Поцелуй, ожог и свитер

Кричать не выходит. Сережа открывает рот и орет изо всех сил, но голоса нет, как ни старайся. Ужас сковал, нельзя пошевелиться — даже взглянуть на Олега, маячащего на периферии зрения, не получается. Раздается выстрел. Сережа краем глаза видит, как Олег оседает на землю и будто по кускам рассыпается. Он просыпается и рывком садится в кровати. Осоловело оглядывается, с жадностью хватает ртом воздух и сразу же опускается обратно, натягивает простыню до подбородка. Лежит, затаившись, и старается убедить себя, что все в порядке. Сердце бьется как сумасшедшее, выровнять дыхание никак не удается. На улице, судя по окрашенной в тепло-оранжевый стене напротив, только-только занимается рассвет. Вовсю храпит кто-то из пацанов. В ушах до сих пор низкий противный гул, будто их действительно заложило от выстрела. Сережа сползает с кровати и идет в туалет. Намыливает руки, внимательно смотрит на себя в зеркало. Отражение выглядит испуганным. Сережа хмурится и напоминает себе: Олег в порядке — на том заживает как на собаке, — все обошлось, и вопрос с Алексеем вроде бы закрыт. Поводов для кошмаров нет, но Сережа видит один и тот же сон уже во второй раз за три ночи. Какого черта? Даже ебаный пожар не снится ему так часто. Этот сон — страх за Олега, парализующая беспомощность… Отвратительно. Один из худших среди всех Сережиных кошмаров. Он возвращается в комнату и старается уснуть. Чужой храп раздражает, сон все не идет. Сережа невольно вспоминает, как сидел там в джипе, не мог тупо пошевелиться, и все глубже увязает в тягучем чувстве стыда. Он должен был сделать хоть что-нибудь — нормально поговорить с Алексеем, в конце-то концов! — но вместо этого его словно парализовало. И когда на квартире Алексей навис над ним, вдавил в диван, Сережа тоже ничего не предпринял. И рта не раскрыл. Ему даже не угрожали, не было ничего страшного, а он оцепенел, блядь, как испуганный заяц. Сережа морщится и зло пялится перед собой. Он, как эта чертова трещина в форме зайца на потолке, — такой же неподвижный и бесполезный! «Достал, — фыркает внутренний голос. — Забудь уже». Сережа мысленно отмахивается. Он не в состоянии забыть. До самого завтрака уснуть так и не удается. Вечно ехидная трещина на потолке теперь будто его жалеет, и от этого еще паршивее — вот настолько он никчемный. Глаза начинает щипать от слез, Сережа отворачивается к стене, утыкается лицом в подушку. Самое мерзкое — кого бы он из себя ни строил, Олег и Алексей теперь знают, кто он на самом деле. Они все видели, и этого никак не исправить. Черт с этим Алексеем. Но Олег… Сережа столько лет не прогибался под Влада, терпел издевки и побои, смотрел на этих мудаков свысока, чтобы что? В один вечер разрушить все, чуть ли не на коленях унижаясь перед Алексеем и вымаливая прощение? «У него была пушка, — раздраженно напоминает внутренний голос. — Каждый испугался бы. Даже у Олега мозгов хватило». Сережа с недоверием усмехается. Как можно пытаться оправдать себя после такого? Он облажался, и сильно. И хоть во взгляде Олега, кажется, не появилось презрения, Сереже все равно дико стыдно: перед Олегом, перед Алексеем. Перед самим собой — и подавно. Когда Витя с Максом встают и топчутся у окна, раскуривая одну сигу на двоих, Сережа старательно делает вид, что только проснулся. Не хватало еще ударить в грязь лицом и перед этими двумя. После завтрака настроение слегка улучшается, удается наконец заняться физикой. Увлекшись, Сережа чуть не пропускает момент, когда нужно выходить в «Армению». Он переодевается со скоростью света, бросает в рюкзак расческу — после смены Олег позвал в школьный спортзал, сказал, там к этому времени не будет ни души, — спешит к двери и чуть не врезается в Елизавету Львовну. — Ну что ты носишься, Сереженька? — пожилая воспитательница с улыбкой придерживает его за плечи. — Какой пример подаешь младшим? — Извините, Лизавет Львовна, на работу опаздываю. Она проходится по его лицу внимательным взглядом, поджимает губы, но не спрашивает, кто его так разукрасил. Отек почти спал, взамен вокруг носа расцвела фиолетовая гематома. Елизавета Львовна — на памяти Сережи — со всеми детьми спокойная и ласковая, но в личные разборки никогда не лезет, лишних вопросов не задает. Сереже это только на руку. — Все равно: не беги, поскользнешься еще! — Елизавета Львовна протягивает ему конверт. — Тебе письмо пришло, смотри. От Риты, из Москвы аж, — она улыбается шире. — Ты скажи ей, что мы ее помним, скучаем. Хорошая девочка, умничка. В Москве учится, — Елизавета Львовна одобрительно клацает языком и качает головой. — Вот как надо. Молодец у нас Рита. Сережа вцепляется в конверт обеими руками, но тут же косится на настенные часы и сникает. Времени нет даже одним глазком посмотреть, что там Рита написала. Ну ничего, вечером вернется и прочитает внимательно. — Спасибо, Лизавет Львовна! Рите обязательно передам, — Сережа бросается к кровати, прячет письмо под подушку и выбегает из комнаты, в последний момент вспоминая, что нужно притормозить. — Все-все, не бегаю, — заверяет он в ответ на укоризненный взгляд и, не в силах подавить радостную улыбку, повторяет: — Спасибо! Сережа усердно гонит удручающие мысли. Всю смену только и думает о Ритином письме и о том, что через пару часов закончится тренировка Олега, — тот будет ждать его в школьном спортзале. Олегу за разбитое лицо здорово досталось, но хотя бы от сентябрьских соревнований не отстранили. Тренер прикрыл перед школьной директрисой — якобы приболел и поэтому не показывается на тренировках, — а сам сказал приходить рано утром и по вечерам, чтоб никто не видел: тренирует теперь Олега отдельно от остальных. В «Радуге» Сережа эти дни старательно избегал Клумбу и Дарью Александровну, а остальным воспиталам соврал, что упал и приложился носом о бордюр. В «Армении» повторил эту же версию — вроде бы поверили. Только Маша выглядела слишком обеспокоенной и, когда они остались наедине в коридоре, попыталась выяснить, точно ли у него все в порядке. Пришлось сконфуженно отмахиваться. Сережа придумывает пару остроумных, в меру вежливых подколов, которыми стоило отвадить ее от своих секретов. Поздно, конечно, но хоть таскать подносы не так скучно. Вечером он чуть ли не бегом идет до школы. Приходить сюда летом странно: здание выглядит совсем пустынным. — Куда? — останавливает его охранник, когда он заходит в фойе. Какой-то новый старик, раньше Сережа того не видел. Тоже ему: ни здрасте, ни до свидания. — На дзюдо, — недружелюбно буркает он. — А Самуил Валентинович все, ушел, — тянет старик таким тоном, будто Сережа достаточно глуп для того, чтобы настолько напутать с расписанием. Громкий топот, помноженный на эхо, доносится с лестничной клетки. Внутри вспыхивают ликование и облегчение: это Олег бежит его встречать. Вскоре тот появляется из-за дверей, ведущих на лестницу. — А-а, Михал Петрович, мы это, тренироваться будем, — заполошно объявляет Олег. — Тренер велел. Старик