Part 7: Если б столько не провёл незабвенных часов, созерцая этот шрам и осязая
🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍
2 августа 2001 года
С каждым днём настроение Антона становилось всё мрачнее из-за мыслей, не желающих покидать его лохматую голову: он не переставал думать о том, что скоро им с Арсением придётся распрощаться и, возможно, даже навсегда. Нет, конечно, никто не отменял телефоны и тот же интернет, который был в городе, и они смогут с лёгкостью общаться, перекидываясь письмами как бумажными, так и электронными. Но всё равно это будет уже не то. Спросить или даже потребовать, чтобы Арсений приехал в деревню следующим летом как-то не поворачивался язык. Он старался не показывать упаднического состояния и решительно брал от остатка лета всё возможное, но вредные мыслишки то и дело метались от оптимистичного «Целый месяц ещё впереди!» к негативному «Всего лишь месяц, а потом…». В такие вот невесёлые моменты он либо вцеплялся объятиями в Арсения так, что тот кряхтел и скрипел, причитая, что Антон его сломает, либо целовал как в последний раз — до боли в губах, до пустоты в лёгких. Арсений же против таких телячьих нежностей не был: пару раз он и сам первый лез к Антону сосаться или обниматься, причём выбирал самые неподходящие для этого моменты — когда они с Антоновым дедом снова пошли за грибами, Арсений, отстав от того на несколько метров, потянул Антона за собой, прижал к дереву и буквально напал с поцелуями и откровенными облапываниями. Антон еле удержался тогда, чтобы не застонать в голос, дед ведь мог услышать. В другой раз Арсений снова начал гладить Антона по бёдрам и поджавшемуся животу, игнорируя член, когда они опять традиционно собрались у него всей оравой и смотрели «Невероятные приключения итальянцев в России». Антону пришлось положить на бёдра подушку, потому что откровенный стояк был заметен невооружённым взглядом, и ему бы не хотелось, чтобы друзья это увидели. Объяснить эрекцию, когда они смотрели порно было легко, но в этот раз — нет. А Арсений лишь коварно усмехался, делая только хуже. Ещё он говорил, что вот когда Антон приедет к нему в Питер, то они обязательно пройдутся по всем местам, которые были засняты в фильме, и сфотографируются рядом с каждым львом. От этих слов Антон мрачнел ещё сильнее, понимая, что вряд ли это произойдёт в ближайшее время, если вообще когда-нибудь произойдёт. В общем, Антон откровенно грустил, и это его состояние замечали все, начиная с Арсения и заканчивая бабушкой, которая видела его раз в сутки утром, когда он просыпался, принимал быстрый душ и, чмокнув её в висок, уматывал гулять до поздней ночи. Сейчас же Антон валялся на диване в большой комнате и играл в тетрис, отдыхая после двух часов отчаянного пахания в саду: по ощущениям, он перекопал огороды всей деревни и даже прихватил пару гектаров соседней, а ещё помог деду починить два километра забора. — Что, Иванушка, не весел? Что головушку повесил? — спросила бабушка, присев на другом конце дивана, когда Антон согнул ноги, освободив ей место. Он фыркнул, отдалённо вспоминая, из какой именно сказки эта фраза, и пожал плечами — он не особо горел желанием рассказывать о своих грустностях. — Да так. — Да так, — передразнила его бабушка и склонила голову набок. — Я тебя таким смурным сто лет как не видела. Случилось что? — Не, просто… устал. — А чего к Арсюшеньке не идёшь? Это был очень хороший вопрос, на который Антон и сам пытался найти ответ. Вроде как усталость — вполне себе весомая причина, чтобы не двигаться ближайшие лет двести, но с другой стороны, он же сам загонял себя в уныние осознанием, что времени с Арсением осталось хуй, да ни хуя. Возможно, он просто заранее пытался привыкнуть к безарсеньевости в своей жизни хотя бы таким способом — не видя его несколько часов. Хотя тот, наверное, его ждал — они ведь договорились, что пойдут к заводи с пацанами нырять с новой тарзанки, повязанной где-то с неделю назад. — Схожу попозже. — Тоскуешь? — А? — Антон поднял взгляд с тетриса, в котором проиграл уровень, забыв развернуть длинную палку горизонтально, и посмотрел на бабушку. — Мы когда с твоим дедом по молодости после пионерлагеря-то по домам разъехались, я тоже дюже тосковала, что мы столько времени не увидимся. Он-то в Екатеринбурге жил, а я в Воронеже всю жизнь… Комсомольцем был таким красивым… Все девки за ним вились, а он мне письма писал. Знаешь, такие красивые, в любви в них признавался. — Бабушка счастливо вздохнула, увлёкшись воспоминаниями молодости и переписки с