Kintsugi

Гарри ждёт, пока подействует «конфета», опускает взгляд в книгу и смотрит, как дьявольские силки бесконечно утягивают жертву. Как отступают под синим потоком огня или жёлтой вспышкой «Релашио». Перелистывает страницу, когда под языком разливается горечь сердцевины. Разглядывает картинки, ждёт. На Малфоя больше внимания не обращает. Когда первая волна пробегает по телу, Поттер будто просыпается. Секунду прислушивается к своим ощущениям, откладывает книгу и торопливо встаёт. Возле кушетки задерживается ещё ненадолго, чтобы скинуть туфли – носки, украшенные контурным орнаментом из золотых снитчей, оказываются единственным не полностью чёрным элементом одежды. И ложится на спину, вытягивается в полный рост, закидывает скрещённые ноги на подлокотник. Успевает только закрыть глаза, сцепить руки поверх солнечного сплетения – и проваливается в ощущения. Уносится следом за ними, улыбается оглушающему водовороту, как старому знакомому. Брови хмурятся, плохо сочетаются с улыбкой. Гарри тяжело дышит, приоткрыв рот – грудь вздымается ровно. Не открывает глаз, оставаясь в этом моменте только с собой. Роняет голову набок, неспособный держать её ровно. На лбу выступает пот. Нахмуренные брови разглаживаются, улыбка сменяется чем-то неуловимо-лёгким. Освобождающим. – Охуенно, – на выдохе, больше похожем на стон. Не открывая глаз. Малфой поворачивается, привлечённый голосом Поттера. Обстановка комнаты плывёт в зыбком мареве, очертания предметов плавятся и текут, словно восковые фигуры. Только наощупь всё остаётся прежним – фактурным, упругим, шероховато-выпуклым. Драко скользит расфокусированным взглядом по Поттеру – и когда он успел лечь? – и ассоциация с трупом возвращается к нему приторным запахом лилий, возникшим то ли из наркотического тумана, то ли по воле выручай-комнаты. Затянутый во всё чёрное, с расслабленным лицом и крепко сцепленными руками, Поттер выглядит слишком похожим на покойника в гробу. И красная обивка кушетки почти идеально вписывается в эту иллюзию. – Наслаждайся, Поттер. – Слова слетают с языка сами собой. Драко даже не успевает задуматься об их смысле и просто расслабляется, снова погружаясь в тактильный транс. Теперь – нервными длинными пальцами в оковах колец прикасается к собственной коже. От мочки уха по горлу, через ярёмную впадину, по шрамам и родинкам вниз, до трёх нерасстёгнутых пуговиц. Медленно выпутывает их из тугих петель. Обнажает больше кожи. Открывает узкую линию светлых волос, спускающихся под ремень. Драко залипает, поглаживая змеиную морду, скалящуюся с тяжёлой пряжки. Поттеру в темноте опущенных век кажется, что температура в комнате растёт. Жар морскими волнами омывает всё тело, мурашками пробегает под кожей – тут же сменяется ознобом, накатывает снова. Искрится по болезненно напряжённым нервам. Разрядами молний бьётся о кости. Просто бьётся, заключённый в стальной клетке, имя которой... Какая разница, каким было имя? Жар выходит только с выдохами, колючими снежинками оседает на губах. Копится внутри, становится настолько сильным, что не двинуться – невозможно. Но и двинуться нельзя: тело про это всё ещё помнит. От напряжения будто меняются местами окаменевшие блоки, переползают, как стена в Косом переулке, как стена крепости, намертво сложенной. Их движение видно под закрытыми веками, и становится будто бы тошно – не в силах это вынести, Поттер открывает глаза. Ловит в туманной текучести комнаты образ чужих слов. Хрипло выдыхает, пытаясь удержать разрешение наслаждаться. Собственное дыхание будто на мгновение повисает обрывком дементора – и тут же рассеивается. Теперь, с открытыми глазами, сознание сопротивляется дурману, пытается скинуть его подобно заклятию, не хочет подчиняться чужому влиянию. Цепляется за реальные образы, за злобу – откуда она? – за чужие движения. – Ты всё-таки собрался дрочить? – фраза получается настолько грубой, что вспарывает медлительную текучесть реальности. Поттер хочет дождаться ответа, но вместо этого его накрывает новой волной, глубокой и плотной как саван. Переполняющей напряжением стальной короб между грудью и сердцем. Заставляющей снова опустить веки. Драко не обращает внимания на злые слова, врезающиеся гулким скрежетом в фактурность реальности. Кривит губы в усмешке, сжимает пальцы на пряжке – медленно нагревающийся металл завораживает. Кажется, что змея движется, подныривает лобастой башкой под пальцы, словно верный пёс. Ластится гребнями чешуи, касается кожи стальным жалом языка. – Не отвлекайся, Поттер. Моё удовольствие – это моё дело. Драко наплевать на то, что думает Поттер. Даже на само его присутствие здесь и сейчас