1 ноября, 2005.
«Кейске собирался в школу раньше обычного и мы пересеклись прежде чем я ушла на работу», — слова мамы Баджи отдавались эхом в голове Хайтани. — «Он сказал: «До вечера» и попросил приготовить ужин и на тебя. Я так обрадовалась, что он взялся за голову, а потом…» Женщина выглядела до безумия уставшей с размазанной по щекам тушью. Терять единственного сына было тяжело, тяжелее всего на свете для матери. Рэн хотела обнять ее, сказать, что все будет хорошо, но не верила в эти слова, ложь застревала у нее в горле. Ничего хорошего не будет. Это конец. Смотря на человека, которого иногда звала мамой, Хайтани понимала, что они видятся в последний раз. Она даже не могла протянуть руку ради того, чтобы обнять женщину на прощанье. «Спасибо, что помогала моему раздолбаю все это время, Рэн» Девушка покинула поминальный зал около шести вечера, обменявшись с госпожой Баджи некоторыми формальностями. Она, сама того в полной мере не осознавая, оставила где-то самую дорогую вещь напоминающую о семье Кейске — розовую кофту с его прошитыми инициалами и символикой «Токийской свастики», надеясь избавится от нее, как от какого-то непомерного груза, а чумная голова, разболевшаяся после долгого нахождения в помещении с благовониями, все еще не могла отпустить картину мертвого тела Кейске, что отпечаталась в сознании. Живот Рэн то и дело скручивало, а мышцы горла и диафрагмы напрягались в рвотных позывах. Не самые приятные чувства, но и к ним Хайтани за последний месяц привыкла. Ее организм просто не справлялся с эмоциональной нагрузкой, которая выпала на еще несформировавшееся тельце и нервную систему. Спускаясь вниз по лестнице, она дважды останавливалась, опираясь на перила и переводила дыхание, чтобы унять неприятные судороги. «Как же сложно жить», — пробубнила Рэн прикрывая глаза. Она, словно маленький ребенок, уговаривала свой желудок потерпеть еще десять ступенек и дать ей, наконец, спуститься к дороге. Отвернувшись от перил, Хайтани услышала всхлипы и неразборчивое бурчание знакомого голоса — на пару ступеней ниже, посреди лестницы, сидели два ее друга. Рэн уже успела забыть, что была далеко не единственной, кто пришел на похороны. Светлая макушка Чифую постоянно содрогалась в рыданиях, которые не унимались, а Наоко смотрела куда-то вдаль и легко поглаживала друга по спине, словно робот запрограммированный на одно и то же действие. Хайтани смотрела на людей, которых считала близкими друзьями, и вздохнула с облегчением, понимая, что их дружбе пришел конец. Баджи больше не было, а поэтому ей не придется вытягивать из себя слова или строить не пойми что, словно клоун, чтобы поддержать беседу. Рэн больше ничего не держало рядом с ними и она знала, что это взаимно. Поэтому шла дальше, прикидывая, где могла бы найти Кена, чтобы отдать пиджак. Ей было бы очень неудобно потерять или в итоге замарать его, потому что она знала насколько у Рюгуджи мало подобной одежды и как дорого она стоит. По-крайней мере, ущерб за пиджак Хайтани возместить бы не смогла, а братья не стали бы делать подобного. Она хотела остаться в памяти Кена хорошей. Просто хорошей Рэн, которую не будут поминать лихом. Размышляя об этом, Хайтани сжала конверт, который передала ей мама Кейске. Сделанный своими руками из обычного листка, он был перепачкан в чем-то масляном и пах жаренным мясом. А на стороне, что была хорошенько проклеена, чтобы конверт точно не открылся, размазанными чернилами было написано ее имя. Этот конверт госпожа Баджи нашла на столе в комнате сына этим утром, когда искала его вещи. И Рэн не могла заставить себя открыть его, чтобы прочитать небольшое письмецо, оставленное Кейске, потому что заведомо знала содержание этих легких безграмотных строк. Она рефлекторно положила его во внутренний карман пиджака, являя привычку перекладывать все из рук. Вокруг продолжало ошиваться множество людей и даже знакомые ей лица, которые Хайтани игнорировала все время поминальной службы. Увидь они ее слабой, начали бы утешать, а жалости Рэн к себе не хотела. Эмы уже хватило. Окончательно спустившись вниз, к дороге, Рэн, вяло поворачивая голову, отыскала нужную ей светлую макушку. Рюгуджи стоял оперевшись о фонарный столб неподалеку от лестницы. — Не нужно было ее приводить, — услышала она, подходя к другу со спины. Слишком удачно для нее Кен вел беседу с растрепанным Такаши. — Я не