь? — спрашивает Алексей с усмешкой. В голосе звенит что-то нехорошее, пробирающееся холодком под кожу. — Какой еще друг? Зачем? — Алексей глядит на него почти умоляюще, словно ожидая, что Сережа сейчас все объяснит, и они вместе посмеются. Потом удрученно качает головой и повторяет жестче: — Я спрашиваю: зачем ты его привел? Лицо и шею обжигает жаром, сердце заходится в сумасшедшем ритме. Сережа облизывает пересохшие губы и утыкается взглядом в приборную панель. И вот что на это, блядь, говорить? В голове, как назло, звенящая пустота. Алексей, не дождавшись ответа, коротко усмехается. — Ладно. И что дальше? По-твоему, я должен этого пацана испугаться? Или как? — Алексей разворачивается к нему корпусом и пытается заглянуть в лицо. Сережа едва глушит порыв завеситься волосами и отвернуться к окну. — Нет, ты объясни мне, нахера он здесь? Сережа по голосу слышит, что Алексей теряет терпение, заводится. И от этого пиздецки страшно, изнутри начинает бить сильная дрожь. — Я просто… Он… — Сереже самому от себя противно, но сказать что-то связанное ни черта не выходит. Губы дрожат, в носоглотке начинает пощипывать. Если он сейчас разрыдается на глазах у Алексея, это будет полный провал. — Мы договорились, у нас дела после, и он меня… ждет, — скачущим голосом объясняет Сережа, понимая, как бредово это звучит. Алексей шумно выдыхает. — Сереж, ты меня за кого держишь? Я, по-твоему, не вижу, что ты меня слить пытаешься? Сережа вздрагивает и кидает на Алексея быстрый испуганный взгляд. Господи, ну почему никак не получается успокоиться? — Ты хотел поговорить, — с плохо скрытым отчаянием давит он. — Вот, я пришел. Алексей смотрит на него, как на идиота. — Пришел, да, — в голосе сквозит ледяное недовольство, — и устраиваешь непонятно что: ведешь себя, как будто я тебя угрозами приволок. Сережа до боли впивается ногтями в ладони. Не угрозами, конечно… Он пытается подобрать верные слова, но в голову лезут лишь беспомощные оправдания. Алексей откидывается на спинку сидения, рассекает воздух рукой в неопределенном жесте и растирает ладонью лоб и виски. Сережа искоса наблюдает за тем, не в силах пошевелиться от сковавшего страха. — Сереж, — снова пробует Алексей явно сдержанным тоном, — ты хоть понимаешь, как это со стороны выглядит? Я думал, мы спокойно обсудим воскресенье, а ты вместо этого… Подскажи, а чего ты вообще добиваешься? — тот повышает голос, говорит чуть быстрее: — Притащил какого-то пацана, сидишь как воды в рот набравши, в одну точку пялишься. Сережа не просто чувствует — видит, как дрожат пальцы. — Я не хочу ничего обсуждать, — пытается отрезать он, но звучит неуверенно и жалко. Отвратительное унижение. Сережа раздосадованно кривится и пытается взять себя в руки. — Мы можем не возвращаться к этому? Пожалуйста. Я не… Я не хочу, — заканчивает он совсем тихо и сипло. Алексей таращится на него изумленно, с недоверием. — Ты сейчас серьезно? — медленно уточняет тот. Сережа мечтает сжаться в крошечную точку и раствориться в воздухе. Лишь бы не сидеть здесь, не терпеть эту пытку. — Не хочешь, значит. А в воскресенье говорил иначе, — Алексей вновь заводится. — Или мне показалось? А, Сережа, ну что молчишь? — издевательски произносит тот и вдруг прикрикивает: — Давай еще и ты скажи, что я тебя заставил! Прям силком вынудил! Сережа дергается от неожиданности, отшатывается, но упирается плечом в дверцу. Сердце готово пробить грудную клетку, перед глазами мутнеет от предательских слез. Хочется что-то сказать, но язык отказывается слушаться. Он сверлит взглядом свои колени, боясь повернуть голову к Алексею, а тот, распалившись, продолжает: — Так что, заставил или как? — Сережа вздрагивает почти на каждом резком слове, бьющем наотмашь, точно пощечина. — И в театр насильно поволок, и в музеи, и на прогулки все наши, да? Домой, скажешь, тоже против воли привел? — гаркает Алексей. — Может, я в твоей картине мира тебя еще и