наплевать. Если он действительно захочет дрочить – ему не помешает геройское тело напротив. Поттер не слышит – его ломает наркотической судорогой. Сцепленные руки разжимаются, чтобы тут же впиться в изголовье кушетки, вонзить заледеневшие пальцы в алую парчу. Так и остаться над головой двумя обломками крыльев. Грудь приподнимается, зависает в изгибе – и тут же падает обратно, сбитая стоном на выдохе. И в этой физичности ощущений, в непроизвольных движениях тела то, что осталось от личности, распадается на осколки, перестаёт мешать чувствовать. Ноги тоже расцепляются, одна сгибается в колене, упирается в парчу, помогает на следующем выдохе снова подняться – ногти скребут по изголовью – и не так резко упасть обратно. Всё тело движется, будто ведомое неизвестным заклятием. «Круциатусом», но в сотню раз более плавным, лишённым боли – но освобождающим. Возбуждающим – вспомнить бы сейчас значение этого слова. Тело стремится ощутить каждый дюйм соприкосновения с тканью одежды, каждую складочку. Стиснутые зубы скрипят, пытаясь заглушить электричество, с силой сдвигающее каждый из каменных кусочков. Рука падает на лицо – зубы впиваются в костяшки. Стон резонирует на них, заставляет пальцы на изголовье снова сомкнуться. Ощущений становится так много – и одновременно так мало. Гарри тонет в вязком киселе отголосков, но не выныривает: не может. Малфою Поттер кажется лишним. Чуждым атмосфере чувственного наслаждения, сгустившейся вокруг Драко перламутровыми вихрями амортенции. Он выбивается из плавных очертаний восковых силуэтов резкими линиями и косыми росчерками судорожных движений. Слишком ломаных, слишком натужных. – Не сопротивляйся, Поттер. Расслабься и чувствуй. Если ещё помнишь, что это значит. – Фраза, такая сложная и длинная для вязкого сознания выходит удивительно чёткой. Произносится с издёвкой – звучит советом. Малфой переводит дыхание, снова касаясь кожи живота – теперь уже холодными гранями колец. Ему тесно в гостиной с Поттером, слишком душно, слишком напряжённо и звонко. Гарри словно резонирует с внутренними нотами Драко, вызывая диссонанс. Обострённое восприятие заполняет собой всё – тело отзывается на малейшие колебания воздуха, слух реагирует на стоны и хриплые рыки Поттера, зрение цепляется за чёрные волны его одежды, вылавливает очертания тела. И Малфой теряется взглядом в этих ломаных движениях, чувствует, как к наркотическому жару примешивается голодное желание новых, посторонних прикосновений. Незнакомых, ярких, живых. Таких близких – Поттер совсем рядом: чтобы коснуться, не нужно даже вставать – но таких же далёких. Драко кажется, что он чувствует холод ледяной стены, разделившей гостиную на две неравные части. – Я... не... могу... Не... помню... – с трудом выдавливает Поттер сквозь сжатые зубы, перекручивается сам, безуспешно пытается расцепить пальцы в изголовье кушетки, и вдруг оседает обратно на слишком жёсткое ложе, – как... как ты жрёшь это один? В этом... столько... хоче… Он не договаривает, задыхается. Выгибается вверх, перекрученный ещё одной судорогой, мокрый от сотрясающего тело жара. Спину холодит воздухом – обжигает лопатки до хриплого стона. Пальцы скребут по шее, оттягивают ворот, срывая пуговицу, обнажают ключицу – и оставляют на коже алые полосы. Будто достают звук из горла. Смех пузырится в груди Малфоя солёной пеной, обжигает изнутри, склеивает лёгкие, мешает дышать. Драко размыкает спёкшиеся губы с хриплым выдохом. Вместе с ним звучит эхо болезненно-злого смеха. Резкого, как осколки лопнувшего бокала. Звонкого, как боль от порезов на пальцах. Малфой задыхается этим смехом, захлёбывается как водой, давится им и не может остановиться, пока не выхаркивает его весь, до последнего звука. Смаргивает слёзы – брызги солёного смеха. Утирает тылом кисти пот. Кольцо-печатка обжигает холодом раскалённую кожу скулы. Драко кажется: там появилась трещина, пересекла розовый мрамор лица до самого виска, расколола насквозь. И теперь из неё тёмным дымом сочатся его ощущения. Пульсируют, скрежещут осколками костяного фарфора кожи. Поттер не слышит смеха – чувствует, как сквозь мутный водоворот проходит волнами ритм, сотрясает воронку кольцами молний. Тело прошивает разрядами, раз за разом. Камни внутри дрожат и падают, один за другим осыпаются, обнажают что-то давно забытое, для самого себя страшное. Яркое, как перья горящего феникса. – Я... – язык прилипает к нёбу, но падать обратно в тягучую муть кажется настолько противоестественным, что Поттер пытается зацепиться за единственное, что в тумане комнаты видится цельным: тянет руку к белеющему так близко и так далеко силуэту. И вдруг замирает, будто