1 ноября, 2005.
Эма старалась из-за всех сил, но никак не могла затянуть пояс на худощавом теле Рэн. Ее руки тряслись и контролировать эту дрожь становилось все сложнее. Сано все еще не могла принять того, что Баджи умер… того, что они все собрались на этих чертовых похоронах и она теперь вынуждена надевать пиджак Доракена на другую девушку. Младшая Хайтани не мигая прожигала свое тело взглядом, рассматривая его в зеркале над раковинами в туалете неподалеку от похоронного зала. Эма боялась заглянуть в ее пустые, неживые глаза. Они с Рэн всегда пересекались не так часто, как могло бы казаться, ведь Сано была подругой Баджи, а Хайтани — его девушкой. Эма видела ее только на собраниях Свастонов и то Рэн старалась быть в тени и не привлекать внимания. «И как ты только умудрилась одеться в розовый на похороны?» — все думала Сано. Она не знала, что Рэн узнала о смерти Кейске только сегодня, всего пару часов назад и не имела возможности поехать домой, чтобы переодеться. Но пиджак Доракена был так сильно велик ей, что Эма уже почти отчаялась от своей затеи и хотела все бросить, оставив Рэн болтаться в пиджаке, словно в мешке с картошкой. Впрочем, Сано продолжала из раза в раз затягивать свой ремень на талии девушки. Бледная, как простыня. Еле стоит на ногах и опирается о стену чтобы не упасть. Молчит, пялясь на себя в зеркало. — Рэн, я понимаю, что мой вопрос крайне не уместен, но, — тихо сказала Сано, опасаясь что ее подопечная упадет в обморок. — Все в порядке? Руки Эмы покрылись гусиной кожей в тот момент, когда Хайтани взглянула на нее. Эти опущенные веки… Рэн, будто давила на нее одним своим присутствием. Такие тяжелые люди всегда отталкивали. — Готова повеситься прямо здесь. «Она же шутит?» — нервно проскользнуло в голове у Сано. Девушка начинала понимать почему же они с Хайтани так и не подружились за все то время, что знали друг друга. Ей было бы очень сложно общаться с Рэн и Эма все больше и больше удивлялась, как это делали Доракен и Мицуя. И как это делал Баджи… Этот импульсивный, веселый, слегка грубый, но свой-в-доску парень… что он нашел в такой грустной грозовой туче, как Хайтани… и как мог проводить с ней сутки напролет? Эма не понимала этого. Но все же, если Баджи что-то нашел в этой девушке, то и она может сделать подобное? Поэтому, закончив расправлять ворот школьной рубашки и лацканы пиджака, что превратился в платье, Сано встала перед Рэн и взяла ее холодные ладони в свои: — Меня просто оглушила эта страшная новость… все, как в каком-то кошмаре, — тихо прошептала она. — Я понимаю насколько тяжело тебе сейчас. Баджи был опорой для всех нас… он подарил столько тепла и любви… Девушка привстала на носочки и обвила руки вокруг шеи Хайтани, наклоняя ту к себе. Эма хотела поделиться с ней своим теплом и хоть чуть-чуть поддержать. Объятия казались ей лучшим способом донести до Рэн, что она не одна и может разделить это горе со всеми, а не стараться удержать бушующий внутри ураган и справиться с ним самостоятельно. Черт возьми, она так напомнила ей Майки… Возможно, именно поэтому Сано и хотела помочь ей? А, возможно, она хотела успокоить саму себя, надеясь, что если брат не открылся ей, то это сделает хотя бы похожая на него девушка. — Баджи ведь не исчез, он все еще живет в наших сердцах и навсегда останется там, согласна? Хайтани стояла не шевелясь. Эма чувствовала лишь ее дыхание и никаких других признаков жизни. Мягкие волосы Рэн примялись под ее щекой, а от пиджака пахло Доракеном. Сано хотела продлить этот момент, как можно дольше и хоть на секунду забыться, но их прервал стук в дверь, а затем и голос самого Рюгуджи, что торопил их. — Со мной все в порядке, — Рэн холодно отстранилась от нее. — Тебе не нужно меня утешать. По рукам Эмы вновь пробежали мурашки. Хайтани была крепким кусочком льда, который ей не под силу разбить.***
Рэн спрятала руки в рукава пиджака. Она всегда делала так, чувствуя себя не в своей тарелке… и чаще всего Кейске был рядом, для того, чтобы поддержать ее. Хайтани не хотела видеть кого-то еще. Не хотела, чтобы с ней нянчились, жалели. Она хотела только, чтобы Баджи пришел и обнял ее; чтобы он вновь схватил ее за руки и переплел их пальцы, сказав: «Не кисни, кислая рожа, мы ж вместе, значит, прорвемся» Впрочем, Кейске был с ней рядом… в гробу. И Хайтани боялась подойти к покойнику, затягивая до самого последнего. Хоть она и сказала, что хотела увидеть его в последний раз, но переоценила свои возможности. Такаши с Кеном были правы, не стоило ей приезжать. Рэн никогда не умела принимать правильных решений. Даже то, что она заполучила с утра обезболивающие, которые не должна была найти, теперь могло вызвать новый разговор с ее братьями, а это било сильнее, чем физический удар или даже серия побоев. А Рэн в жизни нужна была лишь тихая гавань, где