выебал без согласия? Сережа рвано хватает ртом воздух, опускает голову ниже и молится, чтобы лица было не разглядеть за волосами, потому что чувствует — щеки жгут слезы. Слушать это просто невозможно, невыносимо. Если Алексей скажет еще хоть слово, Сережа точно рехнется. Не до конца понимая, что делает, Сережа дергает ручку двери и пытается вылезти из машины, но Алексей тут же рявкает: — Закрой. Сережа цепенеет. Послушно опускается обратно, захлопывает дверь и слышит, как щелкает автоматическая блокировка. Сердце падает куда-то вниз. Вот и все. Сил нет не то что сопротивляться — даже говорить, поэтому он тупо пялится на сложенные на коленях руки и смаргивает никак не прекращающиеся слезы. Алексей со свистом выдыхает через рот и чертыхается. — Слушай, извини, я перегнул. Давай успокоимся и… Сережа подскакивает, когда раздается настойчивый громкий стук. Вскидывается и видит — Олег подошел к машине и лупит ладонью по капоту. — Слышь, — кричит Олег, глядя на Алексея. — Дядь, выходи, а? Поговорим. Сережа с испугом переводит глаза на Алексея — тот удивленно хмурится и меняется в лице. Таким раздраженным и злым Сережа Алексея еще не видел. Пальцы больно впиваются в колени. Он чувствует приближающийся пиздец, хочет хоть что-то сказать, объясниться и остановить это сюрреалистическое безумие, но язык точно к небу прилип. — Что за концерт? — раздраженно рычит Алексей. Затем хмыкает: — Ну, давай поговорим, — и открывает дверь. Следующие секунды как в тумане: Олег молниеносно подскакивает к водительскому сидению и бьет Алексея по лицу еще до момента, как тот до конца вылезает из машины. Сережа от неожиданности вскрикивает. Бестолковое «Олег, стой!» застывает на языке, пульсирует и горчит. Алексей валится с ног, но хватается за дверцу, затем одной рукой упирается в свое сидение, сплевывает на землю — кажется, с кровью, — на несколько секунд замирает, хрипло дыша, а затем второй рукой достает откуда-то из-под кожанки пистолет. Блядь-блядь-блядь. Сережа глазам поверить не может: привиделось в полумраке, не иначе. Алексей выпрямляется, разворачивается к Олегу и вскидывает руку. Судя по тому, как Олег отшагивает назад — теперь Сереже видно перекошенное пораженно-испуганной гримасой лицо, — это реально пушка. Все слова застревают в горле. Легкость, с которой Олега может просто не стать, приводит в ужас. Нужно вскочить, вмешаться, но тело будто одеревенело, приросло к чертовому пассажирскому креслу. Алексей замахивается — коротко, резко бьет пушкой Олегу в висок. Тот пригибается, закрывает голову предплечьями, затем буквально складывается пополам и как-то странно заваливается набок. Алексей пинает того ногой — Сережа не видит, куда пришелся удар, но слышит сдавленное шипение, — и Олег окончательно оседает на землю. — Щенок, блядь, — рычит Алексей и пинает снова. Глухой звук удара, приглушенный вскрик. Пистолет уже опущен и будто забыт. Сережа вдруг понимает: он все это время не дышал. Втягивает воздух носом и чувствует, что может пошевелиться. Руки дрожат так, что он с трудом справляется с дверцей машины. Олег снова вскрикивает. Господи. Сережа выскакивает наружу и чуть не падает: настолько подводят ноги. Рюкзак шлепается на землю. Сережа кидается к Алексею, натыкается на капот, опять запинается и застывает в паре метров от них, не зная, что предпринять. Олег валяется возле заднего колеса машины и закрывает голову руками. Алексей не перестает пинать куда придется: по животу, по выставленным вперед предплечьям, по ребрам. Сережу охватывает яростным ужасом. — Стой! — в отчаянии говорит, практически орет он и бросается на Алексея. — Пожалуйста, прекрати, не надо! — Сережа хочет ударить, хотя бы оттолкнуть, но вместо этого заключает Алексея в странное подобие объятий. На что надеется — сам не понимает, но так тот хотя бы замешкается и не прикончит Олега. — Пожалуйста, — повторяет уже тише. Голос предательски дрожит, самого