Тонкий шрам на любимой попе

Part 9: Ведь теперь уже и сам я понять не могу, как милей он мне: на вид или на ощупь

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

13 августа 2001 года

      Одна из самых обидных вещей летом — это заболеть. И порой этого никак не избежать: в попытках спастись от жары, как в любви и на войне, все средства хороши. Напиться ледяной воды — да, пожалуйста; принимать холодный душ — каждый день и, желательно, несколько раз; объедаться мороженым так, что начинает сводить челюсти и «замерзает» мозг — благое дело.       Правда, потом приходится пожинать плоды всего этого «спасения» — температура высокая настолько, что даже в плюс тридцать градусов холодно; горло дерёт, будто там установлена новая когтеточка и все соседские коты примчались испробовать невиданный до этого девайс; нос заложен, словно туда чего-то напихали. При этом самое поганое — когда одна ноздря дышит и, сука, высыхает, а из второй течёт, словно там образовался водопад из соплей.       Антон ненавидел болеть всей душой. Ещё сильнее ему не нравилось быть слабым и немощным. С опухшим носом, гудящей головой и саднящим горлом он ощущал себя навозной лепёхой на улице. И, что самое печальное, всё то время, которое они могли бы провести с Арсением, целуясь и обнимаясь, он уныло проводил дома в компании градусника, лекарств и чая с малиной. Ладно, чай с малиной хотя бы не был противным, в отличие от горького парацетамола и «зелий», которыми бабушка заставляла полоскать горло.       Что ещё невероятно бесило, так это невозможность нормально спать — когда температура поднималась выше тридцати восьми, Антона так пидорасило бредовыми сновидениями, что хотелось выть от отчаяния и невозможности сию секунду это прекратить. Словно закончилась подписка на эротические сны, которые снились ему пол-лета, и началась новая, которую он добровольно бы никогда не оформил.       Ему являлись исключительно кошмары, от которых он просыпался в холодном поту. Сперва ему снилось, что в их старой воронежской девятиэтажке не существует его этажа: он не мог попасть домой ни на лифте, ни пешком, и то и дело попадал в другое измерение или вовсе на крышу дома. Подобные сны преследовали его ещё с детства, и теперь из-за этого он боялся подниматься на лифте выше своего этажа, так как наизусть знал каждый скрип и шорох, которые издавал тот, пока ехал с первого на седьмой, и новые звуки заставляли его испытывать необъяснимую панику.       Также ему снились восстания зомби, пожирающих кишки и мозги; люди без лиц, тянущие к нему тонкие костлявые руки; извержения вулканов, землетрясения и потопы.       Но самым устрашающим сном всё равно оказался тот, в котором за ним пришла девочка из «Звонка». Она вылезла из телевизора, вся изломанная и искалеченная, и поползла к нему резкими, рваными, паучьими движениями, а Антон не мог даже шагу в сторону сделать, чтобы сбежать. Было страшно настолько, что он понял — его парализовало от ужаса, и теперь он стоит и беззвучно плачет.       Когда казалось, что всё, пиздец настал, и Самара-Тверь-Рязань, или как там её звали, почти добралась до него, в комнату ворвался Арсений. Антон испытал одновременно и облегчение, и страх теперь ещё и за него. Но тот, подойдя, взял его за руку, привычно переплёл с ним пальцы и прошептал на ухо, что это не по-настоящему.       И ещё:       — Я рядом, не плачь.       Лба коснулось что-то холодное и мокрое, и Антона словно выдернуло из кошмара. Он уставился в потолок, глотая ртом воздух и понимая, что плачет и наяву тоже. А Арсений, настоящий, реальный Арсений, сидит рядом и держит его дрожащие пальцы в своих.       — Тиш-тиш-тише, — прошептал тот ласково и поправил компресс на лбу Антона. — Это был сон, Антошка. Просто плохой сон. Ты уже проснулся. Я рядом.       За окном только начинало светать, а петухи уже вовсю переговаривались между собой звонким кукареканьем. Дед, судя по доносящемуся методичному стуку, колол дрова в саду, бабушка, наверное, уже кормила кур и шла ухаживать за своими георгинами — деревня просыпалась.       Говорить было сложно — в горле больно и горько скручивался ком, хоть Антону и хотелось бы рассыпаться благодарностями за то, что Арсений снова спас его, как и когда они смотрели этот злосчастный фильм. Он попытался шмыгнуть носом, но тот был настолько сильно забит, что голова от таких потуг сильно закружилась, пришлось закрыть глаза и постараться не зареветь пуще прежнего.       Арсений аккуратно провёл уголком простыни по его щекам, вытирая слёзы.       Антон ненавидел болеть и эти грёбанные ужастики.       — Принести что-нибудь? — спросил Арсений обеспокоенно. Антон качнул головой и только сильнее, насколько позволяла охватившая слабость, сжал его тёплую ладонь.       — Побу-у-удьте со мной, — прохрипел он жалобно.       — Конечно.       Но, вопреки своим словам, он отпустил руку Антона. Мгновенно стало грустно, аж на целых семь секунд, пока Арсений из сидячего положения не переместился в лежачее и не прижался к его боку, обняв поперёк тяжело вздымающейся груди.       — Заболеете же, — попытался запротестовать Антон, ощущая такой прилив любви, который едва ли смог бы выразить словами. Отпускать Арсения он не согласился бы ни за какие сокровища мира — «Даже за сто тыщ мильонов».       — Знаешь поговорку, что зараза к заразе не клеится? — В его голосе слышалась улыбка, и Антон попробовал улыбнуться в ответ, но лишь измученно хмыкнул и угукнул — знает. Ещё он думал сказать, что Арсений никакая не зараза, но сил не хватило. — Спи пока, я разбужу, когда надо будет принимать лекарства.       Спать одновременно и хотелось до жути, и не хотелось — из-за жути во снах. Однако благодаря присутствию Арсения, он был уверен, что его сон в надёжных объятьях.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

      В следующий раз он проснулся уже где-то ближе к обеду от дикого желания поссать. Арсения рядом не оказалось, и Антон подумал, что тому стало скучно сидеть с ним, таким болезным, и он свалил (наверное, правильно сделал). Но стоило сползти с дивана и, опираясь о стены, вывалиться из комнаты, как Антон нос к носу столкнулся с Арсением, который нёс в руках горячую чашку с бульоном.       — Куда поднялся? А ну кыш в кровать! — возмущённо нахмурился тот. Бульон тоже будто посмотрел на Антона осуждающе.       У Антона сердце завыло — не ушёл, не бросил умирать одного.       — Ну пописать-то можно? — Он сложил брови домиком.       — Пописать можно, — снисходительно кивнул Арсений и, поставив кружку на стол у дивана, быстро подхватил Антона под руку, что оказалось очень кстати — ноги были ватные, а во всём теле слабость. — Я помогу.       — Я и сам… могу? — Он не хотел, чтобы это прозвучало вопросом, но так вышло.       — Можешь?       — Да.       — Я всё равно схожу с тобой.       — И опять будете смотреть, как я писаю?       — Антошка, мы уже давно на том уровне отношений, когда я могу и подержать твой член, чтобы ты пописал. — Арсений как будто повзрослел лет на пять и стал серьёзным до пизды. Антона это немного насторожило, но в то же время и очаровало — в Арсении потрясающе сочетались забота и серьёзность.       — Не надо держать мой член, — тем не менее пробубнил он и поспешил добавить: — В смысле, надо, но не так. Ну, то есть, не держать, ну… вы поняли, короче.       — Я понял. Я подожду за дверью, дурёха.       — Ладно.       Идти на улицу Антон не стал, зарулив в «цивильный» сортир и понадеявшись, что бабушка простит ему, больному, то, что он осквернил домашний туалет. Арсений, как и обещал, остался за дверью и напевал что-то себе под нос, пока Антон справлял нужду. Голова его кружилась, будто он слез с карусели на цепочках, а не прошёлся пару метров по дому.       — Руки помыл? — первым делом спросил Арсений, когда Антон вышел из туалета.       — Помыл, мам.       — С мылом?       — С мылом, мам.       — Дай проверю!       Антон недоумённо уставился на него, но послушно протянул руки ладонями вверх. Арсений, недолго думая, взял его за запястья и, поднеся их к лицу, сперва шумно втянул носом воздух, а затем, полуприкрыв глаза, оставил два крохотных поцелуя прямо в середине ладоней. Сердце Антона сделало восторженное «уи-и-и-и-и-и-ту-дух!».       Возвращаться в комнату пришлось, облокотившись на Арсения. Впрочем, подумал Антон, он бы так и так облокотился — ему только дай повод повисеть на Арсении и полапать его.       — Так, а теперь бульон, — строго приказал тот, укрывая Антона тёплым пуховым одеялом.       — Я не хочу, — чисто из вредности закапризничал Антон. Желудок, предатель, в этот же момент издал очень не мелодичное «бр-р-рл-бр-р».       — А ты через не хочу.       — Ну Арсе-е-еньсергеич, не заставляйте больного.       — Надо лекарство выпить, на голодный желудок нельзя.       — Можно.       — Щас… пизды получишь, — не выдержал Арсений, и Антон посмотрел на него охуевше.       Несколько секунд они пялились друг на друга, как истуканы, а затем оба посыпались со смеху. Виски Антона взорвались болью, но смеяться он не прекратил, даже когда принял из рук Арсения горячую, наверняка ароматную бульонную жижу. С плавающей в ней морковкой — он ненавидел варёную морковку.       Есть правда не хотелось, хоть желудок и был с Антоном не согласен. Но гневать Арсения не хотелось сильнее, поэтому он сделал пару маленьких глотков, через силу глотая практически пресный бульон — из-за заложенного носа он не ощущал вкуса.       — Ну и чего ты как котёнок лакаешь? — пробурчал Арсений, покачав головой.       — Я не котёнок.       — Конечно, ты не котёнок. Ты тигр. А теперь пей нормально, ну.       — А что мне за это будет?       — Я скажу, что тебе будет, если ты не выпьешь.       — Пизда?       — Предам тебя анафеме.       — Э-э-э-э. Чему?       Антон такого слова не знал, но предположил, что это что-то страшное — даже, наверное, похуже, чем «пизда». Задумываться над ним он не собирался, решив, что Арсений ему всё равно объяснит.       Тот вздохнул, будто Антон был самым недалёким неучем в его жизни, и, подоткнув одеяло ему под бёдра и задницу, присел рядом на диван.       — Предать анафеме — это значит отлучить от церкви за грехи, — объяснил он, ничего толком не объяснив.       — Э-э-э-э, — повторил Антон свою мысль, по-прежнему не догоняя. — Какой церкви?       — Догадаешься сам? — Арсений, хитро сверкнув глазами, провёл рукой по его ноге через одеяло, от колена к бедру, но не доходя до паха.       Антон вспыхнул, как облитый жидкостью для розжига хворост, когда до него дошло, что тот имеет в виду. Ещё смущения добавило то, что Арсений добрался поглаживаниями до живота и, пошагав вокруг его пупка пальцами, скользнул ими под футболку. Ладонь его была горячей, и это было хорошо — значит, температура у Антона была не слишком высокая.       Понятливо кивнув, он в два глотка выпил больше половины бульона и протянул кружку Арсению.       — Наелся.       — Ты Дюймовочка, что ли? Полтора зёрнышка в день?       — Горло болит, — честно признался Антон, и только тогда Арсений вздохнул и отставил кружку.       — Горе ты луковое, вот ты кто.       — Я же тигром был. Р-р-рь-кх-кха-а-а… — Попытка игриво порычать обернулась душевыёбывающим кашлем. Антон подумал, что задыхается и умирает.       Будто из воздуха, в руке Арсения материализовалась баночка с ярко пахнущей травами мазью «Бом-бенге», которую Антон, в отличие от всех остальных мазей и лекарств, обожал. Когда он болел в детстве, мама всегда натирала ему ею грудь и спину, при этом напевая какую-нибудь забавную детскую песенку. Просить Арсения спеть Антон не стал, зато с готовностью задрал футболку под подбородок.       Тепло стало мгновенно, как только Арсений принялся растирать густую мазь — не столько от действия самого Бом-бенге, сколько от приятных прикосновений. Арсений вовсе не обращался с Антоном, будто тот фарфоровый и может треснуть от любого нажатия, но всё равно его движения были мягкими и плавными, почти нежными.       Погладив Антона по ключицам и грудной клетке, Арсений спустился чуть ниже, к соскам: обвёл ладонью вокруг ареол, не задевая их, но даже от этого лёгкого, совсем не эротичного поглаживания, соски у Антона напряглись. Он, не отрывая от Арсения взгляда, попытался дышать ртом не так шумно — побоялся спугнуть момент. Получалось так себе, ещё и с присвистом.       — Переворачивайся, — потребовал Арсений тихо.       — Не могу.       — Чё это?       — Ноги… в коконе.       — Ты ж моя гусеничка-переросток, — засмеялся Арсений, помогая Антону выбраться из одеяла и перевернуться на живот.       — Когда я вырасту, я стану прекрасной бабочкой?       — Обязательно. Ведь ты и сейчас прекрасная куколка.       — Как-то не очень сексуально, — фыркнул Антон в подушку.       — Никакого секса. Ты не допил бульон.       — Да ну Арсеньсерге-е-е-еи-и-ич!       — Цыц!       Тщательно растерев мазью и спину, Арсений одёрнул футболку и легко чмокнул куда-то над лопаткой, от чего у Антона бабочки в животе засуетились. Или Арсений был прав — это всё голод и надо бы поесть нормально.       Кряхтя, он перевернулся обратно на спину, чтобы можно было разглядывать Арсения, а не стену перед собой. Голова с каждым движением грозилась отвалиться или прострелить виски ещё сильнее.       Арсений укрыл его по самый подбородок и подоткнул одеяло под бока, сковывая любые движения и в самом деле превращая его в куколку.       — Теперь надо, чтобы ты хорошенько пропотел.       — Не хочу потеть, это мерзко.       — Антон, блядь. — Арсений посмотрел на него максимально серьёзно, и Антон аж съёжился под этим взглядом и от того, что тот назвал его полным именем. Непривычно это было, хоть уже и не в первый раз.       — Ладно, ну чего вы ругаетесь сразу-та?       — Потому что ты невыносимый.       — Не надо меня никуда выносить. Рано ещё.       — Тебя и не вынести, ты ж тяжёлый.       — Вот и всё.       — Вот и всё.       Они снова замолчали на несколько секунд, глядя друг на друга дофига серьёзно, прежде чем заулыбаться. Арсений убрал с его лба чёлку и наклонился, чтобы коротко прикоснуться губами. Антон прикрыл глаза, наслаждаясь заботой.       — Опять горячий, — констатировал Арсений, выпрямляясь.       — Не надо было столько холодной воды пить и под вентилятором сидеть, — вздохнул Антон.       — Ты же в курсе, Антошка, что простуда — это не из-за переохлаждения?       — А из-за чего же тогда?       — А из-за инфекций. Ты, скорее всего, подхватил от кого-то из тех лохов из соседнего села. А переохлаждение только дало зелёный свет заразе разрастись.       — Да ну бред. Я ж всегда заболеваю, если слишком сильно пытаюсь спастись от жары. — Антон недоверчиво нахмурился: что-то тут не сходилось. Да и их поход в соседнее село был неделю назад, почему он именно сейчас заболел-то?       Арсений покачал головой.       — Организм из-за этого ослабевает и становится более уязвимым к инфекциям и вирусам, которые могут сидеть в тебе неделями. Просто так от холодной воды не заболеть. По крайней мере тебя может поломать пару часов, но и всё.       — А горло тогда почему дерёт? Если ангина.       — То же самое.       — А чё вы такой умный?       — Я много читаю.       — У вас башка не лопается столько информации в ней хранить?       Арсений фыркнул и, снова наклонившись к Антону, чмокнул его в кончик носа, но ничего не ответил.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

