***
Причалив к Сан-Фелиу-де-Гишольсу, Уилл с восторгом осматривается по сторонам, пока Ганнибал с Мануэлем шагают по пирсу к берегу, негромко переговариваясь на испанском. Вдоль прибрежной полосы тянутся невысокие белые домики с красными крышами. Колонны, поддерживающие широкие террасы вторых этажей, сливаются в круглые арки, под которыми ютятся маленькие семейные ресторанчики. Чуть поодаль возвышаются старинные церкви с круглыми башенками, а за ними — зелёные холмы и луга. Вода в заливе настолько чистая, что отдаёт небесной лазурью. Вдалеке рассекают волны шустрые катера, ловко огибая белеющие паруса. Всё это выглядит настолько умиротворённым, что напоминает рай. Мануэль сообщает, что забронировал им апартаменты в Жероне, но Уилл вежливо отказывается, предпочитая оставаться ближе к пляжу. Про свою неприязнь он, естественно, не говорит вслух. Все опасения, что Ганнибал пожелает отправиться с Мануэлем в город, оказываются напрасными. Договорившись, что встретятся завтра утром, Мануэль уезжает в свои апартаменты, а они заселяются в ближайший небольшой отель. Уютные комнаты, конечно же, намного меньше, чем в городе, зато с местным колоритом. Ганнибал вслух отмечает приятное сочетание испанского античного стиля и американской богемы. В холле висят два подлинных рисунка Пикассо, и пожилой хозяин отеля охотно рассказывает о том времени, когда у него гостили великие художники и писатели. Им выдают две комнаты с видом на море с общей ванной комнатой. Это оказывается даже удобным, потому как Ганнибал замечает лёгкие ожоги на спине Уилла и предлагает свою помощь. Сидя на краю ванны, Уилл чувствует, как руки доктора бережно скользят по его покрасневшей коже, смазывая её охлаждающим гелем. Это приносит невероятное облегчение. Сам же Ганнибал на редкость хорошо схватывает загар. Не обгорает на солнце, получая лишь приятный золотистый оттенок. Возможно, стоит взять с него пример и чаще бывать под навесом. Немного отдохнув и переодевшись, они ужинают в приличном ресторане на скалистом утёсе. Удивительный вид прекрасно сочетается с поданными средиземноморскими блюдами. После вкусного ужина они идут гулять вдоль берега по тропинкам, петляющим вокруг каменистых выступов. По правой стороне раскинулись разнообразные хвойные деревья — пихты, пинии и сосны, а по левой — изумрудное Балеарское море. Вечереет. В бирюзовой глади отражается персиковое солнце. Такое же сочное и яркое. Под ногами расползается мягкий и тёплый песок, а вода ещё чуть тёплая. Ганнибал смотрит на Уилла, на его босые ноги с подвёрнутыми штанинами, и повторяет за ним, скидывая свои ботинки из дорогой кожи. Свет разливается до горизонта, и там, где всегда сгущается тьма, небо сверкает, точно затянутое серебряным туманом. Солнце медленно меркнет, утопая в море, а крики чаек понемногу затихают. Позади поёт мелодичная испанская гитара. — Там, где природа решает поместить свои пределы, рождается незаурядное зрелище. Закаты… — произносит Уилл, поглощённый прекрасной картиной. Они стоят плечом к плечу и смотрят в одну сторону. — Ты когда-нибудь замечал, что закат намного красивее, если любуешься им с дорогим тебе человеком? — спрашивает Ганнибал. Смысл этой как бы невзначай оброненной фразы доходит не сразу. На секунду сердце пропускает удар. Уилл поворачивается к Ганнибалу, ловит его нежный взгляд и расплывается в счастливой улыбке. Не говоря ни слова, они собираются и неторопливо бредут к себе в отель.***