Сережу крупно трясет. — Не трогай его. Как ни странно, это помогает: Алексей под его натиском делает пару шагов назад, тяжело дышит и легонько хлопает ладонью по Сережиной спине. — Все, все, — выдавливает хрипло, — спокойно. Сережа отстраняется и оборачивается. За спиной валяется Олег, так и не убравший руки от головы. Хочется опуститься на колени, проверить, живой ли вообще и насколько все плохо, но Сережа с опаской косится на пушку, все еще зажатую в руке Алексея. Тот, видимо, улавливает его беспокойство. — Держи, — пихает ему в руки пистолет так стремительно, что Сережа просто берет. — Видишь? Не заряжен. Пули отдельно, я ж не дурак. Все, хорош дрожать, — Алексей подается к нему, но Сережа, повинуясь внутреннему порыву, отшагивает назад. Олег шевелится — он видит это краем зрения, не смея отвести глаз от лица Алексея. Раскрасневшийся, лохматый, по-животному взбешенный — Сережа даже не представлял, что тот может быть таким. Становится страшно, что Алексей передумает и решит добить Олега. — Это я виноват, — выдавливает Сережа и до боли вцепляется в пистолет обеими руками. — Я не должен был... Прости, прости, только не надо, — он замолкает, потому что до безумия стыдно и стремно. И потому что Олег кое-как поднимется на ноги. Сережа сдерживает облегченный вздох — раз в состоянии держаться на своих двоих, значит, относительно цел. Алексей буравит Сережу разгневанным взглядом, но через несколько секунд заметно успокаивается, кивает и явно собирается что-то сказать. Не успевает — Олег неожиданно бросается на того быстро, почти бесшумно, Сережа и пикнуть не успевает. От удара Алексей нехило прикладывается спиной о машину. Видимо, реакция Олега после побоев немного притуплена, поскольку от следующего Алексей уклоняется и бьет Олега по лицу в ответ. — Ах ты сученыш! — зло шипит Алексей, снова замахивается, но Олег блокирует удар. — Сдохнуть хочешь, мразь?! — Стойте! Стойте! — Сережа роняет чертов пистолет, кружит рядом и пытается схватить за руку или за локоть то одного, то другого. — Да прекратите вы! Стойте! Бесполезно. Его, блядь, тупо не слышат. Оба будто с ума сошли: рычат и сцепляются с такими неестественными, яростными лицами, что кровь стынет в жилах. Это мало похоже на драку за школой или сцену из фильма. Кажется, еще немного, и начнут друг друга зубами рвать. — Прекратите! Пожалуйста! — Сереже от отчаяния и страха выть охота. Он шмыгает носом и чувствует, как на глаза наворачиваются слезы от собственной беспомощности. Если не разнять, они точно поубивают друг друга. Или кто-нибудь увидит и вызовет ментов. Любой из раскладов — полное дерьмо. Дерьмо-дерьмо-дерьмо! Сережа, улучив момент, протискивается между ними с выставленными перед собой ладонями и набирает в легкие побольше воздуха, собираясь проорать им прямо в лица, но в следующую секунду перед глазами мелькает что-то черное — рука Алексея в кожанке? — и в районе носа вспахивает оглушающая, ужасно сильная боль. Сережа охает, на автомате отшатывается к машине и прижимает ладони к пылающему лицу. Пальцы моментально пачкаются в хлынувшей крови. — Блядь! — рявкает Алексей, и Сережа чувствует чьи-то руки на плечах. — Ну ты куда, блядь, полез? Сережа открывает глаза, видит перед собой лицо Алексея и свои пальцы, все перемазанные красным. Боже, сколько крови. К горлу подкатывает тошнота, колени подгибаются. — Тихо, — Алексей подхватывает его под мышки за мгновение до того, как Сережа начинает сползать по машине вниз. — Ну-ка, иди сюда, — перемещает Сережу в сторону и усаживает на водительское сидение ногами наружу. Осторожно берет за подбородок и разворачивает Сережино лицо к себе, осматривая. — Ничего, жить будешь, — с напряженной улыбкой выдает Алексей. — Наклони вперед, вот так. — Сережа послушно опускает голову и смотрит, как капли крови падают на подол футболки и шорты. Алексей, пристроившийся возле него на корточках, роется во внутренних карманах и