18 августа 2001 года

      Поправился Антон в считанные дни только благодаря дотошности Арсения и его бдительности: он не позволял пропускать приём лекарств ни под каким предлогом — не помогали даже оленьи взгляды, которые Антон обычно использовал на бабушке (и они работали); мазал согревающей мазью — по традиции завершая это действие поцелуем в лопатку; накладывал горчичники, от которых у Антона пылало всё, и он едва ли не выл от отчаяния и желания содрать те вместе с кожей; вынуждал есть через «не хочу-у-у-у»; и буквально за ручку водил в туалет, если у Антона вдруг снова начинала кружиться голова от слабости. Единственное, от чего Антон сумел откреститься — это от отпаривания ног в горчичной воде в тазике.       — Прекрасные тридцать шесть и семь! — радостно воскликнул Арсений, вытащив из-под мышки Антона термометр, и встряхнул его в воздухе пару раз, сбивая ртутную полоску.       Пусть нос по-прежнему был полон соплей (это если с пессимистичной точки зрения), и Антон всё ещё чувствовал себя растоптанным куском какашки, но в целом мог существовать самостоятельно. Хотя забота Арсения сильно подкупала: Антон был готов болеть дольше и чаще, лишь бы тот, такой хороший и внимательный, был рядом и ухаживал, не выражая брезгливости ни от внешнего вида Антона, ни от того, что он почти неделю не мылся из-за высокой температуры и наверняка весь провонял потом.       — Ура-а-а, — прогундосил Антон, сморкаясь в специально принесённое для этого дела полотенце. — Хочу в душ.       — Я тоже хочу тебя… — Арсений наверняка специально сделал эту паузу, чтобы Антон выразительно на него посмотрел: — … в душ.       — А-а-а. Ага.       — Ну и чё сидим, кого ждём?       Во взгляде Арсения было одновременно столько всего, что Антон растерялся. Похлопав глазами, он кивнул и, медленно встав с дивана и даже не покачнувшись, уполз в сторону душа, захватив с собой свежее полотенце из шифоньера.       Когда вернулся, обнаружил Арсения с тетрисом в руках, лежащим на диване на свежих простынях. Антон так завис, разглядывая его, что только спустя секунд пятнадцать смог очнуться и, стянув с влажных волос полотенце, присел рядышком на край, боясь спугнуть.       Арсений оторвал взгляд от тетриса и посмотрел на Антона своими голубыми глазищами.       Сердце опять заныло — Антон будет так сильно скучать по этим взглядам, по уюту, создаваемому Арсением, по всему Арсению будет скучать безумно. Он поймал себя на мысли, что уже скучает. И в красках представляет себе, как ему будет фигово, когда Арсения не будет каждый день в его жизни.       Шмыгнув вновь потёкшим носом, Антон откинул полотенце в угол дивана и, приблизившись к Арсению вплотную, обнял поперёк живота и спрятался носом ему в подмышку. Пахло от Арсения… Арсением: что-то отдалённо ландышевое от мыла и горько-солёное от пота. Но пахло не противно, как в забитой намертво маршрутке, а приятно — по-домашнему, по-деревенски, по-родному.       — Ну ты чего, Антошка? — погладив его по голове, позвал Арсений.       — Ничего, — пробубнил Антон, плавясь от его прикосновений, но не желая выпускать из мёртвой хватки. — Я не хочу вас отпускать.       — Я же никуда и не ухожу?       — Это сейчас не уходите, а вот лето закончится…       — Эй, ну э-э-эй.       Арсений потрепал его по макушке и чуть оттянул от себя за волосы на затылке, заставляя поднять голову и посмотреть в глаза.       У Антона по позвоночнику вниз прошёлся вибрацией разряд возбуждения.       — Я. Никуда. Не. Ухожу, — повторил Арсений.       Антон кивнул, облизнул губы и охнул от неожиданности, когда тот резко перегруппировался и подмял его под себя, оказываясь сверху и придавливая к дивану всем своим весом.       — Вы… чего? — выдохнул Антон поражённо.       — Тиш-тиш-тиш…       — А как же бабушка с дедушкой?..       — Они ушли к соседям, это на полчаса минимум, — пробормотал Арсений уже куда-то в живот Антона, пока тот пытался совладать с дыханием.       Арсений… что собрался делать?       — А вы-ы-ы… что-о-о?       — Я так давно хотел, Антошка… ты разрешишь? — Арсений, уже лежащий между расставленных ног Антона, лицом на уровне его паха, посмотрел снизу вверх так просяще и одновременно требовательно, что отказать даже мысли не возникло.       Поэтому Антон лишь бездумно кивнул и приподнял бёдра, когда Арсений начал расшнуровывать и стягивать его шорты, прилипшие к влажному телу — вытираться после душа, тем более летом, он не любил. Потому и болел. Ну, и из-за инфекций тоже.       Высвободив пока ещё мягкий член, Арсений упёрся руками в диван и внимательно начал разглядывать Антона, отчего тому захотелось спрятаться, прикрыться, уйти в другую комнату, потому что его обдало жаром от стыда, смешанного с желанием.       — Краси-и-ивый, — прошептал Арсений и, на пробу, ткнулся носом сперва в основание члена, а затем между бедром и пахом, тут же втягивая воздух и тихонько постанывая.       Член дёрнулся и начал набухать, хотя Антон подумал, что от нервов и смущения он ни за что не сможет возбудиться.       Не тут-то было — Арсений, красиво покраснев до кончиков ушей, высунул язык и смело пару раз лизнул от мошонки до спрятанной пока ещё головки. Антону показалось, что у него от башки случился знатный такой отлив крови — аж в глазах потемнело — а к паху пошёл прилив, и член напрягся, вставая, как по команде «Рота, подъём!!!».       Явно не давая себе времени на размышления и сомнения, Арсений взялся за член рукой, смело наклонился и, ещё раз стрельнув в Антона совершенно развратным взглядом, накрыл губами оголившуюся головку. Пришлось прикусить тыльную сторону ладони, чтобы не взвыть от приятных ощущений. Арсений, недолго думая, попытался насадиться сильнее, от чего Антон поражённо ахнул, когда головка проехалась по голому нёбу — тот снял пластинку… он заранее собирался, он знал, что будет это делать…       От этого понимания в груди Антона разлилось тепло, граничащее с нехилым возбуждением, томящимся внизу живота.       Прикосновения Арсения были немного нерешительными, но в то же время тот как будто собрался покорить Эверест — в какой-то момент, когда вроде как поймал нужный ритм и угол, он так резко попытался взять глубже, что поперхнулся, из-за этого дёрнул головой и проехался зубами по нежной плоти. Антон взвыл уже не от удовольствия, а от боли.       Арсений, кашляя и утирая лицо от накативших слёз, рассыпался в извинениях, пока Антон прикрывал руками полуопавший член и смотрел в потолок, стараясь дышать размеренно и как можно менее нервно.       — Прости-и-и-и, — перестав кашлять, повинился Арсений, укладываясь рядом на бок и утыкаясь носом Антону в шею. — Я нечаянно.       — Я знаю, — вздохнул тот тонко. Он не обижался и всё прекрасно понимал.       — Пожевал и выплюнул — этого не было в планах, — всё ещё немного виновато хихикнул Арсений и погладил Антона под задравшейся майкой по животу.       — Угу-у-у. — Антон сглотнул и повернул голову, уткнувшись носом в любимую мохнатую макушку.       — Можно я ещё раз попробую? Обещаю держать зубы в узде. Хотя узду я как раз снял.       До Антона доходило несколько секунд, и когда он понял, что Арсений имеет в виду пластинку, фыркнул и всё-таки убрал руки от паха — его ладонь тут же заменил своей Арсений: мягко обхватил ствол пальцами и плавно задвигал запястьем, посылая импульсы возбуждения от паха по всему телу.       Вместе с этим он снова и снова оставлял короткие поцелуи на шее Антона, на его ключицах, груди, спускаясь всё ниже… Он задрал майку и лизнул сосок, чуть цапнув тот зубами, прошёлся поцелуями вниз, подразнил языком пупок и, добравшись до члена, смело взял влажную сочащуюся головку в рот, начав облизывать её, как вкуснейший сосательный петушок. Антон зажмурился до звёзд перед глазами, когда Арсений, вместе с вылизываниями, начал помогать себе рукой и поддрачивать то у основания, то у самой головки, дразня ту кончиком языка. Он очень старательно прятал зубы, когда пытался вобрать член в рот, и больше не пихал глубоко, видимо поняв, что так дела не делаются.       Слюны было так много, что она, стекая по стволу, щекотала Антону яйца, но это ничуть не уменьшило безумного возбуждения, приятно стягивающего все внутренности, а как раз наоборот — только усилило зашкаливающие эмоции.       Арсений, раскрасневшийся, с блестящими от слюны губами и от слёз глазами, был самым красивым зрелищем, что Антон когда-либо видел в своей жизни — ему хотелось бы это сказать вслух, но он мог только мелко трястись и подвывать, как волк на луну.       В голове у него набатом стучало «охуеть, охуеть, охуеть!», поджались пальцы ног, ему жутко захотелось поддать бёдрами вверх, но он изо всех сил постарался этого не делать и не мешать, не сбивать Арсения с поставленного ритма и цели. Тот то отстранялся и устало утыкался лбом Антону в тазовую косточку, пытаясь отдышаться, то с ещё большим энтузиазмом сводил с ума, надрачивая член и попросту дразня короткими полизываниями головки, размазывая по стволу слюну и выступившую смазку. У Антона голова шла кругом, он готов был выть от того, как ему хорошо и что он сейчас — вот-вот.       Когда Арсений нашарил его руку и положил её себе на затылок, у Антона только и хватило сил, что неадекватно и сорвано пискнуть и, сжав чужие волосы на затылке, попытаться оттянуть от себя — своеобразно предупредить, что кончает. Но Арсений не поддался, только усерднее задвигал головой, зарычал и, насадившись ртом на член, насколько смог, сжал руку Антона на своём затылке, кивая и угукая — можно.       — Бля-а-а-а-адь, — провыл Антон, содрогаясь всем телом и кончая в податливый рот. Комната перед глазами закружилась вместе с парящими вокруг звёздами.       Антон приходил в себя несколько секунд, во время которых Арсений уселся между его ног на пятки и, взяв «сморкательное» полотенце, выплюнул туда сперму.       — Не то, чего я ожидал, но и не самое противное, — выдал он вердикт и улёгся на всё ещё тяжело дышащего Антона сверху, оставляя мягкий поцелуй у него на подбородке.       — Е-бать. — Антон положил руки ему на поясницу и попытался поймать взгляд, но Арсений уже улёгся ему на грудь и начал легко, даже немного щекотно, водить пальцем по соску. — А… вы?..       — Я кончил, не переживай, — отозвался Арсений тихо: в голосе его было столько тепла, сколько Антон не слышал никогда и ни от кого до этого. — Ещё раньше, чем ты, Антошка.       — Ебать, — повторил свои мысли Антон и благодарно чмокнул того в макушку.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