дедом. — А однажды, представляешь, песню даже посвятил! Сам написал, друзей подговорил музыку сочинить. И приехал, представляешь? Стояли вдвоём под окнами: Димка Соколов — царствие ему небесное — на гитаре играл, а дед твой пел! Сам! — В голосе её послышались слёзы, но она улыбнулась тепло и посмотрела Антону в глаза. — А потом в армию ушёл, но взял с меня слово, что дождусь его, во что бы то ни стало. А я дождалась. Замуж выскочила сразу же, без раздумий. Антон кивнул бездумно, переваривая услышанное — у него отчего-то защемило сердце. Не потому даже, что он подумал, что они с Арсением потеряют связь и не будут переписываться, а от того, как бабушка рассказывала об их с дедом влюблённости. Не знала же она о влюблённости Антона в Арсения… Или, может, намекала на него и Иру? — Было грустно? — спросил он, не узнавая свой голос. — Расставаться. — Очень грустно. Но если всем сердцем любишь, то любые расстояния и расставания вам будут нипочём. — Ясно. — Поэтому не стоит унывать так сильно. Чуть-чуть — можно, но не переусердствуй. Хорошо? — Угу. Бабушка, ещё раз улыбнувшись и погладив Антона по щиколотке, поднялась на ноги и собралась уже уходить, как Антон решил уточнить на всякий случай: — Но я не из-за Иры тоскую. Обернувшись через плечо, она вздёрнула брови и хитро спросила: — А кто говорил про Иру? И пока Антон охуевал не по-детски, подмигнула ему и вышла на крыльцо, где дед чинил старую деталь то ли от машины, то ли от телека. В открытую дверь было видно, как бабушка подошла к деду и погладила его по голове, а тот, отложив в сторону отвёртку, поднялся на ноги и, обняв бабушку, закружил её в медленном танце под играющий по радио «Романс» Аллы Пугачёвой.🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍
К заводи Антон с Арсением приехали на велике, когда ребята уже вовсю плескались в воде. Тут как тут были и девчонки — валялись на расстеленных на земле покрывалах и мазали друг дружке спины кремами для загара. При виде оживившейся с их появлением Иры Арсений скорчил недовольную гримасу — на памяти Антона он так кукожился только когда следил за поедающим личинок зоофобусов Артошкой. На самом деле, Антону было даже немного забавно наблюдать за неизменной реакцией Арсения на присутствие Иры. Но больше всего ему нравилось то, что после этих (пусть и необоснованных, он же не давал повода ни разу) приступов ревности в Арсении просыпался какой-то зверь-собственник, и тогда Антона потом ждали жаркие, хоть и агрессивные поцелуи-укусы, когда они оставались одни — Арсений себя совсем не контролировал и доводил Антона до грани одними только касаниями. Правда, потом приходилось убеждать ребят, что это комары совсем охуели, и не забывать изображать, что укусы на шее и плечах неистово чешутся. — Привет! — Ира подошла к ним и остановилась в опасной близости. От Арсения так и разило недоброжелательностью: не подходи, убьёт! — Как твой нос, Антошка? — Да нормально, зажил уже, — пожал он плечами. Ему, признаться честно, не нравилось, когда его имя коверкали и добавляли уменьшительно-ласкательные суффиксы. Это только от Арсения он не кривился, как будто ему под нос насрали. Ну и от бабушек с дедушками, потому что с теми воевать в принципе не было смысла, да и они же — любя. А вот от Иры этот вариант имени ему слышать было… ну не очень. И, видимо, не ему одному: Антон спиной ощутил, как напрягся Арсений, сползший с багажника на землю. — Будете купаться? — спросила Ира, приставив руку ко лбу козырьком, чтобы солнце не слепило глаза. — Угу, — ответил он, начиная раздеваться, и обернулся к Арсению, который бубнил что-то себе под нос, а когда заметил, что Антон на него смотрит, то натянуто улыбнулся и пожал плечами, мол — что? — Ой, классно, пойдём тогда! — Ира, едва дождавшись, когда Антон избавится от майки и останется в шортах, схватила его за руку и потащила за собой в воду. Антон даже вякнуть ничего не успел, только большими глазами воззрился на Арсения в безмолвном «не виноватая я, он сам пришёл». Тот хищно сощурился, но проследовал за ними, хоть и шёл неспешно и будто на расстрел. Макарчик, едва завидев их, плеснул в Антона водой, не давая даже шанса привыкнуть к прохладе постепенно. Серёга, держась за тарзанку, издал воинственный клич, разбежался по стволу ивы и плюхнулся в воду, подальше от берега. Не умеющий плавать Поз ходил по дну рядом с Катей, которая плавала вокруг него кругами, точно русалка, завлекающая моряков в опасные пучины. — На счёт три? — предложила Ира, так и не отпуская руку Антона. — Давай ты