достает тканевый платок, прикладывает Сереже к носу. Ужасно тошнит, словно вот-вот вырвет. И голова кружится. Сережа морщится и позволяет Алексею вытереть заляпанный кровью подбородок. — Зажми ненадолго, — Алексей сдавливает пальцами поверх платка чуть выше ноздрей. Сережа повторяет движение, медленно выдыхает через рот и наконец поднимает взгляд. Картинка перед глазами еще нестабильна, но головокружение слабеет. Алексей виновато хмурится. — Извини, не увидел тебя. Вот начерта полез? Сережа хмыкает. Пофиг. Главное — перестали драться. В мыслях запоздало вспыхивает: Олег. Сережа поворачивает голову и встречается с тем взглядом. Олег стоит в стороне — руки опущены вдоль тела, грудная клетка заметно поднимается и опускается от сбившегося дыхания, измазанный в крови рот приоткрыт — и молча смотрит. У Сережи сперва что-то обрывается внутри от одного Олегова взгляда. А потом до него доходит, как это выглядит со стороны — Алексей напрочь забыл о драке, стоило заехать Сереже по лицу, и теперь возится с ним, нос платком зажимает. Олег, конечно, сообразительностью не блещет, но способен сложить два и два. Сережу окатывает ледяной паникой. Что говорить? Да и нужно ли? Сережа вообще не уверен, понял ли Олег все до конца или ему так только кажется. Но от того, как Олег на них сейчас смотрит, тоскливо и больно тянет в груди, скручивает. — Поехали, покажу тебя доктору, — мягко, но без вопросительной интонации произносит Алексей, поднимает с земли валяющийся рядом пистолет и выпрямляется. — Так, чисто на всякий случай, вдруг сотряс. А про тебя, сука, — тот оборачивается к Олегу, — я не забыл, не надейся, — цедит негромко, серьезно, со злобой: — Найду и закопаю. Сережа в ужасе переводит взгляд с Олега на Алексея и обратно. Его прошибает осознанием: ему-то Алексей ничего не сделает — кажется, и не собирался, — а вот Олегу крышка. И все из-за него. Блядь. Пульс разгоняется с бешеной скоростью, становится тяжело дышать. Он должен что-то предпринять, как-то все исправить! Господи. Сережа рвано хватает ртом воздух и вцепляется Алексею в рукав куртки обеими руками. — Не надо, пожалуйста! Пожалуйста. Он… Он тут вообще ни при чем, это все я, — чуть не плача, просит Сережа. От ядерной смеси страха, безнадежности и унижения тошнить начинает сильнее. Перед глазами плывет, и он зажмуривается, бессильно качает головой. — Я испугался и попросил пойти со мной, подстраховать. Он просто сосед, я… — Сережа задушенно всхлипывает и понимает, что перестает себя контролировать, слова льются ручьем, похожи на противный лепет: — Я соврал тебе: я из детдома. И мне стало страшно, когда… Я подумал, ты можешь сделать что-то плохое, если мы останемся наедине. Не знал, к кому еще обратиться, вот и попросил его, — он затыкается, кривится от того, насколько по-детски нелепо и жалко это звучит. Хочется провалиться под землю, перестать существовать. Сережа выпускает куртку Алексея, наклоняет голову ниже, чтоб, не дай бог, не пересечься взглядами и обхватывает себя руками за плечи. — Я не хотел, чтоб все вышло так. Прости. Я сглупил, испугался, — повторяет тупо, тихо, едва шевеля губами. По щекам катятся крупные слезы. Сережа закусывает губу и снова крепко зажмуривается. Он правда виноват — и перед Олегом тоже, — но вся эта ситуация… Слишком унизительная, невыносимая, омерзительная. Таким жалким и никчемным он не ощущал себя очень давно. Алексей наверху шумно вздыхает. — Я… — начинает тот и запинается. — Пиздец. А сразу словами через рот не дано, а? Устроили тут, блядь. Сережа больнее впивается пальцами в плечи, проглатывает всхлип и снова давит из себя с трудом слышное: — Прости. Алексей тихо матерится, делает несколько шагов в сторону, потом один обратно и долго молчит, прежде чем наконец риторически поинтересоваться: — Ну, и что мне теперь с вами делать? Сережа поднимает голову и заставляет себя встретить взгляд Алексея, смотрит с мольбой. — Отпусти