Part 3: И прелестный шрам на левой ягодице
🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍
26 июня 2001 года
Дед-грибник в семье — это когда после даже самого ненавязчивого дождичка летом намечается обязательный поход в лес за опятами, а что уж говорить про дождь, который лил почти полные двое суток! После того прошло всего ничего — пара дней, за которые, по мнению Антона, никаких грибов появиться ещё не могло. Но дед знал лучше, поэтому, вооружившись пакетами (корзинки — для слабаков) и перочинными складными ножиками, они отправились в лес. Арсений, разумеется, был тут как тут, потому что не пропускал ни одного мало-мальски интересного события. А простой поход за грибами он и вовсе приравнял к приключению. Они отделились от деда, который пошёл по своим, проверенным годами тайным грибным местам, и забрели в какие-то ебеня, но Антон эту часть леса уже прекрасно знал, в отличие от Арсения, который не без опаски оглядывался по сторонам и то и дело уточнял, не потерялись ли они. — Так куда мы идём? — в очередной раз спросил он, когда Антон провёл его через ручей. — На Кудыкину гору. — Но мы же шли за грибами. Я не хочу помидоров. — А вам никто и не предлагает. — Но а что ещё делать на Кудыкиной горе? — Вам точно шестнадцать, а не три, Арсеньсергеич? — закатил глаза Антон, с трудом удерживаясь, чтобы не ляпнуть, что они идут закапывать Арсения из-за его чрезмерной дотошности. — Ты мне скажи. — Говорю. — Скучный ты какой-то, Антошка, — фыркнул Арсений и нахохлился точно воробей. Антон покосился на него и тщательно замаскировал улыбку, сощурившись на пробившемся через кроны деревьев солнце. Вообще-то, он вёл Арсения в очень важное место, о котором даже Макарчик, Серёга и Поз не знали. По крайней мере, он надеялся, что не знали — Антон и сам не знал до прошлого лета, пока как-то раз не заблудился в лесу, точно так же оторвавшись от деда, с которым вышел за грибами. Грибник из него всегда был такой себе, зато искатель всяких прикольных местечек — неплохой. Вот и в тот раз он нашёл кое-что покруче заброшенного дома «с привидениями», который они уже и так посетили, — настоящий дом на дереве. Тоже заброшенный, но так понравившийся Антону, что он провёл там едва ли не пол-лета, обустраивая его и просто наслаждаясь тишиной и лесом вокруг. Он даже не стал рассказывать о домике Макарчику и Позу — они и так знали обо всех любимых местах Антона (и о заводи, и о бетонном недострое, и о чердаке собственного дома). Но это... оно было каким-то особенным. Почему Антону захотелось рассказать о нём Арсению, он и сам ещё до конца не понял, но уже вёл его в нужную сторону. Сегодня Арсений опять разбудил Антона рано (не ночью, и на том спасибо), хоть и говорил, что это по настоянию деда было сделано. Впрочем, за это его не хотелось даже обматерить, ведь он пришёл не с пустыми руками, а с настоящими дарами — целым лукошком черешни. У бабушки Антона черешневые деревья только-только созревали и ещё не плодоносили, а у Арсения вон какие богатства были. — Это особенная черешня. Арсеньевка называется, — важно заявил тот, закидывая в рот сразу три ягоды. — Нет такого сорта, — усмехнулся Антон. — Считаю это вопиющей несправедливостью. Яблоки Антоновка есть, почему не может быть черешни Арсеньевки? И вообще, это семейная история! Хочешь, расскажу? — Ну давайте, раз уж пришли, — согласился Антон, сел на диване по-турецки и отобрал у сидящего на полюбившемся подоконнике Арсения лукошко. Он тщательно обсосал черешневые косточки, перекатывая их во рту, молча уточнил у Антона, можно ли выплюнуть их в окно, и только когда тот согласно кивнул, немного опасно развернулся, едва не свалившись в огород, и пульнул косточками на дальность прямо ртом — они улетели за забор. Фига себе у него сила выхлопа, конечно, была, — восхитился Антон мысленно. — Шестнадцать лет назад, — довольно причмокнув и облизнувшись, начал Арсений свой рассказ, — когда моя мама была глубоко беременна мной, она сидела в нашем саду под яблоней. Солнце было яркое-яркое, и всё вокруг цвело — весна ведь! Птички щебетали, цикады пели. Мама сидела, наслаждалась теплом, вышивала и ела черешню. А косточки прикапывала рядом, не в тенёк, а на солнышке. И вот я родился… — Легенда легенд просто. — Антон фыркнул. — Да ты не дослушал! Когда меня привезли на дачу через год, бабушка показала маме, что в том месте, где она косточки оставляла, черешня-то и поднялась! Сразу три деревца, прикинь! И поэтому их назвали в мою честь. — Арсений был такой довольный, будто в его честь не деревья назвали, а как минимум город. Но Антону понравилась и история, и радостное выражение лица Арсения. Поэтому он тоже не без удовольствия запихнул сразу несколько «Арсеньевок» в рот. Помещалось-то у него много. А вот переплюнуть Арсения и попасть косточками за забор у него не получилось. Наверное, эта семейная легенда и сподвигла Антона показать его «особое» место, его «крепость силы», его «форт одиночества», его «угол, где можно подрочить, не скрываясь под одеялом, а то в окно могут забраться всякие Арсении». Шли они дольше обычного — Арсений останавливался у всех кустов и восхищался едва ли не каждой веткой, листиком и