После завтрака за ними приезжает Мануэль на арендованном автомобиле и всё утро возит их по местным достопримечательностям. Особый интерес у Ганнибала вызывает маршрут по «треугольнику Дали»: театр-музей в Фигейрасе, замок Гала-Дали в городке Пуболь и дом-музей в Кадаскесе. Поначалу Уилл скучающе плетётся за этими двумя знатоками искусства из одной точки в другую, но постепенно рассказ об эксцентричном испанском художнике захватывает его внимание. — Именно здесь, в Фигейрасе и родился Сальвадор Дали, — рассказывает Ганнибал в театр-музее. — Перепробовав футуризм, кубизм и реализм послевоенного времени, он решил, что ни один из существующих жанров ему не подходит. Увлечение Фрейдом и его анализом подсознательного принесло свои плоды, и Дали серьёзно занялся метафизической живописью. — Дали — настоящий гений саморекламы, — подхватывает Мануэль. — Музей Дали был открыт в тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году по его же собственной инициативе. Именно в Фигейрасе зародилась его теория «подсознательного» или даже «бессознательного» в искусстве. — Жена, «муза» и соратница Сальвадора Дали — женщина с удивительной судьбой, — рассказывает Ганнибал в замке Гала-Дали. — Легендарная Гала, в миру Елена Дьяконова, по происхождению была русской. Уже будучи в возрасте, Дали купил ей этот старинный замок, где она много времени проводила в компании молодёжи. — Несколько лет назад замок был превращён в музей-хранилище работ Дали, посвящённых Гале, — продолжает Мануэль и делает неопределённый взмах рукой. — Как вы видите, атмосфера, окружавшая эту необычную пару, жива в замке до сих пор. Мебель, личные вещи, одежда, украшения — всё это бережно сохраняется и позволяет узнать великого художника поближе. Тут же находится склеп, в котором похоронена Гала. — Дали не зря выбрал для своей летней резиденции именно этот уголок провинции, — задумчиво говорит Ганнибал, прохаживаясь по дом-музею в рыбацком городке Кадаскесе. — Окружающий пейзаж, петляющая дорога к часовне, изумрудные бухты и скалистые берега мыса несомненно послужили вдохновением для многих его сюрреалистических полотен. — Дали встретил Галу именно здесь, на пляже Кадакеса, — вторит ему Мануэль. — Она приехала сюда на отдых вместе со своим первым мужем, французским поэтом Полем Элюаром, но в итоге осталась здесь с Дали. Они выходят из дома и смотрят на пляж, пытаясь сквозь года разглядеть в смазанных силуэтах великого художника и его музу. — Забыл ещё один забавный факт, — как бы невзначай бросает Мануэль, и взгляды обращаются к нему. — Гала создала здесь агентство по подбору юношей и девушек бисексуалов и сама же им руководила. Дали же нравилось по ночам наблюдать за молодёжью, плещущейся в бассейне и занимающейся любовью. Видимо, это стало дополнительным источником вдохновения для его картин. Если бы я был художником, то, несомненно, попробовал бы нечто подобное. Чёрные глаза Мануэля маслено блестят, бегая по ним, словно уже присмотрел подходящую парочку. Уилл сжимает и разжимает кулаки, пытаясь сохранить самообладание. Смотрит в ответ немигающим жёстким взглядом, отчего Мануэль отворачивается и дёргает плечами, как если бы ему вдруг стало неуютно. Ганнибал же делает вид, что ничего не замечает, хоть на его лице и отражается лёгкий налёт веселья. Как жаль, что здесь гуляют люди, иначе Уилл прикончил бы мерзкого ублюдка прямо тут. После обеда они идут на пляж. Раскинувшись в шезлонге, Уилл дремлет, или только делает вид. Он надвигает соломенную шляпу так, чтобы та закрывала почти всё его лицо. К нему возвращаются спокойствие и умиротворение от окружающей его роскошной обстановки и великолепной еды, но к общению он не стремится. Сбоку доносится тихая беседа, начала которой уже и не вспомнить. Приносят очередной коктейль. Уилл берёт его из рук Ганнибала, скользнув по нему взглядом. У