первая, — аккуратно высвободившись из чужой хватки, Антон улыбнулся и кивнул, и когда Ира, разочарованно вздохнув, упорхала в воду, он подошёл к замершему на месте Арсению и положил руку ему на поясницу. — Я без вас — никуда. Тот посмотрел на него снизу вверх удивлёнными глазами, а Антон понадеялся, что достаточно вложил в эту фразу смысла. Потому что… ну так ведь и было же. За пару часов, проведённых в заводи, они успели и сплавать до воронки, и поиграть в водные догонялки, и даже в шутку немного потопить друг друга. Арсений, пусть и не сразу, но всё-таки расслабился и явно почувствовал себя в своей тарелке. И даже ржал, как ненормальный, над Серёгой, который, когда в очередной раз разбежался по стволу и нырнул «рыбкой» в воду, вынырнул без шортов, которые уплыли по течению, и поймать он их не успел. Девчонки больше времени проводили на берегу: Антон заметил, что Ира то и дело бросает на него и Арсения странные взгляды, но значение этому не придал. — Пойду пописаю! — заявил он, выбравшись на берег, и встряхнул головой, избавляясь от воды в кудрях. — Пасиб за информацию, братан! — крикнул ему в ответ Макарчик. — И что не ссышь в воду. — Я вот уже, — спокойно констатировал Серёга, как ни в чём не бывало выходя из воды, даже не прикрываясь. — Постыдился бы. — Арсений покачал головой, всё ещё смеясь. Девчонки, хихикая, отвернулись и не подглядывали, пока Серёга рылся в своих вещах, сваленных кучей прямо на землю. Антон ушёл в кустики сделать свои грязные делишки и чуть не обосрался в придачу, когда со спины на него «напал» Арсений со словами: — Ага, попался! — Да вы совсем дурной, что ли? — дёрнулся Антон, так и держа в руке член. Если бы он чисто физически мог прекратить ссать, он бы прекратил. Но раз уж он не мог так легко оборвать процесс, пришлось закончить начатое, зная при этом, что Арсений стоит слишком близко и всё слышит. Было стыдно и неловко, но, похоже, только Антону — Арсений просто терпеливо ждал. Он дождался, пока Антон, встряхнув член и заправив его в трусы, вытрет руки о мокрую ткань шортов и повернётся, чтобы продемонстрировать полные ладони собранной по пути ежевики. — Смотри, чё нашёл. Антон покачал головой, уже даже не удивляясь чудаковатости Арсения и, фыркнув, попытался стащить одну ягоду, но тот отвёл руки в сторону. — Ну эй! — Утром деньги — вечером стулья, — по-лисьи плутовато сощурившись, твёрдо заявил Арсений. — Сначала поцелуй. Брови Антона полезли на лоб. Он оглянулся, чтобы удостовериться, что ребята остались далеко, и они скрыты от чужих глаз, но всё равно как-то засомневался. — Увидят же. — Не увидят, не ссы, ты ж уже. Антон закатил глаза и наклонился, чтобы клюнуть Арсения в подставленные губы. Тот пару раз причмокнул и отрицательно мотнул головой: — Халтуришь. — Да блин. Ну вы и вымогатель! — Антон, картинно тяжело вздохнув, обхватил обеими руками его лицо и поцеловал нормально, влажно, с языком. Поцелуй был сладко-ежевичным, так как, очевидно, Арсений слопал несколько ягод по пути. — Теперь можно ягодку? — оторвавшись от него, Антон изобразил самый жалобный взгляд из своего арсенала. — А я тебе, что, не ягодка? — Вам же не сорок пять! Ну Арсе-е-еньсергеич. — Один поцелуй — одна ягода, — кивнул тот, сжалившись. Он взял две, и, проигнорировав праведное возмущение, закинул одну себе в рот, а второй ткнул Арсению в губы. Тот усмехнулся и чуть разомкнул их, чтобы можно было аккуратно вложить ежевику в рот. Но Антон решил действовать по-другому: чуть сжал ягоду, выдавливая тёмно-красный, почти фиолетовый сок, тут же окрасивший подушечки пальцев, и провёл ею по губам Арсения, размазывая сладость, словно помаду. Арсений неотрывно смотрел ему в глаза и тихо выдохнул, когда Антон, закончив со своими манипуляциями, толкнул-таки ежевику внутрь. А затем, не давая ни секунды на размышления, снова наклонился и поцеловал, перекатывая ягоду языком в чужом рту. Арсений довольно промычал ему в губы и привстал на цыпочки, чтобы было удобнее. — Ой! — услышал Антон удивлённое и отскочил от Арсения, как от огня, обернувшись на звук: в нескольких метрах от них стояла с выпученными глазами Ира. — Блядь, — прошептал Арсений, а Антон почувствовал, как его заполняет иррациональный страх. Ира же, несколько секунд посмотрев на него, перевела взгляд на Арсения и обратно, густо покраснела и, развернувшись, убежала обратно к берегу. — Чёрт, ну чёрт! Да ну какого хуя! — Антон закрыл лицо руками, задышав тяжело и сбито. Он же так не хотел, чтобы кто-то из ребят видел их. Он хотел, чтобы если они и узнали, то