мог этого не сделать, ты же знаешь, — отозвался ни живой, ни мертвый. — О, Рэн… Хайтани поймала испуганный взгляд Такаши, а затем уловила, как вздрогнул Рюгуджи заслышав ее имя. Девушка удостоверилась, что они точно разговаривали о ней. Рэн понимала, что они боялись задеть ее, но все равно раздражалась, что эти сплетницы шептались за спиной, а не спрашивали напрямую. Сложно, когда ведешь себя, словно колючий еж, готовый вот-вот взорваться, не оставив ничего, кроме иголок запущенных в самых близких, но бороться с собой сил не имеешь. Это было той правдой, которую признавала и сама Хайтани. Как только изменился Баджи — у нее из-под ног выбило землю, оставив в подвешенном состоянии, когда не знаешь что будет правильным, а что — нет. Слезы... постоянные приступы страха и паники… все, абсолютно все, было из-за этого; из-за того, что спокойная жизнь утекла от не готовой к этому Рэн. Маленькой Рэн, которая уже выстроила свою жизнь с принцем в виде Кейске и принимала его тепло как должное, как само собой разумеющееся, то что будет у нее всегда. Как в красивых сказках, где принц спасет от всех напастей и злодеев, разрубив их своим мечом. Однако, ее принц умер, а меч оказался таким тяжелым, что принцесса Рэн не могла поднять его, ощущая как медленно, но верно злодеи в виде братьев надвигаются на нее. «Лучше умереть», — пришла к выводу девушка, которая даже если бы и подняла железяку, то не хотела бы сражаться. Зачем ей сражаться, если Баджи больше нет? Для кого? Для себя самой? Ей это было не нужно. Но меч все еще был таким тяжелым, что она не могла перерезать себе горло. Эта тяжесть была ее друзьями. И если от Нао с Чифую отвязаться было проще простого, ведь первая никогда особо ее не жаловала, то Такаши с Кеном непомерно тянули лезвие к земле. Если Хайтани бы разрушила свою привязанность, смогла бы она уйти спокойнее? Хайтани, высвободившись из пиджака Кена, аккуратно сложила его и протянула обладателю вместе с ремнем Эмы, которая, как Рэн поняла, оказалась самым что ни на есть засланным казачком с целью выведать ее состояние. Только Хайтани поражалась этому. Неужели за столько лет ни Мицуя, ни Рюгуджи не смогли понять, что проворачивать подобное бесполезно. От того, что Эма девочка, Рэн не будет легче поделиться происходящем внутри. Если они и хотели вытянуть хоть что-то, то могли сами напрямую сказать или спросить не изгаляясь над Сано, которая и без этого тряслась, как лист бумаги на ветру. «Большое спасибо», — выдавила из себя Рэн, все еще злясь на друзей.***
Майки смотрел на то, как лицо Такемучи раз за разом притягивало к себе чужие кулаки. У него такая суперспособность? Сано определенно не ожидал, что когда они с Ханагаки, проводив Эму с Хинатой, подойдут поздороваться с этой коротышкой Хайтани, которая выглядела совершенно невменяемой во время поминальной службы, то окажутся в эпицентре урагана в виде Рэн, которая налетела на Такемучи. Рэн повалила парня на земь и со всей силы била его по лицу, не жалея рук, а Ханагаки не сопротивлялся, зная за что получал. Манджиро тоже знал. Такемучи любил давать обещания, но то, которое дал Хайтани, не сдержал. Баджи спасти ни он, ни кто другой не смог. Если бы Рэн захотела побить и самого Манджиро, он бы дался ей сразу. Возможно, эти удары вставили бы ему на место мозги и привели в чувства. И Кенчик, и Мицуя слова не сказали, расфокусированно наблюдая, как Рэн избивала Ханагаки. Казалось, что все попали в прострацию, совсем как тогда, когда Сано избивал Казутору. Этой злобной коротышке ведь станет легче после того, как она выместит гнев на Такемучи? Майки до безумия желал, чтобы хоть ей стало легче. — Почему? — до его ушей долетал тихий бубнеж. — Я доверилась тебе и что сейчас с Кейске? Почему ты не спас его? Манджиро почувствовал, как внутри все сжалось. Он спрятал все свои переживания, скорбь и грусть глубоко внутри за несколькими замками, чтобы никто не забрался в его сердце обнаружив там вину и обиду смешанную со страхом остаться одному, но осознание того, что Баджи на самом деле умер накатывало на него волнами, съедая изнутри. Сано сделал шаг к Хайтани, которая устало оперлась на руки, восстанавливая сбившееся дыхание, и присел на корточки. Он протянул руку и положил на ее светлую макушку, подмяв мягкие волосы. — Почему ты тоже ничего не сделал? — Рэн обратила к нему свой тяжелый взгляд, заставляя