того льняные бежевые брюки и расстёгнутая белая рубашка, открывающая мускулистую грудь с тёмными и седыми волосками. Поймав себя на том, что бесстыже пялится, Уилл усмехается себе под нос и отпивает ледяную водку с тоником. Тем временем Ганнибал с едва сдерживаемой улыбкой садится на своё место между Уиллом и Мануэлем, делает глоток мохито и облизывает губы. С запотевшего бокала срывается капля и падает на волосатую грудь, медленно стекая по коже. Глядя на эту маленькую каплю, Уилл тяжело вздыхает и, резко моргнув, воровато отводит глаза, будто увидел то, что ему не предназначалось. Или наоборот? Подобный вид Ганнибала крайне непривычен. Особенно, когда тот возвращается в одних плавках и мокрый усаживается в шезлонг, откинув назад волосы и грациозно уложив щиколотки друг на друга. Пока Мануэль трещит без умолку, Уилл вспоминает Ганнибала в окровавленной рубашке с растрёпанными волосами и ножом для линолеума в руке. Ей-богу тот вид пугал его меньше, чем нынешний. К вечеру они облачаются в уже привычные костюмы и едут в Жерону. Прибывают, когда все гости уже собрались. Музыканты, художники, деятели искусства — среди них Уилл ощущает себя волком в овечьей шкуре, но мысль о том, чтобы отпустить Ганнибала одного вместе с сеньором Я-мудак-и-горжусь-этим, даже не посещает его голову. Впрочем, небольшой концерт приходится ему по душе. Сначала играет «Ритуальный танец огня» Мануэля де Фалья из балета «Любовь-волшебница», как объявляет конферансье в самом начале. Мелодия рояля довольно энергичная, импульсивная, с тревожными звуками и резкими переходами. Вторит роялю чуть скрипучая виолончель, чей голос густой, тягучий и бархатистый, как мёд. Уилл находит это произведение очень подходящим характеру Ганнибала, скрывающимся под внешним лоском и кажущейся холодной сдержанностью. В самом конце, спустя несколько произведений известных мировых композиторов, на сцену выходит дюжина виолончелистов. Они исполняют народную каталонскую «Песнь птиц» в аранжировке Пабло Касальса. Звуки плывут медленно, точно река. Басовые партии на фоне неспешно наполняют тело, словно погружая в холодную воду, и Уилл невольно закрывает глаза. Он слышит трель птиц, они зовут его. Он снова стоит по пояс в потоке реки, забрасывая удочку, переглядывается с Эбигейл и улыбается. В её небесно-голубых глазах мелькают искорки веселья, когда она молча указывает на горизонт. Там летит чернобровый буревестник, закрывая собой солнце. Река окрашивается красным, заливая всё вокруг, превращаясь в бескрайнее море. Насилия не избежать. Он должен принять эту мысль, принять себя, принять Ганнибала. Уверенность приходит с финальными аккордами — он сделает это. Уилл распахивает глаза, когда зал накрывает волной аплодисментов, а его руку — тяжёлой ладонью, успокаивающей и твёрдой. Повернувшись, он сталкивается с тёплыми янтарными глазами. Ганнибал понимающе улыбается и гладит его по щеке, утирая слёзы. Только сейчас Уилл понимает, что плачет. Будто не заметив этой сентиментальной сцены, Мануэль громко восторгается выступлением музыкантов и ведёт их в элитный ресторан. Вкусный ужин в приятной обстановке выходит отличным завершением отличного дня. — Медленно день уходит поступью матадора и плавным плащом заката обводит моря и долы, — декламирует Ганнибал, смотря в окно, где раскалённое солнце тает на горизонте. Мануэль выпил пять бокалов вина, и теперь его глаза пьяно сверкают в приглушённом свете настенных бра. — О, вы знаете Федерико Гарсиа Лорка? — удивляется Мануэль и поясняет специально для Уилла, как несмышлёному ребёнку. — Если вы не в курсе, Патрик, это испанский поэт и драматург, а ещё музыкант