Сомниум

Вэл Винтерс использует одно заклинание за одним, парируя яростные атаки Мефиуса. Избранный наступает, разум его затуманен гневом и азартом. Он отбивает огненным мечом заклятья Тёмного Принца, в пылу сражения не замечая, что брюнет не использовал ни одного смертоносного заклинания. Он подпускает синеглазого всё ближе и ближе к себе, будто бы заманивая его в ловушку! Но нет. На самом деле он не использует смертельные заклятия, потому что не хочет навредить Мефиусу. И когда розововолосый оказывается подле него, Вэл Винтерс опускает руки и замолкает, смиренно позволяя своей заклятой любви пронзить себя огненным мечом в самое сердце. — Всё в порядке, — говорит Вэл, улыбаясь. Из уголка его губ течёт струйка крови. — Всё в порядке, любовь моя, не нужно плакать. Мефиус подхватывает его умирающее тело, только сейчас замечая, что по щекам скользят слёзы. — Нет, нет, не умирай, ты не можешь умереть! — умоляет Мефиус. — Поцелуешь меня перед смертью?.. Зеленоглазый улыбается, но его улыбка медленно угасает. Он закрывает глаза и не видит, как лицо возлюбленного приближается к нему для прощального поцелуя. Валентин поднимает взгляд от экрана телефона Вики — последняя модель айфона, чехол с блёстками, собственная фотография на заставке — и переводит его на подругу. Она похожа на куклу: нарисованное лицо, пышные ресницы, блестящие рыжие волосы, спадающие на плечи одной плавной волной. Она похожа на куклу, но Валентин знаком с ней достаточно давно, чтобы знать, что она тот самый мастер, который эту куклу вылепил и раскрасил. — Иногда я жалею, что умею читать, — вздыхает Валентин. — Где ты откопала это безобразие? — Фикбук, — отвечает Вика с глумливой улыбочкой. — По-моему, идеальный вариант для концовки «Хроник». Фанаты «вэлиуса» будут в восторге! Возьми на заметку, Валь. Валентин показывает ей средний палец с любезнейшей улыбкой и макает нигири с окунем в соевый соус. Суши — одно из тех блюд, которое они втроём — он, Вика и Костя, — никогда не могли себе позволить раньше. Когда-то даже мечты о подобной роскоши казались им слишком дерзкими, но, давясь вязкой и слизкой перловкой в столовой, они шутливо разыгрывали из себя пафосных мажоров. «Будьте добры, передайте мне того лобстера, мсье», — чванливо просил Костик. «Возьмите сами, у меня все пальцы в трюфельном масле», — отвечал Валя. «Джентльмены, попробуйте эти устрицы! Они просто объедение!» — жеманно поддерживала Вика, со смехом швыряясь в мальчишек садовыми улитками. Когда-то она носила их в карманах десятками, а теперь у неё и карманов-то не было — в обтягивающих платьях подобные мещанские глупости не предусматривались. Сейчас, когда они собираются вместе, то всегда идут в самые дорогие питерские рестораны, чтобы побаловать не столько себя, сколько тех детдомовских детей, всё ещё живущих глубоко внутри. Они всегда там, за семью печатями, спрятанные подальше от чужих глаз, похороненные под школьными аттестатами, университетскими дипломами, договорами на аренду квартир. И сколько ни бросай на крышку их гроба деньги, сколько ни пытайся их закопать, они всегда живы. И всегда голодны. — Не, ты должен закончить тем, что Мефиус просыпается, и всё это оказывается его сном, — встревает Костя. Свои роллы он берёт руками, заглатывает жадно, без разбору, торопливо, будто вот-вот отнимут. На нём растянутая футболка со следами детской отрыжки на плече. Валентин перестал считать его спиногрызов после четвёртого. Имена запоминать после второго. — Никому не нравятся такие концовки, — закатывает глаза Вика. Она деловито составляет на своей тарелке композицию для фото, чтобы позже залить его в свой Инстаграм с десятками тысяч подписчиков. Там она рекламирует косметику, одежду, модные места и себя. «Развивает свой бренд». — Это как плевок в лицо, когда выдуманный мир, который ты полюбил, оказывается выдуманным вдвойне. А вообще, я серьёзно: подумай о том, чтобы сделать каноничную гейскую любовную линию. Я смогу раскрутить тебя как ЛГБТ-активиста. Главное, успей дописать книгу, пока геи ещё в тренде. Если бы Валентин не знал, что родители Вики — алкаши, сгоревшие из-за курения в постели, то свято верил бы в то, что её породил капитализм. — «Хроники» позиционируются как детское фэнтези, издатель не позволит мне ни намёка на «гомосексуальную пропаганду», — подмечает Валентин. Не то чтобы он об этом не думал. Не ради попытки влиться в какой-то «тренд», конечно. Но он помнит, как зачитывался историями о великих магах, смелых рыцарях, мудрых королях, бессмертных эльфах и отчаянных героях. Все они, представители Абсолютного Добра, всегда были натуралами. И тринадцатилетний Валик, прячась с фонариком под тонким холодным одеялом, вместе с ними сражался с драконами, боролся с тиранами, преодолевал долгие мили трудного пути к жерлу вулкана, спасал королевства и миры. Он был ими. Каждым из них. А потом случался Поцелуй, и красавица оказывалась в их объятиях, и мыльный пузырь лопался. Потому что не будет тебе хорошей концовки, если вместо принцессы ты влюблён в своего бравого