L’ange, parle-moi! Поговори со мною, ангел! Le plus vaste des cœurs se brise. Самое большое сердце разбилось. Don’t let me die, l’ange Не дай мне умереть, ангел. Don’t let me die, l’archange Не дай мне умереть, архангел. Tu sais le temps qu’il faut pour apaiser nos peines Ты знаешь, сколько времени надо, чтобы утихомирить наши горести. Don’t let me die, et dis encore je t’aime Не дай мне умереть и скажи ещё «я люблю тебя» M. – Ange, parle-moi (2005)
Принимать такие решения нужно резко, будто отдираешь пластырь от раны. Потому что он не позволяет ей заживать, а только прячет, чтобы не мозолила глаза и не напоминала о боли. Иногда бывает, что носишь в себе какую-то печаль долгие годы и не знаешь, как от неё избавиться. А потом одна простая фраза, прочитанная в книге, услышанная в фильме или сказанная кем-то лично, вдруг расставляет все акценты. Разговор с Серёжей об отце заставил Рюмина задуматься. Не сразу, потому что было много других мыслей и дел. Но вопрос «Почему вы это терпите?» постоянно всплывал в его памяти. Он ответил тогда правду, в которую верил. Простую и искреннюю. Миша и сейчас не сомневался, что любит отца. Но не является ли эта любовь отравляющей? Ведь скорбеть по своей жене – это тоже проявление любви, которое воспринимается нормально, даже правильно, а на деле не даёт людям двигаться дальше, если они в нём застревают. Это только со стороны казалось, что Бестужев-Рюмин ни о чём глубоко не задумывается и живёт без печалей. Ему не нравится всё усложнять и загоняться, но всё-таки его внутренний мир не так уж и прост. Поэтому гоняя по университету, готовясь к сессии с Кондратием и выстраивая всё ещё хрупкие отношения с Сергеем Ивановичем, он продолжал обдумывать эту проблему. В фоновом режиме. И проснувшись утром в субботу, Миша понял, что решение пришло и оно однозначное. Нужна эмансипация. Торговаться со своим мироощущением Рюмин не любил, поэтому решил действовать сразу, не позволяя сомнениям зародиться. Он не стал снимать деньги с карты и складывать их в белый конверт. Больше незачем, отныне он не будет этого делать. Потому что отец этого не ценит, его только раздражают подачки. Вдобавок сам Бестужев чувствовал будто откупается каждый месяц этими субсидиями. Обычно так поступают родители, которые не выстроили с детьми никакой эмоциональной связи. Вообще бред какой-то получается, а не забота. Отец его избивает, Миша уползает в нору, плакать и зализывать раны, а через месяц возвращается опять с конвертом за новыми синяками. Так Рюмин и терзался, пока ехал в такси, глядя в окно и откусывая болючие заусенцы на пальцах. Должны ли дети тянуть бремя трудных родителей, если те издеваются морально и физически, навязывая чувство вины? Вопрос, конечно, не для смол тока явно. Скорее уж тема для эссе-рассуждения на ЕГЭ. Здравый рассудок и современная психология говорят, что нет, конечно. Но вот этот личный страх умереть одному, покинутому собственной семьёй, в забвении, наедине со своим горем… Брр! Нельзя было ни с кем это обсудить, потому что казалось, что никто не в состоянии до конца понять. Да и не был Миша склонен советоваться на такие серьёзные темы. Это он сам должен решить. Посоветоваться бы с мамой. Такая абсурдная мысль. От воспоминаний о ней привычно защипало в глазах. Всё-таки Рюмин был очень нежным и привязанным к ней ребёнком. В квартире у отца не было посторонних. Миша не знал ходит ли к нему кто-то, кроме него самого и женщины, которую он нанял. Это место точно не было для него домом, потому что сердце сжималось даже от вида входной двери. Павел Николаевич сидел к нему спиной, когда он зашёл в комнату, смотрел телевизор и чистил ножом яблоко. Миша покосился на этот нож, расстегивая, но не снимая куртку. Не к добру у отца в руках лезвие. – Пап, привет. Мы можем поговорить? – Голос дал петуха. Поэтому Рюмин и не готовился к этому разговору, знал, что бесполезно. – Ну говори, раз пришёл. Вроде ничего такого и не сказал, но уже по интонации понятно, что приятного будет мало. – Я не могу больше о тебе заботиться, – Миша сделал паузу, но реакции не последовало. Шейнин со своей политической кашей выигрывал в борьбе за внимание отца, но Бестужев твёрдо решил не сдаваться. – Я знаю, что ты винишь меня в смерти мамы. И что ты не можешь смириться с тем, что она умерла. Мне тоже очень больно, и я тоже по ней скучаю, пап. – Разволновавшись, Миша смотрел вниз, на шапку, которую мял в своих руках. – Но мы не можем этого изменить. Поэтому я больше не хочу нести это горе за нас двоих. Телевизор вдруг погас, и Павел Николаевич отшвырнул пульт. – Что ты знаешь о горе? – У Рюмина всё так и замерло внутри от этого тона. Ну сейчас начнётся. Миша глубоко вдохнул, впервые в жизни собираясь дать отпор. – Почему ты говоришь об этом так, будто только ты её потерял? Мне было шесть! Она мне была нужна как воздух! Вдобавок ты обозлился на меня ни за что, начал пить и бить меня! – Жаль, что не прибил! – Павел Николаевич резко развернулся к Мише. Лицо отца было искажено гневом. – Собаке собачья смерть! Откуда ты берёшь эти деньги, которые ты мне таскаешь? Марья мне сказала, сколько ты ей платишь! Учишься на своей этой филологии, всё бы песенки да книжки по-французски. Ты хоть стипендию получаешь, профура? Или некогда учиться? Я твою породу знаю, Мишка! Ты ещё в школе нашу фамилию позорил! Кого ты там обслуживаешь, что тебе так щедро приплачивают? Ничего нового, ничего такого, чем бы он не плевался в сына до этого. Бестужев-младший засунул шапку в карман и потёр лицо, пытаясь найти в себе силы и ораторские навыки, чтобы увести этот разговор от традиционного перехода на личности. – Какая разница, где я беру эти деньги? Ты что, не понимаешь? Думаешь, я удовольствие получаю от общения с тобой, от побоев? Да ты же умрёшь, пап. Посмотри на себя, у тебя кожа жёлтая уже от цирроза. Ты билирубин свой видел? Я же забочусь о тебе, чемодан ты без ручки. Господи, пап, ты знаешь, каких мне стоит сил сюда приходить? Миша быстро вытер рукавом злые слезы. От обиды всё. Может этот спич и впечатлил отца, но он так зачерствел, что лицо оставалось таким же непроницаемым, неумолимым. Старческая упертость. Разве он не знает всё это? Знает, конечно. Но не хочет замечать. В упор не видит. Рюмину внезапно захотелось сделать ему больно, хотя бы неприятно. Это всё равно не сравнится с болью, которую он причинял Мише много лет. Отчаянно нужна была какая-то реакция, эмоция. – Я получаю стипендию. И неплохо учусь. У меня всегда был живой ум, хоть и не хватало усидчивости и концентрации. Хотя откуда тебе знать, да? Разве для тебя это важно? Я плачу твоей Марье уже, наверное, по тройному тарифу, потому что за обычную плату никто не согласится тебя терпеть, пап. А ухаживать за тобой сам я не могу, боюсь, что ты мне разрыв селезёнки в приступе гнева организуешь. Или осколком ребра лёгкое проткнёшь. Ты прав, я работаю вебкам-моделью. Такого слова ты точно не знаешь. Это такая проститутка в интернете, пап, – Павел Николаевич хлопнул кулаком по столу, но так и не смог из себя ничего выдавить, задохнувшись от гнева. – Давно уж, года два как. До этого я переводами занимался. Французский твой любимый. Но стипендии и переводов не хватало на лекарства и все счета. Но ты не подумай, я в шлюхи не из-за тебя пошёл. А знаешь почему?.. – Прекратить!.. – Отец с трудом поднялся с кресла, грозя пальцем и надвигаясь на Мишу. – Закрой свой рот! Не смей! – Потому что я люблю, когда на меня смотрят. И секс люблю, – Рюмин улыбнулся, ощущая, что больше не боится. И что ему вообще стало плевать. – Если ты меня ударишь, я побои сниму. И положу тебя в больницу, пап. Цирроз лечить. Давно пора прекратить твой санаторий дома. В обычную больницу, я ни копейки не дам сверху. Среди смрада и смерти. Ты так часто повторяешь, какой я отвратительный сын, что впору уже оправдать это обвинение. Я тебя берёг не