и художник-график, представляете?! Центральная фигура группы «Поколение двадцать седьмого года», которая внедрила принципы европейских движений в испанскую литературу. Лорка — один из самых ярких и значительных деятелей испанской культуры двадцатого века, говорю я вам! Джек, а вы знаете, кто ещё составит ему компанию? Хуан Рамон Хименес. — Да, я знаком с его лирикой, — лаконично отвечает Ганнибал, покручивая бокал красного сухого. — А вы, Патрик? — Нет, — мотает головой Уилл, мечтая, чтобы от него скорее отвалили. — К сожалению, я полный профан в поэзии. — Не волнуйтесь, Патрик, я проведу вас сквозь эти дебри, — томно произносит Мануэль и вдруг стискивает предплечье Уилла. Хмурясь, Уилл смотрит на чужую руку, смотрит на Ганнибала с немым вопросом «ты видишь то же, что и я?», и они одновременно усмехаются друг другу. — Хуан Рамон Хименес — это лауреат Нобелевской премии по литературе тысяча девятьсот пятьдесят шестого года «За лирическую поэзию, образец высокого духа и художественной чистоты в испанской поэзии». Уилл незаинтересованно кивает, поджимая губы, пока Мануэль читает одно из произведений озвученного им поэта: — Ты мертва, почему же печаль, как живая, из очей твоих смотрит, по-прежнему чёрных? Неужели на смерть обрекается радость? И единственно вечное — наша печаль? Повернувшись к Ганнибалу, Мануэль ухмыляется, будто бы только что одержал победу. С промелькнувшей на губах улыбкой, Ганнибал послушно продолжает эту негласную дуэль и встречается с глазами Уилла: — Ты меня не догонишь, друг. Как безумец, в слезах примчишься, а меня — ни здесь, ни вокруг. Ужасающие хребты позади себя я воздвигну, чтоб меня не настигнул ты! Постараюсь я все пути позади себя уничтожить, ты меня, дружище, прости!.. Ты не сможешь остаться, друг… Я, возможно, вернусь обратно, а тебя — ни здесь, ни вокруг. Позже ночью Уилл не может уснуть. Вертится в постели, как уж на сковородке, и вспоминает последнее стихотворение, прочитанное Ганнибалом. На душе как-то тоскливо. Непонятно от чего сжимается сердце, и сил дальше терпеть это состояние не остаётся. Он выходит и бредёт по каменистой тропинке, которая, судя по всему, ведёт к пляжу. Спускается по дюжине крутых каменных ступеней, мимо лавок и домов, по ещё одному каменистому склону, и наконец оказывается на широкой площадке, чуть возвышающейся над пляжем. На ней находится пара магазинов и ресторан со столиками под открытым небом. Бронзовые от загара парни и девушки, сидящие на деревянных скамьях, провожают его внимательными взглядами. Кто-то играет на гитаре. Остановившись у края площадки, он смотрит вдаль, туда, где виднеется одинокий белый парус, освещаемый маяком на скале, и думает о том, что больше не хочет убегать. Ни от себя, ни от Ганнибала. Жаль, сейчас его нет рядом… — No pots dormir? — доносится за спиной высокий женский голос, и Уилл не сразу понимает, что это обращаются к нему. — Что, простите? Он оборачивается и видит невысокую девушку в по-летнему цветастом платье, едва доходящем до середины загорелых упругих бёдер. Пышная грудь заманчиво выглядывает из глубокого декольте. — Ой! Я принять тебя за испанец, — заливисто хохочет девушка и протягивает ему изящную руку с длинными узкими пальцами. — Меня зовут Антия. А ты? Уилл секунду размышляет и пожимает ей руку. Почему бы и нет? — Уилл. Дальнейшая ночь окрашивается и вовсе удивительными красками и звучанием. Антия знакомит со своими друзьями, и те беззаботно зовут его с собой на пляж, где разводят небольшой костёр. Уилл обнаруживает себя спустя час, отстукивающим ритм на кахоне. Парень по имени Фернандес умеючи отыгрывает на гитаре горячее фламенко, пока