23 августа 2001 года

      — Дорогие гости, а не надоели ли вам хозя-а-аева? — потягиваясь, спросил Арсений у ребят, привычно, как и раньше, собравшихся у него дома для просмотра очередного фильма. Сегодня это были «Горячие головы», которые ждали своего часа ещё с того дня, когда Арсений устроил диверсию с порнухой.       — О-о-о. Раз Арсений Сергеич грит надо валить — значит, надо вали-и-ить, — протянул Серёга.       — Потому что он сам сейчас кой-кого завалит? — хитро хохотнул Макарчик. Антон посмотрел на него с вызовом, но ничего не сказал.       — Да вы мне уже все поверхности в доме продавили своими жопами. — Арсений, проигнорировав Макарчиковы слова, только крепче прижал к себе сидящего рядом Антона.       Больше прятаться не было смысла, поэтому они смотрели фильм, сидя на арсеньевской кровати, обжимаясь и тискаясь, и то и дело ловили на себе хитрые взгляды друзей. Поначалу Антона это смущало, он чувствовал себя не в своей тарелке, а потом забил — если Арсению было норм, то ему и подавно.       Единственный в комнате стул занял Дрон, а Макарчик и Поз расселись на полу — на подоконник, куда обычно взбирался Арсений, никто лезть не собирался. К тому же, где-то на середине фильма там устроился спрыгнувший с ветки черешни Артошка, который принёс то ли тушку полевой мыши, то ли маленькой птички — с кровати было не разглядеть. Арсений при виде этого так изменился в лице, что Антон не удержался и заржал над ним сильнее, чем над комедией, которую они смотрели.       — А чё? Типа каждый входящий в комнату должен соответствовать твоим анальным стандартам? — закатил глаза Поз, поднимаясь на ноги и разминая спину наклонами в стороны.       — Конечно. И ты не проходишь, — снисходительно улыбнулся Арсений.       Антон накрыл рукой лицо и тихо хихикнул, когда тот забрался ему под футболку и защекотал пальцами поясницу.       — Ой, всё, пойдёмте, ребят, а то нам придётся смотреть порно, которое мы не просили, — поднялся со стула Дрон.       — Мы и тогда не просили, но посмотрели! — Заржал Макарчик.       Попрощавшись, ребята кучей вывалились из комнаты, гогоча как ненормальные и обсуждая не то порно, не то «анальные стандарты» Арсения.       Тот сполз по Антонову плечу и улёгся головой ему на колени, глядя снизу вверх:       — А вас, Шастун, я попрошу остаться.       — А что мы будем делать?       Он зарылся пальцами в лохматые, отросшие за неполные три месяца арсеньевские вихры, погладил по макушке и спустился к затылку, перебирая пальцами, зная, что Арсению так нравится — тот даже замурчал, чуть прикрыл глаза и, поёрзав, приласкался ещё сильнее.       Антону вообще было в кайф находить «особенные» места, на прикосновения к которым Арсений реагировал не как к остальным. Например, это были, в первую очередь, соски: Арсений превращался в желе, стоило Антону лишь начать их гладить или облизывать, не говоря уже об укусах, от которых тот попросту сгорал. После того раза, когда Антону достался неумелый, но лучший (и пока единственный) минет в его жизни, он, как только пришёл в себя, так заласкал и искусал Арсеньевы соски, что на следующий день тот пожаловался, что Антон один ему прокусил. Но не ругался, а в шутку предложил вставить туда одну из бабушкиных серёжек, валявшихся в коробочках «с драгоценностями» на чердаке.       Ещё, как выяснилось тем же вечером, но чуть позже, у Арсения волоски на ногах и руках встают дыбом и пробегают приятные мурашки, если его погладить под коленками. Антону нравились его коленки до дрожи, как и весь Арсений целиком: а целовать его бёдра и колени и гладить чувствительное место под ними оказалось просто невероятно приятно.       Ну и, разумеется, шрамы. Антон не обделял вниманием ни шрам от аппендицита, ни, тем более, свежий — на ягодице. Он мял арсеньевскую задницу, как игрушки-антистресс, продающиеся в переходах по пять рублей — вот те самые, наполненные мукой и крахмалом воздушные шарики, из которых можно лепить любые фигуры. Из Арсеньевых ягодиц, конечно, нельзя было ничего слепить — форма не менялась, зато их можно было целовать, тискать и облизывать до темноты в глазах и тонких поскуливаний, которые тот издавал.       Арсений не отставал и тоже нашёл несколько эрогенных зон Антона — покусывал его уши, гладил по затылку, целовал живот. Антон улетал каждый раз на другую планету, мечтая, чтобы это никогда не заканчивалось.       Но время, которого оставалось всё меньше и меньше, больно било по макушке кувалдой реальности.       Сейчас Антон был полон решимости провести весь день в объятьях Арсения, никуда-никуда его не отпускать и даже остаться на ночь — он заранее отпросился у бабушки, и та даже ни на секунду не стала спорить.       Артошка, который, видимо, только и ждал, пока они останутся втроём, вновь вскочил в окно, и по всем поверхностям, минуя пол, забрался к ним на кровать. Потоптавшись по арсеньевскому животу и груди, он понюхал протянутую пустую руку, возмутился, видимо, этой вопиющей несправедливости — в смысле, никаких вкусностей? — и, пофырчав, забрался по плечу Антона ему на голову, а затем вообще перебрался на шкаф. Обычно именно туда он прятал все свои трофеи, которые притаскивал из леса и сада.       — Помнишь, я рассказывал, что на чердаке нашёл тогда не только порнуху… — Арсений облизнулся. — Точнее, порнуху, но не только ту, которую показал?       — Угу.       — Хочешь посмотреть?       — Х-хочу… — Голос Антона непроизвольно дрогнул, как и рука в волосах Арсения. Тот открыл глаза и, поймав взгляд, серьёзно посмотрел на Антона.       — Тогда поцелуй меня.       — Это как с ягодами, да? Один поцелуй — одна минута просмотра фильма? — улыбнулся Антон подозрительно, но наклонился, чтобы исполнить просьбу приподнявшегося для его же удобства Арсения.       Поцелуй длился недолго — Арсений, резко оторвавшись, подскочил с Антоновых колен и в два шага оказался около коробки с кассетами, доставая оттуда одну с надписью «Чип и Дейл» на боку. Антон заржал, закрывая рот руками, когда встретился взглядом с горящими хитринкой голубыми глазами.       — Серьёзно? «Чип и Дейл»?       — Закрой дверь пока, — попросил Арсений и вставил кассету в видик, пока Антон, послушно поднявшись, защёлкивал замок на двери в комнату.       От предвкушения и лёгкого страха его ладони вспотели, пришлось вытереть их о бёдра, пока возвращался на кровать. Арсений присел рядом и, тут же прижавшись к нему боком, нажал «плей» на пульте.       Сперва Антон подумал, что его наебали — на экране в самом деле появилась заставка бурундуков. Арсений, видимо вдоволь насладившись недоумением на его лице, зажал перемотку, и уже спустя мгновение мультфильм сменился: двое молодых парней (наверное, одного звали Чип, а второго Дейл — мысленно хмыкнул Антон) сперва несколько секунд подурачились на диване из-за найденного резинового члена, а затем принялись целоваться. Темноволосый парень — Антон окрестил его Чипом — придавил собой другого и принялся вылизывать его грудь и живот, спускаясь всё ниже и ниже и начиная расстёгивать штаны. В груди Антона разлилось тепло, струящееся потоками в низ живота и оседающее пульсацией в паху. Воздух в комнате мигом подскочил на пару градусов выше — у Антона запылали уши и шея, а во рту скопилась слюна.       От экрана, в отличие от того раза с порно, где накачанный мужик трахал девушку, было не оторваться, но в то же время Антону была интересна и реакция Арсения. Тот поёрзал и сел поудобнее, чуть раздвинув ноги, при этом так и продолжая прижиматься к Антону боком. Парни на экране никуда не спешили и лениво целовались, кадры крупным планом демонстрировали их активно работающие языки: Антон понадеялся, что когда они целуются с Арсением, это выглядит так же красиво и эстетично, а не как будто двое неумех пытаются заплести языки в косичку. Впрочем, подумал Антон, им с Арсением и не надо сниматься в порно, чтобы выглядеть красиво, а то, что они чувствуют, когда целуются — гораздо важнее.       Арсений не мог усидеть на месте, и когда парень на экране — Дейл — оседлал Чипа, так и не перестав целовать, потянулся к члену Антона, накрыв его ладонью через шорты. Антон длинно выдохнул, упёрся спиной в стену и чуть съехал по кровати, давая Арсению больше места. Захотелось сделать так же, как на экране, когда Чип, спустив-таки с Дейла штаны, начал сосать ему.       — Хочу… тоже, — поделился Антон своей мыслью, делая паузы между словами, потому что дышать стало немного сложнее, когда Арсений перекинул через его ногу свою и потёрся пахом о бедро. — Вам… это самое.       — Это самое — в смысле взять в рот? — спросил тот прямо, шёпотом в ухо, прежде чем цапнуть за мочку. Антона пробрало мурашками, он отчаянно закивал и повернул голову к Арсению, утыкаясь носом в его нос.       — Можно? — тоже шёпотом пробормотал он.       — Да-а-а. — Арсений кивнул и лизнул губы Антона, но не целуя, а лишь дразня.       Действие на экране не спешило набирать обороты — парни по-прежнему то сосались, то сосали друг другу, но Антон уже не обращал на это внимание, потому что то, что делал Арсений, было в разы лучше. Он встал на колени, маяча топорщащимися спортивками практически перед носом Антона и взялся за его плечи, чтобы удержать равновесие. Антон, сглотнув — наверное, зря, слюна бы пригодилась — сперва немного несмело провёл по его паху рукой, затем, более уверенно уткнулся туда носом.       — Арсюша-а-а? — В дверь постучали, и голос бабушки заставил Антона так и замереть с открытым ртом.       — Ба-а-а? — простонал-прокричал вытянувшийся в струнку Арсений.       — А вы там заняты? Пойдите деду помогите машину разгрузить, он песка да цемента накупил, но вот спину прихватило.       — Хорошо-о-о, — глядя на Антона извиняющимися глазами, в которых плескалась тонна разочарования, ответил Арсений. — Сейчас спустимся…       — Вот и славно! — Бабушка не слышно пробормотала что-то ещё и ушла, оставив их в тишине.       — В следующий раз? — с надеждой спросил Антон, чмокнув Арсения в шрам над тазовой косточкой.       — Угу, — ответил тот угрюмо и нажал на пульте «стоп», гася экран.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

