Сомниум

Когда Меф, сидя на полу у неё в коленях, показывает Лиле фотографии бывших Кирилла, она думает: «Он запал бы на Алёну». В каждой из них Лиля видит намёк на эту потенциальную любовь с первого взгляда: у одной длинные Алёнины кудри; у другой — мягкие полные пальчики; у третьей — наливной румянец щёк. Из острого в них только аккуратные стрелки у глаз. Из мрачного — чёрные коктейльные платьица. На фотографиях они позируют, соблюдая тонкую грань между вульгарностью и очарованием. Смотрят в объектив с улыбкой. Обнимают букеты и плюшевые игрушки. — А вот Ася, его последняя пассия. Дама больших амбиций. Пыталась уговорить Кирюшеньку переучиться на тестировщика, что, как по мне, святотатство, но Аська была прекрасной собутыльницей — единственной из девушек Кир-Кирыча, которая могла бы меня перепить, — рассказывает Меф. Об этом его никто не просил, но Лиля не против звука его голоса: есть в нём что-то завораживающее, что-то от костра, на который можно смотреть вечно. Иногда он разгорается, живой и страстный, иногда тихо и уютно потрескивает фоном. — Ну вот сама подумай, какой из Кирчика тестировщик? Он бы зачах в душном офисе, аки василёк в пустыне. Лиля перекидывает вымазанную осветлителем прядь на другую сторону пробора и берётся за следующую. В комнате Кирилла едко пахнет химикатами — не спасают даже настежь открытые окна. Меф попросил покрасить его отросшие корни, и Лиля согласилась: она часто помогала с этим Алёне, когда та экспериментировала с оттенками золотого на своих волосах. — Уверена, он бы ассимилировался, — хмыкает Лиля. Что ей нравится в разговорах с Мефом — так это то, что её участие вовсе не обязательно. С ним можно часами молчать. Может, именно поэтому и говорить с ним легко. — Превратился бы в офисный кактус. Неприхотливый суккулент в маленьком горшочке, который можно поливать раз в полгода. А можно и не поливать. — Ну, спасибо, — бормочет Кирилл, неловко тасуя карты. Он сидит на полу напротив Мефа, раздавая уже четвёртый раз подряд, потому что то и дело проигрывает ему в дурака. Со своего насеста Лиля видит, что Меф жульничает, но молчит: ей интересно, сколько раз Кирилл останется в конце игры с веером в полколоды, прежде чем догадается. — Я просто не хотел работать только ради денег. — Тогда тебе придётся найти богатую жёнушку, которая будет тебя содержать, — советует Меф. — Ты поэтому к Винтерсу в сон каждую ночь бегаешь? — поддевает Лиля. — Только не начинайте опять, — молит Кирилл. Карты сыплются из его рук, и он подбирает их, впиливая обратно в колоду. Он даже не замечает, как его друг умыкает выпавшего туза. Побеги Мефа — самая частая причина перепалок в последнее время. С тех пор как они в безлюдной пивнушке решили «спасти мир», прошёл без малого месяц, и почти каждую ночь Меф дезертировал к Винтерсу при любом удобном случае. Пока Кирилл с Лилей искали Тень и других Путешественников, он, заглянув с ними в пару снов для приличия, сбегал в привычном направлении ради «потрахушек на одну ночь». А потом другую. И третью. «Не моя вина, что секс из ненависти — лучший вид секса», — говорил он на утро, единственный отдохнувший из них. Лиля с Киром же просыпались уставшими и выжатыми после десятка часов сопротивления пустоте межсонного пространства. Кирилл называет исчерченную нитями тьму Сонной Материей, но Лиле это кажется дебильной романтизацией. Такой же, как «секс из ненависти». Об этой своей ненависти Меф говорит с гордостью и самоотдачей, распаляясь на каждом слове, но ни Кир, ни Лиля давно ему не верят. Нельзя называть человека своим заклятым врагом, а потом слать ему мемы с подписью: «Ты». Записывать ему десятиминутные голосовые. Отправлять ему свои селфи с идиотскими масками из WhatsApp. — Я просто говорю, что от этих двоих было бы куда больше