16 сентября, 2015.
— Тц, и вы не разговаривали с тех пор? — Чифую грыз ластик на конце карандаша. — Что же за морока с вами двумя. Казутора отрицательно помотал головой, стараясь сосредоточиться на листке бумаги перед собой. Считать выручку, одновременно пытаясь обогнать Мацуно в решении судоку было для него почти непосильной задачей. За окном лил дождь и покупателей они не ждали уж точно, поэтому могли позволить себе развлечься. В помещении было холодно и сыро, от чего им пришлось закутаться в плед, который обычно использовался, когда кто-то оставался следить за магазином на ночь. Но Казутора был даже рад тому, что его руки и ноги замерзли, что они оба шмыгали носом, стараясь вытерпеть холод, чтобы не тащиться в подсобку за обогревателем, ведь вдвоем умостились у кассы, слушая, как по стеклам барабанили капли дождя и пищали напуганные ливнем животные. Ханемия впервые за десять лет проводил свой день рождения с кем-то. Он не ютился в тюремной камере один, богом забытый со снедающей виной. Теперь с ним был Мацуно, который пусть и не знал в какой день у Казуторы день рождения, но даже так делал даже дождь солнцем. А что до Наоко… Ханемия не знал, как подступиться к ней после тех слов, да и не знал помнит ли она их или придала ли им значение, а начать разговор самому оказалось, что кишка тонка. Казутора чувствовал себя полным слабаком в любовных делах, сам не до конца понимая чего хочет. — Как насчет того, чтобы быть шафером на церемонии? — как бы невзначай спросил Чифую, черкая что-то в своем листке. — Мне вписывать те корма для кошек в желтой упаковке или нет? Просто Сэн уже катком по мне проехалась, ожидая, пока я выберу себе свидетеля, а я в свою очередь забываю спросить у тебя. Черт побери, почему эти судоку такие сложные, у меня сейчас голова задымиться! Мацуно как обычно много болтал, не замечая, как Ханемия смотрит на него с открытым от удивления ртом, находясь в прострации от замешательства. Почему именно он? Не Доракен, не Такемучи, а именно он — Казутора Ханемия. Хотя, если так подумать, то Чифую всегда опасался Доракена, а Такемучи не переваривала Сэн. Все, вроде, встало по своим местам, но Ханемия, даже будучи единственным вариантом из всех, был невероятно польщен стоять рядом с другом с такой важный день. Церемония венчания, которую спланировали на весну, где-то в марте, должна была быть тихой, без большого собрания людей, без показной мишуры. Просто Чифую, просто Сэн и пара друзей. И, если быть предельно честным, Казутора боялся, что его даже не пригласят на настолько сокровенный обряд. Казутора замялся не зная, как правильно ответить на такое предложение. Он не хотел показаться слишком обрадованным, будто ждал этого всю жизнь, хотя, наверное, так оно и было, не хотел, чтобы Чифую, увидев его бурную реакцию, сразу передумал. — Так что? Согласен, Ромео наш? — Мацуно метнул взгляд своих светлых глаз к нему. Ханемия кивнул и они вновь принялись за свое бравое дело по пересчету выручки. В обед к ним, превознемогая погоду, заявилась Сэн — ее черные, как смоль волосы, взъерошенные, словно у мокрой кошки, свидетельствовали о том, что она сбежала с работы впопыхах и забыв зонт, а по синякам проявившимся под прищуренными глазами, можно было сказать, что не спала она точно более двух суток. Причина была проста, Ци-ци сквозь пот и слезы стала мангакой, а поэтому часто не появлялась дома, засиживаясь за своим проектом об одной женской группировке. Ханемии всегда было интересно являлся ли он автобиографическим или все же выдуманным, но спросить этого он так и не решился. Она положила им еду из ближайшего ресторана на кассу и принялась выжимать мокрую до нитки одежду. — Сегодня такой прекрасный день, — прозвучал ее громогласный голос без капли злобы, будто ей действительно был на руку ливень, ведь редакторы не смогут найти ее, словно ищейки по запаху, смытому водой. — Да уж, — отозвался подлетевший к ней со своим рабочим жакетом и пледом, стянутым и с Казуторы, Чифую. Он пожертвовал последнюю свою теплую вещь. Ханемия сунул нос в пакет с их обедом, вдыхая запах улицы и солоноватый аромат мисо-супа. Все еще горячие пластиковые контейнеры были даже лучше, чем обогреватель, который Мацуно все же пришлось вызволить из их заваленной подсобки. Казутора поднял задницу с нагретого места, уступая его Сэн, и поплелся