Антия и ещё одна девушка, София, танцуют у костра. Бёдра Антии двигаются плавно в отблесках жаркого пламени, и Уилл не может не любоваться ими совершенно невинным бесхитростным взглядом. — Уилл?! — голос звучный и взволнованный. Он поднимает глаза и видит Ганнибала с тяжело вздымающейся грудью и растрёпанной чёлкой, падающей на лоб. Хочется успокоить его, но при посторонних нежелательно проявлять особое усердие. Уилл расплывается в счастливой улыбке и взглядом приглашает его присоединиться к ним. Устало вздохнув, Ганнибал садится рядом. — О, это тот друг, который ты говорить? — подбегает к ним Антия с детским восторгом в глазах. — Да, знакомьтесь, это Джек, — говорит Уилл, решив, что реальное имя было бы слишком запоминающимся, и смотрит на Ганнибала. Его взгляд смягчается, и он пожимает каждую протянутую ему руку. Мелодия уже давно затихла, и после долгих разговоров с ребятами в подбородок Уилла утыкается гриф гитары. — Уилл, ты говорить, в детстве играть гитара, — просит Фернандес. — Давай! — Боже! Я не играл чёртову сотню лет! — Отказываться невежливо, — шепчет ему Ганнибал с хитрой улыбкой. Хохотнув, Уилл берёт в руки гитару и некоторое время вспоминает аккорды. Он решает сыграть «Imagine» Джона Ленона. Аккорды не очень сложные, и пальцы сами находят нужные струны. Фернандес же аккомпанирует на кахоне. — Представь, что нету рая, Попробуй, это легко, Под нами нет и ада, Над нами лишь небеса. Представь, что все эти люди Живут одним лишь днём. Опасаясь, что поёт недостаточно хорошо, он косится на Ганнибала. Тот сидит с закрытыми глазами, наслаждаясь моментом. Это подстёгивает Уилла, отчего его голос звучит уверенней. — Ты скажешь, что я мечтатель, Но не я один такой. Надеюсь, однажды ты примкнёшь к нам И весь мир станет единым. Ребята подпевают ему на припеве, а в конце громко хлопают в ладоши и радостно улюлюкают. — Ты не перестаёшь удивлять меня, Уилл, — тихо произносит Ганнибал, вызывая у него смущённый смех. Уилл встаёт со своего места и кивает в сторону. Они отходят от шумной компании и гуляют вдоль берега. Дойдя до выступающих скал, они останавливаются и глядят вдаль. Подняв горсть гладких камушков, Уилл забрасывает один за другим в море. Взмахивая белыми гривами, небольшие волны с шумом бьются о берег и отступают, будто успокоенные. А там их уже встречают новые волны, и уже вместе они наваливаются на песок раз за разом. Мириады звёзд, сотни Млечных Путей в чёрной воде. Они то погружаются на самое дно, потухая, то разгораются, всплывая на поверхность воды. Глаз различает два света: неподвижный, медленно качающийся в воде, и другой свет — весь в движении, рассекающий воду быстрыми фиолетовыми вспышками. Это мечутся под водой разбуженные рыбы. — Знаешь, чем здесь хорошо? — спрашивает Уилл, и Ганнибал заинтересованно поднимает брови. — Вот мы оставляем следы на песке, отчётливые, глубокие. А завтра ты встанешь, посмотришь на берег и ничего не найдёшь. Никаких следов, ни малейших отметин. За ночь всё сотрёт море и слижет прибой. Словно никто и не проходил. Словно нас и не было. — Эта ночь навсегда останется в моей памяти и будет длиться там вечность, — говорит Ганнибал, прикрывая глаза, подставляя лицо свежему морскому бризу. — Как сотни моментов с тобой до и как миллионы — после. «До тебя и после тебя». Это после звучит очень заманчиво. Оно обещает будущее, оно обещает вечность. Уилл тянется к руке Ганнибала и крепко сжимает её. — Боже! — громко вздыхает он и откидывает голову. — Как же мне сейчас хорошо… — И это только начало, Уилл, — полушёпотом произносит Ганнибал, стискивая его руку в ответ. И Уилл не может не согласиться с ним.