ручьём. То у него в траве ящерица пробежала, то дерево было такое огромное, что его даже вдвоём не обхватить, то пенёк стоял, похожий на Пушкина. Антон искренне недоумевал, как Арсений не удивляется наличию у себя пальцев или способности разговаривать, например. Сам он шёл, сосредоточенно жуя уже и без того потрескавшиеся губы, и думал о том, что хочет как-то начать «Страшный гейский разговор», но всё никак не мог решиться. Да и как тут вообще решиться на что-то серьёзное, когда у Арсения то «жук жужжит», то «уж ужится». — Эй, эй, смотри, Антошка, — вдруг тихо позвал Арсений, едва-едва касаясь его руки своей, чтобы привлечь внимание. — Если там опять жук жужжит, я его вам в жопу засуну, Арсеньсергеич, — недовольно буркнул Антон, но всё же посмотрел в сторону, куда ему показывали. — Опять ты про мою жопу, — хитро усмехнулся тот. Если честно, Антона и самого напрягала (в определённых местах) фиксация на арсеньевской жопе (он уже неоднократно обещал тому что-нибудь туда запихнуть), но признаваться в этом хотя бы самому себе? Пф. К счастью — или к несчастью — Арсения, никакого жука у очередного дерева не наблюдалось, там был маленький, дрожащий бельчонок: он уже полностью покрылся шерстью и даже, вроде как, открыл глаза. Видимо, он просто вывалился из дупла, или его гнездо атаковали хищные птицы. Зрелище одновременно было и трогательным, и отчего-то стремноватым, хотя почему — Антон и сам не понял. Арсений, недолго думая, схватил его за запястье и подтащил ближе к дереву, присаживаясь на колени и утягивая за собой вниз. — Он же совсем крохотный, смотри. — Аккуратно протянув обе ладони к стрекочущему недоразумению, Арсений собрался уже было взять того в руки, но Антон его остановил: — Вы не навредите ему ещё сильнее? Может, не надо? — опасливо выдал он. — Я не уверен, но слышал, что, например, птенцов, которые выпали из гнезда, лучше не трогать. Мало ли хуже сделаем? — Предлагаешь оставить его погибать в траве? — отозвался Арсений, уже поднимаясь на ноги, и всё-таки держа мелкого трясущегося бельчонка в правой ладони, левую с гипсом подложив снизу для страховки. Антон огляделся, осмотрел дерево, но не обнаружил ни гнезда, ни дупла, откуда тот мог вывалиться. — А вы что предлагаете? Стать его приёмными родителями? — Антон, чуть сощурившись, усмехнулся, понимая — против мнения Арсения не попрёшь. Не то чтобы он сам был бессердечной сволочью, готовой оставить маленькое беззащитное существо погибать — просто здраво оценивал свои силы. Хотя бельчонка и было жалко. — А почему нет? Из тебя, я уверен, получится отличная мамочка, — засмеялся Арсений, а Антон даже возмутиться не успел как следует, только рот раскрыл, охреневая: — Ну или папочка. — Чур, я папочка, и не обсуждается. — Антон поглядел на Арсения максимально серьёзно, прежде чем прыснуть со смеху, потому что тот выглядел слишком мило, воркуя над мелким нелепым чёрно-серым комком в больших руках. — Да пожалуйста, хочешь подержать сына, папаня? — Арсений протянул руки к Антону, а он аж отпрыгнул, словно бельчонок мог его укусить, смертельно ужалить или испепелить на месте своим едва слышным кряхтением. — Мне нельзя, я ж его сломаю, вы чё. Нет места безопасней, чем руки матери, так что держите сами. И чё мы с ним делать-то будем? — Не знаю, выходим, а потом отпустим на волю, когда окрепнет достаточно. — Арсений заговорщицки ему подмигнул. Оставшуюся дорогу до домика они тихонько посмеивались каждый раз, когда встречались взглядами — а было это достаточно часто. Арсений сказал: — Вот так вот внезапно мы стали родителями, Антошка. Скажи, ты же такого никак не ожидал? — Не, надеялся, пронесёт, но вот казус-то… — ответил он задумчиво. — В следующий раз нужно предохраняться. — Понял, какую фигню сморозил, он уже после, и отвёл от Арсения взгляд, надеясь, что румянец, заливший щёки, останется незамеченным. — Ну это-то да. Предохраняться важно… Придумаем ему имя? — Фёдор, — наобум ляпнул Антон, пожав плечами. — Да ну. Почему Фёдор-то? — Не знаю! Игнат? Какие есть варианты имени для белки? — Нужно говорящее имя! — Говорящее… он чё, попугай, чтобы говорящее имя ему давать? — Антон фыркнул и шлёпнул себя по лбу, куда впился ублюдский комар. — Арсений? — Что? — Да нет же, его надо назвать Арсений. В честь матери. Вон, даже шерсть того же цвета, — предложил он, считая это гениальной идеей. Но Арсений, очевидно, думал иначе: — Дурак ты, Антошка. — Ага. Белку усыновили вы, а дурак я, — обиженно надул он губу. — Не я, а мы. Это общий ребёнок. Поэтому надо объединить наши имена, и получится имя для бельчонка. Антон бросил на Арсения красноречивый взгляд, но был проигнорирован. — Антосений? — задумчиво нахмурив брови, он снова поглядел на мохнатое недоразумение в чужих руках. — Звучит так себе. А если Антоний? О, это хорошо. — Хорошо, — согласился Арсений и, подняв на Антона взгляд, широченно улыбнулся. — Или Артошка! — Как картошка получается. — А мне нравится. — Надо было остановиться на Фёдоре… — А если это девочка? А Артошка — универсальное имя. — Арсений хихикнул и поднёс бельчонка ближе к лицу, едва-едва поглаживая того по холке большим пальцем. — Вот такая у нас дебильная семья получается. — Ага. А