пользы, если бы они меньше трахались и больше работали, — ворчит Лиля, мстительно дёргая запутавшиеся волосы Мефа гребешком. — Мы работаем в поте лица. Мы ох какие работники, вообще-то, работники месяца, я бы даже сказал. Если бы во снах была стена с памятными табличками, наши портреты висели бы на самом верху… — С подписью: «Взять живыми или мёртвыми», — вздыхает Кирилл. Лиля знает, что он ревнует, и если бы в её лексиконе были слова вроде «мило» или «трогательно», она бы, быть может, использовала их. — Ты же знаешь, что у Валюхи не выходит путешествовать. Не всем быть юными дарованиями и схватывать на лету, некоторые из нас — никчёмные бездарности, надо просто смириться и… Ой, Кирочка, ты же знаешь, я не про тебя! — спохватывается Меф. Когда Лиля скинула «Автостопом по Сновидениям» в общий чат, Винтерс и Кирилл взялись за изучение матчасти, но ни у одного из них так и не вышло покинуть собственный сон без сторонней помощи. Кира по-прежнему приходилось водить за ручку, Вэл же… Он наотрез отказался «рисковать своей безопасностью во имя чёрт знает чего». Он писал: «Я не доверяю ни одному из вас в достаточной мере, чтобы позволить сопровождать проекцию моего сознания в бесконечной пустоте. Увольте». «Ссыкло», — ответила ему Лиля, и больше в общем чате они не разговаривали. Вэл вообще редко там появлялся, отвечая лишь Мефу в своём претенциозном стиле, впутывая в слова витиеватые оскорбления. В остальном этот чат пустовал за ненадобностью: они втроём и так почти не расставались, обосновавшись у Кирилла в квартире. Их дневная рутина была нацелена на то, чтобы как можно сильнее вымотать тело, увеличив время сна. Подход, правда, у каждого был свой. Тактика Лили была проста: она записалась в спортзал. Два часа в бассейне, два — на тренажёрах, два — на ринге. Последнее было идеей Алексея Денисыча. Как только он узнал, что Лиля купила абонемент, то сразу загорелся припозднившимися попытками привить сыну любовь к физическим упражнениям. Первую неделю они ходили в спортивный центр вчетвером (Меф примазался ради того, чтобы поглазеть на отца Кирилла в общей душевой), но уже к следующим выходным оба парня слились. Кир назвал опыт травмирующим, Мефу же попросту стало скучно выполнять одни и те же упражнения раз за разом, он всё больше дурачился, придумывая новые и не слишком безопасные способы использовать тренажёры, и, в конце концов, менеджер мягко попросила его уйти. А вот Алексей Денисыч остался. Сначала Лиля с сомнением относилась к его компании из-за неуместных шуток про «невестку» и спонтанных рассказов о бурной молодости. Она угрюмо молчала, игнорируя его попытки сблизиться с «подружкой сына», пока он наконец не плюнул на них и вместо роли весёлого тестя примерил на себя обязанности личного тренера. Началось всё с тактичных замечаний о неправильном положении рук на штанге, а закончилось боксёрскими перчатками, с которых он ностальгически смахнул пыль и подарил Лиле, взявшись поставить ей удар. Иногда, собираясь на тренировку, Лиля ловила на себе благодарные взгляды Кирилла, который только и рад был избавиться от тяжкого бремени ожиданий отца, переложенных на её плечи. Она всё пыталась представить его на ринге, мелкого и неловкого, подбадриваемого отцовскими кричалками, но так и не смогла. Зато перчатки, купленные под его детские руки, отлично сели. Стратегия Мефа была прямо противоположна её подходу: вместо того чтобы изматывать своё тело физической нагрузкой, он покупал полулитровую бутылку водки и напивался до такого состояния, когда сон оставался единственной доступной опцией. У Кирилла же был иной путь. Он ложился в постель на полу, пододвигая распластавшегося в пьяном забытье Мефа, и открывал «Человека без свойств» Роберта Музиля — чудовищно длинный роман об австро-венгерской