      Помимо машины им пришлось разгружать и недостроенный сарай — деду Саше вотпрямщас срочно приспичило достать оттуда старые прогнившие доски, чтобы то ли избавиться от них, то ли наоборот что-то смастерить — Антон так и не понял, а уточнять в третий раз он не стал.       Плюс ко всему, после этого бабушка Арсения запрягла их сходить отнести «гостинцев» Виолетте Витальне — соседке, которая сама дальше своего участка не ковыляла на своей одной. Та усадила их за стол, и им пришлось выпить по две чашки чая с пряниками и выслушать историю о том, как в годы Великой Отечественной, будучи маленькой девочкой, ногу-то и потеряла. Арсений слушал с огромным интересом: поддакивал, сочувственно кивал и пинал Антона под столом в лодыжку, чтобы слушал тоже, а не ловил мух. Не то чтобы Антону было совсем не интересно, просто такие темы он не любил — ему от них становилось больно и грустно до тошноты, так что кусок в горло не лез. Даже, если рассказывались они с шутками, как это обычно делал дед или та же Виолетта Витальна. Поэтому уходил от соседки он с поникшей головой и упавшим настроением.       С делами они провозились до самого вечера, поэтому, когда, приняв душ, завалились в комнату Арсения, то упали на кровать без сил, игнорируя так и горящий серым экран телевизора. Пока они работали, Арсеньева бабушка приготовила для Антона раскладушку, и тот перепугался, что она могла увидеть то, что было в видике, но Арсений уверил его, что она даже к тому телевизору, что стоит внизу, подходит с опаской, хотя тот старее лет на двадцать, и вообще без пульта — заводится с пинка или от броска в него тапком.       — Я так устал, что готов проспать неделю, — пожаловался Антон, вытягиваясь на кровати. Арсений завозился рядом и улёгся с ним «валетом», едва не угодив пяткой Антону в рот.       — И продрыхнуть мой отъезд? — грустно вздохнул тот.       Антон заныл и надул губу — он старался изо всех сил не думать о грядущем расставании и вообще о том, что осталась какая-то неделя до конца лета и начала школы. До жизни без Арсения под боком: без его шуток, без его смеха, лохматой головы, в которой свой собственный мир и всё непонятно, без его шрамов, без его поцелуев, без его пальцев ног, тычущихся Антону в подбородок. Он грустно улыбнулся, взял Арсения за щиколотку и пощекотал стопу. Тот взвился и, захихикав, отнял ногу.       — А можно вопрос? — Антон приподнялся на локтях и посмотрел на лежащего с закрытыми глазами Арсения.       — Ты его уже задал, — улыбнулся тот.       — Тогда два вопроса, — закатил глаза Антон и провёл рукой от арсеньевской лодыжки к колену. Тот заёрзал и зашипел, как кот, ощетиниваясь.       — Ну ты чего-о-о против шерсти-то? — в голосе его, тем не менее, слышалась улыбка. — Задавай свои вопросы, изверг.       — Чой-та я изверг, ну? — Антон подобрался и полностью сел, даже руки в боки упёр, уставившись на Арсения деланно возмущённо. Взгляд его не возымел никакого эффекта — тот по-прежнему лежал, не открывая глаз.       — Это и есть твой вопрос? Как ты неразумно используешь свои ресурсы, Антошка, — хихикнул Арсений, будто даже немного издевательски. Его за это захотелось защекотать до коликов, но Антон сдержался.       — Нет! Вопрос другой. Откуда у вас гейское порно?       Арсений сперва хмыкнул, а потом мгновенно похмурел, только сейчас открывая глаза и встречаясь взглядом с Антоном. Он поднялся на локти и, не разрывая зрительного контакта, поднял ногу и провёл по бедру Антона стопой. Было приятно, но усталость давала о себе знать — возбуждаться означало бы использовать все оставшиеся силы, и точно после этого уснуть на «неделю, не меньфе!». Тем не менее Антон снова аккуратно обхватил пальцами худую щиколотку и, разместив ногу на своих бёдрах, принялся массировать стопу. Арсений тихонько застонал, снова откидываясь на подушку, и посмотрел в потолок.       — У меня… есть брат. Двоюродный: Артёмка. Он старше, если правильно помню, на семь лет. Это его коробка с кассетами. Ну, я так думаю. Типа… да-а-а, сейчас сходится — семья как-то резко года четыре или пять назад перестала о нём говорить и упоминать на застольях, он перестал приезжать на общие праздники… Примерно, когда и мои родители узнали, что я гей. Блин, прикинь, а? Две семьи одного деда с бабкой, и в обеих дети пидорасы. — Он невесело усмехнулся, а Антону вновь стало грустно и обидно за Арсения — и за его брата тоже — что их семьи так отреагировали на эту новость.       — Ну не пидора-а-асы-ы-ы, — обиженно протянул он, опуская голову и беря другую ногу Арсения.       — Но так ведь и есть.       — А вы до конца прям смотрели?.. — попытался сменить тему Антон.       — Не-а. Я с тобой только.       — Правда? А почему?       — Одному не хотелось…       — А как вообще о нём узнали?       — Не поверишь, хотел «Чип и Дейла» посмотреть. — Арсений засмеялся, и Антон, заразившись его хохотом, улыбнулся.       Они ненадолго замолчали — Антон раздумывал о том, как бы он поступил, если бы его семья узнала, что он гей, и что бы тогда делал. Был бы он тогда сейчас здесь или его бы тоже водили по церквям, как Арсения, а то и вовсе упекли бы в психушку? Или с ним было бы то самое «хуже», о котором говорил Арсений тогда, в домике? Мысли были неприятные, и Антон искренне пытался отогнать их от себя воображаемыми ссаными тряпками, но выходило плохо.       — Эй, голуби! — В отличие от предков Арсения, Серёга не отличался тактичностью, поэтому вошёл в комнату, не дождавшись ответа на стук. — Чё разлеглись?       — Знаешь, Сергуль, однажды ты придёшь, а мой член будет в чужом рту, и тогда я скажу: а я предупрежда-а-ал! — лениво констатировал Арсений с улыбкой, оборачиваясь к другу.       Антон подавился воздухом и покраснел, тут же пряча взгляд и прекращая массировать арсеньевские стопы.       — Знаешь, Арсюх, иди на хуй, — тем же тоном ответил Серёга.       — А вот и пойду! Ты только выйди и не смотри, я при тебе стесняюсь.       Открыв и закрыв рот, Антон, как дурак, посмотрел сперва на одного, затем на другого, и снова уткнулся взглядом в голые коленки Арсения, переваривая сцену.       — Потом сходишь, короче. Чё разлеглись, спрашиваю? А на костёр? Новый год же.       — А чё, уже сегодня? — удивился Антон, ловя Арсеньев непонимающий взгляд.       У их деревенской компании была традиция: каждое завершение лета — названный «Новый год» — встречать «на костре» в заводи и провожать уходящие каникулы. У них даже был целый ритуал — они писали письма себе в будущее и закапывали их под «лежащей» ивой, чтобы потом на следующий год откопать и прочитать свои эмоции от предыдущего лета и узнать, сбылись ли пожелания из прошлого. Обычно они устраивали такие посиделки после двадцать пятого числа, а то и тридцатого, поэтому Антон удивился, что в этот раз всё так рано.       — Ага, Дрон завтра сваливает, я послезавтра — мать приедет, заберёт нас с сестрой. — Серёга повернул стул спинкой вперёд и уселся, как в седло. — Вы как? В деле?       Антон вопросительно посмотрел на разморённого уставшего Арсения, думая, в состоянии ли они стояния, да ещё и посиделок у костра с ребятами. Обычно те длились до самого утра.       — А девчонки будут? — спросил Антон вкрадчиво. На самом деле, до остальных девчонок ему дела не было, но вот будет ли там Ира…       — Если бы я не знал, что ты геюга, то подумал бы, что тебе лишь бы клинья подбить. Да, будут, как обычно. Ирка, вроде, тоже.       — Вы как, Арсеньсерьгеич? — спросил Антон.       Арсений пожал плечами.       — А чего б нет? Всё лучше, чем неделю спать, а?       — Вот и круто! Собирайтесь, наши уже почти все там. — Серёга спрыгнул со стула и, крутанув тот на одной ножке, поставил на место к стенке.       — На великах? — уточнил Антон на всякий случай — если будет алкоголь, то садиться за руль даже велосипеда было бы неправильно.       — Пешкодралом, братан. Но вы как хотите. Бумагу не забудьте.       — Туалетную? — спросил Арсений.       — Ну если ты собрался срать в лесу, то да.       — Мне кажется, я высрался на год вперёд уже, — фыркнул тот, а Антон рассмеялся.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