дебильной семье нужен дом. Ну это… на дереве дом, — скомканно закончил Антон, указывая на вышеупомянутый дом, когда они, наконец, дошли до пункта назначения. Арсений остановился, как вкопанный, и уставился на неказистый, скромный, но весьма уютный домик на дереве с нескрываемым восторгом. Антон почувствовал немаленький прилив воодушевления и гордости от того, что всё-таки показал это место. И не забросил его тогда, в прошлом году, а решил довести до ума: подлатал крышу, чтобы не протекала, притаранил сюда старые матрасы и подушки с чердака и стащил комплект постельного белья и свой старый детский плед, лежавший в шкафу за ненадобностью. — Нравится? — спросил он, переступив с ноги на ногу. — Это однозначно лучше помидоров, — улыбнулся Арсений и закивал. Недалеко от домика было маленькое, заросшее кувшинками, озеро, которое Антон про себя периодически обзывал лужей, так как оно было метров десять в диаметре. Вся эта красота была настолько вдали от чужих глаз, что Антону иногда хотелось остаться здесь жить насовсем. Одному. Ну, или теперь с Арсением и Артошкой — хотя он всё ещё надеялся, что новоиспечённая мать рассмотрит вариант «Антоний». — Смотри, Артошка… Нет, видимо, не рассмотрит. — Это твой новый дом, — проворковал Арсений бельчонку, которому явно было похуй на жилищные условия — ему, наверное, хотелось есть. И не сдохнуть. Желудок Антона жалобно заурчал, намекнув: пожрать не мешало бы всем. Хорошо, что у них была еда — бабушка ещё с утра наготовила кучу пирожков и дала им с собой в дорогу вместе с термосом с чаем. Всё это добро нёс в своём небольшом рюкзаке Арсений: Антон вообще-то хотел от еды отказаться, но тот, будто стараясь угодить всем бабушкам мира, вызвался таскать провизию сам. Правда, Антон очень сомневался, что бельчонку можно было есть что-то из имеющегося у них в запасах. — Вернёмся, может, в деревню? Вряд ли Артошке будут полезны пирожки с курой, — почесал он затылок. Однако Арсений лишь улыбнулся и похвастался, что у него есть крекеры-рыбки (единственная рыба, которую он ест) и бутылочка козьего молока, которое сам он пить не собирался, но расстраивать свою бабушку отказом не стал, поэтому взял с собой (чем только подтвердил Антонову теорию). — Повезло, что у соседки есть недавно окотившаяся коза, и ба уже который день заливается соловьём, как полезно козье молоко, ко-ко-ко. Кстати, ты задумывался, Антошка, почему козы не козлятся, а котятся… ну, в смысле окочиваются… дают окот! Так получается, что козлята — по факту котята… — Чё у вас в голове вообще? — фыркнул Антон. — Если я чешу в затылке — не бе-да, в голове моей — опилки, да, да, да-а-а! — гордо пропел Арсений. — Но у нас нет ни пипетки, ни сóсок, не будет же он из горла пить. — Не переживай, из клювика в клювик поест. — Чё? — Чё? — Ладно, — махнул рукой Антон, решив, что всё равно ничего не поймёт, а если у Арсения и есть какая-то идея, то лучше он пусть её сам и реализует. — Тогда пройдёмте в нумера? Там залезать, правда, сложно, но я подсажу. — Заграница нам поможет! — тоже цитатой из «Двенадцати стульев» подхватил Арсений. Домик два на полтора метра едва вмещал в себя Антона (и старый сундук, от вида которого Арсений аж восторженно ахнул), а вдвоём им пришлось чуть ли не жаться друг к другу, чтобы нормально разместиться на продавленном старом матрасе и не отбить себе ничего о стены. Не то чтобы Антону это не нравилось, конечно, но толкаться локтями, коленями и гипсом, при этом стараясь не навредить ещё сильнее бельчонку, было так себе. В итоге, когда они уселись друг напротив друга, дышали оба так, будто отбегали кросс по лесной местности. — Надо сделать для Артошки какое-нибудь гнездо. Ему нужно быть в тепле — я читал в «Юном натуралисте», что бельчатам надо находиться в тепле не менее тридцати семи градусов. — Есть что-то, чего вы не читали, Арсеньсергеич? — Ага. Библию, — фыркнул тот и кивнул на плед, скомканный рядом с подушкой. — Давай сделаем из него лежанку ребёнку. Идея оказалась хорошей, и уже через минуту у Артошки было целое лакшери гнездо из мягкого плюшевого Антонового пледа. Арсений снял с плеч свой заполненный провизией рюкзак и достал оттуда пакеты с пирожками, крекерами, термос с чаем и бутылку с молоком. — Прикинь, как совпало, — хихикнул он довольно, открыл молоко и, понюхав горлышко, сморщил нос. — Ну и гадость. Прости, Артошка, но тебе придётся этим питаться. — Ага… А как вы собираетесь кормить его… крекерами? — И молоком. Будем импровизировать. — Э-э-э. Ладно. Антон недоверчиво покосился на едва дышащее существо, очень сомневаясь — сможет ли то осилить сухую пищу, но Арсений явно знал лучше — он же читал. Арсений открутил крышку термоса и налил туда молоко, тут же насыпав горстку «рыбок» в импровизированную кружку. Антон сперва нахмурился, следя за этими манипуляциями, а затем, когда тот достал размокшую рыбку двумя пальцами, протянул понятливое: — А-а-а-а. — Он сел, вытянув ноги, чтобы Арсению было удобно наклониться над Артошкой и, в случае чего, вытянуть ноги тоже. Тот поднёс к дрожащему носику бельчонка крекер и подождал. — Думаете, сработает? — Не попробуем… — Не попробуем, — согласился Антон и, затаив