к Чифую за чайником, но там они чуть не столкнулись, ведь друг уже шел в главный зал с их большим железным другом и кабелем от него в зубах. Мацуно особо не возился, чтобы найти эту махину, однако, Ханемии пришлось простоять там около десяти минут, а потом с силой вытаскивать пыльный чайник из-под груды всякого хлама, который пора было уже разобрать. Однако, собираясь выйти, Казутора притих, услышав вопрос, заставивший его остолбенеть на месте, возле чуть приоткрытой двери, ведущей в главное помещение: — Наоко еще не пришла? — он видел Сэн, нервно приглаживавшую растрепанные волосы. — Обещала подойти вечером, — отозвался ей Чифую ползающий по полу в поисках розетки. Ханемия и не знал, что она должна была зайти к ним на огонек. А помнит ли Наоко о его дне рождении? Она же всегда знала все обо всех. Сэн огорченно вздохнула, опираясь руками о столешницу: — Опять мы не пересечемся… — Что это значит? — уточнил Чифую, поднимаясь на ноги. Выражение его лица сменилось с расслабленного до серьезного. Брови нахмурились так сильно, что даже со своего расстояния Казутора видел, как он зол. Сэн ему не ответила, лишь затравленно отвела взгляд, будто не решаясь выговорить и слова, точно зная ответ. Ханемия тоже понял о чем зашла речь и его захватило сильное желание испариться, чтобы не становиться, пусть и невидимым, но свидетелем чужой ссоры. — Черт побери, снова? — выругался Мацуно. — Ты, когда вообще начнешь появляться дома? — Я не могу бросить проект, — возмутилась Ци-ци. — Нам нужны деньги. — Тебя не было четверо суток, а теперь намекаешь, что, пообедав, сразу вернешься на работу? — Ханемия и не знал, что Чифую может злиться настолько, чтобы выглядеть угрожающим. Опуская голову и прячась от невесты за темной челкой, Мацуно оперся руками о столешницу с кассой, до побеления сжимая пальцы. Он однажды уже потерял опору в своей жизни, поэтому еще более трепетно относился к окружавшим его людям. — Какой раз за последние сутки ты ешь? Первый? — прошипел Чифую. — А спала? Минут двадцать, растянувшись по рабочему столу? Он всегда переживал за Сэн больше всех на этом свете. Случись, что с ней, думалось Казуторе, то это было бы даже большей потерей, чем отъезд Наоко для него самого. Ци-ци поджала губы, пыталась найти оправдание, но затем встала на ноги и обхватила ладонями лицо Мацуно, приподняла и обратила к себе: — Ты же знаешь, что магазин не приносит почти никакого дохода, — твердо произнесла она. — Я не давлю на тебя. Мы занимаемся тем, что нам нравится — ты — магазином, я — рисованием. Пока мои труды хорошо окупаются, я не могу их оставить, не выжав из этого все деньги, что смогу. Чифую пытался вырваться из этакой дурацкой хватки, но рука Сэн никогда не была легкой, особенно когда приходилось применять силу. Не зря эта девчонка в прошлом работала в боксерском клубе. — Потерпи еще, пожалуйста, — попросила она, оставляя на уголке его губ поцелуй. — Все же, я задумала эту глупую свадьбу, на которую уйдет почти весь наш бюджет. После подслушанного разговора Ханемия чувствовал себя не в своей тарелке, прекрасно осознавая насколько он на самом деле одинок. У него не было такого человека, которого он будет ждать дома или того, кто позаботиться о самом Казуторе, как о самом дорогом бриллианте на свете. Возможно, так было лучше всего для него — не познавшего жизни, какой живут обычные люди. Счастливой и простой, размеренной жизни.***
Небо было затянуто свинцовыми тучами, которые рыдали так, словно желали затопить людей, этих ненужных раздражающих паразитов. На улице не было ни души, никому бы и не пришло в голову выйти наружу в подобную непогоду. Только фонари и вывески некоторых небольших комбини освещали дорогу. Где-то далеко за облаками солнце медленно опускалось за горизонт. По одной из улочек, превознемогая ветер, в торопях шла Наоко в направлении зоомагазина ее друзей. Она держала зонт из последних сил и могла лишь поверить в Бога за эти несколько метров, которые нужно было пройти от метро, пока ее защиту порывистыми ударами воздуха сносило в разные стороны. В одной руке у Ханмы впопыхах был схвачен подмышку скейтборд, в ней же зонт, крепко сжатый в пальцах, а в другой — к груди была прижата небольшая коробка, в которой покоился шоколадный торт. Одежда и обувь вымокли, и Наоко стало холодно, она не смотрела, но предположила, что