монархии, который усыплял его за десяток страниц. Во сне они снова встречались и отправлялись на поиски новых зацепок. За всё это время они всего четыре раза наткнулись на Тень, но сны, которые она пожирала, не дали им почти никаких подсказок. У всех четырёх снов были хозяева, и только в одном из них им удалось узнать имя жертвы. На то, чтобы найти нужного Василия Марченко в соцсетях, у них ушло почти две недели, но на их сообщения он не ответил. В углу его профиля тревожно значилось: «Заходил шесть дней назад». Пообщавшись с его онлайн-друзьями, они узнали, что он мёртв. «Неврологическое расстройство», — так врачи обозвали причину его смерти. «Помешательство». «Бессонница». И хоть его смерть подтвердила теорию Мефа, она не дала им никакой новой информации. Они по-прежнему ничего не знали ни о Тени, ни о пропавших Путешественниках. Ничего, что могло бы помочь Алёне. — Ай! Поаккуратнее с моими нежными локонами, — взвизгивает Меф. — Если ты сделаешь меня лысым, Валечка подаст на тебя в суд за причинение морального ущерба. — Вы же видитесь только во снах. Там ты можешь быть хоть Рапунцель, — фыркает Лиля, запястьем почёсывая нос — целлофановые перчатки вымазаны вонючей химией. — Но мне нравятся мои волосы, они подчёркивают мой нежный характер, — Меф ловко подмешивает в розданные карты украденного туза, пока Кирилл с очевидным неудовольствием рассматривает свой расклад. Хорошо, что у него нет пристрастия к азартным играм, — погряз бы в долгах. Он и в дурака-то не хотел играть, всё пытаясь подбить Мефа с Лилей на какую-то скучную настолку, правила которой не умещались в обычном буклете — нет, им потребовалась отдельная книга. — Сейчас я «пидор с розовыми патлами», а кем я буду без них? — «Лысым пидором»? — предполагает Лиля. — Хуже, — вздыхает Меф. — Я буду homo ordinarius, человеком обыкновенным. Придётся придумать слезливую историю о раке яичек, чтобы никто, упаси Боже, не подумал, что меня обрили в армии. Не хочу, чтобы честной народ считал меня приверженцем насильственных структур… К тому же куда труднее будет найти причину набить морду гопникам без комментариев о моих гейских волосах. — Ты уж определись, пацифист ты или нет, — советует Кирилл, заметно мрачнея при упоминании гопников. Лиля невольно вспоминает его кошмары, из которых ей время от времени приходится его вытаскивать. — Мой пацифизм распространяется только на добрых и порядочных людей, — говорит Меф. — Как ты, Кирюшенька. — Ты буквально ударил меня в первую нашу встречу? — И я раскаиваюсь до сих пор! Каждый вечер молю Бога отпустить мне этот чудовищный грех. Лиля не знает, врёт ли он. Меф действительно молится перед сном, сидя на коленях у кровати, пока они с Кириллом помогают его отцу убраться на тесной кухне, с трудом переживающей ужин на четверых. Будь Лиля на месте Алексея Денисыча, давно бы выгнала двух дармоедов из своего дома, но тот удивительно терпелив к друзьям сына. Может, конечно, дело в бутылках водки, которые Меф частенько делит с ним, несмотря на просьбы Кирилла не втягивать его отца в свой алкоголизм. Лениво препираясь весь вечер, они сворачивают салон красоты, и Меф тут же отправляет фото с результатом покраски Винтерсу, а потом ещё полчаса свирепствует из-за его короткого комментария: «Вульгарная безвкусица». Лиля спасается от его бубнежа, ушмыгнув в душ, прежде чем туда выстроится очередь: Кирилл всегда торчит там слишком долго, а после Мефа ванну приходится отмывать от розовых подтёков, гадая, краска это с его волос или кровь после очередной драки. Он умудряется встревать в них едва ли не каждый день, пока Лиля обливается потом в спортзале, а Кирилл штудирует список летнего чтения, чтобы не отставать от программы. Иногда Меф и вовсе не приходит ночевать, исчезая куда-то на несколько суток, и тогда