смотрит на Олега, скептично оглядывает Сережу и сварливо вздыхает. — Смотрите мне, если найду после вас бутылку, ух! — грозно обещает старик. Сережа едва удерживается от того, чтобы ухмыльнуться. Они будут заниматься чем-то явно поинтереснее, нежели тупорылое распитие алкоголя. — Да вы что, мы ж спортсмены! — уверяет Олег с широкой улыбкой и дергает головой, мол, пойдем. Сережа идет к лестнице под сварливый бубнеж старика и решает проигнорировать раздражающее «Знаю я вас, молодежь!» — черт с этим Михаилом Петровичем. Олег поднимается чуть впереди, и у Сережи дыхание перехватывает от сладкого волнения. Когда они доходят до входа на отдельную лестничную клетку, ведущую в зал, он готов к любым неприятным ассоциациям: слишком много дерьма здесь с ним происходило. Но Олег перехватывает внимание обещающим взглядом из-за плеча, и Сережу моментально отпускает. Лицу становится очень жарко. Олег запирает за ним дверь на ключ и без объяснений утягивает по лестнице вверх — мимо «качалки», туалета и мужской раздевалки. — Прям сюда? — Сережа с сомнением косится на высокие окна спортзала, затем понятливо хмыкает: Олег тащит его в девчачью раздевалку. Тут действительно приятнее, чем в мужской, но Сережа не успевает подметить это вслух, потому что Олег тут же оттесняет его к стене, неожиданным, властным и до одури приятным жестом притягивает Сережу к себе за шею и впечатывается в него поцелуем. Сережа изумленно выдыхает Олегу в губы, на автомате упирается ладонями тому в грудь, но тут же замирает, чувствуя, как язык Олега скользит ему в рот. Поцелуй выходит жадным, требовательным и… У Сережи нет подходящих слов, но от такого напора по спине бегут обжигающие мурашки и подгибаются колени. Соскучился — мелькает в сознании радостная мысль. Сережа тоже, очень. Кажется, с той ночи в подсобке прошла не неделя, а вечность. Сережа обхватывает Олега за плечи и шею, позволяет прижать себя спиной к стене и растворяется в ощущениях. У Олега волосы взлохмаченные и влажные — Сережа пальцами зарывается в короткие пряди, — но пахнет тот не потом, а мылом. Видимо, принял душ после тренировки. Ждал. Олег его ждал. Сережа улыбается в поцелуй. Память подбрасывает обрывок разговора у Дудергофского: Олег думал, они встречаются. Когда звал его гулять в Летний, когда стоял перед ним на коленях в подсобке. И сейчас — сейчас тоже так думает, Сережа теперь это знает. Хочется заключить лицо Олега в ладони, отстранить от себя, заглянуть в глаза и попросить: «Повтори, скажи это еще раз, прошу», но Сережа лишь зажмуривается и теснее жмется к Олегу. Он облажался, по сути подставил Олега, а тот… Сережа благодарно отвечает на поцелуй и боится открыть глаза, осознать, что все это — извращенная, желанная фантазия. Олег вдруг прерывается, опаляет щеку горячим дыханием: — Разденешься? У Сережи от одного слова сладко екает в груди, моментально стягивает возбуждением низ живота. Он сглатывает и все же смотрит на Олега — из-за расширенных зрачков взгляд у того абсолютно черный. Сережа коротко кивает и непослушными пальцами цепляет подол футболки, но Олег перехватывает инициативу и сам стягивает ту с него. С нажимом оглаживает обеими ладонями Сережины грудь, живот, развязывает шнурок и спускает шорты вниз. Сережа неловко переступает с ноги на ногу, вытаскивает кроссы из штанин и замирает, ошарашенный мыслью, что под «разденься» наверняка подразумевались и трусы. Олег стоит совсем близко, не двигается и смотрит куда-то на уровне живота — взглянуть на Олега прямо Сережа себя заставить не может. На секунду почему-то становится до бешено колотящегося сердца страшно. Сережа отшатывается, стукается лопатками о холодную стену и вздрагивает, ощутив мазнувшую изнутри панику. Накатывает неожиданным осознанием: если Олег сдернет с него трусы, Сережа едва ли найдет в себе силы попытаться того остановить. Даже внятные слова не сумеет из себя выдавить. «Да что с тобой такое? — рычит внутренний голос. — Соберись!» Сережа сжимает ледяные пальцы в кулаки и силится сделать глубокий вдох. Действительно, что за бред у него в голове? Олег не собирается делать ничего против Сережиной воли — и уж тем более не будет его ни к чему принуждать. Верно же? «Просто открой гребаный рот и скажи, что не хочешь». Невозможно — язык будто к небу прилип. От собственной беспомощности противно и обидно, перед глазами вдруг мутнеет от гребаных слез, и Сережа, не придумав ничего лучше, резко разворачивается лицом к стене, опускает голову, завешиваясь волосами, и касается пальцами резинки трусов. Олег видел, как его накрыло в темноте подсобки. И как он унижался перед Алексеем, тоже видел. Если заметит и сейчас, точно решит, что Сережа больной: цепенеет и бьется в истерике из-за какой-то хуйни. В самые, блядь, неподходящие для этого моменты. Сережа не такой, нет. Он справится, сможет, нужно просто… Он закусывает губу и делает бесшумный медленный вдох, затем такой же выдох. И приспускает трусы. Вот так, ничего страшного, все нормально. Но пульс продолжает лихорадочно биться в висках, и в какой-то момент Сереже кажется, что у него сейчас закружится голова. Олег подшагивает ближе и прижимается к нему со спины. Сережа чувствует, как тот выдыхает ему в затылок и кладет руку на живот. Видимо, улавливает Сережину дрожь, потому что спрашивает: — Ты в порядке? Сережа кивает, упирается лбом в стену и зажмуривается. — Д-да, просто… Нервничаю. Немного, — как можно ровнее выдает он. Олег кладет подбородок ему на плечо и чуть поглаживает подушечками пальцев рядом с пупком. — Я тоже, — признается тот. — Пиздец как стремно. Но очень хочется, — добавляет еле слышно, явно с трудом. — Хочется увидеть тебя без одежды. — Сережа, кажется, забывает дышать. Щеки и шею обдает жаром. — Потому что ты… Очень красивый. Никогда таких не видел: ни девчонок, ни пацанов. Сережа почти ляпает абсолютно тупое и детское «Правда?», но прикусывает язык и шумно выдыхает, ощущая, как по телу снова прокатывается почти исчезнувшее возбуждение. «Он не собирается вытряхивать тебя из трусов. Не посмеет, — с насмешкой тянет внутренний голос. — Он будет у тебя в ногах валяться и умолять раздеться. Понимаешь? Давай, заставь его». Сережа дергает головой, давит соблазн послушаться и поинтересоваться у Олега, насколько сильно тот хочет увидеть его без одежды и на что готов пойти. Вместо этого он руками отталкивается от стены, всем телом вжимается в Олега и с наслаждением прикрывает глаза, задницей чувствуя чужой стояк. Олег свободной рукой собирает разметавшиеся по плечам Сережины волосы, отводит в сторону и прижимается губами к шее, а второй скользит по животу. Гладит большим пальцем кожу над резинкой трусов, остальными проводит ниже поверх белья и касается основания привставшего члена. Сережа рефлекторно подмахивает бедрами вперед, жмурится, когда ладонь накрывает член почти целиком, и сразу же подается назад, притирается к паху Олега. В шею сдавленно мычат, а хватка на волосах становится