      Идти решили пешком, вооружившись фонариками, так как уже почти стемнело. Они шагали к заводи, как и в первый день лета, когда только познакомились, болтая обо всём и ни о чём в то же время. Только сейчас с ними был ещё и Серёга, который рассказывал дурацкие истории об их с Арсением питерской жизни. Антону было даже завидно в какой-то степени — в большой степени, если быть честным — поскольку у него-то с Арсением общим было только это лето, грозящее стать последним, если тот не приедет больше в деревню. Этот вопрос он так и не осмелился задать, зато Серёга, которому палец в рот не клади, был тут как тут:       — Арсюх, а, Арсюх, ты в след году как, сюда или в Германию опять умотаешь?       Арсений ответил не сразу — сперва посмотрел на Антона. Тот старательно не пялился в его сторону и глядел под ноги, но периферийным зрением заметил устремлённый на него взгляд.       — Не знаю, как получится. Куда отправят, наверно, — вздохнул тот в конце концов. Сердце Антона жалобно ухнуло, уголки губ поползли вниз, в носу предательски защипало. Ну вот, приехали. Арсений даже и сам не знает — и не говорит, что хочет приехать сюда снова. Захотелось включить обидки на полную мощность, развернуться и уйти — посмотреть, пойдёт ли Арсений следом или для него всё лето и то, что между ними было, это так, просто очередное весёлое приключение. Антон понимал, что драматизирует, но ничего не мог с собой поделать — было чертовски грустно и обидно. Ровно до того момента, как Арсений взял его за руку и, боднув в плечо лбом, добавил серьёзно: — Но я буду требовать, чтобы отправили сюда. К моему Антошке.       — У-у-у. Ща блевану, милота какая, — с карикатурной радостью протянул Серёга.       Антон же поджал губы, стараясь не показать, насколько его воодушевили арсеньевские слова, и какое облегчение он испытал. Если бы не Серёга, он бы сграбастал Арсения в объятья и не отпускал до утра, оставшись прямо здесь, на тропинке посреди ничего, где вокруг были сплошные поля-поля, и только вдалеке виднелся лес, в который они шли.       На берегу в заводи, вокруг костра, уже собрались все: Макарчик играл на гитаре, влюблённо поглядывая на Наташку, рядом танцевали Поз с Катей и Дрон с Мариной, о чём-то шушукались и тихонько хихикали Ира с Оксанкой.       Серёга, добавив шагу, подошёл к ребятам первым, а Антон, не расцепляя рук с Арсением, притормозил и, мягко потянув на себя, прошептал на ухо:       — А вы в ку-урсе-е?.. — Он хитро прищурился и замолчал посреди предложения, дожидаясь вопроса Арсения.       — Чего?       — Что я вас люблю, Арсеньсергеич, — промурлыкал он ему в губы и оставил короткий поцелуй в уголке. Арсений расплылся в улыбке и, чуть-чуть подумав, ответил:       — Надо же, какое падение сов…       — Чё? Какое такое падение сов?       — Совпадение, Антошка. Я ведь тоже тебя люблю!       Они оба засмеялись и оставшиеся несколько метров до костра шли, улыбаясь друг другу.       — Здрарова-а-а! — Антон отбил пятюни Макарчику, Дрону и Позу и помахал девчонкам по очереди, а когда встретился взглядом с Ирой, просто кивнул ей. Та стушевалась, опустила взгляд, но ничего не ответила. «Ну и ладно» — подумал Антон, принимая из рук Дрона пластиковую бутылку, полную ежевичной наливки.       — За Новый год! — крикнул тот, поднимая свою тару. Ребята вторили ему, чокаясь горлышками бутылок.       Антон разделил свою с Арсением.       За пару часов, пролетевших как несколько минут, они успели и потанцевать, и погорланить песни под гитару, и выкопать и поржать с прошлогодних писем самим себе, и даже написать новые. Антон написал всего три слова: «Я люблю Арсения» и свернул кусочек бумажки, кинув его в пакет к остальным. Он попытался выпытать у Арсения, что написал он, но тот, пространно улыбнувшись, сказал — даже пообещал — что они прочитают это в следующем году. От этого Антону стало тепло-тепло и радостно до мурашек.       — Лу-у-уч солнца-а-а-а золото-о-о-ова-а-а-а тьмы-ы-ы скрыла пелена-а-а, — вдруг басом начал завывать Макарчик, умело подбирая аккорды. Гул голосов, до этого стоящий от разговоров, стих: все стеклись обратно к костру и расселись кружком. — И-и-и-и у Попова сно-о-о-ова-а-а встал хуй на Шастуна-а-а-а… а-а-а-а-а-а-а…       — ДА МАКАР, БЛЯДЬ! — заорал Антон, краснея до кончиков ушей. Рядом сидящий Арсений заржал так заливисто, хватаясь за живот, что повалился на землю: на бревне остались торчать только задранные вверх ноги.       Ребята тоже загоготали хором и начали подхватывать песни под настроение и переделывать на свой лад:       — Шла лесною стороной, увязался чёрт за мной! Думала — мужчина, а это Позов Дима! — приплясывая на месте, пропела частушку Катя и тут же принялась извиняться перед занегодовавшим и запыхтевшим недовольно Позом.       — Тридцать три секунды, тридцать три секунды, тридцать три секунды — у Арса хуй встаёт. Тридцать три секунды, стон раздался гру́дный — Арсений очень быстро устаёт! — добавил им в копилку Серёга.       — Что вам так мой хуй покоя не даёт? — Арсений хохотал, уже утирая набежавшие на глаза слёзы. Антону тоже было смешно, но в то же время он задумался — а Серёга-то откуда знает?       — Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекою! А в штанах одна — для Арса, если надо пососать! — предложил Серёга ещё один вариант.       — Во, смотри, уже про другой член пошла тема, — гоготнул Макарчик.       — Кто добрый, но такой дурак? Пара-пара-пам-пара… — сверкнул глазами в Серёгу Арсений. — Кто всем расскажет, что и как? Кто не ученый, не поэт, Сергулей кличет его свет, кому щас пиздюлей дадут… Скажите, как его зовут?       — Мат!.. — начала Оксанка.       — Ви! — хлопнула в ладоши Наташка.       — Ен! — орнул Антон, складываясь пополам от смеха.       — Ко! — радостно закончил сам Серёга, выпятив грудь.       Все посыпались со смеху.       — Ребят, — робко подала голос молчавшая до этого Ира. Все взгляды моментально устремились в её сторону. Антон вытер слезящиеся от хохота глаза и тоже удивлённо посмотрел на неё. — Я… извиниться хотела. Просто… правда, простите меня, мне ужасно стыдно за то, что я тогда сказала.       Антон посмотрел на Арсения, ставшего серьёзным, будто и не было только что заливистого смеха до боли в животе и сведённых скул. Тот пожал плечами и кивнул Ире — прощает.       — Ладно, Ир. Забудем. — Антон обернулся к ней и неловко улыбнулся.       — Правда? Я что угодно сделаю, только не злитесь и… и простите.       — Мы тебя прощаем, — кивнул Арсений и, к удивлению Антона, первый протянул руку с оттопыренным мизинцем. Ира, смутившись ещё сильнее, сцепила свой мизинец с арсеньевским.       У Антона как гора с плеч упала.       — Мир, дружба, жвачка! — зааплодировал им Дрон и в порыве чувств обнял рядом сидящую Марину.       Оставшуюся часть ночи они провели в ещё более комфортной и уютной атмосфере, когда никто уже ни на кого не дулся и не был в обиде: пели песни нормально, жарили хлеб и сосиски на прутиках, допивали наливку и травили байки.       Ближе к рассвету, когда девчонки уже начали клевать носом, а Серёга, Дрон и Макарчик решили поплавать, Антон, зевая во весь рот, предложил Арсению двинуться домой — поспать бы им не мешало. Тот охотно согласился, и они, попрощавшись с ребятами и наобнимавшись до боли в рёбрах с теми, с кем не увидятся до следующего лета, потихоньку пошли отдыхать.       Арсений пьяно хихикал всю дорогу, вис на Антоне и лез целоваться, но Антон нисколько не был против.       Уже дома, улёгшись в обнимку на кровати под одной простынёй и игнорируя существование раскладушки и летнюю духоту, Арсений вдруг усмехнулся Антону в шею:       — Я ещё одну песенку придумал.       — М-м-м? — сонно отозвался Антон, потеревшись носом о нос Арсения.       — Растяни меня, Антошка, эх, давай-наяривай! Весь в твоих руках Арсюшка: люби, не разбазаривай…       — Блядь. — До Антона дошло далеко не сразу, а когда дошло, его обдало таким жаром, что сердце зашлось бешеным стуком, а в паху потеплело вовсе не от того, что на улице было всё ещё августовское пекло. Он ведь представил…       — Понравилось?       — Как вам сказать…       — Скажи, как есть.       — Ртом. Ай! — Антон вскрикнул, когда Арсений укусил его за нос, и в отместку прижал его к себе крепче и запыхтел в макушку.       Засмеявшись, Арсений сладко поцеловал Антона в шею.       Спать не то чтобы перехотелось, но Антон вспомнил одно незаконченное дело, наткнувшись взглядом на так и не выключенный экран и «выплюнутую» видиком кассету с надписью «Чип и Дейл».       Он, подумав пару секунд, начал сползать ниже по кровати, расплетая попутно конечности и намереваясь закончить начатое почти сутки назад.       Арсений, проследив за ним взглядом, как-то коварно и слишком хитро ухмыльнулся (Антон предпочёл это проигнорировать) и подтолкнул его под простыню, надавив на макушку. Стоило Антону оказаться «в плену», как Арсений радостно предупредил его:       — Включай насморк, Анто-о-ошка-а-а! — и затем сделал то, чего Антон не ожидал от него ни при каком раскладе — он звучно пукнул.       — ДА ВЫ НЕНОРМАЛЬНЫЙ! — заржал Антон, пытаясь выбраться из простыни, но только сильнее в ней запутываясь. Арсений захохотал, как припадочный, и не остановился, даже когда Антон свалился с кровати и лежал там, пытаясь перестать смеяться. — Всё. Я сплю тут.       — Вернись, Антон, я всё прощу!       Пьяный Арсений — горе в семье.       — Ой, идите вы, — всё ещё хихикая, счастливо вздохнул Антон.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

29 августа 2001 года

      Оставшуюся неделю лета у бабушек с дедушками как будто что-то подгорело, и они начали припрягать и Антона, и Арсения к своим деревенским делам, словно всё лето и без того не было и починки заборов, и латания крыш, и разгрузки машин, и прополки всего огорода от и до каждую неделю.       Два дня назад на них обрушился такой сильный ливень, что затопило пол деревни и прогнулась парниковая плёнка на теплицах, покосив державшие её балки. Весь день Антон провёл в саду, сперва помогая деду устранять повреждения, а потом бабушке — спасать примятые балками и плёнкой помидоры и кабачки.       Поэтому с Арсением он виделся только перед сном, когда они то у него, то у Антона заваливались на кровать или диван и, умирая от усталости, делились впечатлениями о прошедшем дне. Антон и ощущал себя на дне — морально и физически. Не хотелось шевелиться, не получалось даже порадоваться мелочам, таким как короткие поцелуи Арсения перед сном и его объятия. Даже дрочить было лень, хотя раньше казалось, что это он может всегда.       До конца лета оставалось всего-ничего. До отъезда Арсения — ещё меньше.       — Завтра поезд. В шесть вечера, — сказал тот угрюмо, лёжа на Антоновом животе в его комнате.       Антон тяжело вздохнул и привычно запустил пальцы ему в волосы, поглаживая и смотря в потолок. Двигаться не хотелось, а отпускать Арсения не хотелось ещё сильнее. Зато плакать от бессилия и обиды, что всё, капец, приехали, конечная — очень даже.       Арсений поёрзал и перевернулся, теперь утыкаясь носом Антону в пупок и дыша тяжело и сбито, словно пробежал стометровку за десять секунд, побив все возможные рекорды.       — Ты будешь мне писать, Антошка? Каждый день. И фотки присылать. Себя. И ребят. И Воронежа, да?       — Да. И вы… тоже.       — И мы будем созваниваться — я уговорю родителей на межгород. А если нет, буду к Сергуле бегать. Или на почту — точно! По таксофону звонить буду, как бабушке.       — Угу.       — А на Новый год попрошу родителей приехать в Воронеж. Скажу, что меня ждут друзья.       — Они поверят?       — Куда денутся?       — А если всё-таки нет? Это ж взрослые. Чё им какие-то друзья.       — Тогда скажу, что девушка у меня там. Сразу загорятся.       Антону стало так жутчайше тоскливо: ради спокойствия Арсения он, конечно, готов был притвориться его девушкой, да хоть собакой или золотой рыбкой, но всё равно на сердце кошки скребли от мысли, что им нельзя сказать правду и открыться всему миру. Почему тот был так жесток? Почему любовь, пусть даже нестандартная, порицается? Почему это плохо? У Антона было столько вопросов без ответов и столько непоняток ко взрослым и ко Вселенной, что он понял, что вот-вот заплачет — теперь уже от злости, нежели от грусти.       — Ладно, — кивнул он потолку и удивлённо посмотрел на поднявшего голову Арсения. — Что такое?       — Приходи сегодня в домик… в восемь?       — Я думал, мы останемся тут и будем лежать сто часов, пока не придёт поезд…       — Нет. — Арсений покачал головой и, приподнявшись на руках, оставил на губах Антона короткий поцелуй, прежде чем встать с дивана. — Приходи в домик. В восемь. И… сходи в душ…       — Ы-ы-ы-а-а-а что?       — Я буду тебя ждать.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