прикоснувшись к чему-то невидимому – но слишком хорошо осязаемому, сгустившемуся в жаркой тягучести воздуха. Будто прикоснувшись к самому краю того, что ощущает Малфой. Почти поймав пальцами его жаждущий взгляд. «Слишком мало» становится предельно ясным – и не менее жаждущим. Рука невольно скользит по тяжело вздымающейся груди, разбрасывая по коже искры контакта. Рука кажется чужой – тоньше, светлее, изящней. Ритм бьётся внутри, ускоряется, сливается в единую сирену, трель – звук. Тело ломается, вздрагивает – замирает в наивысшей точке. Образы сменяются один за другим. Перемешиваются, память кидает к началу – и снова в сейчас. Раз за разом, не давая понять, что уже произошло, а что происходит. Драко смотрит на Поттера, изломанного, ядовито-графитного, раскалённого – тянется к его вытянутой руке. Отчаянно ищет якорь в своём штормящем океане. И не находит. Не успевает. Цепляет кончиками пальцев отголосок чужого тепла и злится. Сжимает зубы, чувствуя, как трещины расползаются по лицу от челюсти. Как ломается от напряжения тонкая глянцевая эмаль. Как проступает под ней настоящий, выломанный, высеченный из мокрого мела и сланца, грубый и ломкий абрис его ощущений. Тело Поттера падает вниз, будто резко лишённое всего – силы, энергии, жизни. Снова оживает, начинает двигаться, подвластное пытке. – Как... как ты жрёшь это один? – Гарри хватает на то, чтобы повернуть голову. Вопрос снова врезается в мозг. Отдаётся чечёточной дробью в пустоте грудной клетки. И новая волна пенящегося, злого хохота вздымается изнутри, выплёскивается сквозь трещины, с шипением стекает по горлу мурашками и каплями пота. Драко не знает, как объяснить это. Не понимает, как выразить свои ощущения от этого убогим набором существующих человеческих слов. Слишком скудных, слишком серых, слишком пустых. Пытается выдавить из забитого пеной горла хоть звук – и чувствует, как лопаются на языке слова. Смотрит на Поттера взглядом, переполненным вскипающей ртути. И понимает, наконец, как ответить. Разжимает пальцы на пряжке. Гладит змею напоследок и ведёт вверх по груди. До самого горла. Накрывает его ладонью, очерчивает натянутые мышцы, царапает короткими ногтями бьющиеся жилки: расцвечивает бледную кожу красным поверх лилово-синего рисунка. – Как? – полустонет на выдохе, с трудом удерживая откалывающиеся фрагменты на месте. – Я наслаждаюсь этим. Чувствую, Поттер. Каждое движение. Каждый вдох. Каждый дюйм. В этом вся соль. Это позволяет жить. Раскрывает то, чего не хватает. Тепла. Ощущений. Всего. – Малфой хрипло выплёвывает обломки фраз. И с каждым словом всё больше розовых линий ложится на бледную кожу. По горлу. Вдоль ключиц. По рёбрам. По линиям шрамов. До самого пояса. С хриплым стоном замирая. Ставя точку. Предлагая понять. Поттеру кажется, что ответ обжигает самый край обнажённого естества. Раздражающе цепляет, безнаказанно злит. Смех витражной сеткой клейма ложится под кожу. Отвлекает настолько, что сжатые на краю кушетки пальцы размыкаются. Настолько, что энергия, будто найдя способ выйти, пробегает по телу. Подталкивает в плечи, отпускает из переломанной мути. Настолько, что Поттер будто собирается разом, садится: камни смыкаются в новой, причудливой форме, за́мок продувается всеми ветрами, впитывает туманно-растянутый воздух, живёт им. Контроль возвращается, контроль звенит на кончиках пальцев горячей силой. Протяни руку – и с неё сорвётся то самое, полное наслаждения не-«Круцио», безо всяких слов и палочек. Вместо этого ладонь ложится на горло – зеркальным отражением руки Малфоя. Снова кажется не своей, а чужой, более опытной, жёсткой. Изящной, как зажатая в пальцах шея Малфоя. Пальцы дёргаются, пытаются сдвинуться, прочертить на коже дорожки – зеркально, – но остаются на месте, будто примороженные невидимой силой. Стальным каркасом намертво замершие в изломе – до боли. Это тоже злит – куда больше, чем Малфой, для которого это – так просто. Куда больше, чем его смех. Это обжигает, сводит виски потемневшей до безумия яростью. Кристаллизуется одним отчаянно-важным желанием. Поттер встаёт, рывком выпутываясь из дьявольских силков сладкой порчи, делает два шага. Садится – изломанно валится – на диван, подложив под себя ногу, будто отрезая себе возможность уйти. С видимым усилием пальцы срываются с горла. Куда легче и быстрее движутся – распутывают оставшиеся пуговицы рубашки, выдёргивают её из-за пояса брюк. Распахивают полы, обнажая стальной каркас рёбер. – Покажи мне. Пожалуйста, – Гарри сам не понимает, о чём таком просит. Пальцы впиваются в спинку дивана. Пальцы стискивают собственное колено – до побелевших костяшек, до боли.