сильнее. Сережа вздрагивает от пробежавших вниз по позвоночнику приятных мурашек. Он снова толкается бедрами назад, и в этот раз изо рта Олега вырывается короткий стон. Сережа оборачивается через плечо и ловит поплывший взгляд. — Тогда чего же ты ждешь? — нетерпеливо бросает он. Олег несколько секунд смотрит на него, не мигая. Сережа вслушивается в чужое тяжелое дыхание — от восторженного предвкушения все внутри туго сжалось, подрагивает каждая клеточка тела. Затем Олег без предупреждения тянет его за волосы в сторону, заставляя повернуть голову к стене, и снимает его трусы до конца. Сережа ахает от неожиданности, когда теплая ладонь Олега проходится по бедру, сжимает левую ягодицу. Олег припадает разомкнутыми губами к изгибу Сережиной шеи и вдавливает в стену, трется членом в спортивных штанах о голую задницу. Сережа прижимается щекой к шершавому бетону и задыхается от накативших ощущений. Хочется прильнуть к Олегу еще теснее, вплавиться в того целиком — лишь бы чувствовать тяжесть и жар чужого тела, то, как жестко Олег фиксирует его голову и не дает повернуться. И как потрясающе круто член Олега толкается между его ягодиц. Олег наматывает Сережины волосы на кулак, заставляет запрокинуть голову. Он приоткрывает рот, расфокусированным взглядом пялится в потолок и издает невнятный высокий звук, когда Олег, просунув ладонь между ним и стеной, сжимает его член. Дыхание Олега опаляет ухо, тот целует мочку и ведет носом ниже — по линии скулы, по шее и ключице. Левой рукой надрачивает Сереже неспешно, с оттяжкой, мучительно хорошо, а сам не прекращает тереться пахом о его задницу. — Очень красивый, — обрывисто выдыхает Олег, целует в ключицу и обводит большим пальцем головку. Сережу словно зарядом электрического тока прошибает. Он прикусывает губы, прогибается в пояснице, пытаясь одновременно подставиться и под ласкающую руку, и назад, ближе к напряженному, горячему — даже через штаны обжигающему — члену Олега. Потолок плывет перед глазами из-за навернувшихся слез, колени начинают подрагивать. Как же прекрасно, потрясающе! Хочется поскорее кончить, но вместе с этим — растянуть удовольствие, наслаждаться прикосновениями Олега бесконечно долго. Олег снова цепляет пальцем под головкой по-особенному хорошо, и Сережа, не сдержавшись, тонко стонет: — Олег… Тот на мгновение застывает, дышит шумно, часто. Затем Сережа слышит тихое, хриплое, до дрожи во всем теле требовательное: — Повтори. У Сережи от этого тона голова идет кругом, во рту разом пересыхает. — Олег, — послушно произносит он и срывается на еще один стон: пальцы Олега так чудесно сжимаются на члене, что Сережа едва может думать о чем-то, кроме застрявшего в голове, на повторе крутящегося «Олег». Приятная тянущая боль у корней волос; рука, обхватившая член и двигающаяся ровно так, как Сереже нужно; стояк Олега, вжимающийся в ягодицы, и губы, оставляющие на шее тягучий, почти болезненный поцелуй. Сережа растворяется то ли в Олеге, то ли в самом себе. Ноги держат с трудом. Олег отстраняется внезапно, Сережа едва успевает подавить возмущенное восклицание. Лишать его всего этого сейчас — абсолютное преступление. Впрочем, надолго тот не отходит: почти сразу обхватывает за плечо и талию, разворачивает к себе лицом. Сережа тянется за поцелуем, но Олег ныряет мимо губ и широко лижет шею, втягивает ртом кожу и слегка прикусывает. Сережа крупно вздрагивает. Его снова ведет, он вцепляется в чужое плечо одной рукой, а второй нашаривает Олегово запястье. — Верни, — на выдохе просит Сережа. Ему необходима ладонь Олега на члене, чтобы тот продолжил дрочить хорошо и правильно — как у самого Сережи не всегда выходит. Олег перехватывает его руку и уверенным движением заводит Сереже за голову, прижимает к стене. Отрывается от шеи и наконец целует в губы так голодно, словно они только начали. Сережа ощущает себя уязвимым, пойманным, но, как ни странно, это не пугает. Он знает — чувствует, — что сможет высвободиться в любой момент: держит Олег пусть и крепко, но очень мягко. Член дергается от одной только мысли о продолжении этой странной игры, так похожей на то, что было между ними еще полгода назад, и вместе с тем — абсолютно иной. Сережа, не разрывая поцелуя, поднимает вторую руку и позволяет Олегу зафиксировать ее над головой вместе с первой. Сразу понимает: это именно то, что надо, чего так жутко сейчас хочется. Показать, что он сожалеет, что он согласен — согласен только с Олегом, ни с кем больше. Пускай тот увидит, поймет, каким открытым и уязвимым он может быть и как ему жаль, что все вышло именно так: жаль красивое лицо Олега, расцвеченное желтеющей гематомой, того, что Сережа такой безнадежный, жалкий, виноватый придурок. Все мысли смывает прочь, когда Олег обхватывает свободной рукой его член. На этот раз дрочит быстро, жестко, толкается языком ему в рот и вжимает собой в стену. Сережа вскрикивает в поцелуй, потому что понимает: сейчас он кончит прямо в чужую ладонь, и на этот раз нет нижнего белья, которое помогло бы это скрыть. На секунду становится стыдно, но Сережа не чувствует в себе сил оттолкнуть Олега — даже нормально предупредить не может. Олег не отстраняется, работает кулаком быстрее и прихватывает зубами нижнюю губу Сережи, кусает небольно, но ощутимо. Оргазм взрывается вспышками, цветными точками перед плотно зажмуренными глазами, облегчением, эйфорией и прерывистым стоном, практически скулежом в Олегов рот. Сережа повисает на Олеге, обессиленно утыкается лицом в чужое плечо и мелко подрагивает, пока тот неторопливо, почти ласково водит кольцом из пальцев по еще не до конца опавшему члену. Олег осторожно прислоняет его к стене, подпирает своим телом и подхватывает по бокам, не давая даже пошатнуться. Снова припадает к шее, выцеловывает. Сережа прикрывает глаза и подставляется под ласку. У него до сих пор в голове не укладывается: как Олегу со всей этой силой и внешней грубостью удается касаться его так бережно, нежно, что у Сережи аж дыхание спирает. Безумно хочется знать, бывает ли Олег таким с кем-нибудь еще? И дело не только в прикосновениях — выражение лица, взгляд, теплые нотки в низком голосе. От мысли, что Олег может смотреть так на кого-то другого, болезненно стягивает в груди. Нет, Сережа не хочет знать ответ. Лучше заблуждаться и слепо верить, что все это — лишь для него. Сережа поворачивает голову, ловит губы Олега и медленно целует. Кладет ладонь тому на лицо, большим пальцем гладит щеку. Олег шумно выдыхает через нос, протискивает обе руки между стеной и Сережиной талией и крепко обнимает его, притягивает к себе. Сережа чувствует, как в бедро упирается Олегов стояк. Столько терся о его задницу и умудрился не кончить? Охренеть. Тело прошибает новой волной возбуждения. До него запоздало доходит, что Олег вообще до сих пор полностью одетый. И что в прошлый раз Сережа видел лишь торчащую из штанов головку. Член Олега потрясающий на ощупь, но Сережа даже в фантазиях не решался представить, как… Он