нас, пожалуйста. — В какой-то момент становится кристаллически похеру, насколько смешным и жалким он сейчас выглядит с вымазанном в крови лицом. Лишь бы пронесло, лишь бы выпутаться из этого кошмара. — Я… Я все тебе верну, все, что ты на меня потратил. Обещаю. Пожалуйста. Алексей смотрит на него безотрывно с таким выражением лица, будто никак не может поверить в реальность происходящего. Сережа глядит в ответ и чувствует, как дрожат губы. Затем тот дергает головой и отмахивается. — Не надо ничего возвращать. Дурдом, — со вздохом выдает Алексей и с усталым видом трет пальцами переносицу. Переводит взгляд обратно на Сережу, и в глазах мелькает нечто, похожее на сочувствие. — Тебя подвезти? — неуверенно предлагает тот. — Нет, — выпаливает Сережа слишком резко и сразу добавляет. — Спасибо. Правда, спасибо. От облегчения трясутся руки. Сережа встает с сидения и отшагивает в сторону к Олегу. Все? Неужели они могут идти? Он с опаской косится на Алексея. Тот забирается в машину и заводит мотор. — Да на здоровье, — безрадостно буркает Алексей и поворачивает к Сереже голову. — Добрый совет: поосторожнее с выкрутасами. В следующий раз может не свезти. А ты, — Алексей смотрит на Олега и мрачнеет сильнее, — еще раз попадешься под руку — прибью. В завершение всего Алексей резко газует и круто выруливает на дорогу. Сережа провожает взглядом джип и едва не падает обессиленно на колени, когда машина скрывается за поворотом. На ватных ногах он подходит к фонарю, прислоняется и силится выровнять дыхание. Тянет не то истерично ржать, не то рыдать. Не верится, что все закончилось. От ярких воображаемых картинок других возможных, менее благополучных исходов все еще трясет. Но Алексей уехал. Уехал. А испуг и разбитый нос — херня по сравнению с тем, чем подобное в принципе могло обернуться. Радость длится всего несколько секунд, а затем Сережа понимает, что Олег, в отличие от Алексея, все еще здесь. Он оборачивается и встречается с абсолютно нечитаемым взглядом. Олег несколько раз оторопело моргает и будто хочет что-то сказать, затем рвано выдыхает, разворачивается и бредет от него прочь вдоль жестяного забора. — Стой, куда ты? — выдавливает Сережа, но Олег, кажется, не слышит его. Или делает вид, что не слышит, продолжая отдаляться шаткой походкой. — Олег! Ну куда ты в таком состоянии прешься? — громче спрашивает Сережа, все еще не до конца справляясь с голосом. Он сует испачканный платок в карман, подбирает рюкзак, настигает Олега в несколько шагов и крепко ухватывает под локоть. — Пошли. Олег слегка заваливается на него, пока Сережа ведет того через дорогу обратно к пристани и кое-как усаживает на изгородь. — Сейчас, подожди, я только... — он роется в рюкзаке, пытаясь отыскать влажные салфетки дрожащими пальцами. Должны же были остаться, он точно помнит. — Сядь, — едва слышно просит Олег. Сережа вздрагивает от накатившего дурного предчувствия, прекращает поиски и присаживается рядом. Долгое молчание сопровождает шум Дудергофского, крики птиц и звуки оживленной дороги в отдалении. Наконец Олег говорит: — И че ты мне скажешь? Вопрос задан без наезда, тихо, даже грустно. От этого что-то неприятно сжимается в груди. Сережа морщится. Он и так всю душу только что вытряс — у него нет сил делать это дальше. — Прости, — сдавленно отвечает он. — Не надо было тебе с ним драться. Да и вообще… Зря я тебя в это впутал. Олег вдруг резко усмехается и поворачивает к нему голову — Сережа видит краем зрения, но предпочитает сейчас смотреть вперед, на канал. Под чужим взглядом лицо вдруг начинает стягивать от недавно пролитых слез, и он быстро утирает щеки тыльной стороной ладони. Не к месту всплывает мысль, что его омерзительные рыдания видел не только Алексей, но и Олег. Какой позор. А ведь Сережа не опускался до такого, даже когда Владовы ушлепки над ним издевались. — Сережа, что это был за тип? — громче, чем только что, чеканя каждое