от него, а не вот так… Арсений молчал, нахмурившись, всё так же продолжая держать ягоды в сложенных лодочкой ладонях, и Антону зверски захотелось спрятать того от всего мира, от друзей, ото всех, чтобы тому ни за что не досталось упрёков и непонимания. Будто прочитав его хаотичные мысли, Арсений сказал: — Сергуль в курсе. — Чё? — Не о нас. Обо мне в курсе. Но как отнесутся остальные? — Я не знаю, — честно признался Антон поникшим голосом. К берегу они возвращались в гробовом молчании. Девчонок у воды уже не было: — Ира сказала, что ей вдруг стало нехорошо, — сказал Поз. — Поэтому они быстро собрались и ушли. Антон непроизвольно напрягся, ожидая услышать, что ещё им сказала Ира, но Поз больше ничего не добавил. — А чё вы там-де-е-елали? — протянул Макарчик заискивающе. — Целовались, — буркнул Арсений, ссыпая ежевику из ладоней на уголок расстеленного на песке полотенца. Антон уставился на него, как будто тот охуел. Хотя нет, без «как будто». — Чё, с языками прям? — Макарчик заржал, и у Антона на секунду закралась мысль, что друг, может, и нормально воспримет эту новость, но тот тут же развеял эту надежду, когда, дурачась, подплыл к Позу и потянулся якобы за поцелуем. — Давай тоже сосаться, Димо-о-он! — Да отстань! — засмеялся тот и, загребая руками воду, попытался от него сбежать. Антон посмотрел на Серёгу, который, сидя на стволе ивы в запасных шортах, буравил его немигающим взглядом, точно большая насупившаяся сова.🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍
Уезжали из заводи они уже когда почти стемнело: Макарчик с Позом и Серёгой так газанули на своих великах наперегонки, что Антон, с сидящим на багажнике Арсением, даже не пытался их догнать. Ну и кроме того, Арсений, как только они выехали из леса, попросил его остановиться на опушке, полной мигающих над травой светлячков. Не сговариваясь, они взялись за руки и заворожённо шагнули под сень деревьев, словно украшенных живой гирляндой. Остановившись, Арсений повернулся к Антону и посмотрел в глаза, тепло улыбаясь. Антон ответил ему улыбкой, хоть и натянутой — его всё ещё не отпускала мысль об Ире и о том, что она теперь знает их тайну. — Думаешь, она расскажет остальным? — спросил Арсений, снова с лёгкостью считывая Антоновы мысли. Он провёл рукой от его плеча к запястью и обратно, коснулся пятна на шее, которое сам и оставил недавно: друзья его наверняка видели, но ничего не сказали. — Не знаю, — качнул головой Антон и удивлённо посмотрел на начавшего опускаться на колени Арсения. — Э-э-э? — Иди ко мне, — позвал тот, потянув его вниз. Они улеглись прямо на землю, приминая собой высокую траву, и посмотрели в безоблачное, низкое звёздное небо. А из-за того, что вокруг было бессчётное количество светлячков, Антону показалось, что они и сами — среди звёзд. Он даже открыл рот, чтобы это сказать, но Арсений его опередил: — Это ведь не навсегда, Антошка… — не спросил даже, а почти утвердительно произнёс он. Сердце Антона сжалось, жалобно ёкнув: он только-только перестал думать о том, что этот их маленький мирок, сооружённый за два месяца, скоро исчезнет, и их летняя сказка, оказавшаяся лучшим временем в его жизни, закончится, как вот опять двадцать пять — Арсений сам об этом напомнил. Говорят, что слова могут ранить — обычно имеются в виду обидные слова, сказанные в порыве злости или во время ссоры. Но, как оказалось, не только они способны сделать больно. И грустно. И тоскливо. В носу предательски защипало — Антон плотно сжал челюсти, будто это могло помочь ему не расплакаться, как маленькому мальчику, разбившему коленки из-за падения с велика — когда Арсений со вздохом придвинулся, положил голову ему на грудь и взял за руку, переплетая с ним пальцы. — Осталось меньше месяца, — снова заговорил он, так что Антону захотелось крикнуть, чтобы он прекратил. Ведь когда молчишь о чём-то, оно кажется, хоть на чуточку, но менее реальным, а когда произносишь вслух — всё становится настоящим. — Да. — Всё, что смог выдавить из себя Антон, но даже эти две буквы дались ему с трудом, и голос надломился. Арсений повернул голову и уткнулся лицом ему в шею, обдавая дыханием кожу. Антон, обняв его свободной рукой за плечи, зарылся пальцами в волосы и медленно перебирал прядки, замечая, что звёзды и светлячки перед глазами начинают расплываться от накатывающих слёз. Ну нет, он не будет реветь, только не при Арсении. И не при Арсении не будет, он же мужик, в конце концов. А мужики не плачут, не шмыгают позорно носом, не ноют оттого, что им тоскливо и плохо — и прочие «не», которые Антон неоднократно слышал от родителей. Правда, мужики ещё и влюбляться в других мужиков не должны, но вот казус-то, блядь. — Нам нельзя спать, Антошка, — позвал его едва слышно Арсений, но с места не сдвинулся. Антон согласно угукнул и тоже не предпринял попытки встать или хотя бы пошевелиться. — Как мы потом в темноте доедем? — Доедем, — шёпотом, чтобы не показывать горечь в голосе, отозвался Антон и поцеловал Арсения в макушку.🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍
3 августа 2001 года
В домике на дереве их ждал сюрприз. Арсений хохотал, хватаясь за живот, пока Антон разгребал богатства, притащенные Артошкой в нычку в углу за сундуком: там оказалась целая гора орехов, шишек, желудей, грибов (вот, кто умеет искать грибы, в отличие от Антона), дохлых жуков, листьев, веток, мха и ещё немного какашек. — Как долго он это всё собирал? — пробубнил Антон, усаживаясь на матрас и подтягивая под себя ногу. Арсений разлёгся рядом, на своей собственной подушке, которую притащил сюда несколько визитов назад. — Не знаю, может он нашёл друзей, и они ему помогали. Зима же скоро, надо делать запасы. — Да пиздец, а я-то думаю, чё-та холодать начало, а это зима близко. — Антон закатил глаза и тоже лёг на бок, подложив под щёку руку. Арсений улыбнулся и ткнул пальцем ему в нос. — Буп. — Кто там? — Это я, почтальон Печкин, принёс заметку про вашего мальчика. — О том, что мальчик — гей? — Мальчик-гей, мальчик-гей, будь со мной понаглей, — пропел Арсений высоким голосом, а Антон округлил в удивлении глаза. — Это что? — Да так, услышал по радио в начале лета. Арсений поднял руку ладонью вперёд, как бы намекая, чтобы Антон взялся за неё, и тот, недолго думая, так и сделал: они переплели пальцы, сперва «пошагав» в воздухе указательными и средними. Подтянув их руки к себе, Антон поцеловал арсеньевские костяшки и наконец осмелился задать давно мучивший его вопрос: — Когда вы поняли, что гей? — А я понял, что я гей? — удивлённо вздёрнул брови Арсений, за что Антон, зарычав, укусил его за палец. — Ай! Да ла-а-адно тебе. Ну гей и гей, ну чё ты начинаешь. Лет в десять, наверное. — Ого, так рано? — Неа, не рано. — А как вы это поняли? — Антону в самом деле было интересно. Он и сам попытался вспомнить, когда именно начал подозревать в себе… нестандартность. Но так и не понял. Лет до двенадцати его в принципе не привлекал никто, а потом как-то даже и не понятно было. Висящий над кроватью плакат Ди Каприо, конечно, имел место, но Антон не брал это в расчёт. А, видимо, надо было: Арсений вон вообще говорит, что осознал свою ориентацию в десять. — Просто… понял. Это, ну как понимаешь, что у тебя есть руки и ноги. И глаза. И рот, и уши. И член. И как-то… вот так. — Понятно прям стало, пиздец. — Да не придирайся. Я не знаю, как объяснить. Девчонки меня никогда не волновали, вот и всё. — Меня в десять тоже девчонки не волновали, меня волновали «Покемоны» по телику и что Терминатор утопился в лаве, — улыбнулся Антон, а Арсений рассмеялся. — Не сходится, Антошка. Покемоны вышли, когда тебе было двенадцать! — Ой всё-то вы знаете. Я же образно! — А я нет. Типа, ну… мы в Германии отдыхали тогда в первый раз, и у Ольги Карловны — это мамкина подруга детства, мы у неё жили — был сосед, Паул, кажется. Ему было тринадцать, а мне десять. Он показал мне, что такое настоящая мужская любовь. — Чё-о-о-о? Вы же говорили, я же думал… стоп, вам было десять! — Да не кипишуй ты, порно он мне показал, дурёха. Гейское. — Где он взял гейское порно? — Антон хотел бы охуевать поменьше, но не мог. — У своих отцов. — У о… ого? — Ага. — Пиздец. И тогда прям сразу поняли? Посмотрев, как мужики ебутся? — Ну не прямо сразу понял. Но… понял, да. — А геями становятся? — поинтересовался Антон, подумав, что Арсению-то лучше знать, он вон в Германии был, настоящих геев видел, порно смотрел. И вообще читал много всякого. — Нет. Это с нами с рождения. Паул, насколько я знаю, самый настоящий натурал, несмотря на геев отцов. — А вы прямо так хорошо на доиче шпрехаете, что ли? С Паулом этим как общались? — Они русские. А Паул — просто Пашка. — А-а-а. Ясно. Антон кивнул, попытавшись переварить услышанное, а Арсений, пользуясь паузой, придвинулся ближе, практически вплотную, и закинул ему на бедро ногу. Пожевав губу и формулируя вопрос, Антон неуверенно выдохнул: — А вам никогда не хотелось, ну-у… быть нормальным? — Быть геем — не значит быть ненормальным, Антошка. — Ну я не то имел в виду… — Нет, не хотелось. Хоть это и сложно было объяснить