сглатывает и опускает ладонь Олегу на пах. Ткань спортивок влажная, но Сережа уверен: это не сперма, Олег еще не кончал. Он вспоминает, как обильно тот тек в подсобке, и собственный член тут же отзывается, слегка твердеет. Если бы Сережа сам не стоял сейчас с голым задом, он в жизни не решился бы. Дрожащими от нетерпения и волнения руками приспускает спортивки и белье Олега, ведет ладонями по бедрам и ягодицам, затем, с секунду поколебавшись, все-таки накрывает член — большой, твердый, горячий. У Сережи от накативших эмоций сделать нормальный вдох не получается. Он разрывает поцелуй, утыкается Олегу в изгиб шеи, но так и не решается посмотреть вниз. Пальцы скользят по мокрой от предэякулята головке, и Олег рвано втягивает ртом воздух, сильнее сжимает Сережу в кольце из рук. Олег стоит, не двигаясь, только дышит тяжело, поверхностно и подрагивает. Сережа успокаивающе поглаживает того второй рукой по пояснице и принимается неспешно дрочить, размазывая смазку по всему члену. Олег на него почти наваливается — локтем и лбом упирается в стену — и тихонько, едва слышно стонет каждый раз, когда Сережа задевает головку. У Сережи голова от этих восхитительных звуков подкруживается. До безумия, до трясущихся рук хочется сделать Олегу хорошо — показать, что он тоже умеет быть внимательным и ласковым. Сережа опускается на колени и разом теряет всю решимость, утыкаясь взглядом Олегу в пах. Это... Непривычно, пугающе, но по-своему красиво и определенно завораживающе. Сережа тупо пялится на крупный, налитой, с блестящей от смазки головкой член несколько долгих секунд, сглатывает мигом скопившуюся слюну, потом отмирает и поднимает голову, как бы запоздало спрашивая «Можно?». Олег смотрит на него сверху вниз — с раскрасневшимся лицом и лихорадочно, словно от высокой температуры блестящими глазами, — втягивает носом воздух шумно, со свистом. Сережа краем зрения видит, как член Олега дергается, и в низу живота тут же отзывается сладко-тянущим возбуждением. Сережа чувствует, как изнутри пробирает мелкая дрожь: эмоций слишком много, того и гляди раздерут в клочья. Очень страшно, но вместе с этим — хочется, безумно хочется. Олег кладет горяченную ладонь ему на затылок. Не надавливает, но и не отстраняет, поэтому Сережа решает: можно. И порывисто прижимается губами к головке, зажмуривается, непроизвольно задерживает дыхание. Олег вздрагивает, охает, и Сережа, испугавшись, вдруг он сделал что-то не так, хочет отпрянуть, но рука Олега не позволяет, больно-приятно сжимает волосы у корней. Сережа, совершенно не отдавая себе отчета, лижет головку — солоноватую, терпкую, — с нажимом проходится языком по члену и дуреет от восторга, когда слышит, как Олег сдавленно мычит. Пальцы вцепляются в Сережины волосы с такой силой, что уголки глаз щиплет от навернувшихся слез. Он рвано выдыхает, обхватывает рукой член у основания и берет в рот. Тут же давится, с трудом глушит спазмировавший горло рвотный рефлекс и в панике понимает, что сумел заглотить лишь... Сколько? Половину, меньше? Блядь. Да Олегов член целиком вряд ли влезет, даже если Сережа нахрен порвет себе рот, насаживаясь до предела! Сережа отшатывается, хрипло хватает воздух и тут же пробует снова. Ненамного успешнее. Черт возьми, позор-то какой. С чего он вообще возомнил, что у него получится хорошо отсосать? Олег, судя по слухам, с девчонками уже трахался, те наверняка тому делали нормальный минет — Олег почувствует разницу. От обиды и страха снова выступают слезы. Тянет отпрянуть, закашляться, отдышаться. Длина длиной, но ему и рот-то так широко тяжело открывать: челюсть неприятно ноет. Сережа упрямо пробует снова, старается взять как можно глубже и пораженно замирает, когда Олег низко, гортанно стонет. Вдруг рывком сдергивает Сережу за волосы со своего члена, но все же изливается ему на губы, подбородок, несколько капель даже падает на грудь. Сережа, оглушенный произошедшим, смотрит на все еще крепко стоящий член и пытается сделать полноценный вдох. Утирает рот предплечьем, но украдкой облизывает губы, пробует: солоновато и необычно. Мысль, что Олег кончил так быстро, не укладывается в голове. Он ведь толком ничего не сделал — трижды попытался взять в рот и облажался, как последний кретин. А Олег... Сережа с неуверенностью поднимает глаза. Олегу понравилось? Даже если бы Сережа набрался смелости спросить, то не успел бы: Олег, встретив его взгляд, оседает по стене на пол, сдвигается в сторону, тянет Сережу к себе на мат и целует. Сережу накрывает эйфорией. Господи, понравилось. Он только что по-настоящему отсосал Олегу, и тому понравилось. Обалдеть. Следом приходит осознание, что Олег, не побрезговав, лезет языком ему в рот сразу после минета. Сил удивляться у Сережи тупо нет, он отмахивается от этой мысли, теснее жмется к Олегу и отвечает на поцелуй. Они лежат так черт знает сколько времени, пока за наполовину заклеенным окном не начинает темнеть. — Пора обратно, — наконец нарушает тишину Сережа и давит разочарованный вздох. Уходить не хочется. Отлипать от Олега и вставать — тоже. — Слу-ушай, — неожиданно тянет Олег странным, немного заискивающим тоном. Сережа приподнимает брови, так и застыв с рукой, просунутой в футболку. — Я спросить хотел... То есть предложить. В смысле, ну, как бы, — Олег резко выдыхает и замолкает. Сережа наконец натягивает футболку и хмыкает в ожидании какой-нибудь очередной пацанской хрени, в которую Олег попытается его вписать. Как с уроками дзюдо. — Помнишь, Самуил Валентиныч в пятницу чуть меня не прибил? — тот смотрит с выражением непонятной надежды на лице. Сережа поджимает губы. Конечно, помнит. Чувство вины снова наваливается неприятной тяжестью. Он не понимает: чего Олег добивается? Что еще ему сделать, он ведь уже извинился? Им было так хорошо только что. Нахрена все портить? — В общем, он не хочет, чтобы меня с разукрашенной рожей видели до соревов. Ну, это ты знаешь, и, ну… — Олег снова замолкает. — Что? — глухо спрашивает Сережа, совершенно не понимая, куда Олег ведет. Явно ни к чему хорошему. — Он достал путевку в лагерь через участкового, — скороговоркой выпаливает тот. Вот, значит, как. Олег сваливает от него куда подальше, когда они только-только начали нормально... Сережа кривится, понимая, что даже мысленно не может произнести слово «встречаться», и отмахивается от мгновенно накатившей тоски. — Поедешь? — спрашивает Олег тихо. — В смысле поехали вместе? Я спросил, можно ли мне с другом, и Валентиныч сначала сказал, что я охерел, а сегодня все-таки выбил два места. Вот, — выдыхает тот. Сережа изумленно пялится в ответ. — У меня работа, — вылетает изо рта прежде, чем он успевает подумать. Кажется, еще немного, и в ушах зазвенит от напряжения. Какой, к черту, лагерь? Сейчас, в конце лета? Как Олег вообще это себе представляет? У Сережи подготовка к олимпиадам и экзаменам, плюс, действительно работа. К тому же, он не видел маму уже несколько месяцев — да и как они объяснят это