для того, чтобы ты меня избивал. Такого отпора Павел Николаевич не ожидал и рука, которую он занёс для удара, безвольно опустилась. Выражение лица всё ещё было гневным, но и какая-то детская удивлённость проступала под маской агрессии. – И вот что, пап, – Миша продолжал спокойно, без театральности. – Я готов тебе помогать, всё ещё могу простить и не бросить в твоей беде. – Тут Рюмин сделал паузу, внезапно чувствуя превосходство над ситуацией. Не над отцом, потому что он заслуживал только жалости. – Но теперь тебе придётся меня об этом попросить самому. Мой голый, прости за каламбур, энтузиазм иссяк. Бестужев-младший закончил свою речь и тихо выдохнул, гордясь собой. Отец отступил и опустился обратно в кресло. Такой Мишин ход выбил его из седла. Они много лет ходили одной и той же тропой, а теперь нужна была какая-то новая стратегия поведения, новый защитный механизм. И Павел Николаевич растерялся. – Породил на свою голову… Рюмин закатил глаза, но отец этого не видел, потому что его голова была опущена. – Думаешь, мать бы это приняла?.. – Это какой-то новый козырь, но техника Мише уже знакома, пытается вызвать чувство вины. – Я не знаю, какая у неё была бы реакция, потому что помню её довольно смутно, пап. Гадать что бы было бесполезно. Будь она жива, мы все были бы другими людьми. Отец поднял голову, и Рюмин увидел в его глазах такую боль, такую скорбь, что захотелось зажмуриться и никогда больше не вспоминать этого взгляда. Поэтому он опустил глаза в пол, не позволяя манипуляции случиться. – Потому что она из-за тебя умерла… Дала тебе жизнь, чтобы ты собой торговал и её позорил. – Это старая песня о главном. Абсолютно бессмысленно. Как будто я могу отыграть назад и сказать: «Не надо, мама, рожать меня. Живите с папой счастливо!» Ну так, что ли? Выхода два, пап. Или ты пытаешься справиться со всем и меняешь нашу жизнь к лучшему, в чём я готов тебе помочь, или падаешь на самое дно и умираешь от цирроза. Тебе выбирать. Но отец больше не смотрел на него и, кажется, даже не слушал. Он впал в какое-то своё состояние, видимо, в сотый раз прокручивая свою жизнь как самую банальную драму с Первого канала. Мише было уже не важно, он сказал всё, что хотел, и теперь чувствовал себя невероятно свободным. Натянув обратно шапку, он развернулся чтобы уйти, но решил сказать всё-таки напоследок: – Я люблю тебя, пап. Дай мне знать, когда решишь. Вряд ли это что-то изменит и вряд ли отец его когда-нибудь поймёт. И уж тем более примет, после того как самые худшие его опасения оправдались. Добивать его новостью о зарождающихся отношениях с преподавателем Рюмин не стал, да и не касается его это. Будто ворочаешься всю ночь, боишься монстра под кроватью, маешься своим страхом, а потом вдруг решаешься встать, включить свет и заглянуть туда. А там ничего нет. Или есть, но ерунда какая-то. Пакет шумит от сквозняка. Тяжелая дверь парадной захлопнулась, и Миша вдохнул свежий, морозный воздух. Стоило только спуститься с крыльца, как зазвонил телефон. – Мишель, ты дома? – Нет, Сергей Иванович, я у отца был… – Ты в порядке? – Не дал даже договорить, сразу забеспокоился. Бестужев улыбнулся, чувствуя, как теплеет в груди. – В полном. Вы что-то хотели? – Хотел предложить тебе поужинать вместе, если ты не против. Могли бы сходить куда-то или приготовить что-нибудь дома. – У вас или у меня? – Миша довольно прищурился, вспоминая их первый неловкий секс и заспанного и смущённого Муравьёва утром. – Мне кажется или я чувствую очередную провокацию в вопросе? – По голосу было понятно, что Серёжа тоже улыбается. – Вам кажется, – Бестужев улыбнулся ещё шире. Ему всегда было приятно поддеть Муравьёва. – Хочу суши, давайте сходим куда-нибудь.* * *
Они всё-таки сходили в хороший суши-бар. И Рюмин имел возможность убедиться, как искусно Сергей Иванович пользуется палочками. Преподаватель нервничал и всё время оборачивался, чтобы проверить посетителей и убедиться, что знакомых нет. Мише было плевать, они же ничего такого не делают, просто едят. Но Сергей Иванович не мог расслабиться и в конце концов заприметил какого-то усатого мужика и резко отвернулся. – Не смотри туда! Миша закатил глаза, макая тёплый ролл с креветкой в соевый соус. – Что такого? Мы же кушаем, а не целуемся. – Я вроде как и кушать со своими студентами не должен во внерабочее время. За спиной Сергея Ивановича кашлянули. – Не жалеешь ты себя, Сергей. Каждую свободную минутку уделяешь студенчеству, – Каховский улыбнулся немного измученно, но подъёб в его словах всё равно чувствовался. – Мне бы твоё рвение. – Пётр, – Муравьёв поперхнулся и кивнул в знак приветствия. Они пожали друг другу руки. – Мы тут по статье обсуждаем. – Ты ещё скажи по материальному обеспечению общежитий, – Каховский фыркнул, переведя взгляд на лохматое недоразумение с роллом за щекой. Миша обаятельно ему улыбнулся. Явно неравнодушен Сергей Иванович конкретно к этому студентику. – Я ничего не видел, – Пётр заговорщицки подмигнул Муравьёву-Апостолу и сжал его руку крепче в своей. Когда он ушёл, Серёжа отставил от себя еду и потёр глаза, страдая от очередного экзистенциального кризиса. – Кто это был? – Пётр Каховский. Преподаватель с истфака. Мы вместе приходили состояние ваших общежитий проверять, а после выпили немного в баре, – Это признание заставило Муравьёва смутиться. – Ты его не помнишь? Мы вместе сажали тебя в такси. – Я помню только вас, Сергей Иванович. Вашу заботу, ваше чуткое внимание… Муравьёв отмахнулся, прерывая Мишин приступ словоизлияния. – Мне, кстати, совершенно не понравился ваш этот сабантуй. Это друзья Кондратия? – Это, между прочим, молодёжь с активной гражданской позицией! Политическая ячейка в лоне студенчества… – Политикой у вас там и не пахло, только алкоголем и сигаретами. – Вы недооцениваете экосистему общежития и, кажется, немного брезгуете скромным бытом простых студентов, – Миша активно жестикулировал палочками, тыкая ими в лицо Муравьёву. – Мишель, с тобой невозможно серьёзно разговаривать, – Серёжа засмеялся тихо и мягко, Рюмин обожал этот звук. – И не надо серьёзно! Вечно у вас всё серьёзно, – Миша вытер рот салфеткой и приблизил своё лицо к Муравьёву, опёршись сложенными руками о стол. – Вы даже выглядеть лучше стали, это на вас так мои глупости действуют. Хватит уже бурчать и параноить, лучше ешьте.* * *
Неделька выдалась непростой. Сессионный период всегда был трудным, похожим на дурацкий конкурс запоминания. Кто больше впихнёт в себя ненужной информации за ограниченный период времени, чтобы сразу после всё благополучно забыть. В партнёры по подготовке Мише достался перфекционист и академический маньяк Кондраша, который решил покорять своего Трубецкого светлым умом. Рюмин только вздыхал. Учили они и в читальном зале, и у Миши в квартире, и даже в общаге у Кондратия, но закончилось тем, что они стали частью какого-то предновогоднего вертепа и чуть снова не запили. Сегодня Бестужев готовился к экзамену по стилистике французского языка один. Нужно было сосредоточиться на определении стилистических фигур в отрывках разного стиля, но так тяжело думать о метафорах и аллегориях, когда напротив Серёжа готовит какие-то документы на кафедру с самым сосредоточенным и сексуальным выражением лица на свете. Миша выглянул из-за его ноутбука и увидел, как ловко его пальцы пляшут по клавиатуре. Ох, эти пальцы. Такие длинные и красивые, делают хорошо так много полезных вещей… – Мишель, стилистика, – Муравьёв пробормотал, не отрываясь от документов. Даже не посмотрел на Мишу! А прозвище прижилось. Рюмин честно пытался быть продуктивным и старательным, но голова думала о чём угодно, только не об анафорах с эпифорами. Спустя ещё пять минут не очень старательной работы, Миша свернул распечатки в трубу и посмотрел через неё на преподавателя. – Сергей Иванович, у Трубецкого есть пара? Спрашиваю для друга. Серёжа посмотрел на