резко отдернуть руку, словно от удара электрическим током. Правда. Если бы он тогда не сорвался, чуть не забив Казутору до смерти, к Баджи, скорее всего, уже успела бы приехать скорая. Кейске бы не пришлось использовать нож… — Вы все строите из себя бессмертных, называетесь бандой с девизом, как у мушкетеров: «Один за всех и все за одного», но почему Па-чин сел, почему, мать вашу, Баджи умер? Почему вы допустили это?! Рэн медленно поднялась на ноги, словно настоящий мертвец из фильма ужасов, и, видно, тошнота на несколько мгновений победила ее, заставляя тело содрогаться в судороге. По щекам текли слезы, но несмотря на все это, Хайтани, опустив голову, продолжала гневно смотреть на Майки сидящего на корточках, сверху вниз. Никто не перебил ее, никто не нарушил то молчание, как во время проповеди в церкви, внимая ту правду, от которой хотелось убежать. Они лезли в серьезные потасовки, относясь к ним, как к детским дракам, не осознавая, что играют далеко не по правилам «благородных хулиганов», а по правилам криминального мира. Шаг за шагом они пугающе приближались к нему. — Если вы все так сильны, что ввязываетесь в эти драки, то почему Кейске теперь мертв? — шипела она. — Почему, черт возьми, вы позволили ему взвалить все на свои плечи? Сано сглотнул неприятный глиняный ком вины и чувствовал, как он плыл по гортани вниз, а затем плотно осел в желудке. Взгляд Рэн съедал, обнажая тот страх, что Манджиро хотел запрятать внутри себя. Страх потерять всех, лишиться опоры, которая начала расшатываться после того, как ушел Шиничиро. Страх потерять себя настолько, что уже не выбраться. Майки казалось, что она видела его изнутри и насмехалась, потому что чувствовала тоже самое, но, в отличии от него, могла выплеснуть все наружу. Майки понял, что дал ей кличку «злобная коротышка» не зря. — Рэн, хватит, — Сано, сквозь шум в ушах, услышал спасительный голос Кенчика. — Успокойся. Нельзя устраивать здесь разборки.***
Останавливая байк, Рюгуджи мучал вопрос: почему если что-то случается, то Рэн сваливается именно на его голову? Но ответ лежал на поверхности — он, черт побери, никогда не умел отказывать друзьям в помощи, а Майки и остальные не пренебрегали этой чертой, особенно когда Рэн, как легкий пенопластовый шарик, который если выпускал из рук Баджи, то после пары поворотов; после того, как из-за поведения остальные оттолкнут ее, прикатывался к нему под ноги. И теперь он по прихоти Майки должен был везти их подругу домой, но вместо этого останавливал байк на морском побережье под крики надоедливых чаек и леденящий кожу ветер. Потому что Рэн попросила, а ему, как и всегда, было не сложно. Впрочем, вдохнув соленый воздух, Кен подумал, что он бы и сам приехал к морю, очистить голову или покричать на водную гладь, выплескивая таящуюся внутри скорбь и злобу. Всю дорогу Рэн, крепко уцепившись пальцами за сидение, держала с ним напряженную дистанцию и не проронила ни слова, что нервировало еще больше, чем те оскорбления, которые она выплевывала в сторону их группировки не в силах сдержаться. И как только Кен заглушил мотор, Хайтани, не дожидаясь пока он подаст ей руку, проворно слезла с байка. Она направилась прямиком к холодной гальке, попутно снимая обувь. Доракен так и не спросил почему Рэн пожелала направится на каменный пляж за тридевять земель от того песочного, который они с Майки и остальными «Свастонами» посещали регулярно, гоняясь друг за другом и беспечно веселясь. Когда Рюгуджи снял ботинки, холодная галька обожгла стопы ледяными иглами, неприятно впиваясь в разгоряченные стопы, словно он встал на самые настоящие гвозди. Кен шел вперед, нагоняя целенаправленно удаляющуюся к воде Хайтани. «Может, она утопиться хочет?» — спросил он себя, ежась от холода. Доракен всегда воспринимал подобные ее шутки за чистый юмор, но то было при Баджи. Сейчас по рассказам Такаши и поведению Рэн ему было далеко не до смеха, особенно когда в груди что-то неприятно осело. Неприятность эта — осознание того, что все они заигрались. У кромки воды они поравнялись, но все так же стояли в молчании, наблюдая за тем, как солнечный диск, отгоняя от себя тучные облака, плавно уходил за горизонт, оставляя на небосводе розовые и оранжевые разводы. — Кейске привозил меня сюда на каждых каникулах, — предаваясь воспоминаниям прошептала Хайтани. Ее голос смешивался с шумом морских волн. — Он