слово, спрашивает Олег. Он чувствует укол раздражения. Неужели он был недостаточно напуган и унижен? Олегу не хватило? — Не бери в голову. Уже не важно. — Ну ахуеть, — Олег вскакивает на ноги, на мгновение чуть заваливается в сторону, но быстро возвращает себе равновесие. — Ты меня совсем дебилом считаешь? — яростно шипит тот. Сережа молчит. Что он должен на это ответить? «Вот только ты даже хуже него, — вклинивается внутренний голос. — Не он кашу заварил. Молодец, Сережа, просто блестяще. А я ведь говорил: ничего Алексей тебе не сделает». Сережа хочет возразить, но Олег отвлекает. — Ясно, — коротко выдает тот и нетвердой походкой шагает в сторону, откуда они пришли. — Подожди! — вырывается у Сережи против воли. — Ладно, я расскажу, только стой! Олег замирает, но не разворачивается. Сереже чудится, тот сам с собой спорит, послушать ли его. — Я хотел, чтобы он отстал. Хотел сказать ему об этом, — признается Сережа. — Но боялся, что он может... Не знаю даже. Боялся. Поэтому позвал тебя с собой. Олег возвращается и снова садится рядом. Сережа облегченно выдыхает. Меньше всего ему сейчас хочется, чтобы тот ушел. Олег шлепает себя по карманам штанов. — Бля, сигареты забыл, — тот раздосадованно клацает языком, еще какое-то время молчит, потом напряженно спрашивает: — Что у тебя было с этим Алексеем? Сережа замечает, как Олег вцепился в ограду до побелевших костяшек. — Мы... — он задумывается. Ничего из ряда вон выходящего ведь не сделал. Олег знает — причем на собственном опыте убедился, — что Сережа гей. Почему тогда так сложно и страшно об этом говорить? «Потому что это не Олегово собачье дело?» — услужливо подсказывает внутренний голос. И все же Олег имеет право знать, за что получил пистолетом по башке. Можно попытаться соврать про какие-нибудь деловые мутки — с той же наркотой, — но Сереже абсолютно не хочется. — Я с ним гулял, — выдавливает он в итоге. — В смысле «гулял»? — в голосе Олега — явное штормовое предупреждение. — Вы с ним трахались, что ли?! Сережа давится воздухом. — А тебе-то что?! — в тон огрызается он. Говорить, что весь сыр-бор из-за поцелуя и из-за того, что Сережу слегка полапали, совсем неохота. Даже себе в этом признаваться не хочется. Пускай лучше Олег думает, что было нечто серьезнее. — В смысле «что»? — пораженно выдыхает тот. — Сереж, мы же... Ну, мы с тобой. А ты! Я же ни с кем больше. Думал, что, ну, и ты… — звучит это все зло и жалобно. У Олега краснеют уши. Тот отворачивается, сидит несколько секунд, шумно дыша, и тихо добавляет: — Зачем ты так? Сережа с неверием моргает. Щеки обжигает жаром, мигом становится неловко и стыдно, и он ловит себя на мысли: ведь и правда все эти дни его корежило от ощущения, якобы он сделал не просто что-то неприятное и стремное, а… Неправильное? Нечестное? Затем в груди резко теплеет. Неужели Олег относился к нему настолько серьезно, по-настоящему? И когда на крыше предложил «иногда целоваться и всякое такое», имел в виду прям отношения? Сережа взволнованно облизывает губы. Интересно, он снова себе что-то выдумал, или тот правда только что сказал?.. — Ты думал, — заставляет он себя произнести это вслух, — что мы встречаемся? Типа, как парочка? Олег переводит на него взгляд. Смотрит, как на последнего идиота. — Бля, Сереж. А почему, ты думаешь, я сижу тут с разбитым ебалом? — тянет губы в усмешке, но тут же серьезнеет. — И что у тебя за формулировки такие? Какая еще «парочка»? — Олег старается говорить сердито, но Сережа отчетливо видит чужое смущение. — Мы не... То есть как, но не. Сережа раздраженно фыркает. — Может, если бы ты разговаривал не через жопу, я бы понял, что ты, ну, — Сережа с раздражением вздыхает. Ладно, называть вещи своими именами действительно непросто. — В общем, я не думал, что тебе есть до этого дело. Ты предложил целоваться и… всякое. Ну, мы целовались, да. Но как я, по-твоему, должен был понять, что ты имел в виду большее? — Сережа