него, иронично улыбаясь и вскидывая брови. – Нет, это не то клише. Серьёзно, для друга. Тут совсем другое клише. Такое, в котором главная симпатичная героиня великолепно устроила свою личную жизнь и теперь помогает своей лучшей подруге стать счастливой, – Бестужев улыбнулся, поджимая под себя ногу и откладывая стилистику подальше. – Симпатичная главная героиня – это ты? – Миша кивнул, улыбаясь ещё шире. – А великолепно устроенная личная жизнь – это я, получается? – Ну в общем-то, да. Но главное всё равно помочь подруге. То есть другу. – У тебя только один близкий друг. Кондратию нравится Трубецкой? – Серёжа прикрыл ноутбук, внезапно заинтересовавшись. – Вы всегда проницательный там, где не нужно, – Рюмин склонил голову, пряча улыбку. – Ещё с момента поступления нравится. Но только в этом семестре он смог записаться к нему на курс. – Тебе не стоит в это вмешиваться, – Муравьёв вздохнул, складывая руки на груди и откидываясь на спинку стула. – Готовься к экзамену. Если сдашь хорошо – я сделаю тебе какой-нибудь приятный сюрприз. – Ну, Сергей Иванович. У Рылеева есть шанс? – Миша не повёлся на отвлекающий маневр и всё равно уцепился за тему. – Кондратию будет тяжело, потому что Трубецкой обычно нравится всем. – «Как и вы», мысленно пробурчал Рюмин. – Но ему стоит быть решительнее и сделать шаг навстречу. Иначе Сергей вряд ли заметит его симпатию, он редко обращает внимание на других людей. Не то чтобы он был таким уж снобом, просто несколько замкнут и слишком много думает. – У вас много общего, – Миша хмыкнул, запоминая каждое слово, чтобы пересказать Рылееву. – Он выбрал тактику выучить всю политологию и сбить Сергея Петровича с ног потоком информации. Это заставило Муравьёва громко расхохотаться. Отсмеявшись, он ответил: – Не самая худшая тактика. Тебе стоило попробовать с международным правом. – Моя оказалась более действенной. Я, знаете ли, ни минуты не сомневаюсь, – Миша сменил позу, аристократично раскинувшись на стуле. – Это уж точно. Ты и в личном общении продолжаешь обращаться ко мне на вы, мы вроде как стали ещё ближе, – Серёжа поднялся, чтобы сварить им кофе. Впереди была бессонная ночка за работой для них обоих. – Ближе уж некуда! Мне нравится подчёркивать разницу в возрасте и статусе, это так провокационно и будоражит, – Миша любил наблюдать, как Муравьёв делает что угодно, особенно, когда он полностью поглощён процессом. – А я люблю провокации. Это вы должны были заметить. Вам не нравится? Хотите, буду звать вас Серж? – Серж, – Апостол улыбнулся, следя за кофе в небольшой металлической турке. – Почему нельзя называть просто Серёжей? – Именно потому, что это слишком просто, – Рюмин поднялся со своего места и обнял Серёжу со спины, прижимаясь и целуя его сзади в шею. – А насчёт вебкама вы не хотите спросить? Я буквально вижу, как вы думаете об этом, когда приходите ко мне домой, в моё уютное одинокое гнёздышко. У вас всегда всё на лице написано. – Боюсь нарушить границы допустимого, – Муравьёв вздохнул, и Миша ощутил, как он напрягся в его объятиях на слове «вебкам». – Хотите, чтобы я удалил аккаунт? – Бестужев потёрся носом о лопатку Серёжи, охваченный приливом нежности. Успокаивает своего Сергея Ивановича как кот. – Я думал об этом, но, на самом деле, нет, не хочу, – Муравьёв аккуратно наливал кофе в красивые одинаковые чашки, стараясь не отвлекаться на комок нежности за своей спиной. Не хватало ещё обжечься. – Может это неправильно, но я не нахожу в себе ревности, когда думаю об этом. Даже если я запрещу тебе сейчас, твоё тело уже видели многие люди, это бессмысленно. – Серёжа закончил с кофе и, отодвинув чашки, повернулся лицом к Мише в его объятиях. – Что сам думаешь на этот счёт? Хочешь продолжить после сессии? Рюмин прижался холодным носом к шее своего преподавателя, уверенный, что точно не может думать ни о чём подобном сейчас. Он вообще никаких планов по поводу вебкама не строил и не завёл бы этот разговор, если бы не видел, как это беспокоит Серёжу. – Остаётесь open-minded? – Серёжа улыбнулся, наблюдая за кошачьими нежностями Миши, и запустил руку в его лохматую причёску, поглаживая. – Давайте тогда вместе проводить трансляции. Только представьте: чудо-парень и его преподаватель доводят друг друга до множественных оргазмов, – из-за поглаживаний и тепла голос Рюмина звучал сонным, словно он бормотал на грани сна. – Я все ещё работаю в университете, Мишель, – Муравьёв засмеялся тихим смехом. – Тогда… Ну не знаю. Я что-нибудь придумаю. Это всё ещё источник дохода, на который я живу и помогаю отцу. – Я думал, ты решил не помогать ему, если он не помирится с тобой сам, – Серёжа зачесал волосы со лба Миши и поцеловал его в лоб, глаза парня были закрыты. Нехотя отлепившись от Муравьёва, он всё-таки открыл их и посмотрел на него осовелым взглядом. – Видите, как всё сложно, – Бестужев растрепал обратно свои волосы, вздыхая. – Я ничего не могу решить наверняка. Если почувствую себя хорошо и благосклонно, то отправлю снова деньги. Сам не пойду туда больше. Я заплатил Марии на два месяца вперёд всё равно. И если снова захочу провести трансляцию и это будет правильно, то вернусь на сайт. Я ничего не знаю, Сергей Иванович. Не могу действовать в соответствии с принципами или по плану как вы. Я всё делаю по наитию и похоже не слишком добросовестно, – Миша тягосно вздохнул в конце, глядя на Серёжу несчастными глазами. – Это правильно. Делай, как чувствуешь и считаешь нужным, – Муравьёв серьёзно кивнул, имея в виду, что поддержит любое решение. – Но мне очень важно и приятно, что вы принимаете эту сторону меня. – Было бы странно, мы же познакомились именно там. Миша фыркнул. – Мы познакомились, когда я был первокурсником, а вы почему-то сидели в приёмной комиссии. Вместе с Сергеем Петровичем и ещё одним красивым мужчиной. – С Колей Романовым. Нас тогда отправили документы принимать. – Поэтому вы курили бамбук в углу. Там мы вас с Кондратием и заприметили. Вообще все обратили внимание, потому что вы такие ослепительно красивые и в стороне от всей движухи. – И ты, что же, меня там увидел и запомнил? – Вообще-то я забыл, мне напомнил Кондратий, – Миша улыбнулся. – Поэтому я к вам и записался. Но, к сожалению, к вам в придачу досталась первая пара утром в понедельник и международное право, так что наслаждения было мало. Вдобавок вы оказались нудным ворчуном, хоть и красивым. Серёжа открыл рот, чтобы возмутиться, но Рюмин прижал палец к его губам. – Но это было лишь первое обманчивое впечатление. Ну же, Сергей Иванович, помогите мне и Кондратию, тогда я тоже подарю что-нибудь вам. Лицо Миши приняло самый невинный вид, а одна рука опускалась всё ниже и ниже, к ремню. Муравьёв перехватил её, отворачиваясь, потому что его слабое сердце не имело сил противостоять Бестужевскому обаянию. – Это низко и подло, Михаил. – Я не Михаил, я Мишель. Ну? Серёжа вздохнул, сдаваясь. – Если вы хорошо сдадите свои сессии, я приглашу Трубецкого на рождественский ужин, а ты сможешь позвать Кондратия. – А ваш третий друг, Романовский, не обидится? – Романов. Если пригласим Романова, то придёт и его парень. – Что в этом плохого? – О таком большом ужине узнает Аня и обидится, что я её не пригласил. – А это кто? – Миша нахмурился, крепче обнимая Муравьёва за талию. – Младшая сестра Ирины, мы проводили много времени вместе после её смерти, – лицо Серёжи помрачнело, но только на короткое мгновение. – Наверняка Поля тоже прознает и захочет прийти. Муравьёв простонал, роняя голову Мише на плечо. – В большой компании даже лучше, я хочу узнать ваших друзей, – Рюмин похлопал по спине преподавателя в расстроенных чувствах. – Пригласите этого Каховского тоже. – Будет неловко, они все слишком разные. К тому же, стоит ли афишировать наши отношения? – Вы придаёте всему слишком большое значение. Перестаньте придумывать разные «а если». Они же ваши друзья! А этот ваш Пётр выглядит так, будто ему жизненно необходима хорошая компания и пара бокальчиков. У Серёжи пока не очень хорошо получалось относиться ко всему проще. Он не мог быть беспечным. Ему казалось, что мир вертится только из-за таких людей как он. И если бы они все разом прекратили держать всё под контролем, то наступил бы апокалипсис и всё погрузилось бы в хаос.* * *