родителям. — Они знают? — Антону казалось, что лимит его охуевания исчерпался ещё на моменте с гейпорно, но не тут-то было. — Да. — И… как? — Никак. — Арсений вдруг поник, потупил взгляд и тяжело вздохнул. — Простите, — прошептал Антон, снова подтянув их сцепленные руки к себе и поцеловав один за другим пальцы Арсения. — Да ничего, ты ж не виноват. Мама плакала, папа орал. Ничего сверхъестественного, обычная среднестатистическая семейная ссора. Он не разговаривал со мной месяца три где-то, или больше, я уже не вспомню. — Сколько вам было лет? — Двенадцать. — Охуеть. — Они к бабкам ходили, хотели заговоры или отвороты какие-то делать. В церковь меня водили, заставляли молиться и слушать всю эту хуету. Бесы, говорили, меня попутали. Антон не нашёлся, что сказать. Он просто молча переместил голову со своей подушки на арсеньевскую, так что теперь они лежали близко-близко, соприкасаясь носами. — Пришлось сделать вид, что всё прошло, — продолжил Арсений и потёрся носом об Антонов. — Как простуда какая-то, блин. — Они поверили? — Не сразу. Но потом всё как-то само-собой замялось. Тему эту мы никогда больше не поднимали, а когда меня пытались сосватать с троюродными племянницами четвероюродных тёток, я охотно соглашался, лишь бы отстали. — Жойска. — Я отделался малой кровью, на самом деле. Бывало и хуже. Антон не был уверен, что хочет знать, как и у кого бывало, и насколько хуже. Ему и от рассказа Арсения стало тошно. Он удостоверился лишь в одном — своим родителям о том, что гей, он не скажет никогда. Очень кстати вспомнился хитрый взгляд бабушки после её слов о «любви всем сердцем» и уточнения про Иру — Антона бросило в жар, он аж воздухом подавился. Арсений открыл глаза и отодвинул голову, чтобы посмотреть на него. — Что такое? — Я… не знаю. Мне кажется, моя бабушка поняла, что я… что мы… что я вас… — Что ты меня? — Да. — Да? — Да. Антон расцепил их руки и положил Арсению на бедро, мягко погладив. — Вам нравится, Арсеньсергеич? — Да. Он смело продвинулся выше, на бок под майку, и провёл пальцами по коже. — И так? — И так… — Арсений облизнулся. — А ты? — Что? — Когда понял, что гей? — Бля… я… Только не смейтесь. Антон стушевался и прикусил губу. Арсений тут же расплылся в улыбке, явно поняв, что он собирается сказать. Антон посмотрел на него предупреждающе, и тот тут же сделался серьёзным, хотя лучики у глаз и подрагивающие уголки губ всё равно выдавали его с потрохами. — Когда вас увидел, — подтвердил он и деланно страдальчески вздохнул. Держался Арсений пять секунд — Антон посчитал — прежде чем счастливо рассмеяться и покачать головой. — Ты у меня такой дурачина. — Ну э-э-эй! — Без эй. — Арсений придвинулся ещё ближе, хотя казалось, что уже и некуда. — Расскажи давай. — Да я не знаю… Типа я думал об этом раньше, но как-то… как это слово-то… — Абстрактно? — Ну допустим. Лет в двенадцать начал подозревать. Но не думал об этом так, чтобы всерьёз. А когда вас увидел — подумал. — Прям в тот же момент? — Ну не прям в тот же… Наверно, когда вы репейником в меня кинули. Арсений задумался, явно вспоминая. — Какие у тебя специфические стимулы самоосознания, Антошка. — Что-что у меня? — Я. Я у тебя, — шепнул Арсений и снова потёрся носом о его нос. — А потом Серёга ляпнул про питерского гея. И я тогда всю ночь не спал… — О-о-о. Дрочил на меня? — Да! — с вызовом ответил Антон, покраснев. Арсений наверняка должен был помнить, за каким именно делом застал его, когда влез в окно той ночью. Но Арсений не стал над ним смеяться, только издал какой-то умилённый писк и добавил лукаво: — Я тоже. — Чё, правда? — Угу. Каждую ночь — в кулачок и на бочок. — О-о-о-о-о… — Ты… мне понравился сразу. — По вам это не было так уж заметно. — Да ладно? — Ну, вы выглядели, будто вас заставили со мной таскаться, хоть вы об этом и не просили. Что так и было… А потом вы сломали руку, и вот это вот всё, а потом я… — А с Иркой тогда зачем целовался? — прервал его Арсений, серьёзно нахмурившись. — Не знаю… Хотел проверить, наверное. — Проверил? — Ну да. — И как? — А вы как думаете? — Антон сжал пальцы на его боку, намекая, что вот он где — не с Ирой, а с Арсением, лежит и откровенничает, как никогда и ни с кем раньше. — А каково с ней было целоваться? — снова задал он вопрос, который задавал ещё тогда, на следующий день после Ивана Купалы. Антон пожевал губу, вспоминая. — Я не понял. Никак. Да и она плакала, было мокро и солёно. — Ты что, настолько плохо целуешься? — Вы мне скажите! Арсений рассмеялся, потому что Антон добрался под майкой до