товарища. Потому что геи не получают трон, признание и народную любовь. Геи не становятся величайшими королями. Геи не «живут долго и счастливо». И если хоть один мальчик, читающий под одеялом с фонариком «Хроники», увидит в главном герое себя и подумает, что, может, не такой уж он и «неправильный»… Это будет значить, что книги его чего-то да стоят. — Ну и ладно, ну и пожалуйста, — Вика кривит губы и дёргает плечом. — Но не смей сводить Торию с каким-нибудь смазливым эльфом, усёк? Она сильная и независимая Королева Костей, ей не нужен какой-то мужик, чтобы править подземным царством. — Угу, сделай ей тридцать два папика, — хихикает Костик, размазывая васаби по сашими, как хрен по ломтю хлеба. — Чтоб соответствовала прототипу. — Во-первых, они не «папики», они спонсоры. Считай, меценаты, — поправляет Вика, щёлкая палочками перед носом Кости. С таким же успехом она могла бы сделать это своими хищными ногтями. — А ты, значит, само искусство? — Рада, что ты это понимаешь, — улыбается она. — Во-вторых, мужчины постарше куда привлекательнее наших сверстников. Им хотя бы есть что предложить. — Так и скажи: у них есть бабло. — Конечно, есть. Они ведь не спускают всё на памперсы, строгая детишек по одному в год, — парирует она, осаждая Костю и поворачиваясь к Валику, выгибая искусно нарисованную бровь. — И не тратят всё подчистую на шмотки и квартиру, которая им не по карману. — «Одевайся как тот, кем хочешь стать». Слышала о таком? — Валентин склоняет голову на бок, возвращая подруге тонкую улыбку. — Это называется «визуализация желаний». — Это называется «финансовая безграмотность», Валюш, — ласково и язвительно поправляет Вика. — Твой доход непропорционален твоему желанию шиковать. Ты просто не способен контролировать свои расходы. — Я прекрасно контролирую всё в своей жизни, — прохладно говорит он, поднося к губам бокал с водой. В таких ресторанах даже воду наливают в бокалы, при тебе открывая стеклянную бутылку с этикеткой на шведском или ещё каком-нибудь горно-источниковом. — Милый, я люблю тебя, но ты тратишь на запонки больше, чем на еду. А если бы ты не снимал дорогущую студию в центре, мог бы уже купить двушку в спальнике. Я уж не говорю про такси, на котором тебе вовсе не обязательно всюду разъезжать. — И что ты мне предлагаешь, толкаться в автобусе со старушенциями и школьниками? — он кривится от одной мысли о подобном унижении. — Нет уж, увольте. — Мог бы уже и машину купить, — встревает Костя. Он уже прикончил свой сет и теперь беззастенчиво подворовывает с тарелок друзей. — Кстати, мы с Катюхой хотим перейти на минивен, так что могу толкнуть тебе свой опель по чисто символической цене. — Спасибо, но я скорее выдавлю себе мозг через глазницы, чем сяду за руль, — мрачно сообщает Валентин. Его никогда не прельщала идея вождения, да и к самим машинам — одинаково уродливым, хлопотным и непонятным, — он не испытывает ничего, кроме неприязни. Если бы можно было гарцевать по улицам на вороном жеребце, как в Сомниуме, разговор был бы иным. Они ещё недолго препираются о плюсах и минусах обладания собственным транспортом, но мыслями Валентин уже в другом месте. Там, где Вика — властная царица мёртвых, Королева Костей Тория Самейн. Где Костик — вождь варварского племени, несокрушимый Костер из Рорхии. Где он сам — Свергнутый Принц, Тёмный Господин, Вэл Винтерс. И где Мефиус, Мефиус Пылающий, Мефиус Красноречивый выгибается под ним, подставляя шею под поцелуи. С той ночи прошло три недели. Оказывается, ровно столько необходимо, чтобы начать сомневаться, а случилась ли та ночь вообще? Может, всё это было лишь сном — неосознанным, бесконтрольным всплеском подсознательных желаний. Может, мозг Валентина впервые подвёл его, сыграв злую шутку. Может, он никогда не целовал настоящего Мефиуса, а тот не целовал его в ответ. Иначе почему он так и не вернулся в Сомниум?.. — Валя, приём! Ты с нами? — Что? — Мы уходим. Костику пора везти жёнушку на узи, а у меня интервью. Вика говорит это, глядя в телефон и набирая сообщение. Наверняка просит одного из своих «спонсоров» себя забрать. Костя упаковывает остатки еды в принесённый с собой контейнер. Валентин смотрит на них и видит голодные взгляды детей, которых так и не усыновили. Которые выбрались из детдома, но так и не вытравили детдом из себя. Он так и остался там, внутри, бездонный и алчущий. Храм, требующий подношений. Каждый из них заполняет эту пустоту своими способами. Они делят счёт на троих, без сожалений расставаясь с деньгами, о которых раньше и не мечтали. Выходят из ресторана: многодетный отец, популярная блогерша и писатель. Выходят из ресторана: хулиган и двоечник, девчонка с улитками в карманах и мальчик с фонариком под одеялом. Прощаются друг с другом, клянясь встречаться чаще, а то совсем забегались, потерялись, работа, семья, дела… и каждый уходит в свою сторону. И каждый стыдится облегчения, которое испытывает, расставшись. Они любят друг друга, как солдаты, вместе прошедшие войну. Они боятся друг друга, как солдаты, отчаянно пытающиеся эту войну забыть.