Экзамен Миша сдал на твёрдую четвёрку. Благодаря способности убедительно лепить всякую чепуху и не давать возможности опомниться. Перед его умением выстраивать логические цепочки и ассоциативные ряды падала оборона даже самых требовательных преподавателей. Так что он просто отдался импровизации и своей эрудиции. И всё получилось. Кондратий тоже справился без проблем, хоть бастион Трубецкого так и не пал. Скрепя сердце Серёжа всё-таки выполнил свою часть уговора и потратил вечер на звонки всем приглашённым. Некоторые согласились очень уж радостно, как Поля и Кондратий, которому сразу же написал Миша. Трубецкой и Аня были рады, что Муравьёв выбирается из своей ракушки. О Рюмине они ещё не знали. Сергей обещал позвонить Романову и пригласить их с Пашей. Матвей отказался, потому что был уже приглашён к своим друзьям. Больше всех удивился Каховский, но отказаться не смог, потому что невежливо. Мишель искрился счастьем, растрачивая деньги со своей вебкам-карты на всякие бантики, дождики и рождественские бублики с бубенцами, – одним словом, превращал квартиру Серёжи в новогоднее безумие. Накануне условленного дня, пока Муравьёв был на работе, а Миша украшал роскошную искусственную ель, которую Серёжа не доставал лет пять, в дверь позвонили. Курьер принёс огромную красивую упаковку, на который было написано по-японски. Рюмин расписался и занёс подарочный пакет в комнату, аккуратно оставив его у стены. Тяжёлый. Наверное, что-то ценное. Снова вернувшись к работе новогодней феи, Миша не мог перестать поглядывать на подарок. Это какое-то испытание его любопытства, что ли? Он уже готов провалить. «Это тебе, можешь открыть. Не думал, что придёт так скоро», вот что написал ему Серёжа в ответ на его вопрос. Бестужев припустил на кухню за ножом, чтобы аккуратненько срезать кругленькие наклейки, запечатывающие подарочную упаковку. Коробка была очень большая, в похожих дарят дорогие брендовые вещи. Отложив упаковочный материал, Миша затаил дыхание. Он очень любил сюрпризы. Внутри оказалась действительно одежда. И именно японская. Очень красивое и точно очень дорогое кимоно. Чёрное с золотыми и красными цветами. Рюмин осторожно вытащил изделие, боясь касаться такой дорогой ткани. Рисунки явно были нанесены вручную, но так тонко и искусно, что страшно было даже просто смотреть. Под самим кимоно был аккуратно сложен специальный пояс. Миша нагуглил, что он называется оби. «Кимоно?», Бестужев действительно не понимал, почему Серёжа выбрал именно японскую традиционную одежду в подарок. «Да, мне показалось, что тебе очень пойдёт. Продолжение японской темы и всё такое. У вас в вебкаме ведь как у гейш. Глазами смотреть, но руками не трогать. Тебе не нравится?», Миша не видел лица своего преподавателя, но точно знал, что тот уже нахмурился от волнения. «Нравится, конечно!», Мишель поспешил успокоить Муравьёва. Так значит Сергей Иванович хочет себе гейшу в подарок. Рюмин по-своему считал этот намёк и решил, что уж на такой ответный жест он очень даже способен. К моменту, когда Муравьёв вернулся с работы, подарок для него уже был готов. Серёжа не спеша разулся и повесил в шкаф пальто, не чувствуя никакого подвоха. Немного уставший и голодный, страшно соскучившийся по своему Мишелю, он прошёл в гостиную, чтобы увидеть абсолютный новогодний хаос. Ёлка была украшена только наполовину, остальные игрушки лежали тут и там, некоторые так и не распакованные. Прямо под ногами у Апостола лежал не распутанный комок гирлянд, чуть дальше выпотрошенная коробка с японскими иероглифами на крышке. Но главное – нигде не было видно Миши. – Сергей Иванович, вы пришли? Идите сюда, помогите мне. Муравьёв, переступая через все преграды, пробрался к спальне, из которой доносился звук, чтобы застать Мишеля, крутящегося у зеркала в кимоно, постоянно сползающем с обоих плеч, и пытающегося приладить на свою тонкую талию длинный и широкий пояс. – Он мне уже все руки выкрутил, оби этот ваш… Серёжа подошёл ближе, довольно улыбаясь и протягивая руку, чтобы принять у парня пояс и помочь ему завязать, но Миша, растрепанный и раскрасневшийся, дёрнул рукой по широкой дуге, откидывая несчастный оби на стул. Он положил руку Серёже на щёку, поглаживая, а другой придерживал норовящее спасть окончательно кимоно. Муравьёв залюбовался бы, как замечательно тонкое и изящное Бестужевское запястье смотрится в широком рукаве-содэ, но терпение не было Мишиным коньком, поэтому он посмотрел Сергею Ивановичу прямо в глаза и с жаром произнёс: – К чёрту его. Он, наверное, очень дорогой, да? Как-нибудь в другой раз я буду для вас совсем красивой гейшей, но сегодня у меня уже нет совершенно никаких сил терпеть. Во мне пол пузырька смазки и пробка, от которой я дышу через раз, настолько она во мне глубоко. Я вас уже ждал-ждал, но вы же знаете, что я не умею, – под конец Рюмин почти заскулил, окончательно повиснув на шее у Серёжи. – Что же вы меня не целуете? И Муравьёв наконец-то ожил, припадая к губам Мишеля будто они были единственным источником его жизни в этот момент. Миша сразу разомкнул губы, позволяя углубить поцелуй, прикрывая глаза и обхватывая Серёжу обеими руками за шею, отчего кимоно распахнулось, и Муравьёв буквально почувствовал, потому что увидеть не было никакой возможности, что на Рюмине ничего больше нет. – А я пирсинг надел, сто лет уже его не носил, – голос у Мишеля был такой, словно его окончательно унесло, он даже не мог смотреть сфокусировано. Удивительно, как легко он впадал в этот саб-спейс, доверяясь Муравьёву. И действительно, две пары серебристых бусинок снова были на месте. Серёжа склонился над телом Рюмина и осторожно коснулся губами солнечного сплетения, придерживая прогнувшегося Мишу под спину. Такая нежность заставляла глаза Бестужева закатываться, а член вставать и течь. Муравьёв опустил руки ниже и обхватил его за ягодицы, сжимая и чуть раздвигая их, нащупывая пальцем основание пробки и нажимая на него. Задохнувшийся от ощущения, Мишель готов был застонать, но Серёжа снова поцеловал его, лаская своим языком его рот. – Сергей Иванович, – Рюмин всё повторял и повторял имя Муравьёва, заполошно шепча и путаясь в слогах. Оставшись единственным более-менее сознательным участником событий, Серёжа потянул его к кровати и сел на неё. Миша, оказавшись на коленях у преподавателя и почувствовавший под собой твёрдую опору, снова обвил его шею руками, позволяя кимоно, которое Апостол всё же успел поправить на нём, снова сползти с плеч. Бестужев улыбнулся с самым невинным видом, смещаясь так, чтобы только одно колено Серёжи было между его ног, и принялся самозабвенно об него тереться, пачкая Муравьёвские парадно-выходные брюки смазкой, капающей с члена. Фрикции постоянно тревожили пробку внутри парня, заставляя его сладко стонать. Поганец этого и добивался. Серёжа придерживал его за талию, не доверяя сбившейся координации. Они снова целовались, так горячо и сладко, что Муравьёву стало трудно дышать. Он потянулся к вороту рубашки, чтобы расстегнуть пару пуговиц, но Мишель взял его за руку и не позволил. – Останьтесь так, мне нравится, что вы полностью одеты. А потом поднёс руку Серёжи к лицу и взял в рот его пальцы, облизывая их самым непристойным образом, не прекращая при этом тереться о его колено. Муравьёв никак не справлялся с таким напором. – Ты что-то принял? – А мне и не надо, я и так хорошо завожусь, – Рюмин улыбнулся, вытаскивая пальцы изо рта и шаря рукой по постели. – Где-то тут было, – и вытащил что-то прозрачное и круглое. Небольшое