ее пальцы и губы посинели. Сердце Ханмы колотилось, будто готовое попасть в уши и лопнуть перепонки, но она списывала все это на быстрый шаг, хоть где-то в глубине души и знала, что ее сердце уже в сладком предвкушении от встречи с друзьями и… именинником. Магазин друзей показался Наоко очень ярким, будто бы ангельским прибежищем и раем в этой грязной и черной тьме, окутывающей все вокруг. Она, словно набравшая скорость гоночная машина, прошмыгнула внутрь и облегченно вздохнула, прислонившись к одной из полок с товарами. В помещении пахло чем-то солоноватым, манящим голодный желудок Ханмы. Она опустила зонт в специальную корзинку и положила торт на полку, чтобы отдышаться и придти в себя. Вдалеке, у кассы горела лампа, источая приятное желтое свечение. Оттуда же доносились голоса, они лились, словно музыка из старого патефона. Наоко пристроила скейт рядом с корзинкой для зонтов и размяла затекшую руку. Ей так не терпелось подарить торт, который она с такой тщательностью выбирала, ведь не знала, что же точно придется по вкусу имениннику. Хотя, скорее все это было прикрытием, больше всего ей хотелось увидеть его… этого чертового Казутору. Наоко прислушалась к разговору, она не спешила показываться друзьям, которые то ли о чем-то спорили, то ли лениво ругались. Похоже было на то, что лишь напуганные животные заметили ее появление. Ханме еще предстояло придумать поздравление для объекта, который всегда вгонял ее в краску. Наконец от нетерпения, она взяла свой подарок и осторожно, словно дикая и изящная кошка, еще, конечно, не доросшая до пантеры, двинулась по краю магазина, пролезая между стеллажами с кормами и клетками, чтобы не быть замеченной раньше времени. Чем ближе Наоко приближалась, тем меньше ее заботил посторонний шум. Там за углом устало стоял Казутора, он облокотился на тумбу для кассы и выглядел расслабленным. Лампа давала тень и очерчивала его худое лицо с темными синяками под глазами. «Устал их успокаивать, похоже», — с мягкой улыбкой подумала Наоко. Но ее покой был внезапно нарушен пронзительным криком, который оглушил Ханму на одно ухо. Это был попугай, который кричал каждый раз, когда видел человека. Собственно, из-за него на двери и не было колокольчика. Наоко совершенно забыла об этой птице. Ее испуганный взгляд метнулся сначала на попугая, а затем обратно на Ханемию. В нее уже впивался его удивленный взгляд. Эти карамельные глаза, искрящиеся некой растерянностью, затягивали Ханму, она утопала в них, словно в зыбучем песке, без надежды выбраться. Ей было не по себе после их последнего разговора, но теперь его взгляд успокаивал Наоко и будто говорил: «Все хорошо, я не требую от тебя ответа». Казутора ждал, он очень ждал ее. Тот вечер оставил на нем осадок, но теперь, увидев Ханму перед собой, он был счастлив. — Нао! — их идиллию прервал Чифую. Он говорил весело, стараясь уйти от спора с невестой. — Ты наконец-то пришла, я уж подумал, что ты заблудилась. Наоко быстро, неестественно быстро перевела взгляд на друга. Этот мелкий момент, когда они с Ханемией были очарованы друг другом, мог привести их двоих к ужасающему большому секрету обоюдных чувств, от которых обоим хотелось бежать далеко-далеко. — Да, на жизненном пути, — Наоко неловко улыбнулась цитируя фразу из одной манги, что когда-то читали они с Ци-ци, делая вид, что ей действительно жаль за свои короткие ноги и этот чертов дождливый день, из-за которого она не смогла встать на скейтборд. — Это что же? Торт? — неожиданно сказала Ци-ци, после чего Чифую недовольно взглянул на невесту. Начиналась мучительная игра, в которую оказалась втянута Наоко. Пусть Сэн и Мацуно не так часто ссорились, примерно раз в полгода, но Ханма нашла одну закономерность. Еще с подросткового возраста, когда Казуторы не было с ними, каждый старался привлечь внимание Наоко на себя, чтобы понять на чьей же стороне окажется подруга. Однако, Ханма всегда увиливала, сама не до конца понимая, как ей это удавалось. — Д-да, торт для именинника, — Наоко робко сделала пару шагов к Ханемии и быстро сунула ему в руки коробку, а затем отвернулась, не желая показывать свои пунцовые щеки. — С днём рождения… — Спасибо, — от стремительности разворачивавшихся событий Казутора чуть не уронил коробку. Мацуно перехватил торт из рук друга и послал его за посудой из подсобки, иногда