      Когда ожидаешь чего-то очень сильно, время, как назло, словно замирает, и всё тянется как в замедленной съёмке. Хочется подопнуть его, заставить стрелки часов шевелиться активнее, а те, наоборот, будто начинают двигаться в обратную сторону или мечутся между делениями на циферблате, не решаясь — куда дальше.       Антон нервничал, как не нервничал раньше никогда. Его всего трясло, будто он шёл не на свидание с Арсением, который запланировал что-то грандиозное — понятно, что, но облачать это в слова было страшно — а на плаху. Причём отрубать ему будут не голову, а яйца.       Бабушка всё расспрашивала его, чего он как на иголках и мечется из угла в угол, но что ей ответить, Антон не представлял. «Да, ба, ничё особенного, просто, кажется, у нас с Арсением намечается секс… или типа секс… или я не знаю, может, в картишки перекинемся, чё» — было не самым лучшим вариантом.       Он сходил в душ трижды — помылся, почистил зубы, побрился, порезался, истёк кровью, попытался умереть — с промежутками в полчаса. И теперь сидел на диване в большой комнате, пялился на часы, уговаривая минутную стрелку дойти до грёбанной шестёрки, от которой уже было больно глазам, и нервно отстукивал пальцами по коленям.       Решил, что если выйти из дома в полвосьмого и плестись неспешным шагом, то как раз к назначенному времени он будет у домика. У их с Арсением домика. План был просто охуеть, какой надёжный: главное, не обосраться от нервов по пути.       — Брата-а-а-ан! — в дом неожиданно завалился Макарчик с полупустой бутылкой пива и опухшим, словно от рыданий, носом. Антон испуганно подпрыгнул на месте.       — Ты чё? — спросил он, пытаясь смотреть и на Макарчика, и на часы одновременно. Так было и до косоглазия недалеко.       — Моя зая уехала-а-а-а. Грущу вот. — Макарчик продемонстрировал бутылку и шмыгнул носом, падая на диван рядом с Антоном. — Это ж я ж её теперь сто лет не увижу, прикинь!       — Угу-у-у.       — Аж до Новогода! Я усрусь, но приеду к ней, отвечаю.       — Ага… — Антон сглотнул и перевёл умоляющий взгляд с часов на Макарчика.       — А ты чё такой кислый, как писюн отвислый? Где Арсюха твой?       — А. Арсений… он… тут такое дело… Короче…       — О-о-о. Брата-а-ан. Ни слова больше! Резинки нада?       — Чё? — Антон вспыхнул румянцем так, что дышать стало тяжко, и открыл уже было рот, чтобы сказать, что ничего ему не надо, и Макарчик его не так понял, и они не того-этого, и вообще, что за чушь. Но сказал только: — А у тебя, чё, есть?       — Каэшн! Обижаешь.       — Чё эта вдруг?       — Ничёэта. Надо или нет? Второй раз предлагать не буду.       Антону показалось, что он сейчас от нервов грохнется в обморок. Он рвано мотнул головой, затем кивнул, снова помотал головой и опять закивал так отчаянно, что даже сам не понял, согласился или отказался.       Макарчик закатил глаза, залез рукой в карман своих спортивок, и, как заправский барыга, оглянувшись по сторонам, чтобы никто не запалил, вложил в карман Антона шуршащие фольгированные квадратики, которые тут же обожгли кожу бедра, будто были в самом деле раскалёнными.       — Не ссы в трусы, — потрепав его по всё ещё влажным волосам, друг поднялся на ноги и, отсалютовав бутылкой, вышел из дома. Антон же прирос жопой к дивану и не смел пошевелиться, пока Макарчик на крыльце разговаривал с Антоновым дедом о двигателе в его старой колымаге.       Когда разговоры стихли, а Антон отмер и бросил взгляд на часы, то подорвался с места, как ошпаренный — минутная стрелка уже была на одиннадцати.       До домика на дереве он бежал, сломя голову, как на пожар. Пару раз запнувшись о коряги, он чуть не проехался носом по земле и едва не разодрал себе колени об острые сухие ветки. Он безобразно опаздывал и боялся, что Арсений может обидеться и не дождаться его.       Но тот ждал: лежал на матрасе, застеленном свежими простынями, и плевал в потолок. К счастью, всего лишь образно. При виде Антона он оживился, сел на матрасе по-турецки, улыбнулся и тут же густо покраснел, пряча взгляд, как девица на выданье — Антону очень нравилось, когда тот так смущался.       — Ты пришёл, — прошептал он.       — Разве я мог не прийти? Простите, что задержался — Макар заскочил, он там мне… короче, не важно. — Хотя, наверное, это было важно. Но Антон очень сильно стрессовал.       Он обвёл взглядом домик. Подготовился Арсений основательно: мало того, что застелил «постель» свежим бельём, так ещё и расставил по домику свечи, которые ещё пока не зажигал, так как было недостаточно темно — несмотря на это, романтика уже зашкаливала. У матраса в изголовье стояла полуторалитровая бутылка из-под лимонада, наполненная водой, а рядом с ней бутылочка поменьше — с чем-то красным, наверное, наливкой. Половины которой уже не было.       — Это… для храбрости, — проследив за его взглядом, сообщил Арсений. — Хочешь?       — Не, — мотнул головой Антон, думая, что трезвость ума ему нужнее, и присел с ним рядышком, касаясь голой подбитой коленкой арсеньевской. Было что-то успокаивающее в том, что не один он тут нервничает до вспотевших ладоней и сжавшегося до размеров горошины очка.       Неловкость плотным маревом висела в воздухе, мешая дышать. Антон беспокойно поковырял дырку на своих длинных до колен «парадных» шортах, которые надел впервые за лето — они будто ждали конкретно этого момента. Арсений, вздохнув, лёг на бок и протянул к Антону руку, позвав:       — Иди ко мне.       Антон сглотнул скопившуюся во рту слюну и придвинулся, аккуратно укладываясь у Арсения за спиной. Он привычно прижался к нему всем телом и тут же обхватил поперёк груди, задышав ему в плечо. Сразу стало так тепло, хорошо и уютно, что захотелось счастливо — и одновременно тоскливо — расплакаться прямо в арсеньевскую майку-алкоголичку, пахнущую морозной свежестью «МИФа». Антон потёрся зачесавшимся носом о его плечо, а Арсений хихикнул — щекотно.       Было странно, что так сильно колбасило от страха — они же уже столько раз делали… всякое. Но почему-то сейчас всё казалось слишком реальным и нереальным в то же время. Заговорить вслух о том, что они собрались делать, язык не поворачивался. Но Арсений всё же начал:       — Я… читал…       Антон напрягся.       Естественно, Арсений читал, кто бы сомневался вообще. Он же продуманный и начитанный от и до, и наверняка знал, что нужно делать, в отличие от Антона. И это было хорошо, потому что сам он бы вряд ли что-то сделал. Или сделал, но, скорее всего, неправильно.       — Угу.       — Немного совсем… но этого, наверно, достаточно… — Голос его был тихим и сбивающимся, будто он сам сомневался в том, что говорит.       Антону стало ещё страшнее, но он не показал этого — не хватало, чтобы и Арсений заразился его неуверенностью.       — Нам обязательно говорить об этом вслух? — тонко промямлил он, потираясь носом об Арсеньев затылок.       — Да. Нет. Наверно, да. В общем, вот, — закончил тот свою гениальную мысль и вложил в руку Антона баночку вазелина, которую вытащил из-под подушки. Сердце пропустило пару ударов, чтобы вновь забиться бешено-колотяще. Антон посмотрел на надпись на баночке и вчитался в название так тщательно, словно ожидал увидеть там напечатанное: «Звёздочка». Вот была бы ржака, конечно. — Ещё есть «Детский крем» и-и-и я стащил с кухни подсолнечного масла. Ну… я не знал, что лучше. Но у нас нет презервативов…       — У меня е… — пискнул Антон — пришлось прокашляться и продолжить уже нормальным голосом: — У меня есть. Мне… Макар… дал.       — О-о-о… Предусмотрительно. Хорошо? Да. Хорошо. — Арсений нащупал Антонову ладонь с баночкой и сжал её в своей, прижимая к груди, где бешено стучало сердце. — Мне… признаться, немного страшно.       — Мне тоже.       — Значит, будем бояться вместе. Чего ты хочешь, Антошка?       — Я… не знаю? Вас, — выдохнул он, облизнувшись и чуть прикусив Арсеньев загривок.       — М-м-м-м, — довольно отозвался тот. — Так вот же я. Бери и не сомневайся.       Антон кивнул и, поднявшись на локте, потянулся губами к повернувшемуся Арсению. Тот послушно открыл рот, тут же впуская его язык внутрь: пластинки на зубах не было, и это опять бахнуло Антона по голове — он вжался в Арсения сильнее, углубил поцелуй и прикусил губу, вынуждая тихонько застонать. Было не очень удобно, но его это мало волновало — ощущения, которые они разделяли друг с другом, захлёстывали, словно цунами, и это было гораздо важнее. Это было правильно.       Баночка с вазелином выскользнула из руки, скатившись на матрас, и Антон воспользовался этим, чтобы забраться ладонью Арсению под майку — погладить живот с дорожкой волос, уходящей под резинку шортов.       Арсений трогательно охнул и выгнулся в спине, подставляясь под пока не уверенную, но становящуюся таковой ласку. Он притёрся задницей к Антонову члену, посылая тем самым приятные импульсы, расходящиеся от паха.       С каждой секундой Антон смелел всё сильнее — Арсений так чудесно отзывался на его поцелуи и поглаживания, что было бы глупо продолжать трястись, как осинушка при ураганном ветре.       Им обоим этого хотелось, они оба были уверены: Антон — в Арсении, и, он знал точно, Арсений в нём — тоже.       — Можно мне?.. — Антон ещё и сам не знал, чего именно хочет попросить, но Арсений, считав его мысли и настроение, нетерпеливо закивал и подтвердил:       — Ты можешь делать всё, что тебе захочется, мой Антошка.       В этом его «мой Антошка» было столько всего — и нежности, и тепла, и, заодно — Антону бы хотелось верить, что ему это лишь почудилось — тоскливого прощания авансом.       Тисками сдавило сердце, и Антон, ещё раз вжав Арсения в себя, проехался вверх-вниз членом по его ягодицам, проклиная дурацкую одежду, мешающую того чувствовать.       Ему так хотелось бы уметь раздваиваться — или даже растраиваться (и это помогло бы не расстраиваться) — чтобы одновременно можно было целовать Арсения везде, гладить, лизать и ласкать, потому что он на физическом уровне был нужён — весь и сразу. И дело даже было не в эротичности ситуации, просто его хотелось обволочь собой, вплавить под кожу, оставить там навсегда. Поэтому Антон и прижался крепче, и вдавил Арсения в себя пуще прежнего, так что тот удивлённо крякнул, но ничего не сказал, и зашептал в затылок, как сильно он его любит и не хочет никуда отпускать.       Арсений сперва замер на несколько секунд, а затем обмяк, позволяя себя обнимать крепко-крепко.       Они так и лежали несколько минут, слушая дыхание и сердцебиение друг друга, пока Арсений не завёл руку за спину и не нашарил твёрдый член Антона, сжав тот несильно пальцами через шорты. Антон тихо застонал, снова уткнулся лбом в чужой затылок и качнулся бёдрами вперёд, прямо в ласкающую его ладонь.       Возбуждение, зародившееся в паху, растеклось по всему телу, приятным покалыванием тревожа каждый сантиметр. Хотелось утонуть в этих ощущениях, чем, впрочем, Антон и собирался заняться. Но не один — только вместе с Арсением.       Тот завозился в его объятьях и приспустил с себя шорты, которые были такими короткими, что могли бы сойти за трусы. Антон сдавленно охнул, когда Арсений вцепился пальцами в пуговицу теперь на его штанах, расстёгивая:       — Хочу! Снимай, — потребовал он несдержанно, и Антону ничего не оставалось, кроме как подчиниться и помочь избавиться от сковывающей одежды — штаны полетели куда-то в другой конец матраса, где им самое место.       — Но… Надо же… это… — пролепетал Антон несмело, когда Арсений, оставив свои шорты у колен, взялся за больше не скрытый тканью член Антона и направил, куда надо — между своих стиснутых бёдер. — О-о-о-о-ох…       Перед глазами всё поплыло.       — Смелее, Антошка, — подбодрил его Арсений и, кажется, сжал бёдра ещё плотнее, позволяя Антонову члену въехать между них глубже, так что теперь он крепко прижимался пахом к арсеньевским ягодицам.       Было… пиздец, как охуенно: приятно, горячо, даже немного жарко. Капли пота стекали по лбу и шее, и Антон нелепо запыхтел, начав двигаться, наращивая и наращивая темп, полностью выскользая, и затем опять въезжая членом между влажных от пота — и теперь ещё и от его смазки, натёкшей с головки — бёдер Арсения. Тот сладко застонал, прогнулся в пояснице и прижал его руку к своей груди на уровне сердца.       — Я… щас… — Антон попытался предупредить, что сейчас кончит, на что Арсений, протестующе замычав, перестал стискивать бёдра и даже чуть-чуть отодвинулся, твёрдо сказав:       — Нет. Теперь по-настоящему.       — Ну пожа-а-алуйста… — заканючил Антон — ему ведь так хотелось!       Арсений отодвинулся, лёг на спину и поёрзал задницей по матрасу, стягивая шорты с себя полностью. Откинув их в сторону, он дождался, пока Антон недовольно покряхтит и ляжет сверху.       — Вазелин, — напомнил Арсений.       Антон испуганно ойкнул. Он не хотел так сразу. То есть, конечно, он хотел, но, поймав губы Арсения своими, попытался отсрочить страшное и неизбежное и прошептал, надеясь, что тот разрешит и не будет против:       — Я хочу сперва… хочу в… кхм… хочу целовать… — слова давались с трудом — в его голове всё звучало не так жалко, как выходило на самом деле. — Хочу вас… полизать, Арс… ений.       Тот тонко застонал и заёрзал под Антоном, судорожно кивая:       — Да, пожалуйста…       Антон незаметно вытер мокрые ладони о простыню и, усевшись коленями между раздвинутых голых бёдер, посмотрел на Арсеньев напрягшийся, шикарный член, шумно выдыхая. Его захотелось облизать, взять так глубоко, чтобы аж дышать стало трудно, но ещё сильнее Антону хотелось другого. Он похлопал Арсения по бедру, намекая перевернуться на живот, и тот покорно так и сделал — уткнулся носом в подушку, обхватил её руками и оттопырил задницу, от вида которой у Антона снова поехала кукуха.       Говорят, что есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: как течёт вода, как горит огонь и… на третью, которая у каждого индивидуальная. Кажется, Антон свою нашёл — вот она была, маячила перед ним веснушками, родинками и, главное, любимым шрамом на левой половинке, которые примагнитили его к себе мощно и бесповоротно. Его личная «третья бесконечная». Хотя только смотреть на это великолепие, не трогая и не касаясь, он был не согласен.       Он уже потянулся к упругой заднице, чтобы любовно помять её, как Арсений вдруг вскрикнул:       — Нет! Стой! Руки!       — Что руки? — не понял Антон и едва не завыл от отчаяния — как нет-то? Всё ж нормально было!       — Помой. Вода. — Арсений указал на бутылку у стенки. Антон несколько секунд похлопал в недоумении глазами, но послушно взял ту и сполоснул руки водой, выливая её прямо на дощатый пол — без мыла, конечно, это было малоэффективно, но за неимением лучшего, как говорится…       Только после этого Арсений позволил ему продолжить.       Наклонившись, Антон привычно сперва поцеловал и широко лизнул рубец на левой ягодице, руками тем временем проведя по арсеньевской пояснице — пощекотал пальцами ямочки и, спустившись вниз, смял упругие половинки. Арсений шумно выдохнул, явственно потёрся членом о матрас и упёрся в него коленями, приподнимаясь для большего удобства.       От этого у Антона аж уши запылали, а в затылке защекотало мурашками. Чтобы немного сбавить градус горячности, он попытался пошутить:       — Только не пукайте.       Арсений, заглушаемый подушкой, не пукнул, но хрюкнул, засмеялся и ответил:       — Всё, что ты попросишь.       — Спасибо!       Антон улыбнулся и кивнул арсеньевской заднице, аккуратно ту помяв. А в следующую секунду подавился воздухом, когда Арсений застонал и повёл тазом, упрашивая:       — Пож-жалуйста, Анто-о-ошка-а-а… Я… чистый — три часа в ванной отмокал. Там... всё хорошо.       Снова стало страшно до помутнения рассудка и дрожащих потных рук. Антон, облизнувшись и стараясь не демонстрировать свою неуверенность слишком явно, раздвинул ягодицы Арсения и поражённо охнул. Тот не только был чистый, он был ещё и выбритый, хоть где-то всё же и оставались пропущенные торчащие волоски. Это ничуть Антона не смутило, а даже наоборот так жахнуло по голове, что отдалось в паху — бёдра его задрожали, внизу живота свело и запульсировало. Он готов был кончить, не притрагиваясь к себе, а лишь любуясь задницей Арсения.       — Пизде-е-ец, — протянул он восхищённо.       — Что-о-о-о? — заныл Арсений, обернувшись.       — Красотища-то какая, господи.       — Ты чего?       — Ничего. Это… ничего. Я сейчас умру, Арсеньсергеич, и в этом будет виновата ваша задница. На могильном камне так и напишите…       — Анто-о-он.       — Арсений.       — Антон…       — Можно?       — Пожалуйста-а-а-а… — Арсений яростно закивал и заскулил, когда Антон, наконец, широко провёл языком по расселине.       Его повело — колени ослабли — но он держался и принялся быстро вылизывать арсеньевскую задницу, плавясь от возбуждения. Он такое только в порно видел и не смел даже представить, как оно будет в жизни. А было… пиздец, как: голова поехала, шея и уши запылали огнём, тугим комком стянуло низ живота, с члена, дёргающегося от каждого хриплого всхлипа Арсения, уже откровенно капало на простыню.       Е… бать... И это даже не руководство к действию, а просто констатация факта.       Пальцы Антона всё сильнее сжимали крепкие ягодицы, а Арсений толкался бёдрами навстречу его языку.       — Я сейчас… я… уже… ещё-о-о-о… — предупредил он, и Антон, пересилив желание добраться своим длинным языком до самых потаённых мест его задницы, отстранился, тяжело дыша и утирая подбородок от щекочущей его слюны. — Су-у-ука-а-а. Ты чего? Анто-о-он!       — Можно я… пальцами?       — Блядь. ДА.       В этот раз Антону не нужно было повторять дважды — он, облизав указательный палец (слюны было столько, что он мог бы наполнить ею целый надувной бассейн) и сплюнув между ягодиц, коснулся подушечкой пульсирующей дырки и уверенно нажал, проникая лишь на фалангу.       Арсения подбросило на матрасе — он затрясся, прогнулся в пояснице, максимально оттопыривая задницу, и пошатнулся назад — не то пытаясь уйти от прикосновения, не то насадиться на палец. Было не разобрать — всё кружилось, в ушах гудело.       — Не больно? — спросил Антон. Арсений помотал головой, алея уже не только шеей, но и плечами и даже лопатками.       — Нет. Хорошо. Вроде. Давай два… — прерываясь на вздохи, пробормотал тот в ответ.       Но вместо того, чтобы тут же добавить ещё, как его и просили, Антон потянулся за вазелином и, с трудом открыв крышку — хоть и не с таким, с каким обычно открывалась ёбаная «Звёздочка» — запустил внутрь пальцы, загребая вязкую, подтаявшую от тепла мазь.       Арсений, отпустив подушку, потянулся рукой к члену и подвигал задницей из стороны в сторону, словно гипнотизируя, когда Антон потянулся размазать вазелин по дырке, пока даже без единого намёка на проникновение. Взвыв нечеловеческим голосом, Арсений внезапно резко поднялся на колени, и Антон испугался, что он сейчас просто всё прекратит и уйдёт. Но тот лишь перевернулся на спину, обхватил Антона ногами за талию и, притянув к себе руками за плечи, жадно поцеловал.       — К чёрту пальцы! Не могу больше терпеть. Тебя хочу!       — Тих-тих-тих, вы чего? — Антон, уперевшись руками в матрас, ошарашенно уставился на Арсения, лихорадочно облизывающего губы.       — Антон, ну пожа-а-алуйста. — Он качнулся бёдрами вверх, проезжая членом по его животу, под так и не снятую футболку.       — Ладно… ладно… Вы только… ладно.       Антон только и смог, что дотянуться до своих отброшенных шортов и достать из кармана презерватив. Арсений отобрал его, разорвал упаковку зубами — пальцами не получилось, так его лихорадило — и, сев на матрасе, потянулся к члену Антона, чтобы натянуть резинку. Антон за ним не успевал, и лишь хлопал глазами, держа в одной руке баночку вазелина, а второй схватившись за плечо Арсения, боясь упасть.       — Блядь, — вдруг отчаянно буркнул тот, поднимая на Антона беспомощный взгляд и протягивая раскатанный и помятый презерватив. — Не получа-а-ается.       Хорошо, что у Антона их было два — новый, свёрнутый в кольцо, оказалось надеть гораздо проще, чем уже потрёпанный и распрямившийся.       Арсений закивал этой маленькой общей победе и, укладываясь обратно на подушки, затараторил:       — Давай-давай-давай.       — А как? — спросил Антон сорванно, сглотнув и понадеявшись, что Арсений его поймёт. Тот и понял:       — Каком кверху! — огрызнулся нетерпеливо.       — Но вы ж сами перевернулись!       — Муля, не нервируй меня. — Арсений приглашающе раздвинул ноги.       Антон, икнув, подавился воздухом.       Бесючая баночка выскользала из рук, пока он снова пытался набрать вазелина на пальцы. Арсений, тем временем, видимо осознал, насколько развратно выглядит, поэтому спрятал лицо в сгибе локтя, начав дышать тяжело и сбито. Антон намазал ещё вазелина ему между ягодиц и наконец толкнулся двумя пальцами внутрь, чуть подвигав ими внутрь-наружу. Арсений поёрзал по матрасу — член его, прижатый к животу, дёрнулся: с головки уже капало.       Остатки вазелина на пальцах Антон размазал по члену и устроился между арсеньевских ног, приставляя головку к его заднице.       Ссыкотно было — пиздец. Он побоялся, что сейчас случайно сделает больно, или у него ничего не получится, или у него упадёт, и он ничего не сможет, или слишком быстро кончит, потому что держаться было уже трудно, и тогда разозлённый Арсений его с потрохами сожрёт. Мысли эти были не самыми удачными, потому что Антон понял, что и в самом деле до этого крепко стоявший член обмякает, а по спине бежит нервный холодок.       — Блядь, — выдохнул он шёпотом и уселся на пятки, опустив голову.       Арсений поднялся на локтях и посмотрел на него снизу вверх уже не так агрессивно, а наоборот — с нежностью.       — Ну ты чего, Антошка? — прошелестел он и поднял руку, касаясь бедра Антона пальцами — куда дотянулся.       — Простите. Я чёт…       — Э-э-эй. Блин, я перегнул, да? Это ты прости. Если не хочешь, мы не будем…       — Я хочу.       — Иди обниму?       — Нет, я щас… — Антон взял себя в руки — буквально — и подвигал ладонью по члену, который никак не хотел отзываться на прикосновения и снова начать твердеть. — Да ну блядь…       — Ляг на меня.       — Чё?       — Просто ляг на меня, пожалуйста. — Арсений протянул к нему руки и дождался, пока Антон уляжется сверху.       Он тут же зарылся пальцами в волосы на голове, поцеловал Антона в лоб, затем в щёку, и поймал губами губы, увлекая в медленный мягкий поцелуй.       Щемящее до этого сердце отпускало, ледяные тиски ужаса начали стремительно таять, и Антон с удовольствием ответил на ласки, руками гладя Арсения по бокам под майкой и не сильно сжимая пальцы, пощипывая бархатистую кожу.       Арсений, не разрывая поцелуя, заелозил задницей по матрасу и раздвинул ноги, так что Антон съехал вниз, устраиваясь между ними. Одной рукой так и продолжая обнимать его за плечи, второй Арсений спустился вниз и обхватил Антонов вновь затвердевший член пальцами — начал медленно поглаживать, дразня большим под головкой.       Антон толкнулся вперёд в его руку, уткнулся носом в шею и глубоко вдохнул носом его потрясающий запах, будоражащий каждую клеточку тела. Арсений приподнял бёдра и направил член Антона сам, пристроив его к своей заднице.       Всё ещё нервничая и сомневаясь, Антон, ведомый явно более смелым Арсением, кивнул и мягко толкнулся вперёд, упруго въезжая в него пока только головкой.       Они застонали в унисон и снова сплелись языками в поцелуе. Антон зажмурился крепко-крепко, до искр под закрытыми веками, а Арсений приподнял бёдра и попросил:       — Давай.       Сопротивляться не было ни сил, ни желания, поэтому Антон плавно качнулся вперёд, вгоняя член глубже — шло всё равно туго, Арсений зажимался, хоть и пытался делать вид, что ему нравится.       Но ему не нравилось — когда Антон открыл глаза, то увидел, что тот лежит, зажмурившись, а из уголков глаз по вискам катятся слёзы. Член его опал, уже не сочился смазкой, и Антон, застонав теперь от отчаяния, попытался отстраниться, но Арсений крепко обхватил его ногами и не дал двинуться.       — Нет! Нет, пжи. Я сейчас, всё хорошо, Антошка, всё хорошо.       — Нет, не хорошо! Ну Арсеньсергеич. Не хорошо же…       — Тиш-тиш-тиш-ш-ш. — Он опять вцепился пальцами в затылок Антона и притянул его к себе, жарко выдыхая в рот. — Люблю тебя. Мой Антошка…       Антон ненавидел себя за то, что ему было охуенно внутри Арсения, в то время как тому было больно и неприятно. Он снова попытался отстраниться, но тот нажал пятками ему на задницу, заставляя въехать членом почти полностью. И этого Антону хватило, чтобы кончить: он задрожал, уткнулся в чужое плечо лбом и протяжно застонал, сжимая челюсти до скрипа. Арсений застонал тоже, но жалобно и немного болезненно, от чего сердце Антона сжалось до крошечных размеров. Только теперь тот опустил ноги, и Антон, выскользнув из него, принялся беспорядочно целовать его лицо: губы, подбородок, щёки, нос, закрытые веки — было солёно от слёз.       — Простите, простите, простите. Ну зачем вы? Ну вы чего вообще?       — Э-э-эй, — откликнулся Арсений. — Ты умница.       — А вы дурак! Ну кто вас просил, а? — выдохнул Антон едва ли соображая, что происходит. Арсений заулыбался от этого так, словно сорвал джек-пот в игре в «однорукого бандита».       Антон отстранился, сел на пятки, избавился от презерватива, бросив тот в угол домика, и склонился к животу Арсения, оставляя там аккуратные поцелуи. Его опавший член тут же отреагировал на эти действия, чуть дёрнувшись. И Антон решил, что он на правильном пути: продолжил целовать, продвигаясь к шраму над тазовой косточкой, лизнул его, а затем, улёгшись на локти и подложив ладони Арсению под задницу, потянул того на себя и вздёрнул его бёдра вверх, на свои плечи, чтобы приникнуть губами между ягодиц.       Арсений испуганно-ошарашенно охнул и попытался запротестовать, но Антона было уже не остановить: он снова полизал между ягодиц, толкнулся кончиком языка в дырку и тут же скривился — вазелин на вкус был отвратительным. Не круто.       — Ан-то-о-он… — простонал Арсений и мелко задрожал.       Видя, как тот возбуждается, Антон понял, что всё делает правильно.       Потребовалась примерно минута, прежде чем у Арсения снова встал. Антон, оставив поцелуй на любимом шраме, бережно опустил бёдра Арсения на кровать и посмотрел на его прекрасный член.       Он был… большой. Но и рот у Антона был немаленький, так что, подумал он, они точно были созданы друг для друга, а это ли не повод был, наконец, попробовать?       Арсений, чуть прогнувшись в пояснице и поелозив бёдрами по простыне, ясно посмотрел на Антона между своих бёдер и кивнул. Поэтому тот, кивнув в ответ, обхватил горячий ствол пальцами — он уже привычно лёг в ладонь, как влитой.       Сперва он медленно задвигал запястьем, но тут же принялся наращивать темп и с удовольствием наблюдал, как Арсений трясётся и буквально — течёт. На щёлке снова выступила смазка, и Антон, набравшись смелости по самую макушку, наклонился и слизал её, на пробу пососав головку. Она была гораздо вкуснее, чем дурацкий вазелин.       Арсения заколотило от возбуждения — он протяжно застонал и ухватился руками за подушку, задрожав, когда Антон начал облизывать его член уже более уверенно, смакуя каждый миллиметр. Рот мгновенно наполнила слюна, и Антон — он видел такое в порно — сплюнул на головку, тут же накрывая ту губами, обхватывая плотно, и медленно начал проталкивать член глубже, старательно пряча зубы. Арсений заметался по матрасу, захныкал, замычал, а у Антона вновь закружилась голова, и он выпустил член изо рта.       От губ к головке протянулась тонкая ниточка вязкой слюны со смазкой, и это показалось ему чертовски порнографичным. Хотелось взять глубоко, по самое горло, чтобы головкой Арсений упирался ему в глотку, но Антон здраво оценивал свои силы и не собирался рисковать — и ненароком опять сделать тому больно. Поэтому он просто широко лизнул от основания до самой щёлки и принялся дразнить ту короткими полизываниями, слушая стоны Арсения, как лучшую музыку на свете.       Свободной рукой он погладил того по животу, добрался под так и не снятой майкой до соска и несильно сжал его пальцами, от чего Арсений тонко заскулил и, задрожав всем телом, кончил ему в рот, на губы и подбородок.       Антону потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что вкус спермы не такой уж и противный, как он думал. После чего он, вытерев лицо рукой, снова лёг на Арсения сверху, вжал в матрас и принялся зацеловывать его искусанные заалевшие губы.       — Люблю вас, пиздец, — выдохнул Антон, стискивая его в объятьях.       — Я знаю, Антошка.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