его рёбер и начал перебирать пальцами, щекоча. — Ты целуешься… сносно, — сквозь смех выдал тот. — Ах, сносно? — Антон защекотал его ещё сильнее, прижимая к себе так крепко, насколько позволяло положение. — Сносно, значит? А хуй у вас всегда встаёт, когда «сносно»? — Подловил. — Арсений вздохнул, когда Антон прекратил экзекуцию. — Ты такой красивый, Антошка, — вдруг резко сменил он тему. Антон снова почувствовал, как румянец заливает его щёки. — Вы красиве́е. — Правильно говорить краси́вее. — Значит, вы краси́вее, — кивнул Антон и потянулся украсть с губ Арсения слишком довольную улыбку. Они так и лежали, целуясь, пока губы не начали болеть: Арсений почти полностью перебрался на Антона, прижимаясь всем телом, закинув ногу на бедро, и когда отстранился и посмотрел в глаза, взгляд выдавал его желание едва ли не сильнее, чем напрягшийся в шортах член. Антон облизнулся и посмотрел вниз, а Арсений повторил за ним. — Хочу постоянно пи-и-издец. Но… — начал он, так и не закончив мысль. Антон кивнул, думая, что понимает, о чём тот говорит, и снова потянулся, чтобы поцеловать, только не в губы, а в кнопку-нос. Арсений забавно сощурился и пофырчал, как ёж. — У меня есть дурацкая идея. Только не смейтесь, ладно? — попросил Антон, аккуратно освобождаясь от конечностей Арсения и садясь, чтобы достать из кармана шортов складной нож. — Ты собрался меня зарэзать, Антошка? — хохотнул Арсений, когда он раскрыл нож. — Ну… да. Я ведь для этого вас сюда и привёл. Тут же как раз нет никого, и никто больше не знает об этом месте. — Я так и знал… — улёгшись на спину и раскинув руки в стороны, Арсений закрыл глаза и смиренно произнёс: — Сделай это быстро. — Да хорош, — фыркнул Антон и пихнул Арсения в бедро коленом. Тот улыбнулся, но глаза так и не открыл. Антон, воспользовавшись моментом, оглядел его такого открытого, красивого, умиротворённого: и свисающие с края матраса стопы в импортных сандалиях; и топорщащиеся от поднявшегося члена шорты; и оголившийся из-за задравшейся майки живот со шрамом от аппендицита, который снова приманил к себе не по-детски. Только теперь Антон не стал запрещать себе думать о желании его поцеловать и вообще коснуться — отложив нож в сторону, он наклонился и смело лизнул шрам, игнорируя удивлённый выдох Арсения, который открыл глаза и даже приподнялся на локтях, чтобы посмотреть, что там у него внизу происходит. — Что ты… делаешь? — дрогнувшим голосом уточнил он, когда Антон поцеловал шрам. Вопросительно посмотрев снизу вверх, но не дожидаясь на взгляд ответа, он взял Арсения за бёдра и слегка подтолкнул, чтобы тот перевернулся на живот и уткнулся носом в подушку. — Антон? Ты чего? В голосе его, однако, не было страха, только любопытство, Антон даже проигнорировал и никак не прокомментировал то, что Арсений назвал его полным именем: словно загипнотизированный, он чуть приспустил его шорты вниз, оголяя круглую задницу и прелестный шрам на левой ягодице. Кто же знал, что у Антона будет такой жесточайший фетиш (да, он знал такое слово, от Арсения) на шрамы… но не на какие угодно, а только на шрамы конкретного такого питерского гея. Не давая себе времени на размышление, а Арсению — на сопротивление, он наклонился и укусил за ягодицу, рядом с зажившим, но всё ещё нежно-розовым и пока ещё чувствительным рубцом. Арсений шумно выдохнул сквозь зубы и вцепился в подушку обеими руками. — М-м-м, — промычал он и отклячил задницу, чем только сильнее раззадорил вконец осмелевшего и очумевшего Антона: он взялся обеими руками за чужие бёдра, фиксируя Арсения в этом положении и широко лизнул солоноватую от пота кожу. — Зачем ты? Ант… — Лежать, — низко проговорил Антон, не узнавая собственный голос, и начал лизать и целовать шрам, как только что лизал и целовал чужие губы. Арсений весь задрожал, напрягся и протяжно застонал, когда Антон снова несильно цапнул зубами и тут же зализал «обиженное» место. Напрочь увлёкшись своим постыдным делом, он не сразу заметил, как Арсений мелко трясётся и трётся членом о матрас, а когда до Антона дошло, и он уставился во все глаза на напрягшиеся бёдра и ритмичные движения, то просто на несколько секунд забыл, как дышать. — Ещё, — хрипло выдохнул Арсений, вжимаясь в матрас сильнее, и кто был Антон, чтобы противиться? Он наклонился вновь и поцеловал сперва шрам, затем ямочки на пояснице — каждую с упоением — прошёлся поцелуями по позвоночнику, до куда позволяла задравшаяся майка, и затем попросту лёг сверху, накрыв Арсения собой целиком, целуя во взмокший затылок и прикусывая кожу на