дыхание, наблюдал, как Артошка аккуратно принюхивается: сперва несмело, но затем более уверенно тот обхватил своими маленькими лапками палец Арсения и начал облизывать крекер, измазываясь в капающем с него молоке. — Ест! — радостно прошептал Арсений, глядя на Антона большими счастливыми глазами. — Е-е-ест. — Быстро-быстро закивал в ответ Антон. — Вы отличная мать, Арсеньсергеич. Тот гордо заулыбался и хихикнул, когда Артошка закончил с крекером и начал облизывать его палец, требуя продолжения банкета. Досыта накормив и ребёнка, тут же уснувшего в своём тёплом пледике, и себя, Арсений с блаженным стоном повалился на матрас, устраивая голову на пахнущей сыростью подушке. Антон посмотрел на него несколько секунд сверху вниз, задавил в себе внезапное желание наклониться и поцеловать трогательные ключицы или полоску оголившегося живота со шрамом, и тоже улёгся рядом, вытягивая ноги. — Ты только не усни, Антошка. — Не усну, — пообещал он, зевая, и засмеялся, когда Арсений перевернулся на бок и ткнул пальцем ему в рёбра. — Эй! Щекотно! — Не спать. — Да я не сплю! Лицо Арсения было так близко: можно было рассмотреть и пересчитать каждую ресницу, а нос кнопкой так и притягивал к себе палец сделать «буп». Взгляд его метался от глаз к губам Антона и обратно, тот даже затаил дыхание, боясь спугнуть момент. Но Арсений сам вздохнул, поднял руку с гипсом вверх и жалобно попросил: — Давай снимем, а? Нет сил больше его таскать. Уже почти четыре недели прошло, ну ма-а-ам. Антон шумно выдохнул и кивнул, не совсем соображая, на что соглашается. Арсений же, издав победный вопль (и тут же зажав правой рукой рот, чтобы не разбудить Артошку), снова уселся и достал из кармана шортов складной нож — перерезать бинт. А ведь Антон предупреждал — «ничего прикольного» в ношении гипса нет.🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍
Они сами не заметили, как всё-таки уснули, разморившись от еды, жары и разговоров обо всём на свете: о мечтах, о музыке, фильмах, книгах, видеоиграх на «Сеге». Обо всём, кроме волнующего на самом деле, о чём Антон так и не решился спросить. Проснулись они только к вечеру, когда солнце уже почти перекатило за горизонт. — Блин, и чё делать теперь? — сонно потирая лицо, спросил Арсений, усаживаясь на матрасе. Он выглядел так мило с отпечатавшейся складкой футболки Антона на щеке: спал на его плече, и рука Антона адски затекла, но даже когда он это понял, то не посмел шевельнуться, чтобы не спугнуть. — Мы ж в темноте не дойдём. — Дойдём, — уверил его Антон, доставая из сундука, заваленного полупустыми пачками сигарет, старыми журналами с тачками, свечами и зажигалками, фонарик. И даже рабочий. — Хоба! — Да ты волшебник, Антошка. — Только учусь, — улыбнулся он и кивнул на выход. — Артошку возьмём с собой. Кормить его надо раз двадцать в день. — Живёт он, чур, с вами. — Ну естес-сна. А ты алименты платишь. — А мы в разводе? — Я ещё не решил. Едва увидев, как они приближаются к дому, бабушка Антона уже издалека начала причитать, размахивая платком в одной руке и тонким прутом в другой. Булки Антона поднапряглись — не хотелось, чтобы по ним проехались розгой. Хотя не так-то часто ему доставалось этими самыми розгами по жопе — пару раз всего, лет в одиннадцать. Но оба были за дело (наверное). — Это вы чего удумали! Я ж места себе не находила! Дед, как вас с утра потерял, так и не видел больше, я полдеревни на уши подняла! Никто не знает, где они, что с ними! — восклицала бабушка, не давая и слова в своё оправдание вставить. Антон с Арсением уже поравнялись с ней и оба опустили головы, смиренно смотря в землю. — Димочка с Илюшей тоже приходили, спрашивали, а я что скажу? Ни сном, ни духом! — Она всплеснула руками, но бить никого точно не собиралась. — Арсюшенька, золотце, к тебе это не относится. — Да как нет-та? — возмущению Антона не было предела. Да что это вообще такое было, в самом деле? Как на него, так «негодяй-подлец», а как Арсюшенька — то сразу «золотце». Тьфу. — Тьфу, — вслух тоже выдал Антон. — Я испереживалась вся, аж капли пью! Думаю, случилось страшное! — Ба, ну ты чего, мы просто немного заблудились в лесу. Смотри, зато белочку спасли, — указал Антон на руки Арсения, который держал плед с завёрнутым в него бельчонком. — Белочку они спасли! А меня кто от сердечного приступа спасёт? — Ну не прибедняйся. Я же всегда поздно возвращаюсь. — Но не затемно же. — Это я виноват. Мы правда потеряли счёт времени, пока возились с бельчонком, а как стемнело, сразу домой поспешили, — елейным голосом проговорил Арсений. Антон воочию наблюдал, как бабушка оттаивает, тут же становясь мягкой и покладистой. Ну приплыли, блин. У него так никогда не получалось, обычно выходило только сильнее разозлить, хоть бабушка и была отходчива. — Ой, доведёте вы меня со своими проказами, — вздохнула она уже гораздо спокойнее. — Арсюша, ступай домой, твоя бабушка тоже переживает, что тебя всё нет, звонила даже. — Иду-у-у. — Я провожу! — вызвался Антон, хотя идти от его дома до арсеньевского было всего-то минут семь. — Ну проводи уж. Только не задерживайся! Ух, неугомонные. До поворота на соседнюю улицу Антон и Арсений шли молча, а потом