казалось, что там у них можно было найти все. Было видно, что Чифую рьяно желал отвлечь всех, особенно себя и Ци-ци от недавней перепалки. В это же время Сэн заставила его помогать другу с фразой: «Эй, вообще-то это у Казу день рождения, он не должен работать один!». На самом деле, Ханемии было все равно. Ему было достаточно того, что все его близкие рядом, он был счастлив видеть их всех, он был рад, что все знали о его дне рождении. Никакая работа не могла бы окупить все это. Чифую с именинником сумели даже свечи найти. Наоко зажгла их, после того, как свечи водрузили на торт, и Казутору окутал запах некой приятной гари. Любой запах становился приятен, пока люди находились в состоянии радостной эйфории. Свечи мягко трепетали. Сэн выключила свет, тем самым пробуждая в Ханме любопытство к своей персоне. Наоко не могла не замечать, как подруга смотрела то на телефон, то на свои часы на руке. И все же Наоко всеми силами старалась перебороть себя, чтобы в кои-то веки спокойно провести время с друзьями. Мацуно подначил именинника загадать самое заветное желание. У Ханемии оно было простым — встречать каждый свой день рождения в компании с близкими, чтобы на душе становилось без задней мысли радостно и легко, чтобы все тяжелые времена остались в прошлом. Телефон Сэн задребезжал в противной мелодии, нарушая волшебную атмосферу праздника, когда Казутора уже несмело вдохнул, чтобы задуть свечи. Ци-ци вежливо извинилась, легко улыбнувшись своей дежурной улыбкой, и удалилась к выходу из магазина. Попугай вскрикнул, а позже за Сэн закрылась входная дверь, она вышла на улицу в дождь и без зонта. Наоко проводила ее встревоженным взглядом. Ей не хотелось верить в то, что Ци-ци и вправду могла быть виновницей инцидента с несколькими шишками из правительства, но чутье Ханмы никогда ее не обманывало. Почему-то ей неожиданно, словно воздух, потребовалось знать правду, проверить информацию полученную от довольно надежных источников. Ей хотелось, чтобы открылись все карты на этом столе шулеров. Поэтому Наоко вылетела из магазина быстрее, чем то успел сделать Чифую, чтобы передать невесте зонт. Она больше не могла спокойно стоять, думать, бередить себя. Невзирая ни на что нужно было докопаться до правды. Пусть голос совести где-то на задворках корил ее, просил забыть обо всем, ведь сейчас все было так хорошо, пусть слова Казуторы из их недавнего разговора стучали по перепонкам: «Занимайся своей жизнью»… они не смогли остановить Наоко. Ханма подняла зонт над головой. Дождь все еще лил как из ведра. На улице было темно и все так же отрезвляюще холодно. Холод поумерил пыл девушки, возвращая ей осторожность кошки в ночи. Наоко услышала голос подруги где-то за углом магазина. В том небольшом переулке, Сэн стояла возле мусорки и курила свои невыносимые сигареты. Под унылым светом фонаря Ханме показалось, что она выглядела безжизненно. Мигающая лампочка то освещала коренастую фигуру подруги, то погружала во мрак. День, ночь… Наоко содрогнулась, ее руки покрылись гусиной кожей в предвещении чего-то ужасного. Промокшая до нитки Ци-ци выглядела до боли жуткой и пугающей, словно вылезшей из самой пучины ада. Ее черты лица заострились, это была не та Сэн, что смеялась рядом с Ханмой или соглашалась выйти за Чифую. «Встретимся на парковке, нет смысла спешить», — сказала она, после того как затянулась и выдохнула облачко дыма, что сбили капли воды. Наоко даже не стала задумываться о том, как сигарету вообще удалось зажечь, она попятилась назад, шаг за шагом, чтобы не попасться в лапы Ци-ци с поличным и сделала вид, что только-только выбежала, чтобы помочь подруге оставшейся без зонта. — Нао, что ты там делаешь? — Сэн окликнула ее, дождь заглушал шаги. Она все еще держала сигарету между пальцами и небрежно смахнула с нее пепел. — Зонт несу, — глупо ответила Наоко, вдыхая знакомый запах сигарет с тех времен, когда курил старший брат. Волосы подруги прилипли к голове и щекам, ясно выделяя ее бледное лицо. Ци-ци мило улыбнулась и затушила окурок о мусорку, выкинув его туда же. Она будто бы вернула себе прежнее теплое и знакомое выражение, которое приобрело цвет, искрясь некой доброжелательностью и совсем не женской стойкостью. Сэн была для них, словно кто-то давно утеряный. Тот, кого они не смогли спасти, в ком нуждались и не могли забыть.