Киру приходится, сцепив зубы, писать Винтерсу, чтобы убедиться, что в его снах Меф не забыл отметиться. В такие вечера Лиля точно знает, что будет сниться Кириллу. — Чур, сегодня я на кровати! — Меф запрыгивает под одеяло прямо в одежде. — Но я благородно согласен разделить половину с одним из вас. С Кирюшкой предпочтительнее. Без обид, Лилец. Она показывает парню средний палец и забирается в постель на полу, оставляя Кира мяться в проходе. Он с жалким видом переводит взгляд с призывно помахивающего краем одеяла Мефа на мрачный кокон, из которого выглядывает она. «Я могу и в ванной поспать», — читается на его смиренном лице. Лиля ненавидит тот факт, что она точно знает причину его моральных терзаний. Дело даже не в том, чтобы спать с Мефом (они постоянно ложатся вместе на полу, и Кир даже позволяет другу обвиться вокруг него руками и ногами). Просто дебильное благородство не позволяет этому придурку лежать на кровати, пока она — несчастная леди — студит кости на куцем матрасе где-то внизу. — Блять, просто ляг уже, — закатывает она глаза, освобождая немного места. Кирилл неуклюже пристраивается сбоку, стараясь не задеть её ни коленом, ни локтем. Скрещивает руки на груди, как покойник, смотрит в потолок, вежливо отказавшись от края одеяла. — Если соберётесь заняться своими мерзкими гетеросексуальными утехами, не забудьте позвать меня, — хихикает Меф, и даже в темноте Лиля видит, как краснеют при этом уши Кирилла. Ей немного хочется придвинуться поближе и отгрызть ему эти его проклятые уши, чтоб не отсвечивали, как маяк в ночи. — А то я тебе, Лильчик, не доверяю. Ты уж не принимай близко к сердцу, но с Кирюшкой требуется определённая нежность, он у нас очень чувствительный. Особое внимание советую уделить… — Меф, — выдавливает Кирилл, крепко зажмурившись. — Пожалуйста. — Скажи это ещё раз, но медленнее, с расстановкой. «Меф», — выдыхает он томно, — «пожалуйста…» — Заткнулись оба, — огрызается Лиля. — Спать. Кирилл послушно замолкает, и под бухтение Мефа, изредка прерываемое скрипом откручивающейся пробки и резким запахом спирта, они засыпают.

***

Лиля сбегает из своего сна ещё до того, как сестра успевает повернуться к ней лицом, и с облегчением вдыхает уже привычно густой, безвкусный запах Сонной Материи. Паутинка чужих снов мелко подрагивает, потревоженная её визитом, и она безошибочно находит нить, ведущую к Кириллу. Ему редко снится что-то интересное: обычно она выдёргивает его с лекции в университете или уводит с берега реки, на которой Алексей Денисыч безуспешно учит его закидывать удочку. Только с её приходом Кир осознаёт, что он во сне, и каждый раз его широко распахнутые глаза застают её врасплох. Сегодня ему снится дом. Лиля легко узнаёт квартиру, в которой провела последний месяц, даже со смазанными очертаниями. Всё в ней кажется немного плоским, непроработанным, замыленным. Нельзя чётко обозначить углы стен, нельзя отделить мебель от незамысловатого узора обоев. Лампы горят, но не дают света, и Лиля на ощупь пробирается сквозь плотную темноту коридора к единственному яркому пятну — балкону. Там, несмотря на ночь, светло и тепло так, как может быть тепло лишь во сне — не ощущение, но мысль о нём. Лиля не сразу понимает, что Кирилл там не один. И до смешного много времени у неё уходит, чтобы понять, что девушка, с которой он разговаривает, — это она сама. Может, дело в том, что она никогда не видела себя со спины. А может, в том, что она никогда не видела себя его глазами. — Бросай курить, — говорит он, и Лиля — настоящая Лиля — закатывает глаза. Похожий разговор был у них несколько дней назад на том же балконе, вот только Кирилл не разбрасывался приказами, а недовольно бормотал, что даже Меф курит меньше, чем она. — С чего бы? Потому что девушкам не идут сигареты? Ещё