переглянулись и прыснули со смеху. Соседские собаки тут же отозвались лаем, испуганные ими куры беспокойно заквохтали, где-то замычала корова, а за ближайшим забором кто-то тихо проматерился. — Арсю-у-ушенька! — передразнил бабушку Антон, не обращая внимание на воцарившийся хаос. Арсений же только громче засмеялся, но ничего не ответил. Они остановились у поповского дома, всё ещё хихикая. — Ну. Мы пришли, — озвучил очевидное Арсений. Антон кивнул, с удивлением глядя, как тот прячет взгляд. Таким смущённым он не видел его даже когда около часа назад они проснулись в одной «постели». — Ага. Пришли. — Наверное, до завтра тогда? — Хотите, зайду с вами? — предложил Антон, вдруг поняв — он не хочет, чтобы этот день заканчивался, и вообще прощаться. — Чтобы не только вам от предков досталось. — Да не, переживу как-нибудь. — Арсений широко улыбнулся и наконец поймал взгляд Антона. Тот незаметно (он надеялся, что незаметно) вытер внезапно взмокшие ладони о шорты и подумал, насколько уместным будет наклониться и поцеловать Арсения хотя бы в щёку, не говоря уже о губах, куда не получалось не смотреть. И насколько будет нелепо, если за это его обсмеют или побьют по башке. Наверное, почувствовав нарастающее напряжение и желая хоть как-то его разбавить, Арсений приподнял Артошку в ладошках на уровень лица Антона и проговорил тоненьким голосом: — Спокойной но-о-очи, папочка. — Ой, идите уже, — фыркнул Антон и уже развернулся, чтобы уйти, но всё равно оглянулся посмотреть, не оглянулся ли Арсений, чтоб посмотреть, не оглянулся ли он. … Арсений оглянулся.🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍
28 июня 2001 года
— О-о-о-о-о! — восхищённо протянул Арсений, глядя на бардак, творящийся на чердаке. — Это же просто рай какой-то, Антошка! Антон был с ним полностью согласен: они влезли на чердак его дома в поисках коробки или корзинки, чтобы соорудить для Артошки нормальное гнездо, которое было бы и тёплым, и удобным для переноски. А в итоге зависли там на полтора часа, а то и больше, копаясь в разных ящиках и потрёпанных жизнью пыльных сундуках. Чего там только не было: и старые игрушки; и деревянная и металлическая посуда, расписанная вручную; и куча изношенных до дыр и протёртостей, но всё равно «нужных» вещей; и дедовские «изобретения», которые он мастерил в молодости и не только; и бабушкины вышивки и нитки; и даже веретено! Копаться во всём этом можно было вечно, во многом потому, что никогда нельзя угадать, какое сокровище или фигню нароешь в следующем сундуке — старый портсигар, работающий Полароид с картриджами или относительно новую Антонову куртку, которую он в прошлом году забраковал из-за того, что она показалась ему слишком девчачьей. На улице всё равно снова шёл дождь, поэтому никто не заставлял ковыряться в земле и поливать морковку — естественный полив всё делал сам. Бабушка, правда, поначалу расстроилась и немного попричитала, мол так весь её урожай утонет. Впрочем, непогода не остановила её от ковыряния в грядках: вот уж правда «что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мой сад всегда со мной!». Дед, наоборот, дождю радовался — грибы же! — Смотри, чё нашёл! — Арсений вытащил из одного из ящиков длинную, почти метровую, косу на резинке и попытался прикрепить её к отросшим за месяц волосам на затылке. Антон заржал: лет в десять он баловался с этой косой точно так же. — Мне идёт? Я похож на прекрасную барышню? Арсений вертелся около старого трюмо с зеркалом почти во весь рост и то и дело поправлял сползающие с плеч лямки джинсового комбинезона. Антон невольно опять залюбовался им и смущённо отвёл взгляд, когда Арсений посмотрел на него в ожидании ответа. — Вы похожи на дурака, прицепившего на себя конский хвост, Арсеньсергеич. — Это конская? — Не. Бабушкина. — Антон с удовольствием наблюдал, как лицо Арсения вытягивается в ахуе: он сдёрнул с себя косу и отбросил в сторону, будто она его укусила. — Фу! — Да чё фу-то? Это же просто волосы! — Ну они же были… Да ну как так-то? — А парики, по вашему, из чего делаются? Из волос, прикиньте! — Да. Но это ж другое. — Ага. Лучше, если бы это были волосы из жопы лошади, чем с головы бабушки? — Антон уже откровенно издевался над покрасневшим Арсением, видимо понявшим, что «ничотакова» в косе нет. — Они же с живой бабушки срезаны были — бабуль, простигосподи. — Ну… нет, наверное. — Арсений скептически посмотрел в ту сторону, куда отбросил косу и быстро переключился вниманием на что-то, пока скрытое от глаз Антона. — Ой, а это чё тут у нас? Он подвинул груду коробок с ёлочными игрушками, старыми сломанными (и зачем бабушка их хранит вообще?) машинками, водяными пистолетами и какими-то шмотками, из которых Антон уже вырос раз десять, и гордо продемонстрировал свою находку — плёночный проектор. — О-о-о. Я и забыл про него. — Антон потыкал пару раз в клавиши уже сто лет неработающей печатной машинки и приблизился к Арсению, заглядывая через плечо. — Тут и пакет с плёнками есть. — Ага. Хотите, посмотрим, рабочий ли? — А давай! Антон протянул удлинитель от самого входа на чердак, где располагалась единственная розетка, и подключил проектор. Арсений, тем временем, откопал в