был бы Баджи и парочка друзей, вместе весело проводящие время. Она так многого просила? Почему жизнь была настолько отвратным дарованием? Почему возможность чувствовать себя счастливой отбиралась так быстро и жестоко? Почему все самое дорогое утекало из ее рук быстро и безвозвратно? Почему ничего не получалось? Почему… почему… почему… Хайтани закрыла глаза, чувствуя подступающую панику. Из легких, будто вновь выбили воздух, заставляя задыхаться, содрогаясь с каждым новым маленьким глотком кислорода. Дурацкое неконтролируемое состояние… Оно уже измучило Рэн, накатывая новой и новой волной. Какой это был раз за неделю? Второй? А может и третий? И как бы она не хотела, ничего не могла с собой сделать. Рэн не могла прекратить это по щелчку пальцев, и от этого ей становилось еще страшнее. Раз за разом она старалась восстановить дыхание, пыталась сконцентрировать на чем-то свое внимание, и даже оперлась руками о татами, на котором сидела, чтобы пересчитать эти соломенные волоски. — Рэн, дорогая, — спокойный женский голос достиг ее ушей, заставляя поднять опущенную голову. — У тебя паническая атака. Перед Хайтани сидела мама Баджи. Она легко коснулась плеч девушки, а затем притянула к себе, успокаивающе поглаживая по спине. Женщина не впервые видела подобное у Рэн, поэтому знала, как стоило вести себя с ней. — Ма… ма… — Все будет хорошо, — прошептала госпожа Баджи. Она всегда относилась к этой девочке, как к своей дочери, и понимала, что подобное лечилось у психологов, но все время не знала, как подступиться к ней с этим разговором. — Потерпи еще немного. По наитию Рэн зарылась носом в плечо женщины, вдыхая запах места, которое она считала домом. Горькие духи мамы Баджи, которые Кейске частенько у нее подтаскивал, смешивались с дешевым стиральным порошком и каким-то необъяснимым запахом, что всегда царил у него в квартире. Это помогало Хайтани расслабиться. Она слышала, как госпожа Баджи исповедовалась перед ней, причитая какая же она плохая мать, извиняясь за то, что часто кричала на Кейске, за то, что не уделяла ему внимание, вечно пропадая на работе и корила себя за то, что проводила с ним так мало времени. Женщина винила в смерти Баджи только себя. Но на самом деле виноват в этом был только сам Кейске. Это ведь он сам пришел на защиту своей «второй семьи» и прекрасно знал какова может быть цена. Только вот, как Хайтани и предполагала, толком-то Баджи ничего и не сделал. «Кейске, какой же ты предатель», — Рэн чувствовала, как по щекам покатились слезы… настоящие горячие слезы. Она плакала, вспоминая… вспоминая, как парень флиртовал с ней, пока они по вечерам кормили котов; как он взрывался от ее неуместных шуток и очень долго ходил хвостом, спрашивая: «Ты же пошутила? Это все была шутка, правда?»; как они встречали рассвет, сидя около окна и болтая о будущем… и как потом, удачно выглянувший ранним утром в окно Чифую, получил шариком с водой по голове и долго бурчал на Кейске. Вся жизнь Рэн, будто состояла из этих мелких моментов с Баджи и то, что такого больше не будет, что парень унес все солнце и тепло из ее мира за собой, разрушало ее, словно штормовые, высокие волны, разбивающие тонкие ни в чем неповинные скалы. Девушка не знала, сколько они просидели с госпожой Баджи, но к тому моменту, когда каждая из них очнулась и вырвалась из своих мыслей, людей в помещении стало заметно меньше. — Большое спасибо, — тихо сказала Хайтани, когда перестала чувствовать теплое тело, что прижималось к ней довольно долго. Женщина отстранилась первой и почти сразу встала на ноги, стирая с лица такие же дорожки слез, что были на щеках и у самой Рэн. У гроба никого не было. Лишь благовония слабо тлели рядом с улыбающейся фотографией Кейске. На ней ему было лет тринадцать: чуть отросшие волосы, новенькая форма средней школы… фотография из школьного альбома. На ватных ногах Рэн заставила себя подойти к месту, где покоилась вся ее любовь. Девушке нечего было возложить к его голове или плечам, ведь все, что она могла предложить — это свое сердце, вырванное из груди, но никак не цветы, какие обрамляли его тело. Баджи был… бледным. До этого Хайтани еще не видела трупов. Ей пришлось еще на пару секунд закрыть глаза, чтобы собраться с мыслями. Думать давалось с трудом, до сих пор все было, как в тумане. Лицо Кейске было серьезным, словно он спал, но еще одно неверное или шумное движение и вскочит, думая, что опаздывает в школу. Темные волосы спадали на лицо, контрастируя с мертвенной бледностью и делали его еще более худым. Но Баджи, все еще оставался Баджи… «Забери меня с собой», — прошептала Рэн, наклоняясь к его закоченевшему телу. — «Прошу». Хайтани коснулась губами лба парня, чувствуя холод пробегающий по спине. Вот и все. Это тот самый неизбежный конец, которого она боялась и ненавидела больше всего.