скажи, что мне рожать надо, — цыкает та, вторая Лиля. — Нет, просто мне надоело, что все мои друзья имеют склонность к саморазрушению, — вздыхает он. «Мы не друзья», — думает Лиля. — Мы не друзья, — говорит её другая версия. Неужели она настолько предсказуема?.. Впрочем, в предсказуемости нет ничего плохого. Это лишь значит, что она верна своим убеждениям, как поезд — рельсам. — Я знаю. Да я и не хочу быть твоим другом. Лиля, уже сделавшая шаг к балкону, вдруг останавливается. Пальцы сжимаются на рукоятке ножа — верного спутника, угадывающего её мысли, самостоятельно ложащегося в руку каждый раз, когда ей грозит опасность. Вот только нет ничего опасного в Кирилле, ведь так?.. Разве он не самый, мать его, безобидный дурак на свете?.. — Мы можем и не быть друзьями, чтобы делать это, — говорит Лиля, выдыхая дым Кириллу в лицо. Для этого ей приходится встать на носочки, а ему — наклониться и… Блять. Лиля выдёргивает себя из сна, ошпаренная кипятком, сжигающим кожу. Внутри отбойным молотком гремит ярость, пробивая рёбра. Он… Он только что… Этот уёбок. Этот уёбок посмел… Часть её рвётся обратно в его сон, чтобы оттащить, врезать, выволочь его из квартиры в Пустоту, оставить его здесь дохнуть, но… Но она туда не вернётся. Не-а. Нет. Она не хочет видеть того, что там происходит. Что бы там ни происходило. Лиля резко тянет за первую попавшуюся нить, падая в чужой сон. Ничего. Она вырывается назад во тьму, дёргает за следующую, потом за ещё одну, потом ещё и ещё, пока голова не начинает идти кругом, а сердце внутри надрывается, пытаясь поспеть за ней. А потом она слышит крик. — Отпусти! Отвали от меня, тварь! Убери! От меня! Свои! Ру… О! — девушка замечает Лилю и тянется к ней. — Помоги! Ну же, чего встала?! Ты не видишь, что меня тут… Да отъебись ты от меня! Это она. Та рыжая дура. Это она и при этом… Нет. Её волосы коротко острижены, круглое лицо искажено воинственной гримасой, а голос — резкий и охрипший — совсем не похож на звонкие ноты той инфантильной дебилки. Но Лиля успевает как следует удивиться внезапным переменам — тело девушки изламывается, как бумажная фигурка, и исчезает в тёмном пятне, не имеющем ни силуэта, ни голоса, ни смысла. Тень. Тень… сожрала её?.. Но ведь… Но ведь она никогда не трогала людей. Неужели?.. Неужели она стала сильнее? Лиля пятится, выставив перед собой нож, словно нечто такое маленькое, примитивное и материальное может спасти её от этой темноты. Тень не двигается, и Лиле кажется, что она — оно? — смотрит на неё. В неё. Сквозь неё. Нити чужих снов напряжённо дрожат, и Лиля вдруг понимает, что она не во сне. Она в подпространстве, на изнанке, посреди Сонной Материи. Ещё ни разу они не встречали Тень здесь. Секунда — и она исчезает. Лиля решительно хватается за нить, ведущую к Кириллу. Плевать. Сейчас не до его спермотоксикоза. Случилось нечто необычное, и она должна рассказать ему. Вот только на балконе пусто. Лиля чувствует, как внутри холодеет что-то большое и страшное, как опухоль, что-то пульсирует, сопротивляясь этому холоду, что-то надламывается, и рвётся, и… — О, вот ты где! — Меф переваливается через перила балкона, таща за собой неловко цепляющегося за его руку Кирилла. Тот отводит взгляд, боясь столкнуться им с Лилей. Его уши, его чёртовы уши краснее сигнальных огней. — А мы тебя обыскались. Прикинь, мы только что видели эту хрень. Тень-тень-потетень, всему городу плетень. — Нет. — Что — нет? — вскидывает брови Меф. — Вы не могли её видеть, потому что её видела я. Только что. — Да нет, мы… — начинает Меф, но прикусывает язык. Его лицо вытягивается в удивлении, озаряется догадкой. — Не-е-ет, ты же не хочешь сказать, что… Да быть не может! Их две?! Но это вдвое больше, чем задумывалось! Если их две, то… — То их, быть может, и три, — мрачно