эрекционное колечко. – Это для меня. Вы уж простите, но сегодня я собираюсь получить всё возможное удовольствие. Так что, Сергей Иванович, вы уж соберитесь. У вас такой растерянный вид, будто я вас невинности лишаю. В определённом смысле, всё-таки да, но… Серёжа снова поцеловал Бестужева, сминая его губы, а вместе с ними все слова. Кольцо Миша уже успел надеть на основание своего члена, чуть нахмурившись от давления на и без того чувствительную эрекцию. Быстро облизнув губы, Рюмин снова прильнул к Муравьёву и толкнул его на кровать, так что тому пришлось лечь. Ловкие пальцы уже расстёгивали ремень испачканных брюк. – Погоди, – Бестужев нехотя остановился, глядя на Серёжу с выражением «Ну что ещё?». – Если хочешь, чтобы это продлилось… – Муравьёв скомкал слова, смущаясь, так что было непонятно к чему он вообще, поэтому он просто выпалил, пылая щеками: – Сядь мне на лицо. Миша, натягивающий на плечо проклятое сползающее кимоно, едва не присвистнул, широко улыбаясь. – Сергей Иванович, я так хорошо на вас влияю. Мне достался такой шикарный мужчина… – Господи, Мишель. Просто заткнись и сделай это, пока я не передумал, – Муравьёв, едва не запутавшись в полах кимоно, закрыл руками лицо. – Ладно-ладно, если вам так не терпится. Смазку только зря переводим с вами. У вас какая-то фиксация на оральном сексе? Шустро, будто и не было слабости в ногах, Миша слез с Серёжи и откинулся на подушки, аккуратно убрав подол кимоно. – А если я вот его выпачкаю? Зачем такое дорогое купили? – Оно для того и было куплено, – пробормотал Муравьёв, горящий заживо от стыда и возбуждения. – Значит, я вас правильно прочитал. – Читатель, – вздохнул Серёжа, созерцая, как Мишель осторожно, по миллиметру, извлекает из себя серьёзных размеров пробку. Как края многострадальной дырочки расходятся, выпуская из себя непомерную игрушку. Пальчики на ногах Миши поджались, а сам он, казалось, не дышал. С точки зрения анатомических возможностей у Серёжи была пара вопросов, но он был слишком стеснительный, чтобы их задать. Хотя и знал, что Рюмин ему непременно ответит, со всеми подробностями. Наконец, пробка была вынута, и из растянутой дырки хлынула прозрачная ароматная смазка. Бестужев тяжело дышал, откинув голову, и напрягаясь, чтобы усилием мышц вытолкнуть, как можно больше смазки. Серёжа смотрел на действо как завороженный. Очень хотелось войти пальцами, но, кажется, впереди маячила перспектива поинтереснее. На идеально белой простыне быстро образовалось пятно, пахнущее персиком. Муравьёв собственноручно презентовал Мишелю набор очень дорогих и качественных смазок с разными запахами и вкусами. Рюмин очень ценил такие подарки и совершенно не смущался их получать. Выйдя из транса, Миша осмотрел себя. С чуть нахмуренным видом и очень осторожно он развёл руками ягодицы, всё ещё борясь с потёками. У Муравьёва-Апостола слишком пересохло в горле, чтобы предложить помощь. Остатки Мишель вытер уголком пододеяльника, всё равно постель отправится в стирку после. – Откуда у меня дома игрушки? – Серёжа кивнул на пробку, найдя у себя способность говорить. – А вы не знали, какой я у вас предусмотрительный? – Мне стоит быть за это признательным. – Безусловно, – Рюмин довольно улыбнулся, перелезая по кровати куда-то за Серёжу. – Тысяча извинений, Сергей Иванович. Из-за реплик Мишеля их секс иногда превращался в комедию. Потому что после этой фразы Муравьёву предстала пред очи самая сокровенная Бестужевская часть. И было уже не до разговоров. Предоставилась возможность оценить, насколько он был растянут. Язык проникал внутрь без всяких препятствий. Серёже нравилась эта поза, лишающая его возможности отвлекаться от единственно важного ощущения. Ощущения, как чутко тело Рюмина реагирует на каждое движение языка, как дрожат его бёдра. Миша не мог совладать с собой. Трудно было удержаться и не начать ёрзать, потому что ласка языком внутри для такой size queen как он была мучительным подразниванием. Пришлось опереться руками позади себя, чтобы сместить центр тяжести и ненароком не задушить чёртового Муравьёва с его талантливым языком. А потом вовсе приподнять себя на слабых руках, чтобы дать ему передышку. Дырочка сжималась вокруг пустоты. Теперь понадобится время, чтобы она смогла закрыться полностью. Но в планах у Бестужева не было такой ерунды. Он безутешно погладил истекающую смазкой головку своего члена, досадуя на эрекционное кольцо, лишающего его всякого наслаждения. – Это слишком хорошо, я так долго не выдержу, вставьте уже что-нибудь. Хотя бы пальцы. Мишель даже договорить не успел, а два длинных красивых пальца были уже внутри, ласкающие и приятно растягивающее, но всё-таки недостаточные. Серёжа влажно поцеловал его прямо возле входа. Это заставило Рюмина застонать, снова поджимая пальцы на ногах. Количество пальцев внутри увеличилось и теперь свободно входили уже три. Даже с небольшим количеством смазки, оставшейся внутри. Муравьёву пришлось снова сменить позу, чтобы иметь возможность поцеловать Мишу в губы. Поцелуй вышел глубоким и персиковым на вкус. Рюмин умел целоваться, буквально насилуя рот. Так грязно Муравьёва ещё никогда не целовали. Серёжа был взъерошенным и смешным, всё ещё в рубашке и брюках, которые топорщились в области паха. Оторвавшись от губ, он припал к необласканной шее Мишеля, почти кусаясь. – Ещё, – Бестужев самостоятельно насаживался на три пальца, двигая бёдрами немного хаотичными круговыми движениями. Кровь стучала у Муравьёва в голове и мешала ему соображать. Эрекция приносила существенный дискомфорт, но вытаскивать член он и не думал, потому что боялся, что кончит от одних этих ёрзаний под ним. Поэтому он послушно ввёл ещё палец. Приходилось постоянно пытаться удерживать Мишу от помешательства и причинения себе вреда руками Серёжи. Из них двоих трезвого рассудка всё равно оставалось больше в Муравьёве. Поэтому, когда Мишель попросил вставить в него пять, Серёжа отказал, думая, что он бредит. Это вообще физически возможно? Если бы Бестужев сейчас был способен осознанно и аргументированно высказываться, он бы доказал и даже показал, что возможно. Когда Муравьёв вытащил пальцы, Рюмин запротестовал и потянулся за ним. Серёжа искал в ворохе постели смазку, надеясь, что она не упала на пол. Наклониться Мишель точно не даст. Его горячие губы терзали шею, и он будто приклеенный, влажный и возбуждённый, жался как родной. – От вас всегда так приятно пахнет. Так только от шикарных мужчин пахнет. – Похоже было, что Бестужев пьяный, но пьяным Серёжа его уже видел, и это было не то. Так на него действовало сильное возбуждение. И иногда Муравьёв думал: «А что, если однажды меня будет недостаточно, чтобы это возбуждение удовлетворить?» Мишель продолжал, его руки споро расстёгивали на Серёже штаны: – У вас даже член красивый, это совершенно нечестно. Не то чтобы я много членов видел. Присылали парочку фотографий, – Миша расправился с застёжкой и запустил руку в бельё, сжимая упомянутый член в руке и вытаскивая его, – но, знаете, всё не то. Ваш лучше. После этих слов он премило улыбнулся, лаская рукой стояк. Серёжа считал вдохи, делая всё возможное, чтобы не кончить. Наконец удалось нащупать проклятый пузырёк. Смазка полилась прямо на пальцы Бестужева, распространяя ненавязчивый аромат персика. Миша отнял испачканную руку от члена и повёл плечами, пытаясь скинуть шёлк с плеч без рук, чтобы не выпачкать окончательно. Кимоно упало на постель, и Мишель хотел убрать его. – Оставь, – Муравьёв кивнул на дорогое одеяние. – Давай прямо на нём. – Жалко же. – Я тебе ещё куплю. Бестужев-Рюмин улыбнулся, легко целуя Серёжу в губы. Отстранившись, он развернулся к нему спиной и плавно опустился, принимая коленно-локтевую позу. Грудью прижался к приятной и прохладной шёлковой ткани, ноги чуть раздвинул, а задницу приподнял так, чтобы Муравьёву открывался лучший вид. Серёже не очень