в детдоме? — А, — коротко роняет Олег и сникает. Они продолжают одеваться молча. Сережа старается на того не смотреть — разве что иногда цепляет боковым зрением, — и Олег, кажется, ведет себя так же, потому что глазами они ни разу до выхода из раздевалки не встречаются. Он оглядывает спортзал, задерживает взгляд на шагающем впереди Олеге, который едва заметно прихрамывает. Именно тут последние школьные недели Сережа изо всех сил пытался не пялиться на Олега. А теперь он держал Олегов член во рту в этом же самом месте. Охренеть. Они по очереди приводят себя в порядок в душевой. Сережа подмывается и вглядывается в свои смутные очертания на светлой кафельной стене. «Да что я делаю?» — сердито думает он. Он действительно собирается упустить возможность оказаться как можно дальше от «Радуги» вдвоем с Олегом? Там, где не будет никаких знакомых, и они смогут свободно общаться, проводить время вместе, и всякое такое. «Даже не вздумай», — напряженно цедит внутренний голос. Сережа игнорирует предупреждение и решительно вытирает лицо полотенцем Олега. — Я мог бы отпроситься, — говорит он, вернувшись в спортзал. Олег, поджидавший его на скамье, вскакивает на ноги. — С работы. Если твой Самуил Валентинович все решит с «Радугой», то почему бы и нет? — как можно небрежнее бросает он. Голос эхом разносится по залу. — А на сколько дне?.. В следующий момент Сереже приходится замолчать: воздух выбивает из легких, потому что Олег резко сгребает в объятия и немного приподнимает над полом. — Крутяк! — восторженно выдает тот. Сережа косится наверх, на занавешенные сеткой окна спортзала. Не дай бог, кто-нибудь увидит эти недообъятия. Кажется, Олег тоже думает об этом: резко отходит и со смущенной улыбкой трет ладонью затылок. — С одиннадцатого августа, на две недели, — и улыбается шире. — Будем жить в палатках! — Ого, — нервно усмехается Сережа. В палатке он не то что не жил — и внутри-то ни разу не был. — Ого, — тише повторяет он, представив, чем они с Олегом смогут заниматься ночами напролет, если вдруг будут жить в палатке одни. Возникает стойкое ощущение, что это все происходит не с ним. «Конечно, давай, забрось учебу ради того, чтобы тебя мог полапать этот дебил», — зло ворчит внутренний голос. Сережа мысленно отмахивается. Он возьмет с собой учебники — ничего, сильно не отстанет. К тому же, ему все равно нужно поговорить с Артуром, хозяином ресторана: узнать, позволит ли тот подогнать его график под учебу и брать по будням только вторые смены. Заодно и на эти две недели можно отпроситься. «На его месте, я послал бы тебя с такими запросами куда подальше», — фыркает внутренний голос. Всю обратную дорогу Сережа взвешивает «за» и «против». Потерять неплохую подработку будет безумно жалко, но… Он косится на шагающего рядом Олега, и уголки губ невольно дергаются в полуулыбке. Две недели в лагере. С Олегом. Тот выбил путевку и для него, хотел, чтобы они поехали вместе. «Вместе» — слово прокатывается по телу приятной и теплой волной. Сережа повторяет в мыслях несколько раз и снова улыбается, вдруг чувствуя себя до безобразия счастливым. «Идиот», — устало резюмирует внутренний голос. Ну и плевать. Сережа пожимает плечами и душит порыв взять Олега за руку. Не здесь, не сейчас. Олег, будто почувствовав его взгляд, оборачивается и улыбается в ответ. На подходе к «Радуге» Сережа, переборов нежелание расставаться, предлагает Олегу зайти по отдельности. Тот, хоть и расстраивается, выглядит благодарным. Сережа идет первым. К отбою чутка опоздал, но ничего: сегодня дежурит Геннадьевич, так что можно не торопиться. Когда Сережа заходит в комнату, Макс зыркает на него со своей кровати и протяжно, по-издевательски свистит. Сережу колет беспокойством, тут же хочется посмотреть на себя в зеркало. Глупая, тревожная мысль, что окружающим отлично известно, чем он занимался, заслоняет собой здравый смысл. — Ну дае-ешь, Разумовский, — посмеивается Витя, пристально уставившись на него из-за стола. — Че за львица у тебя там? Горло сковывает ледяным ужасом. Что? Откуда они?.. Макс прыскает. — Слышь, а я знаю! — самодовольно говорит тот. — Он с Жирновой гуляет! — У-у-у, — тянет Витя. Да не могут они быть в курсе, бред. Идиоты. Сережа хмурится и щелкает выключателем. Комната погружается в полумрак, нарушаемый лишь лунным светом и Витиным мобильником на столе. Оцепенение немного отпускает, и Сережа проходит к своей кровати. — Ты че? — агрессивно фыркает Макс. — Отбой так-то, — в тон огрызается он. Витя встает, быстро пересекает комнату и включает свет. — Геннадич дежурит, трухло ты ущербное, — говорит таким тоном, будто объясняет первоклашке, что дважды два — четыре. — Ну так че, Разум, все-таки Жирнова? — глумливо интересуется Макс. Сережа закатывает глаза. Светка Смирнова — девчонка из параллельного класса, толстая и тихая, вечно ищущая во всем подвох. По сути, такой же изгой, как и Сережа. Только ее, насколько ему известно, хотя бы не колотят — лишь словами травят. — Не ваше дело, — твердо произносит Сережа. Пускай лучше думают, что он действительно пропадает с какой-нибудь девицей. Да с той же Смирновой — а почему нет? Его за это, по крайней мере, не побьют. — Да просто вырваться силенок не хватило, — хохочет Витя, — пока она за шею грызла. Смотри, Серег, распробует — сожрет ведь! Сережа холодеет, не выдерживает и подскакивает к зеркалу, оглушенный догадкой. Витя с Максом покатываются со смеху. На шее красуется темное пятно. Изнутри обжигает досадой и возбуждением: с одной стороны, Олег наверняка знал, что засос увидят остальные. С другой — смысл ведь именно в этом. Недолговечная яркая метка, доказательство, что Сережа кому-то нужен, что его хотят, — безумно заводит. Отогнав желание дотронуться до пятнышка, он разворачивается к соседям и широко ухмыляется. — Да вы мне завидуете, — язвительно тянет он и, сощурившись, смотрит на Витю. — Напомни, что там у вас с Настюхой? — Сережа переводит взгляд на Макса. — А на твою рожу вообще ни одна девчонка трезвой не взглянет. Что, не нравится? — он смешливо приподнимает брови, глядя на притихших соседей. — Да иди ты, вечно шуток не понимаешь, — выдавливает Макс. — Ага. Совсем охуел, — согласно буркает Витя. Воцаряется долгожданное молчание, соседи возвращаются к своим глупым делам, и Сереже удается спокойно переодеться в домашнее. Он с предвкушением смотрит на свою подушку, под которой припрятано Ритино письмо. Сейчас сходит умыться, чтобы оттянуть приятный момент, а затем наконец прочтет его. В груди разливается тепло. Сережа быстро чистит зубы, наскоро плещет водой в лицо. Разглядывает засос. Круто иметь наглядное напоминание того, что Олег целовал его прямо в шею, ощущать фантомные губы, втягивающие кожу. Он собирает волосы и обнаруживает еще одно пятнышко сбоку, ближе к уху. Рука рефлекторно тянется к привставшему члену, но Сережа поджимает губы: слишком не терпится прочесть письмо, чтобы отвлекаться сейчас на это. Он возвращается в комнату, плюхается