заключает Кирилл. — Или четыре. — Или ебучее, блять, множество, — Лиля с досадой втыкает нож в дверной косяк, и сон вздрагивает, раскалываясь надвое. Трещина ползёт по квартире, дробя её на части, и они сбегают из разваливающегося сна в Пустоту. — Это плохо, — бормочет Кирилл, нервно пропуская волосы сквозь пальцы. — Это очень, очень плохо. Лиля сжимает кулаки, борясь с желанием закурить, но одна мысль о сигаретах подкатывает к горлу тошнотой. Перед глазами встаёт картина, которую хочется поджечь, смять, разбить. Развидеть. Стереть из памяти, вытравить едким дымом… Нет, никакого дыма. — Думаете, они размножаются? Типа почкованием? Потому что если у них там всякие гетерозиготные процессы, моя детская психика не выдержит, — тараторит Меф. — А вдруг мы открыли целый новый вид? Вдруг у них там теневое государство с теневой экономикой и теневыми семьями: папа Тень, мама Тень, четыре сыночка и лапочка-дочка. — А если… — Кирилл озирается по сторонам, словно боится, что их могут подслушать. Теневые шпионы. Теневая разведка. Теневая, блять, подпольная сеть. — Если они не размножаются? Если это вирус, который… — Передаётся половым путём? — заинтересованно вклинивается Меф. Из-за того, как активно он жестикулирует, рука Кирилла, сцепленная с его, марионеткой повторяет его движения. — Эту теорию нужно подтвердить или опровергнуть. Я готов пойти на эту жертву, так уж и быть. Выловим Тень, соблазним как следует… — Нет, я про вирус, как у, ну, зомби? Или оборотней, — поясняет Кирилл. — Ну нет, я хоть и человек свободных взглядов, но имею свои границы, — предупреждает Меф. — Секс с Тенью — возможно к рассмотрению. Быть укушенным Тенью — это уже как-то неэтично. — Но она ведь не нападает на людей, так? — хмурится Кир, игнорируя друга. — Значит… — Нападает, — перебивает его Лиля. Тишина, повисающая следом, заставляет её пересказать увиденное. — Та девушка, она… — Кирилл начинает мямлить, и Лиля раздражённо цыкает: — Нет, она не стала Тенью. Хуй знает, она просто… Исчезла? Её сожрала эта тварь. С концами. — Ничего не понимаю, — растерянно говорит он. — Похуй. Действуем по плану. Лиля решительно отворачивается, сосредотачиваясь на нитях вокруг. Обмениваться теориями они могут и днём, а вот время ночью слишком ценно, чтобы его тратить на болтовню. Кто знает, на что они ещё наткнутся. Остаток ночи они прыгают по чужим сновидениям, но больше ничего полезного не находят. Под утро Меф опять сваливает к Винтерсу, и Лиле приходится проснуться, чтобы не оставаться с Кириллом наедине. Чтобы не брать его за руку. Они открывают глаза почти одновременно, и Кир с ужасом отбрыкивается, перекатываясь по полу, когда обнаруживает себя в чужих объятиях. Лиля разминает затёкшую руку, которую кое-кто ей отлежал, и сжимает зубы так, что начинает неметь челюсть. — Извини, я… — Плевать, — обрывает она. Меф всё ещё спит, сбросив с себя одеяло и распластавшись на кровати в какой-то покорёженной, неестественной позе. Лиля тянется к очкам, с такой резкостью расправляя дужки, что они едва не отламываются. — Лиль, — тихо зовёт Кирилл, пожимая к груди голые колени. Его карие глаза наполнены топлёным сочувствием, ресницы слиплись, брови чуть подрагивают в нерешительности. — Я знаю, о чём ты думаешь. Она невольно задерживает взгляд на торчащем вихре его волос, помня, как в них путался дым, когда… — Нихера ты не знаешь. — Эта не она, — говорит Кирилл, теребя одеяло. О чём он вообще?.. — Твоя сестра, она… она не стала Тенью, когда потерялась. А даже если так, мы найдём способ вернуть её, да? — Нихера ты не знаешь, — упрямо огрызается Лиля и поднимается на ноги, сгребая со стола пачку сигарет и зажигалку. «Бросай курить», — звучит в её голове. Она грубо обрубает его до простого: «Бросай». Бросай, пока не стало слишком поздно.