нравилась эта поза, потому что не видно было лица Миши. Но красивый прогиб спины и призывно разведённые ноги заставили подчиниться. Когда член вошёл полностью, легко и сразу глубоко, у Мишеля от удовольствия закатились глаза. Проникновение случилось у него впервые за долгое время, потому что до этого момента они доводили друг друга до оргазма только руками и ртом. Из-за постоянной суматохи не было времени на что-то полноценное. Даже игрушки использовать не удавалось. Поэтому теперь приятная растянутость и ощущение наполненности доводили Мишу до дрожи. Он прижался щекой к кимоно, тихонько и разрушено поскуливая, самостоятельно инициируя движение. Наконец Серёжа понял намёк и начал двигаться, завороженно наблюдая, как член исчезает внутри Миши полностью. Мишель постоянно чувствительно сжимался, от чего у Муравьёва темнело в глазах. Он наклонился над ним, покрывая хаотичными влажными поцелуями спину, кусая выступающие лопатки. Рюмину удалось встать на вытянутых руках, преодолевая дрожь, чтобы почувствовать дополнительную опору и показать уже Серёже, как он заслуживает, чтобы его трахали. Потому что очень уж господин преподаватель его бережёт. Как кисейного. Чуть наклонившись вперёд, Бестужев почти полностью снялся с члена, оставляя внутри только головку. И двигался теперь маленькими, быстрыми и короткими движениями, сжимаясь каждый раз, когда головка проникала внутрь. Муравьёв не мог выдержать такую пытку, ощущая, как тугие мышцы стискивают его и не позволяют войти глубже. Даже сейчас Мишель дразнит его. – Прекрати. – Получилось почти рычание. Серёжа уткнулся лбом меж лопаток Рюмина, пытаясь перевести дыхание. – Вернись уже на член. Не дразни. На это Миша только фыркнул, но медленным и плавным движением принял весь ствол внутрь, от чего всё тело прошила приятная дрожь. Муравьёв отстранился от его спины, чтобы шлепнуть как следует по непослушной заднице. Ещё след останется. – О да, Сергей Иванович, сделайте так ещё раз. И скажите ещё что-нибудь грязное, вам так идёт. – Ты что, смеёшься там? Мишель, хотя бы сейчас, – Серёжа звучал почти жалостливо, сжимая его бёдра руками и принимаясь за дело теперь уже основательнее. Темп ускорился настолько, что на каждый шлепок кожи о кожу Миша отзывался томным стоном. Муравьёв обнял его за талию, поднимая на сильных руках и прижимая взмокшего Рюмина к своей груди. Сменился угол проникновения. И теперь головка каждый раз попадала по простате. Серёжа погладил Мишу по ходящей ходуном груди, задевая соски, и опустил руку ниже, чтобы освободить наконец его член от кольца. От этого Мишелю стало почти больно, он вцепился Муравьёву в руку, пытаясь избавиться от дискомфорта. Серёжа инстинктивно прижался губами к его шее, чтобы отвлечь, а потом горячо зашептал на ухо всякую нежную ерунду. От кольца всё-таки избавились. Мише словно стало во сто крат легче. И было бы совсем хорошо, если бы Сергей Иванович не начал потирать и без того чувствительную головку его члена, размазывая смазку. Рюмин настолько измучился, что даже стоны выходили жалостливыми. Муравьёв поцеловал его в висок, продолжая жёстко и глубоко толкаться внутрь. Его свободная рука вдруг накрыла Мишину шею. Особо и душить не пришлось, достаточно было чуть сжимать, демонстрируя контроль, и это окончательно столкнуло Рюмина в тёмную пропасть. Когда оргазм похожий на обморок начал немного отпускать, Мишель открыл сонные глаза, осознавая себя лежащим в Серёжиной постели на животе. Пошевелившись, он понял, что под ним все ещё кимоно, теперь ещё и испачканное спермой-смазкой-потом. Досадуя на испорченную дорогую вещь, он перевернулся на спину, проверяя ощущения. Тело болит, будто ссаными тряпками били, но это даже приятная боль. Между ног мокро, значит излился Сергей Иванович таки в него. Это было хорошо, потому что Миша такое любил. Попытался сжать мышцы полностью. Не получилось. И теперь ещё какое-то время не получится, ощущалось так, будто в нём всё ещё член. Оставшись довольным своим состоянием, Рюмин приподнялся как раз тогда, когда Серёжа вышел из душа в полотенце, обмотанном вокруг бёдер. – Да, для этого нужна физическая подготовка, – Муравьёв улыбнулся, присаживаясь на кровать рядом с Мишей и зачёсывая его волосы со лба привычным движением. – Ты в порядке? – Теперь в полном, – Бестужев попытался сесть, чуть наморщив нос от дискомфорта, и поцеловал Серёжу в плечо, прижимаясь к нему щекой. – Чувствуете себя уставшим? – Немного, – Муравьёв-Апостол погладил Мишу по щеке. – Надо и тебе идти мыться, – Мишель кивнул, выглядя сонным и довольным котом. – Мы испортили ваш подарок, – теперь его голос звучал печально. Он вытащил из-под себя испачканное изделие, отмечая, впрочем, что дорогая ткань даже не измялась. – Может можно спасти? – Может и можно. Рубашка и штаны тоже пострадали, – Серёжа забрал у Миши кимоно, откидывая его на спинку стоящего рядом с кроватью стула, где уже сиротливо висел пояс-оби, стоящий сумасшедших денег. – Не расстраивайся, всего лишь вещь. Они поцеловались. Хитрый Муравьёв выманил Мишу из постели так, что тот даже не заметил, увлекая его уставшего в ванную. Мыл его в душе самостоятельно, пока тот сомнамбулой стоял у стены, прижавшись лбом к холодной плитке и повторяя: «Я сейчас усну». Но когда Серёжа дошёл до мытья в подробностях, вымывая из измученного тела сперму, силы внезапно вернулись, и Мишель запросил ещё один оргазм, не желая расставаться с пальцами внутри. Не в силах отказать разморенному и настроенному на нежности Рюмину, Серёжа довёл его ещё раз пальцами. В этот раз они дошли до пяти, всего на короткое мгновение, перед самым Мишиным оргазмом, но всё-таки дошли. Муравьёв сетовал, что там уже всё припухло и будет болеть, а они затеяли этот ужин, и надо чем-то помазать, наверное, но чем. Пока он вытирал Мишеля мягким полотенцем, тот окончательно уснул у него на руках. Пришлось нести до постели как невесту. Сам лишённый всяких сил, Серёжа рухнул рядом, обнимая Бестужева-Рюмина за талию, игнорируя разброшенные всюду вещи и прочий беспорядок.* * *
Аня еле преодолела лестницу, толкая впереди себя кучу пакетов и следя, чтобы Рем не запутался окончательно в поводке. Бедняге и так чуть хвост не прищемило тяжелой входной дверью в парадной. Оба покрытые стремительно тающим снегом они покоряли этот ступенчатый Эверест, потому что лифт, естественно, был сломан. У Бельской может нашлись бы и другие планы на 26 декабря, куда более приятные. Но ей так радостно было видеть, как Муравьёв излечивается, что она не могла упустить шанс ему помочь в этом и быть рядом, как и всегда. У неё всё ещё был ключ от их квартиры, так что она тихонько открыла дверь, предупредив Рема, чтобы он вёл себя тихо и культурно, и они вошли как две мышки. Разве что пакеты шелестели. Было ещё слишком рано, поэтому в коридоре было совсем темно. Аня разулась наощупь, распутала пса из поводка и вошла в комнату. А тут был такой хаос, какого она никогда в этой квартире не видела. Да и новогодних украшений было слишком много для сдержанного вкуса Муравьёва. Рем сразу двинулся к открытой двери в спальню, обходя преграды, чувствуя там присутствие хозяина. Вздохнув, Бельская двинулась за ним. – Ой! – От вскрика удержаться не удалось. И лицо пришлось закрыть руками от стыда. – Извините! – Аня выскочила из комнаты, чувствуя, как умирает от неловкости. Крик, конечно же, разбудил спящих любовников. Вдобавок Рем начал любвеобильно тыкаться мокрым, холодным носом Муравьёву в лицо. Серёжа моментально проснулся из самой глубокой фазы сна, чтобы лицезреть сначала морду пса, а потом заспанного Рюмина, чья филейная часть даже не была накрыта одеялом. – Что случилось? Кто кричал? – Миша недовольно поморщился, пытаясь открыть хотя бы один глаз. Рем обошёл кровать, чтобы понюхать нового, неизвестного ему человека. – Ой, тут собака! – Бестужев тоже выпал из сонного оцепенения, вытаскивая