на кровать, запускает руку под подушку и обмирает. Пусто. Шарит по простыни, отбрасывает подушку, оттягивает верхний край одеяла. Сердце бьется будто в самом горле. Он ведь отставил письмо здесь — точно помнит, что оставил. Может, посмотреть под кроватью? Мало ли, спешил и... — Че, потерял че-то? — усмехается Витя. — Слушай, ты, — Сережа поднимает на того глаза. Витя за столом, совсем рядом, стоит лишь руку протянуть и можно схватить за сальную челку. — Вернул быстро. — Иначе что, заплачешь? — Витя выпячивает нижнюю губу и строит мерзкую рожу, показывая, как, по мнению того, выглядит плачущий человек. — Увидишь, — шипит Сережа сквозь зубы. Изнутри обдает обжигающей злобой, руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Интересно, вернулся ли Олег и придет ли в этот раз на помощь? «А то, — усмехается внутренний голос. — Он теперь для тебя все, что захочешь, сделает. Но его помощь нам и не понадобится». — Надеешься, Волк снова разнимать прибежит? — с издевкой хмыкает Витя, и Сережа заводится сильнее. Хочется вцепиться суке в волосы и приложить мордой о стол. — Не знаю, какого хуя он с тобой водиться стал. Но прикинь, Разумовский, че он сделает, когда узнает, как вы с подружкой о нем говорите? Сережа столбенеет и закусывает щеку. Мысль о том, что придурки-соседи прочли письмо, которое было предназначено лишь для него, больно ранит. Какого черта, почему так? Уебки, какие же конченые уебки. — Лучше прятать надо было, — ржет Макс. — Полписьма из-под подушки торчало. Еще б на столе оставил, дебилойд. По спине прокатывается ледяная волна. К обиде примешивается страх. Что Рита могла написать? Они раньше много как называли Олега между собой: нечего было быть таким долбоебом. Но сейчас-то все изменилось. Что, если Олег узнает? Тем более, после всего, что Сережа недавно устроил... Он не хочет все испортить, только не сейчас, нет. — Чего ты хочешь? — вздыхает он, признавая поражение. — А? — Витя удивленно моргает. — От тебя-то? Да что ты можешь предложить? Охуел в последнее время, Разумовский, — надо бы напомнить, где твое место. Сережа стискивает зубы изо всех сил. Хочется, чтобы урод заткнулся. Хочется свое письмо назад и чтобы все наконец отъебались. Вот чем он такое заслужил? И как ему, блядь, убедить Витю отдать письмо и не говорить ничего Олегу? Дверь в комнату приоткрывается. — Борзый сказал, ты зайти просил. Че? — Олег заглядывает внутрь и дергает подбородком в сторону Вити. Видимо, Олег только вернулся: на том все еще уличная одежда. В сторону Сережи не смотрит, будто его в комнате нет. Зато Витя торжествующе глядит прямо в глаза. Сережа бессильно сглатывает. — Здарова, Волк, — в голосе Вити слышны плохо скрываемые нотки ликования. — Нам тут Ритка написала. Прикинь, среди нас есть крыска. Хочешь глянуть, че они с Разумовским про тебя пиздят? Олег поворачивает к нему голову. Сережа может поклясться: на мгновение чужой взгляд соскальзывает на засос. — Ну? — напряженно тянет Олег, снова впилившись глазами в Витю. — О, — выдает Макс и извлекает из-под груды вещей в ногах своей кровати потрепанный лист бумаги, наверняка заботливо упакованный в конверт Ритой. Сережа зачем-то представляет, как она брызнула на бумагу духами, чтобы ему было приятно, когда он откроет конверт. А эти мудаки запихнули письмо под гору своих вонючих шмоток. На глаза наворачиваются слезы. Макс протягивает лист Олегу. Сережа срывается с места, но Витя вскакивает и преграждает ему дорогу. — Отдай, урод, оно не твое! — угрожающе рычит он и старается обогнуть Витю, но тот не пропускает. — Давай, заной тут, бля, — глумливо тянет тот. — Тихо, — гаркает Олег. — Дай сюда, — и беспрепятственно забирает из рук Макса письмо. Долю секунды глядит на бумагу, затем, вряд ли так быстро успев что-либо прочесть, складывает пополам и протягивает Сереже. Он берет письмо слегка подрагивающей рукой и прижимает к солнечному сплетению. Оно действительно пахнет Ритиными духами. — На его месте, — Олег резко подшагивает к Вите, и тому приходится отпрянуть и упереться в стол, — я бы из вас обоих душу выбил. Чужую почту пиздить — не по-пацански, бля. — Но он... — начинает Макс и замолкает, потому что Олег разворачивается и рычит: — Да мне похуй. Он может хоть петухом меня звать, пока я не слышу. А сливать — крысиное дело. Ты, бля, крыса? — Олег снова оборачивается к Вите. — Не, че ты, Волк, остынь, — тот пытается улыбнуться, но Олег опускает руку на Витино плечо, и улыбка мгновенно сникает. — Ну вот. А ты? — Олег оборачивается к Максу. — Не, бля буду, — Макс прикладывает руку к сердцу с таким серьезным видом, что Сережа едва сдерживает усмешку. — Вот и хорошо, — Олег отступает на шаг, на мгновение скашивается на Сережу и переводит взгляд обратно на Витю. — И харэ его шпынять, заебали. Заняться нечем? Макс вскакивает с кровати и выпаливает: — Да че, Олег, мы ж просто шу... — Не позорься, молчи лучше, — обрывает Олег. — Еще раз, бля, увижу, что хуйней занимаетесь, пеняйте на себя. Воцаряется молчание. Сережа с затаенным восторгом разглядывает Олега. Тот в бешенстве, но это сейчас ничуть не пугает: наоборот, Олег невероятно красивый. Тянет поблагодарить, вот только вряд ли это будет уместным. Тот и так здорово подставился. Сережа медленно выдыхает. Безумно хочется почувствовать на себе горячие руки, чтобы вся эта будоражащая злость, отразившаяся на серьезном лице Олега, переплавилась в решительную, безоговорочную, беспощадную нежность. Сережа чувствует, как все внутри стягивает от жгучего желания опуститься на колени и отсосать Олегу — на этот раз по-нормальному, без паники и спешки. Он чувствует возбуждение, закручивающееся внизу живота, и отгоняет эти мысли куда подальше. Не хватало только, чтоб у него встал на то, как Олег угрожает соседям по комнате. Тот дергает плечом напоследок и за три шага подходит к двери. — Че свет горит? Отбой, — Олег щелкает выключателем и выходит так же резко, как и зашел. Сережа опускается на кровать и судорожно втягивает носом воздух. Глядит на письмо в руках. Притихшие Макс с Витей разбредаются по кроватям, недовольно пыхтят и с полминуты прожигают его взглядами — Сережа с вызовом вздергивает подбородок, — а затем по очереди отворачиваются носами в стены. В голове проскакивает крамольная мысль: Олег еще не умывался. Письмо подождет, а вот зудящее, вернувшееся в многократном размере желание — вряд ли. Он оставляет письмо прямо на краешке стола. Если оно сдвинется хоть на сантиметр — пожалуется Олегу, и двум придуркам крышка. Сережа с мрачным удовлетворением растягивает губы в улыбке. Такое положение дел ему куда больше по душе. «Неплохо», — соглашается внутренний голос. Наконец-то они в чем-то сходятся. В коридоре уже темно. Тут и там слышна болтовня: едва ли кто-то собирается так рано ложиться летом, тем более с Геннадьевичем, но общая пустует. Сережа прислоняется к дверному косяку. Отсюда отлично видна дверь в Олегову комнату. Ждать долго не приходится: уже через несколько