30 августа 2001 года

      Ещё вчера Антон был бы рад способности ускорять время, чтобы встреча с Арсением приблизилась как можно скорее. Сегодня же ему зверски хотелось уметь время останавливать.       Но, к его огромному сожалению, он не был ни «Зачарованной» ведьмочкой, ни Сейлор Плутон, ни даже Дедом Морозом или Санта Клаусом, способными заморозить этот день и отсрочить Арсеньев отъезд. Даже если раздолбать все часы в округе, чтобы те перестали тикать и отсчитывать минуты, это абсолютно ничем не поможет.       Настроение было просто нулевое, даже в минусе, и Антон этого ничуть не скрывал, пока наблюдал за Арсением, который метался по комнате и собирал вещи.       — Так, это взял, это можно оставить здесь, а это что вообще такое? — Он повертел в руках какую-то корягу, наверняка принесённую в дом Артошкой, и отбросил её в угол, к куче других ненужных вещей. Антон посмотрел на эту горку хлама, состоящую из ношенной потрёпанной одежды, мятых тетрадных листов, пары журналов «Юный натуралист» и той самой коряги, и уныло подумал, что и ему там самое место.       Возможно, он излишне драматизировал: они ведь договорились с Арсением и переписываться, и созваниваться, и даже попробовать приехать друг к другу в гости на Новый Год и Дни Рождения.       «От Питера до Воронежа не так уж и далеко, Антошка! Всего лишь сутки на поезде, наката-а-аемся» — уверял его Арсений, всячески стараясь подбодрить.       Это не помогало. У Антона по-прежнему всё внутри сжималось от горечи расставания. Он ненавидел прощаться.       — Так, вроде всё собрал. — Арсений оглядел комнату ещё раз, пнул свой элегантный чемодан и обернулся к сидящему на краю его кровати Антону. — Эй, ты чего?       — Догадайтесь, — буркнул Антон в ответ. Он не хотел грубить, оно само вырвалось против его воли. Арсений вздохнул и подошёл вплотную, касаясь своими коленями Антоновых.       — У-у-у, бука какой. Это же не конец света, Антошка. — Он пропустил сквозь пальцы вихры Антона, приглаживая хохолки и, наклонившись, чмокнул в макушку.       Антону стало обидно, что тут только ему, кажется, грустно от арсеньевского скорого отъезда. Поэтому он ушёл от очередного поглаживания по голове и встал на ноги.       Арсений посмотрел на него недоумённо.       — Почему вам не жаль? — пожевав губу, спросил Антон.       — А о чём мне жалеть? У меня было лучшее лето в жизни: появились новые друзья, я сломал руку, порвал жопу, усыновил бельчонка, праздновал Ивана Купалу… — Он начал загибать пальцы, и Антон напрягся, ожидая, когда же тот, наконец, скажет что-то и про него, но тот как будто и не собирался этого делать. Антон совсем не ожидал, но это больненько резануло ему по сердцу. — … Научился ездить на велосипеде, посмотрел много фильмов, которые не смотрел раньше, заработал солнечный удар, налепил кучу пельменей, начистил клюв зарвавшемуся гусю…       — Ясно, — кивнул Антон и, огорчённый озвученным списком, собрался дуться на Арсения до самого отправления поезда.       В носу неприятно защипало — ещё чуть-чуть, и он точно расплачется, как ребёнок, которого подразнили интересной игрушкой в магазине, но так и не купили.       Арсений картинно задумался, что же ещё пропустил, и Антон уже хотел было топнуть ногой и уйти — даже сделал шаг «в пропасть», когда тот, взяв его за руку, начал перебирать пальцы и гладить «линию жизни» на ладони.       — Ну хоро-о-ош, — мгновенно сделавшись серьёзным, сказал Арсений, не поднимая глаз. — Ты же знаешь, что я имею в виду, ну. Знаешь же?       Сердце Антона жалобно заныло, он неуверенно качнул головой — то ли кивнул, то ли отрицательно помотал, даже сам не понял толком.       Арсений вздохнул и, шмыгнув носом, вжался в него всем телом, обнимая за талию и пряча лицо у него на груди:       — Если бы ты знал, как я не хочу уезжать, Антошка. Если б можно было остаться здесь навсегда, я бы отдал всё, чтобы так и сделать. Но это же невозможно, понимаешь?       — Да, — булькнул Антон сдавленно, чувствуя, как слёзы-предатели всё-таки покатились по щекам — в носу свербило, руки дрожали, когда Антон поднял их, чтобы обнять Арсения за плечи. — Понимаю.       — Я тебя очень сильно люблю. И мы ведь не навсегда прощаемся. Да, придётся немного побыть порознь, но мы обязательно встретимся. — С каждым словом голос его становился тише и тише, а к концу и вовсе надломился, выдавая Арсения с потрохами — он тоже плакал и размазывал слёзы и сопли по Антоновой футболке.       Сколько они так стояли, Антон не засекал. Но если бы было возможно, как сказал Арсений, он бы тоже отдал всё, лишь бы остаться так насовсем.       — И я тебя очень сильно люблю, Арсений, — сказал он, когда голос перестал дрожать от волнами накатывающих рыданий.       Арсений вздрогнул в его объятьях, но голову так и не поднял, лишь заскулил протяжно, хлюпая носом и крепче вжимаясь в Антонову грудь.       — Поедешь с нами на вокзал? — спросил он шёпотом, наверное, стесняясь своих слёз.       — Конечно, — пообещал Антон. — Буду бежать за поездом, пока не упаду.       — Не надо падать, Антошка.       — Ты же меня поймаешь…       Арсений не ответил, только ещё сильнее всхлипнул.       Бежать за поездом он не стал — тоска и грусть сковали его и приморозили к месту так сильно, что Антон просто смотрел на удаляющийся состав и глотал горькие слёзы, не в силах пошевелиться.       Подошедший неслышно дед Саша похлопал его по плечу и позвал с собой обратно в машину, сказав, что пора ехать. Антон, как в трансе, бездумно кивнул и поплёлся за ним, опустив голову и не видя перед собой ничего, кроме силуэта Арсения, заходящего в поезд и шепчущего одними губами короткое «Люблю».       До отъезда Антона из деревни оставались ещё сутки.       До встречи с Арсением — целая вечность.

🖤 🤍 🖤 🤍 🖤 🤍

1 сентября 2001 года

      Уныло отстояв на школьной субботней линейке положенные полчаса, Антон отказался идти с Макарчиком, Позом, Стасяном, Дроном и Журавлём тусить в честь начавшегося нового учебного года. А точнее «запивать горе» от того, что впереди ждали очередные девять месяцев каторги.       В Воронеже не было такой же жары, как в деревне, но солнце всё так же припекало макушку и нос после полудня.       Антон приплёлся домой, переоделся из «белого верха, тёмного низа» в удобную домашнюю одежду и собрался лениво ничего не делать до самого понедельника. Или играть в компьютер. Или уговорить родителей, когда вернутся с работы, купить карточку для доступа в интернет, чтобы написать длинное подробное письмо Арсению о том, что жизнь в городе — без него — отстой. Он сомневался, что это было уместно сейчас — прошло всего-то два дня, как они не виделись. Хотя Антон уже скучал, как брошенный хозяином пёс.       Он даже ещё не разобрал баулы, привезённые из деревни — несколько клетчатых сумок были заполнены бабушкиными соленьями, тёплыми вязаными вещами и ещё какой-то ерундой, в которой Антону не хотелось копаться. Он подошёл к своему рюкзаку и вытащил то, что его интересовало — Полароид и несколько фотокарточек, которые они сделали с Арсением за время каникул.       Почти на всех был запечатлён один Арсений. Карточек, где они вдвоём, было штук пять, не больше: вот Арсений катается на велике; вот ныряет с тарзанки; вот тут они вдвоём валяются в поле среди одуванчиков; а на этой Антон отплёвывается от парашютиков одуванчика, который Арсений в шутку засунул ему в рот — он даже не знал, что тот его фотографирует в этот момент; здесь Антон целует довольного Арсения в щёку; а тут… — Антон ахнул, чуть не выронив карточку — Арсений сфотографировал себя в зеркале в полный рост: он стоял топлесс в своём джинсовом комбинезоне, одна его лямка была на плече, а вторая небрежно упала в сгиб локтя. Взгляд Арсения был томный, губа прикушена, рука в шлёвке для ремешка. В белой части карточки, в отличие от остальных, маркером была явно наспех написана фраза «Используй её с умом». Антон хмыкнул и спрятал эту карточку себе под подушку — уж он-то придумает, как её использовать. Ещё была пара карточек, где они вдвоём загоняют кур в курятник — это снимал Макарчик — и где они сидят в заводи на бревне: голова Арсения на плече Антона. Самая первая фотография с Арсением в венке из маков и ромашек тоже была здесь, и на ней также была выведена надпись: «Моему Антошке. С любовью, Арс!!».       Сердце натужно сжалось, Антон шмыгнул носом и спрятал стопку воспоминаний в ящик стола под компьютером. Он уже было собрался начать разгребать и остальные вещи из рюкзака, как раздался громкий звонок телефона.       Обычно на телефон отвечали мама или отчим, но сейчас Антон в два шага преодолел расстояние из комнаты до коридора и поднял красную трубку трясущейся рукой — он спешил так, будто не успевал на уже тронувшийся с перрона поезд.       — Алло?       Губы растянула улыбка, когда Антон услышал знакомый, родной и такой любимый смешок, а затем:       — Привет, мой Антошка. Слу-у-ушай, чё расскажу!..

❤️ 🧡 💛 💚 💙 💜

Я увяз, как пчела в сиропе, и не выбраться мне уже...

Тонкий шрам на твоей круглой попе — рваная рана в моей душе.