руку из-под одеяла, чтобы погладить огромную голову пса. – У нас гости, одевайся, – Серёжа встал с кровати, судорожно натягивая на себя бельё и домашние штаны. – Ань, извини. Я не знал, что ты так рано… Прости, пожалуйста! – Всё в порядке, сама виновата. Я продукты принесла для ужина, хотела тебе помочь. Поставлю чайник? – Голос у неизвестной Мише девушки был приятный, но смущённый. Младшая сестра Ирины. Рюмин завозился, нехотя отлепляясь от подушки и от собаки. Из кухни доносился тихий шум воды. – Как его зовут? – Мишель указал на пса. – Рем. – Серёжа надел наконец толстовку, выпутавшись из плена вывернутых рукавов. И, вытащив из комода первые попавшиеся свои домашние вещи, швырнул ими в Мишу. – Эй, полегче, Сергей Иванович. Я ветеран сексуального труда, – Бестужев взлохматил свои волосы, рассматривая предложенный лук. Серёжа закатил глаза, потом подошёл ближе, взял его сонное лицо в свои руки и смял щёки, делая из Миши рыбку. – Не паясничать, не пошлить, не смущать Аню. И не давай Рему сладкое, у него потом уши чешутся, – Муравьёв коротко чмокнул Мишеля в губы, закончив краткий инструктаж, и ушёл на кухню, успокаивать чувствительную Аню. После неловкого завтрака, за которым Миша рассматривал Аню, а Аня – Мишу, было решено, что Серёжа и Бельская должны поехать в супермаркет ещё раз, поскольку на такую толпу молодых мужчин Аня точно не рассчитывала и еды у них на всех недостаточно. Мишеля оставили дома в компании Рема убирать беспорядок, заканчивать с ёлкой и следить за варящимися овощами на салаты. С псом они славно подружились, сточив одну из варёных картошек для оливье напополам. Теперь Рюмин советовался с ним, прежде чем повесить шарик или украсить ёлку дождиком. Пёс склонял голову набок, пытаясь понять, чего хочет этот человек с его вопросительными интонациями. – Красивая у тебя хозяйка, – протянул Миша, вытаскивая из-под лапы Рема кусок подарочной упаковки, в которую было завёрнуто кимоно и от которого пёс отрывал кусочки, улёгшись на ковре. Теперь Рюмин задумчиво собирал весь этот мусор в коробку с иероглифами на крышке. – Но я не ревную, так что не смотри на меня так, – Рем издал фыркающий звук в ответ, расстроившись, что прикольную шелестящую бумажку забрали. Миша как раз поднялся, чтобы отнести коробку к мусору и проверить заодно, как там морковки со свёклами, когда в дверь позвонили. – Уже вернулись? Так быстро? – Пёс рванул к двери, но Бестужев поспешил его предупредить: – Если там кто-то незнакомый, то мы не гавкаем. Тихо сидим, ждём, пока уйдут. – Он пригрозил собаке пальцем, поглаживая его после по шёлковой голове. На мониторе домофона Миша увидел какого-то очень молодого парня. В нелепой шапке, парке и с пакетом мандарин в руках. – Кто там? – На всякий случай решил спросить Рюмин. Парень у парадного нахмурился, заглядывая в камеру. – А ты кто? Это же не Серёжа, правда? – Не Серёжа, – Миша кивнул, забыв, что парень его не видит. Они переглянулись с Ремом. – Я его брат, Поля! Открывай, холодно, – Ипполит поправил свою шапку и правда покрытую снегом. Бестужев поспешил ему открыть. Через несколько минут Поля уже шустро раздевался-разувался, успевая поглаживать Рема. Мандарины он торжественно вручил замершему Мише. Тот не был уверен, как вести себя и что говорить, потому что предполагалось, что их представит друг другу Серёжа, взяв на себя часть неловкости. – И всё-таки кто ты такой? Почему ты в квартире моего брата? – Младший Муравьёв-Апостол разогнулся наконец, отсюсюкав Рема до смерти. Впрочем, тот остался доволен. – Я Миша, – Рюмин неуверенно протянул Поле руку. Произошло самое неловкое рукопожатие в мире. Если бы Серёжа знал, что пока он перебирает горошки с кукурузками по акции, у него дома сошлись две чистые хаотичные энергии, он бы бросил все эти нарезки из колбас и сыров, и припустил домой, пока две бестии не спелись. Но он ничего не знал, так что они всё равно спелись. Младший Серёжин брат был похож скорее на самого Рюмина, чем на Сергея Ивановича. Визуально что-то угадывалось, но, если бы не было пресуппозиции, Миша бы никогда не догадался, что они родственники. Было забавно во Фрейдовском смысле. Как если бы Серёжа выбирал себе жену похожую на маму, а парня – на младшего брата. Они оба любили дурацкие шапки и носки, мандарины, собак, тупые мемы, доставать среднего Муравьёва (Поля добирался ещё и до самого старшего, Матвея), праздники и сюрпризы, выпивать и хуебесить. К тому же Ипполит восхитительно говорил по-французски. Впервые же минуты общения он вывалил, что успехи старших братьев на него давят, что он выбрал современный балет, потому что ему помогла Ирина, а сам он как шалтай-болтай, что ему тоже нравится мужик старше него самого на приличное количество лет. – Он, кстати, придёт сегодня, – Поля закинул в рот дольку мандарина, развалившись на диване и болтая ногой. Вторая его нога лежала у Миши на коленях. – Я его пригласил. Это Серёжин друг. Он мне с детства нравился. – Только не говори, что Трубецкой! – Мишель ужаснулся перспективе любовного треугольника в духе мелодрам. – Трубецкой? Фу, нет, – Ипполит скривился, отдавая Рюмину вторую половину мандарины. Уже не лезло. Почти целый пакет сожрали за двадцать минут. Серёжа бы уже начал возбухать да воспаляться, что им попы повысыпет. – Он же скучный и напыщенный. И они дразнят меня втроём с самого детства. Серёжа, Трубецкой и Ника Романов. Нику знаешь? – Миша покачал головой, доедая мандарин. – Он тоже придёт. Анастасий никогда надо мной не издевался, он спокойный. – Анастасий? – Бестужев аж всхрюкнул от смеха. – Поля и Стася? – Эй, не будь жопой, – Поля улыбнулся и пихнул Мишу пяткой в бок. – Звучит круче, чем Рик и Морти. Разница в возрасте та же, – они засмеялись, шутливо пихаясь. Рем ретировался от запаха цитрусовых подальше, улёгшись под ёлкой. Внезапно Рюмин вспомнил про яйца, которые теперь в супер-пупер крутую, для салата самое то. Поля включил Меладзе, хотя его никто не просил, и они начали готовить, подвывая небесам обетованным и Вере с её салютом. Младший Муравьёв ещё лихо отплясывал, крутя попой, но по кухне управлялся споро, так что Миша был не против. Он немного переживал за Полину реакцию на их с Серёжей отношения, но тот визуально отреагировал буквально никак. Бестужев просто не знал, что Ипполит уже готовит арсенал шуток-доёбок-подходящих мемов для Серёжи. Миша Поле понравился. Может Полька и был дуралеем, но за старшего брата переживал. Он за Ириной, наверное, больше всех слёз вылил, так между ними всё душевно сложилось. Она ему всегда помогала и нотаций не читала, как мама или старшие. Но раз её не вернуть, а с Мишей Серёже хорошо, значит, и Поля всем доволен. К тому же Гузеева внутри Рюмина обещала Ипполиту помощь с Кузьминым. Насыщенный будет у Мишеля вечерок. И Кондратия пристроить, и Польке помочь. Но Муравьёв всё-таки побойчее Кондраши. Там совсем тяжелый случай. Когда Серёжа с Аней вернулись, Рем бросился к хозяйке, будто ждал её двенадцать лет в Азкабане, а Муравьёв получил двойную дозу обнимашек раньше, чем успел удивиться Полиному присутствию. Младший брат сразу выкатил обиду, что Серёжа ему не рассказал про такого классного Мишу. И вообще он бесчувственный сухарь, потому что на мемы присылает только всратые стикеры и не хочет с Полей болтать по вечерам. В общем Серёже приходилось нелегко, но Мишель его поджаливал, даря улыбки и поцелуи украдкой. Подготовка была основательной. Кухню оккупировала Аня и её рождественские эльфы (Миша, Поля и Рем), поэтому чтобы чем-то себя занять, средний Муравьёв затеял уборку. После обеда подтянулся Рылеев. Так получилось, что открывать ему пошёл Серёжа. Поэтому Кондратий стушевался уже на пороге. – Сергей Иванович… – Здравствуй, Кондратий. Проходи, – Муравьёв отступил, пропуская гостя. – Не испугайся, у нас тут пёс. Большой, но ласковый. Рылеев на слово не поверил. К собакам он относился