минут тот выходит. Без футболки. Свет уличного фонаря, проникающий через окно в конце коридора, смешивается с тенью и выписывает рельеф на теле, делая Олега еще красивее, чем обычно. Сережа сглатывает слюну. Через плечо у того перекинуто полотенце, в руке — зубная щетка и паста, а через ткань растянутых спортивок, подвязанных шнурком, отчетливо видны прямоугольные очертания пачки сигарет. — Эй, — зовет Сережа шепотом. Олег оборачивается, пару секунд мешкает и подходит ближе. Сереже хочется поцеловать того прямо здесь, наплевав на все и всех. Чтобы Олег забыл вообще обо всем, кроме него, повалил на один из диванов и сделал то, что недавно пытался сделать Алексей. И на этот раз все было бы правильно: он не испугается, ему не станет противно. Жаль, что это невозможно. — Сереж? — привлекает внимание Олег, и Сережа понимает, что просто так пялится на того уже черт знает сколько времени. — Пойдем, — хрипло выдыхает он. То, как безропотно Олег следует за ним до дальнего туалета с одной рабочей кабинкой, заводит только сильнее. Оказавшись внутри, он позволяет оставить вещи на подоконнике, прежде чем впечатывается в Олега голодным поцелуем. Олег тут же хватает за талию, вжимает в себя сильно, резко, так хорошо, что Сережа тут же растворяется в жаре чужого тела. Он проводит рукой по голому торсу, слегка царапает у плеча и разрывает поцелуй. — Отъехавший, — выдыхает Олег близко-близко. — Хочу тебя, пиздец. Сережа хватает того за руку, тянет в кабинку. Олег расправляется с задвижкой и тут же напирает, наваливается, оттесняет к перегородке. Ладонями лезет Сереже под майку, гладит, ведет вниз по спине и забирается под шорты. Он шумно выдыхает, чувствуя, как горячие Олеговы руки сминают ягодицы, и подается вперед, притираясь членом к члену. Восхитительно. — Все в порядке? — шепчет Олег. — Там, в комнате? Сережу прошибает новой волной возбуждения. Как же это чертовски здорово. — Просто отлично, — Сережа приближает лицо к лицу Олега и, ошалев от собственной смелости, коротко лижет в губы. — А если бы ты прописал им по мордам, было бы еще лучше, — шепчет он. — В следующий раз так и сделаю, — сбивчиво выдыхает Олег. Сережа тянет губы в довольной улыбке. Кажется, пока руки Олега находятся на его заднице, можно просить вообще о чем угодно. «Такое поведение можно и поощрить», — шелестит внутренний голос. — Я должен поблагодарить тебя, правда? — мурлычет он в губы Олега. — Д-да вовсе не обязательно... Сережа хитро улыбается, не без сожаления убирает с себя Олеговы руки и стекает на колени. Места как раз хватает, и ему настолько сильно хочется снова взять член Олега в рот, что не смущает даже соседство с унитазом. Стоять голыми коленями на плитке — не то же самое, что на мягком мате, но Сережа решает просто отмахнуться от неприятных ощущений. Он поднимает глаза, встречается с совершенно черным в полумраке толчка взглядом Олега и убирает волосы назад, чтобы не мешались. — С-сереж, — тихо, умоляюще шепчет тот. Непонятно, о чем просит, но очертания торчащего члена, обтянутого спортивками, говорят сами за себя. Во рту скапливается слюна. Сережа глядит снизу вверх, облизывает губы и ждет: ему хочется, чтобы Олег сам сделал все, о чем думает. Долго ждать не приходится: тот достает член и тут же прижимает головку к Сережиным губам. Он лижет так же, как лизнул недавно в лицо, и забирает головку внутрь. Сейчас он точно сможет сделать все нормально. Главное, не спешить заглатывать целиком. Ладонь ложится ему на затылок. Сережа прикрывает глаза и с наслаждением выдыхает. Интересно, сможет ли он кончить только от ощущения того, как член Олега растягивает губы, а рука сжимает волосы у корней? Тот кладет ему на голову вторую ладонь и с рваным вздохом проталкивает член чуть глубже. Сережа с готовностью пропускает, но Олег почти сразу вынимает, оставляя во рту лишь головку. Продолжает толкаться бережно, в противовес удерживая его голову на одном месте так крепко, что самому двигаться не выходит. Он цепляется руками за чужие колени, комкает ткань спортивок и не открывает глаза, полностью сосредоточившись на ощущениях. Головка скользит по языку невероятно приятно — гладкая, горячая, сочащаяся смазкой. Олег толкается с каждым разом глубже и глубже, но не критично: Сережа все еще может принять столько, не закашлявшись. Кажется, это лишь половина члена. Ну и похер. Когда-нибудь потом… Сережа воображает, как Олег надавит ему рукой на затылок и войдет целиком, так, чтобы он уткнулся носом в лобок. Член достанет аж до горла. Скорее всего, ничего хорошего не получится, но как же здорово это представлять. Сережа открывает глаза и смотрит наверх. Встречается взглядом с темными, абсолютно сумасшедшими глазами и таким выражением лица, что Сережа едва не кончает в трусы. Олег очень тихо ахает на выдохе, тело под Сережиными руками простреливает судорогой. Тот порывается вынуть член из его рта, но Сережа перехватывает у основания и помогает тому дойти до разрядки кулаком. Олег приглушенно стонет, обеими руками со стуком упирается в стенки кабинки и кончает. Вкус у чужой спермы уже знакомый, проглотить оказывается проще простого. — Т-ты это как?.. — заполошно шепчет Олег. — Хера, вау, — нечленораздельно заключает тот. Сережа самодовольно хмыкает. Это «вау» добавляет уверенности, хочется произвести большее впечатление. А еще безумно хочется кончить. Он облизывает от головки до основания, затем свою ладонь, снова забирает чуть опавший член в рот и запускает руку себе в шорты. Смотрит вверх, на Олега, встречается глазами и начинает себе дрочить. Как же охрененно. Сердце стучит так быстро, словно выбьет ребра к чертям. Надолго его не хватает: всего несколько движений, и оргазм накрывает с головой. Он сдавленно мычит, но член изо рта не выпускает. Если бы можно было выбрать картинку, которую увидишь перед смертью, Сережа, не задумываясь, попросил бы еще раз взглянуть на выражение лица Олега в этот самый момент. Сережа отстраняется, облизывает пылающие губы и пытается встать. Болезненно шипит: колени вдруг напоминают о себе. Олег подхватывает и помогает подняться. — Это было охуенно, — шепчет тот хрипло. — Ты просто, — Олег прерывается, будто ищет подходящее слово, и заканчивает тихо, с кружащей голову смесью восторга и нежности: — невероятный. И мягко его целует. Сережа прикрывает глаза и не то выдыхает, не то всхлипывает Олегу в губы. Хочется обхватить руками чужие плечи, повиснуть и уснуть прямо так. Олег поглаживает по шее, слегка надавливает большим пальцем туда, где красуется недавний засос. — Там, в письме, — спохватывается Сережа, — уверен, ничего такого. Хочешь, дам почитать? — Нет, — Олег оставляет поцелуй между бровей. — Я тебе верю. — Чуть отстраняется, глядит внимательно. — А ты рассказал Ритке про нас? Сережа качает головой. Рассказал что? Он сам до недавних дней и подумать не мог, что происходящее между ними — не постыдные тисканья по углам, а нечто серьезное, настоящее. Эта мысль снова обдает