давал мне немного погрустить, сидя на берегу, а затем, как дурак, забегал в воду и тащил за собой. Рэн шагнула вперед и ее ноги окутали пенящееся холодные волны. Кен хотел схватить ее за локоть и оттащить обратно, но увидев то расслабленное лицо и пустой взгляд направленный куда-то далеко, не смог пошевелится. — После инцидента с Шиничиро два года назад, я смотрела на Кейске и думала: «Я сделаю все, что угодно. Только оставайся всегда здоровым и счастливым. Только не оставляй меня», — продолжала Рэн. — Но знаешь что? Когда Кейске опять залез в какую-то задницу, я, пообещавшая поддерживать его во всем, так испугалась и почти сбежала, ничего не сделав. Рэн впервые поделилась с ним тем, что творилось на душе, перестав отмалчиваться. Рюгуджи почувствовал, как его медленно подпускают на свою территорию, словно он человек, а она зверек, который, если ты сделаешь одно неверное движение — либо убежит, либо воинственно прыгнет, и даже не знаешь чего тебе хочется ожидать больше. — Ты не смогла бы ничего сделать, — вздохнув ответил Кен. — Вся вина на заигравшихся нас, как ты и сказала ранее. Это мы позволили Баджи взвалить все на свои плечи. — Поэтому злиться на меня всю дорогу было не обязательно. Рюгуджи кивнул, соглашаясь с тем, что поступил опрометчиво. Он и не думал, что она заметит его раздражение. — Я правда хотела уйти тихо, чтобы вы даже не заметили, — Рэн присела на корточки и обмакнула руки в соленую воду. — Но и извинятся за свои слова не подумаю. Доракен перевел взгляд на нее и заметил небольшое мутное облачко вокруг ее ладоней, которое планомерно растворялось в воде. Хайтани явно повредила костяшки, пока срывала злость на Такемучи. — Убери руки, — скомандовал Кен, приседая рядом и хватая ее за уже успевший намокнуть рукав школьной рубашки. — Соленая вода все разъест сейчас, больно же. Рэн повернула голову и впилась в его глаза своим пустым взглядом, который так и говорил: «Отпусти». Обычный трюк, на который он покупался, конечно, частенько, но не в этот раз. — Я несколько дней, как дура билась в истериках, плакала и совершенно не контролирую свое тело. Мне уже не больно. — Ты устала, — мягко возразил Кен, все еще удерживая руки подруги над водой. — Мы все натворили дел и теперь должны отдохнуть. Кена не покидала мысль о том, что все это выглядит, как прощание. Его подруга дарила ему ощущение легкой грусти, будто находишься рядом с неизлечимо больной, что наслаждается последними деньками своей никчемной жизни; неизлечимо больной, которая уже приняла свой конец. — Прости, что доставила столько хлопот, Кенчин, — Рэн высвободила свои руки, чтобы заправить волосы за уши и вновь устремила взгляд в воду. — Можешь передать Такаши спасибо за заботу и то, что обед был действительно вкусным? — Сама ему об этом и скажешь, — пробубнил Рюгуджи. Ему вдруг начало казаться, что это сон и происходит точно не с ним, но ущипнув себя и раз, и два, он так и не проснулся. Глазами мертвой рыбы Хайтани всматривалась в свое отражение, не шевелясь и погружаясь в свои мысли, но внезапно расслабленное выражение ее лица сменилось на более серьезное, совсем как у самого Кена в сегодняшней скорбной гримасе, с поджатыми губами и нахмуренными бровями. Ее все тот же сухой тон никак не мог смягчится даже под влажностью морского воздуха, заставляя Доракена чувствовать еще большую печаль, которая не текла к нему словно вода, а больно укалывала куда-то в диафрагму. Рэн взяла с него обещание не лезть на рожон, как Кейске, хотя бы ради тех, кого он любил. Когда они расстались на все том же пляже, Рюгуджи еще долго смотрел на исчезающее в водной глади солнце, размышляя над ее молчаливой мольбой: «Забудьте меня и живите счастливо», и понимал, что у него действительно не осталось сил переубеждать или бежать за ней в след. Кен считал себя действительно плохим другом, ведь всего за два дня сумел потерять двух дорогих сердцу людей. Оставшись в одиночестве, от досады кричал на прибывающие к берегу волны, а к глазам впервые за этот день подступили слезы. «Постарайся ради тех, кого ты любишь», — вертелись в голове слова подруги, словно она никогда не была чем-то материальным, а лишь каким-то угрюмым наваждением или терпким воспоминанием, все больше растворяющимся в его памяти с каждой секундой. Потеряв самое дорогое в своей жизни, Рэн частичка за частичкой покидала их, следуя за Баджи.