одной из коробок старую посеревшую простыню и, взобравшись на опасно качающийся трёхногий табурет, повесил её на деревянной балке — сердце Антона нервно ёкнуло: он испугался, что тот сейчас ёбнется и снова себе что-нибудь сломает. Но подбежать и подстраховать не успел — Арсений грациозно спрыгнул с табурета и встал в позу Супермена, уперев руки в боки. — О как! Окно они занавесили дедовским пыльным пиджаком, чтобы свет с улицы не мешал просмотру диафильмов. Антон, высунув от усердия язык, по памяти вставил в специальный держатель первую попавшуюся плёнку: это оказалась не сказка о «Мойдодыре», которую он надеялся увидеть (он помнил — такая точно в их коллекции была, вместе с «Мухой-цокотухой» и «Тремя поросятами»), а старые непроявленные фотографии из его детства. И даже не в негативе, а вполне себе цветные. Он собрался уже вытащить плёнку, как Арсений ударил его по руке, отобрал проектор, устроил его у себя на коленях и начал сам крутить колёсико, листая кадры. — А ну оставь, интересно ведь. — Он настроил оптическую линзу так, чтобы кадр чётче отображался на простыне. — Да ну не-е-т, — запротестовал Антон, но, поджав губы, уселся по-турецки рядом с Арсением на протёртый коврик. Фотографии сменяли одна другую: на первой трёх-четырёхлетний счастливый Антон плескался в море на мелководье в нарукавниках, ведь плавать сам ещё не умел; на другой он же, но с одним нарукавником, утирал слёзы — Антон до сих пор помнил, как ему было обидно за этот пропавший без вести нарукавник; на третьей — весь измазанный в песке, он с большим интересом заглядывал себе в трусы… — Нашёл? — хохотнул Арсений, повернув к Антону голову. — Чего? — Тот явно покраснел, но на провокационный взгляд не повёлся. — Письку. — Арсений сказал это так серьёзно, будто на самом деле переживал, что Антон мог там чего-то не найти. — Нашёл, — буркнул он в ответ, поджимая губы, чтобы те не расплылись в предательской улыбке. — Не волнуйтесь, всё на месте. — Это радует, — ответил Арсений и снова прокрутил колёсико. На следующей фотке они с дедом стояли около ларька с разливным пивом, и Антон тянулся своими ручонками к большой пивной кружке. Арсений так заливисто захохотал над этим кадром, что Антон покосился на него, переживая, не ебанулся ли тот. Но, как оказалось, нет, вроде это был всё тот же Арсений. Ещё были несколько кадров, где мелкий Антон пытался «держать заходящее солнце»; где ревел из-за разбитой коленки после падения с велосипеда; где дед держал его на плечах, и Антон тянулся к цветам рододендрона; и где дед стрелял в тире, а Антон наблюдал с огромным желанием срочно заполучить «вот того тигра». Но он его так и не получил, о чём свидетельствовал следующий кадр, на котором Антон разочарованно держал в руках всего лишь мыльные пузыри. — Ты говорил, что нигде не отдыхал «на морях», — заметил Арсений, на что Антон фыркнул и закатил глаза. — Так это когда было-то? Давно и неправда. — Очень даже правда. Всё задокументировано. Когда все тридцать шесть кадров — включающие в себя и посиделки всей семьёй за столом, и процесс строительства этого самого дома, в котором они торчали, и жопы Антона и его сестры, собирающих малину в саду — закончились, Арсений вздохнул и повернулся к нему, смущённо улыбаясь. — Круто же иметь такую память. У меня на чердаке только порнуха нашлась. Антон подавился слюной, слишком резко вдохнув, и кивнул, напоминая: — Ага. Мы видели. — Ну… — Арсений замялся, переведя взгляд на застывший на простыне кадр с Антоном, который плескался голышом (все непристойности, к счастью, были вне зоны доступа камеры) в стоящей в саду старой ванне с грязной дождевой водой. — Там просто ещё кое-что было. Кроме той, что я показал. — А? — нелепо уточнил Антон, не совсем соображая, что Арсений имеет в виду. Но договаривать тот явно не спешил. — Ещё что-то? — Мхм… — задумчиво промычал он в ответ и быстро перевёл тему: — Артошку кормить пора. — Э-э-э. Ну да. Мы же нашли, что искали? — Антон кивнул на плетёную корзину, из которой должно было получиться замечательное гнездо для мелкого. Арсений улыбнулся и нажал кнопку «выкл» на проекторе, погрузив их на несколько мгновений в относительную темноту. Затаив дыхание, Антон подумал, что сейчас — вот сейчас — тот самый шанс, чтобы наклониться и клюнуть Арсения в губы, но тот уже поднялся на ноги: — Пойдём, а то что мы за родители такие, дитё ждёт. — Ага. Пдём, — согласился он смято, радуясь, что темнота скрывает его румянец.🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍
30 июня 2001 года