настороженно, поэтому вжался в стену, прижимая к себе рюкзак. Серёжа мягко оттянул любвеобильную морду за ошейник. Рем даже обиделся, что с ним не захотели знакомиться. Кондратий долго мялся, путаясь в шнурках и застёжках, потом вытащил из рюкзака бутылку красного вина. – Это вам. К столу, то есть. Муравьёв вино принял, рассматривая этикетку. – Зачем такое дорогое купил? Это же стипендия за месяц, – Серёжа покачал головой, расстроившись. А Кондратий внезапно обиделся, весь нахохлился как воробей. – К празднику можно себе позволить, – и прошёл мимо, даже не глянув. Муравьёв улыбнулся уязвлённой студенческой гордости. На кухне к Рылееву сразу подлетел Мишель, тараторя и знакомя его с Полей и Аней. Бельская приветливо улыбнулась, а сама тихонько шепнула Серёже: – Ты что, дружишь только с детьми? – Это мои студенты, – Муравьёв вздохнул, наблюдая за болтающей троицей. Убрать как положено Серёже, естественно, не удалось, потому что все ходили туда-сюда. Рем пил из ведра, в котором Муравьёв мыл швабру, Кондратий едва не убился, споткнувшись об завёрнутый ковер, когда перфекционисту Серёже пришло в голову помыть и под ним. В общем, это был хаос. Но уже вкусно пахло, все смеялись, Мишель включил гирлянды и телевизор с каким-то дурацким новогодним концертом. Трубецкой, Романов и Пестель явились все вместе, притащив с собой Кузьмина, который не пришёл бы без Щепилло. Их Муравьёв вообще не приглашал! Поля улыбался как хитрая и довольная зараза. Паша не придумал ничего лучше, чем прямо на пороге квартиры выстрелить Серёже в лицо из хлопушки, в которой были маленькие блестящие конфетти, убившие окончательно все Муравьёвские потуги в уборке. Миша помогал ему вытащить разноцветные кружочки из волос, пока Апостол тихо нылся ему, как не любит такие сборища. И пусть квартира у Муравьёва-Апостола была немаленькая, в ней быстро стало тесно и шумно. Аня, хоть и знала их всех, но всё равно смутилась, что никто не пришёл с девушкой или подругой, поэтому держалась возле Серёжи. Ей тоже не очень нравились такие шумные компании. Зато Мишель не испытывал никакого дискомфорта, перезнакомившись со всеми и всех очаровав. Они с Полей стали чёртовыми подружками и занозами в Серёжиной заднице. В какой-то момент он даже вышел с Ремом и вторым Сергеем подышать на лестничную площадку, наслушавшись их дурацких шуток. Позже всех явился Каховский, и внезапно Серёжа обзавёлся союзником. Пётр был дико смущён обществом, выглядел как всегда мрачнее тучи и всем своим видом демонстрировал, что он не в своей тарелке. Муравьёву хотелось положить ему руку на плечо и сказать: «Как я тебя понимаю, брат». Что он и сделал. – Алкоголя хватит? – Каховский посмотрел на него печальными, обречёнными глазами. – Хоть упейся, – Серёжа кивнул на ящики в углу кухни. – Тогда остаюсь, – товарищ по несчастью кивнул, расстегивая и снимая с себя пальто. Они вместе прошли в комнату, где все шумно отреагировали на появление нового гостя. Пётр наклонился к уху Муравьёва: – А этот тут что делает? – Серёжа понял, что он указывает на Пашу. – Это Пестель, с моего факультета. Он же без царя в голове. Муравьёв вздохнул, кивая на Романова: – С царём, с тех пор как начал встречаться с нашим Никой. Упились все, кроме Ани, Кондратия и разве что Рема. Тот знатно наелся и Серёже пришлось вести его гулять в разгар застолья. Он был так крепко выпивши, что разговаривал с собакой, пока тот искал место поавантажнее, под фонарём, например, чтоб весь ЖК видел, чем они тут впотьмах занимаются. Серёжа обречённо вздохнул, ожидая своей участи с пакетом для последствий в руках. На утро Муравьёв не мог вспомнить, что он рассказывал псу. Кондратий, по наставлению Миши-Гузеевой, весь вечер тёрся возле Сергея Петровича и страшно волновался. Трубецкой наконец-то начал догадываться, что всё неспроста. Он был не особо внимательным, но не тупым. Так что старался быть максимально галантным соседом по столу, не давая Кондратию пить сверх меры. За сверхмеру в лёгкой весовой категории отвечали Миша с Полей. Муравьёв-старший вообще-то запретил наливать Польке что-то кроме детского шампанского, но Бестужев тихонько наливал Ипполиту из своей рюмки под столом. В ответ на заботу о своём молодом организме Рылеев решил, что Трубецкой должен хорошо закусывать, поэтому Сергей не успевал съедать всё, что тот накладывал ему в тарелку. В общем-то Сергей Петрович решил, что Кондратий очевидный, но милый, и что он его куда-то пригласит на этой неделе, если завтра его не убьёт похмелье. После плотного ужина решено было играть в настольные игры, но публика была настолько разная, что всё закончилось срачом. Миша даже бокал разбил от негодования, воюя с Пестелем за фишки и эмоционально требуя, чтобы Серёжа «сказал ему». Что сказать Муравьёв так и не понял. Все были такие пьяные, что даже правила монополии казались инструкцией к адронному коллайдеру. Градус не позволял успешно скрываться мафии, потому что Поля с Мишей хихикали, решая кого убивать, когда город уснул. Житель города по имени Пётр Каховский имел такую реакцию на алкоголь, что так и не проснулся по команде. Аня с выражением жалости на лице накрыла его пледом. Старая гвардия в лице Кузьмина, Щепилло, Романова, Трубецкого и Муравьёва-Апостола, который Сергей, справлялась со своим алкогольным опьянением куда лучше. Пестель очень громко пел под гитару песни неприличного, а иногда и антиправительственного содержания. Аня сделала всем зелёный чай в надежде, что он победит токсины, но это был неравный бой. Зато они сели смотреть Один дома, и сразу восторжествовал покой тихого зимнего вечера. Поля и Миша лежали по обе стороны Муравьёва, пристроив головы на его плечах. «Утомились, черти», – ехидная мысль, недостойная заботливого старшего брата и молодого человека. Каховский уютно похрапывал. Или это был Рем. На обнявшихся Пестеля с Романовым Серёже тошно было смотреть. А по Кондратию было видно, что ему не до фильма, сидит как на иголках возле Трубецкого. Миша пихнул его ногой, зашептав что-то на ухо. Муравьёв только улыбнулся на это. С младшим братом ждало новое разочарование. Поля лежал на Серёже, но за руку держал Кузьмина и тот любовно так её поглаживал большим пальцем. Брови среднего Муравьёва тут же насупились. Это какого, спрашивается, рожна Стася окучивает Польку? В общем-то, ничего против Кузьмина Серёжа не имеет, но мелкого он очень любит и, если бы можно было, он его, хоть и противного гнома, никому бы не отдал. В этом они с мамой и Мотей солидарны. Никаких Стась в Серёжину смену. Закончив курс молодого бойца с Рылеевым, Миша заметил угрозу со второго фланга и, положив руку на щёку Муравьёва, повернул его лицом к себе и поцеловал в губы. Вполне невинно, по меркам Бестужева-Рюмина. – Меня сейчас вырвет, – ядовито прошипел Каховский за их спинами. – Ты ж спал, – Серёжа повернулся к Петру. Поля под шумок перекатился под бок к Кузьмину. – Храпел даже. – Я не храпел, это Пестель, – Каховский потянулся и двинул Пашу по ноге. И правда он храпит, на коленях у Романова. – Вздремнул немного, быстрый ультра-глубокий сон. Я с работы вообще-то. Надо было домой идти, гейский рассадник. – Шипел как змея, а сам удобнее устраивался под пледом. Никуда он не собирается сваливать. Чтобы отвлечь Серёжу от Поли, к шее которого уже приложились Стасины губы, Миша притянул его к себе, запуская руку в его волосы, зная, как он это любит. Грязный приёмчик. Аня улыбалась, поглаживая Рема и наблюдая за ними. Это был хороший Новый год, немного шумный, немного хаотичный, не без эксцессов. Но хороший, семейный. Они переглянулись с Трубецким. Хоть Сергей и был пьяным, они всё же смогли телепатически поделиться друг с другом радостью за Муравьёва. Раньше ближе них у него была только семья. И то маму и Матвея он видел не часто. Теперь с ним рядом постоянно был комок позитивной энергии, Миша Бестужев-Рюмин. И это очень хорошо.