шее. Арсений прогнулся в спине и оттопырил задницу так, что теперь он тёрся о член Антона, и это было чем-то запредельным — пришлось зажмуриться и сжать кулаки, чтобы не начать агрессивно двигать бёдрами в великодушно подставленный зад. Но даже этого оказалось недостаточно — причём явно не только для Антона, потому что Арсений зашипел от прикосновения шершавой ткани шортов к голым ягодицам, и у Антона совершенно сорвало крышу — он застонал и жалобно попросил: — Можно? Арсеньсергеич, можно? Пож… жалуйста… — Руки его уже тянулись приспустить натянутую в паху ткань. Он бы не стал, если бы Арсений ему не позволил, и готов был тут же прекратить все свои поползновения. Но тот сам попросил — поёрзал, прижался, протянул: — Пожа-а-алуйста… Кивнув скорее себе, чем Арсению, Антон спустил шорты на бёдра и прижался членом к расселине, тут же проходясь им вверх-вниз. Несравнимые ни с чем чувства, захлестнувшие с головой, чуть не утопили под собой — он притёрся ближе, проталкивая член между ягодиц, но без намёка на проникновение — не время. Арсений ещё крепче прижался к нему, оттопырив задницу, и заскулил в голос, усиливая головокружение и заставляя сердце стучать быстрее, а бёдра двигаться резче. Вдавив Арсения в матрас, Антон вцепился зубами ему в загривок и коротко толкнулся вперёд и вверх. Тот вытянулся, как струна, и мелко-мелко задрожал, кончая и шаря по сбившейся простыне рукой, чтобы найти Антонову. Сам он не прекратил двигаться, пока оргазм не подкатил тоже — скрутило низ живота, защекотало в пояснице, поджались пальцы ног. Антон упал на Арсения, придавливая его своим весом, и тяжело выдохнул ему в затылок. До него дошло, что он только что сделал, лишь когда Арсений под ним задвигался и пожаловался, что ему тяжело. Антон буквально стёк с его спины на матрас, улёгся набок и, обеспокоенно оглядев, повинился: — Блядь. Простите. Я не хотел так… я… простите… не надо было… не знаю, что на меня нашло… — Всё хорошо, не мельтеши. — Голос Арсения был умиротворённым и даже довольным — в нём слышалась улыбка. Антон кивнул всё ещё немного нервно, но поверил ему и, подтянув шорты, положил голову на чужую подушку, нос к носу, успокаиваясь. Они лежали так несколько минут, слушая дыхание друг друга, пока Арсений не нарушил тишину: — Антошка? — М-м-м? — сонно протянул тот, понимая, что лежал с закрытыми глазами, только когда открыл их. Арсений усмехнулся и убрал с его лба прилипшую от пота чёлку. — Ты ж мне на спину кончил? — Ы-ы-ы-ы. Да-а-а, — совершенно по-идиотски улыбнулся он, на удивление не смутившись, даже когда Арсений хихикнул и перевернулся на спину, чтобы тут же поёрзать поясницей по простыне и оттереться от слегка подсохшей уже спермы. — А нож-то зачем был? — спросил тот с улыбкой. — А, но-о-ож. — Антон засмеялся и, подперев голову рукой, поглядел на разморённого оргазмом Арсения. — Я хотел предложить… — Дать клятву на крови? — Не-е-е, — скривился он. Даже мысли о том, чтобы резать себя или Арсения у него не возникало. — Написать что-нибудь на стене. — Например, «а плюс а» в сердечке? — повернув к нему голову, игриво сверкнул глазами Арсений. Антон подтвердил: — Например, «а плюс а» в сердечке. — Тогда чего же мы ждём? — спросил Арсений, но даже не шевельнулся, чтобы подняться. Антон последовал его примеру и тоже не сдвинулся с места. — У моря погоды, видимо. Так и оставшись валяться ещё минимум на полчаса, Антон успел задремать, и проснулся от того, что снова перевернувшийся на живот Арсений начал водить по его лицу пальцем: по бровям, скулам, по линии носа, по губам — словно запоминал, осязая. От этих лёгких прикосновений у Антона снова защемило сердце — в голове некстати всплыли недавние слова Арсения про «не навсегда», и настроение, вроде поднятое поцелуями, объятиями и оргазмом, снова ухнуло вниз. Как, очевидно, и уголки губ, которых как раз коснулся Арсений. — Эй. Не грусти. А то писька не будет расти. — А вы умеете поддержать, — улыбнулся Антон, но как-то через «не хочу». Они всё-таки нашли в себе силы подняться и даже начеркать что-то на деревянной стене домика: Антон вывел свои инициалы, а Арсений написал рядом игривое «Арс!!», прямо так, с двумя восклицательными знаками. «А+А» Антон тоже нашкрябал, — но уже на стволе дерева, когда они спустились, — и обвёл буквы сердцем, по ощущениям, оставляя своё здесь, в этом моменте. Скажи ему кто раньше, что он будет думать так сентиментально и сопливо, он бы посмеялся. Сейчас же было не до смеха, особенно когда Арсений, оценив художества, кивнул и поцеловал его.