После счастливой прохлады дождя солнце второй день палило нещадно, и единственное, чего хотелось в такую жару — это снять с себя кожу и прикинуться бабушкиными цветами или капустой, чтобы тебя поливали холодной колодезной водой. Но планы шли вразрез с желаниями Антона валяться, деградировать и таять, как мороженка: ещё вчера они договорились пойти вместе с ребятами к заводи, сплавать к воронке на «плотах» из бутылок, и вроде как условились встретиться где-то по пути, но Антон решил зайти сперва к Арсению. Он убеждал себя — это чтобы было не скучно добираться одному, но на самом деле ему просто хотелось подольше побыть с Арсением наедине. И, конечно, проведать Артошку — хорошая же причина. Арсений уже ждал его на крыльце дома, листая газету недельной давности и хихикая с разворота с анекдотами. Антон притормозил у калитки, глядя на него, и в очередной раз пожалел, что не умеет рисовать (хотя когда ему было десять, он даже посетил одно бесплатное занятие в художественной школе). Ему вообще хотелось рисовать Арсения постоянно, поэтому он как-то пробовал помалевать вечером, сидя в своей комнате, но получившийся ужас забраковал, порвал и выбросил, чтобы не пугаться и не пугать никого, кто мог бы напороться на этот недорисунок. А Полароид, найденный на чердаке, он с собой, конечно же, не взял. Либо услышав шаги, либо просто благодаря интуиции, Арсений поднял голову, заулыбался, встретившись взглядом с Антоном, и подозвал к себе, помахав ему левой рукой без гипса — очень бледной по сравнению с остальным загорелым за четыре недели телом. Антон кивнул и зашёл в калитку. — Как там Артошка? — спросил он, улыбнувшись. — Наелся и спит. — Готовы? — Как пионер! — Арсений подскочил на ноги и подошёл почти вплотную. — А где плот? — Дык пацаны притащат. У нас всё схвачено. — Ну так и меня хватай и пойдём уже. — Арсений, крикнув бабушке вглубь сада, что они ушли, сам схватил Антона за руку и потянул за собой. Пора было бы уже привыкнуть к тому, что Арсений постоянно брал его за руку или за запястье, когда хотел привлечь внимание или куда-то пойти. Но всё равно каждый раз это ощущалось чем-то таким особенным, что Антон даже для себя не мог объяснить по-человечески. И поэтому он просто молча переплетал с Арсением пальцы и послушно следовал за ним куда угодно. Хорошо, что эти «куда угодно» у них обычно совпадали. Но, похоже, не в этот раз. — Эй, да куда?.. — Они прошли почти до конца улицы, и Антон опомниться не успел, как Арсений отпустил его: увидев высокую горку песка рядом с забором, он припустил к ней, с разбегу забрался на самую верхушку и тут же заглянул в чужой сад, как заправский воришка. — Подсадишь? — спросил он, когда Антон поравнялся с ним и посмотрел снизу вверх на этого безумного искателя приключений на задницу. Ну… и да, опять он про задницу. — На хер? — Ну-у-у, можно и на-а-а хер, — сверкнул глазами Арсений и быстро, пока Антон не успел сообразить и засмущаться, сменил тему: — Там клубника с кулак, у нас такой нет. Жуть как хочется. — Пиздюлей вам жуть как хочется, Арсеньсергеич. Время три часа дня, хозяева дома! — Антон всерьёз попытался вразумить его, но заранее понимал, что затея провальная. Причём его, а не арсеньевская с охотой на «клубнику с кулак». — Да не ссы. Подсадишь или нет? Или я сам? — Нас пацаны ждут, ну. — Ничё, подождут. А мы не с пустыми руками придём. Антон отчаянно зарычал, но подошёл ближе и встал вплотную к забору, чтобы Арсений смог взобраться ему на плечи и перепрыгнуть через преграду. — Плоха-а-ая идея, Арсеньсергеич. — Не боись, я сам боюсь. — Тот успел перекинуть лишь одну ногу через забор, как тут же замер и елейным голосом проворковал: — Здра-а-асти… За этим тут же последовал отборный мат милой с виду Нин-Иванны, которую Антон, если честно, как и все ребята в деревне, побаивался. — Вот ироды проклятущие! Да я вам сейчас задам, ишь шо удумали, пшли вон, сказала! Антон удержался на ногах лишь потому, что упёрся задницей в доски, когда Арсений с ловкостью кошки и грацией картошки, проехавшись по забору, как по горке, спрыгнул с его плеч сперва на кучу песка, а затем на землю. — Бе-жим, — шепнул он и, снова схватив Антона за запястье, потянул за собой, чуть прихрамывая. Пока они бежали с места преступления, Антон успел нафантазировать, как ему прилетит в очередной раз от бабушки за то, что полез в чужой огород: «ну и как нам людям в глаза-то смотреть теперь?». А ведь Антон ещё в первый день Арсения в деревне предупреждал — если пиздить что-то у соседей, то делать это надо ночью, а не посреди бела дня, когда в любую секунду можно напороться на хозяев. Или на гвоздь, торчащий в заборе, через который пытаешься перелезть… Антон, запыхавшись и дыша широко раскрытым ртом, в ужасе уставился на красную струйку, стекающую по ноге Арсения: его короткий джинсовый комбинезон уже пропитался кровью на левой ягодице. На несколько секунд подвиснув, Антон затормозил и заставил Арсения тоже остановиться и перевести дух. Тот обернулся и удивлённо вздёрнул брови, мол — чего? — У... вас... там… — с большими паузами попытался объяснить он. — Это… кровь… из жопы… Выражение лица Арсения можно было описать одним простым «???», когда он выкрутился буквой зю и попытался взглянуть на свою задницу. Антон прикусил губу и нахмурился, стараясь не охуевать от ужаса. Пусть то, как вертелся Арсений, будто пытаясь поймать свой невидимый хвост, и выглядело уморительно, но ситуация была скорее из разряда «пиздец, приехали, всё пропало». — В смысле? — сдался в итоге тот, и Антону пришлось остановить эту юлу-переростка — он положил руки ему на плечи и развернул к себе спиной, чтобы посмотреть. — Ну блядь. — Нестрашно, я почувствовал, что поцарапался. Пойдём на речку, отмоюсь. — Вы точно ебанулись, Арсеньсергеич, какая речка?! Домой надо, а вдруг там пиздец? — искренне