косится на притихшего Олега, чуть сгорбившегося и уткнувшегося взглядом в свои колени. — Знаешь, — осторожно тянет он, — это все странно и сложно. Мы с тобой. — Да уж, — тихо соглашается Олег и смотрит на канал, но будто сквозь. — Прости меня, — говорит Сережа и чувствует, что нашел слова, которые наконец-то ко времени и к месту. — Я не хотел тебя обижать. Правда не думал, что тебе не пофигу, с кем я там еще гуляю. Мне очень жаль, прости. И за Алексея, и за, — он очерчивает круг раскрытой ладонью, имея в виду Олегово лицо, — это. Олег смотрит на него внимательно и так проникновенно, что сердце у Сережи начинает биться быстрее. Смотрит своими красивыми темными глазами, обрамленными короткими густыми ресницами, открыто, доверчиво и будто с благодарностью. Сережа отчетливо осознает: он не соврал, ему действительно жаль. Он не хотел делать Олегу больно. Ни физически — и никак иначе. Сережа с сожалением проходится взглядом по запекшейся на Олеговом лице крови. Нужно все же найти салфетки. Олег вдруг тянется к его лицу, одной рукой придерживает за челюсть, осторожно разворачивает к себе, второй — мягко ощупывает нос подушечками пальцев. От Олеговых ладоней — тепло и спокойно. Сережа на секунду довольно жмурится и понимает, что чертовски соскучился. — Нормально, не сломан, — заключает Олег. — Было бы жаль твой нос. — Почему? — шепотом спрашивает Сережа. Он знает почему, но хочет услышать. Олег мешкает и заметно тушуется, но все же говорит: — Красивый. — Затем добавляет скороговоркой после долгой паузы: — И ты красивый. Сережа ушам своим не верит. В груди искрятся, взрываются фейерверки. Боль в носу — и вообще все на свете — на доли секунды отходит на второй план. Хочется широко улыбаться, прыгать и кричать от радости, но Сережа глушит порыв — это было бы слишком. Особенно в нынешних обстоятельствах. Лишь позволяет уголкам губ дрогнуть в короткой улыбке. Олег улыбается в ответ, легонько гладит большим пальцем Сережину щеку — едва ощутимое, но такое одуряюще ласковое касание, что Сережа чуть не тянется следом, когда Олег опускает руку. Тот вдруг хмурится, поджимает губы и сидит с таким видом, словно на что-то внутреннее решается. Сережа беспокойно ерзает на месте и ждет. — И еще, — говорит Олег тихо, не глядя на Сережу. — Ты тоже прости, — берет Сережину руку в свою, разворачивает ладонью вверх и обхватывает запястье. Сережа завороженно смотрит, как Олег проводит подушечками пальцев по зажившим и успевшим чуть побелеть ожогам от сигарет. — Не понимаю, как я мог так с тобой. У Сережи дыхание перехватывает. Он, не отрываясь, пялится на ожоги и чувствует, как непрошеные апрельские воспоминания вылезают наружу, заполняют собой все вокруг, душат. Хочется высвободить руку, вскочить на ноги, немного пройтись и отдышаться — в захвате Олега, как в ловушке. Он дергает головой, уже собираясь попытаться встать, но цепляет взглядом лицо Олега. От сожаления и беспомощной грусти в карих глазах щемит в груди. Сережа медленно выдыхает и снова глядит вниз. Олег держит его руку бережно, почти не сжимает. Никакой это не захват. Сережа закрывает глаза и сосредотачивается на чужих прикосновениях — мягкие, немного щекочущие, приятные. Сердце постепенно успокаивается, находит ровный ритм. Сережа дышит глубоко, размеренно и, справившись с воспоминаниями, заставляет их вернуться на задворки сознания. — Считай, квиты, — грустно усмехается Сережа и смотрит на Олега. — Почти что. Олег улыбается, тоже совсем не весело, но тепло и как-то по-родному, что ли. Тот весь перемазан в крови, на лице уже обозначились несколько гематом. Левый висок рассечен, и губа разбита. То еще зрелище, заживать будет долго. — Нужно умыть тебя, — говорит Сережа. — И придумать, где ты так подрался. Перед тем как снова потянуться к рюкзаку, он кладет ладонь Олегу на щеку и слегка поглаживает. Тот прикрывает глаза с выражением абсолютного блаженства на лице.