теплом. Непривычно, но приятно. — Не телефонный разговор, — уклончиво отвечает он. — И уж тем более, не для письма. Олег кивает. — Это да. Но ты все равно напиши ей, что не такой уж я и придурок оказался. И с большим членом. Да? — Ага, — прыскает Сережа. — Но все же, кажется, придурок. Олег фыркает, но тут же становится серьезным, заглядывает в глаза. — Ты ведь не считаешь меня... Ну, как раньше? — спрашивает взволнованно. — Нет, что ты, — отзывается Сережа и касается щеки Олега, легонько поглаживает за ухом подушками пальцев. — Больше нет. И, кажется, это абсолютная правда. Паскудные воспоминания он, конечно, из головы не выдерет и вряд ли когда-нибудь забудет, но между ними с Олегом — и сам Олег, а может, даже и Сережа — что-то определенно изменилось. Сто процентов. Он тихонько возвращается к себе, забирается с фонариком под одеяло и наконец читает Ритино письмо. Там много — лист с обеих сторон исписан мелким, убористым почерком, — но Сережа проглатывает все на одном дыхании и с сожалением разглаживает помятую бумагу: слишком мало, как же ему не хватает Риты, боже. Он смаргивает слезы и перечитывает. Рита рассказывает о своей жизни в Москве, о совместном быту с Юлькой, с которой в складчину снимает однушку, о том, что уже сомневается, переезжать осенью в общагу, когда освободится место, или нет. Снимать, конечно, дорого, но жить отдельно от всех и без надзирателей, пусть даже и с подругой, — охуенно. В тот день, когда Сережа ей позвонил, она была на четвертом кастинге и вроде бы в этот раз все прошло неплохо — у нее хорошее предчувствие, и она надеется, что место в рекламе сока достанется ей. Сережа с нежностью улыбается. Разумеется, достанется. Скоро у Риты вся модельная Москва в ногах валяться будет, он не сомневается. Об Олеге она упоминает мельком, всего в одном предложении: «Как твои дела, как в «Радуге»? Этот хер моржовый Волков больше не достает?» Сережу оба раза на этом месте тянет захихикать. Рита со своими словечками — пиздец он скучает, хоть волком вой. Он колеблется секунду и, сообразив, что никто не видит, коротко прижимает письмо к губам, представляя, как целует Риту в теплую щеку, потом вылезает из-под одеяла, сует письмо под подушку и укладывается. Закрывает глаза с улыбкой. Завтра он расскажет ей обо всем, о чем можно без риска поведать в письме. А потом Рита приедет, и тогда уж они вдоволь наговорятся. Через два дня синяки с коленей так и не сходят. Сережа упорно не вылазит из джинсов в плюс двадцать пять и жалеет, что сейчас не осень: носить шарф было бы совсем странно. Обе Насти не слезают с него с расспросами про «подружку», не говоря уже об Олеговых соседях: те взяли моду скашиваться на него за столом, а затем над чем-то тихо ржать. Мелкота берет с тех пример. Создается впечатление, что всю «Радугу» внезапно стала интересовать его личная жизнь. Слава богу, хоть Витя с Максом заткнулись и пока не цепляются. Зато разговор с Артуром проходит как по маслу: Сереже не только разрешают доработать остаток лета после лагеря, но и обещают рассмотреть вариант с вечерними сменами в учебном году. Он все еще не уверен, стоит ли совмещать учебу и ресторан, но об этом можно подумать позже. — Приходи после закрытия тогда, что ли, — Анвар треплет его за плечо, — проставишься за отпуск. — Ты дурак? Ему шестнадцать, — закатывает глаза Маша. — Я бы рад, — Сережа благодарно ей улыбается, — но мне сегодня нужно навестить кое-кого в больнице. — Ого, все в порядке? — она прищуривается своими извечно любопытно-участливыми глазами. — Да, все супер, — заверяет Сережа. И это наконец правда. Он выпрашивает на кухне несколько гат и лепешек. Перед уходом спускается в подсобку и тщательно замазывает засос выпрошенным у Насти тональником. Цвет чуть темнее кожи, но это лучше, чем навещать маму, красуясь синяком. Вторую отметину закрывает распущенными волосами. Получается вполне прилично. Даже больница со своим желто-облупленным фасадом не навевает тоскливой жути, как обычно. Сережа просит девушку за стойкой регистрации позвать Всеволода Анатольевича и садится на диванчик напротив. К нему долго не выходят. Сережа с тревогой косится на настенные часы и уже жалеет: надо было снова пробраться в кабинет директрисы и позвонить, предупредить о визите. Некрасиво это — заявляться без приглашения, он знает, но выбор невелик: последний раз он видел маму в апреле. Если не сейчас, то рискует до конца лета не встретиться. Всеволод Анатольевич ведь должен понять. Наконец тот появляется в холле. Сережа в нетерпении вскакивает на ноги, но улыбка застывает на губах, когда он внимательнее разглядывает выражение лица Всеволода Анатольевича — серьезное и хмурое. И в руках нет медицинского халата для Сережи. В груди неприятно екает. — Здравствуй, Сережа, — тот звучит устало. — Здравствуйте! — он торопливо кивает. — Простите, я без звонка — не смог найти телефон. — Мы же договорились, что я сообщу через твою учительницу, когда тебе можно будет приехать, — резко выдает Всеволод Анатольевич и тут же морщится, добавляет мягче: — Ты не вовремя, Сереж. Я… Очень много работы, прости. — Да, конечно. Я понимаю, — Сережа утыкается взглядом в пол. — Извините, что отвлекаю. Просто я на следующей неделе уезжаю в лагерь, вернусь только двадцать четвертого и… — он запинается и облизывает пересохшие губы. — Хотел увидеться с мамой. Очень соскучился. Всеволод Анатольевич тихо вздыхает. — Догадываюсь, Сереж, правда. Но сейчас никак. Мне жаль, что ты зря приехал, — тот легонько сжимает его плечо прохладной ладонью. — Давай сделаем так: ты спокойно езжай в лагерь, а вернешься — звони, что-нибудь придумаем. Уверен, тогда уже здесь будет поспокойнее, — Всеволод Анатольевич приподнимает уголки губ в слабой улыбке. — Хорошо, спасибо, — Сережа благодарно улыбается в ответ. — Ой, а передадите тогда маме? — роется в рюкзаке и извлекает пакет с выпечкой. — И сами угощайтесь. Я на подработку в ресторан устроился, это оттуда, — Сережа неловко дергает плечом, смутно надеясь, что Всеволод Анатольевич расскажет об этом маме. — Спасибо, Сереж, обязательно передам. — А как мама? — решившись, осторожно произносит он. — Ей лучше? Она про меня спрашивает? Всеволод Анатольевич сосредоточенно разглядывает содержимое прозрачного пакета. — Да, иногда становится лучше, — тот поднимает на него взгляд. — Спрашивает, конечно, спрашивает. Я скажу, что ты заходил. — Спасибо, — снова на выдохе произносит он и опускает голову, чувствуя, как глаза начинает предательски щипать. — Я тогда пойду. Вернусь из Карелии и позвоню! Передайте, пожалуйста, маме, что я очень скучаю и жду встречи. — Конечно, Сереж. До свидания. Он выходит из больницы и тоскливо оглядывается на бледно-желтое здание. «Ничего, скоро обязательно с ней увидимся», — уверенно шепчет внутренний голос. Сережа шмыгает носом и кивает. Верно. Остаток недели и следующие две в лагере наверняка пролетят незаметно — совсем скоро он сюда вернется и наконец сможет обнять маму.