возмутился Антон, на что Арсений беспечно пожал плечами и снова взял его за руку, только теперь не за запястье, а за ладонь, наплевав на то, что она влажная от пота. — Домой нельзя. Там бабушка, у неё сердце. Она ещё руку мне не простила. А ребята ждут. — Он попытался потянуть Антона в сторону речки, но тот настоял на своём: — Подождут. Поэтому уже спустя десять минут, миновав храпящего с газетой на лице деда, задремавшего на лавочке у крыльца, и бабушку в конце сада, воркующую над своими любимыми ирисами, они были в комнате Антона: тот стоял с ватой, пластырем, зелёнкой и перекисью водорода наголо, а Арсений с задницей… наголо. Уговаривать его раздеться даже не пришлось: лишь оказавшись в доме, он тут же начал стягивать с себя комбинезон сразу вместе с трусами, Антон аж потупил взгляд, уставившись в пол — смущения в нём было явно за двоих. — Чё там? — встав к нему спиной, спросил Арсений, стараясь вывернуться китайским иероглифом, чтобы разглядеть масштаб катастрофы. — Да стойте смирно! — Антон пока отложил всё добытое из аптечки и, присев на край дивана, был вынужден схватить Арсения за голые бёдра, чтобы усмирить этого ужа на сковородке. Сердце его ёкнуло, а в паху предательски потеплело, когда тот, отвернувшись к окну, послушно замер и шумно выдохнул. Антон взял бутылёк с перекисью и думал сперва смазать ею ватку, но забил на это дело и щедро полил маячащую перед носом круглую ягодицу, покрытую веснушками и родинками — кровь на ране тут же вспенилась и зашипела, как и сам Арсений. С трудом оторвав взгляд от задницы, Антон поднял глаза и посмотрел тому в затылок: так было безопаснее. Хотя и затылок у Арсения был очень красивый... Но он всё-таки не был голой жопой. — Не больно, — словно понял тот заминку и поспешил «успокоить» Антона, который немного паниковал. И дело даже было не столько в ране, сколько в том, что Арсений стоял перед ним с опущенным комбезом, а его голые упругие ягодицы были в порочной близости от Антонова лица. — Холодно только. И щекотно. Чё там, большая царапина? Антон снова вернул свой взгляд к заднице и тяжело вздохнул: «царапиной» оказалась небольшая, но глубокая рваная рана (в его душе) примерно пару-тройку сантиметров длиной — её будет легко заклеить одним пластырем, но заживать будет точно дольше, чем пару недель. — Шрам останется, — оповестил Антон загробным голосом, так как на нормальный сил не было, и принялся откупоривать зелёнку — которую, как известно, просто так, без жертв, никогда не открыть — старательно отводя взгляд в сторону от маячащих перед носом полупопий. — Шрам на морде — украшение грубых мужчин, шрам на попе — украшение нежных женщин, — нараспев промурлыкал себе под нос Арсений и чуть вильнул тазом, оглядываясь через плечо и тут же ловя взгляд Антона, который смотрел на него как на придурка. А придурочно выглядел тут явно он сам: ссутуленный, с нахмуренными бровями и бутыльком зелёнки во рту. Ещё и красный, наверняка, как бабушкины тепличные помидоры. — Подуешь, если щипать будет? От вопроса Антон аж дёрнулся: в этот же момент подлая зелёнковая крышечка поддалась, и он только чудом не разлил содержимое на себя и на Арсения, который коварно захихикал, переступил с ноги на ногу и снова отвернулся к окну, наслаждаясь видом, пока Антон… тоже наслаждался видом голой жопы. И пытался не дышать слишком шумно в тишине. Правда, пение цикад, квохтанье кур и звуки радио, доносящиеся с крыльца вместе с раскатами дедовского храпа, можно было назвать тишиной лишь с большой натяжкой. Прикусив язык, Антон смачно ливанул зелёнки на вату и приложил ту к ране, отчего Арсений тут же весь взвился, зашипел и едва не запрыгал, начав размахивать руками: — А-а-а-а! Щиплет-щиплет-щипле-е-ет! Антон снова схватился за его бёдра, фиксируя на месте, и подул, как его просили. Арсений мгновенно заткнулся, замер и только тихонько захныкал, отчего у Антона, кажется, крышечка-то и поехала куда-то в ебеня — он мазнул ватой по ранке ещё пару раз и тут же наклонился над округлой ягодицей, чтобы «сдуть» неприятные ощущения, которые намеренно и доставил. — Так не щиплет? — спросил он тихо, подняв глаза на прямую напрягшуюся спину Арсения с безумно трогательными (их очень хотелось потрогать, например, языком) ямочками на пояснице. Тот промычал что-то невнятное, похожее на отрицание, и Антон, едва не начав мять пальцами бедро, нарисовал у ранки кривоватые лапки и голову с жирными усищами: он же обещал Арсению жука на жопе (ну и пусть он обещал в, кто вообще об этом помнит?). Отложив зелёнку, он с поистине железобетонной выдержкой (в собственных штанах) распаковал большой пластырь и наклеил на рану, аккуратно приглаживая клейкую часть пальцами. А когда закончил, то совсем, видимо, сошёл с ума и наклонился, чтобы оставить короткий поцелуй там, «где болит», поверх пластыря. На что Арсений с присвистом выдохнул и переступил с ноги на ногу, ухватившись руками за подоконник. — Кажется, речка сегодня отменяется, — просипел он, не оборачиваясь. Антон кивнул, затем угукнул и, быстро собрав упаковку от пластыря и использованную вату, вылетел из комнаты, как на реактивной тяге. Посмотреть в глаза Арсению он бы сейчас не смог.